Текст книги "Порочное влечение (СИ)"
Автор книги: Джей Ти Джессинжер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
Табби
На то, чтобы выгрузить всё оборудование из грузовика Коннора и установить его, требуется несколько часов. За это время Миранда уходит в свой кабинет, чтобы немного поспать на диване – уже за полночь, – мы с О’Доулом заключаем шаткое перемирие после того, как я успешно предотвратила атаку вредоносного ПО Сёрена с помощью собственной программы для защиты от такого ПО, а Коннор становится всё более раздражительным.
Я не уверена, что кто-то еще это заметит, но теперь я на него настроена. На его мимику и тембр голоса, на то, как он держится, когда напряжен, но пытается выглядеть непринужденно. Он исключительно хорошо умеет сохранять самообладание… кроме тех моментов, когда смотрит на меня.
Когда Коннор смотрит на меня, его глаза пылают таким жаром, что мне кажется, я могу воспламениться.
Однако на этот раз неясно, является ли огонь в его глазах похотью.
– Можно тебя на пару слов? – говорит он себе под нос, наклоняясь через мое плечо.
Мои руки замирают на клавиатуре. Я поднимаю взгляд и вижу, что он смотрит на меня сверху вниз, его лицо подобно гранитной плите.
– Сейчас не совсем подходящее время, – говорю я, оттягивая время. – Я ищу в корневом каталоге…
– Встретимся в женском туалете. – Он поворачивается и уходит, его спина напряжена.
Я оглядываюсь по сторонам. Несмотря на мои предостережения, все агенты сидят за компьютерами и лихорадочно ищут имя Сёрена Киллгаарда во всех каталогах и базах данных, к которым у них есть доступ, включая О’Доула, который неустанно стучит по клавиатуре ноутбука своими короткими указательными пальцами.
Они ничего не найдут – как я и говорила им, ничего, – но настоящая проблема в том, что теперь Сёрен будет знать, что у них есть его имя.
И он задастся вопросом, кто им его дал.
Я встаю так небрежно, как только могу, и выхожу из комнаты, как будто мне просто нужно размять ноги.
Женский туалет находится дальше по коридору. Я вхожу, с опаской представляя, что ждет меня за дверью: Коннор, скрестивший руки на груди, расставивший ноги и хмурящийся.
– Забавно встретить тебя здесь. – Я закрываю за собой дверь.
– Какие у тебя были отношения с Сёреном Киллгаардом? – спрашивает Коннор.
Это не вопрос, а скорее требование, высказанное с опасной мягкостью. Я решаю уклониться.
– По словам твоей клиентки, мои чувства по этому поводу несущественны.
– Я не спрашивал о твоих чувствах. Я спросил о ваших отношениях.
Мы пристально смотрим друг на друга. Его щеки пылают. Дыхание слегка прерывистое.
– Почему ты спрашиваешь? – тихо говорю я. – Ты ревнуешь?
– Черт возьми, да, – последовал мгновенный хриплый ответ. – Но я спрашиваю не поэтому.
Меня охватывает легкий трепет от его признания.
– Тогда почему?
– Потому что ты чертовски многого мне не рассказываешь, и этот недостаток знаний может поставить под угрозу мою работу.
– Мы это уже обсуждали.
– Давай повторим это еще раз.
После долгой, напряженной паузы я говорю: – Нет.
Его руки разжимаются. Коннор делает шаг ко мне. Я делаю шаг назад.
– Почему нет? – спрашивает он, и его голос – бархатная тьма.
Мое сердце начинает биться быстрее. Я не боюсь его, меня пугает его напор. Его близость. То, что я отчетливо помню, какой он издает звук, когда кончает.
Я облизываю губы.
– Потому что это не твое дело.
Это неправильные слова. Коннор замирает на месте с выражением недоверия на лице. Он медленно качает головой.
– Не делай этого. Не притворяйся, что ничего не было.
У меня раскаляются уши.
– У нас был уговор. Одна ночь, помнишь? Одна ночь, чтобы выбросить это из головы, и тогда мы бы никогда больше об этом не упоминали.
Он мягко поправляет меня: – Одна ночь и одно утро.
От того, как Коннор смотрит на меня, мои соски твердеют и между ног разливается жар. Я ничего не могу с собой поделать, мое тело реагирует на этого мужчину так, как никогда раньше. Я как наркоманка, а он – как шприц, полный героина, и, хотя я знаю, что не должна этого хотеть, я хочу.
Должно быть, он что-то заметил в моем взгляде, потому что его темные-претемные глаза становятся еще чернее. Он делает еще один шаг ко мне.
– Коннор, – предупреждаю я, отступая.
– Да, Табита?
«Я собираюсь прикасаться к тебе везде, Табита. Везде, где я захочу, везде, где мне заблагорассудится».
То, как он произносит мое полное имя, с каким сексуальным подтекстом, заставляет мое сердце биться чаще. Я отступаю еще на шаг, пока не упираюсь спиной в дверь.
Коннор приближается. Поднимая руки, он упирается ладонями в дверь по обе стороны от моей головы и наклоняется близко к моему лицу.
– Ты собиралась что-то сказать.
– Ты сказал, что мы оба профессионалы. – Я пытаюсь говорить строго, но у меня не получается. Слова звучат как хриплый шепот, они скорее похожи на «подойди ближе», чем на «держись подальше».
– Так и есть. И я спрашиваю – как профессионал профессионала – каковы были твои отношения с Сёреном Киллгаардом, чтобы я мог понять, какое удовлетворение получу, посадив этого ублюдка в тюрьму.
Он предает сам себя. Мгновение назад Коннор сказал, что это ради того, чтобы не поставить под угрозу работу. Я с удивлением обнаруживаю, что протягиваю руку и касаюсь его лица. Он замирает, когда мои пальцы дотрагиваются до его кожи. Его дыхание становится прерывистым. Я вижу, как бьется пульс у него на шее.
Дрожащим голосом я говорю ему правду.
– Я была единственным человеком, который когда-либо говорил ему «нет», и он наказал меня за это.
Коннор накрывает мою руку своей. Если мне не показалось, в его голосе слышится надежда.
– Ты ведь не была в него влюблена?
Мне хочется рассмеяться. Или, может быть, меня стошнит.
– Любовь? Есть вещи гораздо сильнее любви, Коннор.
Его глаза светятся от эмоций.
– Я думал, что нет ничего сильнее любви.
Не задумываясь, я выпаливаю: – Страх. Ненависть. Отвращение к себе. То, как твой собственный разум может предать тебя, если надолго оставить его в одиночестве и темноте.
Коннор берет мое лицо в свои руки и смотрит на меня сверху вниз, его брови сведены, выражение чего-то похожего на ярость омрачает его лицо.
– Что, черт возьми, он с тобой сделал?
Охваченная стыдом, я закрываю глаза и шепчу: – Он поднес зеркало к моей душе и показал мне, как она выглядит.
Через некоторое время Коннор говорит: – Открой глаза.
Я подчиняюсь ему и беспомощно стою, дрожа всем телом и чувствуя, как мое сердце вот-вот выскочит из груди.
– Давай пока отложим вопрос о Сёрене. Я хочу заключить новую сделку.
Я не могу говорить и едва могу дышать. Я жду, и мои нервы натянуты до предела, как миллион кричащих восклицательных знаков.
– Давай продлим одну ночь до недели.
Мое дыхание вырывается из груди. Он говорит об этом так рационально. Так по-деловому. Так просто, хотя на самом деле всё совсем не так.
– Ты сказал, что не смешиваешь бизнес с удовольствием. Никогда. – Мне неприятно возвращать ему его же слова, но это должно быть сказано.
– Я действительно так сказал, – признается Коннор, кивая. – Потому что раньше я так не делал. Но в нашем случае я готов нарушить свои правила.
Его большие пальцы нежно поглаживают мои горящие щеки. Почему он должен делать это именно сейчас, быть таким невыносимо нежным, когда я пытаюсь сосредоточиться на всех причинах, по которым его просьба безумна?
– Это ужасная идея, – говорю я. – И будет слишком отвлекать.
– Я в курсе.
Он в курсе, но, очевидно, ему все равно. Его лицо приближается к моему. Я начинаю чувствовать легкое отчаяние.
– Я не уверена, что ты мне нравишься.
Его губы изгибаются. В глазах мелькает едва заметное веселье.
– Я не уверен, что могу тебе доверять.
Туше.
Я кладу руку ему на грудь и толкаю.
– Я подумаю об этом.
– Ты подумаешь об этом, – медленно повторяет он.
– Коннор. Мы в женском туалете…
– Ты бы предпочла мужской?
– Я измотана, голодна и борюсь с очень мрачными внутренними демонами. И всё это в десяти футах от ряда туалетов. Едва ли это располагает к романтике.
– Ты хочешь романтики? – тихо спрашивает Коннор, беря меня за руку. – Или этого?
Он прижимает мою руку к своей промежности. Под моими пальцами член твердый, как скала.
Мое терпение лопается.
Всё мое первоначальное раздражение по отношению к нему, вся моя первоначальная оценка его характера, заключавшаяся в том, что большая часть его умственных способностей сосредоточена в трусах, возвращаются с новой силой. Я отшатываюсь от него, вырываясь из его хватки.
– Боже! Ты всего лишь… гигантское… животное!
Его челюсть напрягается. Он складывает руки на груди, выпрямляется во весь свой внушительный рост и смотрит на меня сверху вниз.
– Ты непостоянная штучка, не так ли, сладкие щечки?
Сладкие щечки. Не «милая», не «принцесса» и даже не Табби – насмешливое обращение «сладкие щечки», которое, как он знает, я терпеть не могу.
У меня такое чувство, будто из меня вышибло дух. Как будто он только что ударил меня прямо в грудь.
Наблюдая за моим лицом, Коннор кривит рот в мрачной улыбке. Когда я понимаю, что он рассчитывал на такую реакцию с моей стороны, что он дразнит меня, мне хочется кричать.
Он говорит: – Если ты говоришь себе, что прошлая ночь ничего не значила, то ты и вполовину не так умна, как я думал.
Затем Коннор открывает дверь и выходит.
Мгновение спустя гаснет весь свет, погружая меня во тьму.
***
Когда я вхожу в командный центр, то слышу, как О’Доул кричит: – А почему ее станция работает?
– Потому что я не подключена к сети, – отвечаю я с порога. – У меня есть свой собственный источник питания.
Моя компьютерная станция – единственная, где горят мониторы. Все три монитора весело светятся, придавая моему углу неземной электронный вид, в отличие от остальной части комнаты, погруженной во тьму. Агенты слоняются вокруг, уперев руки в бока, и переговариваются, не зная, что делать.
Просто смешно, насколько люди не готовы к отключению от электричества.
– О чем вы говорите? – резко спрашивает О’Доул, подходя ближе. Остальные оборачиваются и смотрят на меня. Коннора нигде не видно.
– Я пользуюсь портативным генератором. – Я подхожу к своему рабочему месту и указываю на черное оборудование размером с принтер, тихо жужжащее на полу под столом.
У парня, у которого возникли проблемы с моими часами Hello Kitty, очевидно, также проблемы и с моим источником энергии, потому что он ворчит: – Мощность генератора слишком сильно колеблется – слишком много проблем с переменным напряжением, чтобы он мог служить надежным источником питания для ваших компьютеров. Ваш жесткий диск, скорее всего, уже сгорел.
Я хлопаю, медленно, три раза.
– Очень хорошо, Эйнштейн. Но я использую ИБП18 с топологией двойного преобразования, которая обеспечивает непрерывную подачу чистой синусоидальной волны.
Даже при слабом освещении я вижу, как краснеет его лицо.
– Ну… это… это, вероятно, аннулировало вашу гарантию!
– Да, – отвечаю я с невозмутимым видом. – Это очень серьезная проблема.
О’Доул прерывает наш маленький праздник любви, встав между нами и рявкая: – Заткни свою глотку, Родригес! И какого черта вам понадобился генератор, мисс Уэст?
Раздраженная, я скрещиваю руки на груди и постукиваю носком ботинка по ковру.
– Потому что мне нужно, чтобы мое оборудование оставалось онлайн, когда Сёрен узнал, чем вы все, маленькие трудолюбивые пчелки, занимаетесь.
В комнате становится тихо. Наконец заговаривает О’Доул.
– Вы хотите сказать, что хакер отключил электричество в здании? Как? И откуда ему знать, что мы ищем его имя? Мы подключены к защищенной виртуальной частной сети ФБР…
Я смеюсь.
– Избавьте меня от вашей чуши о безопасности, О’Доул. VPN ФБР – это примерно то же самое, что швейцарский сыр.
Мой новый заклятый враг, Родригес, протяжно произносит: – Отлично. Дайте угадаю – вы думаете, что сможете его взломать.
Атмосфера в комнате меняется. Пятнадцать парней – шестнадцать, включая О’Доула, – смотрят на меня так, будто я либо полная дура, либо рехнулась. Они качают головами и закатывают глаза, словно я не могу быть правой, потому что никто не может взломать сайт ФБР, и, вероятно, еще потому, что у меня нет члена.
Я ухмыляюсь.
О, это будет так весело.
– О’Доул, мне нужно, чтобы вы гарантировали мне иммунитет от судебного преследования со стороны ФБР или любого другого правоохранительного органа за то, что я собираюсь сделать в ближайшие пять минут.
Родригес фыркает.
– Пять минут? Вы под кайфом? Вы не сможете взломать VPN ФБР за пять…
– Я не в том положении, чтобы предоставлять кому-либо иммунитет, – лжет О’Доул, снова заставляя меня смеяться.
– Да ладно вам. Вы глава Национальной объединенной оперативной группы по киберрасследованиям! Я не вчера родилась. – Когда выражение его лица становится суровым, я добавляю: – У вас есть пятнадцать свидетелей, которые могут подтвердить, что произошло, если что-то пойдет не так, чего конечно же не случится. – Я бросаю взгляд на Родригеса. – Это просто небольшое соревнование. – Я снова поворачиваюсь к О’Доулу. – Если вам от этого станет легче, можете считать это бесплатным консультированием по вопросам безопасности для дяди Сэма. А после того, как я выиграю, мы с вами долго и приятно поговорим о человеке, с которым вы имеете дело на другом конце киберпространства.
О’Доул сухо отвечает: – Да, насчет этого. Человека по имени Сёрен Киллгаард не существует. Мы проверяли это последние два часа.
– И вам не кажется интересным, что на этой планете с населением более семи миллиардов человек ни у одного из них нет имени Сёрен с фамилией Киллгаард? Ни одного профиля в социальных сетях? Ни одного счета за коммунальные услуги? Ни одного свидетельства о рождении или смерти, водительских прав или кредитной карты? Как вы думаете, каковы шансы на это?
– Примерно один из семисот триллионов.
Это говорит Коннор, стоящий в дверном проеме с фонариком в руке. Желтый луч пересекает комнату, падая на хмурое лицо О’Доула. Он добавляет: – Охранники на посту внизу подтвердили, что отключения электричества нет ни в местной сети, ни в остальной части студии. Оно есть только в этом здании. И дело не в предохранителях.
Кто-то говорит: – Я уверен, что резервные генераторы включатся в любую секунду…
– Они тоже будут отключены, – говорю я. – Он взломал серверы местной электростанции, а также серверы студии. Считайте, что в этом здании отключили электричество навсегда. – Широко улыбаясь, я добавляю: – За исключением вот этого, конечно, – и показываю на свои компьютеры.
Я вижу, что О’Доул пытается решить, стоит ли ему арестовать меня на месте и задать вопросы позже, поэтому я бросаю ему кость.
– Как насчет такого? Пока я буду выигрывать свои сто баксов у Родригеса…
– Я никогда не говорил, что ставлю сто баксов! – протестует Родригес.
– Две сотни баксов от Родригеса, почему бы вам не связаться с профессором Альфредо Дюраном с факультета компьютерных наук Массачусетского технологического института и не расспросить его об инциденте в Bank of America в 2007 году? Он и другие профессора этого учебного заведения могут подтвердить существование Сёрена Киллгаарда, даже если все записи о его посещении были удалены.
Я смотрю на свои часы. Они светятся в темноте, поэтому их легко разглядеть.
– В Массачусетсе уже три часа ночи, но я уверена, что профессор Дюран не откажется помочь ФБР, как бы поздно не было. Он всегда такой дружелюбный.
О’Доул склоняет голову набок и пристально смотрит на меня. Он обращается к одному из агентов, стоящих рядом: – Специальный агент Чан.
Молодой азиат в очках и с непослушными черными волосами говорит: – Я займусь этим, сэр, – достает сотовый телефон из кармана рубашки и отходит на несколько футов, чтобы позвонить.
Я указываю на свой компьютер.
– Можно?
– У вас есть пять минут, мисс Уэст, – рычит О’Доул, – и ни секундой больше. Не заставляйте меня сожалеть об этом. Он бросает подозрительный взгляд на Родригеса, который, я могу сказать, ему не особенно нравится.
Я сажусь перед компьютерами. Все собираются вокруг меня, включая Коннора, который спрашивает: – Что ты делаешь?
Его голос звучит подозрительно, но, более того, в нем слышится беспокойство. Я не смотрю на него, когда отвечаю.
– О, это лишь маленькая штучка под названием «пощечина», которая займет всего секунду.
Позади меня раздаются смешки. Игнорируя их, я захожу в свой компьютер и начинаю.
Целую минуту царит тишина. Слышен только стук моих пальцев по клавиатуре. Все пристально смотрят мне через плечо.
Через две минуты приглушенный голос произносит: – На веб-сервере обнаружена уязвимость.
Продолжая печатать, я усмехаюсь.
– Как всегда.
После очередной паузы: – Черт возьми. Это что, удаленный вход в… базу данных по преступлениям?
– Ага, – весело отвечаю я.
Агенты позади меня начинают проявлять беспокойство и перешептываться.
– Она никак не сможет попасть в мейнфрейм19. После катастрофы с программным обеспечением Trilogy все дыры были заделаны.
– Ей понадобится пароль администратора…
– Забудьте о паролях, она уже в командной оболочке Unix!
Я говорю: – О, смотрите, список каталогов мэйнфреймов. Черт возьми. Вашего системного архитектора следует судить за государственную измену.
Повисает потрясенное молчание. Попечатав еще несколько секунд, я спрашиваю ни к кому конкретно не обращаясь: – Может, добавим Дарта Вейдера в список самых разыскиваемых?
Никто не отвечает.
Наконец Коннор говорит: – Четыре минуты двадцать шесть секунд.
– Подождите, я ищу номер мобильного телефона президента. Давайте отправим ему смс с фотографией члена…
О’Доул захлопывает ноутбук, прерывая связь.
Я медленно поворачиваюсь в кресле, смотрю на ошеломленные лица, устремленные на меня, и улыбаюсь.
– Есть вопросы, дамы?
Фонарик Коннора дает достаточно света, чтобы я могла видеть, насколько бледно лицо Родригеса. Он говорит: – Это была чистая удача.
Коннор отвечает мягким, как шелк, голосом: – Нет. Это был чистый талант.
Наши взгляды встречаются. Он слегка раздраженно качает головой, отчитывая меня за выпендреж, но я вижу восхищение в его глазах.
О’Доул рявкает: – Позелл, свяжись с охраной студии и найди другое место для командного центра. Родригес, подготовь всё это дерьмо к транспортировке. А вы, – говорит он, тыча пальцем в мою сторону, – пойдете со мной.
Он разворачивается и направляется к двери.
Я встаю и следую за ним, Коннор прямо за мной.
– Когда я вернусь, вам лучше подготовить мои деньги, Родригес, – бросаю я через плечо.
Я с удовлетворением слышу тихое раздраженное «Черт».
ПЯТНАДЦАТЬ
Коннор
Лифты не работают, поэтому мы спускаемся на первый этаж по лестнице. Желтый луч моего фонарика освещает путь. Гарри не спрашивает, зачем я иду за ним, но и не говорит, чтобы я не шел, и это хорошо, потому что я не хочу его ударить.
С этого момента, куда бы ни пошла Табби, я иду за ней. Услышав, как она говорит Гарри, что Сёрен «устранял» людей, я задействовал все защитные механизмы в своей пещерной части мозга. Именно поэтому я решил загнать ее в угол в женском туалете и начать требовать объяснений и попыток пересмотреть наше соглашение.
Черт, эта женщина меня выводит из себя.
Мы проходим через темный вестибюль. Вооруженный охранник открывает перед нами двери, и мы выходим в темноту ночи. Холодно. Воздух бодрит, словно веник, которым выметают из головы паутину ревности, желания и разочарования.
Что бы Сёрен ни сделал Табби, я заставлю его заплатить за это.
С избытком.
– Куда мы идем? – спрашивает Табби, когда мы проходим между двумя зданиями по дорожке из красного кирпича.
– Кофе, – рычит Гарри и продолжает идти.
Через несколько мгновений мы сворачиваем за угол и входим во внутренний двор, засаженный пальмами. Он заполнен столиками с зонтиками, а за стеклянной стеной я вижу ярко освещенный кафетерий. Я удивлен, что он открыт ночью, ведь вокруг никого нет. Должно быть, за это мы должны благодарить ФБР.
Табби стонет.
– Еда! Спасибо тебе, Господи!
Зайдя внутрь, мы берем кофе и сэндвичи у сонной на вид девушки за стойкой и находим ближайший столик, чтобы присесть. В заведении нет никого, кроме нас. Табби начинает уплетать свой сэндвич так, словно не ела несколько недель, а Гарри просто пьет кофе и наблюдает за ней задумчивым и встревоженным взглядом.
Уверен, я сам не раз так выглядел.
Решив промолчать и посмотреть, что будет дальше, я откусываю от своего сэндвича.
– Табита Энн Уэст, двадцать семь лет, рост пять футов шесть дюймов, вес сто тридцать пять фунтов, подтвержденный IQ сто девяносто восемь, – тихо говорит Гарри.
А. Значит, пока его ребята искали имя Сёрена Киллгаарда в базах данных, Гарри искал имя Табби. Меня это не удивляет. Он проницательный сукин сын и чертовски хорош в своем деле. Он не был создан для службы в полиции, как и многие другие, но для ФБР он идеально подходит. О’Доул серьезный, прямолинейный парень с достаточным количеством смелости, чтобы быть опасным.
Гарри продолжает: – Нет известных религиозных или политических пристрастий, нет истории злоупотребления психоактивными веществами, нет неоплаченных штрафов за нарушение правил дорожного движения, налоги на имущество и прибыль всегда оплачивались вовремя. Мать Лорел, отец Кристофер, братьев и сестер нет, бабушка и дедушка с обеих сторон умерли. Переехала жить к своему дяде Скотту в Бостон после гибели родителей в авиакатастрофе, когда было восемь. Окончила среднюю школу в пятнадцать лет, поступила в Массачусетский технологический институт на полную стипендию. В семнадцать лет она обнаружила за завтраком дядю Скотта, уткнувшегося лицом в миску с хлопьями, мертвым от острого отравления мышьяком.
Я замираю. Отравления?
В досье, которое я прочитал, указано, что причиной смерти ее дяди был сердечный приступ, случившийся год спустя, когда ей было восемнадцать. Ошеломленный, я перевожу взгляд на Табби. Она бледна и неподвижна, ее взгляд устремлен в тарелку.
– Из-за наличия предсмертной записки и того, что ее дядя страдал от депрессии, смерть была признана самоубийством. Департамент по делам детей и семей был привлечен к выбору опекуна, и несовершеннолетняя была передана под опеку… на один месяц, после чего исчезла. Согласно записям в колледже, она продолжала посещать занятия, но властям так и не удалось ее найти…
– Они и не искали, – тихо говорит она.
– Подожди, – говорю я, чувствуя странную тяжесть в груди.
– …и когда она юридически стала совершеннолетней в восемнадцать лет, дело было закрыто. В записях о месте жительства указаны адреса за все годы, кроме 2007-го. – Гарри долго и пристально смотрит на нее. – Итак, мой первый вопрос. Где вы были в том году?
Табби поднимает голову и смотрит на Гарри. Когда она говорит, пол уходит у меня из-под ног.
– Жила с Сёреном Киллгаардом, конечно. – Ее смех низкий и горький. – На самом деле это грубое искажение смысла слова «жила».
Потрясенный последними словами, я смотрю на Табби. Проходит четыре удара сердца, прежде чем Гарри переводит свой тяжелый взгляд на меня.
– Ты сказал, что проверили ее.
– Я… я это сделал… Не было никакого пропущенного года, не было ничего, что указывало бы…
– Это не его вина, – говорит Табби. – Точные данные есть только у ФБР.
У меня кружится голова. Сердце бешено колотится. Она жила с Сёреном. Она сказала мне, что не была в него влюблена, и заставила меня поверить, что ненавидит его, но при этом провела год своей жизни под одной крышей с этим человеком.
Она, блядь, солгала мне.
От гнева у меня краснеет в глазах. Я пытаюсь привести мысли в порядок, чтобы задать связный вопрос, но Гарри опережает меня.
– Вы наглядно продемонстрировали, что можете обойти наши файрволы, не прилагая особых усилий, мисс Уэст. А это значит, что вы можете с такой же легкостью получить доступ к любой другой базе данных. Поэтому мой следующий вопрос: зачем вам было менять эти несколько деталей в общедоступных записях, но при этом не скрывать правду от ФБР?
Сначала она смотрит на него, а затем переводит взгляд на меня.
– Потому что я знала, что когда-нибудь у меня состоится такой разговор.
Сквозь стиснутые зубы я спрашиваю: – Что это значит?
Она на мгновение задерживает на мне взгляд, и выражение ее лица невозможно прочесть. Она что-то ищет в моем лице, но я чувствую только ярость и обиду, и ни то, ни другое, похоже, ее не удовлетворяет. Наконец Табби прекращает поиски и смотрит на Гарри.
– Полагаю, вы знакомы со стокгольмским синдромом.
– Привязанностью к похитителям, – тут же следует ответ. – Когда заложники испытывают сочувствие к своим похитителям, вплоть до того, что защищают их или симпатизируют им.
– Или влюбляются в них, – шиплю я, вздыбив шерсть.
Табби игнорирует меня.
– Это форма травматической привязанности…
– Ты хочешь сказать, что он держал тебя в заложниках? – сердито перебиваю я. – Целый год? Пока ты посещала колледж днем?
Она снова игнорирует меня и продолжает говорить с Гарри холодным монотонным тоном, как будто обсуждает погоду.
– Это адаптивная психологическая защита, встроенная в нашу ДНК. Отождествление себя с насильником – это один из способов самозащиты психики, особенно у женщин.
Гарри спокойно кивает. Я хочу вырвать все волосы у себя на голове.
– Когда умер мой дядя, у меня никого не осталось. Никого. Правительство отдало меня в приемную семью. В первую неделю моего пребывания там мой приемный отец пришел в мою спальню посреди ночи и попытался изнасиловать меня. У него ничего не вышло – он был толстым придурком, а я всегда была сильной, – но моя приемная мать не поверила мне, когда я ей рассказала об этом. И никто в Департаменте по делам детей не поверил. Мне отказали в переводе. По их словам, семья много лет занималась патронатным воспитанием без каких-либо проблем. Должно быть, дело во мне, сказали они.
Ее пауза полна гнева.
– Он снова пытался изнасиловать меня несколько недель спустя.
Слушая, как она это говорит, моя ярость сменяется ужасом, который затем превращается в неистовое желание заключить ее в свои объятия. Я не знаю, чувствовал ли я себя когда-нибудь в своей жизни таким беспомощным, как сейчас.
– Но в тот раз все было по-другому, потому что кто-то был рядом, чтобы помочь мне. Кто-то внимательно следил за мной, и когда отчим стянул с меня одеяло, и я закричала, он получил очень неприятный сюрприз в виде удара бейсбольной битой по яйцам.
В наступившей тишине я говорю: – Сёрен.
Табби сглатывает, а затем кивает.
– Он влез в окно и избил моего приемного отца до полусмерти, а я сидела на своей кровати, прижав колени, и просто смотрела. И ничего не сделала, чтобы вмешаться. Там было… – Она прочищает горло. – Много крови. Позже Сёрен сказал мне, что увидел меня в классе, и по одному взгляду на мое лицо понял, что со мной случилось что-то плохое, и что он больше никогда не позволит, чтобы такое произошло снова. Затем он ушел.
Ее голос становится тише.
– Только гораздо позже я поняла, что меня отдали в ту приемную семью не случайно… или что смерть моего дяди, возможно, не была самоубийством.
В ужасе я наклоняюсь вперед. Гарри бормочет: – Продолжайте, мисс Уэст.
Словно собираясь с силами, Табби вдыхает, а затем медленно выдыхает через нос.
– Я привыкла быть другой. Привыкла, что на меня смотрят с недоверием. Это было недостатком. Несмотря на свое раннее умственное развитие, я так и не научилась распознавать опасность чужого взгляда в мою сторону. Я была наивной.
Погрузившись в какие-то темные воспоминания, она закрывает глаза.
– Когда я позже навела справки о своих приемных родителях, то обнаружила, что на них поступало множество жалоб, которые каким-то образом были удалены из базы данных Департамента по делам детей. Когда я продолжила расследование смерти своего дяди, меня насторожило то, что в доме не было обнаружено мышьяка, а его уровень в крови указывал на то, что он долгое время принимал относительно небольшие дозы. Если вы собираетесь покончить с собой, зачем делать это медленно? У него было несколько пистолетов, он мог застрелиться, спрыгнуть с крыши – любой из этих вариантов казался более логичным, чем многомесячное отравление.
– Но там была записка, – указывает Гарри. – Написанная его рукой.
Табби смотрит на него.
– Некоторые люди могут подделать картину так безупречно, что даже эксперт не сможет сказать, что это не оригинал.
– Ты хочешь сказать, что Сёрен встретил тебя в колледже, стал одержим тобой, убил твоего дядю, чтобы тебя отдали в приемную семью, манипулировал системой, чтобы насильник заполучил тебя, а затем дождался своего шанса спасти тебя, чтобы ты почувствовала… благодарность к нему?
– Довольно утонченно для подростка, – с сомнением произносит Гарри.
– Ему был двадцать один год, – отвечает Табби. – И он уже стал мультимиллионером на биржевых спекуляциях. И да, я думаю, что именно это он и сделал, хотя у меня нет доказательств. Все, что я знаю, это то, что Сёрен – мастер манипулирования. Он может заставить людей делать что угодно и убедить их, что это была их собственная идея.
В лице Гарри есть что-то странное, чего я не могу понять, что-то более мрачное, чем сомнение. Изучая ее, он задумчиво наклоняет голову.
– А может, главный манипулятор – кто-то другой.
Внезапно у меня перехватывает дыхание.
Я смотрю на Табби широко раскрытыми глазами. Когда она видит выражение моего лица, у нее такой вид, словно ей дали пощечину.
Мы пристально смотрим друг на друга. Мой мозг говорит Нет, нет, нет.
А затем, уже не так отчетливо, что-то не столь однозначное.
Нарушая наше молчание, Гарри говорит: – За исключением ваших слов у меня нет доказательств, что этот человек, Сёрен, существует. Но есть доказательства того, что вы вполне способны взламывать чрезвычайно сложные сетевые системы, потому что вы мне это наглядно продемонстрировали. Я также знаю, что вы узнали меня в ту же секунду, как увидели мою уродливую рожу, что кажется мне невероятным совпадением. Слишком большим совпадением. И, судя по тому, как Коннор пялится на вас, я предполагаю, что между вами происходит что-то гораздо большее, чем можно было бы назвать сугубо профессиональным.
Когда Гарри делает паузу, я смотрю на него. Он говорит: – Что тоже может быть совпадением, а может быть и нет.
Я снова перевожу взгляд на Табби.
Она шепчет: – Коннор. Ты не можешь в это поверить.
Я смотрю на нее, вспоминая, как она расстроилась, когда я поцеловал ее у стены в отеле, а через полчаса она пришла ко мне в номер и потребовала секса. Мой мозг в ужасе от мысли, что… она…
– Ты сам пришел ко мне и предложил эту работу! – кричит она.
Ты знала, что я так сделаю, — думаю я, но не могу заставить себя сказать это.
Гарри продолжает размышлять: – Мне также кажется интересным тот факт, что Виктория Прайс, ваша работодательница с тех пор, как вы ушли из Массачусетского технологического института, и до своего исчезновения при загадочных обстоятельствах три года назад, оставила вам всё в своем завещании. В том числе пентхаус на Манхэттене стоимостью двадцать пять миллионов долларов. – Задумавшись, он добавляет: – Ее тело так и не нашли, верно?
