Текст книги "Кровь, которую мы жаждем. Часть 1."
Автор книги: Джей Монти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)
23. ИСТОРИЯ ИСТОКА
Лайра
Дом моей мамы – могила.
Оболочка того, что когда-то было захватывающим поместьем в викторианском стиле, теперь поглощено плющом, задушено разросшимися сорняками и отчаянно нуждающееся в ремонте.
Это труп.
Красивый, гниющий, разлагающийся труп. Сохраняющий остатки моего детства, и если бы я постаралась достаточно, я могла бы вспомнить некоторые из этих воспоминаний: как тайком проносила божьих коровок из сада; как сломала руку, пытаясь забраться на дерево во дворе перед домом; как пыталась убедить маму позволить мне спать на переднем крыльце, когда шел дождь.
Но когда я иду по пустынным коридорам, где деревянные полы стонут под моими ботинками, я не могу избавиться от ощущения, что внутри чувствую себя чужой. Как будто все хорошее, все счастливое было высосано досуха в ту секунду, когда Генри Пирсон убил Фиби Эбботт.
Он так и не был продан. Остался пустым по веской причине. Кто захочет переезжать в дом, где произошло убийство?
Теперь это просто дом. Четыре стены, хранящие ужасающую историю, которая когда-то была во всех заголовках. Крыша, укрывающая травму и отчаяние. Это больше не дом, больше не место утешения или радостных воспоминаний.
Я смотрела в телефон Сайласа, казалось, несколько часов, думая, что это не может быть правдой. Не могло быть так, что местоположение Тэтчера было верным. Но когда я нерешительно подъехала к своему старому дому, то увидела его машину, припаркованную на подъездной дорожке.
Это не плод моего воображения. Он здесь. Как долго? Я не уверена, но сейчас он внутри. В том месте, где началась наша история. Когда он был незнакомцем Джеком Фростом, а я – одинокой маленькой девочкой.
Нити нашей судьбы уходят корнями сюда. Они звенят и дышат – это единственное объяснение, почему мои ноги несут меня в спальню моей мамы.
Когда я нахожу в себе смелость открыть дверь, именно там я нахожу его, прислонившегося к стене, смотрящего в окно балкона на скромный задний двор.
Его костюм безупречен. На темно-синей ткани нет ни единой складки. Все касательно него кажется слишком чистым в этой комнате. Ослепительная скульптура из стекла и льда, установленная посреди грязной истории.
На мгновение я хочу упасть на колени и молиться богу, в которого не верю, чтобы он не был настолько…
Красивым.
Может быть, тогда было бы легче отстраниться от него. Если бы я как-то смогла снять розовые очки и видеть его так, как видят все остальные.
Расчетливым. Токсичным. Бесчувственным монстром.
Если бы жажда смерти, таящаяся внутри, отражалась на его внешнем облике, изменило бы это что-то?
Я говорю себе «да».
Но знаю, что это неправда.
Независимо от того, как он выглядит в глазах людей, я всегда буду видеть его душу. Буду видеть его версию холода, как первый снег на Гавайях. Нечто удивительное и прекрасное.
– Почему ты здесь, Лайра?
Я не утруждаю себя вопросом, как он узнал, что это я. Я просто прохожу дальше в комнату, которую не видела с тех пор, как в ней находилось мертвое тело. Она пуста. Мебель исчезла, краска облупилась, совершенно пуста.
Холодный ветер дует из окна, заставляя меня натягивать рукава черного кардигана Тэтчера на ладони, надежно обхватываю себя руками, пока смотрю на его затылок.
– Ты исчез после того, как я узнала, что тебе угрожали убийством, – говорю я. Мне кажется, что ответ очевиден. – Ты просто исчез. Ни одного гребаного слова мне.
Он встречает меня молчанием, продолжая смотреть в окно, неподвижная статуя. Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, сжимая предплечье для утешения.
– И потому что… – я сглатываю. – Потому что в последнее время единственное место, где я не чувствую себя одинокой,– это рядом с тобой.
Я не должна обижаться на него за то, что он все еще не отвечает. Но я не могу винить его. Выражение эмоций и уязвимости никогда в действительности не было его сильной стороной. Не его вина, что я влюбилась в кого-то настолько холодного.
Или, может быть, его.
– Почему ты здесь? – спрашиваю я, меняя роли.
Он тот, кто обитает в моем старом доме, стоит в этой комнате, как будто это вполне обычная часть его повседневной жизни. Как будто это не то место, где моя мама и его отец однажды стояли вместе в последнем прощании.
Этот вопрос заставляет его пошевелиться. Он медленно отстраняется от окна, поворачиваясь так, что оказывается лицом ко мне. Его спина все еще прислонена к стене, руки в карманах.
Он выглядит как Тэтчер, со всеми его обычными чертами, но я замечаю намек на фиолетовый оттенок под глазами. Темные круги от стресса или от недостатка сна, возможно, и от того и от другого.
– Я думал, это единственное место, куда ты не придешь.
Не могу ничего поделать с тем, что мои брови сходятся на переносице, с тем, что я выдавливаю из себя смешок и качаю головой. Делаю несколько шагов вперед, становясь в центре комнаты.
– Ты не понимаешь, да? – говорю я, в моем голосе звучит что-то, похожее на разочарование. – Нет такого места, где бы ты был, куда не пошла бы я.
После всех этих лет он все еще не может увидеть за своими собственными шорами, что я бы сделала все что угодно, пошла куда угодно ради него. Для меня нет другого выбора. Нить, связывающая нас, не отпускает меня. Мое сердце взбунтуется, если я оставлю его.
Он не моя любовь.
Он моя одержимость. Человек, который постоянно поглощает и вторгается в мое сознание. Болезнь, наркотик, который я отказываюсь выводить или искать помощи от него. Я не хочу жить жизнью, в которой нет его.
Такая судьба страшнее любой смерти.
Существовать в мире, в котором он больше не дышит.
– А знаешь, кем это делает тебя? – говорит он, приподнимая и склоняя голову набок с ледяным взглядом. – Не безнадежным романтиком и даже не жалкой. Это делает тебя опасной. Безрассудной. Ты последуешь за мной куда угодно. Что насчет могилы, питомец? Потому что если ты продолжишь в том же духе, именно там ты и окажешься.
Все сжимается у меня в груди.
– Ты хочешь сказать, что думаешь, «Ореол» выполнит свои угрозы?
– Я говорю тебе: чем ближе ты пытаешься подобраться ко мне, тем ближе на шаг к преждевременным похоронам.
Я качаю головой:
– Мне все равно. Я не...
– Ты наивна, Лайра Эбботт, – перебивает он, отталкиваясь от стены, чтобы встать во весь рост. – Наивная, больная девочка, которая в детстве вбила себе в голову, что я ангел.
Мой рот открывается, чтобы возразить, но он продолжает. Каждое слово жестоко, его язык рассекает мою чувствительную плоть, вскрывая меня и заставляя истекать кровью всеми способами, из-за которых я никогда не смогу любить его.
– Все, чем ты являешься для меня, – это неудобная отметина в моем детстве. Мишень, которую я должен был убить, как приказал мой отец. Ошибка, к которой мне не следовало никогда прикасаться, – Тэтчер проводит рукой по своей челюсти. – Пришло время проснуться. Вернуться к жизни. Ты не мой фантом, и мне надоело быть твоей одержимостью.
Все точки на моем теле, которые чувствовали его руки, пульсируют от боли. Из-за того, что меня назвали ошибкой. Соленые, свежие слезы попадают на мою верхнюю губу. Я чувствую вкус их отчаяния, их боли.
– Я принимаю, что ты холоден, – выдыхаю я, видимые клубы пара срываются с моих губ. – Заполненный до краев льдом. Иногда физически больно стоять слишком близко к тебе.
Я делаю шаг к нему. Еще один. И еще.
– Я принимаю тот факт, что ты ничего не чувствуешь. Что давным-давно кто-то вырвал нежность из тебя зубами, и теперь от тебя остались лишь острые края, – мои слова душат меня, и я начинаю всхлипывать.
Но я продолжаю двигаться вперед на неустойчивых ногах, пока не оказываюсь прямо перед ним, его тело всего в дюйме от моего собственного, запрокидываю голову так, чтобы я могла смотреть ему в глаза.
– Я даже принимаю, что ты жесток. Настолько, блядь, жесток, Тэтчер Пирсон. В тебе нет ничего, что я бы не стала принимать. Я встречу твой холод своим теплом. Я позволю твоим острым краям делать худшее, потому что я создана истекать кровью ради тебя.
Костяшки моих пальцев белеют, сжимаясь в кулаки по бокам. Его голубые глаза – мерцающее, замерзшее озеро, отражающее только мои эмоции в своем зеркале.
Но его взгляд – всегда такой пустой, серьезный и интенсивный – немного смягчается. Я распознаю это только потому, что так хорошо знаю его лицо, и потому, что даже если он не замечает, он смотрит на меня иначе, чем на кого-либо другого.
– Но я отказываюсь от этого, – хриплю я, резко качая головой. – Ты не можешь заставить меня принять то, что, как я знаю, не является правдой. Ты не понимаешь, кем я стану без тебя.
– Если дело в том, чтобы ты научилась контролировать свои порывы, ты…
– Нет! – кричу я, и надо отдать ему должное, он даже не вздрагивает, просто закрывает рот, когда я прижимаю указательный палец к его груди. – Если с тобой что-то случится, я не буду плакать над твоей могилой и умолять кого-нибудь вернуть тебя.
Как вы объясните кому-то, кто ничего не знает о любви, что они – причина, по которой вы дышите? Что без них вы бы давно умерли, что они – единственная причина, по которой вы хотите существовать так, чтобы они могли видеть вас?
– Я не буду искать отмщения, – мой голос срывается. – Я развяжу бесконечную войну.
Я не оставлю его. Он не оттолкнет меня. Не тогда, когда я могу защищать его. «Ореол» не отнимет его у меня. Нет никого, кто смог бы отнять его у меня.
– Если ты умрешь, это разрушит не только меня, Тэтчер. Это станет причиной уничтожения всего этого города, – я скрежещу зубами, зная, что мое горе от потери его не оставит никого в безопасности. – Не отталкивай меня, не позволяй себя убить и не вини меня за то, какой монстр родится в моем трауре.
Тэтчер
Всю свою жизнь я гордился тем, что был честным. Это был единственный реальный фактор, отличающий меня от отца. Он скрывал от мира, кем был, притворялся человеком, когда был монстром.
Но я обещал себе, что буду другим. Буду лучше.
Поэтому я отказывался лгать. Даже если это ранило, даже если правда жалила и была горькой. Я позволял миру бояться меня, позволял им видеть меня именно таким, какой я есть. Таким образом, никто никогда не смог бы сказать, что они удивлены моим поведением.
Я не стал бы серийным убийцей из новостей, в которых соседи говорили бы, что они понятия не имели. Что они никогда бы не догадались, что я мог бы расчленять человеческие тела и растворять их в кислоте.
Нет, они знали. Они всегда знали и сейчас знают, кем я являюсь, что я живу среди них.
– Думаешь, меня волнует, кем ты станешь?
Слезы Лайры текут рекой по ее лицу. Она показывает на поверхности все, что чувствует, несет это хрупкое, навиное сердце на рукаве, чтобы все видели.
– Я...
– Думаю, ты ошибочно приняла меня за кого-то другого. За кого-то, кому не плевать. Так позволь мне прояснить. Я не хочу, чтобы в дальнейшем любая путаница продолжалась.
Я поднимаю руку к ее лицу, смахивая костяшкой пальца слезы с кожи – нежное прикосновение, прямо противоположное моим жестоким словам.
–Ты мне безразлична, Лайра Эбботт.
Ложь.
Ложь.
Ложь.
Грязная. Мерзкая. Отвратительная ложь.
Внутри меня что-то есть, похороненная правда, которую я буду отрицать до самого последнего вздоха – что она всегда была единственной девушкой, единственным человеком, о ком я когда-либо заботился.
Ребенком, которого я не смог убить. Маленькой девочкой, на голову которой Скотти Кэмпбелл опрокинул поднос с едой в пятом классе, поэтому я столкнул его вниз с лестничного пролета. Девушкой, которой я позволял наблюдать за мной, преследовать меня, потому что я наслаждался тем, как ее взгляд ощущался на мне.
Мое единственное слабое место. Первый человек, который когда-либо заставил меня истекать кровью.
И я ненавижу ее за это каждый день.
Ненавижу за то, что она выдает нездоровое влечение за страстную красоту.
– Но ты...
– Ты думала, что сможешь изменить меня? – спрашиваю я, смахивая слезу с ее щеки, прежде чем захватить одну из кудряшек и легонько потянуть. – Ты думала, что сможешь пролезть внутрь и испачкать меня, превратить в человека, который любит? Только не говори мне, что ты настолько жалкая, Милый Фантом.
Мне нравится гасить свет в глазах людей, удалять любой источник жизни в их зрачках, до тех пор, пока они не затуманятся и не остекленеют. Я люблю эту часть.
Но сейчас все иначе.
Блеск в ее нефритовых зрачках улетучивается, раздавленный светлячок под моей подошвой. Постоянная эмоция, которая плавала в глубине ее глаз, когда она пристально смотрела на меня, настолько всепоглощающая, что я мог видеть ее через весь двор, когда она пыталась слиться с толпой…
Исчезла.
Пустота.
Но мне необходимо это убить.
Мое тело склоняется к ней, тянусь вперед и смахиваю одну кудряшку с лица большим пальцем. Я чувствую, как мой разум запечатлевает этот взгляд на ее бледном лице.
– Мы – не что иное, как проклятие поколений. Девятая симфония, финал которой известен еще до того, как мы успеем начать, – бормочу я. – Твоя мама влюбилась в убийцу, и посмотри, куда это ее привело. Посмотри, что мой отец сделал с ней. Подумай насчет того, что я могу сделать с тобой.
Фиби Эбботт попала в наихудшую ситуацию из-за Генри – в тупик, из которого не было выхода. Мужчина ее мечты создал ее худший кошмар. И мы попали в ту же колею.
Она моргает, смотря вверх на меня, ее левая рука тянется к карману моего пиджака. Тепло ее пальцев просачивается сквозь материал.
– Такова наша судьба, верно, Тэтчер? Я влюбляюсь в тебя, и ты убиваешь меня. Прямо как наши родители, да?
Мой перочинный нож поблескивает, когда она достает его, держа на раскрытой ладони и предлагая мне его.
Я коротко киваю, убирая руки от ее волос.
– Тогда убей меня.
Слова Лайры пронзают воздух. Она смотрит с бесстрастным выражением лица, неподвижная, без страха. Либо она готова умереть, либо верит, что я не причиню ей вреда.
– Прекрати, – приказываю я, зная, что она пытается сделать.
– Если ты, как твой отец, а я, как моя мать, тогда это должно быть легко. Убей меня, – настаивает она, щелчком открывая нож, и подталкивает его ко мне, отчаянно требуя от меня, чтобы я взял его у нее.
Каждая мышца в моем теле напрягается, что-то внутри меня закипает. Новая эмоция – ярость – обрушивается на меня красной волной. Чем дольше она стоит тут, впихивая нож мне в руки, тем темнее становится этот цвет.
Я подхожу ближе к ней.
– Я не буду повторять.
– Сделай это! – кричит она. – Если это так просто, если то, что ты сказал, правда, тогда сделай это! Просто продолжи и покончи с этим.
Моя рука трясется от ярости, когда я вырываю нож из ее руки. Мои пальцы впиваются в волосы на ее затылке, рывком притягивая ее тело к моему.
Командирскими шагами я веду нас назад, вынуждая ее пятиться, пока мы не оказываемся в другом конце комнаты, зажатыми в темноте шкафа, и ее спина врезается в стену.
Лезвие ощущается теплым в моей руке, металл прижат боком к ее тонкому горлу. Я удерживаю свою хватку на ее затылке, подставляя ее шею под нож.
– Убей меня, Тэтчер. Покажи мне, кем именно ты являешься.
Ее дыхание становится прерывистым, но она держит голову поднятой, давая мне доступ, практически выпрашивая меня разрезать ее, оставить лежать ни с чем, кроме рубинового ожерелья, с струйками крови, осушающими ее.
Я скрежещу зубами, отчаянно желая положить этому конец. Но моя рука не позволяет мне. Мой разум отказывается.
– Нет, – я качаю головой, пытаясь сглотнуть, но мое горло сжимается.
– Сделай это! Убей меня! – ее голос дрожит в моих ушах, отчетливо звенит, требуя от меня сделать что-то, касательно чего я думал годами. Но прямо как и в первый раз, я не могу.
– Я не могу! – я дергаю ее за волосы, вынуждая смотреть непосредственно на меня. – Боже, я хочу разрезать тебя, питомец. На куски, вырезать все, что в тебе есть, настолько, чтобы я никогда не испытывал это ужасающее жужжание в моем животе каждый раз, когда я вижу тебя. Я хочу убить тебя и память о тебе, но я не могу, блядь, этого сделать!
Моя грудь вздымается, дыхание вырывается рывками, словно я пробежал несколько миль подряд. Застывшая правда колеблется между нами, моя беспомощность становится очевидной.
В которой я слаб по отношению к ней. Единственная вещь, которую я был создан делать, и я не могу этого сделать. Все из-за нее.
Мои глаза встречают ее, в них утопает голод, но как и всегда, в них также мерцает чувство победы.
– Я вижу тебя. Я единственная, кто знает тебя, – выдыхает она. – И я знаю, что ты лжец. Это наша судьба.
Это последнее, что она говорит, перед тем, как я чувствую, как одна ее рука обхватывает меня сзади за шею, а вторая лацкан моего пиджака, она прижимает наши рты друг к другу.
И я позволяю ей. Я позволяю, потому что часть меня знает – она права. Что она всегда была права. Даже когда я отвергал ее, отказывался признавать ее существование из страха именно этого момента.
Чистейшая, вызывающая привыкание близость, которая расцветает только в ее присутствии. Безусловно, она могла расти во мне, цвести, как зимняя роза сквозь леденящий холод и беспощадный лед.
Живые существа не выживают во мне. Я был создан, чтобы уничтожать их на раннем этапе, но она, Мисс Смерть и Разрушение, процветает во всех местах, где другие боятся.
Процветает.
Зубами и языком, когда мы сражаемся друг с другом. Она мурлычет напротив меня, вынуждая меня проглатывать ее удовольствие, изливая всю ту злобу и слова, которые мы не произнесем, в чужие глотки. Я провожу ножом от ее шеи вниз по телу.
Ее зубы впиваются в мою нижнюю губу, кусая достаточно сильно, чтобы я почувствовал что-то знакомое и металлический привкус на своем языке. Стон грохочет в моем горле, когда она присасывается к плоти, втягивая мою кровь в свой собственный рот.
Окрашивая свои внутренности мной.
Мы – паутина спутанных конечностей и болезненных прикосновений. Она срывает мой пиджак с плеч, разрывая ткань, стремясь прикоснуться ко мне, оказаться под моей кожей.
Поверхности ей недостаточно. Она хочет пробраться под то, что я выстроил. Под мою кожу, в стены моего разума. Ничего из того, что я даю ей, никогда не будет достаточно.
Несколько мгновений я стою неподвижно, запустив руки в ее волосы, дергая дикие кудри. Мои пальцы расстегивают ее одежду. Тепло ее рта обжигает мой, вишни затапливают мои сенсорные чувства.
Я подталкиваю себя еще ближе к ее маленькой фигуре, издавая стон в ее рот, когда чувствую, как ее обнаженные соски упираются в мою грудь. Желание заглушает инстинкты, мой контроль – мимолетная мысль. Все, о чем я могу думать, касается прикосновений к ней.
Всю свою жизнь я хотел быть чистым. Дотошно чистым.
И все, чего я хочу, все, чего я жажду сейчас – это чтобы она испачкала меня. Обнажила передо мной всю свою душу, так, чтобы я мог разорвать ее на части, если захочу. Узнать каждый ее дюйм, погрузить руки в нее и быть покрытым всем, чем является Лайра Эбботт.
Это болезненная близость. Возможно, единственная, на которую я способен, практически нездоровая по своей природе. Я думаю о том, насколько жажду быть в ней. Я хочу, чтобы мой член толкался между ее бедер, пока моя кровь затапливает ее горло, и наши тела пытаются слиться в одно целое.
Моя рука нащупывает ее грудь, скручивая чувствительный сосок между пальцев, заставляя ее всхлипывать, пока она выгибает спину. Я провожу языком по ее шее, исследуя все места, которые заставляют ее сжиматься.
Нож в моей левой руке дергается, умоляя о ней. Ленивым движением я веду кончиком лезвия вниз по ее обнаженной верхней части тела, наблюдая, как мурашки пробегают по коже, до тех пор, пока не достигаю вершины ее бедер.
Ее руки тянут подол юбки, подтягивая до талии, демонстрируя под ней лавандовые трусики. Мой член натягивает материал брюк, пульсируя при мысли об алой струйке по ее молочным бедрам.
Я поворачиваю руку, вдавливая лезвие в ее ногу, и постепенно скольжу им так, чтобы она могла почувствовать острую боль металла. Она впивается ногтями в мои плечи, зарываясь в мышцы.
Ее брови морщатся, красивое выражение мучений отражается в чертах ее лица. Я пытаюсь ослабить хватку, но она удерживает меня на месте, в панике качая головой.
– Подожди, – задыхается она. – Я могу выдержать это. Продолжай.
Улыбка появляется на моих губах, когда я наклоняюсь вперед, прижимаясь поцелуем к трепещущему пульсу на ее горле. Я чувствую теплую жидкость на боковой поверхности ладони.
Она настолько хороша, готова принять каждый порез.
– Ты истекаешь кровью настолько красиво для меня, питомец.
И я имею в виду каждое слово.
И я это имею в виду настолько сильно, что не задаюсь вопросом, как у меня подкашиваются ноги, и позволяю самому себе упасть на колени, чтобы я мог наблюдать, как нож погружается в ее мягкую плоть.
Свободной рукой я подхватываю ее под коленом, поднимая ногу в воздух и раздвигая шире бедра. Мои пальцы впиваются в нее, надеясь оставить синяки от прикосновения, запечатлеть их там на годы после моего ухода.
– Видишь, что вид тебя, истекающей кровью, делает со мной, милая? Что это заставляет меня хотеть делать?
Мой взгляд фокусируется на следующем порезе, чуть ниже первой горизонтальной раны. Кровь просачивается из пореза, и на этот раз я не отказываю себе в ней. Я прижимаю губы к ее покрасневшей коже.
– Тэтчер... – стонет она от контакта.
Всхлипы, хныканье и вздохи вырываются из ее легких. Все это происходит, пока мой язык слизывает кровь, стекающую по ее ноге. Я испиваю ее, чувствуя терпкий привкус, стекающий по моему горлу, наполняя меня ею.
Теперь я знаю: не имеет значение, куда я пойду или что произойдет, она всегда во мне. Существует внутри пространств, куда ни один другой человек не осмеливался проникнуть. В межреберных пространствах, течет по венам, окружающим мое сердце.
Когда ее руки опускаются на мою грудь, она толкает ладонями меня к холодному полу, отчасти это происходит из-за ее запаха, который делает меня настолько податливым. И это единственное, что я могу винить в происходящем, когда позволяю ей ползти вверх к моей талии.
Нож грохочет о деревянный пол, отдаваясь звоном в моих ушах. Мои ладони упираются позади меня, удерживая меня в вертикальном положении, когда она устраивается у меня на коленях. Ее рот движется вдоль выступов моего горла, покусывая кожу.
Она одичавшая в своих движениях, безумна в своей потребности ощутить меня. Мои глаза стекленеют от вожделения, когда я смотрю на нее вверх, на ее длинные, подпрыгивающие кудряшки, которые заканчиваются чуть выше ее бледных грудей.
Мили гладкой кожи и тепла, усевшиеся на моей талии. Ловкие, животные пальцы тянут мой ремень, расстегивая пряжку, и принимаются за пуговицу и молнию.
Мой член напряжен, пульсирует, пока грудь вздымается. Никто не был так близко. Не заходил так далеко. Я никогда не хотел этого так сильно, никогда не нуждался в этом ощущении настолько.
Она превратила меня в свирепого зверя, вернула к базовым мужским инстинктам, движимым лишь мыслью о ее нежных пальцах, обвивающих мой член, и видом ее киски, капающей моей спермой.
Секс всегда был для меня неуловимым понятием, о котором все бредили и из-за которого вели себя как гормональные кролики. Для меня не было ничего привлекательного в том, чтобы кто-то был так близко к моему телу.
Из меня вырывается стон, когда ее теплые пальцы потирают основание моего члена, нежно обвиваясь вокруг и накачивая меня своей рукой. Электрические разряды пробегают по моей спине, голова кружится.
Я был лишен прикосновений всю свою жизнь, как из-за собственных действий, так и из-за воспитания отца. Я так долго обходился без этого, что мое тело не осознавало, насколько я изголодался, до тех пор, пока Лайра не начала прикасаться ко мне.
Лишенный контакта, той связи, что вы создаете через физическое прикосновение. Всю свою жизнь я был лишен окситоцина, так долго, что я сомневаюсь, что меня когда-либо держали на руках в младенчестве.
Но теперь я изголодавшийся мужчина.
Я вошел во вкус, и внезапно мое тело вспомнило, насколько именно оно было лишено этого.
Что-то влажное скользит по головке моего члена. Когда я опускаю взгляд, то обнаруживаю руку Лайры, покрытую алой жидкостью, которую она позаимствовала со своего бедра. Медленными, нервозными поглаживаниями она окрашивает меня.
Вверх и вниз по моему члену, скользкое ощущение от крови облегчают ее быстрые движения. Я прикусываю нижнюю губу, наблюдая, как она помечает меня.
Я обхватываю рукой ее талию, оставляя вторую позади себя на полу, чтобы сохранить равновесие, когда приподнимаю бедра лишь немного, так чтобы у ее руки не было выбора, кроме как двигаться и мой член был прижат к ее трусикам.
– Питомец, – напеваю я, касаясь губами ее губ, – позволь мне увидеть твою киску. Покажи мне, насколько влажная эта маленькая, тоскующая киска. Покажи мне, так чтобы я мог заставить ее плакать из-за меня.
Темное, порочное вожделение плавает в ее глазах, настолько далеко зашедшее в этот момент, что я знаю, она бы склонилась и прогнулась под любую мою команду. Сила, какой я никогда раньше не испытывал, струится по моим венам, зная, что она вся в моей власти.
Пальцы Лайры оттягивают материал ее нижнего белья в сторону, выставляя напоказ розовую киску только для моего взгляда. Мой член сочится, когда я прижимаюсь к ней, жидкий жар изливается между ее бедер, поглощая меня.
Я использую хватку на ее талии, чтобы раскачивать ее бедра в такт моим. Мой ствол с легкостью скользит по ее складкам, смесь крови и ее вожделения помогает мне.
Все в ней кажется таким маленьким в моих руках, знаю, если я насажу ее киску на свою длину, это, вероятно, расколет ее надвое. Что мои руки могут оставить на ней синяки без особых усилий. И она бы приняла все без остатка.
Всхлип срывается с ее губ, ее бедра трутся об меня беспорядочными движениями.
– Больше, Тэтчер. Я хочу больше. Я хочу всего тебя.
Мой член подергивается, поддерживая идею похоронить себя в ее стенах и никогда не покидать их. Но мой самоконтроль, он все еще здесь, цепляется за последние клочки здравомыслия.
Она может никогда не позволить мне уйти, если я сделаю это. Она будет в опасности до тех пор, пока я буду мишенью, и ей будет все равно.
Если я сделаю это, она будет моей. Только моей. Независимо от моей способности заботиться или любить, она никогда не будет принадлежать другому мужчине или женщине. Я буду обладать ею, разумом, телом и душой.
А я не могу так поступить с ней.
Я не могу так поступить с собой.
Но, боже, я хочу. Мне необходимо. Больше ничего не нужно.
Моя рука крепко прижимает ее ко мне, когда я меняю нашу позу, укладывая ее на пол так, чтобы мое тело расположилось поверх нее. Моя широкая фигура вынуждает ее бедра раздвинуться, и я использую руку, чтобы направить свой член обратно к скользкому жару ее киски.
– Не будь жадной шлюшкой, Скарлетт, – я покачиваю бедрами, потираясь головкой члена о ее набухший клитор. – Будь хорошей девочкой. Будь очень хорошей для меня и кончи. Ты можешь справиться с этим, питомец?
Называть ее первым именем ощущается, как мое право. Я единственный человек в мире, осведомленный насчет этого и которому позволено использовать его, когда я решу. Это наше и только наше.
Она отрывается от пола, двигаясь в такт со мной, в погоне за ослепляющим оргазмом, который находится за пределами досягаемости. Моя челюсть сжимается, зная, что если сдвинусь лишь на дюйм ниже, то смогу ощутить всю ее, влажную и незащищенную.
Я сжимаю ее нежную талию сильнее, чем необходимо, отчаянно держась за свою волю. Хоть раз сделать что-то хорошее. Заставить самого себя не погубить ни ее, ни себя.
– Блядь, – шиплю я. Она ощущается слишком хорошо, слишком соблазнительна.
– Тэтч, я собираюсь кончить, – задыхается она, обхватывая меня руками за талию и притягивая ближе. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...
Я сохраняю прежний темп, снова и снова поглаживая ее клитор. Но каждый раз, когда я отстраняюсь, то чувствую, как ее бедра приподнимаются выше, что затрудняет возможность избежать тугой дырочки, я на грани сорваться.
– Лайра, не надо, – предупреждаю я, скрежеща зубами, когда мое тело, впервые проснувшееся и живое, умоляет меня сдаться. – Мы не можем.
Она надавливает руками на мою поясницу, вцепившись в талию, и тянет на себя. Это жалкая борьба, которую я веду с ней, сражаясь со своими собственными инстинктами. С моими собственными побуждениями.
– Пожалуйста, Тэтчер. Я так близко, – умоляет она. Стона, вырывающегося из ее горла, достаточно, чтобы поставить королей на колени.
Мои яйца напрягаются, мой оргазм близок, пока мы продолжаем двигаться навстречу друг к другу. Я совершаю ошибку, опуская взгляд на то место, где наши тела соприкасаются, и глубокий рокот сотрясает мою грудь.
В очередной раз, когда я приподнимаю бедра, прямо перед тем, как двинуться вперед, чтобы прижаться к ней, ее тело выгибается дугой. На этот раз я чувствую, как кончик моего члена касается ее отверстия.
Вены на моей шее пульсируют. Моя хватка на ее талии ожесточается.
– Лайра, детка, не заставляй меня…
Но уже слишком поздно.
Лайра кончает с криком, измученный звук захватывающего удовольствия и страданий. Вся длина моего члена оказывается в ней, погружаясь в ее стенки в тот момент, когда она падает за край и в блаженную кульминацию, каждый дюйм окутан ее влажным жаром.
– Черт возьми, – стону я, зарываясь головой в ее плечо, мой член пульсирует, когда ее стенки сжимаются вокруг меня в повторных толчках от ее оргазма. – Тебе не следовало это делать.
Я вдыхаю ее, погружаюсь между ее шеей и плечом. Она пахнет вишней и ночным воздухом. Освежающим, успокаивающим, и всем тем, что я люблю в темноте.
Мы – смесь черного и белого, серое вещество, связанное катастрофическим притяжением, которое ни один из нас не пытается отрицать в этом шкафу. Я давно проник в ее голову, а теперь я глубоко в ее теле.
Теперь меня уже не вытащить, и она сама все это сделала.
– Позже скажешь мне, что это ошибка, – бормочет она, хватая меня за шею. – А пока почувствуй, как я истекаю кровью на твоем члене. Я была создана истекать кровью для тебя.
Я немного приподнимаюсь, смотря вниз на ее лицо, наши тела соединены так, как никогда раньше не были – ни друг с другом, ни с кем-либо еще.
Лайра подносит к моему лицу окровавленную руку, размазывая кровь по моим губам, ее глаза широко раскрыты и полны мерцающих эмоций. Я провожу языком по ее большому пальцу, прежде чем наши рты снова сливаются воедино.
Пьянящий поцелуй с привкусом крови. Худший кошмар счастливого финала. Зловещая реальность нашей связи. То, чем мы всегда были – безмолвными ночами и багровыми истоками.
Ее одержимая, неуравновешенная увлеченность мной берет вверх над каждой логической частью ее мозга. И я сдаюсь. Я подпитываю ее одержимость. Потому что нет ничего, что я предпочел бы видеть больше, чем Лайру, отчаянно нуждающуюся во мне, тоскующую только по мне.
