Текст книги "Женевский обман"

Автор книги: Джеймс Твайнинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Глава 3

Арлингтонское национальное кладбище, Вашингтон, федеральный округ Колумбия, 17 марта, 11:46

– А вы уверены? – Спецагент Брайан Стоукс вышел следом за ней из машины, в тоне его звучало явное недоверие.

– Абсолютно. – Дженнифер Брауни решительно кивнула, дивясь собственной уверенности, не отрывая глаз от спешащего к ним Тома. Даже издалека она заметила, что его каштановые волосы порядком намокли и что он, похоже, очень рад ее видеть – и улыбается, и рукой машет.

– Так вас связывают какие-то дела? – Стоукс прижал зонтик подбородком к плечу и открыл картонную папку. Среднего роста, фунтов ста семидесяти весом, широкий плоский лоб изборожден морщинами, бледные губы стиснуты в озабоченную гримасу – не иначе как родился таким угрюмым, подумала Дженнифер. Лет ему было сорок с небольшим, одет в строгий угольно-черный костюм, галстук, тоже черный, съехал набок, обнаружив отсутствие верхней пуговицы на рубашке.

– Никаких дел, – поспешила уверить она и отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

– Тогда откуда вы его знаете?

– Так, пара совместных расследований, вот и все.

Том пробирался к ним, лавируя между могилами, словно яхта по штормовому морю. Уже не в первый раз Дженнифер отметила про себя, что, несмотря на высокий рост и атлетическое сложение, в его манере двигаться было что-то кошачье – изящная плавность в сочетании с пружинистой уверенной силой.

– Говорят, он работал в управлении.

– Сенатор Дюваль состоял в сенатском комитете по делам разведки и дал ему рекомендации, – объяснила Дженнифер, продумывая каждое слово. Директор ФБР Джек Грин в свое время дал ясно понять, что обстоятельства зачисления Тома в ЦРУ и его ухода из управления имеют статус высшей секретности. Кирк сначала работал в группе внедрения в отделе по борьбе с промышленным шпионажем, а когда пять лет спустя отдел закрыли, ушел на вольные хлеба, стал работать сам на себя, но занялся уже не промышленными разработками и секретными пленками, а живописью и ювелиркой.

– И что, хорошо у него получается?

– Лучше всех в этой области. Так по крайней мере говорят.

– А этот парень, который с ним?

– Арчи Коннолли. Его бывший информатор. Теперь деловой партнер и лучший друг, если учесть, что Кирк не имеет привычки заводить друзей.

Стоукс снова заглянул в папку. Идея приехать сюда, конечно же, принадлежала Дженнифер. Это она вычислила Тома и еще в аэропорту Даллеса догадалась, куда он направится. А теперь вот удивлялась сама себе, этому возбуждению, с каким предвкушала встречу, – ведь почти целый год не виделись. К радости, правда, примешивалось волнение, которому она не находила объяснения. Затруднялась найти или просто не хотела. Без объяснений как-то легче.

– То есть встали на честный путь? – В голосе Стоукса проскользнули насмешливые нотки.

– Не думаю, что такой человек, как Том, может избрать честный путь, – размышляла вслух Дженнифер. – Я имею в виду, честный в нашем с вами понимании. Вся проблема в том, что слишком многие из тех, с кем ему приходится сталкиваться, проворачивают черные делишки, прикрываясь маской благопристойности и честности. Так что эти ярлыки – «честный», «нечестный» – не для него. Он просто делает то, что считает правильным.

– А вы в этом уверены? – снова взялся за свое Стоукс, у которого слова Дженнифер всколыхнули недавние сомнения.

Она не стала отвечать – сочла, что молчание убедит его больше, и шагнула навстречу Тому, который уже почти взобрался на пригорок. Но Том радоваться не спешил – стрельнул глазами на Стоукса, потом на нее. Его, конечно, удивило, что она пришла не одна.

– Спецагент Брауни. – Сухо кивнув, Том пожал ей руку, решив с обезьянничать и поздороваться также высокопарно. Выглядел он гораздо лучше, чем при их прошлой встрече, – лицо не такое бледное, синий цвет глаз глубже и взгляд живее.

– Знакомьтесь, это спецагент Стоукс.

Том кивнул Стоуксу. Тот буркнул что-то невнятное в ответ и торопливо оглянулся через плечо, словно боялся, что его заметят в обществе этого человека.

– Пришли выразить соболезнования?

– Нам требуется помощь в одном деле, – неуверенно начала Дженнифер.

– То есть хотите сказать, это не совпадение?

В его ироничном тоне она все-таки уловила какое-то напряжение. Возможно, досаду – из-за того, что она явилась сюда не по зову сердца, а исключительно по делу. А может, ей просто померещилось – из-за чувства неловкости, которое она сама испытывала.

– Мне нужна твоя помощь, – сказала она.

Он уже не улыбался.

– По какой проблеме?

– Может, сядем в машину?.. – Она открыла заднюю дверцу, но Том не шевельнулся. – Мне нужно кое-что тебе показать. Это займет всего несколько минут.

Том колебался, потом пожал плечами и сел с Дженнифер на заднее сиденье. Стоукс сел вперед, за руль.

– Вот. Узнаешь?

Она протянула ему фотографию в полиэтиленовом пакетике для вещдоков. Том разгладил пакетик, чтобы лучше разглядеть фотографию. На ней была изображена сцена Рождества – измученная родами Дева Мария, положив руки на живот, устало смотрит на младенца Христа, лежащего перед ней на соломе, а над ней фигура ангела. И как-то очень нетипично для таких сюжетов – взлохмаченный юнец, изображенный спиной к зрителю, ногой касается Младенца, его лицо обращено к престарелому Иосифу, жест и поза выражают недоверие.

Том оторвался от фотографии и загадочно усмехнулся. Между тем непогода разыгралась вконец, по крыше и лобовому стеклу забарабанил дождь, вскоре переросший в настоящий ливень.

– Где ты это взяла?

– Нет, вы узнаете? – повторил вопрос Стоукс, хотя Дженнифер и так уже по лицу Тома догадалась, что он прекрасно понял, о чем идет речь.

– Караваджо. «Рождество со святым Лаврентием и святым Франциском», – сказал Том, ткнув пальцем на двух других персонажей, устремивших на младенца благоговейные взоры. – Написано в тысяча шестьсот девятом году для часовни Сан-Лоренцо в Палермо, Сицилия. Полотно считается пропавшим с тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Где вы его нашли? – Теперь настала его очередь задать вопрос.

Дженнифер посмотрела на Стоукса – подавленный вздох и легкое пожатие плеч были ей знаком продолжать.

– Агент Стоукс из нашего отделения в Вегасе. Неделю назад ему позвонил Майрон Кицман.

– Владелец казино? – удивился Том.

– Это фото пришло ему по почте.

– На письме был почтовый штемпель Нью-Йорка, – прибавил Стоукс. – Мы проверили конверт на пальчики и ДНК. Ничего не нашли, там все было чисто.

– На обороте фото указан номер мобильника, – продолжала Дженнифер. Том перевернул пакетик, чтобы увидеть номер. – Когда Кицман позвонил по этому номеру, автоответчик зачитал ему сообщение. Зачитал всего один раз, и связь оборвалась.

Стекла в машине начали запотевать. Стоукс включил мотор и обогреватель, и все трое сразу почувствовали дуновение теплого ветерка.

– Что за сообщение?

– Кицман утверждает, что предложение было простым и незатейливым. Полотно за двадцать миллионов долларов. И какой-то другой телефонный номер, по которому он мог связаться, если предложение его заинтересует.

– Перед тем как звонить, Кицман связался с нами, – продолжал излагать Стоукс. – Мы прослушали звонок. Это было еще одно сообщение, где перечислялись условия сделки: в каких купюрах должен быть нал, как должен быть упакован, а также подробности и условия самой встречи.

– А потом вам позвонили, да? – Том повернулся к Дженнифер.

– В списке ФБР Караваджо стоит в первой десятке самых разыскиваемых полотен, поэтому, конечно, они позвонили нам, – объяснила Дженнифер. – Я бросила дело, которое вела, приехала сюда и в аэропорту Даллеса увидела твое имя на плакате для встречающих…

– И подумала, что я мог бы помочь вам провернуть этот обмен?

– Черт! А как вы?.. – Стоукс окинул его подозрительным взглядом.

– Да потому что вы еще никогда не занимались такими делами, – объяснил, пожимая плечами, Том. – Потому что вы не дураки и прекрасно понимаете, что эти люди не станут действовать по вашим схемам. А я… я могу заметить то, чего не заметите вы.

Стоукс и Дженнифер переглянулись и рассмеялись.

– Как хорошо сами все объяснили, – сказал Стоукс, снисходительно усмехаясь.

– На какое время намечена сделка?

– Сегодня вечером в Вегасе. Вестибюль «Амальфи».

– Заведение Кицмана?

– Ага. – Стоукс кивнул.

– Умно придумано. Народу полно. У всех на виду. Масса ходов прикрытия, множество путей для бегства.

– Так ты возьмешься за это? – с надеждой спросила Дженнифер.

В стекло машины постучали. Том опустил его, в окошко заглянул Арчи, вода ручьями стекала с его зонта.

– Уютно устроились! – заметил он, криво усмехнувшись. – Не помешал, а?

– По-моему, вы еще не знакомы, – сказал Том, откинувшись на спинку сиденья, чтобы Дженнифер могла поздороваться с Арчи за руку.

– Да толком-то нет. – Она улыбнулась.

– И что же вам понадобилось от моего парня на этот раз? – поинтересовался Арчи, пристально глядя на нее.

– Отыскалось «Рождество» Караваджо, – ответил за нее Том. – Вот, хотят, чтобы я полетел с ними в Вегас и помог провернуть обмен.

– Ну, это понятно. Какова цена вопроса?

Том испытующе посмотрел на Дженнифер, потом на Стоукса. Тот жалобно пожал плечами.

– Сдается мне, обычный гонорар, – сказал Том с улыбкой. – Шикарно устроились.

– Ну и пошли их тогда подальше, – фыркнул Арчи. – Мы же с тобой завтра вечером встречаемся в Цюрихе с человеком. Уж он-то выведет нас на настоящего клиента. На такого, который платит, не задает вопросов, не подозревает и не ловит тебя на слове каждые пять секунд. – И он смерил Дженнифер и Стоукса укоризненным взглядом.

Том согласно кивнул. В Цюрихе их действительно ждал человек – бывший полицейский, а ныне антиквар, который нуждался в их помощи. Им предстояло вернуть четыре полотна, тянувших на сто восемьдесят миллионов долларов по оценкам за прошлый месяц. В словах Арчи, конечно, был резон.

– Знаю.

Пауза. Том повернулся к Дженнифер.

– Если я откажусь, кто пойдет на встречу?

– Я, надо полагать, – ответила она, пожав плечами. – По крайней мере так планировалось, пока на горизонте случайно не появился ты.

Том долго молчал – посмотрел сначала на Дженнифер, потом на Стоукса, йотом на Арчи.

– Мы можем встретиться с тобой завтра в Цюрихе.

– Том, я тебя умоляю! – запротестовал Арчи. – Хотя чего это я? Мне-то, собственно, какое дело?

– Всего один вечер, – успокоил его Том. – Разговоров больше.

– Ладно, – со вздохом согласился Арчи. – Но мы забыли про Хьюсона.

И Арчи махнул рукой вниз, где у подножия склона маячила одинокая фигура, которая – издалека было видно – с нетерпением ждала их возвращения.

– Нет, все-таки прикольный чувак, что ни говори.

– Ждал он со своим делом, подождет еще денек, – сказал Том, пожав плечами, и с облегчением откинулся на спинку сиденья.

Глава 4

Ларго ди Торре Аргентина, Рим, 17 марта, 18:06

Очень смутно, с трудом Аллегра различила один из мужских голосов. Судмедэксперта, как она догадалась.

– Причина смерти? Ну, это только после вскрытия. Навскидку могу сказать только, что отек мозга. Человек висит вверх ногами, сердце продолжает качать кровь через артерии, и мозг под тяжестью переполняется кровью. Кровоток находит выход через капилляры, что вызывает головную боль, далее следует постепенная потеря сознания и в конечном счете смерть. Смерть от удушья – по той причине, что кислород больше не поступает в мозг. В общем, жуткая кончина.

– И сколько он здесь проторчал? – спросил еще один голос. По его непререкаемой суровости Аллегра йоняла, что это и есть Галло.

– Целый день. Может, даже больше. Ночью было холодно, а холод замедляет процесс разложения.

– И что, до сих пор его никто здесь не нашел? – пробурчал Галло. В голосе его звучали злость и недоверие. И едва заметный южный акцент, над искоренением которого, похоже, работали годами. А как иначе? В Риме, если желаешь продвинуться, козыряй чем хочешь, только не своими провинциальными корнями.

– Выходные. Никто не работает, – объяснил Сальваторе, вроде как извиняясь. – И с улицы не видно.

– Жуткая смерть, – повторил судмедэксперт, качая головой. – Долгая, мучительная. До последнего момента он слышал шаги людей на улице, шум машин и не мог пошевельнуться и позвать на помощь.

– Да мне плевать, как сдох этот ублюдок! – воскликнул Галло. – Не забывайте, кем он был и на кого работал. Мне интересно только, кто его убил, почему именно здесь и почему именно таким образом. Только не надо говорить, что это дело рук сатаниста, которому не спится по ночам.

– На самом деле, полковник, это сделал не сатанист, а христианин, – предварительно кашлянув, вмешалась в разговор Аллегра.

– Что-о? – Галло оглянулся и смерил ее с ног до головы презрительным взглядом.

Крепыш ростом футов шесть, рожа увесистая, загорелая, с ухоженной щетиной. Лет сорока пяти или около того, одет в форму полковника финансовой полиции, волосы с проседью до плеч, то и дело спадают на глаза и нуждаются в постоянном «разгоне». Очки без оправы с пластиковыми дужками. Поправлял он их на носу каждую минуту – судя по всему, прописаны они были совсем недавно и доставляли хозяину массу хлопот, хотя тот и пытался делать вид, что очки ему совсем не мешают.

– Перевернутое распятие, – продолжала Аллегра, не обращая внимания на испуг, отразившийся на лице Сальваторе. – Это из «Деяний Петра».

– Какие еще «Деяния Петра»? Такого раздела нет в Библии! – сердито заметил Галло.

– Конечно, нет. Потому чтоони описаны в апокрифах – текстах., исключенных из Библии церковью, – невозмутимо ответила Аллегра. – Согласно этим текстам, когда римляне приговорили Петра к смерти, он попросил, чтобы его распяли вниз головой – дабы не послужить подражанием пути Христову.

Галло промолчал, только прищурился и откинул волосы назад.

– Ну спасибо, голубушка, за воскресную проповедь…

– Не голубушка – лейтенант Дамико.

– Специалист по древностям, которого вы вызвали, полковник, – поспешил объяснить Сальваторе.

– Так вы из университета? – Прозвучало это скорее как вызов, нежели как вопрос.

– Да, я читала лекции по искусству Древнего мира в «Ла Сапиенса».

– Читала?! – Возмущенный тон и убийственный взгляд в сторону Сальваторе.

– В университете меня отправили в музей виллы Джулия. Там один из экспертов мне ее порекомендовал, – объяснил Сальваторе.

– Сейчас я работаю в ОХН, – поспешила прибавить Аллегра, дав сокращенное название отдела по охране художественного наследия – специального отдела полиции, занимающегося защитой и возвратом украденных художественных ценностей. Галло снова смерил ее испытующим взглядом с ног до головы и пожал плечами.

– Ну, значит, придется поработать по специальности, – изрек начальник, к величайшему облегчению Сальваторе. – Надо полагать, вам известно, кто я такой?

Она кивнула, хотя ее так и подмывало сказать «нет» – ради того только, чтобы увидеть выражение его лица. Словно не замечая еще двух мужчин, Галло ткнул пальцем в своего ближайшего соседа:

– Это доктор Джованни Ла Фабро, судмедэксперт. А это у нас, вернее, был у нас, Адриано Риччи. Боевик. Работал на семью Де Лука.

Аллегра кивнула. Теперь хотя бы стало ясно, что здесь делает ОБОП. Считалось, что семья Де Лука контролирует деятельность одной из самых крутых римских организованных преступных группировок – «Банды делла Мальяна». Галло, видимо, усматривал в деле их след.

Отступив на шаг, он махнул рукой в сторону трупа – представил, так сказать. Даже мертвый Риччи показался Аллегре парнем жирноватым. Голый по пояс, на левом плече татуировка футбольного клуба «Лацио», но все-таки в брюках от костюма в полоску, хотя штанины задрались почти до колен. Запястья и лодыжки кровоточили, исцарапанные проволокой, которой тело было примотано к кресту.

– Зачем же меня вызвали? – внутренне содрогнувшись, спросила Аллегра, в упор глядя на Галло.

– А вот зачем. – Он подвел ее к телу и фонариком осветил лицо трупа.

Она не сразу поняла, на что именно он указывает – до такой степени поразили ее выпученные, налитые кровью глаза Риччи и тускло-багровая кожа с мраморным оттенком, – но потом благодаря лучу фонарика разглядела. Какой-то темный округлый предмет во рту у Риччи.

– Что это? – спросила Аллегра, от недоумения переходя на шепот.

– А вот как раз это вы и должны мне сказать, – отрезал Галло.

– Тогда дайте-ка я взгляну.

Галло выставил веером пальцы, и Ла Фабро вложил в них пинцет. К удивлению и ужасу Аллегры, полковник извлек изо рта трупа непонятный предмет. Извлек, словно драгоценный камень изо лба древнеиндийской статуи, и с выражением омерзения на лице аккуратно поместил его в пакетик для вещдоков.

– Ну вот, теперь шевелите мозгами.

– Я думаю, это какая-то древняя монета, – оживившись, предположил Сальваторе, заглядывая Аллегре через плечо. – Тут, кажется, какие-то знаки отчеканены.

– Древние римляне вкладывали в рот мертвецам бронзовые монеты – символическая плата Харону за перевоз душ через Стикс в подземный мир, – объяснила Аллегра. – Но по-моему, это не то.

– Почему?

– А вы посмотрите. Это же свинец. Слишком мягкий металл для разменной монеты.

– А чеканка? – спросил Галло, не скрывая нетерпения.

Аллегра провела пальцем по рисунку, выгравированному на монете. Две змеи, обвившиеся вокруг сжатого кулака, – очень похоже на печать со средневекового гербового щита.

– Не знаю, – сказала она, виновато пожимая плечами. – Что бы это ни было, но, во-первых, это не древность, а во-вторых, ценности не имеет.

– Очень полезная информация. – Свирепо зыркнув на Сальваторе, Галло повернулся к Аллегре спиной, словно она перестала для него существовать.

– Извините. Я думал, что… – Сальваторе даже начал заикаться.

– Довольно. Пусть его пакуют и выносят, и пусть криминалисты наконец приступают к работе, – распорядился Галло и повернулся к выходу. – А мне найдите какого-нибудь священника. Любого, хоть кардинала. Любого, кто носит сутану и может просветить меня…

– Вряд ли это совпадение, полковник! – крикнула ему вслед Аллегра.

Галло рассерженно обернулся.

– Вы разве не ушли?

– Вряд ли это совпадение. Я имею в виду, что его убили именно здесь.

– Вы о чем, черт возьми?!

– Во времена Древнего Рима это место было частью Марсоза поля – огромный комплекс зданий, включавший в себя термы Агриппы к северу, цирк Фламиния к югу и театр Помпея к западу, – принялась объяснять Аллегра, указывая поочередно в каждом направлении. – Здесьдаже собирался Сенат после того, как в пятьдесят четвертом году до нашей эры после пожара была вновь отстроена Курия. Вон на том самом месте, окруженном галереей, ведущей к театру Помпея.

– Прямо здесь? – Галло недоверчиво озирался по сторонам, пытаясь сопоставить у себя в мозгу развалины, находившиеся у него под ногами, с воображаемым великолепием античного театра.

– Единственным недостатком Марсова поля было то, что оно находилось за границами помериума, то есть официально установленными границами города. В отличие от форума, то есть центра города, здесь было небезопасно.

– Что-то не пойму, куда вы гнете, – сказал, нахмурившись, Галло.

Аллегре ничего не оставалось, как «разжевать»:

– А гну я туда, что Риччи был не первый, кого убили именно здесь. В сорок четвертом году до нашей эры почти на этом самом месте был убит Юлий Цезарь.

Глава 5

Вилла Гетти, Малибу, Калифорния, 17 марта, 10:52

Верити Брюс давно, а точнее – почти три года, ждала этого дня. Именно столько времени прошло с тех пор, как в прокуренном венском кафе она увидела обтрепанную фотографию. Она загорелась, от такого предложения ее бросало в дрожь при одной только мысли, что она может упустить этот шанс.

На сделку она решилась сразу, без колебаний, зная, что директор одобрит ее выбор. С членами правления пришлось бы, конечно, повозиться – убеждать, уговаривать, – но ведь это сущий пустяк по сравнению с таким кушем! Что с них взять, с этих олухов! Будь они способны оценить всю грандиозность этой находки – кусали бы себя за уши, жалея, что та не состоялась раньше. И жалели бы о потраченных месяцах бюрократических проволочек, бесконечной круговерти из писем, бумаг, контрактов, банковских уведомлений, денежных переводов, лицензий на экспорт и импорт и многочисленных таможенных деклараций. Но теперь все было позади. Сегодня волокита закончилась.

Она разглядывала свое отражение в огромном зеркале, прикрепленном по ее распоряжению к двери кабинета. Состарилась ли она за эти годы? Наверное, немного. Крохотные морщинки появились вокруг изумрудных глаз и над верхней губой. После сорока пяти годы стали откладывать более ощутимый отпечаток на лице – словно запускали хищные, коварные когти прямо под кожу. Конечно, можно было бы сделать подтяжку – в Лос-Анджелесе подтяжки давным-давно сделали все, кому не лень, – но она не была сторонницей всей этой искусственности. Одно дело красить волосы в собственный ярко-медный цвет, и совсем другое – все эти иголки и скальпели… Иногда все-таки выгоднее иметь натуральную внешность.

К тому же красота никуда не делась, напомнила она себе, завершая макияж. Красота на месте, иначе как объяснить, что шикарный тридцатидвухлетний спичрайтер, с которым она познакомилась на деловом приеме в прошлом месяце, теперь заманивает ее к себе на виллу в Мартас-Виньярд будущей осенью? И ножки у нее по-прежнему роскошные. Всегда были роскошными и, будем надеяться, такими останутся.

– Они готовы и ждут.

В кабинет осторожно заглянула одна из офисных пиар-девочек. Верити затруднялась припомнить ее имя, для нее все эти девочки были на одно лицо – улыбчивые тощие блондинки с мощными сиськами. Такое впечатление, как будто город принимает участие в каком-то всеохватывающем эксперименте по клонированию. И все-таки у этой милашки ножки-то похуже будут, чем у нее.

– Что ж, отлично, – сказала Верити, снимая со спинки стула кожаный пиджачок и натягивая его поверх маленького черного платья от Шанель, купленного в прошлом году в Париже. – Сочетание было совсем нетипичное, зато полностью вписывалось в нестандартный образ, над которым она так тщательно работала годами. На самом деле все было очень просто. Если хочешь ходить по тихим пыльным коридорам академических хранилищ и выглядеть при этом не такой древней, как все эти нетленные шедевры, то сделай так, чтобы тебя заметили. А ради сегодняшнего случая она даже обулась в ярко-красные туфли, так хорошо сочетавшиеся с ее помадой. Да и как тут не позаботиться о внешности? Событие-то неординарное – шутка ли сказать, сделано приобретение на десять миллионов долларов. Приедут журналисты из «Лос-Анджелес таймс», будет фотосъемка.

Небольшая группа из меценатов, экспертов и журналистов, вызванных для освещения столь знаменательного события, уже собралась в зале. Статую, задрапированную в черную ткань, выставили в центре зала, чтобы люди могли ходить вокруг нее, в нетерпеливом предвкушении хмуря брови. Взяв с подноса у входа бокал воды, Верити окунулась в светскую атмосферу трепетных рукопожатий, дружеских чмоканий в щечку, свежих анекдотов и замшелых воспоминаний. Но ни собственных слов, ни чьих-то еще она толком не слышала – из-за растущего возбуждения, превратившегося в сплошное сердцебиение.

Наконец в центр зала выступил директор.

– Дамы и господа, прошу вашего внимания! – громко объявил он. – Дамы и господа! Сегодня настал кульминационный момент замечательного путешествия. – Оторвавшись от маленького листка, по которому читал, он сделал многозначительную паузу. – Путешествия, начавшегося более двух с половиной тысяч лет назад в Древней Греции. И вот на ваших глазах это путешествие подходит к концу здесь, в Малибу. Ибо сегодня я с удовольствием скину покров с нашего последнего приобретения, одного из самых значительных, на мой взгляд, шедевров, оказавшихся на территории Соединенных Штатов с послевоенных времен.

Сдернутое покрывало соскользнуло на пол, и взору собравшихся предстала семифутовая мраморная статуя юноши – левая нога чуть выставлена, опущенные руки прижаты к телу, голова и взгляд устремлены вперед. Среди зрителей пробежал восторженный шепоток. Верити вышла из толпы, чтобы выступить с речью:

– Этот чудом сохранившийся образец древнегреческого скульптурного изображения куроса датируется приблизительно пятьсот сороковым годом до нашей эры, – начала она без всякой бумажки. – Многим из вас, безусловно, известно, что куросы хотя и создавались по образу и подобию Аполлона, однако отображали не какого-то конкретного юношу, а саму идею юности и использовались в Древней Греции как для украшения храмов и святилищ, так и в качестве погребальных монументов. Наши исследования показали, что этот образец был высечен из доломитового мрамора, добытого в античных каменоломнях мыса Вати на острове Тассосе.

Далее в степенной и уверенной манере она продолжила описание статуи и, все больше гордясь собой, поведала об истории своего бесценного открытия. О том, как статуя была обнаружена у одного швейцарского врача, чей дед купил ее в Афинах в конце девятнадцатого века. О многочисленных анализах, обнаруживших на поверхности изваяния тончайший кальцитовый слой, образовавшийся за сотни, если не тысячи лет. О стилистическом сходстве статуи со скульптурным изображением юного Анависа, хранящимся в Национальном музее Афин. Ну и о том, конечно, что этот шедевр призван положить начало выдающейся американской коллекции классических древностей.

Закончив торжественную речь, она кивком одобрила аплодисменты и отошла в сторонку, откуда стала наблюдать за своим «детищем», словно обеспокоенная мать, выгуливающая ребенка на людной детской площадке.

Поначалу все шло отлично – одни любовались статуей, ее изящными линиями и изгибами, другие спешили с поздравлениями к Верити. А потом словно наступила черная полоса – она это почувствовала, когда заметила, как о чем-то возбужденно зашептались некоторые из гостей, с подозрением оглядывая экспонат.

Первым сломал барьер Тьери Норман из Французской академии античного искусства.

– А вы не находите странным, что здесь использован именно тассосский мрамор?

– И как вы объясните полное отсутствие следов краски? – поспешила прибавить Элеанор Грант из Университета Чикаго. – Насколько мне известно, все куросы, за исключением разве что мелосских, должны иметь следы краски.

– Разумеется, мы рассматривали и этот аспект… – начала Верити, вымученно улыбаясь и стараясь не выглядеть так, словно она оправдывается, хотя намеки эти были для нее более чем оскорбительны.

– Простите, Верити, – кашлянув, перебил ее сэр Джон Сайкс, весьма уважаемый оксфордский профессор классической археологии и античного искусства. – Просто что-то здесь не так. Волосы еще можно было бы с натяжкой отнести к раннему шестому столетию до нашей эры, как вы говорите. Но лицо и живот – явно более поздняя работа. И если у коринфской скульптуры еще можно найти похожую мускулатуру бедер, то такие ноги и постамент я видел только в Беотии. И наука это неопровержимо вам подтвердит. С моей точки зрения, эта скульптура очень похожа на стилизацию.

– Ну, знаете ли, сэр Джон, мы с вами могли бы тут сколько угодно спорить… – возмущенно начала Верити, поглядывая на директора и ища в его лице поддержки, но директор благоразумно ретировался.

– На самом деле, сэр Джон, я бы употребила здесь другое слово, – вмешалась в разговор Вивьен Фойл, профессор из Института изящных искусств при Нью-Йоркском университете. И, помолчав, убедившись, что ее слушают все, прибавила: – Свежак.

Слово прозвучало как приговор. Фойл без всяких намеков практически в открытую утверждала, что перед ними подделка, скорее всего выуженная из какой-нибудь захолустной мастерской. В душе у Верити все кипело, но она поняла, что спорить в данном случае бесполезно.

А собравшиеся продолжали забрасывать ее вопросами. Почему у постамента такой странный срез? Возможно ли предположить, что камень искусственно состарен при помощи щавелевой кислоты? И как это получилось, что такой исключительный образец обнаружен только сейчас? И должным ли образом было исследовано происхождение статуи?

Верити почти не слышала их – только шум ярости в ушах. С побелевшим как мрамор лицом она только кивала, улыбалась и пожимала плечами в тех местах, где это казалось ей уместным, и боялась открыть рот, чтобы не выругаться. Пытке этой минут через десять положил конец директор – видимо, заметил, что Верити того и гляди взорвется. Он объявил мероприятие законченным.

– Свежак? Я тебе покажу свежак, старая развалина! – злобно бормотала себе под нос Верити, ворвавшись в кабинет. – Соня!

– Я Синтия, – невозмутимо проворковала пиар-девочка.

– Да какая разница! Срочно свяжи меня по телефону с Фолксом!

– С кем?

– С Фолксом. Эрл Фолкс. Понятно? И мне плевать, где он сейчас находится! Мне плевать, что он сейчас делает! Просто свяжи меня с ним, и все! Достань мне его как хочешь! На самом деле я даже не хочу с ним говорить. Я хочу видеть его. Видеть здесь! Завтра!