Текст книги "Озеро Длинного Солнца"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Джин Вульф
Озеро Длинного Солнца
Книга Длинного Солнца-2

Вместо предисловия

«Длинное солнце» входит в «Солярный» цикл, или, как его еще называют – «Брийя». «Книга Длинного солнца» (Book of he Long Sun) состоит из четырех романов – «Ночная сторона Длинного солнца» (Nightside the Long Sun), «Озеро Длинного солнца» (Lake of the Long Sun), Кальде Длинного солнца (Calde of the Long Sun) и «Исход с Длинного солнца» (Exodus from the Long Sun).

Сюжет первой части – Книги Длинного солнца – разворачивается внутри гигантского космического «корабля поколений» (generation ship) «Виток» (официально – Starcrosser Whorl – Межвездный корабль Виток). Самое название цикла – «Длинное солнце» – происходит от гигантского луча раскаленной плазмы, который проходит по всей длине «Витка», бывшего некогда астероидом, заменяя его жителям солнце. Соответственно, «Коротким солнцем» колонисты, уже после прибытия на Голубую и Зеленую, называют любую другую звезду, в том числе, и Солнце, а мир, т. е. любую планету, соответственно, «витком», хотя в переводе и теряется игра слов, построенная на созвучии world/whorl.

Особенностью Вайрона является то, что мужские имена даются по названию животных – Пиг (Свинья), Крейн (Журавль), Потто (Лемур, одна из разновидностей), либо по материалу, получаемому от животных – Хорн (Рог), Тусса (Тусса, вид шелка), Муск (Мускус). Женские имена даются по названиям цветов или растений – Шенилль (Синель), Неттл (Крапива), Минт (Мята), а андроиды, или «хемы» носят названия минералов – Сэнд (Песок), Марбл (Мрамор), Молли (Молибден) и т. д. Интересно то, что членам одной семьи или родственникам даются имена, позволяющие определить их отношение друг к другу – так, все члены правящего клана советников Вайрона, или Аюнтамьенто (испанское слово, обозначающее административную власть в городе) носят имена животных, относящихся к инфраотряду лемурообразных: Потто, Галаго, Лемур… Таким же образом Силк устанавливает свою связь с предыдущим кальде (единоличный пожизненный правитель города) Тусса и его внебрачной дочерью Шенилль – помимо синели (растения), шенилью называется один из видов шелка, поэтому становится видно родственное отношение – приемный сын и наследник кальде Тусса – Силк, и родная дочь кальде – Шенилль.

Особый интерес представляет из себя божественная система Вайрона (и всего Витка). В его Пантеоне насчитывается несколько главных богов: двухголовый Пас-созидатель, его жена – Ехидна, дочери и сыновья – Бушующая Сцилла (покровительница Вайрона, морская богиня), Чарующая Тельпсихея, Пустынная Сфигс, Темный Тартарос, Молчаливый Хиеракс, Изобильная Фаэйя, Великолепная Мольп, равно как и «меньшие боги» – например, Киприс, богиня любви и покровительница куртизанок. Однако читавший цикл Нового солнца вскоре узнает этих богов и богинь. Это – копии личностей монарха Тифона (уничтоженного Северьяном) и его августейшей семьи, населяющая Мэйнфрейм – Небеса Витка и одновременно – главный компьютер, осуществляющий управление кораблем и отвечающий за его полет. Боги и богини общаются с паствой через Священные окна – своеобразные мониторы, только обеспечивающие двухстороннюю, а не одностороннюю связь. Через окна боги и богини могут овладевать людьми – причем процесс «одержимости» описан как передача в мозг через зрительные каналы некой информации на высокой частоте, которая является сутью богов и богинь (очень похоже на процесс, посредством которого в «Князе света» Желязны атман транслировался в новое тело). Одержимость – сложный процесс, он не то, чтобы совсем заменяет личность носителя, скорее, последний становится похож на коня, которого всадник направляет туда или сюда по своему желанию, но при этом ни конь, ни всадник не утрачивают своей личности, хотя и составляют на время одно целое. Быть одержимым богом или богиней считается невероятно почетной привилегией для жителей Витка.

Одной из особенностей Джина Вулфа как автора является введение типажа так называемого «ненадежного рассказчика». Даже если повествование идет от первого лица, мы не можем быть уверены, что рассказчик – Северьян, Латро, Рыцарь-Чародей, Силк или Хорн говорят нам правду. И это – не авторская невнимательность или случайность. Ведь, если задуматься – насколько часто мы сами, даже наедине с собой, говорим себе правду? Часто мы стараемся выставить себя хуже или лучше, чем мы есть, умалить одни события и превознести другие, изгнать из памяти воспоминания о стыде и боли, и представить события в том свете, в котором их КОМФОРТНО нам воспринимать?

Порой в произведениях Вулфа невероятно сложно распутать интригу, особенно, когда нас запутывает непосредственно главный герой. Но, поверьте, она стоит того, чтобы потрудиться над ее разгадкой.

Озеро Длинного Солнца

Посвящается Дану Найту [1]1
  Владелец микроиздательства United Mythologies Press, выпустившего малым тиражом письма Вулфа с Корейской войны, «Letters Home» (1991), и сборник его ранних рассказов «Young Wolfe» (1992) (прим. редактора).


[Закрыть] , который поймет больше, чем большинство

Глава первая
У них были ученые

Резко, как по команде, наступило молчание, когда патера Шелк открыл дверь старого треугольного дома авгура на косом перекрестке Серебряной и Солнечной улиц. Рог, самый высокий мальчик в палестре, сидел, напряженно выпрямившись, на самом неудобном из всех стульев маленького полутемного селлариума; Шелк был уверен, что Рог поспешно рухнул на него, услышав треск щеколды.

Ночная клушица (только войдя внутрь и закрыв за собою дверь, Шелк вспомнил, что назвал птицу Орев) сидела на высокой, обитой тканью спинке жесткого стула для посетителей.

– 'Вет, Шелк, – каркнул Орев. – Хорош Шелк.

– Добрый вечер, Орев. Добрый вечер вам обоим. Пусть Тартар благословит вас.

При виде Шелка Рог вскочил на ноги; Шелк указал ему жестом опять сесть.

– Я извиняюсь. Мне ужасно жаль, Рог. На самом деле. Майтера Роза сказала, что пошлет тебя ко мне сегодня вечером, но я забыл об этом. Так много всего… О Сфингс, Колющая Сфингс, пожалей меня!

Последняя фраза была ответом на внезапную пронзительную боль в щиколотке. Пока он хромал к единственному удобному стулу в комнате, на котором он сидел, когда читал, ему пришло в голову, что сиденье должно быть еще теплым; сначала он захотел пощупать подушку, чтобы удостовериться, потом отверг эту мысль, чтобы не смущать Рога, но все-таки (опираясь на львиноголовую трость Крови) из чистого любопытства положил на сидение свободную руку. Оно было.

– Я сидел там всего минуту, патера. Оттуда я мог лучше видеть твою птицу.

– Конечно. – Шелк сел, удобно устроив сломанную щиколотку на подушечке. – Ты провел здесь полвечера, без сомнения.

– Только пару часов, патера. Я убирался в магазине, пока отец пересчитывал кассу и… и запирал деньги в сейф.

Шелк одобрительно кивнул:

– Хорошо. Только ты не должен говорить мне, где он держит деньги. – Он замолчал, вспомнив, что собирается украсть у Крови весь этот мантейон. – Я никогда не украду их, потому что никогда ничего не украду у тебя или твоей семьи, но невозможно знать, кто может тебя услышать.

– Твоя птица может, патера, – усмехнулся Рог. – Я слышал, что иногда они подбирают блестящие вещички. Кольцо или ложку.

– Нет красть! – запротестовал Орев.

– На самом деле я подумал о человеке-соглядатае. Сегодня я исповедовал одну несчастную юную женщину, и я думаю, что кто-то подслушивал за ее окном. Там, снаружи, есть галерея, и я уверен, что слышал, как под его весом скрипели доски. Мне хотелось встать и посмотреть, но, учитывая мою ногу, он бы убежал раньше, чем я сумел бы высунуть голову наружу, и вернулся бы обратно, без сомнения, как только я бы опять сел. – Шелк вздохнул. – К счастью, она говорила очень тихо.

– Разве тот, кто подслушивает, не оскорбляет богов, патера?

– Да, оскорбляет. Но, боюсь, его это не тревожит. И, хуже всего, я знаю этого человека – или, по крайней мере, начинаю составлять о нем представление, – и мне нравится то, что я увидел в нем. Я уверен, что в нем много хорошего, хотя он изо всех сил пытается это скрыть.

Орев захлопал здоровым крылом.

– Хорош Журавль!

– Я не упоминал его имени, – сказал Шелк Рогу, – и ты его не слышал.

– Конечно, патера. Я вообще почти не понимаю, что говорит птица.

– Прекрасно. Возможно, было бы еще лучше, если бы ты так же плохо понимал меня.

Рог покраснел.

– Прошу прощения, патера. Я не хотел… Это все из-за…

– Не имеет значения, – поспешно объяснил Шелк. – Совсем. Мы еще даже не начали говорить об этом, хотя поговорим. Должны. Просто я хочу сказать, что даже не должен был упоминать об исповеди этой женщины. Я слишком устал, чтобы как следует следить за своим языком. И теперь, когда патера Щука оставил нас… ну, я все еще могу поговорить по душам с майтерой Мрамор. Я думаю, что сошел бы с ума, если бы не она.

Он наклонился вперед на старом мягком стуле, стараясь собрать разбегающиеся мысли.

– Я хочу сказать, что он хороший человек, или, по меньшей мере, человек, который может быть хорошим, хотя и не верит в богов; тем не менее я собираюсь заставить его признаться, что он подслушивал, и тогда я смогу отпустить ему вину. Это будет трудно, я уверен, Рог, но я рассмотрел вопрос со всех сторон и вижу, что обязан выполнить свой долг.

– Да, патера.

– Я не имею в виду сегодняшний вечер. Вечером я был слишком занят, и еще больше в полдень. Я видел… кое-что, о чем, к сожалению, не могу рассказать тебе. Но я думал об этом особом человеке и проблеме, которую он собой представляет, с того мгновения, как вошел. Вот эта синяя вещь на крыле птицы напомнила мне о нем.

– И что это такое, патера?

– Шина. Я полагаю, что ты назвал бы ее так. – Шелк посмотрел на часы. – Твои родители сойдут с ума от беспокойства.

Рог покачал головой:

– Мелюзга скажет им, куда я пошел, патера. Я сообщил им перед уходом.

– Клянусь Сфингс, я надеюсь на это. – Шелк наклонился вперед, выпрямил поврежденную ногу, снял черный носок и развернул похожую на замшу повязку.

– Видел одну из таких, Рог?

– Полоска кожи, патера?

– Нечто намного большее. – Шелк бросил ее Рогу. – Я хочу, чтобы ты сделал кое-что для меня, если сможешь. Ударь ею по стене, изо всех сил.

Рог вытаращил глаза.

– Если ты боишься, что разобьешь что-нибудь, брось ее на пол, три-четыре раза. Только не здесь, не на ковер. На голые доски. Сильно, я имею в виду.

Рог сделал, как ему было сказано, потом вернул повязку Шелку.

– Она стала горячей.

– Да, как и должна была. – Шелк обмотал ею ноющую щиколотку и с удовлетворением улыбнулся, когда повязка затянулась. – Видишь ли, это не просто полоска кожи, хотя, не исключено, ее наружный слой сделан из кожи. Но внутри находится механизм, тонкий, как золотой лабиринт в карте. Когда механизм возбуждается, он поглощает энергию, а в состоянии покоя выделяет ее часть в виде тепла. Оставшаяся – излучается в виде звука, во всяком случае мне так сказали. Мы не слышим его, возможно потому, что он слишком слабый, или, как я думаю, потому что он слишком высокий. Ты слышишь его?

Рог покачал головой.

– И я тоже, хотя мог слышать звуки, которых не слышал патера Щука, вроде скрипа петель в садовых воротах, пока я не смазал их маслом.

Шелк расслабился, успокоенный повязкой и мягкостью стула.

– Мне представляется, что эти чудесные повязки сделали в витке Короткого Солнца, как и стекла, Священные Окна и очень многие другие вещи, которыми мы пользуемся, но не можем их воспроизвести.

– У них были ученые, патера. Так говорит майтера Роза.

– Хорош Журавль! – каркнул Орев.

Шелк засмеялся:

– Он научил тебя говорить это, пока занимался твоим крылом, ты, глупая птица? Очень хорошо, я полагаю, что доктор Журавль тоже ученый, в некотором роде; по меньшей мере, он знает медицину, которая больше наука, чем думает любой из нас, и он ссудил мне эту повязку, хотя я и должен вернуть ее через несколько дней.

– Такая штука должна стоить двадцать или тридцать карт, патера.

– Больше. Ты знаешь Гагарку? Огромный мужчина, который по сцилладням приходит на жертвоприношения?

– Мне кажется, что знаю, патера.

– Тяжелая челюсть, широкие плечи, большие уши. Он носит тесак и берцы.

– Я никогда не разговаривал с ним, патера, но знаю, кого ты имеешь в виду. – Рог на мгновение замолчал, его симпатичное юное лицо стало серьезным. – От него одни неприятности, так все говорят; он из тех, кто сносит любого, вставшего у него на дороге. Он чуть не убил отца Ворсянки.

– Прискорбно слышать, – сказал Шелк, вынув четки и рассеянно крутя их пальцами. – Я попробую поговорить с ним об этом.

– Тебе лучше держаться от него подальше, патера.

Шелк покачал головой:

– Я не могу, Рог. Не тогда, когда я должен исполнить свой долг. На самом деле Гагарка – именно тот человек, к которому я должен держаться поближе. Я не верю, что даже Внешний… И в любом случае уже слишком поздно. Я собирался сказать тебе, что показал эту повязку Гагарке, и, по его словам, она стоит намного больше. Однако это не важно. Ты когда-нибудь спрашивал себя, почему такое знание осталось в витке Короткого Солнца?

– Мне кажется, что те, кто знали все эти вещи, не перешли в наш виток, патера.

– Конечно. Или, даже если они в нашем витке, они не живут в Вайроне. Тем не менее они знали много чего очень ценного для нас, и, безусловно, они бы пришли к нам, если бы Пас приказал им.

– Летуны умеют летать, патера, а мы нет. Мы видели одного вчера, помнишь? Сразу после игры в мяч. Он летел очень низко. Вот то, что я бы хотел знать. Как летать вроде них, словно птица.

– Нет летать! – объявил Орев.

Шелк какое-то время изучал пустой крест, висевший на четках, потом дал им упасть на колени.

– Сегодня вечером, Рог, меня представили пожилому человеку с действительно необычной искусственной ногой. Ему пришлось купить пять сломанных или изношенных ног, чтобы собрать из них эту; возможно, именно такие искусственные ноги первые поселенцы принесли из витка Короткого Солнца. Он показал ее мне, и я подумал, как было бы чудесно, если бы мы могли сделать такие вещи для майтеры Роза и майтеры Мрамор, и вообще для всех слепых или увечных нищих. Летать, конечно, тоже было бы изумительно. Я всегда хотел летать, и, может быть, это та же самая тайна. Если мы сможем создать такие же замечательные ноги для тех, кто в них нуждается, возможно мы сможем создать и замечательные крылья для тех, кто захочет их иметь.

– Это было бы здорово, патера.

– Это может произойти. Все еще может, Рог. Если люди в витке Короткого Солнца смогли научиться делать такие вещи… – Шелк встряхнулся и зевнул, потом встал, помогая себе тростью Крови. – Спасибо, что пришел. Я с удовольствием поговорил с тобой, но сейчас мне лучше отправиться в кровать.

– Мне кажется… Майтера сказала…

– Ах да. – Шелк убрал четки. – Предполагалось, что я должен наказать тебя. Или прочесть тебе лекцию, или еще что-нибудь. Что ты такого сделал, заставив майтеру Роза так разозлиться?

Рог сглотнул:

– Просто пытался говорить как ты, патера. Как в мантейоне. Это было даже не сегодня, и я никогда больше такого не сделаю.

– Конечно. – Шелк опять уселся на стул. – Но это было сегодня, Рог. Или, по меньшей мере, сегодня был один из таких дней. Я услышал тебя прежде, чем открыл дверь. На самом деле я сидел на ступеньке минуту или две – и слушал. Ты так хорошо подражал мне, что на мгновение я подумал, что твой голос – мой голос; как если бы я слышал самого себя. У тебя очень хорошо получается.

– Хорош малец, – каркнул Орев. – Нет бить.

– Не буду, – сказал Шелк птице, и она спорхнула ему на колени, оттуда перепрыгнула на подлокотник стула, и с него на его плечо.

– Майтера Роза иногда бьет нас, патера.

– Да, я знаю. Очень храбрый поступок с ее стороны, но не уверен, что мудрый. Давай послушаем тебя снова, Рог. Со ступеньки я расслышал не все, что ты сказал.

Рог что-то пробормотал, и Шелк засмеялся.

– На этот раз я вообще ничего не услышал. Безусловно, я говорю иначе. Когда я выступаю с амбиона, то слышу, как мой рев отражается эхом от стен.

– Нет, патера.

– Тогда скажи это опять, как говорю я. Обещаю тебе, что не разозлюсь.

– Я только… Ну, ты знаешь. Вроде того, что ты говоришь.

– Нет сказать? – поинтересовался Орев.

Шелк не обратил на него внимания.

– Прекрасно. А теперь дай мне услышать. Ты пришел, чтобы поговорить об этом, и я уверен, что критика будет мне очень полезна. Боюсь, я слишком высоко себя ценю.

Рог покачал головой и уставился на ковер.

– Ну, давай! Что я такое говорил?

– Всегда жить с богами, и постоянно думать о них, и наслаждаться той жизнью, которую они дали. Думать о том, кто мудр, и действовать, как он.

– Хорошо сказано, Рог, но ты говоришь голосом, совершенно не похожим на мой. Я хочу услышать свой голос, как тогда, на ступеньке. Ты можешь?

– Я должен встать, патера.

– Вставай, если тебе надо.

– Не гляди на меня. Хорошо? – Шелк закрыл глаза.

Полминуты в комнате царило молчание. Сквозь опущенные веки Шелк, с радостью, уловил, что свет (лучший в доме) за его стулом постепенно меркнет. Его правое предплечье, изорванное прошлой ночью крючковатым клювом белоголового, распухло и горело; и он настолько устал, что все тело болело.

– Живите с богами, – приказал его собственный голос, – и тот живет с богами, кто последовательно показывает им, что его дух удовлетворен тем, что назначено ему, и что он подчиняется всему тому, что боги еще… дух, который Пас дал каждому человеку как его страж и проводник, лучшая часть его, его понимание и разум. Как вы собираетесь жить после жизни, так в вашей власти жить и здесь. Но если люди не разрешают вам…

Шелк наступил на что-то, что заскользило под его ногой, и неожиданно упал на красные черепичные плитки.

– …думать о мудрости только как о великой мудрости, мудрости Пролокьютора или советника. Это само по себе немудро. Если бы вы могли поговорить с советником или Его Святейшеством, он бы сказал вам, что мудрость может быть маленькой, вполне подходящей как для самых маленьких детей, находящихся здесь, так и для самых больших. Что такое мудрый ребенок? Это ребенок, который ищет мудрых учителей и слушает их.

Шелк открыл глаза.

– То, что ты сказал первым, взято из Писаний, Рог. Ты знаешь об этом?

– Нет, патера. Я только слышал, как ты это говорил.

– Я цитировал. Хорошо, что ты выучил этот пассаж наизусть, даже если ты выучил его только для того, чтобы посмеяться надо мной. Садись. Ты говорил о мудрости. Ну, без сомнений, из меня струей лилась вся эта глупость, но ты заслужил урок получше. Кто – по-твоему – мудр, Рог? Ты думал над этим? Если нет, подумай сейчас. Кто эти люди?

– Ну… ты, патера.

– НЕТ! – Шелк встал так резко, что птица громко запротестовала. Он подошел к окну и, через решетку, уставился на колеи на Солнечной улице, ставшие черными под потоком сверхъестественного небосвета. – Нет, я не мудр, Рог. Или, по меньшей мере, я был мудрым только в один-единственный момент моей жизни.

Он прихромал через всю комнату к стулу Рога и присел перед ним, поставив одно колено на ковер.

– Разреши рассказать тебе, насколько я был глуп. Знаешь ли ты, во что я верил, в твоем возрасте? Что нет ничего, кроме мысли, ничего, кроме мудрости, и только она имеет значение. Ты хорошо играешь, Рог. Можешь бегать, прыгать и карабкаться. И я был таким, играл и карабкался, но презирал эти способности. Нечего гордиться тем, что умеешь хорошо карабкаться, если не умеешь карабкаться как обезьяна. Но я мог думать лучше, чем обезьяна – на самом деле лучше любого в нашем классе. – Тряхнув головой, он горько усмехнулся. – Вот как я думал! Гордился ерундой.

– Разве думать плохо, патера?

Шелк встал.

– Нет, хорошо, но только когда мы думаем правильно. Видишь ли, мысль в конечном счете порождает действие. Действие – ее единственная цель. Иначе для чего она вообще? Если мы не действуем, она ничего не стоит. Если мы не можем действовать, она бесполезна.

Он вернулся к своему стулу, но не сел.

– Сколько раз ты слышал, Рог, как я говорю о просветлении? Двадцать, тридцать, не меньше, и у тебя хорошая память. Расскажи мне то, что я говорил.

Рог, с несчастным выражением на лице, взглянул на Орева, как бы для поддержки, но птица только вздернула голову и поерзала на плече Шелка, как будто тоже хотела услышать то, что скажет Рог. Наконец он решился:

– Это… мудрость бога вроде как втекает в тебя. Она исходит не из книги и не откуда-то еще. И… и…

– Возможно, будет лучше, если ты используешь мой голос, – предположил Шелк. – Встань и попробуй. И я не буду глядеть на тебя, если из-за этого ты волнуешься.

Рог встал, поднял голову, закатил глаза к потолку и опустил уголки рта.

– Божественное просветление означает, что ты все знаешь не думая, и не потому, что думать плохо, но потому, что просветление лучше. Просветление – это когда бог делится с тобой своими мыслями.

– Так близко, как я могу, патера, – добавил он обычным голосом. – Не было времени вспоминать.

– Выбор слов необходимо улучшить, – наставительно сказал Шелк, – но твоя интонация просто великолепна, и ты почти удачно воспроизвел мою манеру говорить. И – что намного, намного важнее – ты не сказал ни слова неправды. Но кто получает его, Рог? Кто получает просветление?

– Люди, которые долгое время пытаются жить праведной жизнью. Иногда.

– Не всегда?

– Да, патера. Не всегда.

– Поверил бы ты мне, Рог, – безоговорочно! – если бы я сказал тебе, что сам получил его? Да или нет?

– Да, патера. Если ты так говоришь.

– Что я получил его только вчера?

Орев негромко свистнул.

– Да, патера.

Шелк кивнул, главным образом самому себе.

– Я действительно получил его, Рог, и не благодаря каким-то там заслугам. Я готов сказать, что ты был там со мной, но это не совсем правда. Не на самом деле.

– Это было перед мантейоном, патера? Вчера ты сказал, что хотел совершить личное жертвоприношение. Из-за этого?

– Да. Я так и не совершил его и, возможно, больше никогда…

– Нет резать!

– Даже если я его совершу, это будешь не ты, – сказал Шелк Ореву. – Вероятно, это вообще будет не животное, хотя завтра я собираюсь принести большую жертву и купить много животных.

– Дом птица?

– Да, действительно. – Шелк поднял львиноголовую трость на уровень плеча; Орев прыгнул на нее и стал крутить головой, глядя на Шелка каждым глазом по очереди.

– Он не разрешил мне коснуться его, патера, – сказал Рог.

– У тебя нет причин его касаться, и он не знает тебя. Все животные ненавидят, когда их касаются посторонние. У тебя когда-нибудь была птица?

– Нет, патера. У меня была собака, но она умерла.

– Я надеялся получить от тебя совет. Я не хочу, чтобы Орев умер, хотя вполне представляю себе, что ночные клушицы – стойкие создания. Вытяни руку.

Рог так и сделал, и Орев прыгнул на нее.

– Хорош мальчик.

– Я бы не стал пытаться держать его. Дай ему держаться за тебя. В детстве у тебя было не слишком много игрушек, а, Рог?

– Да, не много. Мы были… – внезапно Рог улыбнулся. – На самом деле одна. Ее сделал дедушка: деревянный человечек в синем пальто. Там были ниточки, и если ты правильно дергал за них, можно было заставить его ходить и кланяться.

– Да! – глаза Шелка блеснули, и кончик львиноголовой трости ударился о пол. – В точности такие игрушки я и имею в виду. Могу я тебе рассказать об одной из моих? Ты можешь подумать, что я отклоняюсь от темы, но, уверяю тебя, ничуть.

– Конечно, патера. Рассказывай.

– Два танцора, мужчина и женщина, очень красиво раскрашенные. Они танцевали на маленькой сцене, и когда я заводил игрушку, играла музыка. И они танцевали, маленькая женщина очень грациозно, а маленький мужчина кувыркался, крутился и выделывал всякие коленца. Всего было три мелодии – надо было передвинуть рычажок, чтобы выбрать ту, которую хочешь, – и я играл с ней часами, напевая песни, которые сочинил для себя, и воображая себе, что он говорил ей и что она отвечала ему. Боюсь, глупости, по большей части.

– Понимаю, патера.

– Моя мать умерла во время моего последнего года в схоле, Рог. Возможно, я уже говорил тебе. Я готовился к экзамену, когда прелат позвал меня в свои комнаты и сказал, что после последнего жертвоприношения я должен ехать домой и забрать свои вещи. Наш дом – все поместье, но оно состояло главным образом из дома – принадлежал ей, но, как ты понимаешь, после ее смерти им завладел Капитул. Соглашение было подписано прежде, чем меня приняли в схолу.

– Бедн Шелк!

Он улыбнулся птице.

– Возможно, хотя в то время я так не думал. Я горевал о смерти мамы, но не верил, что когда-нибудь буду жалеть себя. У меня были книги, друзья и достаточно еды. Но вот сейчас я действительно отклонился от темы.

И, возвращаясь к ней, я нашел в шкафу эту игрушку. Я пробыл в схоле шесть лет и сомневаюсь, что хотя бы раз видел ее за те годы, что учился. И вот опять она! Я завел ее, танцоры снова затанцевали и заиграла музыка в точности как тогда, когда я был маленьким мальчиком. Они танцевали под мелодию «Первый Роман», и я никогда не забуду эту песню.

Рог кашлянул:

– Иногда Крапива со мной говорим об этом, патера. Ну, что будем делать, когда вырастем.

– Мы с Крапивой, – рассеянно поправил его Шелк. – Очень хорошо, Рог, и вы оба вырастите намного быстрее, чем думаете. Я буду молиться за вас обоих.

Но я собирался сказать, что тогда заплакал. Я не был на ее похоронах; был не в состоянии приехать даже тогда, когда ее гроб опускали в землю. И вот я заплакал, потому что мне показалось, что для танцоров время вообще не прошло. Они не могли знать, что мужчина, который завел их сейчас, был тем самым мальчиком, который заводил их в последний раз, или что женщина, которая купила их на Часовой улице, умерла. Ты следишь за тем, что я говорю, Рог?

– Думаю, что да, патера.

– Просветление – то же самое для всего витка. Время останавливается для всех остальных. Но ты находишься вне времени, и с тобой разговаривает бог. Для меня этим богом стал Внешний. Не думаю, что я сказал много о нем, когда говорил в палестре, но в будущем я буду говорить о нем очень много. Сегодня в полдень майтера Мята сказала мне кое-что такое, что останется со мной навсегда. Она сказала, что Внешний не похож на других богов, тех, которые заседают в Главном Компьютере; что никто, кроме него, не знает, что у него на уме. Майтера Мята – не только очень скромная женщина, но и очень мудрая. Я не должен забывать это, иначе первое не даст мне увидеть второе.

– Хорош дев!

– Да, и огромная доброта. Скромность и чистота.

– Просветление, – сказал Рог. – Твое, патера, я хочу сказать. Это из-за него кое-кто пишет на стенах: «Шелка в кальде»?

Шелк щелкнул пальцами:

– Как хорошо, что ты это упомянул – я собирался спросить тебя об этом. Я же знал, что кое-что забыл. Кто-то написал «Шелка в кальде» мелом на стене; я видел это по дороге домой. Это ты?

Рог покачал головой.

– Или один из других мальчиков?

– Не думаю, патера, что это сделал один из нас, мальчишек. Надпись есть в двух местах. На лавке с дешевыми платьями и на Шляпной улице, на стене того дома, в котором живет Хлопчатник. Я видел обе, и они находятся достаточно высоко. Я мог бы написать ее, ни на что не вставая, и Саранча мог бы, но он говорит, что нет.

Шелк кивнул себе:

– Тогда я думаю, что ты прав, Рог. Это из-за просветления. Или, скорее, из-за того, что я кому-то рассказал об этом и меня подслушали. Я рассказал нескольким людям, включая тебя, и, возможно, не должен был.

– А на что это похоже, патера? Кроме того, что все остановилось, как ты сказал.

Часы тикали на камине, и Шелк молча сидел, в сотый раз обдумывая переживание, которое к этому времени он так часто прокручивал в голове, что оно стало похожим на сглаженный водой камень, отполированный и плоский.

– В тот момент я узнал все, что когда-нибудь доподлинно должен был узнать, – наконец сказал он. – На самом деле я ошибся, называя это моментом – я находился вне времени. Но, Рог, – он улыбнулся, – сейчас я внутри времени, как и ты. И, как оказалось, мне требуется время, чтобы осмыслить все, что мне сказали в тот момент, который вовсе не момент. И время, чтобы переварить это. Я ясно выразился?

– Да, как мне кажется, – неуверенно кивнул бедный Рог.

– Тогда, может быть, достаточно хорошо. – Шелк опять замолчал, запутавшись в мыслях. – Вот одна деталь, которую я узнал – я должен оставаться учителем. Внешний попросил у меня только одного – спасти наш мантейон. Но он хочет, чтобы я сделал это, как учитель.

Есть много призваний, Рог, и величайшему из них можно только поклоняться. И оно не мое; мое – учить, и учитель должен действовать так же хорошо, как и думать. Старик с удивительной ногой, которого я встретил сегодня вечером – учитель; и тем не менее он весь в движении, весь в действии, такой старый, и к тому же одноногий. Он учит сражаться на мечах. Почему, как ты думаешь, он такой, какой он есть? Весь в действии?

Глаза Рога засияли.

– Не знаю, патера. Почему?

– Во время сражения на мечах – и тем более на азотах – нет времени на размышления; таким образом, умение полностью отдаться действию – часть того, чему он должен научить. А теперь слушай внимательно. Он непрерывно думает. Ты понял? Даже во время боя на мечах, полностью в действии, он учит других тому типу фехтования, который требуется. Старик должен думать не только о том, чтобы научить сражаться, но и как научить этому наилучшим образом.

Рог кивнул:

– Я думаю, что понял, патера.

– Точно так же, Рог, ты должен думать о том, как подражать мне. Не просто о том, что мне можно подражать, но о том, что ты говоришь, подражая. В то время, как ты делаешь это. А сейчас иди домой.

Орев хлопнул здоровым крылом.

– Мудр муж!

– Спасибо тебе. Иди, Рог. Если Орев захочет пойти с тобой, можешь его взять.

– Патера?

Шелк встал, как и Рог.

– Да, что еще?

– Ты собираешься научиться владеть мечом?

Какое-то мгновение Шелк обдумывал ответ.

– Есть более важные вещи, которые надо выучить, Рог. Например, с кем сражаться. Другая – хранить тайны. Быть таким, кто держит в тайне то, что ему доверили, и не открывает их тем, кому нельзя доверять. Конечно, ты это понимаешь.

– Да, патера.

– От любого хорошего учителя можно почерпнуть не только знания о предмете, который он преподает. Скажи своим родителям, что я задержал тебя почти до ночи не для того, чтобы наказать тебя, но из-за небрежности, за которую я извиняюсь.

– Нет идти! – Яростно махая крылом, Орев наполовину слетел, наполовину упал с плеча Рога на высокую спинку стула, обитого тканью. – Птица здесь!

Рука Рога уже лежала на задвижке.

– Я скажу им, что мы просто разговаривали, патера. Скажу, что ты рассказывал мне о Внешнем и еще много о чем. Скажу правду.

– Прощай! Прощай, мальчик! – каркнул Орев.

– Ты, глупая птица, – сказал Шелк, когда за Рогом закрылась дверь. – Что ты узнал из всего этого? Возможно, несколько новых слов, которые ты будешь неправильно употреблять.