Текст книги "Тайна "Сиракузского кодекса""

Автор книги: Джим Нисбет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

XXX

Хотя «Рамми нэйшн» стояла на приколе всего в двадцати кварталах от студии Джона Пленти, их разделял целый мир. Без четверти шесть студию Джона, выходившую на восточный склон холма Портреро, скрывала ночь. А пять обветшалых причалов лодочной гавани Майка смотрели прямо на холмы Окленда за десятью милями залива. По этому гладкому водному пространству скользили лучи показавшегося солнца, отскакивая, как от стекла, от шелушившейся фанерной вывески.

ОБРОСЛО ДНИЩЕ?

ЗВОНИТЕ В «УСЛУГИ МАЙКА»

Мы ныряем

Мы скребем

Мы недорого берем

Винты, днища, течи, буксировка, запчасти, ремонт

ТЕЛ. 1-800 WET-BUTT

ОЦЕНКА БЕСПЛАТНО.

Картинка изображала двух ныряльщиков в масках с трубками, оглаживающих оторопевшую русалку.

У причала Майка в любой день можно было увидеть два десятка лодок, яхт и катеров: полуразобранные, на разных стадиях ремонта и реставрации, лишенные мачт, выпотрошенные, недокрашенные, армированные, фиберглассовые, некоторые уже готовились затонуть. Одни оставались здесь на неделю, другие навсегда. Желтые и оранжевые кабели тянулись вдоль трапов и сходней, перекрещивались над неровной щебенкой. На береговом конце у каждого стояли сварочные и пескоструйные аппараты, механические дрели, заляпанные краской ведра с инструментами и три или четыре пустые длинногорлые пивные бутылки – одна из них превратилась в террариум для сигаретных окурков.

Было шесть утра, но Дэйв уже разложил какие-то детали на ржавом столе из листового железа в тени каретки крана и не скрыл радости при виде двух кварт кофе и коробки с пышками.

– Кха! – только и сказал он, когда я выставил угощение на стол, и тут же добавил две чашки, протерев их края уголком рубахи. Он без церемоний разлил кофе из термоса в обе чашки, не забыв оставить место для порции темного рома.

Мы сделали по глотку. Железный корпус, зажатый в челюстях сварочных тисков, блестел свежей красной краской.

– Чертов насос, – он кивнул в сторону солнца, – вон с той штуковины.

Я взглянул из-под козырька ладони. Несколько «штуковин» покачивалось на утренней зыби. Почти всем явно пригодился хотя бы насос высокого давления.

Дэйв снял с шины крана на уровне своего плеча пачку «Кэмэла» и газовую зажигалку.

– Прикольная штуковина.

Он шумно отхлебнул кофе.

– Почему прикольная?

– Старье хреново. Их перестали выпускать в 1948 году.

Я подумал.

– А это капитальный ремонт?

Он кивнул.

– Чуть ли не все части приходится изготавливать вручную.

– Кому-то придется потрудиться.

– А Дэнни получит хорошую денежку, кха-кха-кха.

– Так в чем дело?

– В реставрации. Требуется воспроизвести все в точности. Иначе нарушится… Кха-кха-кха.

Он изогнул руку с сигаретой – воплощение элегантности.

Астматически просвистел сигнал смены из сухого дока, где все еще стояло госпитальное судно. Крошечные человечки в шлемах собрались под его кормой, задрав головы к полудюжине тросов лебедок, прицепленных под разными углами к одному из двух массивных гребных винтов.

– Этот винт в поперечинке, пожалуй, футов сто, – заметил я.

Дэйв кивнул, добавив:

– Они его снимут еще до того, как мы переключимся на пиво.

– Ясно, – сказал я, понятия не имея, когда это случится. – Они всегда снимают винты?

– Только когда корабль побывал на рифе.

– Кто-то посадил эту штуковину на риф?

– Бывший капитан, – подтвердил Дэйв, – кха-кха-кха.

– И вал погнут?

С места, где мы стояли, вал выглядел куском стали около двадцати футов в диаметре.

Как ему не погнуться? Его ж загнали тому бывшему капитану прямо в зад.

Его смех прервался приступом кашля.

Мы наблюдали, как рабочие верфи следили за работой блоков. Вскоре я созрел для пива. Дэйв просунул руку под крышку пенопластового холодильника под тисками и вытащил ледяную бутылку. Когда крышечку содрали, струнка тумана поднялась над горлышком, как змея из корзины.

На вкус пиво оказалось куда лучше кофе. Через несколько глотков, когда солнце осветило Пьемонтские холмы, я перешел к делу.

– Никогда не пробовал перехитрить сигнализацию «БМВ»?

Дэйв без запинки отозвался:

– Типовую?

– Не знаю. Кажется, теперь они прямо с завода выходят с сигнализацией?

– Обычно. Какая модель?

– Почти новый. Вообще-то, – я прищелкнул пальцами, – ты его видел. Тот, что появлялся на Семидесятом причале.

– Версия «365i», конец девяностых годов. Сигнализация, значит? – он задумался. – А тебе очень надо попасть внутрь?

– В каком смысле?

– Ты не против, если машина пострадает?

– Совершенно не против. Лишь бы она не орала, пока я с ней разбираюсь.

Дэйв думал о своем.

– Где он стоит?

Я описал Гаррис-плейс.

– Ты захочешь его разобрать?

– Не знаю. Я даже не представляю, что ищу.

– Тот проулок, похоже, не самое подходящее место, чтобы это узнать.

– Да, неподходящее соседство.

– Так что сначала нужно перегнать машину;

– Я не против.

Дэйв ткнул большим пальцем через плечо.

– В лодочной гавани свежий воздух, солнце, инструменты и холодное пиво под рукой…

Он похлопал по вытершейся до основы громадной шине.

– Даже кран есть.

Он закашлялся.

– Здесь всегда кто-нибудь возится с машиной.

– Да? А Майку очень нужна краденая машина на его участке?

Дэйв отмахнулся от моего возражения, сочтя его смешным, и прежде, чем смех перешел в кашель, успел сказать, что мы всегда можем вернуть машину на место, когда покончим с ней. Опершись обеими руками на скамью, не выпуская из одной руки кофе, а из другой – сигареты, он два-три раза прочистил горло, каждый раз откашливаясь все глубже. Это звучало так, будто он вытаскивает цепь из люка: три фута, пять футов, потом семь футов за раз. Наконец он собрал и сплюнул продолговатый комок мокроты, формой и размером напоминающий рукоять отвертки, лазурно-зеленого цвета с кофейными прожилками. Мы проследили глазами, как он, перелетев железную скамью по дуге, упал в залив в пятнадцати футах ниже опоры крана и закачался на мелких волнах, расходившихся от свай. Мы уже готовы были отвести глаза, когда узкая с оливковыми пятнышками рыбина вышла из глубины прямо к поверхности, изогнувшись, взлетела в воздух, с плеском упала обратно и ушла в глубину, унося с собой плевок.

Я посмотрел, как расходятся круги, потом повернулся к Дэйву.

У него блестели глаза.

– Кха-кха-кха! Люблю это хреново море. С ним не соскучишься. – Он ткнул пальцем туда, где в последний раз видел комок. – Вот потому-то я никогда в нем не купаюсь.

– Никогда?

Он скорчил гримасу.

– Смотри.

Порывшись среди инструментов и деталей, лежавших на скамье, он вытащил пружинный зажим около восьми дюймов длиной.

– Это что?

– Это двухсотамперный «крокодил».

– Вот как?

– Вот посмотри сюда. – Двумя руками раскрыв зажим, он показал мне металлический шип, торчавший на одной из челюстей. Он походил на выросший не на месте зуб. – Знаешь, для чего он?

– Похоже, этот шип проткнет все, что окажется в зажиме. Например, палец.

– Точно. А если зажать им электрический кабель?

– То же самое.

Высвободив одну руку, отчего челюсти зажима, лязгнув, сомкнулись, он показал на одну из рукояток.

– Что если подвести провод – вот сюда?

– Можно подавать ток в проткнутый кабель или откачивать из него.

– Опять верно. Мне его подарили киношники. Они его прозвали своим шефом.

– И где он применяется?

Дэйв взмахнул зажимом.

– Здесь вечно что-нибудь снимают. Режиссерам кажется, что эти места похожи на настоящую лодочную гавань, кха-кха-кха.

Он наставительно воздел палец.

– Всегда дружи с техниками. У них полно крутых инструментов.

– Вроде двухсотамперного «крокодила»?

– Они через него воруют электричество. Их технике нужен большой ток. Если воткнешь ураганный вентилятор в пятнадцатиамперную стенную розетку, вылетят предохранители, и все тут. Вот «шефа» и прицепляют между столбом и пробками. Кстати, и счетчик не крутится. И они вытягивают столько ампер, сколько им надо. Черт возьми, они всю бухту осветили как-то через один зажим. И кофеварки, вагончики-гримерные и все прочее. Бесплатно, между прочим.

– Ладно, – медленно проговорил я, – теперь, когда мы знаем, что это за штука, скажи, зачем она нам?

В глазах Дэйва мелькнул огонек.

– Где, ты говорил, стоит тот «бумер»?

Полчаса спустя Дэйв поставил своего «джимми» борт о борт с черным «БМВ», не касаясь его. Потом он выставил оранжевый треугольник на улицу позади «бумера», и второй – перед грузовиком.

– Выглядит очень официально, – заметил я.

– Страховая компания работает, – отозвался Дэйв.

В нескольких футах от кабины со стуком открылось окно.

– Эй, мистер, – произнес женский голос, – это частный проезд.

Мы подняли головы. Женщина в сверкающем модном свитере, сжимая в руке трубку радиотелефона, сердито разглядывала нас. Она, очевидно, на чем-то сидела.

– Частная собственность, – повторила она, указав прямо вниз. – Вы читать умеете?

К двери гаража была прибита дощечка: «Даже НЕ ДУМАЙТЕ здесь запарковаться!»

– Простите, мэм, – сказал я, указывая на «БМВ», – у меня машина не заводится. Этот парень пытается ее раскачать. Если это не сработает, придется отбуксировать обратно к продавцу. Смею заметить, это уже третий раз со времени покупки. Будь он оплачен, они бы и на мои звонки не отвечали.

– «Бумер»… – она покосилась на мусор в кузове грузовика и задумчиво добавила: – Наверно, дорогой.

– Пять сотен в месяц, – сообщил я, – только потому они его и чинят.

– Да, влипли вы, – посочувствовала она.

– Точно, – согласился я самым похоронным тоном. – Но в любом случае, это всего на несколько минут.

– Я пенсионерка, – сказала она. – Можно мне посмотреть?

Я покосился на Дэйва. Он размотал один из отводов сварочного аппарата и тянул его через мостовую к водительской дверце.

– Всегда рад зрителям, – заявил он, растягиваясь на спине рядом с машиной. – Я всегда говорил, что землю вращают люди, – добавил он, обращаясь к днищу автомобиля.

– Я сам только этим и занимаюсь, – сказал я. – Присоединяйтесь.

– Чем? – рассеянно спросила она.

– Смотрю, – повторил я, задумавшись, видела ли она когда-нибудь, как заводят машину, и, представляя, что, возможно, они с покойным мужем тридцать пять лет владели автомастерской.

Эта работа, мягко говоря, редко проделывается с помощью сварки. Но она, кажется, пока не склонна была нас критиковать. Закрепив контакт заземления на голом металле шасси прямо под водительским местом, Дэйв вернулся к грузовику за горячим контактом. Он открутил его удлиненный наконечник и насадил на медную ручку «крокодила». Посвистывая, он разматывал провод, чтобы дотянуть его до дальней стороны «БМВ», к пассажирскому месту, которое, кстати, плохо просматривалось из окна.

– Куда он пошел?

Она высунулась на пару дюймов наружу.

– Не знаю, леди. «Три-A» заверили меня, что он у них лучший. И к тому же забавный.

– О, – заинтересовалась она, – они ввели услугу «Комической техпомощи»? Вроде «Комической школы вождения»?

– Кха-кха-кха, – донеслось из-под машины.

– Похоже на то, – уклончиво сказал я.

Лежа лицом вверх на мостовой, Дэйв вслепую шарил под днищем «бумера» позади колеса, весело ругаясь при этом. Женщина в окне засмотрелась на него, как в телевизор.

Почти во всех машинах аккумулятор соединяется проводом со стартером мотора. Дэйв нащупал этот провод и сомкнул на нем челюсти аллигатора. Из кармашка комбинезона он извлек маленькую струбцину и закрутил ее на рукоятях «крокодила», пока шип не прошел кабель насквозь. Вернув струбцину в карман, он встал, отряхнулся и вернулся, посвистывая, к кузову однотоннки. Я прохаживался взад-вперед, старательно изображая нетерпеливого владельца «БМВ».

– Не напомнить ли, что у меня назначена встреча с брокером?

– Не стоит, если вы не намерены действовать мне на нервы, – ответил Дэйв.

Я беспомощно пожал плечами. Дэйв как раз собирался нажать стартовую кнопку сварочного аппарата, когда у женщины в окне зазвонил телефон. Она дала ему позвонить, как будто не желая отвлекаться, но в конце концов ответила. Дэйв свободной рукой просемафорил ей: «закройте окно». Женщина явно поняла и так же явно проигнорировала просьбу. Дэйв склонил голову набок и шевельнул бровями в сторону выхлопной трубы над сварочным аппаратом, которая заканчивалась в каком-нибудь футе от подоконника. Она по-прежнему игнорировала знаки. Он выдвинул заслонку и нажал кнопку стартера, но не включил зажигания. Двигатель провернулся, не заводясь, и мы вскоре почувствовали запах бензина. Дэйв прекратил мучить залитый мотор.

– Хороший денек, – сказал он.

– Нет у тебя «БМВ», – проворчал я.

– Что правда, то правда. Зато у меня есть две лодки.

Он задвинул заслонку, включил зажигание и нажал стартер. Двигатель мгновенно завелся и выбросил из трубы клуб иссиня-черного дыма прямо в открытое окно. Женщина взвизгнула и захлопнула раму, ударив по ней трубкой беспроводного телефона.

– Ты как думаешь? – заорал Дэйв, перекрикивая шум мотора; его рука лежала на регуляторе силы тока. – Двести? Двести двадцать пять? Или полную дозу?

– Запускай на всю катушку.

– Я немного беспокоюсь за бензобак.

– Что?

– Бензобак!

Я поднял вверх указательный палец и описал им полный круг.

Дэйв, пожав плечами, повернул регулятор на все 240 ампер и подключил контакт. Мотор сразу сбавил обороты, но регулятор быстро вывел его на полную мощность, решив, что везет тяжелый груз.

– Пошло дело, – прокричал Дэйв.

Сигнализация «БМВ» вскрикнула раз и быстро перешла на писк, чуть громче ультразвука, а потом и вовсе пропала. Автоматические замки в дверцах подпрыгивали вверх-вниз в неровном темпе самбы. Потом замерли и они. Загорелись и все огни машины, внутри и снаружи: сигналы поворота и стоп-сигналы, противотуманные фары и плафоны, подсветка в кабине и верхний свет. Они горели, и горели, и горели – то есть свет нарастал до неимоверной яркости, заметный даже в дневном свете, пока контакт сварочного аппарата, прогонявшего импульсы в сотни ампер по всем цепям автомобиля, в каждую лампу и компьютерный чип, во всю аппаратуру, в шаговый электродвигатель, в датчики, не испарился облачком атомов меди, как перегревшийся предохранитель, стоивший, правда, семьдесят тысяч долларов.

Мотор сварочного аппарата, освободившись от нагрузки, внезапно взревел. Регулятор, включившись, быстро вернул его на спокойный холостой ход. Крышечка на выхлопной трубе весело позвякивала, празднуя окончание операции. Дэйв заткнул ее.

Мы постояли минуту в некотором обалдении, наблюдая за едкими голубоватыми дымками, поднимавшимися из-под крыши «бумера».

– Глянь на замки, – шепнул мне Дэйв.

Мы опасливо приблизились. Внутри машины виднелись оранжевые колышки замков. Дэйв нажал наружную ручку пассажирской дверцы. Она открылась, а сигнализация промолчала. Он снова закрыл дверь.

– Кха-кха-кха.

Когда Дэйв полез под машину, чтобы отцепить «крокодил», окно опять распахнулось.

– Подожди, Ширли. Молодой человек! – женщина, не потрудившись закрыть микрофон ладонью, театрально закашлялась. – Вам следует иметь в виду, что у меня астма.

– Я пытался вас предупредить, леди, – сказал Дэйв, сматывая плюсовой провод сварочного аппарата. – Но вам приятно будет узнать, что этот мотор работает исключительно на соевой солярке. Одна хренова органика. Это облачко дыма повредит вам не больше, чем трубочка опиума.

Он бросил моток провода на пассажирскую половину скамьи в пикапе.

– Разве что удовольствия поменьше.

– Он говорит, это органика, – сообщила женщина в трубку.

– Будь у меня время, я бы выпил чашечку в доказательство, – сказал через плечо Дэйв.

Выдернув провод заземления из-под водительского места, он демонстративно протянул мне связку ключей и предложил:

– Попробуйте оживить этого сукина сына.

Женщина закрыла ладонью микрофон.

– Молодой человек, как называется ваша компания?

Я открыл дверцу и сел на место водителя. Внутри воняло горелой электроникой. Я изобразил, будто вставляю ключ зажигания и поворачиваю его.

– Не выходит! – гаркнул я, хотя Дэйв стоял совсем рядом.

– Сдох? – крикнул он.

– Начисто! – проорал я в ответ.

Он попятился на тротуар, сматывая провод заземления.

– Отоприте капот.

Я нашел под панелью кнопку запора и нажал ее.

– Молодой человек! – повторила дама.

Дэйв взглянул на нее.

– Я уже не молод, – сурово сказал он.

Она перестала кашлять.

– Но и не так стар, – добавил Дэйв, – чтобы отказаться угостить леди выпивкой. И я говорю о чем-нибудь покрепче, чем соевая солярка. Даже если дама слишком больна, чтобы закурить.

Женщина бессознательно поправила прическу.

– Ну…

– Зовут меня Боб, – сказал Дэйв.

Забросив несколько витков провода настойку, он вернулся к «БМВ» и поднял капот.

– Фью! – присвистнул он, отшатнувшись, – картинка не из привлекательных.

– И звука нет, – согласился я, огибая передний бампер.

– Похоже, аккумулятор сдох, – сказал Дэйв. – Кха-кха-кха.

– Господи боже! – произнес я, едва заглянув под капот.

– Вам на нем уже не ездить; – сказал Дэйв и, повысив голос, добавил: – Придется отогнать ублюдка к нам.

– И черт с ним, – согласился я.

За несколько минут мы прицепили проволочным тросом бампер «БМВ» к кузову пикапа. Я забросил в кузов пластиковые треугольники и молча пошел рядом с грузовиком, который Дэйв выводил из тесного проулка с такой легкостью, словно всю жизнь только тем и занимался. Когда он вывернул на Штайнер, я сел к нему в кабину. Дэйв нажал гудок и помахал даме рукой.

– Я еще вернусь угостить вас коктейлем, – прокричал он.

Она нерешительно махнула в ответ, и мы уехали.

Через сорок пять минут две машины стояли в лодочной гавани в двадцати футах от рабочего места Дэйва. Пятиярдовый мусорный контейнер, десять лодок и забор из рваной проволочной сетки отгораживали нас от улицы. Вокруг вроде бы никого не было.

– Где Майк?

– Появится к полудню, – сказал Дэйв, – если не слишком перебрал.

Мы даже не отцепили буксирный трос. Мы вынули из «БМВ» все сиденья, вспороли обивку и выкинули остатки в мусор. Мы сорвали внутреннюю обивку, и ее тоже выбросили. Дэйв снял радио, кондиционер, ящик для перчаток и центральную консоль. Мы заглянули в воздушные фильтры, и под взорвавшийся аккумулятор, и под прогоревшую панель управления. Дэйв, забравшись под машину, пошарил пальцем в оребрении трансмиссии. Я сорвал решетки со всех четырех динамиков и вырезал из них диффузоры. Дэйв принялся вскрывать внутренние дверные панели. В багажнике лежала запасная шина. Я взрезал ее вдоль, запустил руку внутрь и обшарил целиком, после чего и ее отправил в контейнер. Под ковриком оказалось закрытое крышкой углубление, и я открыл его.

Нашел.

– Эй!

Дэйв обошел машину сзади. С кончика носа у него стекал пот.

– Надо было сразу здесь посмотреть.

Его не пытались прятать, зато приняли меры к сохранности. Коробка четырнадцати дюймов в ширину, двадцати четырех в высоту и три дюйма в толщину из слегка тонированного «лексана» или какого-то другого прочного пластика. Все грани были промазаны эпоксидкой или силикатным клеем, полудюймовым слоем, плотно удерживающим крышку. Вдоль периметра крышки через каждые три дюйма чернели головки алленовских болтов. Эти болты прижимали к крышке изнутри какой-то прокладочный материал, охватывающий все стороны коробки. На крышке была наклейка со штрих-кодом и еще две – с инвентарными номерами или номерами серии.

Вдоль двух длинных сторон коробки тянулась надпись, дублировавшаяся на арабском и греческом. Английский вариант читался так:

«Затягивайте болты поочередно по диагонали

динамометрическим ключом,

прилагая давление 2 фута на дюйм за один шаг

не превышая 24 фута на дюйм».

С одной стороны коробки виднелся ниппель, похожий на ниппель шины. Под прямыми углами к стержню клапана в стенку коробки была вмонтирована круглая белая шкала с черными метками от 0 до 200 чего-то, с тонкой стрелкой датчика-сигнализатора повреждений.

– Герметичная коробка?

– Вакуумная упаковка, – поправил Дэйв. – Эти «мик» обозначают микроны.

Он кончиком пальца постучал по шкале. Стрелка сдвинулась на один-два градуса, не больше.

Через этот клапан воздух откачивают из коробки вакуумным насосом.

Оргстекло было полупрозрачным, но все же позволяло заглянуть внутрь. Дэйв протер крышку тряпкой.

– Это что еще за чертовщина?

«Это» походило на пачку мятой бумаги, такой толстой, что ее можно было принять за ткань. На верхнем листе были оттиски печатей, пара росписей и много написанных от руки чернилами греческих букв. Несколько строк располагались на листе симметрично. По-гречески я не читаю, но у меня не осталось сомнений, что мы нашли «Сиракузский кодекс».

ПРИМАНКА

XXXI

В такую рань вполне можно было застать Томми Вонга дома, поэтому я поискал его в справочнике в телефонной будке. Не числится, как и следовало ожидать. Полусонная Мисси взяла трубку, услышав мой голос на автоответчике. Хоть и в полусне, она отказывалась назвать мне адрес Вонга, пока я не скажу ей, зачем мне нужно с ним увидеться. Я сказал, что это не ее дело.

– Нам надо поговорить, – настаивала она.

Я сдался. Я повесил трубку с мыслью: «Что ж, можно покончить со всем разом».

Мы встретились в русской чайной на Клемент-стрит, у дворца Легиона Чести. Я пришел первым, заказал кофе, занял столик в глубине зала и заснул. Проснувшись, я увидел Мисси, которая смотрела на меня как обычно сверху вниз, но озабоченно.

– У тебя нездоровый вид.

Я и чувствовал себя не лучшим образом. Прошла уже пара дней с тех пор, как я спал, мылся, брился и ел что-нибудь, кроме виски, кофе и пышек. Мисси между тем выглядела на отлично. Превосходно сидящие джинсы, шелковая блуза под шерстяным жакетом, шарф и берет. Воплощение душевного и телесного здоровья. Я так ей и сказал.

– Спасибо, – отозвалась она. – Теперь я точно знаю, что тебя что-то «томмит» – я хочу сказать, мучает.

– Очень смешно!

– В Томми нет ничего смешного. Он же архитектор, не забыл?

– И убийца тоже?

– А теперь кто пытается шутить? – она села. – Ну, что, черт возьми, стряслось?

Я показал ей три пальца:

– Рени Ноулс, парень на складе, Джеральд Ренквист.

– Да?

Я поднял четвертый палец.

– Добавь в список Джона Пленти.

Мисси побледнела так, что двадцать тысяч долларов пластической хирургии проступили четко, как на карте. Я, конечно, знал об их связи – я же делал раму для ее портрета.

– Что, мир так тесен? – спросил я. – Или просто приближается к бесконечной плотности?

Она тусклым голосом спросила, знаю ли я, кто убил Джона, но на меня она не смотрела и даже ответа не услышала бы. Я и не стал отвечать. Немного погодя она сказала:

– Это те же, кто убил Джеральда?

– Не-ет, – протянул я, разглядывая ее, – это те, кто убил Карен Силквуд.

Она отвернулась.

– Нас здесь обслужат или нет?

– В чем дело, Мисси? Ты не в духе для дружеской беседы? Мы составляли список убитых за последнее время.

Я потрепал ее по руке.

– Не обязательно вносить в него все имена. Только тех, кто убит, скажем, в последние два-три года.

Она отдернула руку. Я подавил искушение поймать ее и стискивать до тех пор, пока она не выдаст мне имя своего хирурга.

– Ты была рядом с самого начала, Мисси, задолго до того, как втянули меня. Сколько прошло времени с нашей последней встречи – лет пятнадцать? И вдруг ты появляешься у меня на пороге только потому, что, увидев мое имя в газетах, вспомнила о том, что ты в данный момент не замужем?

Она покачала головой.

– Дэнни, ты…

– Не морочь мне голову; лучше ответь на один вопрос. Вонг так сильно хочет заполучить «Сиракузский кодекс», что может ради него убить?

Я редко видел Мисси в растерянности, но сейчас она растерялась до такой степени, что даже простой лжи не могла придумать.

– Я знаю, что ты знаешь, чего я не знаю, милая.

Я мягко ущипнул ее подтянутый подбородок большим и указательным пальцами.

– Может, тебе хочется услышать это в такой форме? Готова? Я следующий. Понимаешь? Я, Дэнни Кестрел, твой друг-приятель, старый резчик-багетчик. Кто бы ни убивал этих людей, он, если еще не ищет меня, так начнет искать к вечеру. Черт возьми, я один и остался. Рано или поздно мои мозги забрызгают ту ковровую скамеечку, на которой ты однажды так уютно устроилась, глядя, как я работаю. Я не так глуп, чтобы думать, будто моя смерть что-то значит для тебя, Мисси. Но, дорогуша, – ласково сказал я и постучал ей кончиком пальца по копчику носа, – не будь и ты так глупа, чтобы думать, что она ничего не значит для меня.

Она отбросила мою руку при появлении официантки. Мисси заказала чай с вербеной – для успокоения нервов, как она сказала. Я попросил еще кофе.

– Адрес Вонга, Мисси. А потом тебе лучше отправиться домой и подождать вечернего выпуска новостей. В какое время он уходит на работу? И, если ты не знаешь, избавь меня от уверток.

И вместо простой лжи ей пришлось сказать мне простую правду.

– Он жил в конце Двадцать девятой авеню, сразу за Эль Камино Дель Мар, в Си-Клифе.

– В Си-Клифе? Обычное совпадение, верно?

– Не знаю, Дэнни. Сегодня утром все ответы у тебя. У него большая вилла цвета сиены, с темно-зеленой дверью, ставнями и отделкой. Сразу заметишь. На работу он уходит шесть дней в неделю в восемь тридцать, точно как часы. Но я случайно знаю, что сегодня он дома.

– Спасибо. А теперь объясни мне, зачем все это.

Подали наш заказ. Мисси уставилась в свой чай и не пригубила его, затерявшись в раздумьях. Часы на стене показывали девять сорок пять. Я попросил девушку принести булочку, чтобы немного «заморить червячка». Не помешал бы и глоток рома Дэйва. Я мечтал снова согреться. Я мечтал перечитать всего Чехова. Я мечтал стать муравьедом, работающим на дератизатора в Боливии.

В пять минут десятого Мисси обрела дар речи.

– История начинается с моего второго мужа, ты его знал.

– Да, помню. Карнес. Нормальный парень.

– Не торопись с оценками. У Кевина хватало проблем.

– Например, с женой.

– Он так больше и не женился, – она слабо улыбнулась. – У нас было хорошее время, но Кевин не умел долго радоваться. Он жил в тени своего отца – и так и не преодолел шока от двадцати миллионов, полученных в наследство в двадцать один год. Призрак этих денег преследовал его все годы юности.

Я помотал головой:

– Господи Иисусе!

– Нет, правда. Он боялся жениться, пока не встретил меня. Женщин хватало, конечно. Но с таким состоянием и с такой… назовем это уязвимостью брачных контрактов, он никак не мог решиться. А в остальном он хорошо справлялся с деньгами. Жил, ни в чем себе не отказывая, а состояние росло.

– Сильно ли оно выросло, после того как ты с ним покончила? Или мы отклоняемся от темы?

Она пожала плечами.

– Я не жадничала. Не то что некоторые. Получила приличное содержание, и все. Мы расстались почти по-дружески. И, несмотря на развод, у Кевина осталось больше денег, чем когда он начинал.

– Больше двадцати миллионов?

Она кивнул.

– А у тебя, смею спросить?

– Я осталась с приличным содержанием и без мужа.

– Вот это наша Мисси! Всегда судит по справедливости! Всегда держится золотой середины. Так к чему все это?

– К тому, что Кевин очень умело разыграл карты, которые сдал ему Бог.

– Сперва Кевин, теперь еще Бог. Сколько персонажей в этой истории?

– История, которую ты хотел услышать, – ровным голосом произнесла Мисси, – такова: ты имеешь представление, как Кевин развивал свое состояние?

Я не имел. Кевин Карнес – опять же один из тех, чьи имена находишь на газетных страницах, когда они в городе. В неизменном смокинге, с неизменной инженю под ручку, вечно проездом из Лондона в Сидней или из Гонконга в Париж.

– Понятия не имею, чем он занимался. В сущности, я всегда полагал, что он вообще не работает. И почему-то, не помню уж почему, у меня сложилось впечатление, что он гей. Разве он живет не в Нью-Йорке?

– Сейчас в Бангкоке. И, между прочим, он не гей. Я просто сказала об этом в каком-то интервью, когда была страшно зла на него. И теперь это вроде как записано на скрижалях.

– Еще глупее, чем выплескивать свою выпивку.

– Пардон?

Я отмахнулся.

– Ты хотела мне рассказать, как Кевин развивал свое состояние.

– Ты знаешь, что такое поклонение знаменитостям?

– Еще о каких мерзостях ты расскажешь?

– Есть люди, – упрямо продолжала она, – которые устраивают святилища. Обычно у себя дома, но если коллекция разрастается, они отдают ему целое здание, наполняя его предметами, связанными с объектом обожания. Уверена, что даже ты, Дэнни, замечал, как популярен этот Элвис Пресли, Грэйсланд стал национальной святыней. Плакаты и фотографии идут нарасхват. Но у кого-то хранится тот маленький черный гибсон, с которым Элвис всегда оказывается на этих фотографиях, а за него платят большие деньги. Даже всякие мелочи могут стоить очень долго. Вот смотри. Как насчет чего-нибудь совершенно уникального, скажем, рукописной афиши, объявляющей о самом первом появлении Элвиса в радиопрограмме «Луизианский пикник»? Она стоит хороших денег. Костюмы для выступлений, рукописные любовные записочки, залитые слезами рецепты на обезболивающее, чек на продажу его пуленепробиваемого «кадиллака», даже сам «кадиллак»… Улавливаешь?

– И к чему ты мне это рассказываешь?

– Кевин всегда хотел доказать, что он способен на большее, чем полагал его папенька. Он вложил большую часть наследства в рынок знаменитостей-однодневок. И не просто купил несколько пластинок. Он отыскивал уважаемых коллекционеров и скупал полные дискографии. Торговался он умело, и у него хватало ума отложить их и забыть лет на пять, после чего они продавались в десять-пятнадцать раз дороже, чем были куплены. Это считается неплохой скоростью оборота. Очень скоро он раскрутился на полную катушку. Составил инвентарный список подобного барахла. Какое-то время занимался музыкальными инструментами знаменитостей, особенно электрогитарами, но скоро обнаружил, что этот участок рынка слишком ненадежен. Цены то непомерно вздувались, то падали. Так что он бросил это дело. Но даже и там он успел сделать деньги.

Мисси пригубила чай.

– У него с самого начала были деньги, и это ему помогло. Но он и распоряжался ими с умом. К тому, кто платит наличными, в мире однодневок относятся совсем по-другому. Куда бы он ни отправился, находились люди, предлагавшие Кевину избранные раритеты. Товар для знатоков. И очень скоро он перешел от поп-музыки к действительно уникальным товарам.

– Я начинаю улавливать связь – наконец-то.

– Посмотрим. Существует высокий спрос на товар, практически неизвестный. Вот например, как насчет первых гидродинамических моделей Боба Симмонса?

– Первые доски для серфинга?

– Вырезанные вручную еще в 1948-м.

– Их еще можно найти?

– Одну или две.

– Дорого стоят?

Она подняла руку над столом, покачала ладонью вправо-влево.

– Не слишком?

– Нет, но и не слишком дешево. И потом, смотри. Может, ты слышал про кинозвезду, которая недавно заплатила крупную сумму за товар, объявленный как «Дождевик Джека Керуака»?

– Нет, не слыхал.

– Ты, верно, в то время читал своего Пруста на каком-нибудь астероиде. А как насчет режиссера, заплатившего двадцать пять тысяч за один из трех снежных подъемников Розбада, использовавшихся на съемках «Гражданина Кейна»?