Текст книги "Порочное влечение (СИ)"
Автор книги: Джей Ти Джессинжер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
ДВАДЦАТЬ СЕМЬ
Коннор
По дороге в студию Табби молчит. Напряженно молчит, как будто потеряла способность говорить. Я крепко сжимаю ее руку, но, несмотря на эту физическую связь, между нами пропасть. Она рядом со мной, но в то же время за миллион миль от меня.
Я чувствую, что каким-то образом, с помощью какой-то извращенной логики, которая имеет смысл только для нее, она винит себя в том, что произошло.
– Это была не твоя вина, – говорю я так мягко, как только могу.
Мы стоим на красном сигнале светофора всего в нескольких кварталах от студии. Ее лицо залито багровым дьявольским светом. Она мне не отвечает и даже не моргает, а просто смотрит сквозь лобовое стекло в серое предрассветное небо, и ее лицо под зловещим светом светофора белое как мел.
– Табби…
– Я должна была догадаться, что это слишком просто. Я должна была понять, что это ловушка.
Ее голос звучит ровно, пусто, как будто внутри она мертва. Я сжимаю ее руку, но она не отвечает на это.
Когда мы въезжаем на парковку у студии, она выходит из машины и широким шагом пересекает темную стоянку еще до того, как я заглушаю двигатель, оставляя пассажирскую дверь позади себя широко открытой.
– Табби! Подожди! – ругаюсь я, когда она не обращает на меня внимания.
Она заходит в открытый лифт на парковке, нажимает кнопку и стоит с каменным лицом, пока я бегу за ней, и мои шаги эхом разносятся по округе. Я вбегаю в лифт как раз в тот момент, когда двери начинают закрываться.
Я хватаю ее за плечи, поворачивая лицом к себе, когда кабина начинает набирать высоту.
– Мы с тобой в одной лодке, ясно? Не отталкивай меня. Что бы ни случилось, я тебя прикрою.
Табби смотрит на меня так, словно видит впервые в жизни. Раздается сигнал. Двери лифта открываются. Резким движением она отстраняется от меня.
С холодом в голосе она говорит: – Когда я сказала тебе, что Сёрен всё прекратит, если узнает, что я участвую в расследовании, я имела в виду не то, что подумала Миранда. Я не имела ввиду, что он сделает со студией.
– Что ты хочешь этим сказать? Я не понимаю.
Её глаза темные и бездонные, в них таятся секреты, известные только ей.
– Я имею в виду, что все эти годы мы оба просто выжидали.
Меня так раздражает этот загадочный разговор, что хочется встряхнуть ее.
– Табби, о чем ты, черт возьми, говоришь?
– Я говорю о судьбе, Коннор. О физике. О том, что некоторые события настолько значимы, что создают собственную гравитацию, и ты можешь потратить всю свою жизнь, вращаясь вокруг их памяти, попав в их магнитное поле. И есть только одна вещь, которая может прервать эту жалкую, бесконечную карусель.
Я в растерянности. Признаю это. Она меня совсем запутала. Я стою, беспомощно разведя руками, и жду объяснений.
Их не последовало.
Вместо этого она удивляет меня, протягивая руку и поглаживая по щеке. Тихо, с глубокой нежностью она говорит: – Ты хороший человек, Коннор Хьюз.
Что-то в ее тоне заставляет все волосы у меня на затылке встать дыбом.
– Почему это звучит как прощание?
Табби улыбается. Это самая печальная вещь, которую я когда-либо видел. Затем она разворачивается и уходит, не сказав больше ни слова.
В моей голове непрошено возникает мысль.
У меня действительно плохое предчувствие.
***
Когда мы входим в командный центр, там кипит работа, но как только нас замечают, всё затихает.
Миранда стоит у окна, опустив голову и скрестив руки на груди, ее лицо такое же бледное и строгое, как сшитый на заказ костюм, который на ней надет. Агенты ФБР разбиты на несколько сплоченных групп, стоящих вместе вокруг своих компьютеров, как спутники, парящие вокруг материнского корабля. Специальный агент Чан стоит у стола О’Доула, выглядя потрясенным. Его черные волосы торчат в разные стороны, а полосатый галстук съехал набок.
В одиночестве у доски стоит Родригес. Он смотрит прямо на Табби с выражением, которое можно описать только как чистую, неподдельную ярость.
Мои нервы, которые обычно находятся где-то на уровне DEFCON 330, взвинчиваются до DEFCON 1. У меня мурашки по коже. Мышцы напрягаются. Все чувства обостряются.
Райан направляется прямиком к нам с того места, где он стоял на почтительном расстоянии от Миранды, у окна. Как только он оказывается рядом, я спрашиваю тихим голосом: – Где О’Доул?
Райан бросает взгляд на Табби. Выражение его лица нейтральное.
– Отправился во Флориду, чтобы возглавить тактическую операцию в координации со спецназом.
Перевод: О’Доул разбросан тысячью окровавленных кусков по какому-то району Майами.
Я смотрю на Табби, пытаясь поймать ее взгляд, но она отводит глаза. Я чувствую, как она реагирует на осознание того, что О’Доул мертв, а затем заставляет себя не реагировать. После мгновения гробовой тишины она излучает опасную, потрескивающую энергию, холодную, как черный лед, и такую же смертоносную.
Райан тоже это чувствует. Он смотрит на меня, предупреждающе приподняв брови.
– Ты, – шипит Родригес в неловкой тишине, – гребаная пизда!
Затем каким-то образом я оказываюсь на другом конце комнаты, стою над Родригесом, который корчится на полу, зажимая окровавленный нос, который я только что разбил кулаком.
Комната взрывается. На меня набрасываются трое парней, затем четверо, затем пятеро. Это быстро переходит в открытую драку: полдюжины агентов ФБР против динамичного дуэта из меня и Райана, которые толкаются, выкрикивают оскорбления и просто выпускают пар. Когда все заканчивается, мы выглядим не хуже, чем были, но агенты смотрятся чертовски потрепанными. Кости целы. За исключением Родригеса, крови пролито не было.
Табби и Миранда смотрят друг на друга через всю комнату, словно нас не существует. У Табби такой странный, пронзительный взгляд, который я уже пару раз видел у лучших военных снайперов.
– Специальный агент Чан. Я полагаю, теперь вы здесь главный?
Табби не сводит взгляда с Миранды, пока спокойно это говорит. Чан кивает, проводит рукой по своим растрепанным волосам, затем снова кивает. Когда он понимает, что Табби на него не смотрит, он говорит: – Да.
– С вашего разрешения, я бы хотела просмотреть данные, которые вы извлекли из телефонного звонка.
Его взгляд становится острее.
– Зачем?
Табби неподвижна, как статуя, и полностью контролирует свои чувства. На ее лице не дрожит ни один мускул. Но я знаю, что за этой маской безмятежной красоты бушует буря библейских масштабов.
– Я думаю, что Сёрен ввел ложные данные в ваше программное обеспечение. Я думаю, он привел вас туда, куда хотел. Думаю, он знал, что за ним следят.
– Это невозможно, – говорит Чан.
Табби медленно поворачивается, чтобы посмотреть на него. Пригвоздив его к месту своим ледяным взглядом, она тихо спрашивает: – Правда?
Долгое мгновение Чан ничего не говорит. Если не считать жужжания мухи об оконные стекла, в комнате царит зловещая тишина. Затем: – Я не могу доверить вам работу с компьютером.
С пола, все еще держась за кровоточащий нос, Родригес горько произносит: – Аминь.
Когда я пристально смотрю на него, он бледнеет и отводит взгляд.
– Я не прошу вашего доверия, – говорит Табби, – или чего-то еще, если уж на то пошло. Я понимаю…
На долю секунды она запинается, ее голос дрожит, но она тут же берет себя в руки.
– Я понимаю, что то, что произошло, произошло из-за меня…
– Это не так, – громко говорю я, делая шаг вперед. Не глядя на меня, она поднимает руку.
– Но я хотела бы воспользоваться возможностью и попытаться выяснить, смогу ли я найти что-нибудь, что могло бы оказаться полезным.
– Мы уже всё просмотрели.
– Этого не делала я.
Когда Родригес понимает, что Чан обдумывает это, он взрывается.
– Она гребаная предательница, Чан! Лгунья! Из-за нее погибли девять хороших людей! Ты знал, что она жила с Maelstr0m? Верно, – говорит он, когда Табби отшатывается, а несколько агентов недоверчиво ахают. – Я просмотрел записи О’Доула. Это, – он тычет пальцем в сторону Табби, – его сучка!
Райану приходится физически удерживать меня, чтобы я не разорвал Родригеса пополам. Он оттесняет меня на несколько шагов, положив руки мне на грудь, пока я рычу и киплю от злости, рвусь вперед и чувствую вкус крови. Он бормочет успокаивающие, разумные слова, но для моего разъяренного слуха они звучат как убей, убей, убей, убей.
Я смутно задаюсь вопросом, не придется ли мне провести некоторое время на диване у психотерапевта, когда эта работа закончится. Всё мое тело словно оголенный нерв, по которому прошлись ножом.
– Как обычно, ты не отличаешь свою задницу от локтя, Родригес, – говорит Чан. – И твои навыки понимания прочитанного такие же дерьмовые, как и всегда. Она была жертвой Maelstr0m, именно поэтому она помогает в расследовании. У нее есть такая же веская причина, как и у всех нас, хотеть поймать этого ублюдка.
Родригес сплевывает кровь на ковер. Затем, шатаясь, поднимается на ноги.
– Ты придурок. Тебя взяли на работу только из-за политики равных возможностей.
Чан не реагирует на оскорбление. Он спокойно говорит: – Напомни мне, у кого из нас родители нелегально эмигрировали в эту страну?
– Пошел ты! – рычит Родригес.
– Нет, спасибо, – неизменно вежливо отвечает Чан. Он переводит взгляд на Табби. – Почему бы вам не воспользоваться этим компьютером, мисс Уэст? – Он указывает на стол, за которым сидит Родригес.
– Ты, блядь, издеваешься надо мной?
– Нет, агент Родригес, это не так. Мисс Уэст, садитесь.
Родригес в гневе выбегает из кабинета. В его отсутствие другие агенты, похоже, не знают, что делать. Кто-то следует за Родригесом, кто-то садится за свой стол, но большинство остается на месте, слоняясь, как хромые утки в быстро мелеющем пруду. Табби пользуется возможностью подойти к пустому столу, отодвинуть стул и сесть.
Райан напоследок дружески пихает меня и говорит так, что слышу только я: – Смотри в оба, брат. Пешки в движении.
– Да уж, блин, знаю, – бормочу я себе под нос.
– Какой системный пароль? —спрашивает Табби Чана.
Когда он искоса смотрит на нее, она терпеливо говорит: – Будет быстрее, если вы просто скажете его мне.
Он зачитывает список слов, цифр и символов, которые звучат как какая-то долбанутая форма хайку. Табби быстро печатает, пока он говорит.
– Я зашла. Где этот отчет?
Чан указывает. Табби щелкает. Мы с Райаном молча подходим ближе, жадно и внимательно наблюдая за происходящим.
Мы стоим позади нее, пока она открывает серию окон на трех мониторах и запускает прокрутку всего кода, очищенного до минимума. Это похоже на сцену из «Матрицы».
Табби читает это. Господи Иисусе. Она читает тысячи строк необработанного кода в режиме реального времени.
Мы с Райаном обмениваемся изумленными взглядами.
– Здесь, – говорит она через минуту, указывая на экран. Она щелкает мышкой, и всё на экране замирает.
Чан ахает.
– Ну ни фига себе. Это патч.
Табби мрачно кивает.
– Он не распознается вашим программным обеспечением, потому что в нем нет математического шаблона. Компьютер воспринимает его как совершенно случайный. Технически это даже не программа. Чтобы найти его, нужно вручную просмотреть код, строку за строкой. Нужно абстрагироваться от всего лишнего и сосредоточиться на коде, чтобы увидеть общую картину.
– Сёрен знал, что вы найдете это? – спрашивает Чан.
– Он всё знает, – отвечает Табби без тени иронии.
Это отвратительное чувство снова зарождается в моей душе. Райан сжимает мое плечо. Я закрываю глаза, вдыхаю через нос и мысленно считаю до десяти.
– Означает ли это, что ты можешь найти его настоящее местоположение? – спрашивает Райан.
Что-то в его вопросе заставляет Табби замереть. Она некоторое время молча смотрит на экран, прежде чем сказать: – Нет. Пока нет. Мне нужно больше времени, чтобы разобраться с кодом.
Ее тон странный. Какой-то отстраненный. Я хочу спросить ее об этом, но Чан перебивает.
– Группа из Вашингтона должна прибыть с минуты на минуту.
Верно. Девять убитых федеральных агентов привлекут к вам внимание Вашингтона.
Я говорю: – Они отстранят вас от командования, опросят группу, включая нас, и назначат другую команду для завершения операции.
Взволнованный, Чан проводит рукой по волосам и кивает.
– Мы работаем совместно с Министерством внутренней безопасности и Министерством юстиции. А теперь, когда мы знаем, что киберпреступления Киллгаарда носят международный характер, в дело вовлечены ЦРУ и АНБ.
Табби еле слышно повторяет: – Управление национальной безопасности. Потрясающе. – Она тихо смеется. От этого смеха у меня по спине бегут мурашки.
– Тебе не о чем беспокоиться, Табби. Тебя привлекли к этой работе по особой просьбе Миранды Лоусон. Всё, что ты сделала, было санкционировано ею и федеральным агентом. Они ни в чем не могут обвинить тебя.
Она смотрит на меня. В ее глазах я снова вижу то странное выражение, которое было у нее, когда она сказала мне, что я хороший человек, как будто это был последний раз, когда она видела меня живым.
Табби переводит отсутствующий взгляд на Чана.
– Агент Чан, пожалуйста. Позвольте мне попытаться найти что-нибудь до того, как они приедут. Просто дайте мне еще несколько минут, чтобы просмотреть код.
– Табби…
Она перебивает меня.
– Коннор, мне нужно сосредоточиться. Пять минут, ладно? Это всё, что мне нужно, и тогда мы сможем поговорить.
Я смотрю на Чана. Он пожимает плечами, соглашаясь. Потом смотрю на Райана, на оставшихся агентов, на Миранду у окна, она по-прежнему повернута ко всем нам спиной.
– Хорошо, – говорю я тихим голосом. – Пять минут. Сделай всё возможное, чтобы найти этого ублюдка, а потом отпусти ситуацию и предоставь разбираться агентам.
Ее глаза блестят. Она шепчет: – Я так и сделаю.
Табби ждет, пока мы трое отойдем, а затем обращает свое внимание на экран компьютера перед ней. Она склоняет голову над клавиатурой и принимается за работу.
Пять минут спустя, когда мы с Райаном тихо разговариваем в углу, дверь в комнату распахивается. Парни в одинаковых бежевых плащах и с убийственными хмурыми лицами врываются внутрь.
Федералы. Судя по их виду, высшее начальство.
И в высшей степени взбешенные.
Один из них, высокий, худой мужчина с седыми волосами и голосом, похожим на мегафон, поднимает мобильный телефон и громогласно заявляет: – Директор АНБ хотел бы знать, кто в этой комнате только что взломал их гребаный мейнфрейм!
Из-под плащей появляются никелированные дробовики, поблескивающие в свете фонарей.
Время останавливается. Из комнаты словно выкачали весь воздух. Я смотрю на Табби, но она не смотрит на меня. Она спокойно смотрит на мужчину с седыми волосами и стоит. Затем поднимает руку и открывает рот, чтобы заговорить.
– Это моих рук дело.
Всё происходит очень быстро.
Мелькают наручники. Кричат мужчины. Плащи развеваются вокруг бегущих ног.
Я с ревом бросаюсь вперед, адреналин обжигает мои вены, но они уже швырнули Табби на стол и заломили ей руки за спину.
Я получаю удар рукояткой пистолета Glock 40-го калибра под челюсть.
– Здравствуйте, мистер Хьюз, – говорит мужчина с седыми волосами. Я замечаю, что его глаза точно такого же цвета. – И спокойной ночи.
Приклад дробовика с силой ударяет меня по затылку. Перед глазами вспыхивают искры боли. Комната тошнотворно кренится набок.
Последнее, что я вижу, – это Табби в наручниках, которую уводят несколько вооруженных мужчин.
Почему она улыбается?
И всё становится черным.
ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ
Табби
После короткого перелета на военном самолете C-130 я сижу за столом в маленькой холодной комнате в правительственном комплексе, расположенном бог знает где. Когда меня привели, на голове у меня был черный капюшон, но его сняли, и теперь я могу осмотреться.
Стены из шлакоблоков. Бетонный пол. Такой же бетонный потолок с рядом люминесцентных ламп. Черный пластиковый глазок камеры видеонаблюдения высоко на стене в углу.
На столе слева от меня стоит стакан воды. Рядом с ним лежит упаковка Oreo, которую я нахожу забавной. Очевидно, правительство хочет, чтобы вы вкусно перекусили, прежде чем они начнут пытать водой.
По крайней мере, они сняли наручники.
Дверь открывается. Входит мужчина. Кавказец. Около тридцати. Сложен. Высокий, с лохматыми светло-рыжыми волосами, красивый, если не считать шрамов от угревой сыпи на щеках. На нем черный костюм и узкий галстук. Я никогда не видела таких глаз – бледно-янтарных, цвета меда. Он похож на дружелюбного рыжего полосатого кота, что, как я знаю, намеренно вводит в заблуждение.
Под костюмом у него выпуклость на левой лодыжке и еще одна на правом бедре. Полосатые коты, которые носят оружие, привязанное к различным частям своего тела, совсем не дружелюбны.
Он садится на край стола и небрежно бросает в мою сторону картонную папку, которая с глухим шлепком ударяется о стальную столешницу, проскальзывает на несколько дюймов, рассыпая страницы по бокам.
– Это про меня? – спрашиваю я, глядя на папку.
Лохматый кивает.
– Она довольно толстая.
– Вы прожили интересную жизнь.
Я поднимаю голову и оценивающе смотрю на него.
– Держу пари, вы тоже. Что у вас за акцент? Нет, дайте угадаю. Аппалачи?
Он смотрит на меня своими необычными глазами.
– Двадцать лет назад. Вы первые за пятнадцать лет, кто его заметил.
Мы смотрим друг на друга. Без тени эмоций он осматривает меня, скользит взглядом по моему лицу, волосам, телу и наконец останавливается на моем запястье.
– Интересные часы.
– Благодарю вас.
– Семейная реликвия? – В его голосе слышится легкое веселье.
– Что-то в этом роде. Я удивлена, что вы их не конфисковали.
– По моему опыту, пластиковые часики Hello Kitty обычно не вызывают тревоги.
Я улыбаюсь, и пристальный взгляд возобновляется. Через некоторое время я спрашиваю: – Так вы собираетесь сказать мне свое имя или мне просто продолжать называть вас Лохматый, как я это делаю в своей голове?
– Вы не боитесь, – отмечает он.
– Это не в моем духе.
– Хотя прямо сейчас следовало бы.
– За мной уже выехали.
Выражение его лица не меняется.
– Никто не придет вас спасать.
– Я и не говорила, что меня нужно спасать, – отвечаю я, не отводя от него взгляда. – Но кто-то точно придет.
– В самом деле? Кто?
Я должна отдать ему должное, у этого парня потрясающее бесстрастное лицо.
– Не любите ждать, да?
Парень впервые улыбается. У него хорошие зубы, ровные и жемчужно-белые, как у кинозвезды.
– Напротив. Я люблю саспенс. И тайны тоже. Как тот криптофон, который мы у вас забрали. Сверхзагадочный. Никогда не видел ничего подобного. Запрограммирован на санскрите, шифры настолько сложные, что превосходят все известные протоколы, даже наши. Где вы раздобыли такую технологию? В Бангалоре? У китайцев?
Я презрительно выдыхаю через рот: – Я не «раздобыла» его. Я его создала.
Следует бесконечно малая пауза.
– Понятно.
– Вы мне не верите.
– Возможно, если вы уточните.
– О, вам нужны схемы? Извините, я не захватила их с собой.
Улыбка Лохматого становится шире.
– Всё в порядке. Мы заберем их из кабинета в вашем доме. Сейчас его обыскивают.
Я могу сказать, что он ожидает, что я задохнусь, или побледнею, или каким-то видимым образом потеряю самообладание, но поскольку я уже позвонила Хуаните из ванной в отеле, прежде чем мы с Коннором вернулись в студию, и сказала ей щелкнуть красным выключателем на стене в моем кабинете, который расплавит все жесткие диски на моих компьютерах и сожжет каждую печатную плату на любом другом электронном оборудовании, которое у меня есть, я сижу довольная.
Надеюсь, остальная часть дома не расплавилась вместе с компьютерами, но я все равно так и не закончила отделку.
Я говорю: – Знаете, вам не обязательно так ходить.
– Прошу прощения?
– С лицом, похожим на сто миль разбитой дороги. Теперь есть лазеры, которые могут убрать шрамы от угревой сыпи. Не нужно быть похожим на Томми Ли Джонса. Я имею в виду, что вы симпатичный парень. Процедура, наверное, даже не такая уж дорогая. Тысяча, может, две? Вы были бы как Брэд Питт.
– Хотя он немного придурок, не так ли?
Теперь я улыбаюсь.
– Точно. Понятия не имею, почему он променял Дженнифер Энистон на эту психопатку Анджелину Джоли.
Лохматый пожимает плечами.
– Наверное, Анджелина лучше в постели.
– Ну, да, но можно же просто получать удовольствие от секса. Для этого не обязательно жениться.
После минутного молчания, в течение которого мы просто смотрим друг на друга, Лохматый решает перейти к делу.
– Есть вещи, о которых мы не знаем. Мы бы хотели, чтобы вы заполнили пробелы.
Я скорчиваю гримасу.
– Ой-ой. Королевское «мы». Теперь у меня проблемы.
– Например, когда вы впервые обнаружили, что Сёрен Киллгаард – ваш брат?
Бац! – мое сердце ударяется о грудную клетку. Дружелюбный полосатый кот только что выпустил когти.
Отдышавшись, я говорю: – Он не мой брат.
Лохматый открывает папку одним пальцем, лениво приподнимает страницу, чтобы что-то прочитать.
– Сводный брат. Я признаю свою ошибку. – Он закрывает папку, складывает руки на коленях и снова переводит свой золотистый взгляд на мое лицо. – Несчастный плод недолгого романа вашего отца с норвежской студенткой.
Я сглатываю. Ощущение такое, будто кто-то засунул мне в горло пригоршню гравия.
– Голландской, – шепчу я. – Студентка была из Голландии.
Мы смотрим друг на друга. Он больше не выглядит таким дружелюбным.
– Авиакатастрофа, в которой погибли ваши родители.
Зная, что сейчас произойдет, я закрываю глаза.
– Судебно-медицинская экспертиза установила, что причиной аварии стало вмешательство в бортовую навигационную систему самолета. Кто-то взломал развлекательный интерфейс в полете, и оттуда…
Он щелкает пальцами. Пуф!
– Но вы уже знали это, не так ли?
Я открываю глаза и свирепо смотрю на Лохматого.
– Срочная новость: ненавижу риторические вопросы. Отвалите.
– У вас были доказательства того, что ваш сводный брат стал причиной авиакатастрофы, в которой погибли двести тридцать пять человек, включая ваших собственных родителей, и вы ничего не сделали с этой информацией.
– Неверно. Я рассказала об этом полиции. Они подумали, что я сошла с ума. На момент происшествия ему было тринадцать.
– И, судя по всему, он уже являлся социопатом.
– Судя по всему? По чему это? ФБР даже не знало о его существовании еще несколько дней назад.
– Мы не ФБР.
Верно. АНБ – это агентство, которое прослушивает всю планету. Электронная почта, посты в Facebook, мгновенные сообщения, телефонные звонки – они записывают всё это в сотрудничестве с каждым крупным поставщиком технологий и обрабатывают данные со скоростью семьдесят квадриллионов бит в секунду. Обычному домашнему компьютеру потребовалось бы двадцать две тысячи лет, чтобы сделать то, что их суперкомпьютер в штаб-квартире в Мэриленде может сделать в мгновение ока.
Они – старшие братья Большого Брата.
Я больше не могу сидеть, поэтому вскакиваю на ноги, начинаю расхаживать по комнате и грызть заусенец на большом пальце. Лохматого не беспокоит моя внезапная потребность походить. Он просто наблюдает за мной, отслеживая каждое мое движение своими хитрыми кошачьими глазами.
– Когда я его знала…
– В Массачусетском технологическом институте.
– Да! Заткнитесь уже, я хочу выговориться! На чем я остановилась? Ах да. Когда я его знала, Сёрен всегда присваивал себе чужие заслуги. Всякий раз, когда где-то в мире что-то ломалось – американские горки сошли с рельсов в парижском парке развлечений, прорвало водопроводную трубу и затопило тоннель метро в Амстердаме, случались авиакатастрофы, сходили с рельсов поезда, взрывы из-за террористов, – он утверждал, что это его рук дело. Если бы он мог придумать, как присвоить себе заслугу за то, что он вернулся в прошлое и застрелил Кеннеди, он бы это сделал.
Я разворачиваюсь, взбешенная всеми этими воспоминаниями, и смотрю на Лохматого.
– Я думала, он несет чушь!
Парень спокойно отвечает: – Пока не узнали, что это не так.
ДА. Пока я не поняла, что это не так. Именно тогда всё и пошло наперекосяк.
Я отворачиваюсь, скрещиваю руки на груди и смотрю на бетонную стену.
Лохматый продолжает говорить таким легким, непринужденным тоном, как будто мы две подружки, пьющие чай.
– По версии ФБР, вы двое познакомились в Массачусетском технологическом институте, а затем жили и взламывали вместе, пока не поссорились. После этого Сёрен отомстил вам за что-то, что вы сделали, чтобы его разозлить, и повесил на вас дело Bank of America, а затем исчез. Это правдоподобная теория, но главный вопрос в том, что стало причиной ссоры?
Когда я не отвечаю, он спрашивает: – Хотите услышать мою теорию?
– Нет, черт возьми, с большими буквами Ч-Е-Р-Т.
– Я думаю, вы пытались его убить.
Лохматый придурок. У этого парня рентгеновское зрение. Он видит меня насквозь даже лучше, чем Коннор.
Я тяжело выдыхаю.
– В свою защиту скажу, что он сам напросился.
Парень игнорирует это.
– Я прослушал запись вашего разговора. Жуткие вещи. «Любимая?» «Ты заставила меня так долго ждать?» То, как он произнес ваше имя? Я думаю, ваш брат был влюблен в вас до одержимости. Судя по всему, он влюблен в вас до сих пор.
Сквозь стиснутые зубы я произношу: – Сводный брат.
Он и это игнорирует.
– Думаю, Сёрен Киллгаард сплел вокруг вас хитроумную паутину, с вами, маленькой мушкой, прямо в центре. И к тому времени, когда вы поняли, что он манипулировал всем в вашей жизни, что он дергал за ниточки с тех пор, как умерли ваши родители, когда вам было восемь лет, и до смерти вашего дяди, когда вам было семнадцать, – что привело к тому, что вас отдали в приемную семью, а он спас вас оттуда, – вы уже так глубоко провалилась в кроличью нору, что не знали, как выбраться. И поэтому, как и любое дикое животное, загнанное в угол, вы сорвались.
– Вы узнали все это, прочитав данные в папке, да?
Очевидно, его маленькая речь окончена, потому что он больше ничего не добавляет и не отвечает на мой вопрос. Просто сидит и ждет.
И поскольку эта игра подходит к концу, я решаю рассказать Лохматому правду.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.
– Вы знакомы с «50 оттенков серого»?
Он и глазом не моргает.
– Книга о извращенном сексе. Моей девушке она понравилась. Раньше читала ее мне вслух в постели. Хорошая вещь. И?
– И, – говорю я, глядя ему в глаза, – на фоне Сёрена Киллгаарда Кристиан Грей выглядит как диснеевский принц.
Еще одна пауза, пока парень переваривает мои слова.
– Значит, помимо того, что он социопат, он еще и садист.
– Если бы у маркиза де Сада и Стива Джобса был ребенок, это был бы Сёрен. Он гениален, жесток, и ему нравится все ломать.
– Еще раз, и что?
– И он поглотил меня.
Лохматый ждет, его янтарные глаза горят.
Я отворачиваюсь к стене. Каждый удар моего сердца – это маленькое землетрясение в груди.
– По-другому это не опишешь. Он питался моим одиночеством, как змея питается мышью. Я была ослеплена им. Его блеском. Его умом, тем, как он работал. Поначалу, хотя я и знала, что с ним что-то не так, что он сломлен, я была так благодарна за то, что он принял меня, когда мне больше не к кому было пойти, что он защитил меня от чего-то ужасного и заступился, когда никто другой этого не сделал, что я отбросила все сомнения. Я переехала к нему жить…
– В дом, принадлежащий профессору Альфредо Дюрану.
Мой желудок сжимается, я смотрю на него.
Парень говорит: – Мы немного поговорили с вашим профессором после того, как это сделало ФБР. Он сказал, что вы двое – самые яркие умы, с которыми он когда-либо сталкивался. Огромный потенциал изменить мир. Поэтому он взял вас под свое крыло и дал ключи от королевства. Круглосуточный доступ в лучшую лабораторию информатики и искусственного интеллекта на планете.
– Что стоило бы ему работы, если бы об этом узнали в университете.
– Итак, вы защищали его во время расследования, сказав, что жили в своей машине.
Я решительно говорю: – Слишком много невинных людей заплатили за грехи Сёрена. Я не хотела, чтобы профессор Дюран стал одним из них. Он хороший человеком, пытавшийся совершить доброе дело. Он не мог знать, что заключил сделку с дьяволом.
Лохматый задумчиво кивает.
– Ладно. Вернемся к дьяволу.
Я снова тяжело вздыхаю и провожу руками по волосам.
– Сёрен вел себя как самый лучший друг на свете. Он говорил, что мы друзья. Брат и сестра. Две капли воды. И как же нам повезло, что мы нашли друг друга. И, надо отдать ему должное, он был настоящим джентльменом. – Мой голос становится резче. – Поначалу.
В тишине я чувствую, что Лохматый подыскивает слова.
– Как бы это поделикатнее выразиться… Он принуждал вас?
– Нет. Иначе я бы пырнула его ножом гораздо раньше. Нет, Сёрен никогда бы не взял женщину против ее воли. Он считал, что это ниже его достоинства. Так поступают только животные. Кроме того, он был красив. У него было много добровольных партнерш для игр.
Я содрогаюсь при воспоминании обо всех тех девушках, которые приходили вечером в дом, застенчиво улыбаясь, а утром уходили, ступая осторожно, с синяками на прелестных шейках.
– Сначала я думала, что мне это мерещится, эти его маленькие… знаки внимания. Я имею в виду, мы же родственники, черт возьми! Он показал мне результаты анализа ДНК, которые это подтверждали. Этого не могло быть. Но это было. А в семнадцать лет у меня не было представления о том, как вести себя в такой ситуации. В такой… отвратительной ситуации. Это было отвратительно, мерзко и невероятно, но я гнала от себя эти мысли, и мы продолжали работать вместе, изучая новые приемы, создавая новый код, планируя…
– Что планируя? – резко спрашивает Лохматый.
Мой выдох звучит так, словно его издает столетняя женщина.
– Такая утопия может существовать только в представлении по-настоящему наивных или безумных людей. Страны без границ. Общества без правительств. Свобода и равенство для всех, независимо от расы, цвета кожи и вероисповедания.
– И вы думали, что сможете сделать это с помощью взлома, – категорично говорит парень.
Я поворачиваюсь и смотрю ему в глаза.
– Если бы все электронные системы на планете вышли из строя, сколько часов прошло бы до того, как начался бы полный хаос? Ни света, ни охлаждения, ни транспортировки товаров, потому что нельзя было бы выкачивать топливо из бензобаков. Ни больниц. Ни лекарств. Ни еды. Ни интернета. Ни телефонов. Ни служб экстренного реагирования. Ни полиции. Ни инфраструктуры.
Тишина.
– Современное общество – это замок из песка, и всё, что нужно, чтобы он рухнул, – это одна хорошая волна. Такой волной может быть технологический сбой. Выведите из строя одного производителя трансформаторов и всего девять из пятидесяти пяти тысяч взаимосвязанных электрических подстанций, и в США на полтора года отключится электричество. Полтора года. Как вы думаете? По крайней мере половина населения не переживет этого.
Через мгновение Лохматый говорит: – Да. Эти уравнения были просчитаны.
– Итак, вы понимаете, о чем я.
