Текст книги "Кровь, которую мы жаждем. Часть 1."
Автор книги: Джей Монти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
– Мы отменяем все? – предполагаю я.
У меня становится все меньше свободного пространства, время на исходе. Падение приближается, и я чувствую это всем своим существом.
– Больше тебе негде прятаться, питомец, – он прищелкивает языком, перманентная ухмылка обосновалась на его губах, какая-то кошачья и хищная одновременно. Он достает из кармана телефон, покачивая им в воздухе, показывая мне, что у меня еще есть две минуты в остатке.
Я почти поимела его. Я почти выиграла.
Всего лишь две гребаные минуты.
Пятка моего левого кроссовка немного соскальзывает, и я оборачиваюсь, чтобы посмотреть вниз. Я достигла предела, осталась только бездонная пропасть внизу. Ветер отбрасывает мои волосы мне в лицо. Мокрые пряди застревают у меня во рту, пока сердце бешено колотится.
Я – девушка, пойманная в ядовитую паутину. Бежать некуда.
Только вниз.
Когда я снова поворачиваюсь лицом к Тэтчеру, он стоит всего в нескольких шагах от меня, самодовольный и готовый забрать свой приз.
Я переставляю обе ноги к краю обрыва, осознавая, что шансы на то, что я выживу, незначительны. Но либо так, либо позволить Тэтчеру выиграть. Если у меня есть хоть малейшая возможность выжить и победить?
Я собираюсь ею воспользоваться.
– Тэтчер, – я произношу его имя шепотом, ветер подхватывает его, пока дождь продолжает пропитывать мою одежду.
– Твои последние слова, Милый Фантом?
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, подавляя страх внутри себя вместе со всей окружающей водой. Это почти поэтично, что последние два раза, когда я сталкивалась со смертью, происходили, пока я смотрела в глаза Тэтчера.
Что-то успокаивающее охватывает меня, когда я осознаю, что человек, за которым я всегда следила, будет здесь, чтобы увидеть мои последние мгновения.
Я вытягиваю руки, чувствуя, как ветер и дождь подталкивают меня назад, и киваю головой. Но я вижу его глаза, насколько они насторожены, когда смотрят на меня, и я знаю, что он складывает кусочки головоломки воедино.
– Прежде чем ты начнешь обучать меня, есть кое-что, что ты должен знать, – улыбка сама собой появляется на моих губах.
Я вот-вот умру, но мне все равно.
Мне все равно.
– Лайра, не смей.
Но уже слишком поздно.
– Не стоит недооценивать девушку, готовую сделать все ради того, что она хочет.
Я откидываюсь назад, в пустоту позади себя, ощущая чувство свободного падения в животе, пока я спускаюсь навстречу разбивающимся внизу волнам. Мои слезящиеся глаза различают фигуру Тэтчера на краю обрыва, смотрящего вниз на меня.
Порыв ветра звенит в моих ушах, и падение кажется гораздо более долгим, чем я ожидала, пока ощущение ударяющейся о мою спину воды, не избавляет меня от моего страдания.
Я выиграла.
7.
НАВСЕГДА ПОТЕРЯННЫЙ В ХОЛОДЕ
Тэтчер
– Братан, блядь, не...
Резкий порыв ветра бьет мне в лицо, когда я опускаю окно. Не обращая внимания на протест Рука, я выставляю свою руку в открытое пространство, держа пачку сигарет в заложниках в своей хватке, угрожая отправить их в асфальтовую могилу.
Рука Алистера обвивается вокруг подголовника, обхватывая мое горло. Я смотрю в зеркало заднего вида своей машины, прищуриваясь в ответ на его хищный взгляд.
– Если ты хочешь добраться до Портленда с твоим хорошеньким, неповрежденным личиком, я советую тебе переосмыслить то, что ты собираешься сделать.
Мои губы изгибаются в улыбке, и я чувствую, как моя нога нажимает на педаль газа чуть сильнее, когда его рука сжимается вокруг моей шеи, как удав, подготавливающий свою пищу. Похоже, некоторые вещи не изменились за эти годы. Он все так же зациклен на концепции контроля над людьми, вплоть до каждого их незначительного выдоха.
И я такой же контролирующий фрик.
– Ой, Али, – я дуюсь. – Ты думаешь, я хорошенький?
Его лицо дергается с вызовом, когда я покачиваю пачкой раковых палочек за окном.
– Твое эго чувствует себя уязвленным, Тэтч? Хочешь, чтобы я поцеловал его получше ради тебя?
Я приподнимаю бровь, кратковременное воспоминание мелькает в моих голубых глазах, и я знаю, по тому, как расширяются его темные зрачки, что он понимает, о чем я думаю, без необходимости озвучивать это вслух.
На мгновение я позволяю себе взять время, чтобы разблокировать воспоминание в своем разуме. Я вспоминаю сломанного пятнадцатилетнего Алистера, который так напился после ссоры со своим отцом, что в первый и единственный раз заплакал на полу моей спальни.
Слабость – это не то, что я терплю от себя или от людей, которыми я себя окружаю. Я не обладаю знаниями о том, что делать, когда кто-то настолько пьян, что не имеет границ. Это была лишь его уязвимость и принятие одной жестокой правды: что он предпочел бы умереть, чем существовать в качестве запасной части для своего старшего брата.
Я был так зол на него за то, что он позволил своей семье так обращаться с ним. Нас не сломить. Не имеет значения, насколько мы перекрученные или насколько мрачные, нас не сломить.
Тот поцелуй, с которым я прижался к его заплаканным губам, был подпитан яростью, которую я не испытывал долгое время. Я хотел излить ее ему в глотку, как расплавленное серебро, пока она не заполнит все трещины, которые они в нем создали. Я хотел, чтобы он стал ожесточенным, а не грустным или слабым.
И его изголодавшийся внутренний ребенок, мальчик в углу его сознания, который, как и я, никогда не испытывал ни капли сентиментальности, поглотил все это. Зубами и когтями он вытягивал это у меня изо рта, поглощая мою ярость, как кислород, и накапливая ее где-то в своем теле.
Истощенные сердца будут пировать чем угодно, что напоминает любовь. Даже холодным, неопытным первым поцелуем от мальчика, который ничего не знал о преданности и доброте. Он все равно принял это.
– Как бы сильно мне ни хотелось поцеловать тебя, Алистер, просто чтобы позлить твою маленькую игрушку, я вынужден отказаться, – я освобождаю прямоугольник, заполненный никотином, и позволяю сигаретам разлететься по ветру, произнося короткую молитву в надежде, что их переедут. – И я уже говорил вам не курить в моей машине.
– Чувак, что ты, блядь сделал, – кричит Рук.
– Гребаный мудак.
Я просто закатываю глаза, когда Алистер отступает, откидываясь на заднее сиденье и скрещивая руки на груди, как избалованное отродье. Однажды они поблагодарят меня, когда будут не под аппаратом искусственного дыхания.
– Мы в двадцати минутах езды от клиники. К несчастью для меня, ты выживешь.
Чуть сильнее нажимая на педаль газа, я смотрю на спидометр, понимая, что чем быстрее я буду гнать машину, тем меньше времени у меня останется на то, чтобы выслушивать их жалобы.
– Осторожнее, Тэтчер. Я не уверен, что эта машина легальна для дорог в Штатах. Не хотелось бы портить твой безупречный водительский стаж, – огрызается Рук с пассажирского сиденья.
Мои пальцы пробегают по рулю машины, прежде чем потянуться вниз, переключая на повышенную передачу. «Астон Мартин Виктор» является моим любимым автомобилем из моей небольшой коллекции, один из последних подарков от моего дедушки, который каким-то образом всегда знал, что мне подарить. Вплоть до любого отвратительного желания, он был рядом, чтобы обеспечить меня всем необходимым.
К тому моменту, когда мой отец был арестован и брошен в тюрьму, я уже был настолько изолирован от остального мира, что редко с кем общался. Учителя жаловались, что я беспокою других детей, а родители обнимали своих малышей немного крепче, когда я был поблизости.
Новость о том, что сделал мой отец и кем он был, распространилась по Пондероза Спрингс, как пылающий лесной пожар, сжигая любые сплетни в течение следующих пяти лет. Все до единого хотели говорить о том, кем был Генри Пирсон, Мясник из Спрингс.
Так что, может быть, после того как дед увидел меня на заднем дворе, отрывающим конечности жукам, он понял, что нужно делать. Избегание меня привело бы только к усугублению ситуации, поэтому он смирился с тем, во что меня превратил отец.
Он сделал мое любимое пристрастие гораздо проще для меня, даже находясь в могиле.
Я никогда не знаю всех подробностей. Он был такой же скрытный, как и я, но каждые полгода на почту приходят несколько файлов: разные имена, все мужчины, и каждый в той или иной степени подозревался в убийстве.
Идеальный подарок для мальчика, борющегося с желанием убивать. В семнадцать, когда я держал в руке нож и покончил с первой жизнью, это был момент, когда я перестал быть протеже своего отца и стал кем-то гораздо худшим.
Кошмаром хуже, чем Генри Пирсон когда-либо мог себе представить.
– Для начала им придется поймать меня, – я ухмыляюсь, усиливая хватку на руле и обгоняя две машины, которые двигаются со скоростью улитки, плавно лавируя в потоке на автостраде.
Физически поездка комфортна, но чем ближе мы подъезжаем к клинике, тем тяжелее становится воздух в машине. Напряжение усиливается, потому что мы помним, почему должны совершать эту поездку каждую неделю.
Не проходит много времени, прежде чем пальцы Рука начинают вертеть его зиппо, постоянно вращая ее между костяшками пальцев левой руки, пока его правая слегка подергивается на подлокотнике. Металл многократно со щелчком открывается и закрывается.
Щелчок.
Щелчок.
Щелчок.
Щел…
– Если ты не хочешь, чтобы она присоединилась к твоим сигаретам на асфальте, я предлагаю тебе прекратить это, – выпаливаю я, поворачиваясь, чтобы посмотреть на него на секунду. – Если у тебя есть что сказать, выкладывай. Перестань ерзать.
Его ответом является резкий взгляд, полный огня и обжигающего гнева. Я знаю, не все это направлено на меня. Отчасти эту враждебность он испытывает к себе. Каждый раз, когда у нас визит, его подсознание пытается убедить его в очередной раз, что в том, что случилось с Сайласом, виноват он.
Что, конечно же, просто нелепо.
Сайлас Хоторн – сугубо самостоятельный человек, который сам принимает решения. Упрямство и молчаливость – это выбор, но все же, это его выбор. Рук знает это, и он все еще не может смириться с тем, что в этой ситуации он невиновен.
Чувство вины съедает его заживо, и даже любви Сэйдж Донахью недостаточно, чтобы обуздать его. Пройдут годы, прежде чем он сможет смотреть в зеркало и верить в то, что мы все пытались ему объяснить.
– Как вы думаете, с ним там все в порядке?
Вопрос повисает в воздухе, зависая в пространстве, ожидая, что кто-то из нас протянет руку и схватит его. Но я не думаю, что Алистер хочет отвечать, потому что мы знаем правду.
– Нет, – отвечаю я, отказываясь лгать. – Я думаю, он чувствует себя запертым в клетке, как бешеное животное, которого обучают, как переворачиваться и садиться по команде.
Мои внутренности кипят, и я ощущаю сильное напряжение внутри себя. Мне отвратительна идея того, что кто-то из нас оказался запертым в клетке. Моему сердцу, может, и все равно на трех парней, которых я выбрал для нахождения в моей жизни, но моей верности нашей связи – нет.
– Я не...
– Но, – перебиваю я, сверкая взглядом на Алистера на заднем сиденье, – он знает, что это то, в чем он нуждается. Даже если ему это не нравится, даже если нам это не нравится, никто не знает, что у Сайласа на уме лучше, чем он сам.
Я мельком смотрю на руку Рука, наблюдая, как подергивание замедляется достаточно, чтобы я понял: он не собирается взорвать эту машину с собой внутри. Я знаю, чего он хочет прямо сейчас.
Наказания. Боли.
Это способ хотя бы на мгновение избавиться от чувства вины, но он знает, что я отказываюсь причинять ему боль из-за этого, и более того, он понимает, что Сэйдж взорвется, если он вернется к селфхарму32, чтобы справиться с потерей Сайласа.
Раньше я доставлял ему боль, в которой он нуждался, чтобы выжить, всякий раз, когда ему это было необходимо. Но не сейчас, и не из-за этого.
– Ага, – вздыхает он, выглядывая в окно. – Ты прав.
В машине воцаряется тишина, пока мы заканчиваем нашу поездку и приближаемся к месту назначения. Когда я заезжаю на парковку многоэтажного стеклянного здания, мы все сидим мгновение дольше, чем это необходимо.
– Когда Сайлас будет готов, – говорит Алистер, протягивая руку вперед и кладя свою большую ладонь на плечо Рука, – мы выломаем гребаные двери этого места, чтобы вытащить его оттуда. Ты сможешь сжечь его дотла, мне все равно. Когда он будет готов, мы будем здесь.
Я не говорю этого вслух, но глубоко внутри меня образуются и перекручиваются искры, заставляя чувствовать себя больным, когда шепчут мне в душу.
Всегда.
8. ИГРА В ШАХМАТЫ
Тэтчер
Нет ничего, что я любил бы больше, чем запах отбеливателя и антисептика. Он заставляет слюнки течь, напоминая мне об одной из моих любимых частей моей рутины.
Уборка.
Мой отец презирал уборку после беспорядка, который он устраивал. Поэтому, для того, чтобы научить меня еще одному из его правил, а также, чтобы самому избежать этого, я стал ответственным за уборку. Когда он впускал меня в сарай, где держал в заложниках своих жертв, это всегда происходило после того, как он пресыщался.
Их безжизненные трупы были подвешены к стропилам массивными цепями, которые звенели друг об друга от покачивания мертвого груза. На их коже были рассредоточены зияющие порезы, все еще дренируя33 кровь на пол.
Я не помню, чтобы я когда-либо был шокирован или напуган. Те моменты эмоций, если я вообще испытывал что-то, размыты в моем сознании. Однако я могу вспомнить каждое ведро разбавленной крови, которое я выливал в канализацию, звук швабры, разбрызгивающей густую красную жидкость по полу. Каждую унцию отбеливателя и каждую пару перчаток, которые я использовал. Я помню, чего от меня ожидали, но на этом все.
Я также знаю, что единственная значимая вещь, на которую я когда-либо в действительности обращал внимание, когда дело доходило до тел, – это было то, насколько значительно они отличались друг от друга, каждый раз. Никогда не было одного типа женщин дважды. Шатенки, блондинки, рыжие, брюнетки. Высокие и низкие. У них не было никакого физического сходства, но они обладали одной исключительно общей чертой.
Они все одинаково истекали кровью.
Багровая жидкость стекала на пол каплями и густыми потоками, всегда имея одинаковый запах ржавчины.
Он оставлял меня там на несколько часов, пока оттаскивал их тела в оранжерею, препарируя их для ликвидации, что-то, чему я сам не был свидетелем, пока мне не исполнилось семь лет. Он был достаточно любезен, чтобы избавить меня от необходимости расчленения на целый год после посвящения в семейное дело.
Запах всех этих химикатов, витающих вокруг, в первый раз вызвал у меня головокружение. Возможно, из-за стойкости или потому, что в первый раз мне потребовалось несколько часов, чтобы убрать каждую каплю улик из того помещения.
Впрочем, через некоторое время я научился наслаждаться этим.
Не тем чувством, когда он будил меня ото сна, всегда в четверть четвертого. И не его охрипшим и скрипучим голосом, говорящим мне одеться, прежде чем отправить меня на работу в ночную смену, за которую мне не доплачивали.
Запах – это то, что начало мне нравиться.
– Отбеливателя недостаточно, – говорил он. – Он уничтожает ДНК, но не удаляет следы крови для криминалистического объектива. Поэтому мне приходилось мыть с отбеливателем, затем с щелоком, перед тем, как применять пароочиститель на все помещение из нержавеющей стали.
Теперь, будучи взрослым, имея свой собственный метод устранения улик, я обнаружил, что я вполне наслаждаюсь тишиной и спокойствием, которые царят в моем теле. После нескольких недель выслеживания целей и часов пыток, чистка моего пространства от их присутствия посылает пульсацию энергии по моим венам.
Грандиозное завершение еще одного идеального убийства.
– Ненавижу запах больниц, – бормочет Рук около меня, ерзая на своем металлическом сиденье, стараясь усидеть спокойно дольше, чем несколько минут.
Я усмехаюсь над иронией судьбы.
– А я ненавижу запах бензина.
Он поворачивается и смотрит на меня, глаза немного расширены и бровь вопросительно приподнята.
– Это богохульство, братан.
– Не был в курсе, что ты религиозен, – бормочу я, смотря вниз на часы скорее по привычке, чем по какой-то другой причине. – Ты нашел Бога между бедер Сэйдж недавно?
При звуке ее имени в его глазах вспыхивает пламя, и мне приходится сдерживать самого себя от рвотного позыва.
Хитрая ухмылка появляется на его губах, когда он прищелкивает языком.
– Разве тебе не хотелось бы узнать?
Я одариваю его пустым взглядом, тем, который подсказывает, что я не увлечен его сексуальной жизнью.
– Нет, в действительности нет, – говорю я перед тем, как отворачиваюсь от его взгляда, не заинтересованный в продолжении этого разговора.
Я никогда не понимал плотской страсти сексуального влечения. То, как люди набрасываются друг на друга, свободно блуждая по телам незнакомцев в поисках разрядки. Я никогда не встречал ни одного человека, который заставил бы меня стремиться к его телу так, как я жажду крови.
Шарканье ног отвлекает меня, я перевожу свой пристальный взгляд к причине, по которой мы проделали весь этот путь. Видеть лицо Сайласа стоит того, что меня почти вынуждали слушать рок-метал Алистера.
Его тело, обтянутое серым лонгсливом, выглядит более подтянутым, словно он проводит все свое свободное время в тренажерном зале. Его светло-коричневая кожа насыщенного цвета. До того, как он попал сюда, его глазницы были почти полыми, исходя из того, какой вес он потерял. Но парень передо мной выглядит практически как человек.
Если бы не его глаза.
Они все еще очень мертвые.
Взгляд в них напоминает мне, будто ты смотришь на кладбище. Пустое, ветхое и полное печальных душ.
После того, как он садится напротив нас, я уделяю секунду наслаждению тишиной, которую он привносит. В ней нет какой-то неловкости, она успокаивает. Это Сайлас. Когда я спорю с одним из парней, а Рук ведет себя отвратительно громко, я начинаю скучать по тишине, которую он привносит в нашу компанию.
– Ты выглядишь на удивление хорошо, – откровенно говорю я.
Голова Рука практически слетает с его шеи, когда он поворачивается, прожигая взглядом дыру на моем лице.
– Что? – я поднимаю руки в защите, откидываясь на спинку сиденья, перекидывая ногу через колено. – Я просто честен.
– Ты можешь хоть двадцать секунд не быть гребаным мудаком?
– Я чувствую себя хорошо, – говорит нам Сайлас с шокирующей легкостью в голосе, которой не было там три недели назад, когда я заезжал навестить его.
– Значит, они хорошо с тобой обращаются? Нет проблем? – давит Рук, его колено подпрыгивает под столом так сильно, что я боюсь, как бы он не опрокинул его.
– Я в порядке. Новые лекарства вызывают небольшую тошноту по утрам, но в остальном я в порядке, – отвечает Сайлас, для убедительности смотря в его глаза. – Прямо как я и говорил последние десять раз, когда ты меня спрашивал.
Это вызывает смешок у Алистера, который молчал с тех пор, как мы вошли внутрь.
– Рад тебя видеть, мужик, – говорит он с натянутой улыбкой.
Я сижу неподвижно, пока они наверстывают упущенное, просто зависая рядом с ними, пока они разговаривают и слегка подшучивают насчет тривиальных вещей. Сайлас, как и я, мало говорит и еще меньше показывает. Это похоже на то, когда мы все вместе ездили на утес по вечерам.
Если бы я достаточно постарался, я практически смог бы убедить самого себя в том, что вся трагедия, пробившая себе путь сквозь наши жизни, нереальная и мы снова старшеклассники.
Но жизнь не работает таким образом. У нее всегда есть способ извернуться и напомнить вам, что она наполнена варварским ужасом и страданием.
– Ты поменял цветы? – спрашивает Сайлас, поднимая руку и сдергивая черную бини с головы, показывая высокую и плотную короткую стрижку.
Рук кивает, но вместо него отвечаю я.
– В этот раз я выбрал фиалки и тюльпаны. Если бы я был на ее месте, мне бы наскучили пионы, – я смахиваю пылинку со своего костюма перед тем, как посмотреть на него.
– Ты их поменял?
– Да, – легко отвечаю я. – Это была твоя единственная просьба, пока ты отсутствуешь, а эти двое резвились в разных штатах, так что я был последней линией обороны против ленивых кладбищенских работников.
Мгновение он пристально вглядывается в меня, затем еще одно, просто смотрит на меня тем взглядом, который видит гораздо больше, чем я хочу. Намного больше, чем я позволяю.
– Спасибо. Уверен, Розмари понравились бы фиалки и тюльпаны.
Розмари Донахью.
Ее смерть стала катализатором нашего возмездия для Пондероза Спрингс. На город надвигался этот ужас с того момента, как он изгнал нас в тень. Но когда Роуз убили, у нас не было причин сдерживать свой хаос.
Я не верю, что кто-то действительно невиновен и не заслуживает смерти. У каждого есть зловещие секреты, зарытые на их задних дворах, или порочная ложь под половицами их шкафов.
Но если и был кто-то чистый и честный в этом дьявольском мире, то это была Розмари – светлая, изящная и смеющаяся. Я помню первый раз, когда услышал ее смех. Шутка Рука вызвала его из глубины ее живота. Это был даже не звук, слетевший с ее губ.
Это было в ее глазах, они загорелись и засверкали. Морщинки украсили уголки ее глаз, и это заставило все ее тело сотрясаться от веселья. Этот звук практически напугал меня, потому что я никогда раньше не видел кого-то, наполненного такой эмоцией.
Неподдельное счастье, которое не запятнано миром.
Звенящая тишина стала обжигающе холодной, когда она умерла, и мир стал немного мрачнее без ее смеха в нем.
Мне не нравятся люди, но если бы я был способен на это, она бы мне понравилась. С того момента, как она вошла в наше окружение, не было ни йоты осуждения. Тот факт, что нас публично распинали и считали зверьем, не влиял на то, как она заботилась о Сайласе. Она отказывалась позволять городу и своей самонадеянной семье поколебать ее преданность нам.
И нет ничего, что я уважаю в людях больше, чем преданность.
– Кстати о ней, – Алистер прочищает горло. – Есть кое-что, о чем нам всем нужно поговорить.
Я знал, что этот разговор во многом объясняет, почему мы отправились в эту поездку все вместе, а не по отдельности, как делаем это обычно.
– Что случилось?
Я вздыхаю, закидывая руки за голову.
– Маленькие игрушки Алистера и Рука поиграли в детективов. Так что, поскольку девочки контролируют их паховые области, мы обязаны прислушиваться к тому, что они говорят.
Пока я был в состоянии терпеть присутствие Розмари, я восстал против ее сестры-близнеца, Сэйдж. Подлая, лживая клубничная блондинка, которая втиснулась под кожу Рука, как клещ.
Я весьма сомневаюсь, что когда-нибудь смогу смотреть на нее без желания придушить. Я потратил месяцы своей жизни, разрезая спину Рука из-за ее ошибок. И хотя он был готов простить ее во имя любви, со мной у нее нет такой вольности. И никогда не будет.
– Тэтчер, я устал говорить с тобой об этом, – челюсть Алистера напрягается, костяшки пальцев сжимаются. – В следующий раз, когда ты оскорбишь Брайар, я не стану тебя предупреждать, чтобы ты следил за своим языком.
Мое мнение относительно Брайар Лоуэлл не изменилось с тех пор, как я ее встретил. Она – заноза в моем боку, засевшая глубоко, и ее не вытащить, пока Алистер не насытится. Я, по крайней мере, уважаю ее образ мышления и рассуждения, по которым она так сильно ненавидит меня.
Она – ловкая воровка, которая украла кусок от Алистера. Девушка, которая, как и мы, имеет острые зубы, те, которые она любит скалить в мою сторону, когда я оказываюсь слишком близко к ее любимой Лайре.
Что приводит меня к предположению о том, что Лайра не рассказала своей дорогой подруге о ее любимом маленьком хобби. Интересно, изменится ли точка зрения Брайар обо мне, если она узнает правду. Что Лайра была той, кто разыскивал меня, суя свой крошечный носик-пуговку в мои дела.
Интересно, была бы она менее враждебна, если бы знала, что я спас Лайру от фатума34, уготовленного для нее моим отцом. Я даровал ей милосердие по своей неопытности, и как мне отплатили? Приходится иметь дело с постоянной тенью, пахнущей вишней, и ее бесцеремонной лучшей подругой.
– Что они выяснили? С ними все в порядке? – спрашивает Сайлас, скрещивая руки на груди.
– Имена других пропавших девушек. Они проверяют их всех. Сэйдж говорит, что в нашем районе их, по меньшей мере, пятнадцать. Они хотят что-то с этим сделать. Они хотят помочь, – говорит Рук, рассказывая ему то, что девочки ранее рассказали нам.
– А вы, парни, считаете, что мы должны держаться от этого подальше?
– Я считаю, что мы начали это ради Розмари. Не ради девушек, которые не являются нашей проблемой, – отрезаю я.
– Они, может, и не наша проблема, Тэтчер, но моя девушка – да, – аргументирует Рук, смотря на Сайласа. – И у меня такое ощущение, что они собираются что-то предпринять, независимо от того, поможем мы им или нет. Так что, на мой взгляд, мы должны выяснить, кто управляет этим шоу. Уничтожить организацию изнутри, потому что мы, блядь, точно не можем пойти в полицию.
– Вы что, не слышали ни слова из того, что сказал детектив Брек, когда прижимал пушку к моему черепу? – спрашиваю я, наклоняясь вперед. – Они были лишь началом. Мы понятия не имеем, кто в этом замешан, кто работает на них. Одна оплошность, и вы будете выпрашивать помилования в тюрьме.
– Никогда не воспринимал тебя как человека, который боится чего-то, Тэтчер.
Я провожу языком по внутренней стороне щеки, стараясь не думать о голове Рука, с треском лопающейся между моими пальцами, когда я наклоняюсь к нему.
– Я не собираюсь в тюрьму из-за людей, которые не являются моей заботой. Провести свою жизнь в исправительном учреждении ради чего? Ради попытки игры в героя? Ты забыл, кто я? Кто ты? – я шиплю, брови сдвинуты. – Мы делали это ради Сайласа. Ради Розмари. Вот и все.
Он отвечает на мое неодобрение яростью, его импульсивное поведение бурлит, а мой взгляд бросает ему вызов замахнуться на меня. Я не дерусь, потому что это грязно, а мои костюмы слишком дорогие для дешевых качелей. Но прямо сейчас, если бы он прикоснулся ко мне, я бы позаботился о том, чтобы он уяснил, почему ему необходимо следить за языком, разговаривая со мной.
– Тэтчер прав, Рук, – Алистер хватает его за плечо, наружу вылезает старший брат, которого не было ни у одного из нас, да особо и не хотелось. – Это касается Си и Рози. Все зависит от него.
Рук пристально смотрит на меня еще мгновение, ровно столько, чтобы я успел ухмыльнуться и саркастически подмигнуть ему. Но он решает не бить костяшками по моему фарфоровому лицу и снова переключает свое внимание на Сайласа.
Нравится ли мне идея о том, что девушек похищают и продают в сексуальное рабство? Нет. Это отвратительно, и, если честно, вульгарно.
Означает ли это, что я хочу рискнуть нашей свободой ради них? Тоже нет.
Я потратил годы своей жизни, защищая их троих так, что они этого даже не замечали, и я бы не хотел, чтобы все это теперь пошло прахом.
– Тэтч, – Сайлас уверенно произносит мое имя и ждет, пока я встречусь с ним взглядом, прежде чем что-то сказать. – Что, если бы это была Розмари?
– Извините?
– Если бы Розмари все еще числилась пропавшей, и она была жива, продана в рабство, ты бы пошел тогда на это? Ты бы рискнул, если бы я сказал тебе, что хочу, чтобы они все умерли? Все до единого, кто приложил руку к смерти Рози, вплоть до самой верхушки «Ореола». Ты бы сделал это?
Тишина звенит в воздухе всего мгновение.
– Да, – говорю я сквозь стиснутые зубы, – я бы не обрадовался этому. Но если это то, что тебе нужно, я бы это сделал.
Сайлас знает меня, к сожалению. Знает обо мне то, что я ему не говорил и не хотел, чтобы он знал. Но он осведомлен о моей преданности им, что это самое важное для меня. Что я сделаю все, что им нужно, всякий раз, когда они в этом нуждаются.
Моя единственная слабость.
Это они.
И я думаю, что часть меня ненавидит их за это.
Рук насмехается, вскидывая руки вверх, готовый со мной поспорить в очередной раз, но его прерывает ровный тон Сайласа.
– Хорошо. Потому что я хочу, чтобы их головы были насажены на колья, – он смотрит на меня немного дольше, прежде чем повернуться к Алистеру. – Пообщайся с девочками, выясни все, что они знают. И подберись поближе к Истону и Стивену Синклерам.
– Я, блядь, так и знал! – заявляет Рук, заставляя работников смотреть на него с нахмуренными бровями и пристыженными взглядами.
Я дарю обнадеживающую улыбку тем, кто все еще настороженно наблюдает за нами, надеваю свою лучшую маску политика, и пытаюсь своим лицом показать, что мы не делаем ничего слишком ужасного.
Когда они все возвращаются к своим задачам, я поднимаю руку и шлепаю Рука по затылку с глухим стуком.
– Пожалуйста, Ван Дорен, кричи во всю мощь своих легких, что мы планируем массовое убийство. Заодно позволь им узнать, что ты идиот.
Он потирает место на голове, подняв свой средний палец вверх, посылая меня.
– Я знал это, – на этот раз его голос звучит намного тише.
– Откуда? – спрашивает Алистер.
– До того как все пошло наперекосяк с Фрэнком, я изучал финансы Стивена. Он имеет немалые деньги, – говорит Сайлас.
– А это тревожный сигнал? Должен ли я быть в этом списке возможных главарей? – спрашиваю я, не стыдясь своего богатства.
– У него больше денег, чем он должен был бы иметь как декан, даже если речь идет о таком университете, как Холлоу Хайтс. Множество оффшорных счетов, которые я не смог отследить, даже прогнав их через свою программу, – объясняет он.
– Ты взломал его банковский счет? – размышляет Алистер с усмешкой на губах.
– И его историю поиска, мобильный, электронную почту. О, и его камеры наблюдения, – впервые за долгое время его выражение лица отличается от его обычно задумчиво хмурого, его губы едва подергиваются в уголках.
Сайлас хорош во многих вещах, но в хакерстве и обращении с оружием он великолепен. Два совершенно разных хобби, но он заставил их казаться настолько непринужденными, что вы сочтете, будто это одно и то же.
– Если ты сможешь убедить моих родителей впустить тебя в мою комнату, там у меня все еще один из мониторов подключен к Истону. Он знает способы взаимодействия с ними, – он кивает головой в сторону Рука. – Я не говорю, что он имеет к этому какое-то отношение, но это лучше, чем ничего. Это должно помочь вам начать… Лайра?
Лайра? Лайра Эбботт?
Веселье переполняет меня.
Как смело, вот так, со стороны моей тени появиться здесь после своего маленького трюка с прыжком с обрыва. Я знал, что она постаралась бы найти меня в итоге, чтобы обсудить сделку. Ту, в которой она обманула меня.
Девушка, которая обманула смерть.
Во второй раз.
Однако последовать за мной сюда, пока я с парнями? Неужели она настолько предана делу? Более того, неужели она так предана мне? Впервые в моей голове возникает вопрос касательно Лайры. Как много она успела увидеть за годы своего шпионажа?
