Текст книги "Кровь, которую мы жаждем. Часть 1."
Автор книги: Джей Монти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)
4. СДЕЛКА СО СМЕРТЬЮ
Тэтчер
Правило номер двенадцать из «Руководства Генри по убийствам»: никогда не опаздывай. Одна секунда опоздания приближает на двадцать минут твою поимку.
Я внес правки во все его правила. Все они были исправлены и изменены в соответствии с моими потребностями. Я улучшил их. Предполагается, что отцы устанавливают правила в доме: убирайте в своей комнате, мойте посуду за своей матерью, всегда надевайте презерватив – основные стандарты, которым должны следовать юные парни.
Единственное правило, которому он когда-либо меня научил, было то, как эффективно покончить с чьим-то существованием, неустанно вдалбливая каждое правило в мой мозг, как будто я мог когда-нибудь забыть, как выглядит то, как кого-то режут. Не имеет значения, сколько их было или насколько нелепы они были, я запомнил их все.
Но теперь у него нет права диктовать их. И я могу их улучшить.
Правило номер двенадцать из «Руководства Тэтчера по убийствам»: никогда не опаздывай. Если только это не модно.
Я не могу изменить печальную истину, что мой отец основа всех моих извращенных желаний. Какая-то часть меня всегда будет принадлежать ему, это злое семя, оскверняющее все хорошее, что мать могла дать мне в утробе. И вместо того чтобы попытаться излечить это зло, он взращивал его.
Культивировал его, как одну из своих драгоценных роз. Подпитывал мое любопытство к человеческому телу, проливал свет на всю безнравственность внутри моей души и зачищал из моей жизни каждого человека, который пытался сблизиться со мной.
Он хотел моей изоляции.
Одинокий. Слабый. Кусок нетронутой глины, которую он мог бы формировать.
Он должен был быть единственным ресурсом в моей жизни. Я не мог нуждаться ни в ком, кроме него. Вот почему с тех пор, как я встретил парней, я держал нашу близость в секрете от отца. Так было до тех пор, пока его не задержали, тогда они впервые пришли в дом моих бабушки и дедушки.
Наверное, именно поэтому моя преданность так сильна, поэтому она так важна для меня. Я скрывал их от монстра, защищал их, независимо от последствий, потому что уже тогда я знал, они были, как я.
Вроде того.
Никто не похож на меня.
Но в каждом из них есть зерно испорченности, эта тьма в них, с которой они не могут справиться, а я был научен с детства, как контролировать свою. Я необходим им, чтобы показать им сдержанность, обучать их, как укрывать весь мерзкий голод, который они испытывают, сдерживать его, до того момента, пока не станет безопасно утолить его.
Хаос, который живет в каждом из нас, не обязательно должен быть безрассудным. Я могу показать им, как сдерживать его, существовать с ним, не позволяя ему поглощать их целиком.
Я иду вдоль сетчатого забора параллельно линии леса. Запах соли жжет глаза, и я уже чувствую песок в волосах. Когда я нахожу прорезь в металле, которая, я уверен, была сделана Руком, тем, который отказывается развивать какую-либо форму самоконтроля, я отодвигаю ее, осторожно проскальзывая внутрь, чтобы не зацепиться лонгсливом.
Вход в бухту Блэк Сэндс защищен жалким подобием забора, чтобы не пускать людей в то время, когда она закрыта, что никогда не останавливало никого из нас, но прошло много времени с тех пор, когда я был на пляже в последний раз.
Я привык смотреть на это место с Пика, не участвуя в активностях отдыхающих, таких как загорание и игры в воде. Но я давно их не видел – было бы невежливо не прийти.
Отказывать кому-либо в своем присутствии было бы преступлением.
Трава высотой по колено вот-вот перейдет в песок, а теплый бриз пробегает по той части рук, которые открыты. Я опускаю взгляд и вижу, что моя кожа слегка приподнята, мурашки под светлыми волосами заметны даже ночью.
Я останавливаюсь, вслушиваясь в едва уловимый звук шагов вблизи от меня. Сначала я думаю, что это компания впереди меня, но быстро осознаю, что это не так.
Быстрые, торопливые шаги раздаются позади меня. Мне знакомо ощущение, что за мной наблюдают, как от этого покалывает кожу и заставляет хотеть принять душ. Я знаю, каково это – чувствовать на себе ее взгляд, и каждый раз, когда я сталкиваюсь с этим, все, что я хочу сделать, – это смыть его со своего тела.
Ее глаза делают меня грязным.
Они делают меня таким же грязным снаружи, как и внутри, и это не то, что мне нравится.
С моей стороны жестоко позволять ей продолжать это делать, давать ей возможность продолжать эту больную одержимость мной. Сколько прошло – десять, одиннадцать лет, с тех пор, как она стала моей маленькой тенью? Всегда бродит поблизости в темноте, полагая, что она настолько неузнаваема, что я не знаю, о ее присутствии.
Надо отдать ей должное – несколько раз мне требовалось время, чтобы заметить, что она рядом. И она знает это.
Она странная, но не глупая. Она знает, когда я осведомлен о ее присутствии, когда ее большие глаза останавливаются на моем теле. Когда я иду к своей машине, сижу на занятиях или ем, она всегда где-то рядом. Наблюдает. Преследует. Восхищается.
Однако я никогда не проявлял своей осведомленности. Никогда не говорил ей, что она и близко не такая хитрая, как думает. Однажды я сказал ей, что ей необходимо стать призраком, исчезнуть. Я не хотел видеть ее, чувствовать или даже слышать ее дыхание.
Мне не нужно напоминание о моей одной-единственной неудаче в жизни. О единственном человеке, которого я не смог убить. Незавершенный фрагмент мелодии в моих архивах. В ее папке чистые листы бумаги, но чем старше мы становимся, чем больше она вовлекает саму себя в мою жизнь, тем ближе я подхожу к завершению того, что начал много ночей назад.
– Я не могу сказать, то ли у тебя стало получаться все хуже, то ли ты всегда была такой вопиюще очевидной, а мне просто было слишком скучно, чтобы замечать это.
Ее шаги сбиваются, как будто она спотыкается о звук моего голоса, и это заставляет меня ухмыляться. Так реагирует на меня мой Милый Фантом.
– Я... – ее голос, подхваченный ветром, затихает вдали.
– Ты?
Я оборачиваюсь, обнаруживая ее в нескольких футах позади себя, ее непослушные волосы развеваются по лицу. Она молча стоит, покусывая внутреннюю сторону щеки, как будто там она найдет ответ на мой вопрос.
Темные сине-зеленые клетчатые брюки в сочетании с черным топом-халтером26 вынуждают меня съежиться. Я не против сочетания черного и синего, но заставь его работать, ради всего святого.
В ней нет ничего, что имеет для меня смысл. Ну, одна деталь. Единственное, что нас, кажется, объединяет.
Мой отец.
Но кроме нашего детства, которое сплелось воедино в кровавую паутину, в ней нет никакого смысла.
Есть нерешаемые физические уравнения, в которых больше рациональности, чем в ней. Этот темный академический стиль одежды, на котором она настаивает, в совокупности со странным хобби – ловлей насекомых. Есть люди, которые называют самих себя энигмой27, но они и в подметки не годятся Лайре Эбботт.
Скарлетт.
Девочка Скарлетт существовала до моего отца, а Лайра – это то, что осталось после того, как он разорвал ее жизнь в клочья.
– Я заставляю тебя так нервничать, что ты даже говорить не можешь? – я наклоняю голову набок. Именно этого я и ожидал от нее – замкнутая и отказывающаяся произнести в мой адрес больше нескольких таких предложений.
– Может быть, если бы тебе не нравилось так много слушать самого себя, и ты дал мне минутку, я бы, собственно, была способна ответить.
Я не упускаю язвительность в ее голосе. На мгновение мелькает образ девушки, которая перерезала горло мужчине у меня на глазах. Дерзкой и бесстрашной. Лайра убила человека ради меня. Спасая меня.
Но я думаю, что это прикрытие. Одно большое оправдание. Она выжидала такого момента, как тот. Ради возможности высвободить существо, живущее в ее душе, монстра, которого создал мой отец.
Лайра хочет убивать. Жаждет этого.
Так уж случилось, что был я просто в идеальном положении, чтобы дать ей повод действовать.
– А, вот и она, – одобрительно хмыкаю я с ухмылкой на губах. – Девушка, которую ты любишь прятать ото всех. Я знал, что я не придумал ее.
Она с трудом сглатывает, отчего у нее сжимает горло.
– Я ничего не скрываю от своих друзей.
Засовывая руки в карманы, я сокращаю небольшое расстояние между нами, и ветер доносит запах вишни прямо до моего носа.
Меня от него тошнит. Такой сладкий и липкий. Хаос.
– Да? Так ты уже рассказала Брайар и Сэйдж насчет того, о чем просила меня? Что ты умоляла, – я выдыхаю слова, когда наклоняю голову к ее лицу, – меня сделать?
Широко раскрытые, ясные зеленые глаза смотрят вверх на меня, слишком большие для ее лица и настолько отвлекающие, что я практически упускаю момент, когда они опускаются к моим губам. Моя челюсть напрягается, а желудок сжимается. Если бы она попыталась поцеловать меня прямо сейчас, я бы заставил ее рот истекать кровью.
– Я не умоляла тебя, – шепчет она. – Это ты пришел ко мне в мавзолей. Ты искал меня, а не наоборот, Тэтчер.
– Давай не перекручивать, Лайра. Я пришел найти тебя, чтобы вернуть долг. Однажды я спас тебя, и ты отплатила мне тем же. Я хочу покончить с этой твоей маленькой привычкой ходить за мной по пятам, – усмехаюсь я, мне не нравится, что она произносит мое имя с таким сильным пренебрежением. – Я бы не стал с тобой разговаривать, если бы я знал, что ты попытаешься предложить мне.
Ее круглое личико вспыхивает румянцем, точно так же, как это было, когда я рассказал, что знаю о ее секрете. Что ей нравится быть вуайеристом, следить за мной. Я думал, это было связано с нашей историей, что она каким-то образом выжидала, чтобы спасти меня от беды так же, как я спас ее. Когда я был слабым и юным, до того, как понял, кто я. На что я способен.
Но она удивляет меня.
– Ты хотя бы подумал над тем, о чем я просила?
– Нет, – резко отвечаю я, не оставляя места для вопросов.
Это ложь.
Я думал об этом больше, чем хотел. Больше, чем должен, и не потому, что мне нравится об этом думать. Ее предложение не выходит у меня из головы, просто сидит и донимает меня, как надоедливая муха.
В ее нефритовых глазах вспыхивает раздражение, но вместо того, чтобы выплеснуть его, она сдерживается, подавляя себя. Что-то, на что она, возможно, потратила всю жизнь, делая это, постоянно проглатывая ту часть себя, которая состоит из зубов и когтей, боясь того, что произойдет, если она разрешит проявиться темным сторонам своей натуры.
Но это не моя проблема, это не то, что меня волнует.
– Я никому не расскажу, если тебя это беспокоит, – она пытается заправить кудри за уши, но непослушные пряди тут же падают ей на лицо. – Если ты обучишь меня, я обещаю, я не скажу ни единой живой душе. Я хорошо умею хранить секреты и быть невидимой.
– Я не замечал тебя только потому, что выбрал этого не делать. Я выбрал игнорировать твое присутствие. Не потому, что ты хороша в том, что подкрадываешься ко мне, – ее подбородок дрожит от моего тона, и это заставляет меня давить дальше, подпитывая желание вскрыть ее. – Ты не существуешь и никогда не существовала для меня.
К ее чести, даже несмотря на то, что я точно знаю, что мои слова нанесли сильный удар, она продолжает настаивать, что одновременно впечатляет и раздражает меня.
– Я быстро учусь. Это займет всего несколько занятий, лишь несколько советов. Это все, о чем я прошу. Я просто… – она переплетает руки вместе. – Мне нужна помощь, чтобы разобраться с... этой штукой.
Я усмехаюсь.
– Несколько занятий? Ты думаешь, это все, что нужно, чтобы быть, как я? Потребовались годы, чтобы усовершенствовать свое мастерство. Годы, которые я не потрачу впустую на того, кто не может даже принять то, что живет внутри него. Ты даже не можешь признать это вслух.
Она поднимает голову, встречая мой суровый пристальный взгляд. В этих больших глазах так много всего происходит, так много чувств, которые мне, к счастью, никогда не приходилось испытывать.
Сколько раз она смотрела в зеркало и вздрагивала, потому что видит, что скрывает от мира ее плоть? Сколько раз она пыталась объяснить себе, что та ночь, когда ее мать была убита, не инфицировала ее чем-то порочным?
– Признать что? – спрашивает она. – Скажи мне, что мне нужно сказать для того, чтобы ты научил меня, Тэтчер, и я скажу это.
Что-то закипает внутри меня. Что-то токсичное и нечистое. Горячее, липкое и грязное. Что-то, чему нет места в моей системе. Оно вспыхивает раскаленным добела в моих венах, и это все из-за ее упрашивания. Упрашивает меня. Умоляет меня.
Ярость, отличающаяся от всего, что я когда-либо испытывал, наполняет мою кровь.
Нет. Нет. Нет.
Ты контролируешь эту ситуацию. Ей не позволено влиять на тебя подобным образом. Люди не влияют на тебя, Тэтчер Пирсон.
Я отступаю от нее на шаг, затем на еще один, пока не перестаю чувствовать запах вишни. Я смотрю вниз на часы, прежде чем бросить на нее скучающий взгляд.
– Я не буду учить тебя, как быть убийцей, потому что ты не можешь принять то, что ты уже являешься таковой. Небрежная, непрофессиональная и импульсивная, но, тем не менее, ты уже такая. А теперь, в последний раз, я заканчиваю этот разговор, – я отворачиваюсь. – Бессрочно.
Теперь я могу продолжать жить так, как было раньше, – полностью игнорировать ее, забыв, что даже знал ее. Она может продолжать свои мелкие игры, если ей нравится, но мне надоело уделять ей внимание, которого она так отчаянно хочет.
– Ты должен мне это! Твой отец является причиной, по которой я... – она кричит на меня, ее голос громче, чем я когда-либо слышал прежде. – Я полностью искажена и больна внутри. Это его вина. Ты, по меньшей мере, должен мне эту услугу, Тэтчер. Пожалуйста, научи меня, как жить с этим.
Фундаментальные принципы моей жизни просты.
Рутина. Контроль. Убийства.
Вот и все. Больше ничего.
Но этими четырьмя словами она расколола один из них.
Я ей должен?
Мой контроль пошатнулся, сотрясаясь от ее слов.
– Я должен тебе? – говорю я спокойно – слишком спокойно. Я в очередной раз поворачиваю свое тело к ней, шагая через сорняки, так чтобы оказаться в ее личном пространстве, так чтобы запах вишни вновь вторгся в мое.
Я оказываюсь возле нее так быстро, что она отшатывается назад, а я хватаю ее за руку. Мои бледные пальцы обвиваются вокруг ее бицепса, такой податливый и слабый в моей хватке. Я впиваюсь в нее, заставляя маленький, бессвязный всхлип сорваться с ее губ.
Я мог бы сделать с ней все, что хочу, прямо сейчас. И она бы позволила мне.
Такие прикосновения к людям вызывают у меня тошноту. Но прикосновение к ней? Это заставляет меня хотеть содрать с себя кожу и бросить ее в стиральную машину. Мои глаза сужаются, сверкая так сильно, что я вижу, как ее тело отстраняется из-за этого.
– Я тебе нихрена не должен, Скарлетт, – усмехаюсь я, практически выплевывая слова ей в лицо. – Ты так сильно хочешь узнать, как убивать людей? Тогда можешь запланировать визит в тюрьму «Рэймонд». Он должен тебе, не я. Ты. Не. Моя. Проблема, – с каждым словом моя хватка на ее руке усиливается, сжимая так сильно, что я могу чувствовать ее плечевую кость. – А теперь убирайся с глаз моих, потому что я в нескольких секундах от того, чтобы свернуть тебе шею.
До моих ушей доносится сдавленный вздох, и я ожидаю, что это из-за того, что ей больно. Что она боится за свою жизнь или отчаянно желает убежать от меня. За исключением того, что она не пытается выкрутиться из моей хватки. Нет, она остается совершенно неподвижной.
Невозмутимой. Не боящейся меня.
– Ты… – ее нижняя губа дрожит, – ты не материшься. Никогда.
Я скрежещу зубами, и клянусь, если у меня треснет зуб из-за Лайры Эбботт, я буду взбешен. Вот что она из этого вынесла? Только это? Что не так с…
Мой позвоночник напрягается.
Я не матерюсь.
Я не делаю этого. Я не огрызаюсь и не набрасываюсь.
Я расчетлив. Я контролирую ситуацию.
Я препарировал человеческие тела и слушал, как мужчины умоляют сохранить их жизни. Она не станет причиной, по которой я потеряю даже каплю своего самообладания. Я отказываюсь позволять ей.
Я отдергиваю свою руку, на ее коже появляются темно-красные пятна в тех местах, где только что были мои пальцы. Я быстро вытираю ладонь о свой лонгслив, как будто могу избавить самого себя от ощущения ее посредством смахивания пыли.
Я хочу быть подальше от нее. Я хочу, чтобы она ушла. Далеко, далеко от меня.
Я хочу…
Не говоря больше ни слова, я разворачиваюсь, стараясь держать как можно больше пространства между нами. Она никогда не должна была заговаривать со мной. Я никогда не должен был искать ее.
Несколько секунд. Этого достаточно, чтобы все встало на свои места, чтобы контролировать самого себя.
Я делаю глубокий вдох, поправляя свои часы, и стряхиваю воображаемую пыль со своего черного лонгслива. Тот факт, что я участвую в чем-то, что не позволяет мне надеть костюм, является трагедией.
Быстро продвигаясь вперед, я начинаю видеть темные волосы на затылке Алистера в нескольких ярдах от себя, – приятное отвлечение.
– Что, если я выиграю в «Метку» сегодня? – в спешке говорит она, ее шаги отдаются в моих ушах, пока она бежит за мной. – Если я выиграю сегодня, тогда ты должен научить меня, как убивать людей. Как жить с тем, что сделал твой отец.
Ради всего святого… подождите.
– Что получу я, если ты не выиграешь? – спрашиваю я, замедляя шаг и не сводя глаз с компании впереди.
Ее дыхание прерывистое, когда она подходит, останавливаясь прямо позади меня.
– Что?
Кошачья ухмылка появляется на моем лице, когда я осторожно поворачиваюсь.
– Более существенный вопрос в том, что получу я, если ты проиграешь?
Ее брови снова это делают, дергаются и опускаются вниз, когда она смотрит на меня.
– О, я думала, это очевидно. Я больше не буду просить тебя, оставлю в покое, перестану... – она замолкает. – Я оставлю тебя в покое.
Я приподнимаю бровь, втягивая воздух через сжатые зубы, когда зловещий смех грохочет в моей груди.
– Все еще продолжишь следовать за мной повсюду, как мой маленький питомец?
Если она намерена досаждать мне, то я разберусь с этим тем способом, которым следовало бы разобраться с самого начала.
Ветер сдувает ее волосы ей на лицо, темные волны позади нее обрушиваются на берег. Это выглядит так, что в любую секунду чернильная вода может поглотить ее целиком.
– Я не питомец, – бормочет она, ее слова не имеют никакого веса. – Ты просто очаровываешь меня, вот и все.
Лгунья. Я практически могу ощущать вкус лжи на ее губах.
– Добро пожаловать в клуб. Где каждый очарован мной.
Ее плечи опускаются, и я вижу, как аргумент вертится у нее на языке, но я быстро перебиваю. Решив проявить незначительную жалость к ней, я немного подыгрываю.
– Я не хочу, чтобы ты оставляла меня в покое, Лайра Эбботт.
Мой голос плавный, и это то, как я разговариваю с теми, кто считает, что они выше меня. Те, кто находятся у власти, кем я могу манипулировать ради личной выгоды. Однажды я стану феноменальным политиком.
Я полон извращенных мотивов, и я овладел искусством хамелеона. Могу имитировать практически любую эмоцию. Не пройдет много времени, прежде чем Конгресс будет есть с моей ладони.
Становлюсь тем, кем мой отец никогда не смог.
– Чего ты хочешь?
В ее глазах трепещет надежда, лунный свет как нельзя лучше оттеняет ее радужку. Восторг заполняет мое нутро, осознание, что я собираюсь высосать всю жизнь прямо из этих хорошеньких нефритовых глаз. Раздавить все ее порочные мечты, которые у нее когда-либо были обо мне, уничтожить эту одержимость в ней.
Потому что, хотя ее одержимость мной может и сильна, моя жажда крови жизненно важна.
– Я хочу, чтобы ты умерла.
5. ГДЕ-ТО В ЛЕСУ
Лайра
Молния сверкает в темном небе, сиреневый отблеск озаряет наши протянутые руки, где заключается сделка кончиками наших пальцев. Ветер завывает между нами, бросая мои кудри мне в лицо, и всплеск соленой воды наполняет мой нос.
– Я надеюсь, что эта сделка стоит твоей жизни, питомец, – я чувствую, как его рука выскальзывает из моей хватки как раз в тот момент, когда за облаками ревет раскат грома. Он скрепляет нашу договоренность. Моя судьба предопределена. Отступать некуда. Не теперь.
Тэтчер засовывает руки в карманы, прежде чем отойти от меня и направиться к нашей компании друзей, которые стоят в ожидании чуть дальше по пляжу. Я пользуюсь моментом, чтобы ощутить вес того, что я только что сделала.
Я ни за что не смогу опередить его. Мили пути между высокими деревьями для того, чтобы добраться до бухты Блэк Сэндс, достаточно, чтобы мои легкие загорелись. Обогнать его в «Метке» будет невозможно. Туман стелется по лесу позади меня, а это значит, что видимость во время игры будет низкой. Я буду слепа, не в форме, и бегущей во имя собственной жизни. Буквально.
Я делаю вдох, направляясь по мокрому берегу, сырому от дождевой воды и прилива. У меня нет выбора, его на самом деле нет. Жить с манией убийства, которую я понятия не имею, как переварить, хуже, чем умереть. Это мой единственный шанс на нормальную жизнь.
Мне необходимо выиграть. Мне нужно, чтобы он научил меня. Показал, как он может выдерживать то, что создал его отец. Потому что мое здравомыслие висит на тонкой ниточке, которая становится все более потертой с каждой секундой.
Три месяца назад, когда я убила того детектива в доме Сэйдж, чтобы спасти жизнь Тэтчера, я пробудила нечто. Годами я жила с этим внутри моей души. Каждый раз, когда я ловила свое отражение в зеркале, я видела это, свернувшееся в темном углу и время от времени скалящее зубы.
Но теперь оно проснулось, шипит и жаждет пищи, которую я не знаю, как приготовить.
Я наслаждалась убийством того мужчины. Теплом его крови, стекающей по моей руке багровыми волнами. Наблюдением, как он корчился и задыхался на полу перед тем, как испустил последний вздох.
Это неправильно, что я так себя чувствую. Я знаю это. Это неправильно, аморально, и в этом нет ничего хорошего. Но я нихрена не могу поделать с тем, что чувствую.
Я бы вырвала это из себя, если бы знала как, но я не знаю, и я не понимаю, как жить с этим.
Тэтчер Александр Пирсон – моя последняя надежда или мой смертный приговор.
У нас так было всегда. Никогда не было ничего промежуточного.
Черное и белое.
Инь и ян.
Тьма и свет.
Покой и движение.
Размытые линии. Кровавые прикосновения.
Мы – две души с проклятым истоком, созданные из одного и того же порочного семени. Нам никогда не суждено быть вместе, и меня все еще невозможно оттащить от него. Преследовать его больше недостаточно, чтобы сдержать в узде то, что внутри.
Мне нужно, чтобы он увидел меня.
– Ты единственный, кто носит часы, Тэтч. Как, блядь, ты до сих пор тот, кто опаздывает? – взрывоопасный голос Рука Ван Дорена почти заставляет меня улыбнуться. Если бы обстоятельства не были такими серьезными, я могла бы рассмеяться.
– Я предпочитаю появляться эффектно, – отвечает он слаженно. – Не говоря уже о том, что я не единственный, кто не смог прийти вовремя.
Рук просто ухмыляется, направляясь к своему другу.
– Я тоже скучал по тебе, придурок.
Тэтчер усмехается, позволяя Руку сжать его плечо в приветствии. Это самое близкое к объятию, что кто-то может получить от Тэтча, и все это знают. Алистер использует это время, чтобы подойти к ним, пока я прохожу дальше в компанию, замечая двух людей, которые значат для меня больше, чем что-либо на свете.
– Это считается собранием «Общества одиночек»? – я счастливо улыбаюсь.
Сэйдж и Брайар заключают меня в объятия, руки и ноги переплетаются, когда мы укутываем друг друга в столь необходимые объятия. Мы втроем столкнулись с невыразимыми, преследующими воспоминаниями и опустошающей травмой, которые останутся в наших душах до самой могилы.
Мы бежали от проблем и навстречу им рука об руку, избегали смертельных судеб и сражались бок о бок со злом, обитающим в черте города Пондероза Спрингс. То, что мы выдержали, то, что мы разделили, это выковало нерушимую связь.
Она не сломается под давлением времени или расстояния. Это вольфрам28, скрученный в спираль и смотанный так плотно, что будет существовать всю жизнь.
Создание «Общества одиночек» было отчасти вдохновлено книгой «Общество мертвых поэтов», которую моя мама читала мне больше раз, чем я могу вспомнить, и фильмом, который я знаю наизусть. Хотя я никогда не была любого рода поэтом или писателем, я мечтала о тайной компании друзей, которые разделяли бы страсти, мечты и тайны их жизней, которые они скрывали от остального мира. Люди, с которыми ты мог бы быть самим собой, не опасаясь насмешек. Друзья, которых ты хранил бы в своем сердце долгие годы.
Когда я встретила Брайар и Сэйдж, я поняла.
Они также испытали трудности жизни и существования прямо за гранью общепринятых в мире стандартов. Те, кто скитался по окраинам, не имея места, которое называешь домом или людей, которых называешь родными.
Забытые. Одинокие и отчаянно ищущие принятия.
Не имеет значения, что все мы были кардинально разные, как личности, так и внешне. Я имею в виду, если бы не наши особые обстоятельства и судьбоносная встреча, мы, вероятно, никогда бы не заговорили друг с другом.
Если бы Брайар Лоуэлл никогда не сказала «да» своему поступлению в Холлоу Хайтс, я никогда бы не встретила ее на своем пути. Она могла бы попросить сменить соседку, как только увидела стеклянную рамку с дохлыми жуками на стене и состояние моей половины комнаты в общежитии, но она этого не сделала. Она увидела что-то во мне, так же как и я в ней.
Я увидела в ней ту личность, которой стремилась быть сама. Умную, волевую и стойкую. Она не позволила своему воспитанию испортить то хорошее, что было в ней. Она использовала навыки, которым ее научили в детстве, чтобы пробить себе дорогу в жизни, и нет никого, кого бы я уважала больше.
Я точно знаю, что никогда не переступала порог дома Сэйдж Донахью в старших классах. Девушка, рожденная из стали и пламени, закаленная жестоким обращением и королева масок. Подлая чирлидерша с превосходной и великолепной грацией была лишь одним из ее фасадов, созданных для защиты девушки, которую я знаю сейчас.
Заботливая, страстная и яростно защищающая людей, которых она любит. Больше, чем сумма всех тех вещей, которые люди говорят о ней. Больше, чем то, кем отец принуждал ее стать. Сэйдж является большим.
– Тебе следовало просто поехать с нами, – бормочет Брайар мне в плечо. – Я же просила тебя поехать. Моя мама была чертовски расстроена, что не смогла познакомиться с тобой.
– Это было ваше с Алистером время. Я не хотела мешать, – я вдыхаю их знакомые ароматы, и если бы не страх перед тем, что будет дальше, я бы заплакала от счастья.
– Ему было бы все равно! – она отстраняется, пристально вглядываясь в меня. – Ты ему нравишься, даже если он не говорит об этом. Ты больше не получаешь взгляд «я ненавижу всех» от него, что уже является победой. Гораздо большей, чем только можно выразить словами, – она толкает Сэйдж бедром, мягко ухмыляясь.
Сэйдж стонет, перекидывая свои клубнично-светлые волосы через плечо.
– Он никогда этого не забудет. Ты та, кто хотела пойти туда той ночью.
– Алистер справится с этим. Он просто ворчливый. Не нужно причинять вред его детке и все такое, – шучу я, и это заставляет их обеих громко смеяться.
Ожидания стоили того, чтобы наверстывать с ними упущенное время. Они обе предлагали мне поехать с ними на каникулы, но я отказалась. Не потому, что не хотела ехать, просто я знала, что им нужно время.
Время принять эту новую жизнь. Последствия, с которыми мы можем столкнуться, и будущее, которое может наступить.
Всем нам.
– Как побережье? Ты еще не устала от Рука? – спрашивает Брайар, и Сэйдж улыбается, отводя взгляд.
Я прослеживаю за ее взглядом и вижу, что он прикован к брюнету в нескольких футах от нас. Его руки небрежно свисают с плеч обоих его друзей. Тэтчер и Алистер выглядят так, как будто они предпочли бы умереть, чем дать до себя дотронуться, но они позволяют ему висеть на них.
Широкая ухмылка озаряет его лицо, когда он смеется над чем-то, заставляя обоих парней по обе стороны от него либо ухмыляться, либо качать головами. Я, возможно, и не понимаю всего внутреннего функционала их компании, но я знаю, Рук – это светоч.
Тот, кто использует шутки, чтобы облегчить боль. Кто смеется и освещает комнату. Он является светом для парней и для Сэйдж. Тот, кто вывел ее из тьмы, в которой она оказалась, и от выражения любви к нему на ее лице у меня ноет в груди.
Любить и быть любимым.
Это все, что каждый в действительности хочет.
Неистово. Страстно. Всецело.
Ну, в основном, каждый.
Мой взгляд падает на Тэтчера лишь на мгновение, прежде чем я возвращаюсь к своим подругам.
– Я не думаю, что возможно устать от Рука. Я, вероятно, хочу убить его, но я не устала от него.
– Я слышу, как ты говоришь обо мне, детка. Обязательно дай им знать о твоем новом пирсинге, который ты сделала в Сан-Диего, – кричит Рук, радость в его тоне с оттенком вожделения.
Сэйдж прищуривает глаза, поднимая руку, показывая ему фак, прежде чем обратиться к нам.
– Беру свои слова обратно. Я беру все, что я только что сказала, обратно.
Мы смеемся, продолжая болтать, когда голос Тэтчера повышается на октаву, привлекая внимание, чтобы мы все могли его слышать.
– Почему вы двое такие любопытные? Я сказал вам, что был занят. Не говоря уже о том, что я был не единственным, кто опоздал. Почему вы не пристаете к дорогой королеве жуков касательно того, почему она опоздала? – он поворачивает голову в мою сторону, привлекая всеобщее внимание ко мне.
Я вижу немой вопрос на их лицах, любопытство – это качество, которым мы все обладаем.
Где ты была?
Испытывая дискомфорт от такого количества взглядов, я просто слегка неловко машу рукой.
– Извините, я заканчивала проект.
– С Коннером Годфри? – говорит Алистер, приподнимая бровь, провоцируя меня солгать ему. Каждый раз, когда я оказываюсь под его пристальным взглядом, я чувствую себя студенткой, вызванной в кабинет директора.
– Он просто друг, преподаватель, – говорю я, настороженно вглядываясь в глаза каждого смотрящего на меня. – Этим летом он помогал мне с моей коллекцией и идентификацией видов.
– Ага, а когда он не с тобой, он занят тем, что помогает Стивену Синклеру похищать и продавать девушек, – челюсть Рука тикает, и я наблюдаю, как Сэйдж подходит и сжимает его руку, прижимаясь ближе к его телу.
– Мы все еще не знаем этого наверняка, Ван Дорен.
– Избавь меня от этого. Кто еще это мог быть? Он, по сути, носит табличку с надписью «я занимаюсь сомнительным дерьмом». Вся семейка ебанутых. Я гарантирую, что они все причастны.
Алистер закатывает глаза, но не совсем возражает, когда говорит:
– Это не та ситуация, когда мы можем заявиться без предупреждения и начать задавать такого рода вопросы. Прямо сейчас мы на полицейских радарах, но мы не неприкасаемые, а преследовать семью Синклеров – значит напрашиваться на тюремный срок.
