Текст книги "Кровь, которую мы жаждем. Часть 1."

Автор книги: Джей Монти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Прерывистое дыхание вырывается из его горла, щекоча мочку моего уха. Призрачное воспоминание нашего первого столкновения колеблется между нами, когда мы были маленькими детьми, подвергшимися мерзкому злу, которое большинство едва ли может себе представить.

Двое детей, которых судьба свела кровавыми пальцами. История, написанная багровым и пропитанная жестокой концовкой. Чувствовали ли наши родители то же самое? Успокоил ли Генри Пирсон душу моей мамы, прежде чем похитить ее так же, как Тэтчер поступил с моей?

В то время как другие вокруг нас замирают от страха, мы пребываем в воспоминаниях о нашем начале и у истока нашего горестного конца.

– Питомец, – мурлычет он, – я всегда видел тебя.

13. НАУЧИСЬ ИГРАТЬ ПО ПРАВИЛАМ

Тэтчер

– Сэр, прошу прощения, но ни один заключенный не сбегал с 1970-х годов. Могу заверить вас, что каждый учтен.

Моя хватка на телефоне усиливается, угрожая уничтожить его.

– Соедините меня с начальником тюрьмы.

Толпа людей, кажется, отстраняется от меня, освобождая мне путь, чтобы я смог идти сквозь них. Их страх исходит волнами, феромон, который могу уловить только я. Истерия по поводу обнаружения конечности в кампусе затягивается, возвышаясь все выше по мере того, как шепот становится громче.

Мясник из Спрингс вернулся с подарком.

Или кто-то притворяющийся им.

И главный подозреваемый ходит среди них.

Некоторые из них достаточно отважны, чтобы глазеть на меня; другие слишком боятся того, что произойдет, если они будут пялиться слишком долго. Я чувствую, насколько напрягаются их спины, слышу шепот теорий.

Они все думают, что я ответственен за это. Как будто мое эго так сильно нуждалось в поглаживании, что я прибег к этой безвкусной публичной демонстрации.

Меня не беспокоит, что их мельница слухов будет вращаться с моим именем в качестве первоисточника. Какие бы решения не рисовали их ограниченные умы, это наименьшая из моих забот на данный момент.

Пусть они мучаются, пусть их рассудки мечутся по кругу до того момента, пока лишь мысль о самом моем имени не заставит их вздрагивать. Я не против того, чтобы быть их бугименом.

– Он не отвечает на телефонные звонки. Могу я оставить сообщение?

Бог, должно быть, реален. Только так я могу объяснить, насколько повезло этому кретину на другом конце провода, что я не стою перед ним.

– Ага, скажите ему, что звонит Тэтчер Пирсон насчет Генри Пирсона, заключенного, за сдерживание которого мы платим большую сумму денег, – без промедления отвечаю я, позволяя своим ногам нести меня через кампус тяжелыми шагами.

– Я-я… мистер Пирсон, я извиняюсь. Я понятия не имел…

– Избавьте меня, – огрызаюсь я. – Если вы хотите сохранить свою работу, перенаправьте меня на начальника тюрьмы. Я не буду просить еще раз.

На линии ненадолго воцаряется тишина, прежде чем другой голос приветствует меня на другом конце.

– Мистер Пирсон, что я должен...

– Где мой отец? – у меня нет время валять дурака – занятие, которым я гордился, став экспертом в притворстве.

Я мчусь по территории университета к лесу за районом Ротшильд, где, как я знаю, найду своего спрятавшегося Милого Фантома, взаперти разрушающегося склепа. Для того, кто так тесно связан со смертью – это единственное утешение, которое можно найти среди тишины, исходящей оттуда, где покоятся мертвые.

Я слышу шелест бумаги как раз перед тем, как начальник тюрьмы Римонд отвечает:

– Где он находился последние несколько лет, сэр? В его личной одиночной камере. Что случилось? Вы обращаетесь к нам с просьбой перевести его?

– С каких пор? Когда последний раз кто-нибудь видел его вживую?

В груди возникает скованность, некий преобладающий тип дискомфортной боли, когда мой вопрос повисает в воздухе. Ветки хрустят под тяжестью моих шагов, когда я углубляюсь в лес позади Холлоу Хайтс.

– Мы проверяли камеры около пятнадцати минут назад, мистер Пирсон. Каждый, включая вашего отца, был как на ладони. Какие-то проблемы?

Я знаю, вероятность побега Генри из тюрьмы строгого режима незначительна, и я ненавижу причину, по которой мне необходимо было позвонить и проверить, – из-за Лайры.

– Нет, но я бы хотел, чтобы вы разместили дополнительную охрану у одиночной камеры на следующие несколько недель. Мне нужен список всех его посетителей за последние два года, и звоните мне, если кто-нибудь запросит посещение с этого момента и впредь, – поспешно говорю я ему, прежде чем завершить вызов.

Мой отец может находиться все еще в тюрьме, но он никогда не упустит шанса устроить скандал. Мы, к сожалению, схожи в этом.

Это вполне может быть кто-то посторонний, использующий то, что СМИ опубликовали о его убийствах, чтобы испугать жителей Пондероза Спрингс. Подражатель, работающий на этот отвратительный «Ореол», который использует легенду о моем отце, как оружие против нас.

Но на всякий случай, если Генри сунул свой нос в мои текущие дела и обнаружил, что он к этому причастен, я хочу знать.

Я смотрю вниз на свой телефон, мой большой палец задерживается на имени Алистера, готовый позвонить ему и вцепиться ему в глотку, выражая недовольство за то, что я знал, что это произойдет. Сколько я предупреждал их, что, если мы сунемся в дело с пропавшими девушками и в «Ореол», они отомстят.

И я буду единственным, кого обвинят.

Я буду первым, на кого полиция обратит внимание в связи с этим. Я очевидный подозреваемый, разгневанный сын, мстящий своему папаше-убийце. Клянусь, если это попадет в газетные заголовки, я вышибу себе мозги.

Стон извергается из моего горла, когда я думаю насчет того, что придется иметь дело с полицейским допросом, который неизбежно последует. Мне необходимо позвонить ребятам. Это должно быть моим приоритетом.

За исключением того, что я нацелился на ветхое сооружение, пережившее годы забвения и штормов. Мои ноги останавливаются прямо за пределами периметра, где давным-давно когда-то стояла калитка.

Внезапно позвонить кому-либо еще, иметь дело с чем-то за пределами этого леса, не кажется таким уж важным.

Они все могут и подождать.

Хаос. «Ореол». Мой отец.

Все это перестает существовать в течение следующих нескольких часов.

Прямо сейчас – только она.

Каркас сооружения раньше служил мавзолеем для семьи Харрисон, первоначального основателя Холлоу Хайтс. Заброшенное и отвратительное, это жуткое место для убежища, и я никогда не мог понять, почему это место что-то говорит о ней.

Он окружен высокой травой и деревьями. Его конструкция в римском стиле напоминает церковь с идентичными башнями-близнецами впереди, или, с тем, что от них осталось. Одна разрушилась много лет назад, оставив вторую одинокую башню со сломанным крестом на вершине.

Я поднимаюсь по невысоким ступеням на лестничную площадку, толкая уже приоткрытую дверь, открывая ее полностью. Мои оксфорды стучат по поврежденному полу, дверь скрипит, птицы скрываются внутри.

Крик ворон эхом разносится в пространстве, и я смотрю вверх, наблюдая, как их стая разлетается из-под треснувшей кровли купола. Лишь несколько ворон остаются, взгромоздившись внутри, клюя хлебные крошки, разбросанные по полу.

Я усмехаюсь.

Конечно же, она оставила еду для птиц.

– Он вернулся?

Ее голос – тихое беспокойство в воздухе, он лишен привычных эмоций, отстранен от окружающей обстановки.

Она сидит, укрывшись в пустом гранитном оконном углублении, обхватив руками ноги, которые плотно прижаты к груди. Ее голова обращена к поврежденному витражному стеклу, и она смотрит сквозь трещины на лес снаружи.

Солнечные лучи, проникающие сквозь то, что осталось от стекла, ударяют ей в лицо калейдоскопом красок. Глубокий красный подчеркивает линии ее подбородка, а изгиб носа окрашен в сочный синий.

В этом свете она кажется эфемерной, почти призрачной.

Зрелище слишком убедительное, чтобы быть по-настоящему реальным, мимолетный плод воображения, который, как вы знаете, исчезнет, как только вы моргнете. На какое-то мгновение я задерживаюсь на месте, не в состоянии что-то сделать, кроме как пялиться на нее.

Никто никогда не производил на меня такого впечатления. Как будто я действительно вижу ее впервые в нашей жизни и осознаю, насколько именно завораживающе прекрасной она является.

Кудри цвета шелковистых перьев воронова крыла рассыпались из-под ее ленты, спадая с макушки, и впервые мне хочется прикоснуться к кому-то, чтобы пропустить волосы сквозь пальцы и почувствовать, такие ли они гладкие, как выглядят.

Каждый изгиб и впадина ее тела подсвечены в этот момент, облегающий свитер подчеркивает округлость ее груди и мягкость живота. Чувство голода наполняет мое нутро при виде темно-зеленой юбки, обернутой вокруг ее бедер, натянутых черных колготок на ее бледные ноги, и я просто хочу увидеть, какая у нее шелковистая кожа под ними.

Может быть, это потому, что мои голые руки прикасались уже к ней, обвились вокруг ее рук в неком стремлении к утешению. Я знаю, каково ощущать ее обнаженную плоть под своими ладонями, и я хочу большего.

Вонзить в нее зубы. Наблюдать, как она розовеет. Заставлять ее истекать кровью.

– Он вернулся, и он придет за мной, – бормочет она, наклоняя голову в мою сторону и пристально смотря на меня своими большими зелеными глазами, которые кажутся пустыми.

Обычно они полны энергии, чувств.

Все, что я хочу сделать, – это снова наполнить их. Излить все эмоции, которыми она обычно переполнена, обратно в ее тело, потому что она не создана для того, чтобы выглядеть так.

Пустой.

В ее сознании воздвигнуты высокие стены, защитный механизм, позволяющий спрятаться от того, что пугает ее. Возможно, он был у нее всю жизнь. Меня бы не удивило, если это то, что помогло ей пройти через систему патроната.

Но она так хорошо научилась прятаться за ними, что больше даже не может найти саму себя. Вот почему она сражается лицом к лицу с тем, кем видит себя в зеркале.

– Мой отец все еще очень даже в тюрьме, Милый Фантом, – мой голос горький, когда я подхожу ближе к ее сидящей фигуре. – Даже если бы он не был там, твой страх перед ним напрасен.

Безжизненные глаза блуждают по моему телу, прежде чем усмешка сотрясает ее плечи.

– Говорит его сын.

Я не хочу задаваться вопросом, почему только она вызывает выброс энергии во мне. Почему это расплавленное, пылающее чувство перекачивается по моим венам от ее ответа. Мои брови глубоко хмурятся.

– Так ты теперь проклинаешь меня? Из-за отца, от которого я родился, не имея выбора? Я никогда не думал, что ты такая же, как все они, эти овцы там, – я киваю в сторону окна, – которые проглатывают все объедки информации, брошенные на их пути, правдивые или нет?

– Не приписывай мне то, что я не говорила, Тэтчер, – ее челюсть сжимается. Эта ожесточенная, холодная версия Маленькой Мисс Смерти выбивает меня из колеи. А я никогда не бываю выбит из колеи. – Ты его сын. Тебе нечего бояться, кроме неловкого воссоединения. Я та девушка, которая отправила его в тюрьму.

Ее правда проносится между нами. Результат того, что мой отец сделал с ее матерью в ту ночь, привели его к аресту. После многих лет, пролетевших вне полицейских радаров, Скарлетт Эбботт стала его погибелью.

Я позволил ей стать его крахом.

Она пережила его. Видела все, что он сделал с ее мамой. Видела меня. Я никогда не понимал, почему Фиби Эбботт была единственной женщиной, которую мой отец не расчленил. У Генри была определенная последовательность действий, но не в тот момент.

Он был арестован вскоре после того, как они нашли Фиби Эбботт в доме. После того, как Лайра рассказала полиции все. Все, но не про меня, она никогда не говорила им, что я был там.

– Я не боюсь, – выдыхает она. – Я знала, что в итоге он пришел бы за мной. Я уже давно готова.

Ложь.

Она в ужасе от моего отца. Я почувствовал это по ее плечам мгновение назад, по тому, как она дрожала в моей хватке, и она отделилась от собственного тела. Тактика разума, к которой он вынуждает прибегать тело при повторном переживании тяжелой травмы.

Это распространенный симптом при посттравматическом стрессовом расстройстве.

И я видел, как она физически отключилась после того, как увидела эту ногу. Видел, как ее разум защищает себя единственным известным ему способом – отключился и спрятался, пока все монстры не ушли, пока тишина, которую она обрела в том шкафу, не вернулась, и она смогла выйти. Чтобы больше не прятаться.

Сделав несколько шагов вперед, я оказываюсь непосредственно рядом с ней, мои пальцы тянутся вверх, растирая зеленую шелковую ленту в ее волосах. Я чувствую, как в ее груди перехватывает дыхание от моей близости, ее руки сжимаются в маленькие кулачки по бокам.

– Это поэтому ты ускользаешь в эти маленькие пыльные места? Тебе не нужно прятаться от того, что пугает тебя, внутри них, – я наклоняю голову, не уверен, почему спрашиваю это вслух, когда я знаю ответ.

Тепло разливается по ее лицу, румянец прожигает ее щеки, и я вижу, как эмоции, мерцая, возвращаются в ее глаза. Необузданные, нефильтрованные эмоции проливаются только для меня. Из-за меня.

Что-то перманентное оседает в моей груди, это решение, что я сделаю все что угодно, чтобы больше никогда не допустить возвращения Лайры в тот темный уголок внутри ее разума в одиночестве.

– Это забытые места. Я та, кого забыли. Это единственные места, в которых я чувствую свою принадлежность.

Мой большой палец скользит по шву ткани, задевая один из ее локонов, и я чувствую, насколько он гладкий под моим прикосновением. Такой теплый, такой ее.

– Он не придет за тобой, Лайра. Генри все еще за тюремной решеткой, а если бы он не был, уверяю тебя, он бы никогда не приблизился к тому, чтобы прикоснуться к тебе, – мои пальцы скользят вниз от ее волос к изгибу ее шеи. – Не оставил бы ни единой царапины на этой бледной коже.

Дрожь, которую я ощущаю своей рукой, бежит по ее телу, голова откидывается, чтобы предоставить мне доступ к нежному горлу, отдавая мне себя так свободно, без особых усилий.

– Как ты можешь быть настолько уверен?

– Единственный человек, кто может заставить тебя истекать кровью, это я, – ворчу я. – Твои страдания. Твой страх. Твоя кровь. Это все мое, питомец.

Мой большой палец ползет по биению ее пульса, чувствуя, как он учащается от моего прикосновения. Она вся так реагирует на меня; вплоть до вен и артерий под ее плотью, они движутся для меня. Ее сердце бьется только для меня.

– Ты хочешь возвести свои стены, Милый Фантом? Защитить себя внутри этих призрачных пространств? Это прекрасно, – говорю я ей, кивая, вжимая свой большой палец глубоко в ее шею. – Но убедись, что я внутри, прежде чем закрывать эти двери. Ты можешь отгородиться от всего мира. Не от меня. Никогда от меня.

Прерывистый вздох срывается с ее губ, ее тело прижимается навстречу моему прикосновению.

– Никогда, – тихо шепчет она, – никогда, мой ангел.

Я приподнимаю бровь, смотря на нее с любопытством.

– Это не мое имя.

– Это то, кем ты являешься в моей голове.

Ангел. Она шутит?

Ее тело непринужденно смещается, пока она не оказывается передо мной, ее ноги свисают с края мраморной ниши. Ее колени в нескольких дюймах от моих, моя рука все еще лежит на ее горле.

Я наблюдаю, как ее палец нерешительно тянется вперед, скользя по ткани моего коричневого пиджака. Пробегая вверх-вниз так беззаботно, что кажется, будто она даже не двигается.

– Ангел смерти, – бормочет она. – Считается, что это божественное существо утешает души и сопровождает их в другое измерение.

Я надеялся, что в какой-то момент она позволит ускользнуть из ее разума тому, что я сделал для ее матери. Но, по-видимому, в отличие от меня, Лайра помнит все из своего детства. Особенно ту ночь.

Монеты для оплаты перевозчику.

Традиция семьи Пирсонов, о которой мне рассказывали с детства, одно из немногих воспоминаний, которые я могу воскресить. Все умершие, носившие мою фамилию, похоронены с монетами на глазах, так, чтобы наше богатство не осталось незамеченным, в какой бы загробный мир мы не были бы направлены.

Я тайком бросил монеты в могилу своей собственной матери прямо перед тем, как помочь отцу закопать ее. Женщине, которую я едва могу вспомнить. Я не уверен, была ли она пренебрежительной или любящей, как звучал ее голос, или какую одежду она носила.

Может быть, это то, что осталось от моей совести, желание сделать хороший поступок для Фиби Эбботт. Но что бы это ни было, мой отец раздавил это очень давно. Желание помочь кому-либо еще переправиться через реку Стикс покинуло меня и вернулось только тогда, когда я встретил парней.

– Я не ангел, питомец. Ты наивна, если думаешь так, – используя свою хватку на ее горле, я поднимаю ее голову так, чтобы ее глаза могли видеть мои.

Она сидит здесь, смотря на меня этими глазами, и я знаю, не имеет значения, что я скажу ей; она поверит в то, во что захочет. Ее разум – это ее собственное создание, то, что начало интриговать меня.

– Тогда зачем ты пошел искать меня?

Ответ, который она ищет, не тот, который она получит.

Даже если это правда.

Потому что причина, по которой я оказался во дворе, изначально была вызвана гневом. Я планировал вырвать ее из толпы и оттащить за волосы в какое-нибудь уединенное место, где я мог бы научить ее неким манерам. Напомнить ей о том, как эта сделка между нами работает.

– Чтобы преподать тебе твой следующий урок, – уголки моего рта приподнимаются в ухмылке. Я делаю еще один шаг к ней, заставляя ее раздвинуть ноги, чтобы освободить пространство для меня.

Я хочу, чтобы мое тело отвергло ощущение прикосновения ее теплых бедер к моим, чувстовало отвержение от контакта, но единственное отвращение, которое я испытываю от этого чувства – это то, которое оно мне доставляет. То, как сжимается мой живот и твердеет член под слаксами.

Меня отталкивает моя реакция на то, что я прикасаюсь к ней. Не из-за нее.

Я лезу свободной рукой в карман.

– Я твой учитель, разве нет, питомец?

Ее горло дергается, когда она смотрит на складной нож между нами. Мои пальцы нажимают на кнопку сбоку, обнажая лезвие в форме копья. Оно рассекает тускло освещенное пространство, кончик задевает перед ее свитера.

Все то жжение, которое я подавил ранее из-за отвлечения внимания на отрубленную конечность, всплывает вновь. Стремление наблюдать, как она молит о прощении, слышать, как ее рот со вкусом вишни искупает то, что она сделала.

– Тэтчер...

– Ответь на мой вопрос, – огрызаюсь я, протягивая оружие вверх и цепляя по пути часть ткани. Свитер разрезает пополам, выставляя белоснежный материал ее бюстгальтера.

Стон гремит в моем горле, когда я держу свой нож так близко к ее коже, зная, что если я надавлю совсем немного, багровая струйка потечет вниз по ложбинке ее упругих грудей.

Я обвожу острым краем переднюю части ее лифчика, надавливая как раз достаточно, чтобы она почувствовала это ощущение сосками, вращаю рукоятку в ладони и наблюдаю, как ее голова откидывается назад от удовольствия.

Мой член подергивается, стремясь к большему теплу, которое разливается между ее молочных бедер. Я прижимаюсь плотнее к ее телу, всхлип срывается с ее губ, когда моя затвердевшая длина касается ее центра. Ее глаза стекленеют, что заставляет ее выглядеть немного мечтательной. Как будто она не уверена, что это реально, всего лишь сон, который развеется, как только она проснется.

Я тоже не совсем уверен, что это реально.

Это кажется слишком нормальным, слишком приятным, чтобы быть чем-то существующим в реальности.

Ноги Лайры обвиваются вокруг моей талии, притягивая меня ближе, отчаянно обладая мной, в то время как она должна бороться за то, чтобы оказаться далеко от меня. Если бы она знала, как я хочу ее, каким испытанием я хочу подвергнуть ее тело, она бы так не нуждалась во мне.

И все же она здесь.

– Да, ты мой учитель, – хнычет она, ее маленькие ручки сжимаются на моем пиджаке.

Я киваю, прикусываю нижнюю губу, позволяя лезвию двигаться выше, до тех пор, пока оно не касается ее горла. Острие танцует по ее нежной коже, но не с достаточным давлением, чтобы рассечь ее.

Еще нет.

– Тогда какого хрена Коннер Годфри трогает то, что принадлежит мне?

Пелена вожделения, застилающая ее глаза, рассеивается.

– Ч-что? – заикаясь, произносит она, и ей требуется секунда, чтобы понять то, о чем я говорю. – Подожди, ты наблюдал за мной в аудитории?

Я завожу свою левую руку ей за шею, запуская пальцы в ее дикие кудри. Моя болезненно крепкая хватка вызывает длинный протяжный скулеж из ее горла. Я использую захват, как рычаг, еще сильнее опрокидывая ее голову назад, подталкивая ее горло к кончику ножа.

– Тэтч, – шипит она, когда он впивается ей в кожу.

– Я был там, я шел на свою следующую пару, – перебиваю я ее, наблюдая, как первая капля крови проливается из небольшого пореза, который я создал на ее шее. Длинная красная струйка стекает вниз по ее горлу. – Когда я проходил мимо открытой двери аудитории и поймал, как Коннер Годфри пускает слюни на твою руку.

Мои бедра дергаются вперед, мой член трется о ее ядро. Сквозь всю нашу одежду я все еще могу чувствовать, насколько она промокла, влага сочится между ее бедер, ее тело течет от моих прикосновений.

– Расскажи мне, что заставило тебя думать, что другие мужчины могут прикасаться к тебе? – я наклоняюсь так, чтобы мой рот нависал прямо над ее носом. – Что заставило тебя подумать, что кто-то кроме меня, может прикасаться к тебе?

Используя тупой край лезвия, я собираю кровь с ее горла металлом, направляя ее дальше, вверх, по шее, пока она не ддостигает ее подбородка, осторожно, чтобы не порезать ее еще раз, размазывая красную дорожку на своем пути.

– Он смотрел на мое кольцо. Вот и все, – ее голос дрожит, но ее бедра толкаются навстречу мне, застенчиво скользя по моей промежности, ища трение, чтобы утолить свое желание.

– Ты думаешь, меня волнует, на что он смотрел? – огрызаюсь я.

Ярость от наблюдения за Коннером Годфри, как он тер свои грязные руки о ее, – топливо для каждого моего действия. Я слеп ко всему, кроме доказательства своей правоты. Мой самоконтроль рушится, когда дело касается Лайры Эбботт, слом сокрушителен, без всякой надежды на восстановление.

Я ненавижу это.

Каким безумным она заставляет меня быть. Как каждое ее движение сводит меня с ума. Она запятнала меня так, как мой отец никогда не смог бы.

Я человек порядка, рутины и строгой чистоты.

А она – мой грязный маленький питомец.

И все же единственная грязь, в которой я когда-либо хотел быть, так это в ее.

– Все совсем не так. Он всего лишь друг, – она сглатывает, когда я останавливаю верхнюю часть лезвия у ее губ. Темно-красная жидкость покрывает ее рот со вкусом вишни, заставляя ее выглядеть такой же сладкой, какой, как я знаю, она является на вкус.

– Ты права, питомец, – холодно говорю я, прослеживая контур ее губ пропитанным кровью ножом и окрашивая ее в красный, покрывая моим любимым цветом. – Он не является мной. Он никогда не будет мной.

Она открывается без моей команды, позволяя лезвию погрузиться в ее рот. Мой член напрягается в штанах, изголодавшийся по большему от нее, когда я вижу, как ее розовый язычок обвивается вокруг стали.

Я разрешаю ей играть.

Позволяю ей водить своим языком по металлу и осторожно слизывать ее собственный беспорядок до тех пор, пока она не очистит его. Аромат вишни и терпкой крови заполняет мой нос, и это делает меня жадным.

Я вынимаю его у нее изо рта как раз в тот момент, когда она снова начинает говорить.

– Но, – выдыхает она, проводя языком, ловя капли вдоль ее губ, – что, если он сможет научить меня тому, чему не можешь ты?

Это так она планирует получить то, что хочет от меня? Подталкивая меня дальше, к тому, чтобы я дошел до предела, на территорию, где никого не должно быть?

– Ну? Скажи мне, что знает он, чего не знаю я?

Одна из ее рук опускается на низ моего живота, прижимаясь к твердым мышцам под рубашкой. Ощущение ее ногтей, пытающихся впиться в мою кожу, вызывает сильную дрожь по моему позвоночнику.

– Что, если он может научить меня, каково это – чувствовать прикосновение мужчины, – бормочет она. – Как заставить чувствовать себя хорошо ночью, когда я совсем одна в постели и моя рука скользит между бедер.

Тяжелый выдох вырывается из моего носа, а челюсть сжимается как сталь. Я поднимаю голову к потолку, мышцы шеи напрягаются. Мне необходимо восстановить контроль хотя бы на унцию, чтобы не сорваться.

Но все, что я вижу за веками, – это Лайра, распростертая на столе Годфри, пока он пожирает ее так, как могу только я, его рот помечает ее, руки ощупывают все, до чего могут дотянуться.

Я видел, как он смотрел на нее.

Мужчина, заблудший в пустыне, а она несущаяся река, лишь ожидающая, когда он нырнет в нее. Она может не верить в это, но он хочет ее.

Я повис на тонкой ниточке, той, которая вот-вот порвется и отправит меня прорываться сквозь кампус, пока мои руки не окажутся в грудной клетке Коннера Годфри, вырывая его ребра одно за другим.

– Ты не можешь научить меня этому, – говорит она мне с намеком на притворную невинность в своем тоне.

Когда я позволяю ее словам впитаться в мой разум, действительно просочиться внутрь, все встает на свои места для меня.

Что, если он может научить меня, каково это – чувствовать прикосновение мужчины.

Зловещий смешок грохочет в моей груди, заставляя вибрировать ее крошечные ручки, все еще прижатые к моему животу. Я прищелкиваю языком, когда злобная улыбка растягивается на моих губах.

– Моя, моя, Лайра, – упрекаю я. – Я всегда предполагал, но теперь я знаю наверняка. Какое восхитительное открытие.

Я наклоняю голову обратно, так, чтобы я смотрел в ее сконфуженные глаза.

– Мой Милый Фантом – девственница, – с легкостью я переворачиваю нож в своей руке так, чтобы лезвие лежало в моей ладони. – В тщетных попытках заставить меня ревновать не было необходимости. Ты могла бы просто умолять.

– Что…

– Ты могла бы встать на колени и вежливо попросить пустить кровь на мой член. Выпятив нижнюю губу и дуясь, пока я не прорвался бы сквозь эти тугие стены. Но ты этого не сделала.

Я засовываю черную рукоятку в рот, загоняя ее ей в горло. Моя хватка сжимается на ноже, чувствуя, как край прорезает мою ладонь гораздо глубже, чем вбивается ей в глотку.

Ее глаза расширяются, и гортанный стон вибрирует в ее горле, когда моя кровь хлещет из раны. Она льется ей в рот, теплым потоком стекая вниз ее горла. Я хмыкаю, когда она капает между ее упругих грудей, и именно как я и думал, это убийственное зрелище.

Вся эта ярко-красная жидкость помечает ее молочную кожу. Моя кровь растекается по ней, пока не покрывает каждый видимый дюйм ее тела. Я хочу, чтобы она утонула в ней, задохнулась во мне.

– Ты моя, – рычу я ей на ухо, позволяя ее горячему рту давиться вокруг моего ножа. – Моя ученица. Мой гребаный питомец. Я буду гнуть, ломать и играть с тобой, как сочту нужным. До тех пор, пока ты не превратишься в ничто, если я захочу. Ты хотела этого, умоляла меня об этом, так что ты будешь соблюдать мои правила. Поняла?

Я чувствую ее агрессивный кивок, едва позволяя мне договорить, прежде чем она соглашается.

– Скажи это.

Я убираю нож из ее горла, чтобы она могла говорить, перемещая его к другому отверстию. Между нами витает металлический запах, охватывая мои органы чувств, когда моя кровь заливает мою руку.

Боль вторична. Я давно научился отгораживаться от подобных вещей, убивать их, прежде чем у них появится даже шанс ранить.

– Я твоя, – бормочет она, прислоняясь спиной к стеклу для поддержки, пока ее бедра выгибаются навстречу мне. – Только твоя. Всегда твоя, Тэтчер.

Эротично – это не то слово, которое описывает то, как она выглядит прямо сейчас.

Ноги широко раздвинуты, я разрываю черные колготки, выставляя ее белое нижнее белье, на котором спереди темнеет пятно от того, насколько она промокла. Свитер разрезан пополам, и моя кровь окрашивает ее тело.

Влажная мечта Смерти. Тошнотворное желание, которое я отказывался замечать. Моя кровожадная маленькая убийца со вкусом вишни. Она поставила бы на колени самого жнеца душ. Ангелы подняли бы ад и осудили бы рай за то, чтобы лишь взглянуть на нее.

Мужчины покончили бы с собой ради нее, если бы у них был шанс увидеть ее такой.

Я никогда не колебался. Ни одного раза в своей ужасной жизни. Я годами оставался равнодушным к красоте как женщин, так и мужчин.

Но этот день, этот момент.

Мои ноги дрожат, а колени чертовски слабы.

Рукоятка опускается вниз по ее животу, следуя линиям ее тела, пока не оказывается между ее бедер. Ее трясущиеся руки подтягивают юбку еще выше, вверх к талии, открывая мне нижнюю половину своего тела.

– Ты хотела, чтобы кто-то заставил тебя кончить, питомец? Это то, что ты хотела? Поэтому ты бросала мне вызов? Тебе нужен кто-то, кто покажет тебе, как заставить эту жалкую маленькую пизду кончить?

Используя нож, я отодвигаю ее трусики в сторону, оставляя при этом красное пятно на них. Из моей пульсирующей руки все еще течет кровь, когда я надавливаю концом рукоятки между ее скользких складок.

Боль в паху практически невыносима. Мой член слишком наслаждается видом ее мокрой и окровавленной киски. Эта нетронутая, блестящая киска манит меня, молится мне, как будто я ее Бог, не желая, чтобы кто-то, кроме меня, был тем, на кого она истечет кровью.

– Я могу сделать кое-что получше, Лайра. Я могу заставить ее кричать. Я могу заставить ее плакать.

Я обвожу ее чувствительный пучок нервов, надавливая на него достаточно сильно, чтобы дать ей маленький укол боли вместе с удовольствием. Мое тело склоняется над ней, свободная рука приземляется рядом с ее головой, удерживая меня прямо над ней, так что я могу смотреть между нами и наблюдать, как нож, вонзающийся в мою плоть, скользит по ее сокам.

Голова Лайры откидывается назад, ее киска пульсирует на скользкой черной рукоятке. Но я хочу больше сладких, жалобных стонов, наполняющих это гниющее здание, чтобы разбудить мертвых ее криками о большем.

– Тэтчер, – она издает сдавленный стон, прежде чем продолжить. – Ты... ты истекаешь кровью. Очень сильно.

Я утыкаюсь носом в местечко, где ее шея переходит в плечо, пока она резкими толчками двигает бедрами, встречая давление ножа. Она сама создает трение об него, пока моя рука свободно кровоточит в ее ядро.

Моя кровь облегчает скольжение по ее складкам.

Когда я провожу кончиком носа вдоль ее горла, запах вишни ослепляет меня. Я не могу удержаться от того, чтобы не провести языком по порезу, который я сделал ранее. Ее вкус, сладкий и металлический, вытягивает гортанный стон из глубины моей сущности.

– Для тебя. Я истекаю кровью для тебя, – мои зубы дразнят ее шею, покусывая чувствительные места. – Я истекаю кровью для этой жалкой киски, которая плачет по мне. Ты слышишь ее, питомец?