Текст книги "Женевский обман"

Автор книги: Джеймс Твайнинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Глава 10

Отель и казино «Амальфи», Лас-Вегас 17 марта, 23:02

Персональный лифт Кидмана открыл двери перед просторным залом размером никак не меньше теннисного корта. За распахнутыми окнами – буйная тропическая растительность, фонтаны с подсветкой.

На обтянутом черной шелковой драпировкой потолке красовались три роскошные люстры, словно струящееся жидкое стекло. Мебель «Хиспано-Суизо» 1926 года – сплошь мерцающий хром и полированный черный металл.

– Ну наконец-то прибыли. Отлично!

С балкона к ним вышел человек – в одной руке рация, в другой мобильник. Невысокий, жилистый, смугловатая кожа со следами выболевших прыщей, черные волосы сбриты почти под ноль. Каждые несколько секунд он не то что моргал, а прямо-таки морщился и корчился, словно ему что-то попало в глаз.

– Познакомься, Том, это спецагент Карлос Ортиц, – представила Дженнифер. – Я вызвала его на несколько дней нам в помощь.

– Отлично.

По непроницаемому выражению лица Ортица трудно было что-либо сказать – правда, Тому показалось, что он заметил у парня под воротничком татуировку – число «четырнадцать» римскими цифрами. Том даже знал, как это расшифровать. Число это соответствовало букве N – четырнадцатой букве алфавита и начальной букве слова «Norteños», названия коалиции латиноамериканских преступных группировок, орудовавших в Северной Калифорнии. Судя по всему, Ортиц прошел нелегкий путь от бандитских закоулков своей юности до тугого накрахмаленного воротничка рубашки, удавкой сжимавшего шею рядового фэбээровца.

– Будем надеяться, вы хотя бы наполовину окажетесь таким, каким она мне вас расписывала, – усмехнулся Ортиц. Том бросил вопросительный взгляд на Дженнифер, и та смущенно пожала плечами. – Вы получили конверт из Госдепа?

– Да, – кивнула она. – Но об этом позже. Ты лучше скажи, сколько нам ждать.

– Назначено на полночь, так что… меньше часа, – ответил он, глянув на часы – фальшивый «Ролекс-Ойстер» (Том определил это по секундной стрелке, которая не плыла плавно по циферблату, как это полагалось настоящему «ролексу», а нервно дергалась).

– Все уже на местах и готовы, – добавил Стоукс. – Шестеро агентов в игровом зале за столами и автоматами, еще четверо – у главного входа и запасного выхода. Два квартала оцеплены полицией.

– А с деньгами что? – поинтересовался Том.

– Два чемодана в сейфе, – поспешил успокоить его Стоукс. – Непомеченные несерийные купюры – в точности как они просили. Деньги вынесут, когда мы будем готовы.

– Тогда давайте подцепим к вам микрофон.

Ортиц подвел Тома к письменному столу, и только сейчас Том понял, что тот сделан из настоящего автомобиля – сиденья сняты, крыша и один бок машины срезаны, а на их месте красуется мраморная плита.

– У богатых свои причуды, верно? – Ортиц подмигнул Тому.

– Ну да, некоторые люди отличаются особо богатым воображением, – согласился Том.

Ортиц достал из ящика стола крохотный передатчик и, подождав, когда Дженнифер с улыбкой отвернется, помог Тому прикрепить его к внутренней стороне ноги, спрятав микрофон под рубашкой.

– Ну вот, найдет только тот, кто ищет любовь, а не провода, – сострил Ортиц, довольный тем, что все хорошо получилось. Он снова глянул на часы. – Пойдемте. Кицман просил проводить вас к нему до того, как мы спустимся в ифовой зал.

– А почему мы сразу с ним не встретились? – нахмурившись, спросила Дженнифер.

– Ну, он подумал, может, вы захотите сначала осмотреться.

Они вошли в лифт, и он помчал их вниз, остановившись на антресольном этаже рядом со входом в частную художественную галерею «Амальфи».

– Он просил подождать его внутри, – сказал Ортиц, кивнув в сторону двух охранников у входа.

Галерея представляла собой анфиладу залов, где размещалось порядка двадцати картин и несколько скульптур в стиле абстракционизма, установленных на стеклянные постаменты. Коллекция впечатляла, особенно своей дороговизной, и на память как-то сразу приходили недавние газетные заголовки, сообщавшие о том, как отличился Кицман, вбухав на аукционе неслыханные по мировым понятиям деньги за одну из работ Пикассо. Том отыскал ее глазами среди полотен Сезанна, Гогена, Ван Гога, Мане и Матисса.

– Впечатляет, правда? – шепнула Дженнифер, словно угадав его мысли. – Хотя по мне, так все это выглядит как-то немножечко…

– Казенно? – подсказал Том.

– Да, – кивнула она. – Пожалуй, именно казенно.

У Тома тоже было впечатление, что Кицмана интересовали не столько сами картины, сколько их авторы. Для него это были просто трофеи, образчики великих имен, которые он приобретал в угоду собственному тщеславию, – так охотник, любитель крупной дичи, отправляется на сафари, намереваясь раздобыть голову зебры для своей гостиной, на стенах которой уже красуются антилопьи рога и слоновьи бивни.

– Что тебе о нем известно?

– Богат, умен. За тридцать лет прошел путь от владельца закусочной в Нью-Джерси до одного из крупнейших воротил игорного бизнеса.

– Обычно он делает так – покупает какое-нибудь убыточное место и пускает его в оборот или ликвидирует и начинает с нуля, – вмешался в разговор Стоукс. – Помимо «Амальфи» у него еще три игорных заведения в Вегасе, два в Атлантик-Сити и одно в Макао.

– И что, он абсолютно чист? – спросил Том.

– Ну как чист? Как все в этом городе, – усмехнулся Стоукс. – Круг его общения составляет весьма колоритная публика, о которой только и ходят разговоры, но сам он пока ни в чем таком замечен не был.

– Раньше он коллекционировал автомобили, а теперь у него появилась новая страсть – искусство, – прибавила Дженнифер. – В Метрополитен-музее и Гетти он теперь на лучшем счету, слывет одним из крупнейших дарителей.

– Ну и кто из них вам больше нравится? – раздался вдруг голос.

Кицман с сияющей улыбкой, в черных очках и смокинге буквально впорхнул в зал. Сопровождал его, держась почти впритык, смурной ассистент, в одной руке сжимавший чемоданчик, в другой – два золоченых мобильника. По тому, как топорщился на нем пиджак, Том догадался, что помощник вооружен.

Лет пятидесяти пяти или около того, Кицман оказался гораздо ниже ростом, чем ожидал Том. Зато в нем легко узнавался человек с фотографии в самолете, сделанной явно некое количество лет назад. Каштановые волосы поредели и поседели на висках, а четкие линии некогда худого лица теперь расплылись и обмякли, и лишь подбородок сохранил былую твердость. Впрочем, голос и движения оставались неизменно энергичными; передвигался он, как боксер, переваливая вес тела с ноги на ногу, бойко и как-то странно вертел головой, так что казалось, будто ему трудно держать ее в одном положении дольше нескольких секунд. На собственный вопрос он ответил сам:

– Мне Пикассо. И не потому, что я заплатил за него сто тридцать девять миллионов долларов. Просто этот человек был гением. Сам проложил себе путь к всемирной славе. Истинный мечтатель и настоящий художник.

Том улыбнулся, теряясь в догадках, кого именно имеет в виду Кицман – себя или Пикассо.

– Мистер Кицман, познакомьтесь, это…

– Том Кирк, знаю. – Он улыбнулся. – К счастью, ФБР не единственное, кто обладает монополией на информацию. По крайней мере пока. А я, знаете ли, привык интересоваться, кто летит на моем самолете.

Том шагнул к нему навстречу, чтобы пожать руку, но Кицман замахал на него, отстраняясь.

– Стойте там, черт возьми, чтобы я мог вас видеть! – неожиданно резко выкрикнул он.

Тут только Том понял, почему Кицман напялил черные очки и так истошно крутит головой: судя по всему, он был попросту слеп или почти слеп, – а помощника, видимо, таскает за собой для того, чтобы тот направлял его в нужную сторону, когда они передвигались по отелю.

– Пигментозное воспаление сетчатки, – подтвердил его подозрения Кицман. – Вблизи предметы совсем не вижу. Но когда-нибудь даже и это…

Он не закончил фразу, а Том про себя гадал, не этим ли объясняется настойчивая просьба Кицмана встретиться с ними не внизу, а сначала в его частных апартаментах. Похоже, он просто хотел ввести их внутрь своего ужатого слабым зрением маленького мира – мира, где не имело смысла держать в комнатах мебель, которую ты все равно не видишь, но где все же было чем полюбоваться. По крайней мере пока.

– Простите, – сказал Том. Он совсем не знал Кицмана, но извинение было искренним.

– За что? Ведь это не ваша вина. – Кицман пожал плечами. – К тому же это в некотором роде подарок мне. Разве стал бы я собирать свою коллекцию, если бы не знал, что начну слепнуть? Иной раз нам надо почти потерять что-то, чтобы по-настоящему понять, чего оно стоит.

Последовавшую затем долгую паузу нарушил Ортиц, нарочито громко кашлянув.

– Как мы договорились с вашим начальником безопасности, план действий мистера Кирка будет выглядеть так. Мистер Кирк несет деньги вниз в казино и там ждет, когда они сами выйдут на контакт.

– Полотно они вряд ли принесут с собой, – сказала Дженнифер. – Поэтому мы ждем, что они либо назовут место, которое мы сначала проверим, прежде чем отдать деньги, либо покажут нам это место, чтобы там мог состояться обмен.

– И в том и в другом случае мы будем следить за ними, чтобы взять их со всем добром – и с картиной, и с деньгами, – уверенно прибавил Стоукс.

– И еще раз, мистер Кицман, федеральное правительство очень признательно вам за содействие в этом деле. Мы сделаем все возможное, чтобы ваш персонал и клиенты не…

– Бросьте, не стоит благодарности, – отмахнулся Кицман, не дав Дженнифер договорить. – Просто проследите, чтобы никто не пострадал.

Глава 11

Отель и казино «Амальфи», Лас-Вегас, 17 марта, 23:22

Как все-таки забавно, что люди привыкли видеть то, что им хочется видеть, размышлял про себя Фостер. Вот спроси любого, кто носит часы с римской нумерацией, как выглядит у них на циферблате цифра «четыре», и он тебе скажет: «Палочка и галочка». Столько лет они пялились на эти часы, то и дело поглядывали на них, чтобы узнать время, подносили их, дураки, чуть ли не к самому носу, но при этом так ни разу и не заметили, что четверка там выглядит как четыре палочки. Да, на циферблате часов четверка всегда изображается четырьмя палочками, потому что «палочку и галочку» можно легко перепутать с «галочкой и палочкой», то есть IV с VI. Но они этого никогда не замечали. Как не замечали того, что их собственный мозг все это время подшучивал над ними, заставляя видеть то, что им привычно, а вернее сказать, не видеть того, что следовало бы. Конечно, после этого они достойны только жалости.

Вот и сегодня вечером произошло то же самое. Охранник у служебного входа даже не глянул на не совсем подходящую униформу и на подделанный бейджик, а просто пропустил его. Общий вид соответствует, так чего придираться? Вот зачем он, собственно, сбрил бороду. Борода могла сразу вызвать подозрение.

Зато сам он в момент вычислил агентов ФБР, слонявшихся в вестибюле или же как-то неубедительно липнувших к игровым автоматам. Вычислил и по неуютно сидящей гражданской одежде, и по тому, с каким жалким, нерешительным видом они бросали в автомат монеты.

Он остановился перед красной дверью, безымянной красной дверью, не имевшей никакой таблички. Сколько народу ежедневно шмыгало мимо нее по коридору, пользуясь другими дверями и даже не задаваясь вопросом, почему только на ней есть два замка и что такого особо секретного может за ней находиться. Вот это как раз и свойственно, как он заметил, обычным людям – полное отсутствие элементарного человеческого любопытства, какое-то рабское, беспрекословное принятие всего, что подбрасывает тебе жизнь.

Быстренько вскрыв замки, он толкнул дверь и шагнул за порог, очутившись на площадке перед тускло освещенной металлической лестницей. Чтобы никто сюда больше не прошел, он подпер дверь огнетушителем, другой его конец приткнув к нижней ступеньке. Лестница длиной в несколько пролетов вела на технический этаж, расположенный над залами казино.

Помимо всевозможных проводов и кабелей здесь были установлены прозрачные зеркала и вентиляционные отдушины, с помощью которых служба безопасности казино могла незаметно наблюдать за людьми в зале, за персоналом, которому надлежало наблюдать за игроками, а также следить, должным ли образом персонал выполняет свои обязанности.

Использовали технический этаж не часто – видеокамер и приборов биометрического слежения в залах хватало. Но Кицман, будучи человеком старой закалки, настоял на таком вот «подспорье» в виде простой отдушины для подслушивания и подглядывания.

Вот и сегодня технический этаж был необитаем. Фостер выбрал себе удобную позицию, достал из рюкзака сверток, развернул полотенце и начал собирать по частям винтовку. Детали вставали на свои места с приятным щелканьем, перекликавшимся со стуком шарика рулетки внизу. Установив инфракрасный прицел, Фостер на мгновение заколебался, держа в руке глушитель, потом все-таки убрал его в карман, как припасают хорошую сигару для приятного досуга.

Сегодня никаких глушителей. Пусть все услышат выстрел, пусть впадут в панику от этого жесткого, резкого звука, а потом, парализованные страхом, с криками бросятся врассыпную.

Глава 12

Пантеон, Рим, 18 марта, 07:41

Аллегра пережидала непогоду под козырьком здания, с облегчением прихлебывая кофе, который принес ей Сальваторе, и вдыхая свежий воздух – в жуткой, леденящей душу атмосфере, застывшей внутри, она больше находиться не могла.

Гроза теперь бушевала над самой головой – хлестал дождь, небо разверзалось, сверкала молния, и черные тучи снова с грохотом сходились. И точно такая же гроза назревала по ту сторону полицейского заслона. Теплые воды политического скандала собирались в волну, готовую снести и смыть с лица земли средства массовой информации, если те окажутся неспособными объяснить эти чудовищные убийства. Люди Галло, похоже, это тоже понимали.

– Значит, такая же монета? – Галло неожиданно материализовался рядом с ней, прикуривая сигарету.

– А я думала, вы бросили.

– Конечно, бросил.

Аллегра поняла, что не одна испытывает неприятное давящее чувство.

– Да, такая же. – Она кивнула и не стала повторять, что это не монета, а просто свинцовый кружок.

– Значит, и убийца тот же?

– Я не поняла, вы меня спрашиваете или сообщаете?

– Спрашиваю. – Уже знакомая слабая улыбка тронула его губы.

– Схожие моменты имеются, – неуверенно начала рассуждать она, удивленная тем, что Галло вдруг заинтересовался ее мнением. – Свинцовые диски. Выбор места убийства. Языческие храмы. Связь с Цезарем. Но вот…

– Что?

– Но вот сами убийства… Пусть я не специалист, но не вижу последовательности, не вижу связи между ними. Они выглядят по-разному. Ощущение оставляют разное.

– Согласен. Два убийства. Два убийцы. – Галло протянул ей две фотографии с мест преступления, как будто рассчитывал, что они станут подтверждением его слов.

Аллегра бросила на них один только взгляд и вскочила. Было на местах этих преступлений нечто, чего она не замечала раньше, но что теперь, именно на снимках, окаймленных белой рамочкой, прямо-таки бросалось в глаза.

– Где ваша машина?

– Там… – Галло махнул в сторону темно-синего «БМВ».

– Поехали! – Она выскочила под дождь, потом обернулась, увидела, что он не двинулся с места, и нетерпеливым жестом поманила его.

– Куда?

– В палаццо Барберини! – крикнула она, стоя под дождем, уже намочившим ей волосы. – Посмотрите там кое-что.

Вскоре Галло уже выруливал с площади на виа дель Семинарио. Карабинеры расчищали ему дорогу от собравшейся толпы. Аллегра прикрывала лицо от фото и телерепортеров, совавших камеры прямо в стекла машины. На пьяцца Сан-Игнасио Галло прибавил скорость, потом выехал на оживленную виа дель Корсо, где ему пришлось включить сирену. На виа дель Тритоне он свернул направо, и вскоре впереди показалось палаццо, важно возвышавшееся над пьяцца Барберини. Срезав путь по боковой улочке, Галло подрулил к главному входу. Музей был открыт, но проезд к нему преграждала цепь – от настырных вездесущих туристов, которых, судя по всему, не пугал ни дикий скачок евро за последние несколько месяцев, ни взвинтившиеся в связи с этим цены.

– Чертова деревенщина! – ворчал Галло, сигналя без передыху, пока не показался охранник и не пропустил их.

Уже на территории они, шурша колесами по гравию, обогнули фонтан.

– Первый этаж! – крикнула Аллегра, выскакивая из машины и направляясь к сводчатому входу. Не остановилась даже, чтобы, пользуясь случаем, хоть секундочку полюбоваться монументальной лестницей, творением рук самого Бернини, украшавшим вход в Национальный музей старинного искусства, располагавшийся в здании бывшей папской резиденции.

– Полиция! – рявкнул Галло, когда они ворвались в вестибюль и понеслись мимо оторопевшего персонала и туристов, выстроившихся в очередь в кассу.

Аллегра металась из зала в зал, торопливо обводя взглядом полотна на стенах и пытаясь припомнить, где именно должно находиться то, что ей нужно. Филиппо Липпи, Пьероди Козимо… нет, не здесь. Следующий зал. Тинторетто, Бронцино… опять не то. Дальше. Гуэрчино…

– Вот! – наконец крикнула она с победоносным видом, указывая на стену.

Галло в сердцах выругался, шагнув к картине, чтобы получше разглядеть ее.

На огромном полотне был изображен бородатый мужчина, которому отрубает голову женщина. В правой руке она сжимает меч, левой уверенно держит мужчину за волосы. Мужчина обнажен, лицо искажено нечеловеческой мукой, он кричит и корчится от боли, на белую простыню хлещет из раны кровь. Рядом с женщиной стоит старуха, ее морщинистое лицо обращено к жертве. Старуха жадно смотрит на мучения страдальца и держит подол платья своей госпожи, чтобы та не испачкалась в крови.

Галло поднес к картине снимок с места убийства в Пантеоне. Сцена, запечатленная на фотографии, бесспорно, имела целью, как зеркало, отразить композицию картины.

– Один к одному.

– «Юдифь и Олоферн», – задумчиво проговорила Аллегра. – Но догадалась я, только когда увидела эти снимки.

– А Риччи?

– «Распятие святого Петра». Находится в капелле Черази в церкви Санта-Мария дель Пополо, – объяснила Аллегра. – Вот что связывает два ваших убийства, полковник. Убийцы обыгрывают сюжеты с картин Караваджо.

Глава 13

Отель и казино «Амальфи», Лас-Вегас, 17 марта, 23:56

Том настоял, чтобы спуститься в казино чуть раньше назначенного времени, на случай если эти люди уже будут там. Пусть лучше они подумают, что ему не терпится совершить сделку. И пусть видят, что все по-настоящему, что деньги настоящие. Вот они деньги, у него в ногах – двадцать миллионов долларов наличными, аккуратно упакованные в два алюминиевых кейса.

Двадцать миллионов долларов!

Нет, были времена, когда Том, наверное, мог задуматься… Но те времена уже позади, хотя это трудно было утверждать, глядя на то, с какой неохотой вручал ему чемоданы Стоукс, не забыв напомнить, что они находятся на электронном слежении. Да и наивно, наверное, было со стороны Тома ожидать чего-то другого от Стоукса, вынужденного исходить из содержимого досье, а досье это предлагало Стоуксу совсем другую, далеко не ангельскую историю.

Том окинул взглядом огромный мигающий зал и на мгновение потерялся в многоголосом грохоте рулеток, выкриках крупье и циничном кудахтанье безжалостных автоматов. Народу в зале было полно. Если экономический спад, о котором так радостно последние несколько месяцев трубила пресса, и коснулся Вегаса, то по здешнему заведению этого не скажешь. Или тщательно скрывают сей факт, или пресса врет.

Слева от себя он заметил Дженнифер со стаканом кока-колы в руке. Справа Ортиц пристроился вроде как играть у автомата в покер и уже продувал вовсю. Стоукс, как и было условлено, находился в служебном помещении – вместе с начальником службы безопасности казино следил за мониторами и координировал действия других агентов. Прямо перед Томом – стол с рулеткой. Веселая непринужденность, с какой ставила на кон фишки собравшаяся здесь заметно более молодая публика, контрастировала с угрюмой статичностью людей постарше, словно в гипнозе прилипших к игровым автоматам.

Какая-то женщина в футболке с надписью «Люблю Форт-Лодердейл» уселась за автомат прямо рядом с Томом. Табурет жалобно заскрипел под ее весом. Поставив на колени ведерко с четвертаками, она на мгновение склонила голову – вроде как помолилась мысленно – и начала с равномерностью метронома опускать в автомат монетки. Лицо ее было сосредоточенно, глаза неотрывно, с затаенной надеждой следили за вращающимися колесами.

Интересно, знает она, что ее надежда скорее всего не оправдается? – подумал Том. Ведь здесь фортуна пляшет под дудку казино. Вероятность выиграть ничтожно мала – так уж все продумано. Все сделано так, чтобы люди втягивались в это занятие и уже не могли оторваться. Здесь намеренно не держат часов и свет приглушен – чтобы люди теряли чувство времени. Потолки разной высоты, освещение и музыка на разных уровнях – все это устроено специально. И туалетные комнаты под рукой, чтобы до минимума сократить время, проводимое вне зала. И интерьер устроен по принципу лабиринта, чтобы казалось, будто выхода вовсе нет, а есть только игра во всех ее видах и разновидностях. В этом храме фортуны человек обречен с момента, как он шагнул на порог.

Ага, вот! Человек, что сидит спиной к нему за блэкджек-столом. Как-то уж слишком поспешно он отвернулся, глянув на Тома, чтобы считать этот взгляд случайным. Вот, опять посмотрел, только на этот раз не в глаза – значит, знает, что Том на него смотрит. Вот сделал знак крупье и встал из-за стола. Ага! Есть!

– Блэкджек-стол, – сказал Том в микрофон, надеясь, что в этом шуме его никто не услышит. – Блондин в черном…

Невысокий человечек с курчавой светлой шевелюрой и по-крестьянски румяными щеками, перекликавшимися по цвету с носовым платком, торчавшим из кармана черных брюк. И тут Тома будто молнией поразило, когда он заметил белую стойку воротничка у мужчины под горлом.

– Да он священник! – изумленно пробормотал Том, отказываясь верить собственным глазам.

Блондин направлялся к Тому, и тот убедился, что Дженнифер была права, когда предсказывала, что при нем не будет ничего, в чем можно принести холст. Это было бы слишком заметно, слишком непрофессионально, а непрофессионала легко вычислить. Зато на левом плече у него болталась старенькая кожаная сумочка.

Они встретились в середине главного зала. Без единого слова священник сунул руку в сумку и протянул Тому пачку фотографий. Все то же самое – картина «Рождество», но на этот раз более детально, руки и лица крупным планом. На первый взгляд вроде бы не подделка: холст, немного поврежденный временем, но состояние вполне хорошее, на паре снимков заметна вспышка фотокамеры – значит, снимали через стекло.

Ни на одном из фото Том не увидел авторской подписи, но, возможно, это и есть одно из доказательств подлинности. Насколько Тому было известно, Караваджо подписал лишь одну свою работу – «Казнь Иоанна Крестителя». Он поставил там букву М – первую букву своей родовой фамилии, Меризи – прямо на струе крови, хлещущей из шеи Иоанна Крестителя.

– А сама картина где? Близко? – спросил Том.

– Близко, – ответил священник, и даже в этом одном произнесенном слове Том уловил итальянский акцент.

– Мне надо увидеть ее.

– Это деньги?

– Да. Двадцать миллионов долларов. – Том постучал ногой по чемодану. – Непомеченные. Несерийные. Как и просили.

– Bene, bene. Хорошо, – кивнул «падре». Нервные нотки в его голосе удивили Тома. Для профессионала он держался слишком напряженно. Впрочем, двадцать миллионов кого хочешь заставят напрячься.

– Я сначала должен увидеть картину, – повторил Том.

– Ну разумеется, – сказал священник. – Вы на машине?

– А что, картина не здесь?

– Не здесь, но недалеко. Где ваша машина?

– Деньги никуда не поедут, пока я не увижу картину, – предупредил Том.

– Не волнуйтесь, – поспешил успокоить его священник. – Это же нормальная сделка. – Он схватил руку Тома и энергично пожал ее. – У вас деньги, у меня картина. Это же сделка, так ведь?

– Так, – согласился Том.

– Картина вам нужна, правильно?

– Так же, как вам нужны деньги, – ответил Том, немного растерявшись. Странный вопрос поставил его в тупик. Он ведь за картиной и приехал. – Моя машина на подземной стоянке.

– Столько лет прошло. Вы будете первым, кто увидит ее за многие годы. – «Падре» стрельнул глазами куда-то через плечо Тома, продолжая говорить: – Она прекрасна, неизменно прекрасна, несмотря на все, что ей довелось пережить.

У Тома засосало под ложечкой. Он почуял какой-то подвох. Сначала эта легкая нервозность, теперь какие-то подозрительные разговоры. Дело срочное, настоятельное, а этот хмырь разглагольствует, как будто… как будто пытается тянуть время, чтобы где-то в другом месте…

И в этот момент грянул выстрел, перекрывая общий шум игорного зала. Том качнулся, перед глазами все поплыло и застыло, словно в стоп-кадре, – шарик рулетки замер в полете, музыка в зале начала подволакивать, вместо мелодии мычание, и слова громоздятся друг на дружку.

А потом в один миг все вернулось к прежнему ритму, даже еще более быстрому, стало громче и живее – словно время пыталось наверстать упущенное и догнать само себя. Шарик остановился под радостные вопли удачливого игрока. Но вопли эти тут же перекрыл крик ужаса – сначала один, к нему еще два, к ним другие, пока, не собравшись, как перелетные птицы, в стаю, они не переросли в один пронзительный нестройный хор объятых паникой голосов.

Том инстинктивно посмотрел налево. Дженнифер лежала на полу. На ее блузке алым маком расплывалось кровавое пятно.