Текст книги "Озеро Длинного Солнца"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Она, не поднимая глаз, покачала головой.

– Возможно, ты хотела попрощаться с вашей гостьей; но, откровенно говоря, я не уверен, что она не захочет остаться на ночь с тобой и другими сивиллами.

И тут, в первый раз за все время знакомства, майтера Мята по-настоящему испугала его; она вышла из тени и уставилась в лицо Синели взглядом, наполненным таким страстным желанием, которое он даже не мог себе вообразить.

– Я хочу сказать тебе, что ты, единственная из взрослых, не заставляешь меня нервничать, – сказала она. – Я чувствую влечение к тебе.

– Я тоже люблю тебя, – тихо сказала Синель. – Я очень люблю тебя, майтера.

Майтера Мята кивнула, кивок (подумал Шелк) признания и понимания:

– Я лет на пятнадцать старше тебя. Возможно, больше – в следующем году мне будет тридцать семь. И все-таки я чувствую, что… Возможно, только потому, что ты намного выше…

– Да? – нежно спросила Синель.

– Что на самом деле ты – моя старшая сестра. У меня никогда не было старшей сестры. Я люблю тебя. – И с этими словами майтера Мята закружилась в вихре черного бомбазина и поспешила к киновии; на полпути она внезапно повернула и, через сухую коричневую лужайку, пошла напрямик к палестре, на другую сторону площадки для игры.

– Пока, пока! – крикнул Орев. – Пока, дев!

Шелк тряхнул головой.

– Такого я не ожидал. Возможности витка недоступны моему воображению.

– Слишком плохо. – Синель вздохнула. – Я должна сказать тебе. Объяснить. Шелк. Патера. Мы должны были поговорить о другом. Как взять деньги у Журавля. Но я… У нас проблема. С бедной майтерой Мята. Моя работа. В некотором смысле.

– Надеюсь, что не очень серьезная проблема, – ответил Шелк. – Она мне нравится, и я чувствую себя ответственным за нее.

– И я. Тем не менее, мы можем. Мы сделаем, я знаю. Возможно, мы можем пойти в твой маленький домик? И поговорить?

Шелк покачал головой:

– Женщины не должны входить в дом авгура, хотя есть ряд исключений… например, когда авгур болен, женщина может ухаживать за ним. Когда я хочу поговорить с майтерой Мрамор, мы идем в беседку или в ее комнату в палестре.

– Хорошо. – Синель, согнувшись, проскользнула под нависающими виноградными лозами. – А майтера Мята? И эта старая, майтера Роза? Где ты говоришь с ними?

– О, там же. – С легким чувством вины Шелк уселся на деревянное сидение напротив Синель, то самое, на котором обычно сидела майтера Мрамор. – Но, откровенно говоря, я редко разговариваю с ними достаточно долго. Майтера Мята обычно ведет себя настолько робко, что боится ответить, а майтера Роза только читает нотации. – Он покачал головой. – Боюсь, я должен слушать ее более внимательно, но через пять-десять минут я думаю только о том, как бы сбежать. Но это не означает, конечно, что она – плохая женщина. Они очень хорошие женщины, все три.

– Майтера Мята точно. – Синель облизала губы. – Вот почему я чувствую себя плохо. Из-за того, что делаю. Шелк. Это… Ну, не я. Не Синель.

– Конечно! – Шелк решительно кивнул. – Она ощущает в тебе богиню. Я не сразу понял. Ты не хочешь говорить ей…

– Да, конечно. Она ощущает, но дело не в этом. Она никому не скажет. Она не понимает себя. Не осознает.

Шелк прочистил горло:

– Если ты чувствуешь, что может быть некоторое физическое притяжение – я знаю, что такое бывает у женщин, как и у мужчин, – то, безусловно, будет лучше, если ты проведешь сегодняшнюю ночь где-нибудь в другом месте.

Синель только отмахнулась:

– Об этом вообще речь не идет. Дело не в этом. Она не хочет… Она ничего не хочет. От меня. Она хочет помочь. Дать мне что-нибудь. Я понимаю. Это не… компрометирует ее? Так бы ты сказал? Компрометирует?

– Да, мне кажется.

– Но все это… Не имеет значения. Ничего из этого. Я бы хотела рассказать тебе. Больше. Я не хочу врать. – Ее глаза сверкнули. – Я не хочу!

– И я не хочу, чтобы ты врала, – успокоил ее Шелк.

– Да. Да, не хочешь, Шелк. Шелк. Одержимость, ты… Мы говорили об этом прошлой ночью. Ты думаешь, что бог… Я? Я имею в виду Киприда. Или любой другой. Эта ужасная женщина со змеями. Ты думаешь, что мы входим в людей. Как лихорадка?

– Я, безусловно, не сказал ничего подобного.

Какое-то время Синель голодно глядела на него из-под нависших век; внутри беседки ее глаза, казалось, стали больше, темные глаза, светившиеся собственным светом.

– Но ты так подумал. Я знаю. Мы… Это входит через глаза. Мы, боги, не… Ты понимаешь хоть что-нибудь? Мы – образцы. Мы изменяемся. Обучаясь и развиваясь. Но все равно, образцы? И я не Киприда. Я говорила тебе, что… Ты подумал, что я лгала.

– Бедный дев! – свистнул Орев.

И Шелк, который отверг ужасную силу и страстное желание этих темных глаз, увидел, что они заплакали. Он предложил свой носовой платок, вспомнив, что майтера Мрамор дала ему свой, здесь, в беседке, как раз перед тем, как он отправился на виллу Крови.

– Я не лгала. Я не лгу. Не много. Если я не должна. А я нет. Но то, что ты называешь одержимостью… Киприда скопировала часть, совсем маленькую часть себя. – Синель негромко шмыгнула носом. – Я не принимала, даже чуть-чуть. С тех пор, как Элодея… Это то, что есть, патера. Не нюхала, я имею в виду. Все, что, как тебе кажется, ты видишь, это не ржавчина, и все очень печально.

– Все это пройдет, очень быстро, – сказал Шелк, надеясь, что он прав.

– Неделя. Может быть, две. Я уже делала так, раньше. Только… Не важно. Я не буду. Больше не буду. Даже если ты принесешь полную чашку ржавчины и поставишь передо мной, чтобы я взяла столько, сколько я хочу сейчас, я не возьму ничего.

– Это замечательно, – сказал он, и именно это имел в виду.

– И это из-за образца. Маленькая часть Киприды, которую она поместила в меня через глаза, вчера, в твоем мантейоне. Ты не понимаешь, верно? Я знаю, что ты нет.

– Я не понимаю насчет образцов, – сказал Шелк. – Остальное я понимаю или, по меньшей мере, думаю, что понимаю.

– Как твое сердце. Образцы пульса. Да, да, нет, нет, нет, да, да. И еще эта вещь за глазами, у всех. Я сама не все понимаю. Механическая женщина? Мрамор? Кто-то слишком умный понял, что может делать это с ними. Немного менять программы. Люди сделали машины. Просто сделали. Чтобы механические люди, вроде майтеры Мрамор, работали на них, а не на Государство. Крали для них. Он?.. Пас, так вы называете его. У него были люди, которые изучили все это. И они обнаружили, что можно сделать что-то похожее с людьми. Это сложнее. Частота намного выше. Но вы можете, и мы так делаем. Вот так все началось, Шелк. Через терминалы, через их глаза.

– Вот теперь я не понимаю ничего, – признался Шелк.

– Не имеет значения. Но это вспышки света. Света, который никто другой не может видеть. Стуки, импульсы запускают программу, бога, который действует в Главном Компьютере. Киприда – это бог, программа. Но она закрыла глаза. Мята так сделала. Майтера Мята. И я не сумела выйти, осталась.

Шелк покачал головой:

– Я знаю, что ты говоришь что-то важное, и пытаюсь понять тебя; но, откровенно говоря, я понятия не имею, что ты хочешь сказать.

– Тогда я совру. – Синель понемногу придвинулась к нему, пока ее колени не коснулись его. – Я совру, чтобы ты смог понять, патера. Слушай меня внимательно. Я… Киприда хотела вселиться в майтеру Мята, не имеет значения почему.

– Сейчас ты Синель.

– Я всегда Синель. Нет, это неправда. Совру, я – Киприда. Теперь все в порядке. Я – Киприда, говорящая так, как обычно говорит Синель. Скажи «да».

Шелк кивнул:

– Да, Великая Богиня.

– Отлично. Я хотела обладать майтерой Мята, послав мою божественную личность в нее, через глаза, из Священного Окна. Понятно?

Шелк кивнул опять:

– Конечно.

– Я знала, что ты поймешь. Даже если это вранье. Все в порядке. Все чувствуют себя хорошо, по-настоящему хорошо, так что почти никто не закрывает глаза. Они хотят этого зрелища. Хотят больше. Они даже не мигают, впитывая его в себя.

– Совершенно естественно, что человеческие существа хотят приобщиться к вашей божественной жизни, Великая Богиня. Это один из наших глубочайших инстинктов.

– Только она закрыла, и это то, что ты должен понять. И получила кусочек меня, богини. Я не могу даже предположить, что это может сделать с ней.

Шелк сгорбился, потирая щеку.

– Хорош дев, – пробормотал Орев, бросивший плечо Шелка, чтобы исследовать лозы.

– Да, она действительно хорошая, Орев. И это одна из причин, почему меня это так тревожит.

– Хорош счас!

После полминуты беспокойного молчания Шелк поднял руки:

– Сдаюсь. Я бы не поверил, что бог может разделиться на части.

– Я тоже, – кивнула Синель.

– Но ты сказала…

– Я сказала, что это произошло. – Она положила руку на его колено. – Я не думала, что такое возможно. Но это произошло, и может сделать ее другой. Мне кажется, уже сделало. Я – Синель, но чувствую себя так, как будто во мне есть еще кто-то, как будто кто-то думает о вещах и делает вещи, которые я не могла еще позавчера. Она – нет. В ней поселилась часть Киприды, как в тебе мог бы поселиться сон.

– Сейчас я скажу кое-что ужасное, Синель. Эту часть можно изгнать?

Она покачала головой, огненные кудри заметались.

– Это может сделать Киприда, но не мы. Майтера должна стоять перед терминалом – Священным Окном или стеклом, не имеет значения, – когда появится Киприда. Но даже тогда что-то останется. Всегда остается. И, одновременно, кое-что из собственной… души майтеры Мята войдет в Киприду.

– Но ты Киприда, – сказал Шелк. – Я это точно знаю, и мне по-прежнему хочется встать на колени перед тобой.

– Только во лжи, патера. Если бы я была настоящей богиней, ты бы не смог сопротивляться мне. Понимаешь? На самом деле я Синель, с небольшой добавкой. Слушай, вот еще одна ложь, которая может помочь. Возьмем пьяного человека; ты никогда не слышал выражение: «в нем говорит бренди»? Или пиво, или еще что-то?

– Да, так часто говорят. Но я не думаю, что кто-нибудь воспринимает это буквально.

– Хорошо, но это что-то похожее. Не в точности, может быть, но очень близко, хотя, конечно, это никогда не умрет в ней так, как умирает бренди. Майтера Мята будет такой всю оставшуюся жизнь, если Киприда не заберет обратно часть себя, которая вошла в нее, со всеми изменениями, и не сотрет то, что было в ней.

– Тогда мы можем сделать только одно: пристально наблюдать за ней и быть… э… (Шелк с внезапной симпатией вспомнил патеру Прилипала) пытаться быть терпимым к неожиданностям.

– Боюсь, что так.

– Я расскажу майтере Мрамор. Я не имею в виду, что передам ей все, что ты рассказала мне, но предупрежу ее. Нет смысла предупреждать майтеру Роза. Будет только хуже. Майтера Мрамор – отличный выбор, хотя она, конечно, не может быть одновременно в своей комнате в палестре и в комнате майтеры Мята. Спасибо тебе, Синель.

– Я должна кое-что сказать. – Синель промокнула платком нос и глаза. – О деньгах. Я думала об этом, пока ты был в мантейоне, потому что они мне понадобятся. Я собираюсь начать жизнь сначала, зарабатывать по-другому. Магазин? Что-нибудь… И я помогу тебе всем, чем я могу, Шелк. Давай напополам, а?

Он покачал головой:

– Я должен заплатить Крови двадцать шесть тысяч за мантейон; это – прежде всего. Но ты можешь получить все сверх этой суммы. Допустим, мы каким-то образом добудем сто тысяч, хотя я понимаю, что это абсурдная цифра. Тогда ты сможешь получить семьдесят четыре тысячи. Но если мы получим двадцать шесть, вся сумма пойдет в карман Крови. – Он замолчал и пристально поглядел на нее. – Ты вся дрожишь. Быть может, я принесу тебе одеяло из дома?

– Это пройдет через пару минут, патера. И я буду в порядке. Я могу управлять собой лучше, чем могла она. Я принимаю. Твое предложение? Я так сказала? Твое щедрое предложение. Так я должна назвать его?.. У тебя уже есть план? Я очень хорошо делаю… кое-что? Но не очень хорошо умею составлять планы. На самом деле совсем нехорошо, Шелк. Шелк? И она, тоже. Сейчас я говорю правильно?

– Я бы так сказал, хотя и не очень хорошо ее знаю. Впрочем, я надеялся, что план придумаешь ты. Как Синель ты намного лучше знакома с Журавлем, чем я, и должна иметь более ясное представление о шпионской операции, которой, по твоим словам, он руководит.

– Я пыталась что-то придумать. Прошлой ночью и сегодня утром. Самое простое – угрожать разоблачением того, что он делает, и у меня есть это. – Она вынула из кармана платья маленькую статуэтку Сфингс, вырезанную из твердого темного дерева. – Мне полагалось отдать это женщине, которая имеет ларек на рынке? Вот что я должна была сделать, когда… ты знаешь. Именно поэтому я оделась так быстро? Случилось то, что случилось, и я осталась у Орхидеи. Ты знаешь, почему. А потом был экзорцизм. Твой экзорцизм, Шелк? Так что к тому времени, когда я добралась до рынка, он уже закрылся? И не осталось никого, кроме тех, кто остается на всю ночь. Чтобы присматривать за своим товаром? Она уже ушла.

Шелк взял в руки благочестивый образ.

– Сфингс держит меч, – пробормотал он, – как она делает почти всегда в изображениях такого рода. У нее также есть что-то квадратное – табличка или, возможно, пачка бумажных листков; возможно, на них написаны указания Паса, но не думаю, что видел их раньше. – Он вернул статуэтку Синель.

– Ты бы увидел, если бы побывал в ларьке этой женщины. У нее всегда есть три-четыре таких? Большинство из них больше этой. Когда я дала ей свою, она сказала что-то вроде: «Ты уверена, что не хочешь одну из них? Очень красивые и очень дешевые». Я покачала головой и ушла, а она поставила мою статуэтку к остальным, как будто я только поглядела на нее.

– Понимаю. Похоже, в этот ларек стоит заглянуть. – Не зная, насколько он может рассчитывать на покровительство богини, он заколебался, но все-таки бросил кости. – Как жаль, что ты не Киприда. Иначе ты могла бы сказать мне значение…

– Муж идти! – объявил Орев с верхушки беседки, и в следующее мгновение кто-то громко постучал в дверь дома авгура.

Шелк встал и вышел из-под лоз.

– Здесь, Гагарка. Хочешь присоединиться к нам? Я рад видеть тебя, и тут есть еще кое-кто, кого ты будешь рад видеть.

– Гагарка? – позвала Синель. – Это ты? Это я. Нам нужна твоя помощь.

На мгновение Гагарка разинул рот.

– Синель?

– Да! Здесь, внутри. Садись со мной.

Шелк раздвинул лозы, чтобы Гагарка смог легко войти в беседку; к тому времени, когда он сам проскользнул внутрь, Гагарка уже сидел рядом с Синель.

– Вы знаете друг друга, конечно, – сказал Шелк.

На лице Синели появились ямочки, и, внезапно, она стала выглядеть не старше девятнадцати, как и утверждала.

– Патера, ты помнишь, как позавчера я сказала тебе, что есть один человек? Моложе, чем Журавль? И еще я сказала, что он может помочь мне… нам? С Журавлем?

Гагарка усмехнулся и обнял ее за плечи.

– Знаешь, мне кажется, что я никогда не видел тебя днем. Ты выглядишь намного лучше, чем я ожидал.

– Я всегда знала, насколько… симпатичный? Ты, Гагарка. – Она поцеловала его, быстро и легко, в щеку.

– Синель решила помочь мне достать деньги, которые мне нужны, чтобы спасти мантейон, Гагарка, – сказал Шелк. – Как раз сейчас мы говорим об этом и были бы рады услышать твой совет.

Шелк повернулся к Синель:

– Я должен сказать тебе, что однажды Гагарка уже помог мне – советом, по меньшей мере. Не думаю, что он будет возражать, если я расскажу тебе об этом.

Гагарка кивнул.

– И теперь совет требуется нам обоим. Я уверен, что он будет так же щедр с нами, как и со мной.

– Гагарка всегда был… очень добр со мной. Патера? Он всегда спрашивал меня. Начиная с… весны?

Она сжала свободную руку Гагарки своей.

– Я больше не вернусь к Орхидее, Гагарка. Я хочу жить в другом месте, а не в… Ты знаешь. Где мужчины спрашивают девушек за деньги. И больше никакой ржавчины. Это было… приятно. Иногда, когда я боялась. Но она делает девушек слишком храбрыми? И очень скоро завладевает тобой. Без ржавчины ты всегда такая понурая. Всегда такая испуганная. Так что ты берешь ее, потом еще, и становишься беременной. Или убитой. Я была слишком храброй. Но не беременной. Это я не имела в виду. Патера расскажет тебе. Гагарка?

– Звучит хорошо, – отозвался Гагарка. – Мне нравится. Мне кажется, вы оба встретились после похорон, а?

– Да, точно. – Синель опять поцеловала его. – Я начала думать. О смерти и обо всем, понимаешь? Вот была Элодея, такая молодая и здоровая, и все такое? Сейчас я говорю лучше, патера Шелк? Скажи мне, пожалуйста, не жалей мои чувства.

Орев просунул ярко окрашенную голову между наполовину мертвыми виноградными листьями и объявил:

– Хорош речь!

Шелк кивнул, надеясь, что его лицо ничего не выдает.

– Отлично, Синель.

– Патера помогает мне выражаться более… Ты знаешь. Высоко? Гагарка. И я подумала, что могла оказаться на месте Элодеи. И я подождала. У нас был большой разговор прошлой ночью, верно, Шелк? И я осталась с сивиллами. – Она хихикнула. – Жесткая кровать и нет обеда, не как у Орхидеи. Но завтрак они мне дали. Ты позавтракал, Гагарка?

Гагарка усмехнулся и покачал головой:

– Я вообще не ложился. Ты слышала, что богиня сказала вчера, Сиськи? Ну, гляди здесь.

Сняв руку с ее плеча и наполовину встав, Гагарка порылся в кармане. Наконец он вынул руку, и в ней блеснул белый огонь.

– Вот, патера. Бери. Это не гребаные двадцать шесть штук, но он принесет три-четыре, если ты будешь осторожен, продавая его. Я расскажу тебе о некоторых людях, которых знаю. – Шелк не протянул руку, и Гагарка кинул предмет ему на колени.

Женский бриллиантовый браслет, три пальца в ширину.

– Действительно не могу… – Шелк сглотнул. – Да-а, похоже, что смогу. Потому что должен. Но, Гагарка…

Гагарка шлепнул себя по бедру.

– Ты должен! Ты единственный, кто мог понять леди Киприду, верно? Конечно, ты понял и рассказал нам. Не ходил вокруг и около, ожидая, пока кто-нибудь другой расскажет первым. Нет, все путем, она это сказала, и я поверил, и счас пришел дать ей знать, что я тоже чистый перец. Все так и есть. Пожертвуй ей что-нибудь красивое и не забудь сказать, откуда оно появилось.

Шелк кивнул:

– Обязательно, хотя, я уверен, она уже знает.

– Скажи ей, что Гагарка – умный пацан. Обращайся с ним по чесноку, и он отплатит тебе тем же. – Взяв руку Синель, Гагарка надел ей на палец кольцо. – Я не знал, что ты будешь здесь, но это для тебя, Сиськи. Видишь этот большой красный камень? Его называют настоящим кровавым рубином. Могет быть, ты думаешь, что уже видела такой, но ставлю пять, что нет. Ты собираешься продать его или сохранишь?

– Я никогда не смогу продать его, Тесак. – Она поцеловала его в губы, так страстно, что Шелк был вынужден отвернуться, и так неистово, что они едва не упали с маленькой деревянной скамьи. Когда они, наконец, оторвались друг от друга, она добавила: – Его мне дал ты, и я собираюсь хранить его вечно.

Гагарка усмехнулся, вытер рот, и опять усмехнулся, шире, чем когда бы ни было.

– А теперь секи. Если передумаешь, не делай этого без меня.

Он повернулся к Шелку:

– Патера, у тебя есть какая-нибудь мысля, что произошло прошлой ночью? Держу пари, на Палатине обчистили не меньше дюжины домов. Тем не менее, я не слышал, что там произошло на самом деле. Этим утром прыгуны толпились там на каждом дюйме. – Он понизил голос. – И я хотел спросить тебя, патера: что она сказала в точности? О возвращении сюда?

– Только то, что вернется, – сказал ему Шелк.

Гагарка наклонился к нему, его большая челюсть выпятилась, глаза сузились:

– Точные слова?

Шелк потер щеку, вспоминая краткий разговор с богиней через Священное Окно.

– Ты совершенно прав. Мне придется сообщить Капитулу все, что она сказала, слово в слово, и на самом деле сейчас я должен писать отчет. Я умолял ее вернуться. Не могу вспомнить в точности свои слова, да это и неважно, но она ответила: «Я вернусь. Скоро».

– Она имела в виду сюда, в этот мантейон? Твой мантейон?

– Не могу быть абсолютно…

– Ты же знаешь, что сюда, – прервала его Синель. – Она имела в виду именно это. Она имела в виду, что собирается вернуться в то же самое Окно.

Шелк неохотно кивнул:

– На самом деле она этого не говорила, как я и сказал тебе; но я чувствую – по меньшей мере сейчас, – что она намеривалась сказать именно это.

– Правильно… – Синель нашла луч солнечного света, который исторг из кольца красный огонь; потом она заговорила, одновременно поворачивая руку из стороны в сторону. – Но мы собирались поговорить о Журавле, Гагарка. Ты знаешь Журавля? Он доктор в зверинце Крови.

– Прошлой ночью патера что-то такое сказал мне о нем.

Гагарка вопросительно посмотрел на Шелка, который сказал:

– На самом деле я не рассказал Гагарке, хотя намекнул или подразумевал, что я верю, будто доктор Журавль мог подарить азот некой молодой женщине по имени Гиацинт. Он стоит пять тысяч карт, или даже больше, как ты, вероятно, знаешь; и поэтому я готов поверить тебе, когда ты предположила, что из доктора можно извлечь очень большую сумму. Если он дал такую вещь Гиацинт, я склонен думать, что он должен управлять значительными дискреционными фондами[5]5
  Дискреционный фонд – фонд, дающий доверенному лицу право распоряжаться имуществом в пользу другого лица по своему усмотрению.


[Закрыть]. – Побуждаемый внутренней необходимостью, Шелк добавил: – Кстати, ты знаешь ее?

– Угу. Она делает то же, что и я, но работает прямиком на Кровь, а не на Орхидею. Она уехала от Орхидеи недели через две после того, как я переехала к ней.

Шелк неохотно опустил сверкающий браслет в карман сутаны.

– Расскажи мне все, что ты знаешь о ней, пожалуйста.

– Некоторые из других девушек знают ее лучше, чем я. Однако мне она нравится. Она… я не совсем уверена, как бы это сказать. Она не делит людей на хороших и плохих. Она принимает людей такими, какие они есть, и она поможет тебе, если сможет, даже если ты не всегда относилась к ней так хорошо, как была должна. Ее отец – главный клерк в Хузгадо. Ты уверен, что хочешь узнать об этом, Шелк?

– Да, конечно.

– Один из комиссаров увидел ее, когда ей было не больше четырнадцати, и сказал: «Слушай, мне нужна служанка. Пошли ее ко мне, и она будет жить в моем доме, – кажется, у них было восемь или девять детей, – и зарабатывать небольшие деньги, а ты получишь продвижение по службе». Вроде бы тогда ее отец был обычным клерком.

И он сказал «хорошо» и послал Ги на Палатин, и ты знаешь, что случилось потом. Она не должна была слишком усердно работать, просто подавала еду и подметала дом, и начала неплохо зарабатывать. Но вскоре жена комиссара повела себя по-настоящему мерзко. Потом она жила с капитаном, но и тут возникли неприятности… И, в конце концов, она пришла к Орхидее.

Синель высморкалась в платок Шелка.

– Прошу прощения, патера. Так всегда и бывает, если ты не используешь ее день или вроде того. Нос потечет и руки будут дрожать до тарсдня, скорее всего. Потом все пройдет.

– Ты больше не собираешься принимать ржавчину? – спросил Шелк, как для себя, так и для Гагарки. – И не важно, насколько тяжелыми будут симптомы?

– Да, не собираюсь, если нам не будет нужно. Она делает тебя слишком храброй. Вроде бы я это уже говорила. Верно? Так здорово вдохнуть щепотку или насыпать за губу… Некоторые люди так и делают, но, когда пугаешься почти до смерти, берешь все больше и больше. И вскоре ты обнаруживаешь, что ржавчина – именно то, чего надо было бояться. Хуже, чем Окунь или даже Мускус, и намного хуже, чем любой парень, который выглядит таким плохим в большом зале. Только к тому времени она уже завладевает тобой. Она взяла меня, и, как мне кажется, она взяла Ги. Шелк?

Он кивнул, и Гагарка погладил руку Синель.

– Я знаю ее, но вот сейчас, когда думаю о ней, мне кажется, что я знаю о ней совсем немного и уже рассказала тебе большую часть. Ты ее видел?

– Да, – ответил Шелк. – Ночью фэадня.

– Тогда ты знаешь, как замечательно она выглядит. Я слишком высокая для большинства быков. Они любят высоких девушек, но не выше их самих, или даже того же роста. А у Ги как раз то, что надо. Но даже если бы я была пониже, они бы все равно бежали к ней, а не ко мне. Она действительно очень знаменита и поэтому работает прямиком на Кровь. Он не делится ею с Орхидеей или любой из других, потому что никто не приносит так много, как она.

Шелк кивнул себе.

– У него есть и другие заведения, помимо желтого дома на Ламповой улице?

– О, конечно. Полдюжины, скорее всего. Но заведение Орхидеи – одно из лучших. – Синель на мгновение замолчала, ее лицо стало задумчивым. – Когда я впервые встретила Ги у Орхидеи, она вроде как была плоскогрудая… Мне кажется, что доктор Журавль дал ей еще кое-что, а? Две большие штуки.

Гагарка усмехнулся.

– Из того, что ты сказала, следует, что она родилась в Вайроне.

– Конечно, патера. Где-то на восточной стороне? По меньшей мере я так слышала. У Орхидеи есть и другая девушка из той же четверти.

– Патера думает, что она тоже может быть осведомителем, – сказал Гагарка. – Для тебя и его, мне кажется.

– И он хочет заплатить ей из моей доли, – горько сказала Синель. – Ничего не выйдет, если я не дам отмашку.

– Я не имел в виду ничего такого, – поспешно начал Шелк. – Как Гагарка и сказал тебе, я верю, что Гиацинт может помочь мне против Крови; но у меня нет никакой причины верить, что она добровольно поможет нам против Журавля, а это именно то, в чем мы нуждаемся сейчас. Я должен объяснить тебе, Гагарка, что Синель совершенно уверена, будто Журавль шпионит против Вайрона, хотя мы и не знаем на какой город. Верно, Синель?

– Нет. Он никогда не говорил, что он вообще шпион, и я, надеюсь, никогда этого не говорила. То, что он делает… он собирает всякую болтовню и сплетни, Гагарка. Особенно о гвардии. Он хочет знать, где был каждый полковник и что он сказал, понимаешь? И я все еще думаю, что маленькие статуэтки – это сообщения, или внутри них есть сообщения.

– Я не знала, Тесак, – добавила она, чувствуя неодобрение Гагарки. – Со мной он был очень мил, так что я помогала ему время от времени. До вчерашнего дня мне и в голову не приходило.

– Хотел бы я повстречаться с этим Журавлем, – сказал Гагарка. – Наверно, еще тот бык. Ты собираешься обчистить его, или попытаться, а, патера? Ты и Сиськи?

– Да, если «чистить кого-нибудь» означает то, что я собираюсь сделать.

– Оно означает иметь с ним дело и оставить его без карт. Вы собираетесь вытащить из него ваши двадцать шесть?

Синель кивнула.

– Значительно больше, если мы сможем, Гагарка, – сказал Шелк. – Синель хотела бы купить лавку.

– Для него самое простое – засунуть вас обоих в лед. Кумекаешь?

– Ты имеешь в виду убить нас или поручить кому-то еще это сделать? Да, конечно. Если Журавль действительно шпион, он не поколеблется ни на секунду; и если в его распоряжении суммы, вполне достаточные, чтобы подарить Гиацинт азот, он, как мне представляется, без труда наймет для этого какого-нибудь убийцу. Мы должны быть крайне осторожны.

– А я о чем! Я могу назвать вам двадцать быков, которые с радостью сделают это за сотню, и некоторые из них очень хороши. Если этот парень Журавль работает на Кровь уже…

– Четыре последних года, – вставил Шелк. – Он сам сказал мне той ночью.

– Тогда он знает об этом не хуже меня. Эта Ги… – Гагарка почесал голову. – Ты помнишь, как мы вместе ужинали. Ты рассказал мне об азоте, и я сказал тебе: «держу пари, у него есть ключ от нее». Ну, если он просил Сиськи, чтобы она рассказывала ему о полковниках, то, судя по тому, что ты сказал о ней, Ги рассказала ему много больше. Это и есть ключ. Она остается все время на вилле Крови, верно? Она когда-нибудь бывает в городе?

– Похоже, бывает. У нее есть апартаменты на вилле, и монитор ее стекла относится к ней как к хозяйке. – Шелк вспомнил набитые одеждой шкафы в комнате Гиацинт, в одном из которых монитор предложил ему спрятаться. – И у нее очень много одежды.

– Она довольно часто бывает в городе, – сказала Синель, – но я не знаю, куда она ходит… или когда. И когда она приезжает, кто-нибудь наверняка присматривает за ней, если Кровь не шизанулся.

Гагарка выпрямился и положил левую руку на рукоятку большого, отделанного латунью тесака, висевшего у него на поясе.

– Хорошо. Ты хотел моего совета, патера. Сейчас получишь, но не думаю, что им легко воспользоваться.

– Тем не менее, я бы хотел услышать его.

– Да, я думаю, ты бы хотел. Держись подальше от этой Ги, по крайней мере пока. И встречаться с ней рискованно просто потому, что она настучит этому быку, Журавлю. Сиськи говорит, будто сама не знала, что шпионила. Могет быть и так. Но если этот Журавль подарил Ги азот, можешь держать пари на всю корзину, что Ги все знает и семенит за ним. Если бы она была единственной рукояткой, за которую можно ухватиться, я бы сказал тебе – давай. Но это не план. Если Сиськи рассказывает этому Журавлю о полковниках и о том, что они говорят, и Ги делает то же самое, все это звучит так, как будто у него есть еще четыре-пять таких, верно? Скорее всего, в других малинах Крови. И когда Сиськи уйдет – и она сказала, что уходит, – разве он не подыщет себе кого-нибудь другого у Орхидеи?

– Быть может, лучшее, что я могу сделать – вернуться к Орхидее, – предположила Синель. – Если я скажу ему что-нибудь против Вайрона, он разрешит мне помочь ему больше. И может быть, я сумею понять, кто эта женщина на рынке.

– На рынке есть торговка, – объяснил Шелк Гагарке, – которая, похоже, является связным Журавля. Журавль приказал Синель отнести ей статуэтку Сфингс. Синель, это всегда Сфингс?

Она кивнула, тряхнув огненными кудрями:

– Они всегда выглядят так, как та, которую я показала тебе, насколько я могу вспомнить.

– Тогда хорошо бы посмотреть, что с ними происходит, – предложил Гагарка. – Когда рынок закрывается, куда эта баба идет?

– Добр Шелк! – Орев спрыгнул с освещенных солнцем лоз на колени Шелка. – Рыба голов?

– Возможно, – сказал Шелк птице, когда она перепрыгнула ему на плечо. – На самом деле очень вероятно.

Он опять обратился к Гагарке:

– Ты совершенно прав, конечно. Я слишком много думал о Гиацинт. Мне бы очень не хотелось, чтобы Синель возвращалась к Орхидее, но какой бы твой план мы ни выбрали – они нисколько не исключают друг друга, – боюсь, невозможно приблизиться к Гиацинт без какой-нибудь зацепки. Однако, когда мы узнаем немного больше, у нас появится такая зацепка. И тогда мы сможем угрожать ей: дескать, мы знаем, что Журавль – агент другого города, у нас есть доказательство или, по меньшей мере, очень вероятное предположение, и мы точно знаем, что ты помогаешь ему. Мы предложим ей защиту, при условии, что она поможет нам.

– Как ты думаешь, Журавль – уроженец Вайрона? – спросила Синель. – Он говорит как один из нас.

– Нет. Главным образом потому, что он распоряжается такими деньгами, но и из-за того, что он однажды сказал мне. Однако я не знаю ничего о шпионах и их делах. И ты тоже, я уверен. А ты, Гагарка?