Текст книги "Женевский обман"

Автор книги: Джеймс Твайнинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Глава 41

Отель «Ритц», Мадрид, Испания, 19 марта, 09:48

– А, это вы?

Директор Бери изменился влице, не в силах скрыть разочарование то ли от удивления, то ли от раздражения. Определить, от чего именно, было сложно.

– Да, сэр, я. – Верити Брюс кивнула, сделав вид, что не заметила этих эмоций.

Он выжидательно молчал, словно надеясь, а вдруг она вспомнит, что ей срочно куда-то нужно или что она ошиблась дверью. Но она ничего такого не сказала, только теребила свой серебряный медальон, рассчитывая тем самым привлечь его внимание к скульптурным изгибам ее роскошной груди.

– Н-да… э-э… – Бери нервно кашлянул, перевел глаза в пол, потом куда-то в стену повыше ее головы, после чего сказал: – Ну так проходите!

Утверждать, что он нарочито избегал ее после той истории с куросом, было бы слишком большим преувеличением. Ведь не далее как вчера они вместе обедали в компании какого-то чиновника из мэрии, сидели рядом в салоне первого класса во время перелета сюда и вместе были приглашены на сегодняшний официальный завтрак в посольстве. Но сказать, что он избегал оставаться с ней наедине, означало бы попасть в самую точку. Он отчаянно искал способы отвязаться от нее – выдумал причину уйти со вчерашнего обеда пораньше, чтобы не ехать с ней вместе в такси обратно до музея; нарочно опоздал сегодня на завтрак, чтобы не попасться в ее лапы за кексами и апельсиновым соком. Поэтому она и отловила его в гостиничном номере – знала, что здесь он будет один и уж никак не отвертится.

Бери подошел к письменному столу, тем самым предлагая ей занять место напротив в одном из кресел. Этот его трюк был ей хорошо знаком. Жалкие потуги завладеть психологическим преимуществом в разговоре – не иначе как набрался знаний на каких-нибудь курсах повышения самооценки.

– Ничего, я постою, если не возражаете, – сказала она, с удовольствием отметив про себя промелькнувшую на его лице тревогу.

– И то верно. – Он вскочил, явно не желая быть выбитым из колеи. – И так работа сидячая.

– Доминик, я подумала, что нам пора поговорить. Поговорить наедине.

– Да-да, конечно! – Бери вдруг оживился, как это бывает с теми, кто очень хочет разорвать отношения с партнером, но не находит в себе мужества завести неприятный разговор первым. У него вырвался нервный смешок, и он предложил: – Чего-нибудь выпить?

Предложил он это, похоже, не столько ей, сколько себе. Покачав головой, она удивленно изогнула брови:

– А не рановато ли?

– В Европе это принято, – поспешил заметить он. – В Риме там, ну и вообще…

Потом снова наступила неловкая, натянутая пауза, пока он наливал себе скотч со льдом, и было отчетливо слышно, как звякало горлышко бутылки о край стакана – так у него дрожали руки.

– Ваше здоровье! – проговорил он с преувеличенной живостью.

– Я хотела поговорить о том дне… – начала она.

– О, это было так неприятно, – незамедлительно согласился он, наливая себе новую порцию вслед за только что опрокинутой. – Все эти люди… все эти вопросы… – Он торопливо выпил. – Так неприятно, и так мне все это не нравится, знаете ли.

– Курос подлинный, – поспешила заявить она. – Вы же видели результаты экспертизы.

– Видеть-то видел.

– Просто иногда людям лете подвергнуть нас нападкам, нежели признать, что их закоснелый взгляд на эволюцию древнегреческой скульптуры может быть ошибочным, – сказала она, перефразируя гораздо более красноречивые доводы Фолкса.

– Да это я понимаю. – Бери устало сел, похоже, начисто забыв о своих излюбленных психологических игрищах. – Но попечители… – Он произнес это слово так, словно речь шла о какой-то уличной шайке, надругавшейся над его автомобилем. – Они ведь нервничают.

– Создание такой коллекции, как наша, – дело, не лишенное риска, – сухо заметила она. – Это не только светские приемы, но еще и всевозможные трения.

– Да, мир искусства им вряд ли понятен, – согласился он. – Они понятия не имеют о том, что это такое – уметь угнаться за европейцами.

– Эти люди не чувствуют почвы под ногами, – кивнула она. – Она уходит у них из-под ног, и они тащат нас за собой.

Бери только пожал плечами и выдавил слабую улыбку, но не возразил ей, как она отметила про себя. Не возразил и лишь прибавил:

– Просто они хотят, проснувшись утром, увидеть хорошие заголовки в газетах.

– Тогда у меня есть для них одна вещь, – уловив подходящий момент, вставила Верити. – Уникальная вещь. Происхождение безукоризненное. Утром я вылетаю в Женеву, чтобы увидеть ее собственными глазами.

– Верити… – Бери снова встал из-за стола, словно спохватившись и желая восполнить утраченное психологическое равновесие. – Я вынужден вам сказать, что должно пройти какое-то время, прежде чем попечители или даже я… ну, в общем…

Она не дала ему договорить и вручила полароидный снимок, полученный от Фолкса. Бери тяжело опустился обратно в кресло, лицо его побледнело.

– Да это же…

– Невозможно? Погодите, я сейчас назову вам имя ваятеля.

Глава 42

Пьяцца дель Колледжо Романо, Рим, 19 марта, 10:49

Это была любимая художественная галерея Аурелио Эко. Другие, по его мнению, ни в какое сравнение с ней не шли, проигрывая в самом главном. Конечно, Капитолийский музей богаче, Ватиканские музеи вместительнее, галерея Боргезе гораздо красивее. Но у них один недостаток – все они скроены из разрозненных коллекций, и эти грубые швы слишком заметны посвященному глазу.

А коллекция Дориа-Памфили веками собиралась усилиями и стараниями одной семьи. Благодаря этому, считал Аурелио, коллекция эта была наделена некой целостностью и неким общим замыслом, не обрывавшимся, словно золотая нить, на протяжении веков. Она, как бережно хранимый священный огонь, передавалась от одного поколения к другому. И даже в наши дни старинная семья, владевшая этими баснословными бесценными богатствами, все так же жила во дворце под одной крышей с собранными сокровищами. И в этом, по мнению Аурелио, заключалось особое очарование, позволявшее ощутить неразрывную связь времен – прошлого, настоящего и будущего.

На ступеньках перед входом он замешкался и, вроде как затягивая потуже шарф, украдкой глянул через плечо. Люди Галло даже не пытались скрывать, что следят за ним, – двое в машине припарковались там, где он вылез из такси, и теперь тоже шли к галерее. Что бы они там ни говорили, а чувствовал он себя как заключенный, а не как человек, которого хотят защитить. В душе махнув на них рукой, он взялся за ручку двери и потянул ее на себя.

– Buon giorno, professore, – поздоровался с ним обрадованный охранник.

Аурелио, как обычно, явился раньше – любил оставить себе немного времени, чтобы проверить зал и еще раз просмотреть свои записи. И вот что забавно – даже в преклонные годы, после стольких лет и прочитанных лекций, он по-прежнему так же волновался. Конечно, это был вопрос преподавательской репутации, вещи нежной и хрупкой, как тончайший фарфор, способной разбиться в один неловкий момент после долгих лет бережного хранения. И тогда, даже если вы соберете осколки и склеите их, трещины все равно будут видны.

– Много народу сегодня будет?

– Толкование археологических находок, обнаруженных при раскопках этрусского мостового сооружения в Сан-Джовенале, – проговорил Аурелио, дословно передавая название своей лекции.

– Иными словами, придется мне, как обычно, выгонять людей силком! – Охранник расхохотался над собственной шуткой вслед удаляющемуся профессору.

Единственной вещью, не нравившейся здесь Аурелио, был лифт – допотопный, страшно трясущийся и грохочущий гроб, вызывавший у него прилив клаустрофобии, какой он ни разу не испытывал за долгие годы археологических раскопок. Да ладно, всего-то один этаж, подумал он, пока кабина, беспрестанно дергаясь, поднималась наверх. К тому же выбора у него все равно нет.

Выйдя из лифта, он прошел через Пуссеновский и Бархатный залы в Бальный зал, где уже были расставлены две деревянные скамьи с позолотой и красные бархатные стулья. Достаточно, чтобы рассадить человек пятьдесят, подумал он про себя с улыбкой. Будем надеяться, что публика окажется приличной.

– Вы один?

Он обернулся и увидел на пороге мужчину, который на его глазах закрыл за собой дверь и повернул в замке ключ.

– Лекция начнется только в одиннадцать, – ответил он, насторожившись.

– Ты один, Аурелио?

На пороге примыкающего танцевального зальчика стояла женщина с каменным выражением лица.

Глава 43

Галерея Дориа-Памфили, Рим, 19 марта, 10:57

– Аллегра?! – воскликнул Аурелио. – Это ты? Что ты с собой сделала?

– Сколько их там? – сурово пробасил Том по-итальянски.

– Чего сколько? – Аурелио торопливо перевел взгляд на мужчину.

– Сколько человек пасли вас до этого места?

– Двое, – растерянно пробормотал Аурелио. – По-моему, двое. Люди Галло. Они следят за мной с тех пор, как…

– С тех пор, как ты предал меня. Да? – процедила сквозь зубы Аллегра. Странное дело, но со вчерашнего дня она испытывала к Аурелио неоднозначные чувства: и грусть, и смятение, и нежелание поверить в то, что он совершил, – но сейчас как-то сама собой на первый план выступила злость.

– У нас нет на это времени, – напомнил ей Том, запирая на задвижку дверь в соседний зал. – Просто покажи ему это.

– Прости, Аллегра, прости!.. – бормотал Аурелио, умоляюще протягивая к ней руки. – Мне следовало рассказать тебе. Давно следовало рассказать тебе все.

– Ладно, перестань, – отрезала она и сунула ему в руки фотоснимок. – Лучше скажи, что это.

Он посмотрел на фотографию, потом на Аллегру, и рот его приоткрылся в изумлении.

– Она подлинная? – спросил он внезапно охрипшим голосом.

– Что это? – повторил вопрос Том.

– Похоже на греческую, – предположила Аллегра. – Я подумала, пентеликонский мрамор.

– Греческая – да, но это не мрамор. – Аурелио восхищенно качал головой глядя ей в глаза. – Это слоновая кость.

– Слоновая кость?! – воскликнула Аллегра. Теперь, когда он объяснил, это казалось таким очевидным. Очевидным и в то же время невозможным.

– Это маска с хрисоэлефантинной статуи, – продолжал объяснять Аурелио. – Скорее всего бога Аполлона. Датировать можно примерно четырехсотыми – пятисотыми годами до нашей эры. – Он помолчал, потом опять спросил: – А ты уверена, что она подлинная?

– Хрисоэлефантинная техника в Древней Греции предполагала сочетание золота со слоновой костью, – по-английски объяснила Аллегра Тому, заметив недоумение на его лице. – Такие статуи изготавливались на деревянной основе; открытые части тела покрывались пластинами из слоновой кости, а платье, волосы и доспехи – тончайшим золотым листом.

– И это что, редкость?

– Это чудо! – воскликнул Аурелио, словно забыв об их присутствии. – Таких статуй в Риме насчитывалось семьдесят четыре штуки, но все они исчезли после разграбления города варварами в четыреста десятом году нашей эры. Из оставшихся известны только два пострадавших от пожара образца, найденных в Греции, и фрагмент, хранящийся в ватиканском музее. Но находок такого размера и такого превосходно сохранившегося качества до сих пор не было обнаружено.

Все трое с тревогой посмотрели на дверь, которую кто-то шумно подергал за ручку с другой стороны.

– Нам пора, – сказал Том, забирая фотографию у профессора. – Частная половина здания еще вряд ли под наблюдением, так что мы можем уйти тем же путем, каким пришли.

– Постойте! – окликнул их Аурелио. – А вы не хотите узнать, чьей работы эта вещь?

– А ты можешь сказать прямо по фотографии? – Аллегра нахмурилась, озадаченная странными нотками в его голосе.

За дверью раздался короткий приглушенный крик, за которым последовали кулачные удары.

– Ну, по фотографии, конечно, определю не точно. Надо бы видеть саму вещь, – признался он. – Но могу предположить… Дело в том, что в наши дни известен только один скульптор той эпохи, способный создать произведение такого качества. Он же автор статуи Афины в Парфеноне и статуи Зевса в Олимпии, причисленной к Семи чудесам света.

– Фидий? – догадалась Аллегра, и от волнения у нее даже во рту пересохло. Теперь ей стало понятно, почему так побледнел Аурелио в тот момент, когда взял в руки фотографию.

– Конечно. А кто же еще? Теперь ты понимаешь, Аллегра, что это настоящее чудо?

– Пошли! – повторил Том, хватая Аллегру за руку, потому что дверь уже трясли с силой. Но Аллегра выдернула руку, намереваясь услышать ответ на еще один важный для нее вопрос.

– Почему ты сделал это, Аурелио? – спросила она. – У Галло на тебя что-то имелось?

– У Галло? Да я его имени до вчерашнего дня не слышал! – возмутился он.

– Тогда кому ты докладывал по телефону?

Наступиладолгая пауза; губы у Аурелио дрожали, словно не желая пропустить слова наружу.

– Это лига.

– Делийская лига? – воскликнула Аллегра, не веря своим ушам. Она даже не знала, что хуже – сотрудничество Аурелио с Галло, как она считала поначалу, или с этой жуткой лигой.

– Они уверяли, что не причинят тебе вреда. Сказали, что хотят только расспросить – узнать, что тебе известно, – оправдывался он. – Я хотел тебе признаться. Давно хотел. А когда ты рассказала мне про эти свинцовые диски и про убийства… Я пытался надоумить тебя, подсказать правильное направление, но испугался…

Шум за дверью неожиданно прекратился.

– Они вернутся с ключом. Пошли! – сказал Том.

Но Аллегра, не обращая на него внимания, продолжала:

– Ты должен был довериться мне! Я могла тебе помочь.

– Поздно. Двадцать, даже тридцать лет прошло, и все эти годы они тщательно записывали все, что я для них делал. Приписки, липовая оценка, подложные родословные. Мне нужны были деньги. Ты-то хоть понимаешь? Нужны были деньги на финансирование моих исследований. А кто бы еще мне заплатил? Университет? Государство? Ха!..

– Кто эти люди? – напирала Аллегра. – Назови мне имена.

– Т… там был один дилер, с которым я встречался несколько раз, – пролепетал Аурелио. – Американец по фамилии Фолкс, прилетал сюда из Женевы. Он состоит в лиге, в этом я уверен. Но всех остальных я слышал только по телефону. Поверь мне, Аллегра, я много раз хотел отвязаться от них, выйти из дела, но с годами только больше понимал, как трудно все это бросить.

– Бросить что?

– О, ты просто не понимаешь. Ты еще слишком молода. – Аурелио беспомощно всплеснул руками. – Ты просто не знаешь, что такое быть старым, не знаешь, каково заходиться в одышке, завязывая шнурки, и испытывать болезненные ощущения при каждом мочеиспускании.

– А какое отношение это имеет к…

– Мои книги, мои исследования – над чем я работал всю жизнь… Все это превратилось бы в пыль, если бы они обнародовали мою причастность к их деяниям.

– Твои книги? Книги! Ха!.. – У Аллегры вырвался горестный смешок.

– Как ты не понимаешь? – В голосе его слышалась мольба. – У меня же не было, выбора! Репутация – это все, что у меня осталось!

– Нет, – сказала она с горькой усмешкой. – У тебя еще была я.

Глава 44

Кэ дю Монблан, Женева, 19 марта, 11:16

В то утро в походке Эрла Фолкса замечалась пружинящая легкость, хотя на сердце остался небольшой налет горечи после морализаторской отповеди Дины Кэрролл. Сучка неблагодарная! Наговорила ему таких гадостей. И это после всего, что он сделал для них за долгие годы!.. По правде сказать, хорошенько поразмыслив, Фолкс был даже рад, что она дала ему от ворот поворот. От полу-дохлого Кляйна какой теперь прок? А раз так, то зачем рассыпаться перед ней в любезностях? Проще обратиться к кому-нибудь другому.

К тому же в его делах даже малая доля риска недопустима. А дела, кстати сказать, шли хорошо. Даже лучше, чем он ожидал. Его курьер успешно проскочил границу на озере Лугано, и теперь был где-то на пути к Фрипорту. Правда, в Риме события развивались более стремительно и более драматично, чем он мог предполагать. Но в этом-то и заключается прелесть итальяшек – они же, как проспиртованная бумага, готовы воспламениться от малейшей искры.

Был, конечно, еще неприятный эпизод с куросом в Музее Гетти, но на данный момент страсти, похоже, улеглись. Увидев на фото маску слоновой кости, Верити быстренько смекнула, какой куш сулит это дело, и тут же плюнула на споры вокруг статуи. Завтра к обеду она должна прибыть из Мадрида сюда.

А пока ему есть чем заняться. Нужно подготовиться к аукциону – проверить лоты, утвердить комиссионные ставки… Его машина подъехала наконец к зданию торгов «Сотбис». Фолкс подождал, пока водитель выйдет и распахнет дверцу, но потом жестом отмахнулся от него, когда в кармане зазвонил телефон. Какой-то незнакомый американский номер. Он решил взять трубку.

– Фолкс.

– Это Кицман, – раздался голос в трубке.

– Мистер Кицман… – Фолкс глянул на часы – классический «Бушерон» с рифленым стальным корпусом. – Спасибо, что перезвонили. Я и не ожидал услышать вас в столь поздний час.

– У меня же игорный бизнес, так что для меня это даже рано, – послышался ответ на другом конце.

– Мистер Кицман, я не знаю, известно ли вам…

– Да, мне известно, кто вы, – последовал предельно краткий ответ. – Личный друг Авнера Кляйна. Он говорил мне о вас.

– А мне о вас, – оживился Фолкс, подпустив в голос мурлыкающих ноток. – Очень лестно о вас отзывался. Сказал, что вы блестящий коллекционер, тонкий знаток своего дела.

– Да ладно, хватит курить фимиам. У меня для этого есть специальные люди, а уж у них-то яйца точно покруче ваших будут. Если у вас есть что предложить на продажу, так предлагайте.

– Весьма откровенно. Ладно, вот ваша выгода – семь с половиной миллионов и ваше имя в сверкающих огнях.

– Мое имя и так сверкает в неоновых огнях на всех дорожных рекламных щитах Вегаса. – Кицман раздраженно усмехнулся. – Насчет денег мне лучше поточнее.

– Семь с половиной миллионов долларов, – медленно, с расстановкой повторил Фолкс. – И никакого риска.

– А если подключить экспертов?

– Гарантия на федеральном правительственном уровне. Как вы такую оцените?

Пауза, и за ней:

– Продолжайте.

Фолкс удовлетворенно усмехнулся – внимание привлечь удалось.

– В моем личном распоряжении находится одна… вещь. Предмет огромной исторической и культурной значимости. Я хочу, чтобы вы купили его у меня без посредников за десять миллионов долларов.

– Да? А почему не за двадцать? – усмехнулся Кицман. – Чего уж там мелочиться? Мировая экономика в кризисе, но нам-то что за дело до этих пустяков!

Не обращая внимания на сарказм, Фолкс продолжал:

– Потом вы совершите акт дарения этой вещи Музею Гетти через Верити Брюс. Она оценит предмет в пятьдесят миллионов, и это его истинная цена. Там вам проведут экспертизу…

– Ага. И еще заставят заплатить семнадцать с половиной миллионов налога за благотворительный подарочек на сумму в пятьдесят миллионов, – возразил Кицман, оставив прежний шутливый тон.

– Что, за вычетом десяти миллионов, которые вы уплатите мне, принесет вам семь с половиной миллионов чистой прибыли благодаря любезности Дяди Сэма. Я уж не говорю о мощной волне пиара вокруг вашего имени, толчком для которой станет ваша щедрость, – прибавил Фолкс. – Черт возьми, да они, может, даже назовут в вашу честь какой-нибудь из своих залов!

– Колебания в оценке возможны?

– Вы Верити Брюс знаете? – спросил Фолкс.

– Я завтракал с ней пару недель назад.

– Завтра она прибывает сюда на установление подлинности вещи. Такие редкие предметы стоят вне мировых экономических катаклизмов, и сиюминутные факторы на их стоимость не влияют, так что на эту цену можете смело рассчитывать.

Кицман молчал несколько мгновений. Фолкс ждал – следующий вопрос должен был показать, насколько грамотно он разы фал свою карту.

– Когда вы хотели бы получить деньги?

Блэкджек!

– Через несколько дней. Самое большее, через неделю.

– Если Верити подтвердит подлинность, то я в игре, – сказал Кицман. – Мой телефонный номер вы уже знаете. Пусть она просто позвонит мне, когда посмотрит на вещь.

– Подождите! А вам разве не интересно узнать, что это за предмет? – спросил удивленный Фолкс.

Пауза.

– А я наварю больше, если узнаю?

– Нет, – сказал Фолкс.

– Тогда какая мне разница?

Глава 45

Виа дель Говерно Веккьо, Рим, 19 марта, 11:32

Улочки здесь были темные и узкие, дома теснились над головой, словно раскидистые деревья, целующиеся над дорожкой в старом парке. И здесь было людно – пешеходы спешили по узкому тротуару, старательно огибая редкие кучки собачьего дерьма и старуху, усердно драившую мраморное крыльцо. На проезжей части движение вообще встало – из-за грузовичка, остановившегося с доставкой у цветочного магазина. На звуки возмущенно сигналивших ему машин кое-где на балконы повысовывались люди – одни просто равнодушно глазели, другие осыпали водителя потоками брани за его эгоизм. Глянув вверх, он продемонстрировал всем недовольным неприличный жест и укатил.

Аллегра всю дорогу молчала, глядя под ноги. Том знал, что она переживает из-за предательства Аурелио и во всем винит себя. Он пытался придумать какие-нибудь слова утешения, способные как-то облегчить ее надуманное чувство вины. Пытался, но так и не смог. Не смог, потому что знал: со временем этот прилив гнева и возмущения в ее душе схлынет, обнажив скрывавшуюся под мрачными водами старую отметину утраченной дружбы. А вот его теперешние слова, какими бы правильными они ни были, не забудутся никогда. Уж он-то по своему горькому опыту знал, что такое предательство, и жил со страхом оказаться преданным.

– А какие еще работы Фидия известны? – спросил он, посторонившись и пропуская женщину со сворой из пяти мелких тявкающих собачонок на поводках.

– Ему приписывается авторство статуи Афины, хранящейся в Школе изящных искусств в Париже, – ответила Аллегра, не поднимая головы. – Есть также чаша с его именем, найденная на раскопках развалин мастерской в Олимпии, где он создавал свою знаменитую статую Зевса.

– Но масок не было?

– Нет. – Она покачала головой. – Если Аурелио не ошибся, то этой маске нет цены.

– У каждой вещи есть цена. – Том улыбнулся. – Надо только найти того, кто готов ее заплатить.

– Возможно, Кавалли как раз этим и занимался в ту ночь, когда его убили, – сказала Аллегра, поморщившись от грохота проезжавшей мимо старой «веспы», от которого даже задребезжали стекла в окнах окрестных домов. – Может, встречался с таким покупателем. Ну или с тем, кого он считал покупателем.

– Ну да, тогда можно объяснить, почему у него при себе была фотография, – согласился Том. – И почему он спрятал ее, когда понял, что им на самом деле нужно.

– Но непонятно пока, где он взял эту маску. – Аллегра вдруг остановилась, нахмурившись, когда увидела, что они вышли к мосту Святого Ангела. – Что мы здесь делаем?

– Разве не здесь убили Кавалли? – спросил Том.

– Да, здесь, но…

– Вот я и подумал, что не мешало бы нам взглянуть на это место.

Пешеходы сновали по отполированной временем булыжной кладке моста, а лица и руки каменных ангелов, выстроившихся в ряд вдоль парапета и словно оживших на солнышке, казалось, так и манили Тома с Аллегрой. После давящих объятий тесных темных улочек здешний простор вызывал ощущение облегчения.

– А где его нашли? – спросил Том.

– Прямо в реке. Его повесили на одной из статуй.

– То есть он убит в день гибели Цезаря, а следом за ним и Риччи на месте убийства Цезаря, – задумчиво проговорил Том.

– Смерть Риччи и Ардженто была обставлена как инсценировка сюжетов полотен Караваджо. – Аллегра раздраженно кивнула. – Мы же все это уже обмусолили.

– Да, конечно. – Том пожал плечами. – Простоя о том, как тщательно все было подгадано. И время, и место, и положение мертвых тел, и заметная связь с предыдущим убийством. Такое впечатление… что это не просто убийства.

– А что же тогда?

Том ответил не сразу. Вдалеке величественно возвышался купол собора Святого Петра, огромный и незыблемый. Над ним серой пеленой, трепещущей на ветру, описывала круги стая голубей.

– Послания, например. Такой своеобразный разговор.

– Если так, то разговор начали с Кавалли, – задумчиво прищурившись, проговорила Аллегра.

– Совершенно верно. И тогда вопрос: зачем убивать его именно здесь? Почему они выбрали этот мост? Какие-то были же у них соображения?

Аллегра сосредоточенно молчала, потом проговорила:

– Этот мост был построен для того, чтобы можно было добраться из города до мавзолея Адриана. Потом он превратился в дорогу для паломников, приходивших поклониться святому Петру. А в шестнадцатом-семнадцатом веках здесь вывешивали на всеобщее обозрение тела казненных преступников. Как предупреждение.

– Предупреждение для кого? – спросил Том. – И вообще – что означают эти статуи?

– Их заказал Бернини папа Климент Девятый. Каждый ангел держит какой-нибудь предмет, связанный со страстями Господними. Веревка, которой удавили Кавалли, была привязана к ангелу с крестом.

– И вслед за этим – распятый вниз головой Риччи и труп Ардженто в храме. – Том прищелкнул пальцами, когда два крохотных кусочка пазла вдруг легли на место.

– И это не первый случай! – возбужденно продолжала Аллегра, осененная новой мыслью. – Кавалли был не первым, кого убили на этом месте.

– То есть?

– В тысяча пятьсот девяносто девятом году аристократку Беатриче Ченчи предали пытке и казнили на мосту Святого Ангела, – объяснила Аллегра. – Это была одна из самых громких публичных казней в Риме.

– А за что ее? Что она совершила?

– Убила отца.

Том задумчиво кивнул, вспомнив погром в доме Кавалли.

– Отцеубийство. Измена. Очень может быть. Может, Кавалли предал лигу и ему устроили наказание? – Он шумно выдохнул и, пожав плечами, прибавил: – По-моему, мы в правильном направлении соображаем. Давай-ка позвоним Арчи – он, наверное, уже приземлился.

Они направились к концу моста, и Том, достав из кармана телефон, решил подгадать, когда движение на проезжей части станет потише. Но в последний момент с ними поравнялась и остановилась огромная бронированная грузовая фура. Из нее выпрыгнули двое с обрезами, получившими у сицилийской мафии название «люпара» – самое распространенное оружие классической вендетты.

В толпе вскрикнула женщина, и Том услышал за спиной шарканье ног бросившихся врассыпную прохожих.

– А ну залазьте! – приказал один из боевиков.