Текст книги "Что-то похожее на зиму (ЛП)"
Автор книги: Джей Белл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)
Джей Белл
Что-то похожее на зиму
Серия: Что-то похожее – 2
Перевод: rograd
Сверка: helenaposad
Бета-коррект: AmayDgunco
Редактор: Amelie_Holman
Оформление: Eva_Ber
Часть первая
Канзас, 1996 год
Глава 1
Это история моего каминг-аута. Нет, это слишком просто. Это история мужчины, в которого я влюбился, героя, который потянулся ко мне много назад и перевернул мою жизнь. Впервые я встретил Скотта, своего мужа, на рождественском корпоративе. Достаточно странно, эта вечеринка была в мой первый день на работе. Рекламное агентство потеряло своего начальника отдела кадров и в середине декабря поторопило меня занять его место. По графику я должен был начать со следующей недели, но мой новый босс настоял, чтобы я посетил праздничные мероприятия. Там я и встретил Скотта.
Забудьте о любви с первого взгляда. Моим первым впечатлением была ненависть к этому парню. Скотт продолжал на меня поглядывать. Я думал, что он оценивает меня, сравнивает со специалистом, место которого я занял. После пары бокалов горячительного я почувствовал раздражение и решил уставиться на него в ответ. И тогда я понял. Может быть, я не называл это гейским, гомосексуальным, или каким-либо другим, но я понял, что хочу быть с ним, и по огню в его глазах я мог сказать, что он хочет того же. Я не горжусь этим признанием, но первый раз, когда я когда-либо занимался сексом с другим мужчиной, был той ночью в...
– Готов идти?
Тим Уаймэн засунул журнал обратно на полку, как раз в тот момент, когда его мать вышла из-за угла. Он уже чувствовал, как горит его лицо, пока она смотрела туда, куда он не стал бы – обратно на полку. К счастью, он стоял в отделе мужских интересов, который, помимо нескольких гей-журналов, по большей части был о тренировках, здоровье и моде. Почти на всех обложках были полуголые мужчины, так что гейские не особо выделялись.
Если только он не поставил журнал не туда или оставил отпечатки пальцев на скользкой обложке. Чёрт!
– Нашла что-нибудь хорошее? – спросил её Тим, с успехом отвлекая внимание.
Элла Уаймэн подняла две книги в бумажном переплете – одну тонкую, другую толстую. Обе с испанскими заголовками на обложках.
– Достаточно, чтобы сделать поездку немного более сносной. А ты?
– Нет. Я, наверное, просто послушаю музыку.
– Хорошо. Что ж, я собираюсь на кассу. Ты идёшь?
– Ага.
Как только она отвернулась, Тим ещё раз взглянул в сторону журналов. Гейский был там, где должен был быть, слава богу. Он бросил обвиняющий взгляд на обложку. Парень на ней стоял в классической позе "мыслителя", его тело было таким же фактурным, как у знаменитой статуи. Дело в том, что модель выглядел нормальным. Именно это привлекло внимание Тима. Несмотря на то, что это был гей-журнал, парень на обложке не был женственным, одетым в кожу, разодетым во что-то женское или что-то ещё возмутительное. Он был просто парнем с завидным телосложением.
Тим последовал за мамой, просматривая витрины со скетч-буками, пока они ждали в очереди. Он выбрал маленький с простой чёрной обложкой и положил его на прилавок без необходимости спрашивать. Его мать знала, что ему нравится живопись, и также принимала эту страсть, растущую до рисования. По правде говоря, Тиму, возможно, понадобилась бы книга, чтобы писать, что он делал практически только на испанском. Он мог и разговаривать на нём, но часто чувствовал себя неловко.
Оказавшись за пределами магазина, Тим осмотрел парковку, по привычке, которую был бы рад оставить позади. Он делал это, когда заходил и покидал каждый участок, выискивая людей своего возраста, которые могли ходить в ту же старшую школу – людей, которые могли слышать. Пока школа закрыта на лето, его шансы столкнуться с кем-то были высоки. Поэтому прошлый месяц был проведён по большей части дома, но теперь прятаться бессмысленно, потому что сегодня был последний день.
– Можно мне сесть за руль, мам?
– Конечно.
Она выудила из сумочки связку ключей, Тим взял её и нажал на кнопку брелока, чтобы разблокировать двери. Через несколько минут они мчались по дороге в сторону трассы I-35, той самой, которая вскоре поможет ему убраться к чёрту из Канзаса.
– Как долго ехать до Техаса? – спросил он.
– Ох, двенадцать, тринадцать часов. Может быть, дольше, в зависимости от того, как часто мы будем останавливаться перекусить. Для твоего отца это будет изнурительно.
– Я могу вести машину часть дороги, – предложил Тима, но он знал, что отец никогда не согласится. Томас Уаймэн не пустил бы за руль и свою собственную жену. Может быть, его отец считал это слишком не мужественным. Не Тим. Он просто наслаждался тем, что сидел за рулём, и в последнее время у него было не много таких возможностей, пока он строил из себя отшельника.
Вскоре его проблемы будут оставлены далеко позади, эта мысль держала его в бодром настроении – пока они не заехали на подъездную дорожку. Дверь гаража медленно открывалась, показывая стены упакованных коробок с одной стороны, тогда-то Тим и заметил её, сидящую на ступеньках.
– О, это твоя подружка! – сказала мать.
Тим надавил на газ слишком сильно, машина дёрнулась. Мать поспешно помолилась святым на своём родном испанском, пока он брал машину под контроль, паркуясь в гараже без дальнейших инцидентов. Его руки уже были влажными от пота, когда он убрал их с руля.
– Я могу занести пакеты, – сказала мама. – Иди поговори с Карли.
– Она Карла, – отвлечённо произнёс он. Разница в одну букву, но теперь Карли звучало для неё слишком мило.
Карла по-прежнему ждала на крыльце, что было так на неё похоже, когда он повернул за угол. Ему следовало просто зайти внутрь, дать ей прождать там вечность вместо того, чтобы подходить как послушный щенок. За исключением того, что она могла позвонить в дверь и поговорить с его родителями, одному Богу было известно, что она могла им сказать.
Карла приподняла брови и с наигранной скромностью улыбнулась, милая как куколка.
Тим уставился на неё в ответ.
– Чего ты хочешь?
– Ничего, – сказала Карла, игнорируя его грубость. – Я просто пришла попрощаться. Она встала и протянула хрупкую руку.
Тим просто смотрел на неё.
– Зачем?
– Зачем? Потому что мы были вместе десять месяцев. Потому что ты был моим первым, и я никогда этого не забуду. И потому что мы любим друг друга.
– Карла, ты сказала всем, что я тебя изнасиловал!
Она пожала плечами, её изящные черты не выдавали и намёка на раскаяние.
– В любви и на войне все средства хороши.
Верно. И Карла давным-давно выиграла эту войну. Почти год назад, если быть точным. Тим встретил её прошлым летом, плавая с друзьями в общественном бассейне. Обычно Тим зависал в бассейне на своём заднем дворе, но одна из девчонок из школы узнала его, когда он проходил мимо, и позвала к себе. Тим, вместе со своим бывшим лучшим другом Броди, был рад возможности пофлиртовать. Дюжина и больше девушек отмечали день рождения. Их жаждущие лица были размытыми, пока Тим не увидел Карлу, стройную и грациозную, в чёрном бикини, что по цвету так соответствовали её волосам.
Она точно знала, что сказать Тиму, как задобрить его эго настолько, чтобы заставить его хотеть дать ей больше. И он дал, эмоционально и физически, и это было по обоюдному согласию.
– Ты так и не сказал мне, почему, – сказала Карла. – Ты мне это задолжал.
– Поэтому ты пришла? Ты хочешь знать, почему я тебя отшил? Ладно. Потому что ты такая чертовски подлая.
Карла покачала головой.
– Тогда я такой не была. Я всегда относилась к тебе хорошо.
Едва ли. Правда в том, что она часто унижала его перед своими друзьями, будто он был трофеем, который она держала для престижа. Поначалу это было не такое уж большое дело. Большинство их времени вместе они проводили наедине, и в эти моменты она была очень доброй. В обществе она выгуливала его перед своими друзьями как призового питомца, что вызывало у него странное чувство гордости, пока её комментарии не стали больше критичными, чем хвалебными.
И конечно, были и другие причины, по которым Тим бросил её. Например, её брат, у которого были такие же тёмные глаза, какие сейчас были сосредоточены на нём, ожидая ответа.
– Знаешь, что? – сердито произнёс Тим. – Неважно, почему. Ты показала своё истинное лицо, когда мы расстались. Ты разрушила мою жизнь!
Карла закатила глаза.
– Перестань так драматизировать. Я ведь не пошла в полицию.
– А могла бы с тем же успехом сходить. Я потерял всех своих друзей. Вся грёбаная школа отвернулась от меня! Даже Броди больше со мной не разговаривает.
– Возможно, потому, что он слишком занят, пытаясь забраться ко мне в трусики.
– Да, продолжай сыпать соль на раны. Только потому, что это правда, не значит, что обязательно это говорить.
– Ладно. – Карла сделала шаг навстречу и накрыла ладонью его руку. – Мне жаль, ладно? Я злилась. Но это наш последний день вместе. Нам обязательно ругаться?
Её взгляд опустился по его лицу, переместившись на шею, плечи и грудь. Это было тем, к чему Тим привык, не только от Карлы, но и от незнакомых. Он многим обязан своим родителям за гены, которые они ему передали. От матери он унаследовал латиноамериканский цвет кожи – достаточно светлый, чтобы по ошибке принимать его за загар – и шелковистые чёрные волосы. Серебристые глаза от его отца притягивали большинство комплиментов. Строение мускулатуры тоже пошло от него. Тим знал, потому что рядом с кроватью его мать держала фотографию Томаса с дней университетской гребли, где он был как никогда бледен, волосы начали седеть даже тогда, но руки были рельефными от усилий. Без сомнений, эти мускулы завоевали его мать, также как телосложение Тима впечатлило Карлу.
Прямо сейчас Тим обменял бы свою внешность на жировые складки и угри. Он не мог сосчитать, сколько раз Карла говорила о детях, которые у них будут, перемешивая их черты, чтобы спроектировать идеального ребёнка. Её тёмные глаза, его оливковая кожа. Его нос, её улыбка. На один пугающий момент, он задумался, не по этой ли причине она была сейчас здесь. Одна последняя попытка для крохотных версий Карлы и Тима. Ладонь на его руке была тёплой, практически горячей, поэтому он отстранился.
– Я не буду оглядываться, – сказал он. – Как только я окажусь в Техасе, я забуду тебя. К этому времени завтра ты перестанешь быть даже воспоминанием.
– Я тебе не верю.
– Нет? С чего вдруг мне тебя помнить? Ты никогда ничего для меня не значила.
На лице Карлы наконец отразилась злость, делая его каким угодно, но не симпатичным. Тим обошёл её, желая уйти, прежде чем полетят любые ядовитые слова, которые она готовила. Он попытался открыть входную дверь. Дурацкий замок был заперт, так что он нажал на дверной звонок.
– Полагаю, я просто пойду к Броди, – сказала Карла.
Она не разозлила его. Сейчас Тиму было по барабану, с кем она трахается. Его мама выглянула через боковое окно, и он одними губами попросил её открыть дверь. Поскорее, чёрт побери!
– Тогда прощай, – сказала Карла. – Я обязательно расскажу своему брату, что он был прав насчёт тебя.
Тим застыл. Его мама открыла дверь и поприветствовала Карлу, которая ответила приятным тоном, контрастирующим с её змеиным языком. Тим был в ужасе, что она скажет больше, сбросит бомбу, которая проследует за ним до Техаса, но он зашёл внутрь и захлопнул дверь, прежде чем успело произойти худшее.
– Ты в порядке, Гордито[1]1
Гордито – от испанского «миленький пухленький мальчик»
[Закрыть] ?
– В норме, – сказал Тим. Его мать сочувственно улыбнулась, неверно истолковав его тревогу. Ему хотелось избавиться от неё, прежде чем она скажет что-нибудь доброе о ведьме снаружи. – Я проверю, чтобы всё в моей комнате было упаковано.
Как только поднялся наверх, Тим пошёл в кабинет своего отца и выглянул через занавески на подъездную дорожку. Карла ушла. Выдохнув с облегчением, Тим попытался вытеснить её из своих мыслей, но эти тёмные глаза вернулись, чтобы ещё раз помучить его. Затем он понял, что этот проницательный взгляд в его разуме принадлежит не Карле, а её брату.
***
– Можешь поцеловать меня, если хочешь.
Тим расхаживал по своей практически пустой комнате, раздражённый из-за недостатка отвлечения. Надувной матрас, который его мать купила для этого случая, одеяло и подушка – вот всё, что осталось. Единственными знаками, которые остались от его мира, были потёртости на пустых стенах и клочки притоптанного ковра, где однажды стояла мебель. Ему некуда бежать. Никаких книг, музыки или телевизора – даже его мастерской. Его дом был полностью опустошён, теперь будучи пустым от всего, кроме воспоминаний.
Только призрак комнаты, в которой оказался Тим, не принадлежал этому дому. Воспоминание перенесло его в комнату Кори, это место было на грани преображения, как и его обитатель. Детские игрушки соперничали с постерами девушек в бикини на стене. Диски саундтреков Диснея были перемешаны с группами стиля «грандж». Плюшевые животные и дизайнерская одежда мешались в кучу на полу. Не самое крутое место для тусовок, но Тим был счастлив сбежать с вечеринки. И от Карлы.
– Иди наверх и проверь моего надоедливого брата, – рявкнула она на него, когда он предложил принести ей выпить.
Тим счастливо подчинился, потому что в тот вечер чувствовал, будто едва может дышать. Комната её брата была идеальным убежищем. Кори было четырнадцать лет, и его мир по-прежнему по большей части вращался вокруг видеоигр и мультиков, но он менялся. Совсем недавно его очки сменились контактными линзами, открыв его глаза, которые подходили по цвету к глазам его сестры, такие тёмные, что зрачки практически терялись.
Пока родителей не было в городе, и никому из друзей не было разрешено приходить, Кори был рад компании. Он даже выключил свои игры и сосредоточился на Тиме, наблюдая за ним с явным восхищением, пока Тим грел в руках пиво. Час прошёл с лёгкостью. Они хвастались, смеялись и болтали, Тим задавался вопросом, так ли всё, когда у тебя есть брат. Затем Кори произнёс эти сумасшедшие слова, которые по-прежнему преследовали его.
– Можешь поцеловать меня, если хочешь.
Усмешка Тима покинула корабль. Может быть, басы, гремящие внизу, повлияли на его слух.
– С чего бы мне этого хотеть? – ответил Тим.
Лицо Кори осунулось, чего было достаточно, чтобы Тим пошёл на попятную.
– Мне почти семнадцать, – вяло продолжил он, – и ты... я встречаюсь с твоей сестрой!
– Я ей не расскажу. – Лицо Кори осветила надежда, будто было место переговорам. – Я никому никогда не расскажу.
Со слов Кори это звучало как игра, секрет, который хранят парни. Это как рассказать своему лучшему другу о девушке, с которой ты хочешь замутить, или об этих дерьмовых моментах, когда ты плачешь, или о чём-то таком уязвимом. Но целовать друг друга? Такие секреты парни не хранят. Так ведь?
Эти тёмные глаза, так похожие на глаза его сестры, смотрели и ждали, пока Тим отдаст распоряжение. Что, если бы он сказал "да"? Наклонился бы Тим вперёд, или Кори подошёл бы к нему? Он никогда не узнает, потому что Тим встал и пошёл к двери. Когда он повернулся, на лицо Кори вернулась боль, и Тим не мог вот так его оставить.
– Любой был бы счастлив поцеловать тебя, Кори. Просто... Твоя сестра никогда бы меня не простила.
Когда Тим вернулся вниз, то практически пожалел, что не сделал этого, просто назло ей.
– Где ты был, чёрт побери? – с испепеляющим взглядом спросила Карла.
– Я просто был наверху, пытался выяснить, хочу растлить твоего брата или нет.
Конечно, Тим на самом деле не сказал этого. С воспоминанием можно было поиграть, перекрутить, чтобы оно подошло его нуждам. Когда Тим плюхнулся на надувной матрас, то подправил ещё одно воспоминание. Что, если бы сегодня на крыльце сидел Кори? Никаких родителей дома, никаких гадких отношений с сестрой Кори, только они одни, с одним последним повторением сумасшедшего предложения.
– Можешь поцеловать меня, если хочешь.
Глава 2
Страницы маленького скетчбука, казалось, невозможно было заполнить, пока мимо пролетал пейзаж Оклахомы. Не то чтобы пейзаж был живописным, смотреть было не на что. Тим вырос в Канзасе, привыкший к горизонтам, заполненным фермами, а также жилыми комплексами и торговыми центрами. По сравнению с этим Оклахома казалась пустынной, так что Тим пытался создать на бумаге более интересные миры, но скетчи не были его сильной стороной.
Создавая искусство, он находил ручку раздражающей, она уродливо царапала по сравнению с шелковистым движением кисти для рисования. Чернила были неподвижными, постоянными и обрекали на неудачу, как только оказывались на бумаге. Густую каплю краски можно было лепить, скоблить и двигать. Больше всего он скучал по цветам, сырым оттенкам. Маркеры, мелки и различные чернила – Тим пробовал их все, но ничто не было достаточно насыщенным и не говорило с его душой так, как делала это краска.
Внедорожник свернул направо, замедляясь, пока его отец вёл машину вниз по съезду с основной дороги. Тим отбросил скетчбук в сторону. Ему удалось набросать пару эскизов, но они останутся каракулями, пока не покажутся грузчики с его художественными принадлежностями.
– Где мы?
Ни один из родителей не ответил с передних сидений, так что Тим смотрел в окно, пока не заметил магазины и автомобильные салоны, которые подсказали место расположения: Город Оклахома. Они вернулись в цивилизацию.
– Это похоже на милый ресторан, – произнесла на светофоре мать.
Глаза отца встретились с глазами Тима в зеркале заднего вида. О чём он думал? Что родители обычно ужинают одни? Что будет неловко иметь рядом Тима за ужином, который обычно бывает романтичным?
– Томас, – поторопила мать Тима.
– Мы успеваем, Элла. После того, как заполним бак, купим какого-нибудь фаст-фуда на пути из города.
– Что ж, всё равно останови там, чтобы я могла сходить в уборную. По крайней мере, там будет чисто.
Тим вернул внимание обратно к внешнему миру. Когда машина припарковалась, и его мать вышла, ему стало комфортнее наблюдать за людьми, чем встречаться лицом к лицу с тишиной в машине. В любом случае, о чём бы они говорили? Кроме спорта, конечно, но Тим не был в настроении для этого.
Включилось радио, голоса бормотали что-то снова и снова, а не пели. Томасу нравились радиобеседы, мать Тима от них уставала, так что сейчас у отца была единственная возможность. Голоса щебетали о каком-то законе о защите брака, название звучало нелепо, будто бандиты расстреляли слишком много свадеб, и теперь свадьбам нужно было военное подкрепление. Тим обратил на это больше внимания, когда дебаты стали накаляться.
– Это не двухпартийная проблема, – спорил один голос на радио. – Президент Клинтон сам сказал, когда у него брали интервью для гей-журнала "Адвокат": "Я продолжаю выступать против однополых браков. Я уверен, что брак – это институт союза мужчины и женщины. Это моя устоявшаяся позиция, и она не будет пересмотрена или передумана". Так что, видите ли...
Томас выключил радио.
– Может быть, у демократов ещё есть надежда, – сказал он, пока его жена подходила к машине.
Тим не ответил.
Томас продолжил движение по улице, до ближайшей заправки. Только когда его отец закончил наполнять бак бензином и пошёл расплатиться, мать Тима развернулась на сидении лицом к нему. Она всегда была такой. Её муж был сосредоточением её мира. Тим восхищался её преданностью, в каком-то смысле, но это всегда выходило ему боком. Раздражение, должно быть, отразилось на его лице, потому что она ответила на это.
– Будут другие девушки, – сказала Элла. – Я знаю, оставлять свою девушку позади может быть тяжело, но ты молод и красив.
Она могла быть ещё более бестолковой? Тим был уверен, что сказал ей, что они с Карлой расстались. Как только Карла начала распускать слухи, Тим только и делал, что слонялся без дела по дому. Как его родители могли это пропустить? Они не почувствовали его облегчения, когда объявили о переезде в Техас?
Нельзя было подобрать время лучше, не то чтобы два события были связаны. Его отец хотел разобраться с южным отделом своей компании, региональный менеджер был уволен по заявлению о хищении денежных средств. Элла работала переводчиком на компанию, филиалы которой располагались по всей стране, так что для неё переезд не был затруднительным. Если его родителям и было интересно, что Тим думает о том, чтобы перевестись в старшей школе, они не удосужились спросить.
– Ты же знаешь, я ненавижу, когда ты выглядишь грустным, Гордито.
Тим вздохнул, его злость испарилась. Его мама ненавидела видеть его несчастным. Когда она не была занята мужем, например, когда Томас уезжал из города по делам, она одаривала вниманием Тима. Её изящные ресницы трепетали в его сторону, как было сейчас, и она улыбалась до тех пор, пока он не сдавался и не присоединялся к ней. Затем она нянчилась с ним, будто он по-прежнему был ребёнком, и относилась к нему как к самому важному человеку в мире. Тим прощал её за все одинокие дни, когда он чувствовал себя ненужным.
Он заставил себя улыбнуться.
– Я в порядке.
– Переезжать всегда тяжело, – сказала Элла. – Когда я решила вернуться обратно сюда с твоим отцом – ох, у меня чуть не разбилось сердце! Ты всегда видишь по телевизору мексиканцев, жаждущих попасть в США. Это не я. Это было самым трудным решением, которое я когда-либо принимала.
Тим мог бы посочувствовать. Его родители каждые пару лет ездили в Мехико, и только на эти поездки они брали с собой Тима. Это все было связано с его бабушкой, морщинистой старой женщиной, которая провела всю жизнь на солнце. Она настаивала на встрече с внуком. В тот раз, когда его не взяли, его бабушка выплюнула: "Американец", как называла его отца на саркастичном английском с заметным акцентом. Она была такой же темпераментной и энергичной как город, в котором жила, и Тим обожал их обоих.
– Слишком плохо, что мы не можем переехать туда, – сказал он. – Папа не мог бы ездить на работу из Мехико?
Глаза Эллы загорелись от этой идеи, и она рассмеялась. Затем водительская дверь открылась, и её голова повернулась обратно к мужу. Его родители спорили о выборе ресторанов фаст-фуда, забыв о Тиме до тех пор, пока не пришло время делать заказ. Он хотел себе бургер без огурцов и лука, и когда они подъехали к окошку, им сказали проехать вперёд и подождать, пока готовится их заказ. Глаза его отца снова встретились с его глазами в зеркале заднего вида, казалось, обвиняя его за неудобства, пока Элла не заполнила тишину.
– Мы должны помолиться, прежде чем продолжим путь.
– Мы делали это перед тем, как поехали, – пожаловался Тим.
– И до сих пор все прошло безопасно.
Элла закрыла глаза и сложила руки, её муж сделал то же самое, когда она начала свою любимую испанскую молитву. Тим наблюдал за ней. Она не давила насчёт религии. Её преданность была такой сильной, что она полагала, всё разделяют её веру. Никого не нужно было обращать в католицизм, потому что в её разуме все уже принадлежали Богу, так или иначе.
Даже когда Тим отказался дальше ходить в церковь, она просто сказала, что будет молиться за них обоих – что Бог всегда с ним, независимо, ходит туда Тим или нет. Для его мамы даже салон внедорожника мог стать церковью, бежевые кожаные сидения превращались в скамьи, приборная панель – в алтарь.
Какого чёрта. Только ради неё Тим закрыл глаза и опустил голову.
***
Ритм колёс изменился, отчего Тим резко проснулся. Он почмокал губами и оттянул голову от лужицы слюны. Не лучшее отношение к кожаным сидения, ну да ладно. Машина остановилась, мигал поворотник. Если повезёт, они наконец-то приехали. Его мать продолжала бормотать о том, как всё красиво. Тим продолжал полулежать, пока его голова прояснялась, а стояк спадал. Затем он сел и осмотрел свой новый родной город.
Вудлендс. Название звучало как загородный клуб, а не город. Что это за место? Вдохновение для названия было очевидным: деревья, деревья и больше деревьев. Если бы не редкие знаки торговых центров, они могли бы находиться посреди леса.
– Не похоже, что здесь многолюдно, – произнёс Тим достаточно громко, чтобы быть услышанным на переднем сидении.
– Людей здесь множество, – ответил его отец. – Всё за деревьями. В первый раз, когда я сюда приезжал, то не мог ни черта найти. Офисы прямо там.
Дорога устремилась направо, и на мгновение они смогли уловить взглядом парковку и заурядное офисное здание, прежде чем вернулся камуфляж деревьев. Въезжая дальше в город, они видели некоторые области, которые были более открыты. Искусственные озёра, например, располагались рядом с парками и жилыми комплексами.
Одно было понятно наверняка – и Тим надеялся, что это последний раз, когда проклятая поговорка придёт ему на ум – он больше не был в Канзасе. Всё здесь было плоским, горизонт спрятан. Ощущение было практически клаустрофобным, но вскоре он пристрастился к этой идее. Он хотел сбежать от своей прежней жизни. Где было лучше спрятаться, как не в городе, которого не было видно?
Окрестности, куда они приехали, вписывались в анонимную тематику, дома были бездушно новыми. В некоторых, видимо, ещё не жили, часть по-прежнему строилась.
– Muy hermosa![2]2
Испанский – «Очень красиво!»
[Закрыть] – с одобрением произнесла его мать, пока они заезжали на подъездную дорожку. Трёхместный гараж располагал местом для обеих машин – как только доставят машину Эллы – и для лодки его отца. Слева окна у лестницы тянулись на второй этаж, над передним крыльцом висела огромная железная лампа. На один момент «Сумеречной зоны» показалось, что дом так похож на их предыдущий в Канзасе, что Тим подумал, будто они вернулись туда. Он знал, что в этом нет бассейна, что было отстойно, но надеялся, что его комната и мастерская в подвале будут приличными.
Он помог отцу достать из багажника вещи и прошёл за ним ко входу в гараж. Тим ожидал, что внутри дома всё будет пусто, как в том, который они оставили позади. Вместо этого он обнаружил наполовину обустроенный дом. Обеденный стол без стульев уже был украшен тканевыми салфетками и цветочной вазой в центре, хоть и никто не мог там сидеть.
Другие комнаты были в похожем состоянии. В гостиной были занавески и диван, но больше ничего. Ближе к задней стороне дома, вниз по коридору и мимо гостевой ванной, была другая комната, с кожаным диваном, который пах новизной. На одной стене висел телевизор с большим экраном. С другой стороны располагался встроенный мини-бар, который просто молил, чтобы кто-нибудь смешал коктейль.
– Пожалуйста, скажи, что это моя комната, – произнёс Тим, когда вошла его мать.
– А-а. Это логово твоего отца, как он это называет, – фыркнула она. – Будто он медведь.
– Так где моё логово?
– Наверху, первая комната слева. – Элла посмотрела на стены и нетерпеливо цыкнула. – Декораторы не повесили ни единого украшения!
Он оставил мать суетиться над какими-то рамками, стоящими в углу. Вернувшись к передней части дома, Тим схватил свой чемодан и поднялся по лестнице. Во всём было это ощущение новизны, присущее только типовым домам. Ничем ещё не пользовались, будто всё это было частью какого-то странного музейного экспоната, навсегда сохраняя то, какой была жизнь в 1996-ом.
Тим сначала проверил другие комнаты. Самой большой была, очевидно, главная спальня, в другой был стильный письменный стол, а одна была совершенно пустой. Наконец, Тим прошёл в свою комнату, ощущая большее волнение из-за переезда, пока открывал дверь. Внутри стояла кровать, уже полностью застеленная, и комбинация развлекательного центра и комода, куда должен был вписаться его телевизор. Одно длинное окно обеспечивало вид на задний двор, но что оказалось лучше всего – у него был прямой доступ в свою собственную ванную. Больше не придётся каждое утро шнырять по коридору в полотенце.
Тим сел на кровать. Впервые в жизни у него была чистая доска. Он мог открыть себя заново, стать чем-то большим. Его жизнь сейчас была холстом, пустым и молящим о линиях и цветах, направлениях и глубинах. Эта комната, простое пространство и четыре стены, будет центром его нового мира, а за гранью этого – город и незнакомые ему люди. Больше никаких знакомых улиц, обременённых именами старых друзей и уставших воспоминаний. Только свежий потенциал, который он может вдохнуть и освежить себя. Тим был на краю чего-то волнующего и нового. Жизнь станет лучше, больше, чем до этого. Он станет лучше.
Тим соскочил с кровати и бросил на матрас свой чемодан. Он набрал код, замки щёлкнули, и чемодан открылся с потоком воздуха из другого штата. Привет, Канзас. Прощай, Канзас. Открыв ящик комода, он начал распихивать свою одежду, особо осторожничая, когда добрался до футболки с завёрнутыми внутри порно-журналами. Не желая, чтобы кто-то из грузчиков их обнаружил, Тим упаковал их сам, но теперь чувствовал себя жалко, доставая из чемодана непристойности, как отчаянный разъездной торговец. Что-то за время долгих поездок всегда его возбуждало, наверное, постоянная вибрация дороги. На самом деле, он был бы не против быстро...
Дверь в его комнату открылась. Одним плавным движением Тим засунул майку с контрабандой в ящик и закрыл. Его ничего не подозревающая мама зашла и бегло всё осмотрела.
– Я говорила им, клюквенный плед, не коричневый. С чего вдруг декораторам выбирать коричневый? Клюквенный выглядел бы так хорошо в сравнении с твоими тёмными волосами.
Взгляд Эллы метался между Тимом и пледом, пока она пыталась решить, сочетаются они или нет. В зависимости от того, насколько дорогим был плед, Тим не был уверен, кто из них двоих покинет комнату.
– Эй, где дверь в подвал? – спросил он. – Я хочу проверить своё место для мастерской.
Мать отвлечённо покачала головой.
– Здесь нет никаких подвалов.
– Что? Почему у них нет подвалов?
Элла выглядела озадаченной.
– Полагаю, потому, что здесь не так много торнадо. Нет торнадо, нет необходимости прятаться в подвале, как крысы.
– Ну и где я буду рисовать? – разбушевался Тим.
– Мы найдём тебе место, Гордито, не переживай.
– Как насчёт пустой комнаты здесь наверху?
– Не глупи. Это гостевая комната. Твоя старая кровать отправляется туда.
Тим уставился на неё. Когда у них вообще были гости? У его родителей не было друзей, помимо деловых партнёров его отца и их супруг. Ни один из них не остался бы на какую-нибудь взрослую пижамную вечеринку. Он попытался представить, как его отец дерётся подушками с каким-то другим стариком в деловом костюме, и не смог.
– Если они думают, что это клюквенный, то они дальтоники, – сказала мать, вернув своё внимание к кровати.
Тим заметил в чемодане свою одежду для пробежек и схватил её. Если он не найдёт сексуального облегчения, это было следующим лучшим способом. Он спустился вниз в гостевую ванную, которая была полностью голой и должна была быть безопасной от осмотров его матери, и снял с себя одежду. Поиграв мускулами перед зеркалом, чтобы удовлетворить свой внутренний нарциссизм, он натянул тёмно-синие шорты и серую майку Университета Канзаса. Он сделал заметку позже бросить майку в мусорку, а не в корзину для грязного белья. Затем Тим сел на унитаз и надел свои синие кроссовки для бега. Через полминуты Тим был на улице, стуча подошвами по тротуару.
