Текст книги "Мартин-Плейс"

Автор книги: Дональд Крик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)

57

И вот настал понедельник.

Он проснулся с ощущением щемящего страха перед твердо решенным и неизбежным – словно человек, обязавшийся совершить подвиг, который представляется все более опасным по мере того, как приближается критическая минута.

С субботы его мать хранила возмущенное молчание, но сегодня утром он был так рассеян в своей сосредоточенности, что даже не заметил этого и вышел на улицу, по-прежнему поглощенный своими мыслями.

Подымаясь по холму за мостом, он шагал медленно, в такт своей неуверенности. На углу у почтамта часы пробили четверть. Он опоздал – как и в первый день своей работы в «Национальном страховании» – и почувствовал слабый отзвук былого тревожного волнения. Но оно тут же заглохло.

Дэнни остановился на углу перед антикварным магазином и посмотрел на здание, на гладкий песчаник, на ряды окон, на то, за которым, как он знал, находился кабинет Рокуэлла, на флаг над парапетом. Из всей административной верхушки только Рокуэлл был для него не просто фамилией на двери кабинета. Однако обратиться по такому делу к самому управляющему казалось нелепостью. Он мог бы заявить о своем уходе Россу, Льюкасу, Фиску или любому другому члену этого конклава заговорщиков. Он мог бы сказать, что нашел другую работу, и избежал бы объяснений, которые показались бы им бормотанием идиота. Переходя через улицу, он чувствовал даже не страх, а только пустоту. Он вступал в мир, лишенный завтрашнего дня, мир, подобный гостинице, в которой случайный путник останавливается на ночлег – ест, спит и уходит. Распахнув стеклянную дверь, он прошел по коридору в зал.

Гарри Дент поглядел на него с неодобрением, и, пока он шел к своему столу, такие же взгляды бросали на него и другие: опаздывает, напрашивается на неприятность. Рассел, младший клерк, исподтишка следил за ним, надеясь, что из этого выйдет хороший скандальчик. Раза два Дент пытался перехватить его взгляд, но это ему не удалось, и он даже сморщился от раздражения.

Стрекотали пишущие машинки, жужжали внутренние телефоны, и Дэнни пустил в ход привычные движения, создававшие иллюзию работы. Один раз он обвел взглядом зал – а ведь среди этих людей нет никого, с кем ему было бы жаль расставаться. Неглубоко же пустил он здесь корни! Да и вообще здесь между людьми не возникало никакой близости, более обязывающей, чем болтовня в час обеденного перерыва, если, конечно, не считать конторских романчиков. А велика ли близость между членами администрации, между большими людьми? Ха! Большими? Со всей этой махиной на шее… Так почему же он должен робеть, чувствовать себя маленьким? Только потому, что он всего лишь один голос, один разум, одна воля? Потому, что он не нашел себе места в этом враждебном ему единстве голосов, разумов, воль, которые вздымаются над ним ярус за ярусом, чтобы завершиться кабинетом на верхнем этаже?

Он перестал писать, его ручка застыла над открытой страницей. Он думал, что вот он уйдет, чужой для всех, немой, словно спасаясь бегством, и тут его взгляд встретился со взглядом Дента. Дент поманил его, и, кивнув, Дэнни положил ручку на чернильницу. Он поглядел на книгу на столе, на ряды цифр, на страницы, которые еще предстояло заполнить, закрыл ее с ощущением, что уже больше никогда не откроет, и пошел к Денту.

Возмущение прочертило морщинами лоб старшего клерка, когда он посмотрел на Дэнни.

– Ты опоздал на целых полчаса. Почему ты не дал никакого объяснения.

Почему? Объяснять Денту было бы так же бессмысленно, как объяснять Россу или Льюкасу.

– Видишь ли, Гарри, я мог бы сказать, что не успел на трамвай или забыл, что сегодня понедельник, правда? Ты бы не поверил. И все же удовлетворился бы этим. Ложь обычно бывает приемлемой, если она укладывается в привычные рамки. Но у меня нет настроения лгать и… – Он пожал плечами. – Ты знаешь поговорку: «Правда невероятнее выдумки»? Так удовлетворимся этим, Гарри.

Дент смотрел ему вслед. Черт, Арт Слоун, да и только! Кто, собственно, помешался? Может, сходить к Россу? Нет, лучше подождать, пока этот дурак не вернется. Куда его, черт подери, понесло?

Другие тоже заметили, что Дэнни ушел из зала, и недоумевали. Тесный мирок тревожно насторожился: каждый строил предположения и оставлял их при себе. В привычном ходе шестеренок проскочил один зубец.

Дэнни вышел из лифта и пошел по коридору верхнего этажа. Теперь, когда он оказался в этом горнем царстве закрытых дверей и личных секретарш, его охватило тоскливое томление духа, хорошо знакомое тем, кто защищает безнадежное дело, но совершенно непостижимое для тех, кто принят в свои, для тех, кто принимает в свои, и для. тех, кто ничего не защищает.

Мисс Стайлс смерила его взглядом, когда он вошел в приемную.

– Да?

– Я хотел бы видеть мистера Рокуэлла, если он не занят, – Дэнни сам удивился, как обычно звучит его голос, словно это была обычная просьба в связи с обычным делом.

– Вам назначено?

– Нет. Моя фамилия О’Рурк. Я служащий компании.

Секретарша посмотрела на него подозрительно.

– А не может ли разрешить ваш вопрос кто-нибудь другой? Например, мистер Льюкас?

– Нет.

– Мистер Рокуэлл сейчас занят, – сказала она с раздражением. – Я попрошу его назначить вам время, когда он освободится. Какое у вас дело? Что мне ему сказать?

Ее голос вызывал у Дэнни зудящее чувство.

– Мне трудно изложить его в двух словах, – сказал он. – Я подожду, пока он освободится. Могу подождать и за дверью, если вам так будет удобнее.

Он выдержал ее взгляд, и она возмутилась:

– По-вашему, к мистеру Рокуэллу можно являться, когда вам заблагорассудится, и у него нет других дел, как только разговаривать с вами! – Она схватила телефонную трубку. Раза два дернула головой, а потом сказала с разочарованным высокомерием. – Можете войти.

Рокуэлл сидел за столом и при его появлении поднял голову. Голос его звучал ласково, в глазах был доброжелательный интерес.

– Доброе утро, мистер О’Рурк. Вы ведь теперь дипломированный бухгалтер, и мне неловко называть вас просто «Дэнни». – И тоном не начальственным, а только покровительственным добавил: – Ну, о чем вы хотели со мной поговорить?

Во второй раз за время своей службы в «Национальном страховании» Дэнни сидел лицом к лицу с Рокуэллом. По ту сторону этого стола, позади этого инкрустированного чернильного прибора черного дерева – другой мир. Что ему известно об этом мире? Ведь он всегда был лишь миражем, лежащим где-то за горизонтами Токстет-роуд, фантазией, которая жила в его душе и умерла там. Но как облечь все это в логические фразы? И в смятенном сумраке своего сознания Дэнни искал главную нить того протеста, который нарастал в нем все эти годы. Гневные бури, запечатленные на бумаге и в мысленных интерлюдиях, теперь только рассыпались искрами, но отказывались вспыхнуть, и в растерянности он сумел найти всего один факт, относившийся к делу:

– Я пришел сказать вам, мистер Рокуэлл, что я ухожу.

Рокуэлл наклонился вперед и сцепил на столе руки.

– Да? Должен сознаться, что не ожидал этого. – Разные грани их разговора с О’Рурком во время расследования кражи хорошо запечатлелись в его памяти. Тогда он почувствовал в мальчике родственную душу и с тех пор продолжал через Льюкаса следить за ним. Он сказал: – Мне будет очень жаль, если вы уйдете. У вас здесь твердое положение и хорошие перспективы. Вероятно, я не ошибусь, если предположу, что вы, как вам кажется, нашли себе что-то получше?

– У меня нет перспектив найти другое место, мистер Рокуэлл. И никаких перспектив здесь.

Управляющий внутренне отшатнулся. Это был один из тех моментов, когда подсознательный ход его мыслей становился каким-то шестым чувством. Так бывало на заседаниях правления, когда он улавливал какой-нибудь нюанс, не благоприятствующий его намерениям, и тогда, как и теперь, он сразу же инстинктивно стремился положить этому конец.

– Да, в таком случае вам, разумеется, незачем оставаться здесь, – сказал он резко.

Эти слова загрохотали в ушах Дэнни, как захлопнутая перед ним дверь. Не входить! Предостережение эхом прокатилось по кабинету, Рокуэлл по ту сторону стола вырос, и лицо его стало крепостной стеной. Тишина источала угрозу, словно к горлу Дэнни украдкой тянулась рука, и вдруг он вскочил на ноги, рывком отодвинув стул. Ему показалось, что вся предательская сущность этого места, где он проработал пять лет, сосредоточилась в человеке напротив, что этот кабинет был комнатой ужасов, прочно связанной с крахом, постигшим его страну и его самого. Он задыхался от злобы. Он сказал:

– Да, мне незачем оставаться здесь. Я не хочу участвовать в здешнем лицемерии. Вам нужен новый девиз, мистер Рокуэлл, новые слова. Прежние утратили теперь всякий смысл. И я не верю, что они когда-нибудь его имели!

Рокуэллу понадобилась почти минута, чтобы переварить этот немыслимый выпад, и теперь его душили бешенство и смех. «Увидеть себя чужими глазами», – бился язвительный рефрен в глубине сознания. И, перекрывая его, бурлило: «Значит, мне уже приходится выслушивать оскорбления от младших служащих!» А из шурфа совести доносилось эхо, которое ему не удавалось заглушить: «Ведь то же самое я говорил тогда Берни Риверсу!» В конце концов верх взяло оскорбленное самолюбие.

– Если вы явились сюда, чтобы дать выход добродетельному негодованию, то запомните: оно меня не интересует. Извольте объясняться с мистером Россом.

Дэнни обдумывал эти слова, а внутри него все ликовало: он больше не обязан выполнять распоряжения Рокуэлла. Он сунул руку в карман пиджака.

– Я не собираюсь объясняться с мистером Россом. Ну, а у моего добродетельного негодования есть и такая причина, – он положил на стол письмо. – Побочная продукция, но тут все изложено черным по белому, так что этому никакими сладкими речами придать благообразия не удастся.

Письмо как-то оправдывало О’Рурка, и Рокуэлл про себя вздохнул.

– Садитесь, Дэнни, – он бросил письмо на стол. – Мне никогда даже в голову не приходило, что я могу стать на сторону служащего против «Национального страхования» – и служащего и кого угодно другого. Вашего отца уволили?

– Да.

– Но ведь ваш уход только ухудшит положение, не так ли?

– Экономически – вполне возможно, – Дэнни пожал плечами. Он никогда не рассматривал свою жизнь с точки зрения экономических категорий. – Какой-нибудь заработок я найду.

Заработок, думал Рокуэлл. Необходимость существовать.

– Да, конечно, – угрюмо сказал управляющий. – Но зачем искать его вне «Национального страхования»? Какая разница?

Вот он – вопрос, который он задавал себе сотни раз. И ответ был порожден всей силой его отчуждения:

– Только та, мистер Рокуэлл, что теперь я сумею отстраниться от своей следующей работы. Я буду отдавать не себя, а только свой труд. А здесь мне будет казаться, что меня затягивает, как затянуло мистера Риджби, – все глубже и глубже. Так что под конец я уже не буду знать, кто я такой и что я такое.

Управляющий встал. Он взглянул на письмо у себя на столе, а потом отошел к окну и стал смотреть вниз. С тех пор как Льюкаса назначили заместителем управляющего, он сам погрузился в трясину инертности, и одиночество его было страшнее одиночества этого юного идеалиста. У старости нет будущего, и, когда у нее отнимают прошлое, ей не остается ничего. Утрата единства со своим временем – одна из величайших трагедий жизни. Вот Льюкас сейчас не испытывает никакой трагедии.

В душе Рокуэлла поднялась волна горечи, принося с собой желание действовать. Настанут же другие времена, к которым Льюкасу будет не так просто приспособиться. А сэр Бенедикт будет уже в могиле! Ну, а он сам? Может быть, у него еще есть впереди немало лет. А у О’Рурка – целая жизнь… Эта мысль завладела его сознанием, пустила в нем прочные корни. И если он останется здесь, чтобы распахнуть дверь перед грядущей эпохой, почему бы ему не распахнуть эту дверь перед О’Рурком?

Вернувшись, он присел на краешек стола и поглядел на Дэнни. Сильное лицо, подумал он, и твердая воля – и к усталому привычному разочарованию примешалась живая симпатия. Ничего подобного он никогда не испытывал к тем кандидатам на пост управляющего, которых опередил Льюкас, пока они, толкаясь, карабкались на вершину.

– Вы обдумали свое положение здесь, Дэнни, – сказал он. – И я понимаю ваше решение уйти. Я даже ему сочувствую. Но прежде все-таки выслушайте внимательно то, что я собираюсь сказать.

Он помолчал, выбирая слова, чтобы не обещать лишнего, не внушить мальчику слишком ослепительных надежд.

– Я создал эту компанию, и – как, возможно, я говорил вам раньше – благодаря мне она внесла существеннейший вклад в послевоенное развитие нашей страны. Не я виновен в разлагающем влиянии нынешнего времени. Но это время пройдет. И тогда вы смогли бы продолжить с того места, на котором остановились. Но лучше вообще не останавливаться. Сейчас мы, по-видимому, способны превратить вас либо в автомат, либо в мятежника, а мне не хотелось бы видеть вас ни тем и ни другим. Со временем кому-то нужно будет вернуть «Национальному страхованию» его прежнее место, а никто лучше меня не знает, как это можно сделать. Компанию придется создавать заново, как создавал ее я. Несомненно многое – и очень многое – будет зависеть от случайностей, но я могу обещать вам, что вы будете хорошо подготовлены к тому, чтобы выгодно использовать любую случайность. Как вы понимаете, я предлагаю вам свою помощь. А в конце концов она может привести вас к тому, о чем вы всегда мечтали. К этому креслу у этого стола.

Еще прежде, чем Рокуэлл замолчал, Дэнни погрузился в упоительную мечту, в которой управляющий вдруг стал сказочным джинном, готовым исполнять все его веления, и он уже начал блистательную жизнь в мире своих былых грез. А теперь волнение обожгло его кровь и голова пошла кругом. «Это кресло у этого стола!»

Рокуэлл увидел радостный огонь, вспыхнувший в его глазах, и поднял руку, чтобы остановить порывистое согласие.

– Я предпочту, чтобы вы все это хорошенько обдумали и приняли твердое решение, – сказал он. – Я хочу знать, что могу на него положиться. Это должно быть либо «да», либо «нет». – Он встал со стола и подошел к своему креслу. – Не торопитесь. И приходите ко мне, когда решите.

Дэнни вернулся в зал бухгалтерии, в мир, который не был мечтой. Он открыл счетную книгу и взял ручку. Машинально сделал несколько записей, а потом его рука остановилась. Он должен был принять решение – твердое решение, чтобы Рокуэлл мог на него положиться. Он бесстрастно взвешивал все последствия этого решения. Джинн станет господином, а он – рабом, всегда держащим наготове нужное слово, нужную улыбку, нужный жест, которые когда-нибудь потом сделают его повелителем рабов…

Он не заметил, как Дент прошел через зал, и осознал, что тот стоит рядом, только когда услышал его голос:

– Что-нибудь случилось, Дэнни?

– Ничего не случилось, – ответил Дэнни.

Раздраженный этим нежеланием посвятить его в происходящее, Дент сказал:

– В таком случае почему ты сидишь сложа руки и пучишь глаза?

Дэнни повернулся и посмотрел на него, отметая должностную назойливость:

– Гарри, уйди.

– Какого че…

– Уйди.

– Позже представишь мне объяснение, – сказал Дент. – И обоснованное!

В обеденный перерыв Дэнни ушел в Сады. Он лежал на траве и смотрел в небо сквозь кружево листвы и веток. Его ждало блестящее будущее – случай, который выпадает раз в жизни. В новой эре он будет новым человеком, который будет говорить голосом Рокуэлла и будет выписывать тот же самый чек, веря, что чек этот всегда будет покрыт. Он унаследует прошлое и свято повторит его – воздвигнет себе трон в башне из слоновой кости и, как Рокуэлл, будет воображать себя королем, осыпающим милостями благодарную страну. За законную прибыль. Так можно ли вложить в это жар убеждений, незыблемую веру? Какие шансы будут у него против более законного претендента на трон – против Мервина Льюкаса? Он заложил руки за голову и представил себе, как пробирается через укрепления Льюкаса, громоздит интригу на интригу, мстит за Рокуэлла. «Скользкий делец по фамилии О’Рурк». Пола это знала. Касвел был прав. Дэнни выругался тихо и злобно. Нет, он не Льюкас. И не Рокуэлл. Он – нуль. Полный и абсолютный нуль.

Дэнни долго лежал под деревом, а потом бродил по дорожкам и вернулся в «Национальное страхование» только за несколько минут до пяти. Он прямо поднялся на верхний этаж.

Мисс Стайлс собиралась уходить.

– Нет, он не занят, – сказала она. – Но ведь уже поздно!

Дэнни постучал и вошел.

Управляющий молча ждал. Вот будущее, думал он мрачно. Все, что от него осталось. И пять лет, чтобы облечь его в какую-то реальную форму, созвучную с прошлым, вдохнуть в него прежние стремления, которые должны воскреснуть и победить.

Дэнни стоял рядом со столом с чернильным прибором. Он посмотрел на Рокуэлла, увидел на его лице знаки судьбы, которая могла ожидать и его самого, и сказал:

– Я не могу принять вашего предложения, мистер Рокуэлл.

По лицу Рокуэлла скользнула гневная тень.

– Вы упрямый глупец, О’Рурк. Вы приносите себя в жертву нынешним временам. Судьба мученика. Нелепость. – Он откинулся в кресле. – Я думал, у вас достанет характера хотя бы попытаться.

Дэнни покраснел.

– У меня достало характера не пытаться!

Он стоял и молчал. Потом пожал плечами, потому что бесполезность каких-либо объяснений стала слишком очевидной, а сознание, что он для этого мира – странная аномалия, уничтожило всякое желание вернуться в него.

– Я благодарен вам за ваше предложение, мистер Рокуэлл. Я не имел права рассчитывать ни на что подобное. Но для меня принять его – значило бы внести депозит в пиратский банк. Я предпочту вообще не вносить депозита. Я не финансист, – сказал он. – Я скроен из другого материала. (В нем все угасло, он устал и стремился только скорее окончить этот разговор.) Если я вам больше не нужен, я хотел бы уйти.

Рокуэлл кивнул.

– Вы выбрали. Я думаю, что вы пожалеете о таком выборе, но это уже ваше дело, – его суровый тон маскировал разочарование, которое ему хотелось скрыть. Он взглянул на стол. – Ах, да! Это письмо. Оставьте его у меня. Назовем это поддержанием доброго имени фирмы в узколичном смысле, конечно. – Он протянул через стол руку. – Прощайте… И желаю вам удачи. Завтра я объясню, почему вас нет. Но то, что я скажу, не будет правдой, не так ли?

– О правде вы могли бы написать книгу, – ответил Дэнни. – Может быть, я сам ее напишу.

Вниз он пошел по лестнице. Его шаги гулко отдавались в лестничной клетке – отголоски пустоты внутри него. В зале бухгалтерии уже никого не было, и, проходя мимо, Дэнни заглянул в дверь – проведенные здесь никчемные годы сковали его ноги свинцом. Он уйдет, а эти годы останутся – несколько записей в нескольких книгах. Стеклянная дверь бесшумно подалась под его рукой, и, вскинув на плечи ношу своей неприкаянности, он перешел через Мартин-Плейс. Он оглянулся только один раз. Флаг над парапетом бессильно обвис, и на мгновение Дэнни застыл, созерцая судьбу былой мечты, – он словно склонял голову перед гробом своей веры. А потом повернулся и ушел.

О ДОНАЛЬДЕ КРИКЕ И ЕГО ГЕРОЕ

До того как стать писателем, Дональд Крик прошел нелегкий жизненный путь. Родившийся в годы первой мировой войны (1916 г.), он, как и большинство австралийцев из необеспеченных семей, рано начал трудовую жизнь. Годы депрессии помешали ему закончить школу, и в шестнадцать лет он начал работать – помощником младшего клерка. Юноше Дональду как будто повезло: он попал в привилегированную среду клерков, людей в «белых воротничках», ему представилась возможность сделать карьеру. Но эта работа не принесла Д. Крику удовлетворения, и он, «чтобы сбежать от окружения, которое ему стало ненавистно, ушел батраком на ферму[5]5
  В послесловии цитируются письма Д. Крика автору этих строк.


[Закрыть]». Это были трудные для Австралии годы, экономический кризис обрушился и на сельское хозяйство, и через год Д. Крику пришлось искать другую работу. Долгие месяцы безденежья и безработицы, и снова конторская работа с весьма скромным жалованьем. «Тогда-то я глубоко задумался над положением дел в обществе и в мире вообще и начал жадно читать. Я читал преимущественно классиков: Диккенса, Теккерея, Джейн Остин, сестер Бронте, Гюго, Дюма, Толстого, Достоевского и других – подержанные дешевые издания этих книг я мог достать. В букинистических магазинах на Каслри-стрит, где берет книги мой герой Дэнни, мне попались произведения социологов и философов – Руссо, Адама Смита, Джона Стюарта Милля, Торо и позднее Маркса. Эти книги помогли мне убедиться в неизбежности социальных перемен, а в дальнейшем чтение великих американцев тридцатых годов – Драйзера, Стейнбека, Синклера, Льюиса и других – подкрепило во мне это убеждение».

В годы второй мировой войны Д. Крик служил в австралийской армии, работал токарем на заводе, после войны был клерком, букмекером, агентом страховой компании, приказчиком в книжном магазине, счетоводом. «Но все это время я чувствовал потребность творить и выразить себя, я чувствовал, что только это даст мне настоящее удовлетворение. Наконец я нашел то, что искал, и стал писателем. Этот процесс был долгим, мучительным, но он вознаградил меня за многое». Правда, материальной обеспеченности писательский труд Д. Крику не принес. Как и большинство австралийских писателей, он вынужден зарабатывать на жизнь и нелитературным трудом. «Последние три года я три дня в неделю работаю клерком, а остальные посвящаю творчеству».

Первая книга Д. Крика, «Играть с луной», не нашла издателя. Зато второе его произведение, «Девушка в бикини» (злая сатира на нравы буржуазной Австралии), и особенно роман «Мартин-Плейс» были тепло встречены на родине писателя и высоко оценены передовой австралийской критикой.

В романе «Мартин-Плейс» Д. Крик рассказал о городской Австралии, о судьбах тысяч австралийских юношей и девушек, которые подростками начинают служить в государственных учреждениях, в различных банковских, коммерческих конторах.

Эта книга во многом автобиографична. «История Дэнни О’Рурка, история его поисков места в жизни, своего пути прямо взята из моего личного опыта, моих личных исканий».

Дэнни О’Рурк – юноша, думающий, по замечанию его матери, больше, чем пристало в его возрасте, натура цельная и чистая. Дэнни стремится к знаниям, творчеству, самостоятельности и духовной свободе, жадно ищет смысла в жизни и на первых порах почтительно взирает на этажи здания страховой компании как на ступени своего будущего возвышения. Он даже мечтает стать управляющим компании.

Но постепенно Дэнни начинает понимать, что слова «Верность и доверие», украшающие фронтон здания «Национального страхования», отнюдь не определяют взаимоотношения между компанией и обществом. Эгоистический, стяжательский мир Мартин-Плейс глубоко чужд герою Д. Крика.

Дэнни не борец, но он нашел в себе мужество отказаться от блестящей карьеры, он не захотел стать «рабом, всегда держащим наготове нужное слово, нужную улыбку, нужный жест, которые когда-нибудь потом помогли бы ему сделаться повелителем рабов».

Роман «Мартин-Плейс» написан с глубоким пониманием механики современного австралийского общества. «Национальное страхование» убедительно представлено Д. Криком как часть большой машины, называемой капиталистическим обществом. Эта машина либо полностью подавляет творческую натуру человека, как это случилось с Риджби, либо толкает его на путь бездушного карьеризма (вспомним Мервина Льюкаса). Главный герой книги мечтает о том, чтобы труд стал радостью, а не только обязанностью, он хочет чувствовать себя не винтиком в машине, а сознательным человеком – творцом. Эта проблема необычайно важна для Австралии сегодняшних дней. Таких счастливцев, живущих богатой, интересной жизнью на работе, в стране немного. Большинство людей работают «от и до», только ради жалованья, чтобы добыть средства к существованию. Проблема отчуждения человека от общества, от своего труда – может быть, самая актуальная проблема современного капиталистического мира – получила в книге взволнованное, социально острое звучание.

Австралийская печать отмечала, что романы Крика близка произведениям «разгневанных молодых людей». Действительно, эти книги объединяют неприятие буржуазной морали, нетерпимость к лицемерию и ханжеству, горячая заинтересованность в судьбе современного молодого поколения.

В 1965 году вышел еще один роман Д. Крика – «Время проверки». Он тоже посвящен молодежи и получил самую высокую литературную премию Австралии – премию Мэри Гилмор.

Дональд Крик находит время и для общественных дел. Он член общества «Австралия – СССР», вице-президент «Товарищества австралийских писателей».

Когда Д. Крик узнал, что его роман «Мартин-Плейс» готовится к изданию в Советском Союзе, он написал: «Это самая хорошая для меня новость. Я всегда мечтал, что, может быть, когда-нибудь в социалистической стране опубликуют мою книгу, но не надеялся, что это произойдет так скоро».

Е. Домбровская