Текст книги "Женевский обман"

Автор книги: Джеймс Твайнинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Джеймс Твайнинг
Женевский обман

Посвящается Джеку, Джилл, Герби и малютке Вегасу

Есть в Новом Орлеане местечко —

«Дом восходящего солнца» зовут,

Жизнь бедных парней вроде меня

Навеки рушится тут.

Американская народная песня

Отрывок из папируса Амхерста, содержащего достоверные придворные хроники времен Рамзеса IX (1110 г. до н. э.), из книги Дж. Г. Брестеда «Древние хроники Египта». Книга IV (1904).

Мы вскрывали саркофаги и гробы, в которых они лежали. Мы нашли августейшую мумию их царя. Ее гробы были богато изукрашены золотом, серебром и всевозможными драгоценными камнями изнутри и снаружи.

Мы сорвали золото, которое нашли на августейшей мумии этого бога, сняли с ее шеи амулеты и украшения, содрали драгоценности с гробов. (Мы) нашли и тело их царицы и точно так же сорвали с него все украшения. Гробы их предали мы огню, а драгоценную утварь, что была при них – золотые, серебряные и бронзовые вазы, – взяли себе.

Все, что нашли при мумиях этих двух богов, все амулеты и все украшения, разделили мы между собой на восемь частей.

Отрывок из письма, написанного Томасом Брюсом, седьмым графом Эльгинским, Джованни Лузьери в 1801 году.

Я хотел бы иметь подлинные образцы всего, что есть на Акрополе – карнизов, фризов, капителей, колонн, – образчики всех архитектурных ордеров, всех метопов, каких только возможно. Одним словом, все, что касается скульптуры и архитектуры, – все, что может быть изъято из-под земли в ходе усердных и неустанных раскопок.

Пролог

…Лишь битвы я вижу,

Грозные битвы и Тибр,

Что от пролитой пенится крови.

Вергилии. Энеида. Книга VI, 86

Мост Дука д'Аоста, Рим, 15 марта, 02:37

Очнулся он от обжигающе холодного прикосновения. Настырным, издевательским поцелуем ледяное лезвие игриво пощекотало ухо, а потом, уже более нагло, уткнулось в голую шею.

Лука Кавалли замер, зажмурившись и прижавшись щекой к дощатой палубе. Он лежал, окутанный тьмой, стараясь уловить мерное, баюкающее колыхание речной волны, силясь сохранять ровное дыхание. Может, так они не заметят, что он очнулся.

Перед ним в носовой части катера собралась лужица дождевой воды. Он слышал ее плеск в такт судовой качке и ловил запах расплывшегося машинного масла, и запах этот, казавшийся сейчас чуть ли не ароматом экзотических духов, оседал где-то в глотке. И не было сил совладать с собой, поэтому горло само делало глотательные движения – уж очень хотелось ощутить суровую правду момента, пока еще была возможность.

Даже этого легкого сбоя в дыхании оказалось достаточно. Тотчас же злые, тонкие губы ножа, касавшиеся его кожи, ощерились в жестоком оскале и острое зазубренное лезвие впиявилось в плоть. Его грубо поставили на ноги, и он заморгал от обжигающей боли в запястьях, скованных за спиной наручниками.

Их было трое. Один правил катером, здоровенными ручищами сжимая штурвал. Второй сидел напротив – пистолет за поясом джинсов, во рту сигарета. Третий держал Луку за шиворот, приставив нож к его животу.

Они хранили молчание, но внешности своей от него не скрывали. Откровенная наглость – они будто бахвалились перед ним, что полицейские их никогда не поймают. Возможно, именно поэтому чем дольше он смотрел на них, тем более безликими они ему казались: грубые злые лица расплывались черными пятнами, обитавшими в самых темных закоулках, куда боялся заглядывать свет.

Зато его поражала их почти монашеская безмятежность. Взгляды были неподвижно устремлены вдаль, в них читалась непреклонная решимость – словно они, и никто другой, были избраны для осуществления какой-то высшей божественной миссии. Он даже в глубине души завидовал этой торжественной решимости, абсолютной уверенности в своей цели, пусть даже и такой низменной. Эти люди не из тех, чью преданность можно купить, а веру пошатнуть. Их вера была незыблемой. Если бы он разделял ее с ними, то мог бы, наверное, избежать теперешних мучений.

Опустив плечи, Кавалли глянул за борт. Вспученная река стремительно несла свои черные воды, морщась мелкой рябью на отмелях. Вдоль берегов за деревьями мелькали уличные огни. Впереди на пустынной дороге тьму прорезал луч автомобильных фар, всколыхнувший в душе Кавалли надежду на спасение.

Только теперь он заметил, что мотор выключен и все это время их просто бесшумно несло могучим течением. Поэтому их катер, словно адское заколдованное судно, не оставлял следа на воде – только одну-единственную бороздку на черном бархате реки, морщинку, которая тут же разглаживалась.

От мыслей его оторвал висельный скрип деревьев, когда они проплывали под мостом. Это был мост Кавур. Испуганно подняв голову, он увидел впереди цилиндрические очертания замка Святого Ангела и его древние стены в сияющей белизной подсветке. Где-то за этими стенами пролегал Пассетто – коридор, на протяжении многих веков служивший тайным ходом из Ватикана. На мгновение Кавалли даже подумал, что и у него, наверное, есть путь к спасению. Знать бы только какой.

А река все несла их вперед, к мосту Святого Ангела с его точеными фигурами ангелов вдоль парапета, выстроившимися в ряд будто для того, чтобы выслушать его последнее признание. Мысль утешительная, но по мере приближения к ним он понял, что даже в этом безобидном желании ему отказано. Бледные фигуры ангелов, все, как одна, были повернуты спиной к реке. Они даже не знали, что он там плывет.

Вдруг рулевой свистнул, нарушив священную тишину. Впереди с моста дважды мигнул огонек. Кто-то их там поджидал.

Рулевой включил мотор и направил катер к левой арке моста. Двое его спутников тоже оживились – один готовил канат, другой ладил к борту причальные кранцы. Под аркой рулевой дал задний ход и со знанием дела причалил к массивному каменному пирсу. Кранцы протестующе заскрипели, и этот страдальческий стон гулким эхом разнесся под пустынными сводами моста. Рулевой кивнул своим спутникам, и те поспешили закрепить лодку о ржавые железные кольца в стене, оставив небольшой зазор между ней и судном. Тогда рулевой выключил мотор.

Из темноты сверху со свистом упала ярко-оранжевая веревка, свившись на палубе змеиным кольцом. Рулевой подошел к ней, подергал, проверив на прочность, и поднял с пола конец. На нем уже была приготовлена петля.

И вот тут-то, поняв, что к чему, Кавалли по-настоящему испугался. Ему хотелось кричать, слова вертелись в мозгу, но застревали на языке. Он не мог издать ни звука, словно был связан тем же дьявольским обетом молчания, который, казалось, дали его мучители.

Двое подняли его с сиденья, подтащили к рулевому, который наматывал на руку излишки веревки, и поставили на колени. Кавалли смотрел на рулевого с мольбой, ему почему-то захотелось услышать голос этого человека – будто этот простейший акт человеческого общения мог смягчить суровость и неотвратимость приговора. Но голоса он так и не услышал, а вместо этого ему на шею накинули петлю и крепко затянули. Узел больно сдавил затылок. Потом они все так же безмолвно перекинули его за борт и осторожно опустили в ледяную воду.

От резкой смены температуры у него захватило дух. Глядя на плавающие рядом кольца веревки, он никак не мог понять, зачем они оставили ее такой длинной. Все трое стояли у борта и чего-то ждали. Чего именно, он понял, когда его немного отнесло от катера. Они ждали, когда его подхватит течение.

И река подхватила его и понесла, сначала медленно, а потом, когда он выплыл из-под моста, уже более властно и настойчиво. По мере того как его уносило течением, кольца веревки распрямлялись в воде, и вскоре веревка начала натягиваться.

Потом она натянулась до предела, даже выдернула его до пояса из воды. Веревка крепко держала, а река продолжала тянуть.

Кавалли отчаянно барахтался, в ушах стоял булькающий шум, какие-то нечеловеческие звуки, в которых он смутно узнал собственный голос. Но высвободиться он почему-то не пытался, а только все силился перевернуться на живот, чтобы быть лицом к воде.

Из черной зеркальной глади реки на него безжалостно глядело его собственное отражение, а Кавалли смотрел, как оно тонет вместе с ним.

Часть первая

Жребий брошен.

Юлий Цезарь (Из Светония. «Божественный Юлий», абзац 33)

Глава 1

Арлингтонское национальное кладбище, Вашингтон, федеральный округ Колумбия, 17 марта, 10:58

Лимузины и обычные машины подкатывали друг за другом, выплевывали пассажиров на мокрую траву и затем отъезжали на почтительное расстояние. Выстроившись впритык, они образовали вдоль дороги сплошную черную цепь, тянувшуюся насколько хватало глаз, и дождь прибивал к земле клубы пара, вырывавшиеся из пыхтящих в ожидании выхлопных труб.

Между кладбищем и дорогой топталась горстка спец-агентов. Некоторые из них почему-то были в черных очках – несмотря на густую хмарь, приплывшую по Потомаку и прочно зависшую над городом несколько дней назад. От мрачного, неулыбчивого присутствия этих людей Тому Кирку было немного не по себе, хотя все вроде бы было позади. Как-никак два года прошло. Два года с тех пор, как он преступил закон, когда на пару с Арчи Коннолли, надежным информатором по скупке краденого, помог вернуть бесценный шедевр, вместо того чтобы попросту стырить его. Но видимо, двух лет оказалось недостаточно, что-бы избавиться от рефлексов, приобретенных во время жизни в бегах.

Три ряда сидений подковой окружали покрытый флагом гроб, и за ними люди стояли еще в пять рядов. Просто шикарная тусовка для такой-то погоды. Том и Арчи стояли в стороне на пригорочке, под цветущим деревом.

Оттуда со стороны наблюдали они за тем, как разворачивалось тщательно срежиссированное воинское шествие. Упряжка лошадей, везущая кессон со снарядами, медленно поднималась на холм, а за ней следовала одинокая лошадь без всадника. От боков ее клубился пар, в стременах висели перевернутые сапоги – символ утраты. Почетный воинский эскорт нес оружие, вода капала с лакированных козырьков фуражек. За ними восемь офицеров 101-го воздушно-десантного полка несли гроб. Полка, в котором служил дед Тома. И вот последние штрихи – звездно-полосатый красно-сине-белый флаг аккуратно расправлен и ровно натянут.

Среди леса черных зонтов Том разглядел всего несколько знакомых лиц, остальных же, как он подозревал, не узнал бы и сам дед. Что ж, немудрено. Для этой публики похороны – шанс пообщаться с теми, к кому в простой день не подступишься. Рукопожатия, сделки, гарантии – все это делается на похоронах. Смерть для этих людей всего лишь один из способов оживления бизнеса.

Но, как подозревал Том, имелась у них и другая, не корпоративная, а более личная причина для присутствия здесь. Все-таки Трент Клэйтон Джексон Дюваль-третий был значительным человеком, не кем-нибудь, а сенатором, и для них было важно, чтобы проводы его в последний путь прошли достойно. И вовсе не потому, что их как-то особенно волновала его персона, хотя герой войны Дюваль по прозвищу Курок снискал всеобщее уважение, а потому, что все они, словно состояли в некоем негласном сговоре, старались всячески поддерживать подобные традиции, дабы получить потом право на такие же проводы, когда придет и их время.

– А это что еще за птичка? – с усмешкой поинтересовался Арчи, небритый, коротко стрижейный блондин росточком пять футов десять дюймов. Он был крепко сложен и в свои сорок с лишним продолжал свято верить в то, что затеять или уладить любой спор можно только при помощи кулаков. Впрочем, это никак не вязалось с патрицианской элегантностью его одежды – темно-серым костюмом от Андерсона и Шеппарда, белоснежной хрустящей рубашкой от Тернбулла и Эссера и черным шелковым льюиновским галстуком, намекавшим на утонченность натуры его обладателя. Это бросавшееся в глаза очевидное несоответствие многих сбивало с толку, хотя Том знал, что и то и другое было правдой. От залитых дождем прилавков Бермондси-маркет до роскошных аукционных залов на Мейфэр было в общем-то рукой подать, но для Арчи этот путь оказался долог и труден, и его легче было проделывать в таком вот камуфляже, чтобы оставаться неузнанным. Правда, теперь Том подозревал, что Арчи нарочно культивировал в своем облике такую противоречивость, чтобы сбивать с толку людей, – пусть, дескать, мучаются догадками, к какому миру он принадлежит.

– «Мисс Техас», – ответил Том, смекнув, что Арчи наверняка не пропустил мимо глаз платиновую блондинку в первом ряду. – Вернее, бывшая «мисс Техас». Сенатор пошел в гору после того, как встретился с ней во время выборной кампании. Теперь вот оставил ей все.

– Ну, в этом я не сомневаюсь, – усмехнулся Арчи. – Ты посмотри на ее буфера! И как она только ходит, как не падает?

Губы Тома дернулись в усмешке, но он промолчал, пытаясь угадать, зачем ей на самом деле понадобились эти чернющие очки – чтобы спрятать слезы или отсутствие таковых? Капеллан начал заупокойную службу.

– Ты уверен, что не хочешь спуститься поближе? – Арчи держал в руке бригговский зонтик с рукояткой ручной работы. На запястье из-под рукава поблескивал идентификационный браслет.

– Мы и так близко стоим.

– Стоило тащиться в такую даль, чтобы стоять тут на отшибе и смотреть, как небеса мочатся тебе на голову? – буркнул Арчи, недовольно поглядывая на свинцовое небо. – Тебя ведь пригласили официально?

– Из вежливости. Не думали, конечно, что я приду. Мне здесь, знаешь ли, не больно-то рады.

Лошади зацокали копытами и забренчали сбруей, увозя пустой кессон.

– А я думал, он тебя любил.

– Он мне помог, – задумчиво сказал Том. – Взял к себе, когда умерла моя мать, в школу отдал, потом рекомендовал в ЦРУ. А когда я ушел из управления… ну, после этого мы с ним двенадцать лет не разговаривали.

– Тогда скажи мне, что мы здесь делаем, – страдальчески простонал Арчи, ежась и стягивая на шее синий дождевик.

Том затруднялся ответить, потому что, по правде говоря, и сам толком этого не понимал. Его привело сюда что-то вроде чувства долга. А может, он сделал это, потому что так наверняка захотела бы его мать. Она ждала бы от него этого. Настояла бы. Похоже, он делал это больше из уважения к памяти матери, нежели ради того, чтобы воздать дань почтения деду.

– Тебя сюда никто силком не тянул, – сухо заметил Том.

– Да? А где бы я позагорал в такую хорошую погодку? – подмигнул Арчи. – Ишь какой эгоист, совсем о друге не думаешь!

Они стояли в тишине, и ветерок доносил до них бормотание священника и вторивших ему людей. Траурная служба подходила к концу, и вскоре последовало традиционное: «Давайте же помолимся!..»

Когда люди опустили головы, из толпы вышел человек и, украдкой помахав Тому и Арчи, направился к ним вверх по склону, утопая ногами в мокрой траве.

– Мистер Кирк? – бодро проговорил он, не дойдя нескольких шагов. – Мистер Томас Кирк?

На коротком толстом носу этого упитанного коротышки сидели очки в роговой оправе, и он то и дело подталкивал их к переносице. Из-под натянутого, как на бочку, пальто выглядывал дорогой итальянский костюм, не сходившийся на животе и торчавший по бокам, как крылья ракеты.

– Я узнал вас по фотографии, – пропыхтел он, приблизившись. Его жиденькие светлые волосенки липли к вспотевшей голове.

– Что-то не… – начал Том, пытаясь припомнить это обрюзгшее лицо и обработанные отбеливателем зубы.

– Ларри Хьюсон, – объявил незнакомец, тоном и энергично протянутой рукой давая понять, что они должны знать это имя.

Том недоуменно посмотрел на Арчи и пожал плечами.

– Извините, но я что-то не…

– Ну как же, «Огилви, Майерс и Грей» – семейная адвокатская контора Дюваля, – объяснил Хьюсон, едва ли не оскорбленный тем, что пришлось все это объяснять. – Это я послал вам приглашение.

– И что вам нужно? – с вызовом поинтересовался Арчи.

– Познакомьтесь, это Арчи Коннолли, мой деловой партнер, – сказал с улыбкой Том.

Капеллан тем временем отошел от гроба, уступив место старшему унтер-офицеру и семи стрелкам с винтовками, которые вышли вперед и выстроились в шеренгу полубоком. Их темно-синие мундиры промокли на плечах от дождя, капельки воды блестели на начищенных до зеркального блеска мысках сапог.

– Приготовиться! – скомандовал унтер-офицер, и стрелки встали на изготовку.

– У меня к вам очень деликатное дело, – шепнул Хьюсон, подозрительно косясь на Арчи.

– Можете говорить при Арчи, – успокоил его Том.

– Речь идет о завещании вашего деда.

– Целься! – скомандовал унтер-офицер, и солдаты вскинули винтовки.

– О завещании? – удивился Арчи. – А я думал, он все оставил вон той мисс красотке.

– Пли!

Стрелки нажали на курки, и серую хмарь прорезал резкий треск ружейных залпов, приглушенных дождем. Еще дважды прозвучали команды «целься!» и «пли!», и еще дважды кладбищенское безмолвие огласилось ружейными залпами. Хьюсон нетерпеливо ждал, когда умолкнет эхо, чтобы продолжить.

– Сенатор действительно составил завещание в пользу мисс Миллз, – прошептал он с нотками неодобрения в голосе. – И все-таки один небольшой предмет он пожелал оставить вам.

Теперь вперед выступил горнист и протрубил траурную мелодию, вихрем унесшуюся в небеса. Когда стихли последние звуки, из погребальной свиты выступил человек. Аккуратно сложив треугольником флаг, он вручил его капеллану. Капеллан, в свою очередь, подошел к сидевшей в первом ряду семье покойного и осторожно, с почтением отдал флаг вдове сенатора. Та тотчас прижала его к груди – довольно театрально, как показалось Тому.

– Я думаю, эту вещь он получил от вашей матери, – прибавил Хьюсон.

– От моей матери? – Оторвавшись от торжественного зрелища, Том удивленно посмотрел на Хьюсона. Теперь в нем зашевелилось любопытство. – И что же это за вещь?

– Боюсь, я не знаю, – пожал плечами Хьюсон.

А между тем церемония завершилась, и толпа прямо на глазах начала рассасываться. Многие чуть ли не бежали к своим машинам. Остались только те, кто не успел до конца обсудить дела, ради которых сюда явился, но вскоре дежурящие спецагенты и их погнали к бронированным лимузинам.

– Условия завещания вполне определенны и недвусмысленны, – продолжал Хьюсон. – Никто не вправе открыть шкатулку, и мне поручено вручить ее вам лично. Поэтому-то, собственно…

– Том, смотри! – перебил его Арчи, хватая Тома за руку.

Том проследил за его взглядом и увидел на вершине холма женщину в красном пальто – ее силуэт отчетливо выделялся на эфирно-белесом фоне включенных фар машины.

– Потому я и послал вам это приглашение, – повторил Хьюсон заметно громче, когда увидел, что Том отвлекся. – Я взял на себя смелость заказать номер в отеле «Джордж», где мы сможем оформить этот вопрос бумажно.

– А это не?.. – Арчи прищурился, и в голосе его звучала неуверенность.

– Или же я буду рад назначить вам встречу завтра в нашем нью-йоркском офисе, если вас это больше устроит, – проговорил Хьюсон еще более настойчивым тоном, заметив, что его совсем не слушают. – Мистер Кирк!

– Да… – Том помахал в ответ женщине, уже совсем не слушая Хьюсона. – Это она!

Глава 2

Виа дель Джезу, Рим, 17 марта, 17:44

Не обращая внимания на разрывающийся мобильник, Аллегра Дамико взяла со стойки порцию двойного эспрессо, бросила бармену сдачу и вышла на улицу, где уже сгущались сумерки. Что толку отвечать на звонок? Быстрее от этого она туда не доберется. К тому же если от нее хотят какой-то пользы после сегодняшнего денька, то пусть подождут – доза кофеина для нее сейчас важнее, чем пунктуальность. Возмущенно пожимая плечами, она шла по виа дель Джезу, потом свернула на корсо [1]1
  Проспект (ит.). – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть]Витторио Эмануэле. В стекле витрин отражалась ее фигурка с пластиковым кофейным стаканчиком в руках.

Спортивным сложением она пошла в отца, архитектора, который познакомился с ее матерью в Неаполе, где работал туристическим гидом, а мать была датской студенткой, путешествовавшей автостопом по Европе. В итоге Аллегра умудрилась унаследовать от отца оливковый оттенок кожи и живой темперамент, а от матери – скуластость и вьющиеся волосы цвета светлой соломки – того самого цвета, которого неизменно пытаются добиться богатые домохозяйки, тратящие на виа деи Кондотти сотни евро в поисках заветного флакона. Но самым причудливым образом этот генетический компромисс выразился в цвете ее глаз – один светло-голубой, другой темно-карий.

Оторвавшись от стаканчика с кофе, она вдруг заметила, что клонящийся к закату день и бронзовое небо больше похожи на рассвет. Вздохнув, она ускорила шаг, усмотрев в этом странном, неестественном явлении и в приближавшемся вое сирен некое зловещее предзнаменование.

Предчувствия не обманули ее. Проход на ларго [2]2
  Площадь (ит.).


[Закрыть]ди Торре Аргентина, огромную квадратную площадь, некогда бывшую частью Кампо Марцио – Марсова поля, был загорожен, дискотечное мигание сине-красных сигнальных огней озаряло стены прилегавших к площади зданий. Перед металлическим ограждением собралась любопытная толпа, пытавшаяся разглядеть, что творится на площади, некоторые держали над головой мобильники, пытаясь хоть что-нибудь сфотографировать. По другую сторону ограждения топтались полицейские, одни орали на собравшихся зевак, призывая отойти подальше и вообще расходиться, а несколько храбрецов даже пытались оттеснить колышущуюся толпу, чтобы освободить выезд на виа деи Честари. Над площадью кружил полицейский вертолет, трескучий рокот пропеллера сливался в пугающий и беспокойный хор с воем сирен и гулом толпы. Из брюха вертолета пространство внизу прочесывал одинокий луч прожектора, он старательно искал какое-то место, которое пока было не видно Аллегре.

Телефон снова зазвонил. На этот раз она ответила.

– Pronto [3]3
  Слушаю ( ит.).


[Закрыть]. Да, слушаю… Да, да, извините, я постараюсь прибыть как можно скорее… Да, да, я уже почти здесь… Хорошо, а вы ему тогда передайте, чтобы ждал меня на северо-восточном углу площади не раньше чем через три месяца… Ciao [4]4
  Пока (ит.).


[Закрыть].

Аллегра достала из заднего кармана джинсов бейджик и, вдохнув полной грудью, ринулась в толпу, локтями расчищая себе дорогу, виновато тыкая бейджик возмущенным людям в нос. Она предъявила бейджик полицейскому, тот раздвинул барьеры, и толпа, буквально вдавив ее за ограждение, снова сомкнулась у нее за спиной.

Переведя дух и одернув пиджачок, Аллегра пробралась между беспорядочно наставленными полицейскими машинами и направилась к огороженному квадрату раскопанной земли, расположенному в середине площади. Теперь она поняла: искусственное, показавшееся ей странным свечение исходило именно отсюда – от огромных передвижных прожекторов, окаймлявших зону раскопок по периметру.

– Лейтенант Дамико?

На верхней ступеньке дощатой лестницы, ведущей вниз к раскопкам, стоял мужчина. Аллегра кивнула ему и вместо знакомства предъявила бейджик.

– Так вы женщина?!

– Как видите. А это что, плохо?

– Пока я только вижу, что вы опоздали, – сухо ответил он.

При росте шесть футов три дюйма весил он килограммов сто, не меньше, и почти все это сплошь мышцы. Темно-синие брюки, серый пиджак и кричащей расцветки галстук – не иначе как любящие детишки подарили на Рождество. На вид ему было под шестьдесят, некогда квадратное лицо немного обвисло по краям, черные волосы зачесаны назад, чтобы спрятать лысеющую макушку, у вискоз сплошная седина. Густые черные усищи разделены на два неравных по размеру островка кривым шрамом, вьющимся, как тропинка в лесу.

Аллегра сдержалась и спорить не стала. Не о своем опоздании, конечно. Тут спорить бесполезно – опоздала же. И, чего греха таить, опаздывала всегда. Просто так и подмывало спросить, неужели ему не пришло в голову, что если человек опаздывает, то, наверное, у него есть на то причины. И очень хотелось сказать, что он должен быть благодарен, что она вообще сюда явилась. Хотела сказать, но сдержалась, по его манере поняв, что любые отговорки будут ему неинтересны. К тому же обеспокоенность в голосе и нервное подергивание левого глаза свидетельствовали о том, что он был скорее испуган, нежели зол.

– Мне все так говорят.

– Майор Энрико Сальваторе, – представился он, неохотно пожимая ей руку. – Вы уж извините… У нас в ОБОПе женщин мало…

Аллегра чуть не выпучила глаза, но сдержалась. ОБОП, то есть отдел по борьбе с организованной преступностью, был одним из спецотделов финансовой полиции и занимался расследованием дел, связанных с деятельностью организованных преступных группировок. Работали там люди старой закалки, жесткостью своей ничуть не уступавшие тем, кого они ловили.

– Итак, в чем дело? – поинтересовалась Аллегра. Босс так ничего ей и не объяснил. Сказал только, что очень обязан кому-то, и велел мчаться сюда на всех парусах.

– Вы знаете это место? – спросил майор, нервно махнув в сторону раскопок.

– Конечно. – Аллегра недовольно пожала плечами, раздраженная вопросом. Они что, не знают, кого вызвали? – Это Сакра ареа – священная земля.

– Продолжайте.

– Здесь найдены руины четырех древнеримских храмов, раскопанных в двадцатых годах, во времена Муссолини. Время их постройки датируется периодом между четвертым и вторым столетиями до нашей эры. Каждый храм построен по индивидуальному образцу и…

– Отлично, отлично… – Майор поднял руку, попросив ее остановиться, и одобрение, прозвучавшее в его тоне, оставило ощущение, будто она только что успешно сдала какой-то устный экзамен, так и не поняв, правда, зачем. Майор повернулся, чтобы спуститься вниз. – Остальное приберегите для начальства.

Огромное пространство внизу окружали каменные стены с изящными арочными сводами. В ослепительном свете прожекторов бригада криминалистов гуськом на четвереньках пробиралась по этим руинам.

Справа от нее, это Аллегра знала, располагался античный храм Ютурны – пролет мелких каменных ступеней, ведущий к прямоугольной площадке, окаймленной рядом полуразрушенных туфовых коринфских колонн, напоминавших поломанные бурей деревья. В слепящем искусственном свете прожекторов колонны выглядели немного странно, так как совсем не отбрасывали тени. За ним и виднелись развалины круглого храма Фортуны, от которого сохранилось только, шесть туфовых коринфских колонн и часть фундамента, остальные части здания торчали, как обломки зубов.

Но Сальваторе повел ее дальше, к развалинам третьего храма, где среди каменных глыб, извлеченных из земли, бродили бездомные кошки. С холодным пренебрежением они смотрели на незваных гостей и, мяукая, клянчили еду.

Сальваторе привел Аллегру к строительным лесам, покрытым белой пленкой, – такие сооружения обычно воздвигают археологи, чтобы закрыть от постороннего глаза зону раскопок.

– Я постою здесь, пока вы зайдете к полковнику, – сказал Сальваторе у входа в крытый навес, и это прозвучало как приказ.

– К полковнику?

– Да. Полковник Галло. Начальник ОБОПа, – понизив голос, объяснил Сальваторе.

Имя это Аллегра знала. В газетах писали, что в прошлом году Галло перевели на этот пост из итальянской службы внутренней безопасности после того, как его предшественник оказался замешанным в коррупционном скандале Манчини.

– Он вызовет вас, когда сочтет нужным.

– Прекрасно. – Аллегра кивнула, хотя у нее язык чесался спросить, зачем же тогда ее гнали в такой спешке через весь город, чтобы потом просто заставить ждать.

– И вот от этого я бы на вашем месте избавился, – сказал майор, кивнув на стаканчик. – Лучше ему не знать, что вы опоздали из-за того, что вам захотелось попить кофейку.

Аллегра поставила стаканчик на землю и выдавила натужную улыбку. Понятное дело, что Сальваторе тут не виноват. Галло был для майора чем-то вроде луны, влияющей на приливы и отливы его эмоций. Правда, от этого майор раздражал ее ничуть не меньше.

– Ну, теперь довольны?

– Да не то слово.

Поздоровавшись с двумя полицейскими у входа, Сальваторе откинул пленку, и они вошли внутрь.

Сальваторе махнул рукой в сторону осыпающегося выступа античного фронтона, предлагая Аллегре присесть, пока ее не позовут, а сам подошел к небольшой группе людей, стоявших неподалеку полукругом. Все, как один, мужчины, со смиренным вздохом отметила про себя Аллегра. Она демонстративно не стала садиться и считала про себя минуты – одна, три, пять. Ничего. Никто даже не обратил внимания на ее присутствие. Сердито поджав губки, она решила подождать еще несколько минут, а когда и они истекли, громко цокнула языком и деловито направилась к мужчинам. Ну и сколько можно ждать? Понятное дело, вы заняты, но хамить-то зачем? Ей что, заняться нечем, кроме как сидеть тут, пока Галло не соизволит подозвать ее к себе, как дрессирован ную собач ку? К тому же ей хотелось собственными глазами увидеть то, что они так напряженно обсуждали.

Увидев направляющуюся к ним Аллегру, Сальваторе в панике замахал на нее руками. Она не послушалась и даже не замедлила шаг, но очень скоро сама остановилась, мгновенно побледнев, когда увидела то, что они от нее заслоняли.

Полуобнаженный труп мужчины. Руки раскинуты в стороны, как крылья, ноги прижаты друг к другу – в таком виде он был привязан к деревянному кресту стальной проволокой. Аллегра в ужасе отвернулась и сразу же повернулась снова – до такой степени притягивающим было это мрачное зрелище. Словно для какого-то чудовищного дьявольского ритуала, крест был перевернут, а человек распят вниз головой.