Текст книги "Тайна "Сиракузского кодекса""

Автор книги: Джим Нисбет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

XXXVIII

Орудием служил изогнутый собачьей лапой инструмент зловещего вида. При отвинчивании одного пинта рукоять расщеплялась надвое, позволяя вставить голубое сменное лезвие, напоминающее обычную двустороннюю бритву. Тедди поигрывал им, словно разминаясь перед игрой в «ножички». Вытянув руку ладонью вниз, он клал инструмент на тыльную сторону, потом резким движением выдергивал руку из-под открытого лезвия и ловил рукоять так, что рука оставалась обращенной ладонью вниз. Не делая паузы, он подкидывал его из-за спины вверх через левое плечо и ловил за рукоять левой рукой. Ошибка неизбежно привела бы к глубокому порезу. Не такому страшному, как раны на лице, но весьма неприятному.

– Ловко, – похвалил я. – Ты словно видишь сквозь струпья.

Гнилые прокуренные зубы Тедди превратили его уродливую усмешку в рентгеновский снимок головы пираньи.

Его доблести были налицо, а вот свои мне еще предстояло проявить.

Тедди извлек короткую отвертку и принялся менять лезвие. Вынув старое, затупившееся и покрытое пятнами крови, он вставил новое, блистающее, как сплав, приготовленный из тысяч африканских фиалок. Использованное лезвие Тедди сбросил в чашу для пунша: оно соскользнуло по одной стороне, с разгона взлетело на противоположную и снова упало на дно, как попавший в ловушку паук.

– Это нож ковровщика, – заметила миссис Ренквист, открывая жестяную коробку сигарет. – Тедди предложил его нашему вниманию. Мы нашли это орудие превосходящим все прочие.

Она выбрала сигарету и повела вдоль нее носом.

– Тедди прежде расстилал ковры.

Тедди поднял на меня взгляд. Пройдет какое-то время, прежде чем его печальные глаза приспособятся к новому уродству.

– Ты порочишь свое ремесло, мальчик, – сурово упрекнул я.

Тедди гневно выпятил челюсть.

Миссис Ренквист улыбнулась поверх сигареты.

– Оно разрезает самые толстые ковры с одного движения, но ковровщики часто по ошибке режут себе ладони или колени. Поэтому они любовно называют этого опасного, по полезного помощника «Кровавая Мери».

Она поднесла кончик сигареты к пламени свечи.

– Не без некоторого трепета, заметим мы: примерно в таком тоне человек может говорить о ручной гремучей змее.

– Думается, столь экзотическая компания могла бы выбрать что-нибудь немного более фетишистское.

– О, мы испытывали самые разнообразные эффекты. У Аттика, например, есть любимый кинжал. Он тебе не показывал?

– Это так называется? Нет, не показывал. Он демонстрировал только свое искусство юби-вадза.

Миссис Ренквист улыбнулась.

– Этот нож традиционно применялся для кастрации овец.

Она поджала губы и втянула в себя излишки дыма, плававшего у ее лица.

– Беда в том… – она задержала дыхание, – что большинство лезвий слишком быстро тупятся при обстругивании человеческой кожи.

При обстругивании. Я это слышал.

Она громко вдохнула.

– Человеческая кожа удивительно прочна. Спроси любого хирурга. Как и бумага. Трудно поверить, что от резки бумаги или кожи лезвие притупляется, но так оно и есть.

Несмотря на удушающий запах пачулей и благовоний, дымок сигареты долетел до меня и я различил в нем смесь табака с так называемым «смоляным героином». Подобно тому как настоящий китаец палочками забрасывает в рот три-четыре порции еды и только потом начинает жевать, миссис Ренквист три или четыре раза резко затянулась от сигареты и вдохнула дым в глубину легких прежде, чем надолго задержать дыхание. При выдохе дыма почти не было.

Тедди затягивал винт в рукояти «Кровавой Мери».

– Трудность в том, – неожиданно продолжила миссис Ренквист, – что нам приходилось то и дело затачивать кинжал. Каждый раз, как возникала потребность в его услугах, нам приходилось терять время на заточку. Аттик настаивал, чтобы нож готовили на месте. Это очень замедляло действие. Правда, в этом была и положительная сторона: вы можете вообразить отрицательное влияние на жертву.

Жертва. Я это слышал.

– Если он или она не были уже в обмороке, понятно. Однако нечего было и думать затачивать нож заранее. Аттик полагает, что, даже бездействуя, особенно в ножнах, лезвие притупляется. Однако заточка – скучный процесс. Он начинал с грубого бруска, используя не смазку, а собственную слюну, и продолжал на тонком, доводя до совершенства и полной готовности.

Мне показалось, что я уловил глубинную аналогию между способами, которыми зарабатывали на жизнь я и Аттик, профессионалы-резчики, однако я придержал язык.

– Постольку, поскольку нашей скромной жертве приходилось созерцать весь процесс, он обладал некоторой внутренней психологической ценностью. Однако мы находили, что он отнимает слишком много времени, и в целом, – она тонко улыбнулась, – неудобен.

Ее улыбка дрогнула и погасла, когда она тяжело ерзнула на троне.

– Мы сошлись на «Кровавой Мери». Замена лезвия достаточно сходна с древним ритуалом заточки, чтобы удовлетворить традиционалиста Аттика. Тедди нравится производить замену: он находит какое-то удовольствие в закручивании винта. В то же время клиенты «Кровавой Мери» до сих пор не жаловались.

Царственная шутка вызвала идиотскую улыбку, на изуродованном лице подданного.

– Вы дадите нам знать, мистер Кестрел, если ощутите малейшее неудобство?

Тедди предъявил свое орудие, подав его Аттику рукоятью вперед на тыльной стороне запястья. Аттик взял рукоять и повернул новое лезвие к тусклому свету, попробовал его пальцем и сбрил несколько волосков на тыльной стороне ладони.

– Миссис Ренквист, – выдавил я, – позвольте сказать.

Так, словно я прервал ход обряда, она выждала мгновенье, прежде чем ответить с легчайшим налетом неудовольствия:

– Да, мистер Кестрел.

– Прежде… чем мы приступим… не хотите ли услышать о перстне?

– О перстне, мистер Кестрел? – переспросила и она склонила голову набок. – О каком перстне?

– Ну конечно о перстне Теодоса.

Я отвел от нее взгляд, чтобы покоситься на Тедди и Аттика. Аттик лезвием срезал крошечный заусенец на большом пальце.

– Гранатовом.

Я снова смотрел на нее.

– Разве не из-за этого перстня все началось?

Она погладила подбородок указательным пальцем.

– Разве, мистер Кестрел?

– А если нет, какого же черта… я хочу сказать, за последнее время было убито много людей. Я предполагал, что…

– Ах-а-ха, – протянула она, грозя мне пальцем.

– Что?

– Людей убивают, когда они не повинуются своей императрице, – словно наставляя ребенка, произнесла она.

– Э… вы моя императрица?

Впервые со времени моего появления на лице миссис Ренквист отразилось явственное неудовольствие. При этом она не смотрела на меня. Казалось, что внезапный сердечный спазм обжег ее изнутри, прервав важное светское мероприятие. Мгновенье, которое пройдет, – должно пройти.

– Мистер Кестрел.

Она сделала паузу, чтобы совладать с раздражением.

– У вас нет перстня, мистер Кестрел. И никогда не было.

Должно быть, ради него и убили Вонга. Эта карта разыграна впустую. Насколько я понял, они избавились и от Мисси. То, что ее машина осталась у гидранта перед домом Герли Ренквист, конечно, ничего не значило. Может быть, она оставила машину у гидранта, чтобы на такси вернуться в город. Возможно, она ходила по магазинам, пока я готовился к смерти. Но если они не собирались вспоминать о Мисси, я не собирался им напоминать. Что мне это даст? Я не видел выхода. «Кодекс» никак нельзя было вводить в игру. Стоило мне заговорить о нем, Дэйва можно считать покойником; Подставить его убийцам представлялось не слишком удачным способом отблагодарить за спасение жизни. Я все равно умру, с «Кодексом» или без, – последняя жертва в длинной череде уничтоженных жизней.

«Ну что ж, – подумал я, надеюсь, Дэйв сообразит, как выжать из находки достаточно солярки, чтобы доплыть на „Рамми нэйшн“ до Мексики».

– Вы знаете, – произнес чей-то голос, – если Дэнни не принимает вас всерьез, это еще не значит, что он хочет умереть.

Вот она и объявилась.

– Йо-хо! – взревел я, заставив Тедди подскочить от неожиданности. – Если веселье годится для «Оскорбления величества», оно сойдет и для Византии. Древние мудаки, выкопанные из могил, смейтесь или плачьте, мы все умрем!..

Аттик прервал мою тираду сокрушительным ударом по макушке, сильнее всех прежних. Разыгрывать сумасшедшего, может быть, стоило перед креолом, но для травоядных в этом действе такой трюк сошел бы за одуванчик.

– Вот видите, – настаивала Мисси, – и к тому же, как вы сами заметили, Дэнни понятия не имеет, что происходит.

– Я блефовала, – тихо сказала миссис Ренквист, – пока ты не помешала.

Стоявшая в той же тени, что окутывала мерзкого Тедди, Мисси тихо, но упрямо возразила:

– Со всем почтением, ваша милость, Дэнни никогда даже не видел перстня.

Ее милость, видимо, не слишком обеспокоилась вмешательством Мисси. Напротив, казалось, они не просто были знакомы, но хорошо знали друг друга.

– И, – добавила Мисси, – поскольку он бесполезен, могу ли я просить вас подарить ему жизнь?

У меня отвисла челюсть. Даже Аттик крякнул. Тедди разочарованно насупился.

– Объяснись, – потребовала миссис Ренквист, не сводя глаз с меня.

Никогда бы не подумал, что Мисси сколько-нибудь способна к раболепству. Однако сейчас она выступила из тени, проявляя его каждым движением. Она, по-видимому, была хорошо знакома с импровизированным тронным залом, однако ступала осторожно, словно по тонкому льду. По предательскому льду Византии. По льду, который не просто трескается под коньками, но весь состоит из предательских трещин.

– Кольцо у Томми Вонга, – сказала Мисси.

Миссис Ренквист не улыбнулась при этих словах. Но кажется, она с удовольствием опровергла их.

– Нет, дитя мое. Не у него.

«Мисси, – чуть не сказал я, – что ты делаешь? Перстень у нее!»

– Вы не говорили с Томми со вчерашнего дня?

Тедди позволил себе сдавленно хмыкнуть.

– Молчание! – прогремела его императрица, поразив каждого из нас.

Тедди незамедлительно пал на колени, склонив голову к ковру в футе от возвышения. Полы его одеяния заметно дрожали.

– Я говорила с Томми со вчерашнего дня, – ровным голосом отвечала миссис Ренквист. – В сущности, как раз этим утром. У него не было… нет… – Она поправилась. – У него уже нет перстня.

Мисси обвела взглядом комнату и вернулась к миссис Ренквист.

– Что случилось с Томми?

Все молчали. Миссис Ренквист почему-то продолжала наблюдать за мной.

Я не знал, что за игру ведет Мисси. Я даже не знал, на какой планете она разыгрывается. И хотя я охотно готов был оправдать Герли Ренквист как невменяемую, мне вспомнилась изощренное коварство, которое часто проявляют безумцы. Однако прежде чем Герли успела прийти к какому-либо опасному выводу, я решился на неожиданное откровение:

– Томми мертв, Мисси.

Мисси вздрогнула, словно пораженная новостью. Прежде чем я успел добавить, что всего два часа назад видел его тело, Аттик отвесил мне громоподобный удар по голове: лучший из всех до сей поры, с такой силой, что у меня хрустнули шейные позвонки, и на полотенце пролилась желчь, стоявшая в горле.

– Какая гадость, – возмутилась миссис Ренквист. – Тедди!

Тедди подскочил и с фамильярной ухмылкой бросился заменять полотенце у меня на коленях. Голова моя наполнилась скрежетом тормозов и брачными криками павлинов. Как я понял, Тедди готов был оскопить меня, но напрасно он так неосторожно приблизился к контуженому ветерану. Я поднял колено и опрокинул его пинком в промежность. Тедди упал на пол, зажав руками мошонку. Он ударился головой об угол помоста, отчего раны на лице открылись и он издал вопль.

Я откашлялся и сплюнул немного желчи в его сторону.

– Это за Джона Пленти, ты, кастрированный осел.

Аттик не успел проломить мне голову, что он, конечно, собирался сделать, как Тедди опомнился. Он поднялся на колени и, взвыв ошпаренным котом, разбил хрустальную чашу о мои колени. Теперь завизжали и миссис Ренквист, и Мисси; и я, должно быть, тоже заорал.

Я зацепил носком одного ботинка затылок Тедди и наступил каблуком другого на рану, как если бы его глазница была тлеющим окурком. Тедди не стал терпеть этого молча. Но, должно быть, миссис Ренквист перекричала его, потому что Аттик, чьи уши были настроены на волну приказов своей госпожи, опустил рукоять пистолета не на мою голову, а на его, и с Тедди можно было попрощаться. Как движение кисти предается волна за волной по двадцати футам веревки, так тяжелый удар погнал стоячую волну через все туловище Тедди. Он вытянулся на ковре во всю длину, пуская носом кровавые пузыри, как перегревшийся на жаре пес.

Вопли Тедди умолкли, и мы все перевели дух.

Кроме Мисси. Она не упустила случая направить свой челн в нужную сторону.

– Если Томми мертв, – сказала она сквозь слезы и стиснутые зубы, – я знаю, где перстень.

Миссис Ренквист, перенацелившая полный отвращения взгляд с Тедди на меня, теперь с задумчивым интересом повернулась к Мисси.

– Говори, милая, – ободрила она с почти приятной снисходительностью. – Мы ждем.

– Вы знаете, где его тело? – нервно спросила Мисси.

Миссис Ренквист глянула на Аттика, который явственно кивнул.

– Да, знаем.

Она подумала еще и перевела взгляд ко мне.

– Или знали.

«Очень мило, Мисси», – подумал я и сказал:

– Вы и сейчас знаете, хотя, – добавил я настолько зловеще, насколько позволяло благоразумие, – инспектор Бодич не замедлит его обнаружить.

Я оглянулся на Мисси.

– Он в любой момент может опознать мертвеца с Семидесятого причала, что приведет его к бригадиру Томми.

Миссис Ренквист взглянула на Мисси:

– Семидесятый причал?

Мисси, как видно застигнутая врасплох, повернулась к ней со словами:

– Нам нельзя терять времени.

Она набрала в грудь воздуха:

– Я прошу о милости.

Ее милость величественно выпрямилась.

– Всего лишь малость, – поспешно добавила Мисси. – Это, в сущности, не более как восстановление справедливости.

Мы все знали, о чем она попросит. Или думали, что знаем. Но миссис Ренквист пожелала, чтобы Мисси произнесла это вслух.

Мисси собралась с духом.

– Я в любом случае скажу вам, где перстень. Вы это знаете. Но Дэнни… – произнесла она и скользнула по мне взглядом из-под ресниц, как школьница, признающая свой провал перед ученическим собранием, и, надо признать, она выглядела убедительно. – Дэнни… близкий друг, в прошлом, как вы знаете, он хорошо послужил нам обеим. Я была очень тесно связана с ним в последнее время. Мы долго обсуждали нынешнее положение. Я могу вас заверить, что он почти ничего не знает. Его привела сюда цепь несчастных случайностей. Если бы Джеральд своей паникой не заставил Рени…

– Мы не произносим имени этого двуличного предателя, – резко прервала ее миссис Ренквист.

Вместо того чтобы заметить, что это звучит, как осколок былого величия, Мисси коротко и покорно кивнула и поспешно вернулась к своей просьбе.

– Да, конечно. Но даже теперь, уверяю вас, он все еще ничего не знает. По нашей же глупости прошу вас, дайте мне закончить – он делал ошибку за ошибкой до самой последней, которую совершил, ввалившись сюда. Почему он должен расплачиваться за наши промахи? Если бы Томми не подослал к нему тех трех придурков…

– Да, – задумчиво согласилась миссис Ренквист. – Они были ничтожествами. Совершенно некомпетентными.

– Согласна, – покорно подтвердила Мисси, – но трудно было решить, что делать, когда Томми на каждом шагу вмешивался…

– Да-да, – нетерпеливо перебила миссис Ренквист.

Заметив, что сигарета погасла, она поднесла кончик к огоньку свечи.

– Ваша милость, – сказала Мисси, словно готовясь к последнему прыжку, – если вы сочтете возможным освободить моего друга, я представлю обычное ручательство за его… поведение.

Обычное ручательство? Я мог бы заодно снизить немного расценки на рамы. Но в кои-то веки я удержал рот на замке.

Комната погрузилась в молчание, пока миссис Ренквист курила. Потом голосом огорченной матери она обратилась ко мне:

– Дэниел, ты понимаешь, что Мелисса ручается за твою жизнь своей собственной? Ты понимаешь, что ты в свою очередь должен поручиться за нее своей? Ты понимаешь, что это взаимное поручительство являет собой не менее как венчание кровью?

Я, должно быть, замялся. Безусловно, у меня в горле стоял вкус крови. В конечном счете, однако, я отозвался с таким почтением, словно обращался к самой Гере. А что еще мне оставалось? Не отказываться же от бедняжки?

– Понимаю, – произнес я самым торжественным тоном.

Ренквист трижды коротко затянулась и откинулась на троне.

– Решено, – глухо произнесла она, не выпустив и струйки дыма.

После новой паузы, в продолжение которой, как я догадывался, она балансировала на самой грани сознания, она деликатно ткнула наполовину выкуренной сигаретой в устье пепельницы, изображавшей беззвучно рычащую химеру.

– А теперь, дитя мое, – она вернула потухший окурок в жестяную коробку, – где перстень?

Мисси заговорила самым нейтральным тоном, какого я никогда от нее не слышал, словно повторяя наизусть неприятный урок.

– Джеральд сговаривался не с Рени, а с Томми. Если бы любого из них поймали или серьезно скомпрометировали, если бы любой из них оказался не в состоянии надежно скрыть перстень, он должен был…

Мисси запнулась. Ее бесстрастие дало трещину.

– Он должен был… понимаете… проглотить кольцо.

Молчание, полное и непроницаемое, наполнило комнату.

– Томми еще тренировался.

Молчание.

– Глотал – возвращал, глотал – возвращал, глотал…

Молчание.

Мисси совсем тихо добавила:

– Теперь вы знаете где.

Миссис Ренквист взглянула на Аттика. Его глаза, два отверстия в обсидиановую пустыню, не выдали ничего.

На меня никто не смотрел. К чему? Я, как обычно, понятия не имел, о чем они говорят.

– Действительно, – задумчиво заговорила миссис Ренквист, – у Томми был довольно странный вид, когда Аттик его… допрашивал. Но, милочка, мы думали, она сговорилась с этой тварью.

– Джеральд…

Миссис Ренквист метнула на Мисси свирепый взгляд, но та упрямо вздернула подбородок и договорила:

– Джеральд участвовал в договоре, но перстня у него никогда не было. А значит, не было и у Рени. Томми, как вы знаете, хотел получить только «Кодекс». Но он никогда не упускал из виду перстня.

При всем внимании, какое уделяла убийству Джеральда Ренквиста его мать, Мисси с тем же успехом могла бы обсуждать магнитную индукцию в фургонах, развозящих гамбургеры. Женщина осталась совершенно равнодушной. Мать Джеральда Ренквиста не желала думать ни о чем, кроме перстня Теодоса.

– Он как зачарованный следил за «Кровавой Мери», – сказала она в задумчивости. – Мы заметили, но не придали этому значения. Когда мы довольно шумно вошли, он держал стакан вина. Для вина было слишком рано, даже для белого. Мы не удивились…

«Чему тут удивляться», – думал я, рассматривая собственное запястье. Оно было бледным, веснушчатым, его пересекали три морщины на сгибе ладони, и сквозь кожу проглядывали главная и две меньшие вены, идущие параллельно ей. Представьте, что вы летите в Бербанк жаркой осенней ночью. За огнями шоссе, за мерцанием пригородных кварталов, ограниченных линией берега, все в огне: он мерцает под испускаемым им же дымом, как провал в ад. Кто не засмотрится на него? Это конец света, и от него нельзя оторвать взгляд.

Вот так же Томми засмотрелся, не отрывая взгляда, на скользящее по его запястью лезвие, сдерживая рвоту, которая выбросила бы перстень прямо в руки его врагов. Если так, подобная твердость ставила Томми Вонга наравне с величайшими рыцарями стяжания.

Словно прочитав мои мысли, миссис Ренквист задумчиво заметила:

– Довольно крутой тип, не так ли?

После короткого молчания она объявила:

– Нам придется отправиться туда, чтобы проверить лично.

– Ох, – робко предложила Мисси, – а нельзя ли нам остаться здесь и посмотреть телевизор?

Миссис Ренквист не услышала ее.

– Машину!

Молча, двумя быстрыми взмахами «Кровавой Мери», Аттик освободил меня и любезно помог переступить через темную массу валявшегося в беспамятстве Тедди. Осколки разбитой чаши для пунша хрустели под ногами.

Я не большой специалист в таких вещах, но машина, безупречный «бентли», выглядела новенькой, с иголочки. Кажется, как раз такие стоят четверть миллиона долларов? Аттик снял с крючка в гараже почтенного вида твидовый жакет. Жакет с хлястиком, кожаными пуговицами и заплатами на локтях делал его похожим на тех любезных джентльменов, которые в бальных залах отелей осаждают застенчивых вдовушек. Покрой жакета позволял скрыть под мышкой двенадцатизарядный израильский пистолет.

Мисси сидела сзади с миссис Ренквист, я впереди, рядом с Аттиком. Мы по Штайнер спустились с северного склона Пасифик-Хайтс к Ломбард-стрит. Проехали мимо галереи, но миссис Ренквист на нее даже не взглянула. Аттик свернул на Дойл-драйв и выехал на Парк-Президио. Машина шла совершенно беззвучно. День был прекрасен. Насыщенный вечерний свет элегантно просачивался сквозь ветви эвкалиптов на Президио, и капот «бентли» пестрел перебегающими пятнами, как сон эпилептика. После пропитанной пачулями темноты камеры смерти свежий воздух был очень приятен. Подавлять порыв выпрыгнуть из машины мне пришлось, только когда Аттик снизил скорость до сорока.

– Я бы выбрал другую дорогу, – поддразнил я его, когда он свернул на запад с Калифорниа-стрит. – С Дойла на Президио можно было выбраться к площади. А оттуда свернуть либо на север, мимо памятника Штаруссу и мимо площади, или на юг через стоянку и обратно в объезд Дойл. В любом случае ты бы проскочил вдоль набережной Бэйкер на Линкольн и выбрался бы прямо на Двадцать пятую авеню к Эль-Кампно-дель-Мар. За всю дорогу тебе попалось бы не больше трех светофоров. Соображаешь?

Аттик, естественно, не услышал меня. Он молчал всю дорогу, а к дому Томми Вонга мы добрались довольно быстро. Вилла выглядела так же, как несколько часов назад. Круговой объезд был пуст. В парке ни единого листочка не на своем месте. И, поднявшись по ступеням, мы обнаружили входную дверь распахнутой по-прежнему.

Значит, Бодич еще не прослушал сообщений.

Расстегнув пуговицы жакета, Аттик вошел внутрь, оставив нас ждать на крыльце. Пара зябликов продолжала свою беседу, перебравшись с колпака трубы на провода, тянувшиеся вдоль участка. Еще целую минуту день был прекрасен.

Появился Аттик, чтобы пригласить нас войти.

Он передвинул Экстази к стене у двери столовой. Экстази уже окоченел и не мог расслабленно улечься в новой позиции. Креола, который не загораживал дорогу, Аттик оставил лежать у подножия лестницы. В прихожей было так тихо, что слышалось жужжание мух.

Мисси застряла в дверях библиотеки.

– Нельзя ли мне не смотреть? Я…

Кажется, Мисси лучше было бы этого не говорить, и сердце мое пропустило удар. Но в своем стремлении к цели миссис Ренквист совершенно упустила из виду тот факт, что Мисси не могла знать, какое ужасное зрелище ожидает ее за дверью, и твердо взяла ее под руку.

– Храбрись, дитя мое.

Томми Вонг все так же был привязан к креслу и все так же мертв. Губы у него немного натянулись, так что улыбка обнаруживала десны. Обескровленная кожа приобрела цвет сырого цемента. Глаза в щелках полуопущенных век блестели как живые. Прическа оставалась безупречной, волосок к волоску.

Аттик не стал тянуть время. Он вытащил «Кровавую Мери», освободил запястья мертвеца, разрезал красный пояс и перекатил труп на пол. Только применение грубой силы, сопровождавшееся странными звуками вроде тех, какие можно слышать в притихшем зале кинотеатра, позволило ему распрямить тело на полу лицом вверх.

– Ваша милость, – пробормотала Мисси, беспомощно причмокнув губами, – по-моему, я…

– Тише, дорогая, – сказала миссис Ренквист. – Мы сейчас все узнаем.

Каждый согласился бы, что «Кровавая Мери» в руках Аттика была по-настоящему острой. Она вскрыла Томми Вонга в два движения, от лобка до грудины и от аппендикса до селезенки, скользнув по стенкам брюшины с такой легкостью, словно они были не прочнее тонкой рубахи; как будто перед Аттиком лежал не труп Томми Вонга, а счет за свет.

Крови уже почти не было. И все равно Мисси начала мелко-мелко глотать воздух.

Аттик запустил одну руку в живот Томми Вонга, засмотревшись на миг, словно в задумчивости, на кимоно над камином.

Мисси застонала.

Аттик крякнул и вынул руку, украшенную теперь блестящими колечками популярного сухого завтрака. Мисси упала на колени рядом с мусорным ведерком, уже наполовину заполненным кровью Вонга, и ее шумно стошнило.

Аттик вытер трофей о рубашку Вонга и предъявил своей госпоже. Миссис Ренквист надела узкие очки для чтения, чтобы рассмотреть его как следует.

– Господи милосердный, – одобрительно сказала она, – наконец-то перстень Теодоса.