Текст книги "Порочное влечение (СИ)"
Автор книги: Джей Ти Джессинжер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)
Табита молча смотрит на меня в ответ. Между ее бровями пролегает морщинка. Когда она прикусывает свою полную нижнюю губу, я понимаю, как близко мое лицо к ее.
У нее есть родинка возле правой брови, крошечное идеальное пятнышко бархатисто-коричневого цвета. В остальном ее кожа безупречна. Я бы сказал, что она кремовая.
А эти глаза, боже правый, эти глаза, которые могут превратить мужчину в камень, могут также разжечь в нем воображение.
Вдыхая запах ее кожи, сидя так близко, глядя в эти глаза лесной кошки, мое воображение определенно разгорается.
Табби резко отстраняется. Она облизывает губы, сглатывает и снова обращает внимание на свой стакан с водой. Ровным голосом она говорит: – Ну. Спасибо за это, но я работаю одна. И еще я только что вспомнила, что ненавижу тебя. – Она допивает воду одним глотком, как виски, встает и, не глядя на меня, говорит: – Увидимся в другой жизни, морпех.
Затем поворачивается и уходит.
Черт.
Я кричу ей вслед: – Подумай об этом, Табби. Я буду в отеле Carlisle до шести утра завтрашнего дня, если ты передумаешь.
Она продолжает идти, не подавая виду, что услышала меня. Чувствуя легкое отчаяние, я добавляю: – У тебя есть занятие получше, сладкие щечки? Вернуться в Нью-Йорк и поработать над коллекцией сумочек Hello Kitty? Сделать еще несколько татуировок?
Она показывает мне средний палец через плечо. Старик, сидящий на табурете рядом со мной, хихикает.
Я оборачиваюсь и одариваю его своим фирменным убийственным взглядом, тем самым, который всегда затыкает рот тупым ублюдкам.
Но он старый драчливый козел, его нелегко напугать. Старик просто снова хихикает, качая головой. Он говорит: – Не волнуйся, сынок. Я уверен, что когда-нибудь ты поймешь, как разговаривать с женщиной.
Я рычу: – Не лезь не в свое дело, дедушка.
Еще одно хихиканье. Должно быть, это его фирменная черта, как и мой убийственный взгляд. Он говорит: – Немного изысканности тебя не убьет, парень.
Черт бы побрал этого старика!
– Что ты сказал?
– Убедить женщину сделать то, чего ты от нее хочешь, – это не операция «Буря в пустыне». Нельзя действовать в стиле «шок и трепет», прижав ее к стенке. Поверь мне, я был женат четыре раза. Ты должен заставить ее думать, что это ее идея. Ну, ты понимаешь. – Он пошевелил пальцами в воздухе. – Изысканность.
Я оборачиваюсь к входу в бар как раз вовремя, чтобы увидеть, как Табби исчезает за углом, расправив плечи и высоко подняв голову.
Изысканность, говоришь.
Не самая сильная моя сторона.
Черт.
ТРИ
Табби
Когда я возвращаюсь в свою комнату, то ложусь на диван и в течение десяти минут делаю упражнения на глубокое дыхание, чтобы избавиться от желания что-нибудь разбить.
Что. Черт возьми. Это было?
Просто увидеть его было достаточно странно. Ни с того ни с сего, спустя три года, Коннор Хьюз материализуется из воздуха в моем гостиничном номере, как гребаный Дракула: «Приветик! Как дела, напарник? У меня для тебя предложение!».
Как будто у нас нет истории.
Как будто он не знает, что я его ненавижу.
А потом это загадочное предложение о работе в стиле «плаща и кинжала»: «Я бы тебе рассказал, но тогда мне пришлось бы тебя убить».
Признаюсь, меня соблазнила мысль о встрече с Мирандой Лоусон. Я всегда восхищалась ею. Она настоящий гений, а такие встречаются реже, чем единороги. Закончила Массачусетский технологический институт – мою альма-матер – в семнадцать, затем поступила в киношколу при университете Калифорнии и получила степень магистра в области кинопроизводства и телевидения. В двадцать пять лет стала самой молодой женщиной-руководителем студии в истории любой киностудии. Основала свою собственную студию в тридцать лет. С тех пор она выпускала блокбастер за блокбастером благодаря разработанному ею программному обеспечению для статистического анализа, которое, по-видимому, может с пугающей точностью предсказать, что понравится зрителям фильмов.
Миранда невероятно умна, совершенно непримирима и более компетентна, чем любой мужчина.
Что тут может не понравиться?
Конечно, у нее есть хейтеры. Их много, судя по тому, что я читала в прессе. Но количество раз, когда она задумывалась о том, что о ней думают люди, равно количеству раз, когда Коннор Хьюз сказал: «Я не знаю».
Высокомерный придурок.
Хотя я с неохотой признаю, что он чертовски меня удивил своей фразой «ты самый умный человек, которого я когда-либо встречал». Не уверена, что он говорил искренне, но ему определенно удалось выглядеть искренним.
Коннор выглядел еще и по-другому. Например, напряженным. Интимным.
Возбужденным.
Дыши.
Я уверена, что есть женщины, которые сочли бы привлекательным его типаж сурового горца, но я определенно не отношусь к их числу. Двухдневная щетина, бедра, как стволы деревьев, плечи, как у полузащитника… тьфу. Он чертовски нецивилизованный, вот кто он. Большая обезьяна-варвар. Вероятно, он жует с открытым ртом.
С чего Коннор вообще взял, что я буду рассматривать возможность работать с ним?
В последний раз, когда я его видела, я была в кризисной ситуации. Моя лучшая подруга и работодательница Виктория пропала, полиция только что допросила меня о моих отношениях с ней, а тут появляется бывший парень Виктории, Паркер, со своим головорезом-наемником и требует ответов. В конце концов всё обошлось, но я никогда не забуду, каким бесчувственным был Коннор. Как он смеялся надо мной.
Какой маленькой я себя чувствовала рядом с ним.
Да, он придурок. Эгоцентричный самовлюбленный тип, с которым я не хочу иметь ничего общего. И, что еще важнее, любая работа, за которую я берусь, должна быть в пределах досягаемости. Я в жизни ни разу не летала на самолете. И не собираюсь начинать сейчас.
Даже ради Миранды Лоусон.
Правильно, – думаю я, сидя на диване. – Двигаемся дальше.
Утром я первым делом собираюсь ехать обратно в Нью-Йорк, поэтому составляю отчет для Роджера Гамильтона, заказываю доставку в номер и собираю вещи. Потом ужинаю на диване перед телевизором.
Несколько часов спустя, когда я уже планирую лечь спать, кто-то подсовывает мне под дверь конверт.
Я смотрю на него так, словно тот полон сибирской язвы. Кто бы стал присылать мне записки? В такой час? Здесь?
Есть только один способ это выяснить.
Я с трепетом подхожу к двери, открываю ее и выглядываю. В коридоре пусто и тихо. Я закрываю дверь, беру конверт и вытаскиваю единственный лист бумаги. Он исписан от руки крупным, угловатым почерком. От одной только первой строчки у меня перехватывает дыхание.
Я должен перед тобой извиниться.
У меня не было намерения оскорбить тебя, но я думаю, что именно это я и сделал. Я не очень хорошо умею ходить вокруг да около. По правде говоря, у меня есть только один стиль – двигаться на полной скорости. Иногда я забываю о манерах.
А иногда я веду себя как придурок.
Ты была права, когда отшила меня, и я, честно говоря, не могу сказать, что виню тебя за то, что ты ушла. Что я могу сказать, так это то, что я не врал, когда говорил, что хочу, чтобы ты взялась за эту работу. Не хочу показаться преследователем, но я следил за тем, чем ты занималась последние три года, и я чертовски впечатлен. Думаю, что ты могла бы править миром, если бы захотела, Табби.
В любом случае. Поскольку я тебя больше никогда не увижу, то воспользуюсь этой возможностью, чтобы извиниться. Искренне. Удачи тебе. Я уверен, что над чем бы ты ни работала дальше, это будет гораздо интереснее, чем встреча с Мирандой Лоусон.
Твой,
Коннор
Мне кажется, что я стою с письмом в руках очень долго. Затем я сжимаю письмо в кулаке.
– Хорошая попытка, морпех.
И выбрасываю письмо в мусорное ведро.
***
Дорога от округа Колумбия до Манхэттена занимает чуть меньше пяти часов без пробок. Поскольку сегодня суббота и я выехала на рассвете, то рассчитывала быть дома к полудню. К сожалению, на магистрали Нью-Джерси произошла авария, так что дорога заняла еще несколько часов. К тому времени, как я добираюсь домой, я уже раздражена и голодна.
– Милая, я дома! – кричу я, заходя внутрь.
– Мы здесь! – отвечает слабый голос со стороны гостиной.
Мой таунхаус находится в шикарной части Гринвич-Виллидж. Я купила его два года назад и тут же сорвала все отвратительные фиолетовые ковровые покрытия, которые так любил предыдущий владелец, вместе с кроваво-красными викторианскими обоями в цветочек, от которых у меня мурашки бегали по коже. Это было все равно что жить внутри гнилой сливы. Теперь стены выкрашены в нежный яичный цвет, полы – из глянцевого черного дерева, а мебель… Я всё еще работаю над мебелью. В пятиэтажном доме с шестью спальнями присесть можно только за столом в моем кабинете, на диване в гостиной, на полу или на моей кровати.
Я бросаю свои сумки возле лестницы на второй этаж и иду по коридору. Когда добираюсь до гостиной, я упираю руки в бока и улыбаюсь, забавляясь этой сценой.
Хуанита, моя пятнадцатилетняя соседка, сидит, скрестив ноги, на полу перед диваном с открытым пакетом Cheetos на коленях и банкой Red Bull в одной руке. Она одета в школьную форму, состоящую из белой рубашки и клетчатой юбки, но ее худые ноги босые, как и ступни, а буйная копна вьющихся темных волос забрана сзади в неряшливый хвост. Пол вокруг нее усеян обертками от конфет, пустыми банками из-под газировки, выброшенными пакетами из-под чипсов и школьными учебниками. На кофейном столике перед ней стоит открытый ноутбук, и она смотрит борьбу ММА, свое самое любимое занятие в мире.
Стараясь придать своему голосу строгости, я говорю: – Когда кто-то говорит тебе «чувствуй себя как дома, пока его нет», Нита, это эвфемизм, означающий «чувствуй себя комфортно». А не «заселяйся и превращай дом в свинарник».
Она не утруждает себя признанием этого и не смотрит в мою сторону.
– Когда ты купишь телевизор? Что ты за чудачка, у которой нет телевизора?
– Я не чудачка. Я лимитированная серия.
– Пф.
– Я также хотела бы отметить, что я единственная в этой комнате, на ком нет крысы.
Любимая крыса Хуаниты, Элвис, сидит у нее на голове. Он белый с большими черными пятнами, как у коровы. Хуанита спасла его из ливневой канализации, когда он был маленьким, и с тех пор они неразлучны. Он путешествует с ней на плече или в ее рюкзаке, к ужасу ее матери и школьных учителей. Когда директор сказал, что отстранит ее от занятий, если она не прекратит приводить Элвиса на занятия, Хуанита пригрозила позвонить в отдел гражданских прав Министерства юстиции США и сообщить, что ее права нарушаются в соответствии с Законом об американцах с ограниченными возможностями, потому что Элвис – это служебное животное, как собака-поводырь. Когда Хуаниту спросили, какие услуги он оказывает, она с невозмутимым видом ответила: «Эмоциональную поддержку».
Я люблю этого ребенка.
Она приходит сюда каждый день после школы, чтобы сбежать от своих шестерых братьев и сестер, которые все еще живут дома. Она говорит своей матери, что я помогаю ей с домашним заданием по математике, но реальность такова, что Хуанита могла бы сама вести занятия по математике.
– Ты говоришь так, будто это хорошо, – отвечает Хуанита и тянется, чтобы почесать Элвиса за ухом. Он дрожит от удовольствия, его белые усы трепещут. – Как прошла работа?
– Как ты думаешь, как все прошло?
Хуанита фыркает.
– Я думаю, ты уменьшила яйца другого богатого белого старикашки до размера горошины.
– Я так и сделала. Еще пара шариков размером с горошину пополнят мою коллекцию. – Я удовлетворенно вздыхаю. Мне действительно нравится моя работу. – Я собираюсь сделать сэндвич. Хочешь?
Ее внимание все еще приковано к экрану компьютера, где двое парней без рубашек и босиком избивают друг друга до полусмерти, Хуанита говорит: – Не-а. Я не голодна.
Я смотрю на обертки от нездоровой пищи, разбросанные вокруг нее.
– Ты бы не умерла, если бы время от времени ела нормальную еду, малыш.
Хуанита корчит гримасу.
– Конечно, Лурдес.
Лурдес – имя ее матери. Так она называет меня, когда я лезу не в свое дело.
Она часто называет меня так.
– Как тебе будет угодно, – беззаботно говорю я и оставляю Хуаниту и Элвиса наслаждаться их шоу.
На кухне я сбрасываю обувь и открываю холодильник. В отличие от остального моего дома, он всегда набит битком. Пустой холодильник – одна из немногих вещей, которые меня пугают.
– Ростбиф, проволоне1, помидоры, листья салата, – говорю я, собирая всё подряд. – Привет, мои красавцы!
Я беру хлеб из кладовки, делаю себе сэндвич и ем его, стоя над кухонной раковиной. Затем я делаю еще один сэндвич, кладу его в зип-пакет и убираю в рюкзак, который Хуанита оставила на тумбочке у входной двери.
Потом поднимаюсь наверх и распаковываю вещи. Когда мои вещи убраны, я прохожу по коридору в свой кабинет, включаю компьютер и проверяю электронную почту.
Ничего вообще от слова совсем!
И старое, знакомое одиночество кладет голову мне на плечо и целует в щеку.
Это самое худшее время, когда я прихожу домой с работы и у меня нет никаких планов. Во время работы, мои мысли заняты, а когда мои мысли заняты, я могу не задумываться о смысле всего происходящего днями и неделями. Но когда я не работаю…
«Держу пари, ты бы сошла с ума, если бы тебе не нужно было разгадывать головоломку. Верно?»
Морпех и его раздражающе проницательные наблюдения.
Одна мысль о нем вызывает мигрень. Как можно находиться рядом с этим самоуверенным, раздражающим придурком? Я знаю, что у него успешный бизнес, а значит, у него есть сотрудники, клиенты, поставщики – люди, с которыми ему приходится ежедневно взаимодействовать. Наверное, у него даже есть друзья… подружки?
Нет, — думаю я, морща нос. – Он бы не назвал их «подружками». Он бы назвал их… дырами. Или чем-то столь же отвратительным.
Я действительно ненавижу этого шовинистического придурка.
– Дыши, – напоминаю я себе, когда мой желудок сжимается. – Снова.
Коннор Хьюз плохо влияет на мое кровяное давление.
Снизу Хуанита кричит: – Я ухожу! Увидимся после школы в понедельник!
Я кричу в ответ: – Удачи тебе с тестом по математике!
– Отсоси!
Раздается смех, а затем хлопает входная дверь.
– Я тоже тебя люблю, малышка, – говорю я, улыбаясь.
Я переодеваюсь в спортивную одежду и направляюсь на Вашингтон-сквер, большой парк в нескольких кварталах отсюда. Я пробегаю свой обычный маршрут по дорожкам, петляющим по парку, киваю старикам, играющим в шахматы, обхожу уличных артистов, семьи и пары, выгуливающие собак. Стоит ясный, прекрасный весенний день, и в парке много людей, которые устраивают пикники вокруг главного фонтана и наслаждаются погодой.
Вот почему я обычно бегаю по утрам. Все эти люди заставляют меня нервничать.
Час спустя, вся в поту, с ноющими ногами, я возвращаюсь к себе домой. Я заканчиваю читать книгу о Чернобыльской катастрофе, сортирую свою коллекцию компакт-дисков по жанрам, а затем решаю принять душ, прежде чем отправиться на поиски места, где можно поужинать. По субботам я обычно хожу в небольшой французский винный бар в нашем районе. Мне нравится наблюдать за парами, которые пришли на свидание и с обожанием смотрят друг на друга через бокалы с бордо по завышенной цене, и размышлять о том, кто кому изменяет.
И почти всегда решаю, что это делают все.
Я долго принимаю горячий душ, ухаживаю за волосами и брею все свои женские места, которые нуждаются в этом. Не то чтобы кто-то собирался трогать их, но мне нравится, так сказать, поддерживать свой сад в чистоте. На случай, если я попаду в аварию и меня будет осматривать в больнице какой-нибудь безумно сексуальный врач. Почему он будет осматривать меня голой, я не знаю, но в моих фантазиях регулярно возникают подобные странные сценарии.
На самом деле, прошло много лет с тех пор, как мужчина видел меня обнаженной.
Так проще. Секс приводит к чувствам, а чувства приводят к разочарованию, поэтому логически следует, что безбрачие не приводит ни к каким разочарованиям. Тем более, с помощью вибратора я могу кончить меньше чем за шестьдесят секунд. Так что это легко и эффективно.
Я вытираюсь, наматываю полотенце на волосы, оборачиваю его вокруг головы и голышом иду в спальню.
Тут я издаю душераздирающий крик.
Коннор Хьюз, развалившийся на моей кровати, закинув руки за голову и скрестив ноги в лодыжках, ухмыляется мне.
– Вот уже второй раз я заставляю тебя кричать, сладкие щечки, даже не прикоснувшись к тебе пальцем.
Его обжигающий взгляд скользит по всему моему обнаженному телу. Его голос становится хриплым.
– Представь, что я мог бы сделать всеми десятью.
ЧЕТЫРЕ
Табби
Я отпрыгиваю назад, в ванную, и захлопываю дверь.
– Ты гребаный мудак! – кричу я.
В ответ я слышу глубокий, удовлетворенный смешок.
Я так зла, что меня трясет. Я срываю полотенце с головы и оборачиваю его вокруг тела.
– Это взлом и проникновение! Я вызываю полицию, чертов маньяк!
Следует короткая пауза, а затем из-за двери доносится низкий и глубокий голос Коннора. Кажется, будто он стоит прямо за дверью.
– Ты не собираешься звонить в полицию.
Покраснев, я расхаживаю взад-вперед перед туалетным столиком, глубоко оскорбленная тем, что это животное увидело меня обнаженной.
– О да, собираюсь!
– Табби. Будь разумной. Ты действительно думаешь, что это лучшая идея – пригласить правоохранительные органы в дом женщины, которая однажды взломала мэйнфрейм NASA и перехватила исходный код Международной космической станции? Полицейские из Нью-Йорка, может, и не самые сообразительные, но они одним взглядом окинут твой кабинет и поймут, что имеют дело не с обычным компьютерным гиком.
Этот ублюдок прав. Мой кабинет от пола до потолка забит жесткими дисками, серверами, мониторами, модемами, оборудованием для беспроводных сетей, паяльным оборудованием, отмычками, радиостанциями, криптофонами и всеми остальными инструментами моей профессии. Я всегда тщательно удаляю данные с каждого устройства после выполнения задания, но никогда не знаешь, не решит ли какой-нибудь новичок-полицейский, который хочет заявить о себе, воспользоваться правом на обыск во имя общественной безопасности после 11 сентября.
Я представляю, как Коннор ухмыляется по ту сторону двери, и испытываю сильное желание вонзить топор ему в череп.
– Ты прав. Я не стану вызывать полицию. Но ты только что нажил себе врага. Считай, что охота на Metrix открыта.
Тишина.
Теперь моя очередь ухмыльнуться. Коннор знает, что я могу сдержать свое обещание. Если бы я захотела, я бы взломала всю сеть его компании еще до того, как он понял бы, как я пробралась внутрь.
– Как насчет компромисса?
– Компромиссы требуют, чтобы две стороны шли на уступки, чтобы получить желаемое. У тебя, придурок, нет ничего, что мне нужно.
Коннор усмехается.
– Я когда-нибудь говорил тебе, что мне нравится твой грязный рот?
Боже мой. Я серьезно собираюсь открыть дверь и ударить его по лицу.
Он стучит в дверь.
– Давай, Табби. Обещаю, что больше не буду тебя удивлять, хорошо? Больше не буду появляться без предупреждения, когда ты выходишь из душа. – Пауза. – Хотя должен признать, что видеть тебя обнаженной – это лучшее, что было в моей гребаной жизни. Пирсинг в сосках? Боже правый, это горячо. А это что, татуировка тигра у тебя на животе? – Он снова усмехается, а затем рычит: – Ррр.
Я смотрю на дверь, кровь приливает к моим щекам.
– Я убью тебя голыми руками.
Он нежно поддразнивает.
– Ты любишь меня. Просто признайся в этом, милая. Ты чувствуешь себя живой только тогда, когда выкрикиваешь мне в лицо оскорбления.
Я закрываю глаза, делаю глубокие вдохи через нос и считаю до десяти.
– Как ты вообще так быстро сюда добрался? – спрашиваю я сквозь стиснутые зубы. – Я думала, у тебя встреча в Лос-Анджелесе?
– Пропуск TSA global security, частный самолет и так далее. Кроме того, управление временем – моя суперсила. – Его голос становится тише. – Хочешь узнать, какая у меня еще одна суперсила?
– Нет.
– Я дам тебе подсказку. Это у меня между ног.
Я оглядываю ванную в поисках чего-нибудь острого, чтобы пырнуть его.
Затем замираю, когда дверь распахивается. Коннор прислоняется к косяку, возвышаясь над ним, и протягивает: – Забыла что-то запереть, гениальная девочка?
Я смотрю на него, и я надеюсь, что из моих глаз исходят лучи смерти.
– Я ненавижу тебя. Ненавижу с жаром, подобным тысячи солнц. С силой миллиона тонн ТРОТИЛА. Каждой клеточкой своего существа я…
– Ненавидишь меня, я всё понимаю, – сухо говорит Коннор. – Но ты также считаешь меня в некотором роде милым, верно? – Он подмигивает.
Наглость этого человека переходит все границы. Мой голос дрожит от ярости.
– Убирайся. Убирайся из моего дома. Сейчас же.
Коннор смотрит на меня долгим, взвешенным взглядом.
– Конечно, Pop-Таrts2. Но сначала тебе нужно кое-что увидеть. – Он разворачивается и исчезает.
***
Я нахожу его на кухне, прислонившимся к столешнице и спокойно поедающим яблоко, как будто это единственное, что у него есть в расписании до конца недели.
– Ты мне больше понравилась в том, что было на тебе наверху, – замечает он, разглядывая мои мешковатые джинсы и еще более мешковатую толстовку с надписью Nine Inch Nails3.
– Я бы надела защитный костюм, – холодно говорю я, – если бы он у меня был. Мысль о том, что ты видел меня обнаженной, травмирует.
Коннор с хрустом откусывает еще кусочек. Интересно, он нарочно так сложил руки на груди, чтобы продемонстрировать свои нелепые, непомерно большие бицепсы? Они такие большие, что он мог бы быть одним из тех силачей в старомодном цирке, парней в эластичных комбинезонах с леопардовым принтом, поднимающих штанги над головой.
Мне бы очень хотелось поднять штангу над его головой.
– Что такого важного произошло, из-за чего ты только что обрек свою сеть на раннюю смерть?
Он указывает подбородком на ноутбук на противоположной стойке.
– Ты принес мне подарок? Как мило. Но я не принимаю сладости от незнакомцев, которые врываются в мой дом. А теперь убирайся, пока я не вырезала тебе селезенку. Ржавым ножом. Через нос.
Коннор откусывает последний кусочек от своего яблока – моего яблока! – проглатывает и облизывает губы. Ему удается сделать всё это одновременно чувственным и провокационным. Это вызов.
В глубине моего горла зарождается рычание.
Он говорит: – Открой его. Ты можешь убить меня после. – На одной из его щек образуется ямочка.
Я не уверена, что бесит меня больше: то, что он видел меня обнаженной, или то, что мой гнев по этому поводу является источником развлечения.
– Я оставлю тебя в живых ровно на столько, чтобы ты смог оценить мое мастерство в создании метаморфического вируса, который поглотит каждую строку кода в каждой части программного обеспечения, принадлежащего твоей компании. Как тебе это? – Я мило улыбаюсь и направляюсь к ноутбуку.
Открываю его, ожидая увидеть что угодно, но не то, что нахожу, а именно Миранду Лоусон, которая смотрит на меня в прямом эфире.
Отрывистым голосом она говорит: – Табита Уэст. Я Миранда Лоусон.
Вот и всё, что касается подготовки. Я смотрю на Коннора, который кивает на экран, словно говоря: «Обрати внимание».
Я поворачиваюсь к Миранде, элегантной блондинке с ледяным взглядом, похожей на актрису Шэрон Стоун. Прямая и бледная, она сидит за столом в просторном, судя по всему, домашнем кабинете. За ее правым плечом вдоль стены стоят книжные шкафы и фотографии; слева через стеклянную стену открывается потрясающий вид на закат над океаном.
Если она сразу переходит к делу, то и я тоже.
– Я так понимаю, что у вас возникла деликатная ситуация.
Она одаривает меня натянутой, несчастной улыбкой.
– Да. Моя ситуация такова, что мистеру Хьюзу требуется, чтобы вы помогли ему в работе, для выполнения которой я его наняла, и он сообщил мне, что вы отказались.
Стиснув зубы, я смотрю через плечо на Коннора. Он посылает мне воздушный поцелуй.
Я поворачиваюсь обратно к Миранде.
– Правильно.
– Какова причина вашего отказа? – спрашивает она.
Вся эта ситуация начинает меня по-настоящему раздражать.
– Ну, если вы хотите знать, то это, потому что я его презираю.
Она делает изящное легкое движение рукой, как будто отмахивается от мухи.
– Ваши личные чувства к мистеру Хьюзу несущественны.
Я понимаю, почему у этой женщины такая плохая репутация. И понимаю, что высокоинтеллектуальные люди чаще всего оказываются абсолютными неудачниками в плане навыков межличностного общения. Всё, что мне нужно сделать, это взглянуть в зеркало, чтобы понять это. Но я обижаюсь не на это. Меня цепляет высокомерие. Предположение, что то, чего хочет она, важнее того, чего хочу я.
Прежде чем я успеваю заговорить, Миранда холодно произносит: – Нет, меня не волнуют ваши чувства. Как и вам нет дела до моих, да и не должно быть. В конце концов, мы незнакомы. Что меня действительно волнует, так это то, что вас высоко ценит человек, которого я высоко ценю, и поэтому я готова договориться о цене. Я уполномочила Коннора предложить вам пятьсот тысяч. Теперь я предлагаю миллион. Этого будет достаточно?
Я удивлена, что она снизошла до того, чтобы спросить мое мнение. Мне доставляет огромное удовольствие говорить: – Меня не интересует эта работа, мисс Лоусон. Ни за какие деньги.
Ее льдисто-голубые глаза не моргают. Изящные черты лица остаются неподвижными. Но я чувствую ее неодобрение, словно мне на спину пролили стакан холодной воды.
– Вы, – говорит Миранда, едва шевеля губами, – ведете себя неразумно.
Если она айсберг, то я лесной пожар. Я чувствую, как жар поднимается от груди к шее, как горят уши, как нарастает давление за глазными яблоками.
– А вы, мисс Лоусон, вместе со своей высокомерной позицией можете идти к черту.
Я захлопываю ноутбук.
Позади меня вздыхает Коннор.
Я свирепо смотрю на него.
– Это было уже слишком, морпех, даже для тебя.
– Что ж, мои уловки не сработали, поэтому я решил пустить в ход тяжелую артиллерию.
– Твои уловки? – удивленно переспрашиваю я. – Я и не знала, что ты знаком с этим словом.
– Я имею ввиду письмо, – терпеливо отвечает он, как будто это должно быть очевидно.
– Ах да. Письмо. Интересно, сколько попыток потребовалось, прежде чем ты смог заставить себя написать страшные слова «Я должен перед тобой извиниться»?
От сарказма в моем тоне Коннор приподнимает брови.
– Ты думаешь, я солгал?
– Я думаю, ты скорее ударишь себя ножом в глаз, чем признаешь, что был неправ.
– Ну, да. – Он пожимает плечами. – Но это не значит, что это была неправда.
Я прищуриваюсь и вглядываюсь в его лицо, которое остается подозрительно невозмутимым.
Меня бесит, что я не могу определить, лжет ли он.
Коннор мягко говорит: – У тебя проблемы с доверием, ты знаешь об этом?
– Ха! У меня? С тобой? Нет!
Он криво усмехается, снова забавляясь. Затем наклоняет голову, словно говоря «Справедливо».
– Мы закончили? Потому что сейчас я хотела бы вернуться к своей жизни.
– Я правда ничего не могу сделать, чтобы убедить тебя? Ты ничего не хочешь получить от меня в обмен на эту работу?
То, как он произнес последнюю часть фразы, намек на двусмысленность и блеск в его глазах заставляют меня поморщиться.
– Пожалуйста, скажи мне, что ты не предлагал мне свои сексуальные услуги. Скажи мне, что я ошибаюсь, морпех. Восстанови мою веру в человечество и скажи, что ты не такая уж свинья.
Коннор смотрит на меня большими, невинными глазами лани.
– Что? Боже, Табби. Ты что, постоянно думаешь о сексе? Сколько времени прошло с тех пор, как он у тебя был в последний раз?
Затем он улыбается.
И делает это всем своим чертовым телом.
Я вздрагиваю.
– Ты настоящий мастер своего дела. Как ты вообще умудряешься ходить на свидания? Нет, только не говори, что за деньги.
Его ресницы опускаются. Коннор смотрит на меня с таким самодовольством, сочащимся из его пор, что, боюсь, мне придется достать швабру.
– Мне ни разу в жизни не приходилось за это платить, милая. Хотя я получаю предложений столько, что уже сбился со счета.
Я смотрю на него, пораженная огромным размером его эго.
– Ты такой напыщенный.
Его полные губы изгибаются в озорной усмешке.
– Тебе хотелось бы так думать.
Я скрещиваю руки на груди, недоверчиво качая головой.
– Ладно. Я сдаюсь. Дядя! А теперь vamanos, por favor4, и больше никогда не появляйся у меня на пороге.
– Она говорит на двух языках, – бормочет Коннер, как будто это что-то невероятное.
Он издевается надо мной? Смеется? Травит меня? Не могу сказать! Черт!
Вопреки себе, я не могу удержаться, чтобы не поправить его.
– Не на двух. На семи.
Он медленно моргает, что само по себе забавно.
Я нетерпеливо объясняю: – Испанский, французский, итальянский, латинский, португальский, румынский и каталанский. Я говорю на семи языках, а не на двух.
– Романские языки5, – говорит Коннор, растягивая слова, как будто ожидает, что я объясню истоки своих знаний. Но я, разумеется, не собираюсь этого делать.
Я ни капельки не впечатлена тем, что он знает про романские языки. Хотя сомневаюсь, что этому учат в школе морпехов.
Когда я не отвечаю, Коннор подсказывает: – Ты забыла английский.
Я на мгновение теряю равновесие.
– А. Точно. Английский. Что ж, это само собой разумеется.
Таким банальным тоном, словно он рассматривает свои кутикулы, Коннор поправляет меня.
– На самом деле это не так. Если считать английский, то ты владеешь восемью языками, а не семью. – На его щеке снова появляется озорная ямочка. – С технической точки зрения.
С таким же шоком, как если бы я сунула мокрый палец в розетку, я осознаю сразу несколько вещей.
Во-первых, он прав. Он был прав и насчет полиции.
Клетки мозга в обмороке.
Во-вторых, Коннор гораздо умнее, чем кажется. Он до совершенства играет роль грубого, сексуально озабоченного, мускулистого военного, чтобы никому не пришло в голову присмотреться к нему. Но это притворство. Блестяще исполненная, продуманная маскировка.
В-третьих, предыдущие осознания что-то переставляют в моей голове, и я чувствую первые признаки чего-то иного, кроме гнева или презрения к Коннору Хьюзу.
Мир поворачивается вокруг своей оси. Я поджимаю губы и смотрю на него, на этот раз совершенно не находя слов.
– Вау, – говорит Коннор. – У тебя из ушей идет дым, сладкие щечки. Что случилось?
– Я-я-я…
Ямочка на его щеке превращается в апостроф.
– Ничего. Мы закончили. Убирайся. – В моем голосе нет никаких эмоций. Мои глаза непоколебимо встречаются с его.
На мгновение его маска спадает. Я вижу разочарование и досаду. Вижу что-то, что может быть похоже на поражение. Но он быстро берет себя в руки, отталкивается от стойки и проводит рукой по своим темным волосам. Затем трясет головой, как собака, отряхивающаяся от воды, коротко выдыхает через нос и про себя бормочет: – Принято. Мы найдем Maelstr0m другим способом.
Коннор поднимает на меня взгляд, натянуто улыбается и коротко отдает честь.
– Может быть, увидимся в другой жизни. Извини, что отнял у тебя время.
