Текст книги "Пуритане"

Автор книги: Джек Кавано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Энди достал Библию и протянул ее священнику. Мэтьюз открыл Книгу и посмотрел на титульный лист. Затем повернулся к Нелл и сказал:

– Библия короля Якова.

– Само собой, – насмешливо ответила Нелл. – Пойду помогу Дженни с посудой.

Она встала из-за стола, собрала тарелки и ушла на кухню.

– С моей Библией что-то не так? – растерянно спросил Энди.

– Ты наш гость, – ответил викарий, возвращая Библию. – Прости, если мы обидели тебя.

– Нет, что вы. Просто я хочу понять, почему вам не понравилась моя Библия. Чем она отличается от вашей?

Мэтьюз внимательно взглянул на Энди, словно проверяя, искренне ли его желание или он просто пытается быть вежливым.

– Пойдем посидим у огня, – предложил он.

Энди передвинул свой стул поближе к очагу, а Мэтьюз поднялся наверх и вернулся с книгой. Он опустился в кресло-качалку.

– Вот моя Библия. – Викарий протянул книгу Энди. – Она принадлежала моему отцу, сапожнику из Эксетера. Как и твой дед, он был очень набожным человеком.

Энди полистал книгу.

– Так в чем же разница?

– Это Женевская Библия. Она была переведена в эпоху гонений, во времена правления Марии Тюдор [58]58
  Мария Тюдор (1516–1558) – английская королева с 1533 г. Ее правление ознаменовалось преследованием и многочисленными казнями протестантов.


[Закрыть]. Тогда многие праведные и благочестивые люди бежали в Европу, нашли они пристанище и в Женеве. Изгнанники считали своим долгом помочь тем, кого не устрашила земная власть, удовлетворить свои духовные потребности.

– У меня другая Библия?

Мэтьюз открыл титульный лист Библии Энди и прочел вслух:

СВЯЩЕННОЕ ПИСАНИЕ

Ветхий Завет и Новый Завет:

новый перевод с языков оригинала,

сверенный с предшествующими переводами и исправленный

по особому Приказу Его Величества.

Подлежит использованию при церковных богослужениях.

Отпечатано в Лондоне Робертом Баркером,

печатником Его Величества Короля

1611 год от Рождества Христова

По привилегии

– Эту Библию издали после Хэмптонкортской конференции, – пояснил Мэтьюз. – Слышал о такой?

– Слышать-то слышал, а вот в чем там дело было, не знаю.

– В 1603 году, когда после смерти королевы Елизаветы на престол взошел король Шотландии Яков, пуритане подали ему петицию. Она получила название «Петиция тысячи», потому что под ней стояла тысяча подписей. Среди подписавшихся был и мой отец. Мне тогда исполнилось тринадцать. Я помню, какое волнение царило в мастерской отца. «Теперь у нас будет король, который поддержит нас», – говорили люди. Все надеялись, что Яков поможет покончить с католическими пережитками и создать церковь, которая опирается на библейское учение. Казалось, Господь услышал наши молитвы.

В комнату вошла Дженни и собрала оставшуюся на столе посуду. Нелл, проскользнув за спиной мужчин, быстро поднялась на второй этаж.

– По приказу нового короля через год была созвана Хэмптонкортская конференция. Мы с нетерпением ждали ее итогов, ведь на нее отправились самые видные лидеры нашего движения. Но там произошла настоящая катастрофа. Когда пуритане заговорили о возрождении проповеднического служения в церкви, Яков впал в ярость. Он сказал, что если позволить священникам отступать от «Книги общей молитвы», каждый Джек или Том сможет осуждать короля и его приближенных. Если пуритане добьются своего, монарх утратит власть. Нашим представителям было предложено либо подчиниться, либо покинуть страну. Более того, Яков пообещал «сделать с ними что-нибудь еще похуже».

Мэтьюз дотронулся до Библии Энди.

– Затем вышел этот перевод.

Викарий взял у юноши Библию и перевернул несколько страниц.

– Король приказал напечатать предисловие, где говорилось о «самонадеянных братьях», которые идут своим путем и недовольны всем, кроме самих себя. «Самонадеянные братья» – это мы. А вот еще: «Наконец нам удалось преодолеть буквализм пуритан, которые пытаются заменить старые слова, принятые в церкви, на новые, например «омовение» вместо «крещения» или «община» вместо «церкви». Мы же стремимся сохранить Священное Писание таким, каким было оно на языках земли Ханаанской, и сделать его понятным для любого простолюдина». – Мэтьюз захлопнул книгу. – Они не ошиблись: нам не понравилось новое издание. Ведь у нас уже был перевод, сделанный теми, кем двигала не злоба, а желание мирно служить Богу.

– Папочка! Ты утомил мастера Моргана! – В дверях кухни, вытирая руки полотенцем, появилась Дженни.

– Что вы, что вы! – горячо запротестовал Энди. – Я узнал столько нового!

– Дженни, милая, вы уже вымыли всю посуду? – спросил Мэтьюз.

– Да, папа.

– Тогда займитесь своими дневниками.

– Нелл уже наверху, – сказала девушка.

Мэтьюз понимающе кивнул.

– Ступай и ты. Пожелай нашему гостю доброй ночи.

Дженни застенчиво улыбнулась.

– Доброй ночи, мастер Морган.

– Энди. Прошу вас, зовите меня Энди.

– Доброй ночи, Энди, – она засмеялась и легко взбежала вверх по лестнице.

– Я тоже пойду наверх. Тебе что-нибудь нужно? – спросил Мэтьюз.

– Если не возражаете, еще один вопрос. Вы считаете, что с моей Библией что-то не так?

Мэтьюз пожал плечами.

– Трудно сказать. Я ни разу не читал этот перевод. Честно говоря, я и в руках-то держу его впервые. Все, что я тебе рассказал, я узнал от других людей. Не могу заставить себя открыть книгу, связанную с человеком, который не заслуживает уважения.

Энди с трудом сдержался. Мэтьюзу не стоило так враждебно говорить об отце короля Карла. Отзываясь подобным образом о короле Англии, пусть покойном, он серьезно рисковал. Кристофер Мэтьюз, без сомнения, поступил опрометчиво.

Пытаясь вытянуть из него что-нибудь еще, Энди спросил:

– Почему не заслуживает?

Мэтьюз помедлил. Возможно, он заподозрил неладное.

– Допускаю, что в государственных делах и в вопросах веры король Яков был просвещенным человеком, но вел он себя безнравственно, и Господь осудит его за это.

– Безнравственно?

– Ты наверняка слышал о том, что и не пытались скрывать. Все знают: целая армия сводников и сводниц кормилась проституцией, процветающей при дворе. Там грешили все – начиная с прачки, готовой отдаться в темном углу за шесть пенсов, и заканчивая дорогими куртизанками. Не лучшим образом король вел себя и со своими близкими. Когда принц Генри лежал в лихорадке, он бросил его и отправился к Теобальдам, оставив сына умирать в одиночестве. Я не могу читать Библию, на которой стоит имя такого человека.

По правде сказать, юноша слышал об этом не впервые. Лорд Морган рассказывал о дворе короля Якова и кое-что похлеще. И все же Энди обнаружил в рассуждениях викария уязвимое место и решил ударить по нему.

– Но вы относитесь к этой Библии так, словно ее написал сам король Яков. Ну да, она была издана по его повелению, но от этого не перестала быть Словом Божьим.

На лице викария мелькнула удивленная улыбка.

– Свое совершенное Слово Господь всегда вкладывал в уста несовершенного человека? Любопытная мысль, мастер Морган.

Энди лег поближе к угасающему огню. В доме было только три спальни, вот юноше и пришлось устроиться на ковре у очага. Наверху еще долго горел свет. Там кто-то работал. Энди слышал шелест страниц и скрип стула. Потом свет погас. Перед тем как лечь спать, молодой человек взял свою Библию и составил первое донесение епископу Лоду. Он нацарапал его на клочке бумаги и спрятал в кармане куртки. Послание гласило: (9/24/5/14–27). (40/10/2/12). «Я предам врага твоего в руки твои, и сделаешь с ним, что тебе угодно. Эндрю».

Довольный собой, Энди повернулся на бок и уснул.

Глава 11

До судебного разбирательства дела Энди оставалось три дня.

У юноши было достаточно времени для того, чтобы собрать все необходимые улики и сбежать из города, так и не представ перед главным констеблем в качестве обвиняемого.

При первой же беседе Кристофер Мэтьюз совершил роковую ошибку. За свою откровенность ему придется расплачиваться тюремным заключением. Этот человек был для Энди настоящим кладезем информации. Молодой человек старался быть терпеливым, изворотливым и осторожным. Он помнил, что выполняет очень важное задание.

Маленькие городки, подобные Эденфорду, не занимались судебной деятельностью. Местные жители, задержав нарушителей, ждали, пока приедет облеченный надлежащими полномочиями чиновник и выслушает их жалобы, – решения по таким вопросам обычно выносились раз в месяц главным констеблем. На подведомственной территории он исполнял обязанности мирового судьи. Как правило, это был представитель дворянского сословия. Главным констеблем в Эденфорде числился дворянин из Эксетера по имени Дэвид Хоффман.

Хоффман, невысокий человек с невзрачным лицом, был из тех людей, про кого говорят: поперек себя шире. Единственный ребенок в семье, с одиннадцати лет он раздавался только вширь. Он почти не тратился на одежду, но зато не жалел денег на еду, и потому напоминал куль с зерном. Констебль носил потертую куртку, рукава которой были ему коротки, и потрепанные штаны. Его рубашка трещала по всем швам.

Дэвид Хоффман никогда не был женат. Его страстью стала еда. Мэтьюзы удостоверились в этом одиннадцать лет назад, когда Кристофер получил назначение в Эденфорд. Мэтьюзы пригласили Хоффмана к себе отобедать. Нелл было тогда семь лет. То, что она увидела, напугало ее не на шутку.

С той самой минуты, как Хоффман переступил порог их дома, и до окончания визита он ел и пил без передышки. К изумлению присутствующих, он одинаково ловко действовал обеими руками, отправляя в рот кусок за куском. Нелл помнила, как констебль иногда останавливался, чтобы отдышаться, – он напоминал рыбу, вытащенную из воды. По мере насыщения его лицо наливалось кровью, на висках начали выступать крупные капли пота. Скатываясь вниз, они падали с чисто выбритого подбородка на огромный живот.

Долгое время после этого обеда Нелл мучили ночные кошмары. Ей снилось, что главный констебль, словно лопнувший шар, разлетается в клочья у них в гостиной.

Несмотря на склонность к чревоугодию, Хоффман был не худшим вершителем правосудия. Он неплохо знал законы, и это позволяло ему принимать более или менее справедливые решения. К тому же он любил свою работу. Конечно, у него имелись и неприятные обязанности: приходилось арестовывать преступников, бунтовщиков или бродяг, инспектировать постоялые дворы. А еще он доставлял в суд задержанных и набирал поденщиков во время сбора урожая.

Дэвид Хоффман делал все, чтобы поддерживать свою репутацию на высоте. На то были особые причины. Во-первых, должность главного констебля обеспечивала почет и уважение; во-вторых, работа позволяла обжоре Хоффману воздавать должное еде – его частенько приглашали на обеды и ужины.

К поездке на север в конце лета 1629 года Хоффман готовился не в лучшем расположении духа. Из Лондона поступили сведения: в Эденфорде назревает что-то недоброе. Хоффман надеялся, что буря пройдет стороной. Через полгода должно состояться повторное назначение, и ему не хотелось упустить должность главного констебля из-за каких-то беспорядков.

Энди никогда не встречал таких людей, как Мэтьюзы. За время работы тайным агентом ему уже несколько раз приходилось жить в чужих семьях, и он успел познакомиться со многими пуританами. Но все они были другими. Эта семья чем-то неуловимо отличалась от них, особенно сам Кристофер.

Энди не сразу понял, в чем состоит это отличие. Наконец ему в голову пришло подходящее сравнение. Люди, за которыми юноша шпионил до того, исповедовали свою веру, как школьники, затвердившие урок, или подмастерья, подражающие работе искусного мастера. Они пытались быть теми, кем не являлись на деле. Про Кристофера Мэтьюза нельзя было сказать, что он исповедовал свою веру, – он ею жил. Он и его вера сливались в единое целое. Птица летает не потому, что старается оторваться от земли, а просто оттого, что она птица.

Каждое утро за завтраком Кристофер Мэтьюз говорил:

– Что мы можем сделать для Господа сегодня?

Энди поражал не столько сам вопрос викария, сколько ежедневная попытка Мэтьюза ответить на него. Когда Кристофер выходил из дома, он тут же начинал искать, что бы еще такое сделать для Бога, словно это самое обычное занятие для человека.

День викария подчинялся давно установившемуся распорядку. Ему и в голову не приходило отступать от него – так дикий гусь никогда не размышляет, лететь ли ему в теплые страны. Мэтьюз вставал около четырех утра и час или два посвящал Богу. Потом он собирал семью для совместной утренней молитвы и пения псалмов. Он прочитывал вслух главу из Библии и вновь молился, стараясь донести до Бога просьбы, высказанные в молитвах дочерей. Вечером он снова открывал Библию, на сей раз сопровождая чтение наставлениями. Перед сном все члены семьи отправлялись к себе поразмыслить о прочитанном, о своей жизни, сделать записи в дневнике.

Если бы не присутствие женщин, Энди мог бы подумать, что он попал в монастырь.

Два дня Энди ходил за Кристофером Мэтьюзом по пятам. Увиденное позволило ему сделать вывод, что викарий был чуть ли не мэром Эденфорда. По традиции, берущей начало в Средневековье, большинство крестьян жили на землях, принадлежащих Честерфилдам. Образно говоря, Честерфилды и Эденфорд были крепко-накрепко связаны узами экономического брака.

Честерфилды сдавали землю в аренду горожанам, пользуясь при случае своим именем для защиты политических и экономических интересов Эденфорда; жители города производили товары, приносящие Честерфилдам неплохой доход. Обычно стороны ладили между собой. Связующим звеном между ними был Кристофер Мэтьюз. Он приехал в Эденфорд много лет назад вместе с молодой женой и открыл здесь первую сапожную мастерскую.

В то время богослужения в Эденфорде совершал священник из Тивертона. Он проводил службы в окрестных городках, получая жалованье в каждом из них. Такая практика была обычным делом. На несколько деревень и небольших местечек часто приходился всего один служитель алтаря. При таком раскладе кому-то, само собой, внимания недоставало, но в Эденфорде считали, что лучше уж так, чем не иметь священника вообще.

И вот однажды между его преподобием и семейством Честерфилдов пробежала черная кошка. Когда дочь лорда Честерфилда выходила замуж, служитель церкви провел свадебную церемонию, не прислушавшись к пожеланиям отца невесты. Он сделал все, как хотел отец жениха, лорд Уэзерлей, плативший ему жалованье в Тивертоне. Брак вскоре распался, и священнику было отказано от места в Эденфорде.

После столь прискорбного случая лорд Честерфилд решил, что городу необходим собственный священник. Однако он не хотел видеть на этом месте человека, знакомого с богословием. Образованные люди слишком серьезно относятся к вере и часто суют нос не в свое дело. Ему требовался кто-нибудь попроще и посговорчивее. Рассуждал лорд примерно так: во-первых, священник из народа обойдется дешевле, ведь кроме прямых обязанностей ему придется заниматься ремеслом; во-вторых, он окажется слишком занят, чтобы размышлять о духовных проблемах. Словом, нужен был человек, способный вести воскресные службы и могущий дать добрый совет прихожанам.

И лорд Честерфилд нашел подходящую кандидатуру. Самым набожным человеком в Эденфорде считался Кристофер Мэтьюз, ему-то и было предложено место викария. Сначала Мэтьюз отказался, сказав, что не готов стать духовным лидером, но Джейн убедила мужа принять предложение. Она полагала, что Господь послал ему возможность помочь жителям городка вернуться к истокам библейского учения. Уступив настояниям любящей жены, сапожник превратился в священника.

Спустя несколько месяцев после того, как Мэтьюз стал священником, лорд Честерфилд с удивлением обнаружил, что в Эденфорде произошли перемены: люди начали больше трудиться и меньше дебоширить. Город был обязан этим Кристоферу Мэтьюзу, который обладал не только способностями лидера, но и сильным характером. Новоиспеченный викарий обошел все дома в Эденфорде, убеждая их обитателей в преимуществах благочестия. Он предложил им попробовать жить в течение полугода честно и праведно. Если за это время жизнь в Эденфорде не улучшится, он обещал оставить горожан в покое. За два месяца городок преобразился, а Кристофер Мэтьюз стал его Моисеем, пророком и вождем.

На первых порах столь стремительный взлет авторитета Мэтьюза смутил лорда Честерфилда. Однако увеличение производительности труда было на руку хозяину предприятий, поэтому он не только не сдерживал викария, но и предоставил ему дополнительные полномочия.

Сначала Мэтьюз не согласился на новые предложения лорда Честерфилда. Он жаждал не власти, а духовного лидерства. И опять его переубедила жена. Она указала мужу на открывающиеся перед ним перспективы. Мэтьюз сможет сообщать лорду о нуждах горожан и, возможно, сумеет улучшить их положение.

Под руководством Мэтьюза суконные предприятия Эденфорда достигли небывалых успехов. Это касалось всех этапов производства: выращивания овец, стрижки, прядения, ткачества, обезжиривания и обработки шерсти, валки и сушки, а также окраски сержа. Росту благосостояния города способствовало и производство тончайших кружев, которое освоили жена и дочери Мэтьюза.

Энди, Кристофер Мэтьюз и Дэвид Купер направлялись к городскому скверу. Смеркалось. Весь день Энди следовал за викарием из дома в дом, не переставая удивляться тому, с какой радостью встречали Мэтьюза жители города. Мальчиком ему доводилось присутствовать при деловых переговорах отца – они всегда сопровождались криками, угрозами и скандалами. В Эденфорде все было иначе. Горожане принимали Мэтьюза самым сердечным образом. Все переговоры велись в благожелательном тоне и завершались крепкими рукопожатиями. Энди, томимый любопытством, спросил у Мэтьюза, есть ли у него враги.

– Странный вопрос, – ответил викарий. Он взглянул на помрачневшего Купера. – Какое дело тебе до моих врагов?

Это было ошибкой.

– Простите, если я обидел вас, – пробормотал Энди, – просто там, откуда я родом, при заключении сделок и обсуждении деловых вопросов частенько возникают ссоры. А здесь люди так тепло относятся друг к другу.

– Мы не просто соседи. Мы – одна семья.

«Семья… На мою семью не похоже! Моих близких никто не заподозрит в доброжелательности».

Куда бы они ни приходили, викарий вел себя так, будто он говорит с почетным гражданином Эденфорда. Жители города не боялись, что их заподозрят в непорядочности или недобросовестности. Самого Энди Мэтьюз представлял таким тоном, словно тот – сановник из Лондона. Лишь изредка юноша вспоминал, что он пленник.

Энди познакомился с миссис Уэзерфилд, вдовой. Эта почтенная женщина доверительно сообщила юноше, что она каждый день молится за дочерей Мэтьюза – девушки должны найти себе достойных мужей. Не секрет, что она молилась и о муже для себя, имея виды на викария. Мэтьюз дал ей несколько шиллингов на еду. Когда Нелл узнала, что отец вынул их из собственного кармана, она расстроилась. Викарий отдавал беднякам столько денег, что семье не хватало на еду. Кроме того, он приютил Энди Моргана, а значит, в доме стало одним едоком больше.

Энди познакомился и с Дэвидом Купером, городским сапожником и другом детства Мэтьюза. Это он сидел на собрании рядом с викарием в день задержания Энди. Купер – огромный волосатый детина с широкой добродушной улыбкой, черной бородой и толстыми ручищами – скорее походил на кузнеца, чем на сапожника. Он перебрался в Эденфорд из Эксетера по приглашению Мэтьюза. Когда викарий стал полномочным представителем лорда Честерфилда, городок остался без сапожника.

В сапожной мастерской Мэтьюз изображал из себя приемщика обуви и, поддразнивая Купера, выговаривал ему за небрежную работу. На самом деле его друг работал на совесть и обувь шил превосходную. Покончив с делами, приятели решили, что могут пару часов отдохнуть, и, прихватив с собой Энди, отправились в центр города.

Сначала они немного покатали шары в сквере. Силы Мэтьюза и Купера были равны, а Энди держал шар в руках лишь однажды. Боулинг считался игрой простолюдинов, аристократы относились к нему с презрением.

Первые два захода выиграл викарий, после чего Энди улегся на траву и стал наблюдать за игрой со стороны. Его удивило, насколько в друзьях силен дух соперничества. После третьей подряд победы Мэтьюза сапожник пришел в такое неистовство, что брошенные им шары оставили на лужайке вмятины. Викарий, подшучивая над ним, сказал, что броски такой силы наверняка вызовут землетрясение в преисподней. Купер рассмеялся, и его гнев тут же улетучился.

– Так вот как ты охраняешь заключенного?! – раздался за спиной Энди возмущенный голос. Это был Эмброуз Дадли. Его лицо покраснело от злости. За спиной нотариуса маячил Сайрес Ферман, прижимавший к себе старый мушкет.

– Мастер Морган никуда не денется, верно, Энди? – подчеркнуто любезно ответил Мэтьюз. В отличие от Дадли он не назвал Энди заключенным.

Молодой человек, лежа на траве, улыбнулся и кивнул в знак согласия.

– Это безответственность, форменная безответственность! – закричал нотариус. – Может быть, этот паренек убил Шубала Элкинса!

Викарий вновь обратился к Энди:

– Ты же не убийца?

– Нет, – сказав это, Энди беспечно сорвал травинку.

Викарий пребывал в отличном расположении духа, но Эмброуз Дадли не собирался шутить. На его скулах заиграли желваки.

– Полно, Эмброуз, – Мэтьюз подошел к нему поближе, – парнишка никуда не денется до ярмарки.

Но Дадли не унимался.

– Если он сбежит, отвечать будешь ты! Идем, Сайрес.

Рассерженный нотариус развернулся и зашагал прочь. Его спутник пожал плечами и поплелся следом.

Мэтьюз посмотрел на Купера.

– Наверное, нужно было пригласить его сыграть с нами?

Друзья перешла дорогу, отделявшую сквер от реки, и спустились к воде. Энди не отставал от них ни на шаг.

Они лежали у воды, глядя в небо, и Купер рассказывал о партии обуви, которая в день ярмарки отправится в Лондон. Викарий спросил Энди, приходилось ли ему бывать в столице. Юноша между делом упомянул о недавней поездке в Виндзорский замок, опустив историю о доспехах и епископе Лоде.

– Ты был в церкви Святого Михаила?

– Один раз, – ответил Энди, – но не во время службы.

– Когда я в последний раз ездил в Лондон, я заходил туда, – задумчиво произнес викарий. – Не знаю, смог ли бы я там молиться.

– Почему? – озадаченно спросил Купер.

– Кое-что мне мешало. Ну взять хотя бы алтарь… Слишком роскошный… Он отвлекал меня. Вместо того чтобы размышлять о Боге, я все время его разглядывал. А еще я думал о бедных, бездомных и голодных, которые просили подаяния на ступенях церкви. Там они и живут. Сторож их гоняет. Его я тоже понимаю, они на самом деле нарушают порядок, мочатся на колонны, мусорят. Больше всего меня смущало то, что этим людям кажется, будто близость к храму означает близость к Богу.

От церковных зданий разговор перешел к конфликту между епископами и пуританами и к преследованиям пуритан, усилившимся после назначения на должность епископа Лондонского Вильяма Лода. Едва приятели заговорили на эту тему, Энди почувствовал себя неуютно, хотя никто ни о чем его не спрашивал.

– Когда я думаю про Лода, я вспоминаю недавно услышанную историю, – сказал Мэтьюз и сел.

– Все тебе что-то напоминает, – усмехнулся Купер.

– Да. Но мне кажется, за совершенное Лоду еще воздастся.

– Так что за история?

Мэтьюз, потянувшись, встал.

– У нас нет времени на разговоры. Пора домой.

– Ну уж нет! – Купер повалил Мэтьюза и прижал его к земле. – Пока не расскажешь, никуда не уйдешь!

Энди наблюдал за их возней с нескрываемым изумлением. Он никогда не видел, чтобы взрослые мужчины вели себя подобным образом. Его знакомые никогда не подшучивали друг над другом. Они как огня боялись показаться смешными в глазах окружающих.

– Ладно, ладно, расскажу! Только отпусти! Ишь насел, буйвол! – закричал Мэтьюз. – Ты меня задушишь!

Купер ослабил хватку, но продолжал бдительно следить, чтобы Мэтьюз не улизнул. Однако его друг и не собирался этого делать. Отряхнувшись, он начал свой рассказ:

– Жил когда-то бедный человек, который решил стать грабителем на большой дороге. Он объяснил жене, что это куда проще и доходнее, чем надрываться, работая с утра до вечера. Взял он дубинку и отправился на лондонскую дорогу, где-то между Ньюарком и Грэнтхамом. По дороге его нагнал знатный господин верхом на лошади. Бедняк подождал, пока всадник поровняется с ним, и схватил коня за уздечку. «Выкладывай, что у тебя есть!» – закричал он, подняв дубину. Всадник расхохотался. «Похоже, вор собирается грабить вора! – зычно гаркнул он. – Я тоже промышляю этим ремеслом, негодник! Ты либо дурак, либо занимаешься этим делом совсем недавно – так никто не грабит!» – «Честно говоря, мне никогда не приходилось воровать». – «Оно и видно. Тогда послушай моего совета и подумай о том, что я тебе скажу. Если ты решил ограбить кого-то, никогда не хватай его лошадь за уздечку; для начала сбрось всадника. Если он заговорит с тобой, ударь его посильнее и скажи: «Эй, паршивец, что ты там бормочешь?» После этого он в твоей власти и ты можешь делать с ним что душе угодно».

Около мили бедняк шел рядом со всадником, и всю дорогу новый знакомый обучал его своему ремеслу. Так они добрались до небольшого городка и оказались в скверном месте. И тогда бедняк сказал своему учителю: «Сэр, я знаю эти края лучше вас. Это опасная дорога, каждого второго здесь грабят. Но если выехать через ворота и держаться поля, можно спокойно миновать это гиблое место». Его спутник послушался совета. Когда они оказались на другой стороне дороги, бедняк ударил своего наставника по голове, свалив его наземь. Тот воскликнул: «Вот как ты отблагодарил меня за науку!» – «Эй, паршивец, что ты там бормочешь?» – закричал бедняк и что было силы ударил спутника еще раз. Когда тот перестал сопротивляться, он забрал у него около пятидесяти фунтов и лошадь. Сделав это, он во весь опор поскакал назад к жене. Войдя в дом, он сказал: «Дорогая женушка, я понял: быть грабителем непросто. Не хочу больше заниматься этим ремеслом, буду довольствоваться тем, что у меня есть. Здесь пятьдесят фунтов и неплохая лошадь. Я украл их у одного господина. Он тоже вор, и я подумал, что меня не станут наказывать за то, что я ограбил вора, а значит, я и дальше могу жить с чистой совестью».

Дэвид почесал бороду и усмехнулся.

– Хорошая история.

Энди охотно согласился с ним.

– Вот только я не понял, – лукаво спросил Купер, – какая связь между этой историей и епископом Лодом?

Кристофер Мэтьюз поднялся и расправил плечи.

– Уже совсем темно, – произнес он. – Объясню по дороге.

Энди и Купер тоже встали. Их фигуры отбрасывали длинные тени.

– Мне это видится так, – начал Мэтьюз. – Бедняк в рассказе – это Англия. Голодная, отчаявшаяся, она пытается выжить. Епископ Лод – это знатный господин. Он говорит, что его тоже беспокоит ситуация в стране и что в ее плачевном состоянии виноваты пуритане. Поэтому он учит ненавидеть их и убивать. Он не понимает, что в один прекрасный день ненависть обернется против него. Я верю, что в конечном счете Англия выживет, а епископ Лод – нет.

Они молча миновали сквер.

Наконец викарий сказал:

– Я молю Бога, чтобы, пока не поздно, Он открыл ему глаза.

На третий день после задержания Энди и за день до ярмарки Мэтьюз оставил его дома с Нелл и Дженни.

– Извини, но сегодня я уйду один. Меня ждет важное, не подлежащее огласке дело, – сообщил викарий Энди после утренней молитвы, когда они шли за водой к колодцу. – Тебя что больше устроит: остаться дома с девочками или ходить по городу с Сайресом?

Сделать выбор было нетрудно. Разумеется, провести время с двумя очаровательными девушками куда приятнее, чем уныло бродить по улицам рядом со сторожем. Энди очень хотелось пофлиртовать с Дженни. Впрочем, он не имел ничего и против Нелл. Хотя ее ум и снисходительная манера держаться смущали молодого человека, что-то в ней его задевало.

Когда Энди и Мэтьюз наполняли ведра у колодца, к ним подбежал Дэвид Купер и отвел друга в сторону. Вытаскивая полное ведро, Энди сделал вид, что не обращает на них внимания. На самом деле он весь превратился в слух. Однако ему удалось уловить лишь несколько слов: «партия», «доставка» и «не вышло».

– Боюсь, мне придется бросить тебя здесь, – сказал Энди Мэтьюз. – Передай Нелл и Дженни, что я буду поздно. Они поймут, – и, улыбнувшись, добавил: – Им не привыкать.

Энди видел, как приятели торопливо зашагали по направлению к мастерской Купера. Пройдя несколько шагов, они наткнулись на Эмброуза Дадли. Между ними вспыхнул горячий спор. Юноша видел, как рассерженный нотариус несколько раз тыкал костлявым пальцем в его сторону. Через пару минут Мэтьюз и Купер пошли своей дорогой. Дадли остался стоять на месте, свирепо поглядывая на Энди.

Делая вид, что не замечает его, молодой человек поднял ведра с водой за веревочные ручки. Вместо того чтобы идти к дому Мэтьюза, он спустился к Рыночной улице, ведущей из города. Сворачивая за угол, он поглядывал на Дадли. Тот немедленно пустился в погоню. На Рыночной улице Энди ускорил шаг и существенно обогнал тщедушного нотариуса. Затем устремился направо по дороге, которая шла между кукурузным полем и домами, и еще раз свернул направо.

Энди без стука вошел в дом, напугав Нелл и Дженни, которые плели кружево, сидя у открытого окна.

– Тсс! – Юноша торопливо поставил ведра и придвинул стул к окну.

– Мастер Морган! Почему вы…

– Тсс! – повторил Энди, кивнув в сторону улицы.

Его поведение озадачило девушек. Они выглянули наружу. Прошло несколько минут. Энди забеспокоился, неужели Дадли решил отказаться от преследования?

Однако в этот момент в окне показался длинный нос нотариуса, а следом и его перекошенное лицо. Он увидел дочерей Мэтьюза и Энди.

– Доброе утро, мистер Дадли, – дружелюбно сказала Дженни.

Энди приветственно поднял руку.

Ошеломленный нотариус ничего не сказал. Громко хмыкнув, он зашагал прочь.

Все трое расхохотались. Дженни по-девчоночьи хихикала, Нелл смеялась негромко, но от души. Энди невольно залюбовался смеющейся девушкой. Ее карие глаза сияли, а ровные белые зубы делали улыбку необыкновенно привлекательной. Энди было приятно, что он заставил ее рассмеяться.

– Что случилось? – спросила Нелл.

Энди взял ведра с водой, чтобы отнести их на кухню.

– Он подумал, я собираюсь сбежать. Ваш отец оставил меня у колодца. Он ушел вместе с господином Купером. Сказал, что вернется поздно.

После этих слов Нелл посерьезнела, и на ее лице появилось тревожное выражение. Это сразу бросилось в глаза Энди, ведь Нелл давно вышла из того возраста, когда девочка огорчается, узнав, что отец не придет домой обедать. Здесь было что-то другое.

Справившись с собой, Нелл вернулась к работе.

– Спасибо, что предупредили, – сдержанно поблагодарила она.

– И спасибо, что не сбежали! – улыбнувшись, добавила Дженни.

Сестра бросила на нее недовольный взгляд.

Почти все утро Энди наблюдал за работой девушек, предпочитая, впрочем, разглядывать их самих. Нелл прилежно трудилась, волнистые темно-каштановые волосы падали ей на лицо, когда она немного наклонялась вперед. У нее были выразительные, широко расставленные карие глаза, темные брови и полные губы. В уголках глаз и рта все время таилась усмешка. Прежде Энди не замечал этого.