Текст книги "Женевский обман"

Автор книги: Джеймс Твайнинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Глава 18

Штаб-квартира ФБР, Вашингтон, федеральный округ Колумбия, 18 марта, 09:37

Дверь «запикала» и открылась. Том даже не обернулся – по частым, семенящим шажкам Ортица и по тяжелой, размашистой поступи Стоукса понял, кто к нему пожаловал.

– И как долго вы собираетесь держать меня тут? – поинтересовался он, не скрывая злости.

– Мистер Кирк, убит федеральный агент, – ответил ему Стоукс ледяным тоном, уже не пытаясь скрывать инстинктивную враждебность. Он выдвинул из-за стола стул и оседлал его, усевшись лицом к спинке. – Поэтому держать вас тут мы будем столько, сколько сочтем нужным.

– Какого черта ты напоминаешь мне, что она убита? Ты, напыщенный урод! – сдавленно прохрипел Том, показывая ему рукав, еще влажный от крови Дженнифер. – Я держал ее за руку, когда она умирала. Или ты забыл?

Он даже был рад тому, что Стоукс так себя ведет. Это давало ему повод выплеснуть свою злость, от которой, как от ядовитого опиума, кровь бурлила и пульс учащался. Лучше уж так, чем под даться скорби, позволить ей сковать себя и мучиться бессмысленными вопросами по поводу того, что он мог и что должен был сделать, чтобы спасти ее.

Образ Дженнифер стоял перед глазами. Том старался не зацикливаться на нем, гнал от себя с тех пор, как носилки скрылись в лабиринтах больницы, а его препроводили обратно в самолет Кицмана и доставили в эту мрачную комнату для допросов. Но Дженнифер по-прежнему стояла перед глазами – вся в крови, с кислородной маской на лице, с проводочками, торчащими из рук. Кто она? Мученица? Жертва? Если так, то ради чего мучения и ради чего жертва?

– Если мы хотим поймать тех, кто сделал это, нам понадобится ваша помощь, – сказал Ортиц, стоявший справа от него. Ортиц сразу взял примирительный тон, показавшийся Тому скорее искренним, нежели похожим на неуклюжую попытку поиграть в доброго и злого следователя. Выглядел Ортиц никудышно – на щеках щетина, глаза усталые.

– Никого вы не поймаете, если будете торчать здесь, – огрызнулся Том. – След остывает, пока мы тут болтаем. Нам надо быть в Вегасе.

– Когда на боевом посту погибает агент, мы по инструкции обязаны отстраниться, а на место отправляется спецгруппа, – заученным тоном, словно по учебнику, пробубнил Стоукс. – Группа уже работает там и докладывает напрямую директору ФБР Грину.

– Грину? – Том оживился. Джека Грина он знал, вернее – встречался с ним несколько раз, когда работал с Дженнифер. В свое время помощь Тома Грину очень даже пригодилась. – Я хочу поговорить с ним. Он знает, что я здесь?

Ортиц стрельнул глазами в сторону огромного зеркала, занимавшего большую часть левой стены. Внутри у Тома все будто оборвалось. Похоже, Грин не только знал, что его держат здесь, но и, судя по выражению лица Ортица, даже наблюдал за разговором. Смерть Дженнифер запустила часовой механизм. Теперь они будут разбираться и выяснять, что да как, и никаких поблажек от них не дождешься.

– Вы лучше поговорите с нами, – отрезал Стоукс. – Расскажите, что там произошло.

– А то вы не знаете! Вы же сами были там и все видели.

– Я знаю только одно: Брауни обратилась к вам за помощью и через двенадцать часов после этого была мертва.

– И по-вашему, я причастен к ее смерти? – Том не верил своим ушам, даже про злость забыл.

– Двадцать миллионов долларов – немалые деньги. – Стоукс смотрел на него с подозрительным прищуром. – Даже для вас.

– Значит, у вас такая версия. Что я, дескать, хотел прикарманить денежки. – Том пока еще не разобрался, намеренно ли провоцирует его Стоукс или просто тупит.

– Я считаю, что убийство федерального агента – хороший способ отвлечь внимание. Если бы один из наших агентов не проявил расторопность и вовремя не позаботился о чемоданах, кто знает…

– Если бы они хотели просто отвлечь внимание, то могли застрелить кого угодно, – возразил Том. – Например, меня.

– Вот именно. – Стоукс многозначительно повел бровями, как если бы Том подтвердил его точку зрения.

– Но они этого не сделали. Они выбрали именно Джен-нифер. Так, может, вам следует задаться вопросом почему? – гнул свое Том.

– Это вы сейчас о чем? – Стоукс раздражительно пожал плечами.

– Дженнифер говорила мне, что две недели назад вышла на цепочку торговли ворованным антиквариатом, – сказал Том, глядя на Ортпца, который кивком признал сей факт. – Потом вдруг откуда ни возьмись всплывает этот давно утраченный Караваджо. И звонят почему-то не кому-то, а Дженнифер. Выдумаете, это совпадение?

– А вы? Вы так не думаете? – спросил Ортиц, хмурясь.

– Я думал так до вчерашнего вечера. – Том пожал плечами. – А теперь думаю, что не было никогда никакого Караваджо и никакого обмена не было. Теперь я думаю, что все это была просто инсценировка, типичная подстава. Что священник потому и начал тянуть резину. Потому что ждал, что приду не я, а Дженнифер. И он тянул резину, чтобы дать снайперу время отыскать ее в зале.

– Их целью были деньги, и вы это знаете, – сказал Стоукс, раздраженно отмахиваясь от версии Тома. – Уж это мы поняли.

– Дженнифер говорила мне, что дилер, арестованный в Куинсе, назвал вам какое-то имя. Кого-то в Италии, – сказал Том, обращаясь исключительно к Ортицу и продолжая игнорировать Стоукса. – Кто этот человек, которого вам назвали? И связан ли он как-то с итальянской мафией?

– Подождите, так вы считаете…

– Эта информация засекречена, – поспешил перебить Ортица Стоукс. – Брауни слишком многое вам доверила, а вы, – он указал пальцем на Ортица, – этому потакаете!

– Незаконный оборот антиквариата в Италии контролирует мафия, – продолжал гнуть свое Том. – Это мафия решает, кому и где проводить раскопки, и прибирает к рукам все, что достают из-под земли. Мафия имеет на этом миллионы. Да-да, та самая мафия, которая, если верить слухам, держала у себя этого злополучного Караваджо все эти годы.

– Вы это о чем? – Ортиц так увлекся, что уже не замечал злобных взглядов Стоукса.

– Я о том, что это была профессионально выполненная подстава. Что Дженнифер вышла на что-то очень опасное, и полотно это было хорошим предлогом, чтобы выманить ее под пулю.

– Если вы не заблуждаетесь, то… – задумчиво проговорил Ортиц.

– Если я не заблуждаюсь, то поймать снайпера уже не получится. Мы опоздали. Можете, конечно, отдать на анализ оставшуюся от него кровь, но такие люди как привидения – их, считай, нет. Так что анализ крови вам не поможет. А вот попробовать найти заказчика подставы я бы мог.

– Вы могли бы найти заказчиков?! – Стоукс презрительно заржал. – Да кто вам даст-то! Вы и нужду справлять в туалете будете под нашим присмотром еще ой как долго!

– Дайте мне просмотреть ее досье, – сказал Том Ортицу. – Возможно, я вхож в такие места, куда не пустят вас, и могу поговорить с людьми, которых не знаете вы. Но я должен действовать немедленно. Прямо сейчас.

Ортиц хотел что-то сказать, но передумал, стрельнув глазами в сторону зеркала.

– Ага, сейчас, разбежался! – Стоукс снова громко заржал. – Нет, этот парень меня достал! Он и так подвел нас под монастырь, а теперь еще хочет добить окончательно!

– В таком случае либо предъявите мне какое-то обвинение, либо отпускайте! – разозлившись, крикнул Том и вскочил на ноги. – А пока вы просто тратите мое время.

– Я уже сказал вам, Кирк, что вы никуда не пойдете, – ледяным тоном отрезал Стоукс и, поднявшись, направился к двери.

– Извини, парень, но он прав. Так надо. – Ортиц пожал плечами и вышел вслед за Стоуксом.

Дверь за ними захлопнулась, и зеленый глазок электронного индикатора сменился на красный. Том сунул руку в карман брюк и нащупал там электронную карточку-ключ, которую Дженнифер вложила ему в руку в вертолете.

Даже тогда, истекая кровью, перед самой смертью, она знала, как все обернется. Даже тогда она знала, как ему придется поступить.

Глава 19

Больница Фатебенефрателли, остров Тиберина, Рим, 18 марта, 15:51

Собравшись уходить, Аллегра опять расстроила Аурелио. Опоздала, а теперь вот уходит раньше, посетовал он. Тогда она напомнила ему, по чьей милости вообще оказалась втянутой в это дело, ради которого теперь должна куда-то бежать. Но Аурелио уже включил радио на полную катушку, сделав вид, что не слышит ее. Аллегра знала: переживать не стоит. Завтра он уже сменит гнев на милость и обиды исчезнут, как тучи с небосклона после отгремевшей бури.

Насчет связи свинцовых дисков с Делийской лигой она не была уверена, зато знала наверняка, что Галло непременно захочет доложить об этом начальству – дескать, это он сам до такого додумался. Поэтому Аллегра решила позвонить ему, но мобильник полковника оказался отключен. Тогда Аллегра связалась с его помощником, и тот объяснил, что в морге, где Галло сейчас находится, не ловится сотовая связь, но она еще может застать Галло там, если поторопится.

Отметившись на входе, она помчалась в холодный подвал. В приемной морга сидел за стойкой молодой парень в белом лабораторном халате – судя по возрасту, студент – и таращился в монитор.

– Я к полковнику Галло, – сказала Аллегра, раскрывая бумажник с пропуском.

Парень вскочил, торопливо вырубив игрушку-пасьянс.

– Вы его уже не застанете, – деловито сообщил он, перегнувшись через стойку и выглядывая в коридор, как если бы Галло еще шел по нему. – А вот синьор Сантос еще там.

– Кто?

– Синьор Сантос. Пришел на опознание Ардженто. Полковник Галло счел, что расходиться им лучше по отдельности. – И парень махнул рукой на какую-то дверь.

Аллегра приоткрыла ее и заглянула в помещение. Огромная прямоугольная комната, совершенно пустая и бесцветная, если не считать двух синих замызганных пластиковых банкеток и кулера с питьевой водой, поставленных у правой стены. В противоположной стене целый ряд одинаковых алюминиевых дверей с ручками-рычагами и табличками. Одна дверца была открыта, носилки выдвинуты. Над ними спиной к Аллегре стоял человек.

– Синьор Сантос?

Аллегра открыла дверь и вошла. Сантос медленно обернулся на ее голос. Лет около пятидесяти, стройный, поджарый, лицо загорелое, зубы цвета хорошо отполированной слоновой кости, коротко подстриженные темные волосы с проседью, начавшие редеть у завышенной линии лба. Одет с безукоризненным вкусом – в клубный пиджак от Чезаре Аттолини и белые фланелевые брюки, замявшиеся, как полагается, всего в одну складочку над коричневыми ботинками от Черча. Бледно-розовая рубашка от Барбы прямиком из Неаполя, полосатый галстук от Маринеллы, ременьот Гуччи. Последний – скорее для красоты, нежели для поддержания брюк.

Сантос встретил Аплегру встревоженным, даже подозрительным взглядом, заставившим ее сразу же пуститься в объяснения.

– Лейтенант Аллегра Дамико, – представилась она, протянув ему свой полицейский жетон. – Я работаю вместе с полковником Галло.

– A-а, понятно. – Он улыбнулся и, кивнув, вернул ей бумажник. – Тогда извиняюсь. Я подумал, вы из прессы.

– А что, пресса за вами гоняется?

– Пресса гоняется за возможностью щелкнуть на камеру официальное лицо, скорбящее по поводу утраты зверски убитого брата. И я здесь именно для того, чтобы пресса этой возможности не получила.

– Так, значит, депутат Ардженто попросил вас опознать тело его брата?

– Вообще-то это была идея полковника Галло, – объяснил Сантос. – Он счел, что так будет лучше… так сказать, упростит дело.

– А откуда вы знаете убитого?

– Прошу прощения, я не представился. – Он шагнул к ней, протягивая руку. – Я Антонио Сантос, президент «Банко Розалиа».

Он протянул ей свою визитную карточку, сразу обеими руками – типичный жест человека, который либо жил, либо долго работал на Дальнем Востоке. Карточка недешевая, твердая, с золочеными буквами:

Антонио Сантос

Президент и генеральный директор

«Банко Розалиа»

– Джио работал у меня.

Аллегра встала по другую сторону носилок, и на алюминиевой поверхности дверцы появилось ее отражение.

Джулио Ардженто лежал между Аллегрой и ее собеседником – голый, до подбородка накрытый простыней. Из-под простыни вывалилась левая рука, на запястье красовался ярлык со штрих-кодом – ну точь-в-точь как на товарах в супермаркете. Она с трудом узнала это восковое, застывшее лицо с искаженными чертами, но ошибки быть не могло – длинная и глубокая запекшаяся рана зияла на шее, словно вторая улыбка.

– Выпить хотите?

Аллегра отказалась. Как-то дико и неуместно выглядела баночка с лакричным напитком, протянутая ей Сантосом прямо над телом Ардженто.

– Я где-то читал, что римские солдаты могли по десять дней обходиться без еды и питья благодаря алкоголю в их пайке, – сказал Сантос, два раза глотнув из банки и убрав ее в карман. Аллегра воздержалась и не стала упоминать, что тоже где-то читала, что чрезмерное употребление алкоголя ослабляет потенцию. – Ну, так что скажете? Есть какие-нибудь версии? Какие-нибудь соображения по поводу того, кто это сделал? И зачем?

– Извините, синьор, но я не могу…

– Понимаю, понимаю. – Сантос пожал плечами. – Тайна следствия, интересы семьи убитого… Галло уже объяснял мне.

– Это для вашей же безопасности, – поспешила уверить его Аллегра.

Сантос умолк и уставился на мертвое тело.

– А знаете, такие пробки были на улицах в тот день, когда нашли тело, – проговорил он наконец, глядя на Ардженто, словно на пустое место. – Чуть ли не полгорода было перекрыто. Я помню, ругался ужасно – боялся опоздать на деловую встречу. Я же не знал, что…

– А чем занимался у вас синьор Ардженто?

– Богоугодными делами.

– В банке?! – Вопрос этот выскочил у Аллегры непроизвольно и прозвучал слишком уж скептически.

– Банк Ватикана является самым крупным нашим акционером, – сказал Сантос с терпеливым видом человека, привыкшего давать подобные объяснения. – Мы выделяем денежные ссуды на заслуживающие внимания проекты, не имеющие других кредитных источников. Джио отвечал у нас за налаживание и поддержание связей с наиболее крупными клиентами.

– Стало быть, никто из них не мог бы сделать…

– Это? – Сантос, поморщившись, показал на труп. – Да это работа дьявола, не иначе.

– Дьявола? – По его выражению лица Аллегра так и не поняла, говорил ли он в буквальном смысле или подразумевал кого-то конкретно.

– Я служил священником в Рио, но потом понял, что мое истинное призвание – финансировать Божий промысел, нежели пробавляться им. – Беспокойными пальцами Сантос теребил пряжку ремня. – От церковного служения я отошел, но всегда могу распознать зло, когда вижу его.

Аллегра понимающе кивнула, потому что перед глазами до сих пор стояли искаженные ужасом лица Риччи и Ардженто.

– Но ирония ситуации заключалась в том, что Джио, работая у нас, не был истинно верующим. – Сантос печально улыбнулся. – Он говорил, что жизнь слишком коротка, чтобы раньше времени трястись из-за смерти. И знаете, в наше жестокое время, когда начинает казаться, что Господь оставил нас своей милостью, я почти понимаю, что он имел в виду.

Накрыв лицо Ардженто простыней, Сантос осенил его крестным знамением, потом задвинул носилки и захлопнул дверцу. Металлический лязг эхом разнесся по каменным сводам. Аллегра повернулась, чтобы уйти, но остановилась.

– Скажите, а он никогда не упоминал о какой-нибудь организации или группе под названием «Делийская лига»?

– Делийская лига? Что-то не припоминаю. – Сантос задумчиво покачал головой. – А что это? Кто такие? Вы думаете, это они…

– Нет, просто мне случайно встретилось это название, – с улыбкой сказала Аллегра. – Может, оно ничего и не означает. Вас проводить?

На улице Сантоса ждал огромный «мерседес» с дипломатическими номерами. Шофер выскочил и услужливо распахнул перед Сантосом заднюю дверцу.

– Вот, работенка не пыльная, а экономит мне целое состояние на парковочных талонах, – сказал Сантос, улыбаясь и пожимая ей руку.

Он уселся в машину и уже в окошко очень серьезно сказал:

– А знаете, лейтенант Дамико, Джио был далеко не безгрешен, но он был хорошим человеком. Такой участи он никак не заслужил. Я очень надеюсь, что вы поймаете того, кто это сделал.

– Мы постараемся, – поспешила уверить его Аллегра.

Окошко с шуршащим звуком закрылось, и Сантос откинулся на спинку сиденья. Когда машина тронулась, он достал мобильник и набрал номер.

– Ты знаешь, кто это говорит. Только не вешай трубку. Мне нужна от тебя услуга. А потом я исчезну. На этот раз навсегда. Обещаю.

Глава 20

Отель «Бель эйр», Стоун-кэньон-роуд, Лос-Анджелес, 18 марта, 07:12

Верити всегда завтракала за одним и тем же столиком. В дальнем левом углу под навесом, за бамбуковыми жалюзи. Достаточно близко к выходу, на случай если придет кто из знакомых, и в то же время достаточно укромно.

– Доброе утро, мисс Брюс, – приветствовал ее метрдотель Филипп с таким вычурным французским акцентом, что у нее закралось подозрение, уж не репетирует ли он его дома перед зеркалом. – Вот, пожалуйста, ваши газеты.

Он положил перед ней сложенные аккуратной стопочкой номера «Вашингтон пост» и «Файнэншл таймс», еще теплые, чуть ли не с печатной машины. Политика и деньги. Шестерни и смазка, вращающие карусель жизни даже в условиях нынешнего экономического кризиса.

– А ваш гость уже здесь.

Она сдвинула на макушку солнечные очки и бросила строгий взгляд на один из столиков. Там сидел Эрл Фолкс и с отсутствующим видом крутил пальцем мобильник на скатерти.

– Он сначала хотел занять ваше место, – возмущенным шепотом доложил Филипп. – Но я, конечно, его пересадил.

Фолксу недавно перевалило за пятьдесят, но он по-прежнему поражал патрицианской величавостью с легким налетом высокомерия. Статичный взгляд глубоко посаженных темных глаз, благородный овал лица, орлиный нос, серебристая седина, зачесанная назад. На нем были темно-синий льняной костюм, белый батник от Шарве, запонки «Картье» и его коронный галстук-бабочка.

– Верити! Ты, как всегда, бесподобна!

Улыбаясь, он поднялся, чтобы поздороваться с ней, при этом опирался на зонтик, служивший ему тростью после автомобильной аварии, случившейся несколько лет назад. Продолжая дуться, Верити не ответила и села, метрдотель расстелил салфетку у нее на коленях.

– Мюсли с обезжиренным йогуртом? – спросил он, хотя по интонациям было ясно, что ответ ему заранее известен.

– Да, Филипп, пожалуйста.

– Минеральная вода и свежезаваренный чай?

– С лимоном.

– Разумеется. А для месье? – Он повернулся к Фолксу, который, уже пересев, наблюдал за этим ритуальным словесным обменом с кривой усмешкой.

– Хорошо зажаренный тост. Черный кофе.

– Очень хорошо. – Метрдотель, пятясь задом, щелкнул пальцами одному из официантов, чтобы тот бежал на кухню.

Верити достала из сумочки серебряный портсигар авторской работы с гравировкой в виде цветочного узора и, осторожно открыв его, высыпала на пустую тарелку штук тридцать разных таблеточек. Они лежали, словно горка камешков, – всевозможные витамины и пищевые растительные добавки, разных цветов, размеров и формы.

– Верити, дорогая, ты угробишь себя, так занимаясь своим здоровьем, – сказал Фолкс, когда им принесли напитки.

Он был сыном лавочника из Балтимора, если верить завистникам и злопыхателям, которых Эрл за свою жизнь накопил немало. Но наружность и манеры никоим образом не выдавали его происхождения – напротив, благодаря четкой дикции, краткой манере выражаться и нарочитому употреблению англицизмов он напоминал Верити персонажа из романов Эдит Уортон. Только вот напрасно он не имел привычки курить – серебряная зажигалка «Данхилл» и сигарета «Собрание» весьма элегантно смотрелась бы в его тонких пальцах.

– Я имею в виду твои утренние пробежки. Во сколько тебя сегодня поднял твой тренер? В пять? В шесть? Это же никуда не годится, только торгаши встают в такую рань.

– Я пока не передумала, Эрл, и с тобой не разговариваю, – ответила она, сосредоточенно наблюдая за тем, как официант наливает ей чай и кладет туда ломтик лимона.

– Но ведь встретиться предложила ты. А я вообще-то собирался на Карибы, уже паковал вещи.

На это она ничего не ответила, только почувствовала в глубине души острый укол зависти. Фолкс, казалось, безовсяких усилий плыл по течению, несущему привыкших роскошествовать супербогачей в их извечное кругосветное плавание – в феврале он балдеет в Гштааде, в марте нежится на Багамах, в апреле оздоравливается в клинике «Ла Прери» в Монтре, в июне у него Лондон, лето он проводит в Италии, зимой мчится на распродажи в Нью-Йорк, а потом ему надо немного отдохнуть, прежде чем эта карусель завертится снова.

Верити принялась раскладывать таблетки в определенном порядке, в каком она привыкла их принимать, хотя давно уже не помнила, каким принципом руководствовалась, когда этот порядок заводила. Разложив снадобья как полагается, она принялась молча глотать их, запивая водой и вскидывая голову.

– Ну все, ты победила! – сказал Фолкс, картинно вскинув вверх руки в знак признания своего поражения. – Ну что мне сделать, скажи? Извиниться? Облачиться во власяницу или проползти на коленях по виа Долороса?

– Всего этого было бы мало. – Она гневно сверкнула на него глазами.

– Даже если бы я принес дары? – Он развернул салфетку и показал ей три фрагмента античной вазы, аккуратно разложенные так, чтобы было видно: они идеально подходят друг другу. – Вот, для твоей коллекции. Последние недостающие фрагменты чашевидного кратера Финтиаса. – Он улыбнулся. – В нашей профессии терпение не добродетель, а жизненная необходимость.

– A-а, те самые фрагменты, за которые, если мне не изменяет память, ты запрашивал сто тысяч в прошлом году, – ядовито подметила Верити. – Что это ты – расщедрился или вину хочешь загладить?

– Имей я совесть, я бы не смог заниматься этим бизнесом, – с улыбкой сказал он, хотя по тону чувствовалось, что в словах его была только доля шутки. – Давай назовем это примирительным подношением.

– Ты хотя бы понимаешь, в какую неловкую ситуацию меня поставил?

– А по-моему, у тебя нет ни малейших оснований испытывать в чем-либо неловкость.

– Ты расскажи это Тьерри Норману и сэру Джону Сайксу. Они считают, что я заплатила тебе десять миллионов долларов за предмет, которому мягкое название «аномальный», а если пожестче, то «pastiche» [8]8
  Пародия, подражание (фр.)


[Закрыть].

– Пастиш? – возмутился Фолкс. – А про результаты лабораторного анализа ты им говорила? Они хоть знают, что подделать такое окаменение невозможно?

– Когда дошло до этих объяснений, меня уже никто не слушал.

– То есть не хотели слушать, – поправил он. – Верити, дорогая, неужели ты не видишь, что они просто завидуют? Завидуют твоему успеху. Завидуют, потому что от них во время кризиса разбежались все дарители, а ваш музей эта благодать не покинула. Шутка ли сказать – на три миллиарда долларов пожертвований!

– Знаешь, мне иногда кажется, что это не благодать, а форменное проклятие, – угрюмо заметила Верити. – Знаешь, сколько налогов мы с них платим? Сто двадцать семь миллионов долларов в год! А возни сколько, знаешь?

– Не знаю, могу только догадываться. – Фолкс сочувственно покачал головой. – Вот потому-то я и считаю этого куроса весьма умным приобретением. Неужели ты думаешь, Метрополитен не подсуетился бы, будь у него хотя бы половина такого шанса? Просто ты опередила их.

– Вообще-то да, у Вивьен Фойл тесные связи с Метом, – согласилась Верити, вспомнив, как знаменитая искусствоведша буквально добила ее, повернув ножичек в ране. – А ведь она всегда не любила меня.

– И проблема вовсе не в этом куросе, – продолжал гнуть свое Фолкс сладким баритоном телевизионного проповедника. – Проблема в нежелании людей принять другую точку зрения, согласиться с тем, что старые каноны подкачали и требуют пересмотра. Да они спасибо тебе должны сказать за то, что ты раскрыла им глаза, просветила их, так сказать, расширила их кругозор. А они, неблагодарные, все норовят укусить тебя побольнее, опорочить – как в свое время церковь поступила с Галилеем.

Верити согласно кивала – ей очень нравилось видеть себя в образе академического революционера-новатора, бунтаря-одиночки, которому «старая гвардия» во что бы то ни стало пыталась заткнуть рот. Жаль только, что записаться в мученицы она не могла – ни время не позволяло, ни характер, ни образ жизни.

– Тут я с тобой согласна. Если бы я этого не сделала, то курос сейчас ехал бы в Женеву. Но какой моральный урон они мне нанесли! Как теперь отмоешься? Даже если они не правы, на то, чтобы признать это, им понадобятся годы. А пока директор избегает смотреть мне в глаза, попечители требуют повторного анализа, «Нью-Йорк таймс» грозится публикацией к выходным. Так вот я и думаю: а вдруг выявится что-нибудь еще?

– А что может выявиться? – В голосе Фолкса появились жесткие нотки. – Разве что кто-то откроет рот и начнет говорить? Но ведь никто не собирается открывать рот и говорить, правда же, Верити?

Прозвучало это в форме вопроса, но по сути являлось откровенной инструкцией. А то и предупреждением.

– С какой стати я буду рисковать всем, чего мы вместе достигли? – поспешила уверить его Верити.

– Действительно, с какой стати? – проговорил он, сверля ее немигающим взглядом. – Вот только другие… э-э… Ох, не люблю я, когда меня разочаровывают.

В голосе его звучали ледяные нотки, и, глотая свои витаминки, Верити пожалела, что не прихватила с собой успокоительного. Правда, почти мгновенно лицо Фолкса расплылось в самой что ни на есть теплой улыбке.

– В любом случае давай не будем беспокоиться об этом сейчас. Я понимаю, что ты расстроена, и хочу как-то возместить тебе моральный ущерб. Что ты делаешь завтра?

– Завтра? – Она нахмурилась. – Завтра я буду в Мадриде. Посол США устраивает двухдневный культурный обмен. Мы вылетаем сегодня днем. А что?

– Просто я хотел показать тебе кое-что. – Фолкс вытащил из кармана полароидный фотоснимок и протянул ей. – Я думал, может, ты сгоняешь в Женеву.

– Неужели ты думаешь, что после вчерашнего директор позволит мне купить у тебя еще что-нибудь? – сказала она, беря у него из рук фото и пожимая плечами.

– Придется. Оформим как пожертвование.

Верити глянула на фото и едва не лишилась дара речи.

– Да это же… – Она не сумела вымолвить больше ни слова, потому что во рту пересохло, руки задрожали, в груди встал ком.

– Спросишь, подлинный ли? На сто процентов, – уверил он. – Я видел его собственными глазами. Без вопросов.

– Но как же…

– Знаю. – Он одарил ее ослепительной улыбкой. – Правда, хорош?

– А автор?

– Ой, Верити, подумай сама – четыреста пятидесятый год до нашей эры! Неужели не догадываешься?

Она притихла, не в силах оторвать глаз от снимка.

– И где он сейчас?

– Едет ко мне.

– А источник?

– Частная ливанская коллекция с тысяча восемьсот девяностых годов. Все необходимые документы у меня имеются.

Верити молча положила фотографию на стол, глотнула воды и вперила в Фолкса жадный взгляд.

– Я должна это увидеть.