Текст книги "Кровь, которую мы жаждем. Часть 1."
Автор книги: Джей Монти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Серия: «Парни Холлоу»
«Кровь, которую мы жаждем. Часть 1»
Монти Джей
Книга 3
Герои в серии разные, но 3 и 4 книги – это дилогия. Дилогия – это одна история, про одних героев в две книги.
Читать по отдельности книги серии нельзя.
После серии есть бонусы и эпилоги к каждой истории. Найти их можно на нашем канале.
Переводчик: https://t.me/slr_books
Что вы найдете у нас?
– Зарубежные СЛР 18+ [СЛР – это современный любовный роман];
– Цитаты и визуал к рекомендуемым историям;
– Буктрейлеры и юмористические видео с тематикой книг;
– Переводы;
– Нашу интерпретацию книжных обложек;
– Файлы советуемых книг.
Чего у нас нет?
– Авторов стран СНГ;
– Историй с повествованием от третьего лица;
– Слэш/фемслэш, фэнтези, исторических романов и подобного.
Подпишись, чтобы не потерять.
Предупреждение!
Данное электронное издание представляет собой любительский перевод оригинального произведения и создано исключительно в ознакомительных целях.
Важные условия и оговорки: этот перевод выполнен без цели извлечения прибыли. Никто из участников проекта не получает и не намерен получать денежное или иное материальное вознаграждение за создание, распространение или использование данного текста.
Запрещается: воспроизводить, распространять, публиковать или иным образом использовать данный текст в коммерческих целях (в том числе для продажи, печати, размещения на платных платформах).
В данном произведении содержатся описания психоактивных веществ, а также упоминания различных психологических состояний, расстройств и специфических практик.
Эти описания носят исключительно художественный характер и не являются призывом к действию.
Мы категорически не пропагандируем употребление наркотических и иных запрещённых веществ;
• выступаем против любых форм насилия, не добровольных действий и причинения вреда себе или другим;
• подчёркиваем, что любые интимные или экстремальные практики допустимы только между совершеннолетними людьми при их осознанном, добровольном и предварительном согласии.
Если вы или кто-то из вашего окружения испытывает проблемы, связанные с употреблением психоактивных веществ или психическим здоровьем, обратитесь к квалифицированным специалистам.
Аннотация
Мои секреты наполнены безрассудной страстью.
Его пристрастие – это кровопролитие.
Любовь ли это?
Или это что-то гораздо более темное...
Одержимость.
Смерть нашла меня, когда я была юной девочкой. Проникнув в самую глубь моей души.
Никто не знает, что сделала со мной та ужасная ночь. Что за монстр расцвел во мне. Я стала фантомом, пряталась от мира, чтобы люди никогда не узнали о нездоровом желании, которое я питаю.
До того момента, пока он не заметил меня.
Тэтчер Александр Пирсон. Коварный. Проницательный. Красивый.
Человек, рожденный из семени серийного убийцы. Сшитый из старых денег и одежды от «Дольче и Габбана».
Он – моя самая сильная фиксация. Моя сладчайшая, темнейшая зависимость.
А я – его фантом.
Я преследовала его всю свою жизнь, а теперь?
Он видит меня именно той, кем я являюсь.
Убийцей.
Я вызываю у него отвращение. Но он всегда завораживал меня.
Когда убийца-подражатель бродит среди деревьев Пондероза Спрингс, наша верность подвергается испытанию.
С нашей стороны было глупо полагать, что наша месть останется безнаказанной. Что город не станет мстить после того, что мы сделали.
Когда наши жизни висят на волоске, у нас с Тэтчером нет иного выбора, кроме как сосуществовать.
В полумраке затхлых хижин и башен библиотеки с привидениями мои мрачные секреты раскрываются, а его пристрастие становится явным.
Так что вопрос... Что есть любовь без одержимости?
Плейлист
Paper Love – Allie X
Killing Me Softly With His Song – Fugees, Ms. Lauryn Hill
Vampires – Godsmack
Teacher’s Pet – Melanie Martinez
Sweet Serial Killer – Lana Del Rey
Serial Killer – Moncrieff, JUDGE
Mr. Sandman – SYML
Let it Bleed – Unlike Pluto
The Hearse – Matt Maeson
Once Upon a Dream – Lana Del Rey
A Girl Like You – Edwyn Collins
Ghost – Natasha Blume
Fantasies – Llynks
National Anthem – Lana Del Rey
Brother – Matt Corby
Family – Badflower
Kill of the Night – Gin Wigmore
Obsessed – Mariah Carey
See you Bleed – Ramsey
Tear you Apart – She Wants Revenge
Summertime Sadness – Music Box Mania
Paparazzi – Kim Dracula
Angel of Death – Manchester Orchestra
The Devil Wears a Suit and Tie – Colter Wall
Limbo – Freddie Dredd
Слушать тут:
https://vk.com/music/playlist/-198673309_7_1eb29796a6c60690e4
Карта Холлоу Хайтс
Главные герои
Для всех, кто, как и я, смотрел «Королеву проклятых» и у кого развился блад-кинк1. Это для вас.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ!
Мне нравится, когда читатели не обращают внимания на сюжет, однако я сочла необходимым заранее предупредить, что это мрачный роман. В нем рассматриваются деликатные темы, сексуальное насилие, графическое изображение насилия, запекшаяся кровь, вопросы религии, селфхарм2, психопатия и другое. Если у вас возникли проблемы с какой-либо из этих или подобных тем, пожалуйста, не продолжайте.
ПРОЛОГ
Тринадцать лет назад
– Скарлетт, проснись.
Мой разум пытается прояснить от тумана сна, но я борюсь, несмотря на голос моей мамы, требующий обратного. Я плотнее укутываюсь в ее одеяло, вдыхая запах кофе и ее геля для душа, позволяя успокаивающему аромату втянуть меня обратно в мои сны.
Это был сон о стране, созданной полностью из конфет. Это был шедевр Вилли Вонки3 – трава, сделанная из лакрицы, стульчики в виде желейных конфет, домики, построенные из шоколадных досок, и дороги, созданные из затвердевшего сахара.
Мой желудок скручивает от голода, знакомое желание проносится через меня. Я хочу вернуться в свой сон, где я могу есть столько сладостей, сколько хочу, без необходимости слушать постоянные предупреждения моей мамы.
Я знаю, она права, что от всего сахара мои зубы сгниют однажды. Она всегда права. Однако я не могу заставить себя отказаться от него. Не тогда, когда ты любишь что-то так, как я люблю конфеты.
Мне нравится так множество вещей.
– Скарлетт Лайра Эбботт! – я чувствую на своей руке ее холодные пальцы, леденящие меня до костей. Но мурашки скользят по моей коже не только от ее прикосновения. Это из-за тона ее голоса. Она никогда не использовала мое полное имя, как она сделала только что. Никогда.
Настойчивость. Страх. Паника.
Я открываю глаза, понимая где-то в глубине живота, что что-то не так. Это не тот ее строгий, пробуждающий голос для тех случаев, когда я не хочу вставать с кровати на занятия, или строгий тон, который она использует, когда я отказываюсь расчесывать свои беспорядочные кудри. Он ощущается по-другому.
Рукой тру глаза, стирая сон со своего затуманенного разума, когда сажусь с громким зевком. Солнце все еще не взошло, белые лучи лунного света проникают в окно спальни. Еще слишком рано, даже для моей мамы, которая, как я обычно слышу, ходит прямо перед восходом солнца и кормит Свирл и Мокко, двух питонов, которых мама оставила после того, как получила их в свою лабораторию из приюта для спасенных животных. Они оба были слишком истощены и подвергались насилию, так что она принесла их домой.
К сожалению, мне не разрешают играть с ними, но иногда, когда она не видит, я провожу пальцами по чешуе Свирл, почесывая ее ромбовидную макушку. Она гораздо милее Мокко, который попытался ударить меня в тот один-единственный раз, когда я сунула палец в его клетку.
– Что случилось, мам? – шепчу я, мой тихий голос все еще сонный, несмотря на мои открытые глаза.
– Я думаю, там...
Скрип.
Слова застывают на ее губах, когда вес чьих-то шагов вдавливается в половицы прихожей. Викторианская классика, в которой я росла всю свою жизнь, была здесь с основания города, и моя мама меняла только то, что было необходимо. Ей нравится сохранять историю дома. Я, с другой стороны, ненавижу, как скрипят двери от каждого дуновения ветра, а вода нагревается целую вечность.
Я хмурю брови, когда смотрю на дверь ее спальни.
– Мам?
Страх в моем голосе пугает меня, но не так сильно, как страх, который исходит от моей мамы. Ее руки обхватывают мои, настойчиво стаскивая меня с кровати. Я думаю, она, возможно, берет меня с собой, чтобы посмотреть, что происходит за пределами комнаты, но вместо этого она тянет меня к шкафу.
– Скар, мне нужно, чтобы ты спряталась, хорошо? – ее зеленые глаза – зеркало моих собственных – стараются сохранять спокойствие, но я вижу, что она нервничает. – Оставайся в шкафу и не выходи, пока я не приду забрать тебя, хорошо? Я просто схожу убедиться, что все в порядке. Возможно, это просто животное, которое забралось внутрь.
Я чувствую, как ткань ее одежды касается моей спины, когда она толкает меня дальше в темное пространство шкафа. Мои глаза начинает жечь от непролитых слез, вода застилает мое зрение, когда я смотрю вверх на маму.
– Но, мам, а как же...
– Все будет хорошо, Скарлетт. Я обещаю. Просто оставайся здесь. Я вернусь через секунду.
Я не могу этого объяснить. Не знаю, с чего начать, но я чувствую ложь. Даже несмотря на то, что она, возможно, верит, что вернется, верит, что это всего лишь енот или опоссум, который забрел внутрь через собачью дверь, я не верю. Что-то кажется неправильным. Как будто я знаю, что она не вернется ко мне. Неважно, что я говорю себе, это ощущение не покидает меня.
Мое сердце начинает болеть, тоскливо и настойчиво, как будто кто-то бьет по органу тяжелым молотом. Она – все, что у меня есть, – мы против мира. И только эта мысль заставляет меня цепляться за ее руку, отказываясь позволять ей оставлять меня.
Я знаю, если я позволю ей уйти, она не вернется. Слезы текут по моим щекам, соленый вкус попадает в рот.
– Мам, я… – хриплю я, боясь своего голоса, не зная, как объяснить ей, что я чувствую. – Мне страшно. Не… – я задыхаюсь от эмоций в горле. – Не оставляй меня.
Ее взгляд смягчается, когда ее руки ложатся на мои щеки, нежно держа меня в своих холодных ладонях. Я склоняюсь к ее прикосновению, стремясь к комфорту, который приходит от нахождения рядом с ней. Преследуя комфорт, который нужен всем маленьким девочкам от их матерей.
– Не бойся, Скар. Все будет хорошо, – бормочет она, наклоняясь, оставляя поцелуй на моем лбу. – Я люблю тебя, сладкая девочка.
У меня нет шанса попросить ее остаться. Попытаться описать, что я чувствую, чего я на самом деле боюсь. Она отступает от шкафа, закрывая дверь, пока не образовывается только маленькая щель, через которую я могу видеть.
Я кладу руку на грудь, растирая грудную клетку, пытаясь избавиться от пульсирующей там боли, но это мне не помогает. Мои маленькие руки тянутся вверх, ощущая ткань ее одежды надо мной, и я отчаянно дергаю один из ее свитеров с вешалки.
Укутываю сама себя в мягкий, плюшевый материал, как в одеяло, пытаясь успокоиться. Я прижимаю рукав к носу, вдыхая ее знакомый запах, в глубине души готова попробовать все, что угодно, для того, чтобы избавиться от этого ощущения внутри себя.
Сквозь щель в двери я наблюдаю, как она закутывает свою высокую фигуру в халат, надежно завязывая пояс на талии, прежде чем приблизиться к двери. Луна отражается от темного деревянного пола, следуя за ней, как прожектор. Я задерживаю дыхание, готовясь увидеть, как она исчезает в прихожей, но у нее нет шанса даже взяться за ручку.
Дверь небрежно распахивается, как будто легкий порыв ветра ударил по ней.
Но это не ветер.
И не ночное животное, которое забрело в наш дом.
Нет, причиной скрипа половиц является исключительно человек. Совершенно требовательное присутствие, поглощающее все пространство дверного проема. Лунный свет падает на лицо незваного гостя, отражаясь от его сжатой челюсти, которая, кажется, сделана из камня. Может быть, это потому, что я такая крошечная, но я могу поклясться, ему приходится пригибаться, чтобы пройти дальше в спальню.
Ощущение внутри меня было вовсе не просто чувством. Это был он. Я ощущаю это костями.
Я ощущаю, как его присутствие проносится по комнате, просачиваясь в шкаф со мной. Зловещая, мутная дымка исходит от его существа. Она изливается на пол, пропитывая комнату страхом.
Даже несмотря на то, что я маленькая, каких-то пару месяцев до исполнения восьми, я все еще наблюдательный ребенок. Так что я знаю, что он здесь даже и близко не для чего-то хорошего. Слово «хороший» кислое на вкус во рту, когда я пристально смотрю на него сквозь щель, как будто оно ненавидит быть в одном предложении с ним.
В этом человеке нет ничего хорошего. Совсем ничего.
– Чт… Что... – сильный от природы голос моей матери кажется приглушенным, лишенным ее обычного авторитетного обаяния.
Мужчина приподнимает одну темную бровь, всматриваясь в нее с таким бесстрастным выражением лица. Я не могу представить, что он знает, как проявлять какие-либо эмоции. Я никогда не видела кого-то с таким пустым выражением лица. Такое нелицеприятное чувство, учитывая, что он только что просто вломился в мой дом и имеет наглость просто стоять здесь и пялиться на мою маму, как будто он только что увидел ее, проходящей в продуктовом магазине.
– Что я здесь делаю? – спрашивает он. – Я подумал, что, возможно, пришло время встретиться с малышкой Скарлетт, раз уж у нас все серьезно. Я имею в виду, теперь ты знаешь мой секрет, да, Фиби?
Меня охватывает замешательство, так много вопросов вертится в моем разуме, вызывая головокружение. Я никогда не встречала этого человека, никогда даже не видела его лица. Я имею в виду, я на домашнем обучении, поэтому много своего времени провожу здесь, но бывает, выхожу в город с мамой, и все же я ни разу его не видела. Но он знает мое имя – он знает мою маму.
– Скарлетт здесь нет. Прямо как и тебя не должно быть здесь, Генри. Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Секрет? – ее голос звучит ровно, когда она отступает от него на шаг, но я все равно слышу в нем колебания, неуверенность. – Я говорила тебе на днях, что все это исчерпало себя. Мы просто слишком разные. У твоей семьи есть ожидания, а я не планирую быть их частью.
Почему она не рассказала мне о нем? Она работает с ним? Они друзья? Я думала, что знакома со всеми ее друзьями и коллегами. Я считала, что знаю все про свою маму, но, оказывается, у нее тоже есть секреты, о которых даже я не знаю.
Звук от щелчка его языка заставляет холодок бежать по позвоночнику. По рукам пробегают маленькие мурашки, и я втягиваю глубже запах свитера, плотно обернутого вокруг меня.
– Ты помнишь, что я сказал тебе, когда мы впервые встретились, Фиби? – спрашивает он, подходя к ней ближе, заполняя ее пространство, как будто ему там место. – Я ненавижу лжецов, а ты, глядя на меня этими большими зелеными глазами, обещала, что ложь – это последнее, что ты когда-либо слетит с твоих губ по отношению ко мне.
– Я не...
– К тому же ты знаешь, что у меня есть друзья. У моей семьи есть друзья. Так что, если бы ты пошла в местный полицейский участок и подала заявление на меня о том, что видела, как я делаю что-то, я бы узнал об этом. Но ты бы не сделала этого, правда, Фиби? – то, как он наклоняет голову, заставляет ее вздрогнуть, словно он вчитывается в каждое маленькое движение, которое она делает, в каждый вздох, который она вдыхает.
– Я не стала бы...
– Ты не стала бы это делать, верно? Ты не стала бы это делать, а потом лгать мне?
Она отвернута от меня, так что я не могу видеть выражения ее лица, но я вижу, как напрягаются ее плечи, когда она продолжает отступать от него.
– А что ты ожидал, что я сделаю, Генри? После того, что я увидела, чего ты ожидал? – шепчет она, когда он крадется вперед, точно так же, как Свирл и Мокко загоняют в угол своих живых мышей. В любой момент он может напасть, и с каждым приближающимся шагом я чувствую, как мое сердце сжимается все сильнее.
– Мы можем тебе помочь, хорошо? Ты можешь сдаться властям, и мы поможем тебе.
Он полностью игнорирует ее. Слова, которые она бормочет, влетают ему в одно ухо и быстро вылетают из другого.
– Я доверял тебе, Фиби. Я стал лучшим мужчиной ради тебя. Ты говорила мне, что для тебя нет ничего слишком темного, с чем бы ты ни имела дело, и когда я больше всего в тебе нуждаюсь, ты отворачиваешься от меня? Ты убегаешь? – одна из его невероятно больших рук вырывается вперед, бросаясь к маме, и она не достаточно быстра, чтобы дистанцироваться от удара.
Я слышу, как она задыхается, сильно падая в его руки, когда ее дергают вперед. Из жесткого захвата, в котором она оказалась, ей некуда деваться. Она в ловушке, из которой нет выхода.
А я…
Я застыла в своем собственном страхе, слишком напугана, чтобы сделать что-то еще, кроме как наблюдать.
– Я доверял тебе, Фиби. А теперь ты не оставила мне выбора, – он подносит вторую руку к ее лицу, проводя костяшками пальцев по ее щеке. Она чувствует себя комфортно с ним, как будто они не первый раз проводят время друг с другом. Он ласкает ее так нежно, так спокойно, что это должно выражать что-то милое, вроде обожания. Но это ощущается просто отвратительно и выглядит насильственно. – Ты сделала это со мной, с собой, с нами. Я хочу, чтобы ты знала, что я не хотел этого делать. Ты вынуждаешь меня сделать это, любовь моя.
Моя мама дергается, пытаясь высвободиться из его хватки, но даже со своего места в шкафу я вижу, насколько он преобладает над ней. Насколько он сильнее ее.
Она выглядит такой хрупкой и слабой в его руках. Но этого недостаточно, чтобы остановить борьбу в ней. Нет, это не про мою маму. Она какая угодно, но не слабая.
– Нет, Генри, – говорит она дрожащим голосом, но ей удается сохранять спокойствие. – Тебе не нужно этого делать. Просто уходи, и мы сможем притвориться, что этого никогда не было.
Я отчетливо вижу его лицо, то, как его брови сходятся в глубокую форму галочки.
– Как я смогу когда-нибудь забыть это? Как я смогу забыть то, что было между нами, Фиби? Как я смогу забыть то, чем мы были, как ты сказала, чем-то всепоглощающим? Ты ведь помнишь, что говорила это? Или ты будешь лгать мне и насчет этого тоже? Ты говорила, что я поглощал тебя. Что все мое существо окутывало твое, и это заставляло тебя ощущать... безопасность. Ты все еще чувствуешь себя в безопасности со мной, любовь моя?
Его слова пытаются передать грусть, что-то от разбитого сердца и боли. Но его тело, его глаза, они ничего не выражают. Ни малейшего намека на что-либо иное, кроме поверхностных эмоций. Он – ничто, кроме пустоты. Глубокая, темная, зловещая пустота, которая поглощает мою маму.
Наклонившись вперед, он начинает что-то шептать ей на ухо, что я не слышу, а когда ее тело охотно прижимается к нему, на его лице образовывается яркая белоснежная улыбка. Улыбка, в которой нет ничего, кроме зловещих намерений.
До тех пор, пока моя мама не пихает его коленом в живот, застав его врасплох, достаточно надолго, для того, чтобы выскользнуть из его хватки. Ободряющее воодушевление захлестывает меня, когда я смотрю, как она устремляется к двери спальни, готовая сбежать от его присутствия.
На долю секунды я думаю, что у нее есть шанс. Предчувствие внутри меня было неверным – с ней все будет в порядке. Все будет хорошо, если она только сможет уйти достаточно далеко, чтобы позвать на помощь или схватить какое-нибудь оружие.
Но это не как в волшебных сказках, которые я читала, не как в историях, которые моя мама рассказывала мне перед сном. В конце не будет «они жили они долго и счастливо». Это совершенно другая история, та, что окутана тьмой и мраком. Та, в которой прекрасный принц оказывается злым колдуном, а красивая девушка, попавшая в беду, становится добычей.
Жертвой.
Нет лягушки, которая способна исправить это, даже самыми сладкими поцелуями. Нет волшебной феи-крестной, которая спасет ее. Вся моя жизнь переписывается у меня на глазах. Начало моей новой истории. Та, что оставит затяжные шрамы на моей душе, зверское пятно на моей психике, которое невозможно будет стереть или вычеркнуть.
Я практически ощущаю, как перо движется по бумаге моей жизни, стирая все, что я знала раньше, и превращая меня совершенно в кого-то другого. В кого-то, кого я не знаю, не могу распознать.
Генри, как называла его моя мама, приходит в себя невероятно быстро, оборачиваясь, показывая первую настоящую эмоцию, которую я вижу у него.
Гнев.
Это написано на его лице и читается в его движениях, которые становятся напряженными. Он хватает ее сзади за волосы, обматывая свои пальцы в мягкий цвет мокко, прежде чем дергает ее туда, где она только что была. Только на этот раз она не стоит на ногах, она подвешена над полом.
Грохот костей, бьющихся о дерево, заставляет мои зубы стучать, затхлый привкус монет появляется в горле, и я осознаю, что прикусила собственный язык.
Я втягиваю в горло собственную кровь, используя ее, чтобы утолить свою жажду, глотаю снова и снова для того, чтобы не шуметь. Крови так много, что вкус теряет горечь и становится сладким.
Как конфета.
Моя мама сейчас находится лицом ко мне – ну, точнее к дверце шкафа. Единственный человек в комнате, который знает, что я здесь, что я тихо прячусь внутри. Она вскарабкивается на колени и смотрит прямо в щель в двери, неосознанно устанавливая зрительный контакт со мной.
Я никогда не видела ее такой.
Такой испуганной.
Такой сломленной.
Она всегда была ярким примером сильной матери-одиночки. Биолог, работающий полный рабочий день, удостоенный наград. Она никогда не позволяла тому факту, что она женщина, помешать ее успеху. Она требует совершенства от себя, а иногда и от меня. Но она всегда знает, как держать дисциплину. Быть заботливой, лелеющей, демонстрирующей материнскую любовь, но в то же время подталкивающей меня становиться лучшей версией себя.
Как я когда-нибудь узнаю, как выглядит лучшая версия меня без нее?
Всхлип пытается сорваться с моих губ, но я с трудом сдерживаю его, прикрывая рот своими маленькими ладошками, пока слезы продолжают литься, не собираясь останавливаться. Она сидит там, смотрит на меня, пока ее губы не начинают двигаться, беззвучно шепча мне что-то.
– Я люблю тебя, Скар. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я люблю тебя.
Она повторяет это снова и снова. Тихое обещание. Заверение. Надеюсь, она сможет сказать это в достаточной мере, чтобы я никогда не забывала, каково это – быть любимой ею. Надеюсь, она сможет произнести это достаточное количество раз, что этого хватит на всю оставшуюся жизнь. Так что, даже если я буду без нее, я никогда не останусь без ее любви.
Я знаю, она не может меня видеть или слышать, но я протягиваю к ней руку. Я хочу быть больше, я хочу быть сильнее и суметь проглотить свой страх, чтобы защитить ее, но я просто не могу пошевелиться.
Я просто не могу...
– Мне всегда нравилось, какой смелой ты была, Фиби, – ворчит он. Глухие звуки его ботинок, стучащих по полу, заставляют меня вздрогнуть. Мои затуманенные глаза улавливают вспышку чего-то блеснувшего в лунном свете, но прежде чем я успеваю понять, что это, уже слишком поздно.
Одна большая рука тянется вперед, снова опускаясь в ее волосы. Только на этот раз он не бросает ее на пол. Генри поднимает ее и подтаскивает к своей большой груди. Моя мама бьется о него с глухим ударом.
Мои руки стремятся закрыть уши, когда она начинает кричать. Но пронзительные отголоски ее ужаса просачиваются сквозь мои маленькие ладони. Звенят в моей голове, проникают в мои вены, запечатлеваются в моей душе, так что каждый раз, когда я буду закрывать глаза в будущем, все, что я буду слышать, – это крики моей мамы. Ее страх. Ее страдания.
Я не заметила, как закрыла глаза, может быть, потому, что темнота спокойнее, чем то, что происходит передо мной. Неизвестность безопаснее.
Какая-то частичка самосохранения внутри меня понимает, что я не переживу, если увижу, что он собирается сделать. Я уже достаточно потеряла себя в этот момент; вид на чистейшую агонию на ее лице полностью разрушит меня. Я никогда не смогу выбраться из этого шкафа.
Я зажимаю голову между ладонями до такой степени, что становится больно. Уши пульсируют от давления, а я все еще слышу ее. Я слышу его – его ритмичное прерывистое дыхание, вырывающееся из его легких, шорох его борющегося с ней тела. Не имеет значения, как сильно я пытаюсь, я заложница маминых пыток.
Она неосознанно предоставила мне место в первом ряду финала своей жизни.
Клянусь, я чувствую, как с каждым ее криком от меня откалываются частички. До этого я была хрупким бокалом, стоящим на верхней полке, нетронутым и в первозданном виде. Сейчас моя полка грозит рухнуть подо мной. Каждый пронзительный крик раскалывает меня, снова и снова. Проходят всего лишь несколько секунд, прежде чем я превращаюсь в разбитые осколки на полу.
Должно быть, прошло несколько часов, или может, только несколько длительных минут. Все, что я знаю, – это то, что моя пижама пропиталась потом, и я наконец-то могу абстрагироваться от шума. Стук моего собственного сердца настолько мощный, что он перекрывает крики.
Я ослабляю нажим на уши, мои чувствительные барабанные перепонки улавливают малейший шум. Они болят и вздрагивают, готовые укрыться от очередного крика.
Но ничего не слышно.
Крики прекратились, их сила полностью иссякла. Ничего похожего на приглушенный стон или дискомфортное кряхтение. Они прекратились. Их совершенно нет.
Тишина, которую я никогда раньше не знала, витает в воздухе, такая плотная, такая ощутимая, что я чувствую, как ее вес давит мне на грудь. На плечи. На всю верхнюю часть моего тела. Это тишина, которая повисает над надгробиями и вдыхается вместе с ранним туманом в теплое утро.
Она не похожа на тишину, которую я чувствую в лесу за домом, или на ту, которая поселяется во мне, когда кормлю змей. Нет, это форма умиротворения. Я ничего не чувствую, кроме безмятежности под навесом изумрудно-зеленых сосен. Лес – это тишина, наполненная крошечным гулом, который большинство никогда не услышит.
Едва ли.
Я не виню их – вы не заметите этого, пока действительно не уделите секунду, чтобы услышать, почти прижавшись ухом к влажной земле в ожидании. Смех листвы, когда ветер шепчет секреты. Эхо повторяющихся звуков от сверчков и лягушек. Треск веточек, пронзительные крики птиц. Даже сами деревья, кажется, пульсируют вибрациями.
Но сейчас не тишина в лесу.
Это абсолютная тишина. Все звуки поглощены, как будто шум провалился в пустую черную дыру.
Это смерть.
Я не могу дышать. Изнуряющая жара, поглощающая меня в этом шкафу, похожа на преисподнюю. Мое горло сжимается, отчаянно нуждаюсь в воздухе, в помощи.
Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, умоляю я кого-то, кого угодно.
Верните крик обратно.
Я знаю, всего несколько мгновений назад я мысленно просила, чтобы он прекратился, но я не это имела в виду. Нет, никогда ничего подобного. Будьте осторожны в своих желаниях, верно? Это вселенная преподносит мне урок? Учит меня на горьком опыте, что у желаний есть последствия?
Пожалуйста, кто-нибудь, верните крик обратно.
Я хочу кричать эти самые слова во всю силу своих легких. Я хочу развеять эту молитву по миру – может быть, если я буду достаточно громкой, я докричусь до сильных мира сего, и они окажут мне это одолжение.
Но чем больше я думаю об этом, о реальности моей отчаянной просьбы, тем спокойнее я становлюсь и тем больше ощущаю пустоту в груди.
Если она не кричит, значит она не сопротивляется ему.
А это значит, что она больше не дышит.
Ее больше нет в живых.
Я не желаю криков. Я желаю, чтобы моя мама вернулась в мир живых. И также, как я знаю, когда пойдет дождь, так я знаю, что ее душа ушла, оставив меня только с ее пустым телом.
Я привыкла слушать, как устойчиво поднимается и опускается ее грудь – это было то, что убаюкивало меня, погружая в сон почти каждую ночь, а теперь... теперь ничего нет.
Только тишина.
Опустошение.
Я физически ощущаю нутром момент, когда ее сердце останавливается. Может быть, это из-за мучительной неподвижности ее тела, или, может быть…
Это потому, что я чувствую, как что-то внутри меня ломается.
Трескается пополам. Как будто свет отключили в моем сознании. Свет, который всегда был там, направляя меня по жизни. Внезапно щелкнул выключатель, которого я никогда не замечала, и все, что я чувствую... холодное безразличие.
Я ничего не могу ощущать. Я внезапно оцепенела к окружающему миру, и мне все равно, что с этого момента произойдет со мной дальше. Если я никогда не выберусь из этого шкафа, если никто никогда не найдет меня и я умру, укутанная в мамин свитер, мне будет все равно. Если этот человек – этот монстр, Генри – поползет ко мне, оскалив зубы и протягивая руки, я не сдвинусь.
И именно из-за этого равнодушия я открываю глаза.
Тяжелое дыхание исходит от нападавшего на нее. Тот, что все еще сидит на ее теле. Ее окоченевшем теле. Слишком застывшем. Его волосы взъерошены, и что-то вроде облегчения опускается на его плечи.
Мама, я открываю рот, но ни писка не покидает мои легкие.
Дедушкины часы в прихожей звонят громко и торжественно. Сотрясая тишину. Это, кажется, выводит этого человека из транса, как будто звон вытянул его из глубины его собственной головы, где он наслаждался ощущением смерти моей мамы под ним.
Моя нижняя губа дрожит, когда он приподнимается с пола. Хлюпанье жидкости, движущейся под ним, вызывает у меня тошноту. Желчь подкатывает к горлу, неважно сколько раз я пытаюсь ее сглотнуть.
Я не часто задумывалась о смерти или о том, как бы выглядело лишение кого-то жизни. В основном из-за того факта, что я была счастлива, моя жизнь была хорошей. У меня не было причин думать о чем-то настолько мрачном, но случайная мысль проносится в моем сознании, что я никогда не представляла что-то настолько насильственное и в то же время настолько спокойное.
Вокруг тела моей мамы начинает образовываться широкий круг, промасленный и темный. Лунный свет отражается от поверхности, показывая красный оттенок, который ночь пыталась скрыть. Со своего места я вижу множество кругов на ее халате, каждый залитый кровью. Нож в его руке ответственен за каждую рану на ее нежном теле.
Я смотрю на него, когда он встает в полный рост, изящно проводя лезвием ножа по одежде, чтобы стереть кровь. Только сейчас я обращаю внимание на его руки в кожаных перчатках и темную, накрахмаленную одежду. Это не что-то, что он сделал по прихоти, и по тому, как легко он перешагивает ее мертвое тело, я понимаю, что это не в первый раз для него.
Нет, он оборвал больше жизней, не только моей мамы. Она была просто еще одним телом, которое он добавил к своему растущему списку. Из того, что я почерпнула из их разговора, я поняла, что она была препятствием, которое он преодолел.
Когда его ноги доходят до дверного проема, он не встречается с пустой прихожей. Нет, вместо этого еще одна фигура появляется в пространстве прямо за дверью комнаты.
