Текст книги "Частный детектив. Выпуск 5"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

Соавторы: Алистер Маклин,Ричард Скотт Пратер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Глава 18

Очень привлекательный аэропорт.

Фактически вовсе не аэропорт, а всего лишь частная взлетная полоса в нескольких милях от Лос—Анджелеса на ферме некоего Виктора Вейнада.

Я не был с ним знаком: отыскал его имя на желтых страницах в разделе, озаглавленном “воздушный транспорт”. Небольшое объяснение, в котором было сказано: “пилот–виртуоз” плюс еще несколько строчек о том, что его услугами можно воспользоваться для доставки товаров на сельские ярмарки, обработки полей химикатами, телевизионных съемок, увеселительных прогулок и так далее. А заканчивалось все это одним словом, напечатанным крупными буквами: ДЕШЕВО.

Я решил, что человек, который берется за столько различных операций, к тому же дорого не запрашивает, не будет слишком придирчив. Я не подумал, что словом “дешево” заменено “паршивый”.

Но в моем положении я был счастлив, что сумел хоть что–то отыскать. Я надеялся, что и дальше мне будет везти. Я оставил Тони Ангвиша в “Браун–мотеле”, забрал из комнаты свои пожитки, и нашел машину Тони, припаркованную у обочины за полквартала от мотеля. Это был тот самый черный седан, который я видел тогда в Бенедикт—Каньоне.

На голову я водрузил шляпу, с помощью туши из косметического набора затемнил себе брови; теперь они у меня стали красновато–коричневыми. Не потому, что мне пришелся по душе такой цвет, но потому, что именно этого оттенка у меня была борода.

Впрочем, какая это была борода? Кусок пакли, шутовская наклейка, лохматая и очень длинная, предназначенная для веселых вечеринок, а не для маскировки. В итоге я выглядел все тем же Шеллом Скоттом с насурмленными бровями и дурацкой бородой.

Но я спокойно ехал в потоке других машин, меня не задерживали, в меня не стреляли, я не вызывал ни сумятицы, ни паники. Сделав по пути единственную остановку, я поехал прямиком сюда. Часы показывали 4 часа 20 минут. Та единственная остановка заняла у меня почти три часа.

Я по телефону попросил Вейнада быть готовым к четырем часам, но предупредил, что могу немного опоздать. Он явно не был готов, и мне это не понравилось. Не понравился и он сам.

Ферма выглядела как свалка мусора. Это было ровное голое поле коричневой земли с одноэтажным оштукатуренным домом, выстроенным в двадцатые годы и с небольшим гаражом рядом. Взлетная полоса представляла собой просто более гладкий участок на той же земле, протянувшийся от дома и гаража на несколько сот ярдов.

Виктора Вейнада не было видно, когда я проехал мимо столба с надписью “Авиация Вейнада”, но когда я остановился и вытащил свой тяжеленный раздутый мешок из грубой парусины из багажника машины, он вышел, запинаясь и спотыкаясь, из дома.

У меня начались серьезные опасения. До этого я не испытывал никаких дурных предчувствий, но они сразу же появились, как только я увидел “пилота–виртуоза”. Он совсем не походил на Виктора, то есть Победителя. Скорее на неудачника. С виду ему было лет 80, не меньше, да и наружность у него была еще более странной, чем у меня. На нем были надеты джинсовые штаны с заплатами на коленях, заправленные в высокие сапоги на шнурках, красная охотничья рубаха, поверх которой был повязан выцветший шейный платок. На носу защитные очки, которые надевают мотоциклисты. Он тащил пару объемистых пакетов.

– Хэй, здорово! – прохрипел он. – Вы Скотт?

– Да, это я. А вы мистер Вейнад?

– Да, сэр. Готов отправиться. Вот, наденьте–ка это.

Он протянул мне один из пакетов, который походил на парашют.

– Постойте, – крикнул я, – что это?

– Старый шют, – ответил он высоким, дрожащим голосом, – лучше наденьте его сразу же.

– Парашют? Но мы еще и с земли не поднялись. Где самолет?

– В ангаре.

Он ткнул пальцем.

– Там? В этом маленьком гараже?

– Это не гараж. Ангар. Пошли.

– О’кей, но, вообще–то я… я ожидал… Вы сказали… “старый шют”?

– Пошли.

Мы прошли к гаражу, он открыл дверь, вошел внутрь и вытолкнул оттуда аэроплан.

Да, да, вы не ослышались, все правильно. Ему было самое меньшее восемьдесят лет, а он приподнял аэроплан за хвост и сильно пихнул его вперед.

Я чуть не оторвал вытяжной трос от своего “шюта”.

– Что это… что это такое? – закричал я в недоумении.

– Такие теперь не часто удается увидеть, верно? – проскрипел он с гордостью.

– Да, конечно, но… что это, “Спэд”?

Он хихикнул, но ничего не ответил. Возможно, просто не знал, или, скорее, это чудовище было собрано из остатков нескольких аэропланов.

– Очень удобен на сельских ярмарках, – объяснил он, – доставляет гуляк домой.

– Угу.

– У меня был второй, поновее. Но я его разбил.

– Вы разбили второй? А что случилось с этим?

– Ничего… Пока.

Предполагалось, что полет будет самой простой операцией. Небольшой эпизодик блестящего плана. Во всяком случае, не такого уж безнадежно глупого. Я был воодушевлен речью Дэвида Эмерсона. Мне казалось, что нет предела человеческим возможностям. Оказалось, что имеются.

Я произнес вслух:

– Вот предел.

Вейнад не слушал меня. Или же не понял. Или не хотел об этом думать. Оглядывая своего доисторического красавца, он горделиво спросил:

– Ну и как вы его находите?

– Он ни за что не оторвется от земли.

Вейнад рассмеялся:

– Ну, пошли…

– Что значит “пошли”?

– Вы взяли парашют? Олл–райт, но лучше, если вы защелкните вон ту пряжку заранее.

– Здесь? Вот эту?

– Да. Защелкните се… Вот так. Будет скверно, если вы дернете за вытяжной корт, а парашют не раскроется.

У меня потемнело в глазах.

– Что случилось? – спросил Вейнад. – Вы больны?

– Да.

– Вы плохо себя чувствуете?

– Да. Но это не имеет значения. Я должен это выполнить. Теперь уже нельзя отступать.

– О’кей, подождите, пока я не заберусь в кабину. А вы сможете раскрутить пропеллер?

– Раскрутить пропеллер? Да.

Он поднялся на место пилота с резвостью восьмидесятилетнего инвалида, а я окинул придирчивым взглядом нашу птичку. У нее было два крыла, одно над другим, хвостовая часть, два колеса и пропеллер. В фюзеляже – два отверстия. Кабины. Вейнад уже сидел в передней, что–то мудря с ручками управления.

– Контакт! – завопил он.

– Ох, что там еще?

Он сверху махнул мне на пропеллер.

– Контакт!

Я запустил пропеллер со второй попытки, потом отступил в сторону. Самолетик “заговорил”: “Хикети–хок–хокет… пппшоу, хикети–хок…”

Я стоял, анализируя ситуацию. “Пппшоу” меня не устраивало.

Но Вейнад заорал, чтобы я садился.

– Живо! Живо!

Я бросил свой тяжелый мешок, набитый до отказа, в заднюю кабину и забился сам, в полном смысле слова посинев от паники. Теперь я знал, почему у него заплаты на коленях: он очень много молился…

Мы уже двигались, переваливаясь с боку на бок по колдобинам “взлетной полосы”.

Клан–кланк.

Потом это кланканье прекратилось, слышался только стон ветра “ю–ии–ии” и “хикетипшоу… хок”. Мы находились в воздухе.

Половина пятого. Вейнад дал мне мотоциклетные защитные очки; я сразу же их надел. Через пару минут все вроде бы стабилизировалось. Стук и грохот, но мы летим. Высоко. Я снова начал думать, что на свете нет ничего невозможного.

Если моя затея не удастся, но вдобавок ко всем тем преступлениям, в которых меня подозревали, мне добавят еще пару десятков. Возможно, наказанием будет немедленная казнь.

Я открыл молнии на своем мешке и бросил последний взгляд на плоды своего труда. Это должно быть правдой.

В “Браун–мотеле” в один миг все стало ясно, как погожий день без смога. Мне помогли слова Эмерсона.

Я должен убедить большинство в своей правоте. Задача ясна: единственное, что для этого требуется, это сказать правду.

Поэтому я сел и все записал.

Как меня поняли, о разговоре с Себастьяном, Мордехаем Питерсом, Джонни Троем. Даты пребывания Фрэнсиса Бойля в тюрьме и дату создания пластинки “Аннабел Ли”. Признание Тони Ангвиша. Заявление Джо Райса, что он пожертвовал 200 тысяч долларов для проведения кампании за Хамбла. Я обвинил Юлиуса Себастьяна, Мордехая Питерса и Гарри Вароу в том, что они сделали лживые заявления в телевизионной передаче. Я включил только те факты, которые были мне хорошо известны. Материала набралось достаточно.

Оставалось позаботиться, чтобы материал дошел до людей. История требовала слова. И я придумал способ сказать полиции, газетам и общественности одновременно.

Мне напечатали девять тысяч листовок.

Длительная остановка, о которой я упоминал, была в типографии, с которой я имел дело на протяжении ряда лет. Владелец меня хорошо знал: конечно, понадобился чек на солидную сумму, зато все было сделано быстро и со знанием дела. Листовки – в половину газетного листа, – для меня напечатали 9 тысяч и “для внутреннего пользования” – еще несколько сотен. Я не сомневался, что он использует их так, как надо.

Потом я нанял самолет.

Ну и собирался приступить к завершающему шагу.

Я вытащил один из листков. Крупными буквами черным сверху было напечатано:

СЕКС – УБИЙСТВО – ИЗНАСИЛОВАНИЕ – МАФИЯ

ЧИТАЙТЕ ВСЕ О ПОЛИТИКЕ!

Возможно, я включил все же один собственный вывод, но только в качестве подтекста.

Для того, чтобы не сомневаться, что листовки будут читать и передавать из рук в руки, я подписался под текстом такими же крупными буквами:

ШЕЛЛ СКОТТ.

Вейнаду я просто сказал, чтобы он летел в сторону Лос—Анджелеса, и теперь я уже мог видеть высокую башню Сансси—Вайн, здание Федерального банка Лос—Анджелеса, дальше к центру, на углу Сансет и Вайна. Мы пролетели немножечко левее, между углом Голливудского шоссе и Вайна. Сердце Голливуда. Подходящее место для начала.

Я взял две пригоршни листовок и перебросил их через борт. Ветер вырвал из рук листовки; они потянулись длинной вереницей к Голливуду. Пусть себе летят.

Ветер на мгновение прижал несколько листков к борту. И тут же их сдуло и, разъединившись, листовки запорхали белыми крупными мотыльками над городом.

Итак, пути к отступлению отрезаны.

Мне удалось это сделать.

Виктор Вейнад повернул голову назад и заорал, перекрывая шум мотора и свист ветра:

– Черт возьми, что вы делаете?

– Я уронил маленькие кусочки бумаги, – ответил я.

– Маленькие?

– О’кей, я уронил большие кусочки бумаги.

Он кивнул, внимательно глядя на меня.

– Следите, куда мы летим! – крикнул я.

Он пожал плечами, повернулся и мы полетели дальше, “хикети–хок”, к Лос—Анджелесу. Под нами был Голливудский Фривей, забитый транспортом, спешившим в оба конца. Я швырнул две пригоршни листков. У меня их было много. Когда мы приблизились к Сити—Холлу, административному центру, управлению полиции, я удвоил порции. Оглянувшись назад, я увидел, что на Фривей образовалась черт знает какая пробка. Движение остановилось. Не из–за моих ли мотыльков? Похоже, что так.

Покружившись над полицейским управлением, мы описали дугу над городом. Я не жалел листовки. Фил Сэмеон скоро будет читать речь в мою защиту. Я отыскал Гамильтон Билдинг на Бродвее, между Третьей и Четвертой улицами, где находился мой офис, и попросил Вейнада лететь пониже. Сентиментальный жест.

Мы повернули назад, к нашей “взлетной полосе”.

К этому времени я уже добрался до дна своего объемистого мешка и собрал последнюю горсть, когда мы снова летели над Голливудом. Впереди виднелись зеленые контуры огромной площадки для гольфа, серые полоски проходов, изумрудные лужайки, темно–зеленые кустарники и бежевые скамейки. Малюсенькие люди внизу занимались суровой борьбой с невидимыми с неба мячами, думая только об очках и общем счете. Скорее из озорства я выделил и для них пару десятков своих листков. Возможно, они долетят до сельского клуба. Ну и в добрый путь.

Под нами – миллионы людей; многие из них не получили мое послание. На некоторых оно произвело впечатление; другие пожали плечами “Ну и что же?”, но вдумались; третьи возненавидели меня еще больше. Глупо надеяться, что все сразу поверят. Потребуется время, чтобы принять правду. Большинство пока считают меня убийцей, выродком, чудовищем. Ненависть, ненависть, ненависть…

Хорошо, что я нахожусь вне пределов досягаемости.

А затем…

Двигатель издал какой–то грозный звук. Я с самого начала ждал катастрофы, – и перепугался. Вместо почти убаюкивающего “хикети–хок–хокет”, он стал выстукивать “хик–хик–хок”, затем завыл “ппшоу–о–оу”, а закончил одним “ппппп”.

Вейнад повернул голову назад и сказал:

– Я этого опасался.

Его самоуверенный залихватский вид куда–то исчез.

Потом раздался треск.

– Что это? – завопил я.

– …Сейчас он упадет. Надо выпрыгивать…

– Выпрыгивать, да? – спросил я, ничего не соображая, потом повторил тоном выше: – Выброситься на парашюте?

– Да.

– Куда?

– Туда, куда же еще?

– Куда?

Он ткнул пальцем.

Позднее, возможно, я бы воспринял его жест трагически, но не в этот момент.

– Вы с ума сошли?

Но он уже выскочил из своего отверстия и полетел вниз.

Я высунулся наружу и завопил:

– Ненормальный! Что за бредовая идея… Но он уже был далеко внизу.

Но нет, я не стану паниковать.

Я давно решил, что если мне суждено умереть, то в постели. Даже в своей собственной. Но никак не на площадке для гольфа.

Нет, мои дорогие!

Я отстегнул ремень безопасности, разогнул ноги и, не колеблясь, выпрыгнул из самолета, дергая на ходу кольцо вытяжного троса парашюта.

Ничего не произошло.

Проклятый Вейнад…

Я дернул посильнее еще раз и еще. И тут “старый шют” раскрылся с каким–то треском. Впрочем, возможно, это треснула моя спина, но все же позвоночник выдержал. Парашют раскрылся; я находился в сотне ярдов от земли.

Раздался невероятный грохот, треск, скрежет и звук разрыва, когда древний аэроплан врезался в землю и взорвался. Вспыхнуло пламя и охватило фюзеляж.

Меня несло в сторону игроков в гольф.

Один из них лежал на траве, вытянувшись, как неживой. Другой бежал как сумасшедший через песчаную дорожку, схватившись обеими руками за голову. Третий затыкал пальцами уши. Четвертого не видно. Полагаю, он был настоящим спринтером.

Земля! Освободившись от строп, я увидел гольфистов. Они таращили на меня глаза. Потом один подпрыгнул на месте, как в комедиях Мака Сеннетта, и побежал ко мне. Двое других пустились следом за ним, размахивая короткими клюшками. Мне говорили, что некоторые гольфисты заключают пари на огромные суммы.

Потом я услышал крики и вопли с другой стороны: справа ко мне бежало с десяток невероятно возбужденных людей, некоторые из них размахивали листовками. Впереди на двух электрокарах для гольфа подпрыгивали наиболее ретивые и шумные предводители этой группы.

Конечно, такие кары проезжали за час не более шестнадцати миль, но и это немало.

В ярдах двухстах за ними на холме возвышалось здание из красного кирпича – местный клуб; возле него задвигалось еще несколько электрокаров.

Откуда мне было знать, как настроены эти парни?

Кто может поручиться, что это не скопление убежденных дейерфистов, которые разорвут меня на мелкие кусочки во имя своих убеждений… или потому, что я испортил им площадку и нарушил игру?

Я тоже подпрыгнул на месте, повернулся и побежал, не разбирая дороги, лишь бы подальше от этой очумелой толпы. Несомненно, я замахнулся на мировой рекорд в беге по пересеченной местности.

Куда, все–таки, бежать?

Мне представилась строчка в газетном сообщении: “Разъяренные игроки догнали его у шестого прохода и забили клюшками до смерти”.

Эта мысль приделала крылья к моим ногам. Нет, в гольфкарах у них нет ни единого шанса догнать меня. Да нет, они не догнали бы меня ни на лошадях, ни на горных козах, ни на страусах.

И не догнали.

Глава 19

Когда такси подъехало к тротуару в четырех милях от Эллендейл Кантри гольф Клуба, я нырнул на заднее сидение, отвернул лицо и принялся прилаживать бороду.

Да, на мне все еще была борода и шляпа. Во время полета я сунул их в карма/ны брюк. В тот момент я не предполагал, что они мне так быстро понадобятся, но в этом мире ничего наперед не знаешь.

Шофер не обращал на меня ни малейшего внимания. Он прилип к радио, которое распространяло дикие рассказы о Шелле Скотте. Это было ужасно. Я не сделал и половины этих вещей.

Большую часть я уже слышал раньше. Сбежав с территории клуба, я слушал радио, телепередачи и даже вопли людей, заполнявших воздух аналогичными вымыслами. Я нырял в кусты, прятался под каким–то строением, проехал немного на другом такси, прежде чем сесть в это. До сих пор я двигался…

И знал куда…

У меня появилась новая идея.

Возможно, последняя на некоторое время. Я на это надеялся. Я был сыт собственными идеями. Но сообщенные мной новости дошли до всех местных граждан и до многих иностранцев.

“Вторжение с воздуха” началось в 4.40. Первым подвергся “нападению” Голливуд. Затем столпотворение случилось на шоссе Фривей, что–то дикое в Лос—Анджелесе, смятение в Политическом Управлении. Конгрессмены, сенаторы и губернатор сделали заявления, суть которых сводилась к следующему: “Сохраняйте спокойствие”.

Одни называли меня коммунистом, другие – антикоммунистом, но чаще всего маньяком.

Параноиком, человеконенавистником, ожесточенным против всего штата Калифорния. Моя декларация явно указывала, что я представляю собой несомненную опасность, как моральную, так и физическую, для Юлиуса Себастьяна; и через 10 минут после тревоги вокруг всего квартала, где стоит здание Себастьяна, был установлен полицейский кордон.

Защита от нападения будет также обеспечена Гарри Вароу и Мордехаю Питерсу, когда их разыщут. Пока их нигде не могли найти, возможно, Скотт с ними уже покончил. Ничего не говорилось о боссе мафии Джо Райсе. Труп Тони Ангвиша был найден в указанном мной месте. Тесты полицейских экспертов по баллистике уже доказали, что смертоносная пуля соответствовала пулям из моего кольта, зарегистрированного в полиции.

Надо сознаться, что я всего не предвидел, фактически я не заглядывал слишком далеко вперед. В конце–то концов я считал, что делаю доброе дело.

Так или иначе, но еще одна моя идея осталась нереализованной. Она была потрясающей…

Первое. Чему бы ни было посвящено “тайное совещание”, о котором мне сообщил Тони Ангвиш (об этом я ничего не написал в своей декларации), Юлиус Себастьян, Джо Райс и другие должны будут там присутствовать.

Второе. Совещание должно было начаться в 4 часа дня и продолжаться как минимум час, возможно – больше.

Третье. В течение десяти минут после того, как я сбросил свои первые “бумажные бомбы”, то есть уже в 4 часа 40 минут, был установлен полицейский кордон вокруг квартала. А это означало, что с 4–х часов 50 минут никто не мог войти в здание Себастьяна или выйти оттуда, не назвав себя полицейским.

Вывод: надо прорваться туда.

Я попросил таксиста отвезти меня до угла Сансет–бульвара и Джинес–авеню, то есть ровно за квартал до агентства Себастьяна.

Может быть, “кордон” состоит из двух человек, мимо которых удастся проскользнуть? Я не сомневался, что одно это заставит пуститься за мной вдогонку сотню копов.

И тогда не я один выясню, что это за встреча соучастников в кабинете достопочтенного мистера Себастьяна и информация станет достоянием широких кругов общественности.

Идея замечательна. Единственный недостаток: она была неосуществимой.

Часы показали уже четверть восьмого; стемнело, что помогало. Не очень–то, но я был благодарен и за малое.

На этот раз “кордон” на самом деле был “кордоном”. Находясь на расстоянии целого квартала, я разглядел четырех полицейских в форме, а среди них, наверное, было еще несколько в гражданской одежде. Полицейская радиофицированная машина проехала мимо такси, когда мы притормозили у тротуара.

Я вылез из такси, положив на сидение лишний доллар сверх платы, – не слишком много, но достаточно, чтобы он не вспоминал меня с подозрением.

Такси уехало, а я стоял на противоположной стороне улицы в квартале, где несколько недель назад стояло здание Государственного Банка. Теперь этот квартал превратился в сплошные руины… как моя жизнь. Повсюду лежали кучи щебня.

Я перешел улицу и углубился в это царство разрухи.

Кто мог ждать того, что вскоре случилось? Я пробирался вперед, перебегая от одного укрытия к другому, лавируя между кучами обломков и свалкой строительных отходов. Когда я преодолел три четверти территории квартала, подлежащего перестройке по плану обновления города, я увидел косую стальную стрелу, поднимающуюся к небу. Это был установленный самоходный кран Джека Джексона: решетчатая стрела чем–то походила на пожарную лестницу.

Я пробирался вперед и внезапно… – что это? Движение? Да, совершенно верно, кто–то шевелился в кабине самоходного крана. Вниз спускается человек.

Черт возьми, да это же Джексон!

Я подошел сзади к нему и негромко сказал:

– Эй, Джексон!

Он быстро повернулся.

– Проваливай!

– Ш–ш–ш… Что ты так орешь? Тебя слышно в Глегдейде.

– Проваливай!

– Замолчи, Джексон, это же я!

– Вы!

– Джексон, мы же друзья, да?

За последующие 30 секунд я произнес самую красноречивую и торопливую речь в своей жизни, левой рукой придерживая Джексона сзади за шею, а правая, сжатая в кулак, была занесена над его головой. Он немного остыл, в особенности после того, как понял, что моя борода просто для маскировки и совсем не заразная. Я объяснил ему, что меня бессовестно оболгали, что процентов 90 из того, что говорили про меня, было выдумано, и так далее. Он был снова уже почти на моей стороне, но в этот момент я заметил, что к нам направляется полицейский офицер.

– Джексон, – сказал я, – если ты ему скажешь, я погиб. Лучше придумай что–то другое. Например, что ты заснул, ну и тебе приснился какой–то кошмар.

– Мне так и показалось.

Я плюхнулся на землю, а Джексон поплелся навстречу офицеру. Очевидно, моя торопливая беседа его убедила, потому что полицейский не пошел дальше и не сцапал меня.

Джексон вернулся назад и сел на землю подле меня.

– Сказал ему, что мне привиделся жуткий сон, как ты посоветовал, когда я задремал у себя в кабине. Он знает, что я тут давно работаю.

Он вытащил фляжку из–за своего ремня, ловко отвинтил крышку.

– Шелл?

Это он меня угощал.

Вроде бы предложение совершенно логичное. Возможно, это приведет в порядок мои нервы. Я отхлебнул из фляги, потом торопливо объяснил кое–что из того, что творится, и осведомился, как это получилось, что он еще здесь.

– Пошабашил примерно полчаса назад, – объяснил он, – босс торопит, чтобы взяться за следующий квартал. Я тут замешкался из–за переполоха вокруг здания Себастьяна. И решил посмотреть.

– Я здесь тоже из–за Себастьяна. Джо, мне необходимо попасть в его офис, но мимо полицейских не проскользнуть. Однако, Джексон, если ты мне поможешь, возможно, у меня и получится.

– Чтобы я тебе помог?

Он, судя по тону, не умирал от желания помочь, но и не отказывался заранее. Возможно, уже крепко насосался из фляги, но все же здорово проголодался, вот и не радовался неизбежной задержке. Он снова взболтал фляжку; я его не остановил. Лишний глоток сделает его более покладистым.

– Шелл?

Он протягивал фляжку.

Я глотнул чуть больше, чем намеревался: бросило в жар, на лбу выступили капельки пота, уши горели. Но все сомнения моментально испарились.

– Э–е–ух… Полагаю, мне этого достаточно.

Он спросил:

– Чем я могу тебе помочь?

– Ах, да. Вообще–то все очень просто. Я хочу подняться в офис Себастьяна, верно? Верно. Но идти по лестнице я не могу. Не могу взобраться по стене. Не могу долететь по воздуху. Но если ты наклонишь стрелу своего крана так, чтобы она коснулась четвертого этажа здания Себастьяна, я сумею влезть по ней и проникнуть в его офис через окно. Правильно? Так что…

– Неправильно. Видишь, где стоит мой кран?

Я видел. Он был припаркован на этой стороне улицы, здание Себастьяна находилось как раз напротив.

– Да, вижу. Ну и что?

– Эта стрела слишком длинная… для того, что ты надумал. 122 фута. Очень длинная, вот что я тебе скажу. Чтобы получилось, как ты хочешь, платформу надо поставить вон там. Тогда я смог бы опустить стрелу вниз вдоль фасада. И тогда забирайся себе в любое окно. Понятно? Вот что я имею в виду. А с этого места конец стрелы будет очень далеко.

– Ясно.

Джексон подошел к решению проблемы ответственно, минут пять он раздумывал над ней, затем вновь приложился к фляжке и молча протянул ее мне. Я сделал небольшой глоток. После этого Джексон спросил:

– Ты ведь не хочешь, чтобы я включил мотор и стал перебазировать кран на другое место?

– Боже упаси! Сюда немедленно нагрянут копы.

– Сразу же. Значит, не передвигать кран. И надо работать быстро. Так?

– Правильно. Чертовски быстро. Нужно опередить копов.

Между нами установилось полнейшее взаимопонимание. Наши головы работали с умилительной точностью и логикой, присущей закадычным друзьям–приятелям.

Джексон сказал:

– Я знаю, как это сделать, не сдвигая кран с места. Ни на один дюйм.

Он помолчал, восхищенный собственной находчивостью, потом продолжал:

– Мы заведем мотор и повернем кабину крана к улице. Немножечко опустим стрелу. Все это в таком темпе, что сначала никто ничего не заметит. Конечно, потом–то разберутся.

– Да, конечно.

– Потом я немножечко отведу грушу и влеплю между этими окнами в офисе Себастьяна. Они очухаются только после того, как все будет кончено!

– Угу, представляю. Но мне–то от этого какая польза? Разве только… Джексон, на меня произвела огромное впечатление твоя изобретательность. В твоем предложении, несомненно, имеется рациональное зерно. Однако необходимо, чтобы у тебя была твердая рука и верный глаз. Сумеешь ли ты сделать так, чтобы этот чертов шар оказался достаточно близко от окон?

– Спрашиваешь! Я же специалист!

– Точно. Ты можешь сбросить шаром муху со стены – или что–то в этом роде. Ты сумеешь подвести шар вместе со мной так, чтобы я смог соскочить в окно? Которое? Нам лучше заранее это решить.

– Верно. Я буду целиться в простенок, вон тот, видишь? Между двумя окнами. Договорились?

– Конечно.

Я вспомнил, что по ту сторону стены в двухфутовом проеме между окнами кабинета помещается “Жизнь и Смерть” Роберта Делтона.

– Отлично. – сказал я.

– Может случиться, что я самую малость отступлю от середины в ту или иную сторону. Но шар пойдет медленно и ты сумеешь решить, в которое окно прыгать.

– Времени на раздумие у меня будет не слишком много, не так ли?

– Ясно, что немного.

– Нужно будет быстро решать.

– Очень быстро.

Он согласно, кивнул головой.

– А что будет, если я ошибусь и спрыгну очень рано?

– Про тебя я не знаю, но шар откачнется назад.

– Правильно… Слушай, Джексон, а если ты промажешь?

– Сомнительно, – сказал он ворчливо, – весьма сомнительно. Не думай об этом, Шелл, старина. Допустим, такое случается, ты же это заметишь, когда будешь там. Зачем заранее накликать беду?

– Олл–райт, Джексон, – сказал я и замолчал. В голове гудело. Что, черт побери, он наливает в свою флягу?

– Поехали!

Я забрался на шар.

Джексон заработал рычагами и начал меня поднимать.

Чем выше я поднимался, тем яснее становились мысли. Конечно же, вся идея бредовая. Нужно отказаться, пока не поздно.

– Джексон, – сказал я, – мне…

Конечно, он не услышал.

Стрела повернулась. Теперь я висел над улицей, вцепившись в трос. Ноги соскальзывали с круглой верхушки стальной груши. Груша раскачивалась. Это было похуже морской качки.

Стена здания Себастьяна надвигалась.

– Стоп! – заорал я.

Мне казалось, что здание несется ко мне. Все шесть этажей Себастьяна выбрали меня из всего человеческого рода и намереваются стереть в порошок. Точнее, превратить в кровавое месиво.

Но здание отступило. Джексон не рассчитал? Шар не достиг стены. Вот движение замедлилось, мгновенная остановка, шар пошел назад. Я спасен! Нет, дорогие, хватит безумия. Если только эта штука спустится, ничто не загонит меня снова на шар! Я не буду играть в гольф и бильярд, больше никаких шаров!

Ох, какое облегчение!

Шар пролетел мимо кабины; я увидел, что Джексон снова колдует с рычагами. На физиономии – явно маниакальное выражение. Отвернувшись от меня, этот сукин сын вновь повернул красный рычаг.

Помешался.

– Джексон, стоп! – завопил я. – Операция отменяется!

Шар двинулся вперед.

– Нет, Джексон, нет! Я пере…

На этот раз шар не двигался, а мчался. Я, несомненно, врежусь в стену. И как это я сразу не подумал, что Джексон никогда не останавливал свой шар возле стены, он привык крушить, превращать в груды кирпича и щебня. Мускульная память, условный рефлекс. То, что он пьян, ничего не изменит.

Стена приближалась.

Теперь уже недолго…

Вот и наступает конец. Возможно, они поместят тут памятную надпись “на этом месте разбился Шелл Скотт”. Дощечка просуществует неделю – до того дня, пока перестройка не доберется до здания Себастьяна. И тогда я стану всего лишь воспоминанием. Пятном на разбитых кирпичах.

Но такова жизнь.

Бесполезно плакать о пролитой крови.

Ветер свистел мимо моей головы.

И стало необычайно светло.

Первый ход в сторону здания Себастьяна сразу же привлек внимание. Слишком большое внимание. Меня освещали лучами карманных фонариков, фарами машин, сигнальным огнем – точно так же, как в воеиное время зенитчики выискивали в небе вражеские самолеты.

Но выстрелов не было – никто не звал, что все это значит. И, конечно, не узнали меня, поскольку моя шутовская борода развевалась, закрывая физиономию.

Стена – прямо передо мной. На этот раз Джексон все рассчитал совершенно точно. Шар был направлен по центру проема между двух окон. В самый последний момент я смог увидеть через окна собравшихся в офисе людей.

Прыгать – поздно.

Единственное, что я мог сделать, это подтянуться на тросе.

Шар ударил о стену.

Стук, грохот.

Я посчитал себя убитым.