Текст книги "Мартин-Плейс"

Автор книги: Дональд Крик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

– Ну, мою работу нельзя назвать ответственной, – сказал Дэнни, – нужно только уметь считать.

– Вас по-прежнему не удовлетворяет ваша работа, не так ли? – спросил старший клерк.

– Да, по-прежнему.

– Возможно, это чувство у вас никогда не исчезнет.

Дэнни нахмурился. До сих пор Риджби всегда старался его ободрить.

– Но почему? – спросил он. – Ведь существует же достаточно ответственная работа.

Зал уже совсем опустел, только Гарри Дент и Джим Лейкер еще надевали пальто. Но Риджби их не видел. Он словно искал ответ там, куда не мог проникнуть взгляд, за внешней оболочкой предметов, в глубинах гранита и кирпича. Он медленно произнес:

– Видите ли, учреждения вроде этого не всегда так велики, как кажется. На самом деле они вовсе невелики, если только значимость не будет привнесена в них со стороны.

Риджби умолк.

Да, это было так, это была правда. Тут все держалось на человеке, на мысли, на идее, скрытой за действиями, на вере – на всем том, что стремился постигнуть Дэнни.

Старший клерк продолжал:

– Мистер Рокуэлл производит впечатление человека, способного на это. И я бы не сказал, что он потерпел в этом неудачу. Но, пожалуй, жить он может, только оставаясь королем в своем замке.

Все та же его неприязнь к Рокуэллу! Дэнни вспомнил управляющего – таким, каким видел его раза три-четыре в вестибюле, – и сказал:

– Вы хотите сказать, что он считает себя своего рода помазанником божьим?

Риджби улыбнулся. Очень удачно сказано. Мальчик, возможно, далеко пойдет. А может быть, он обречен прозябать в безвестности. Слишком многого ждет, чтобы удовлетвориться мелкими триумфами, чтобы подлаживаться к мелким людишкам.

– Можно назвать это и так, – произнес он вслух. – Арнольд Рокуэлл превратил компанию в свою собственность. Он наложил на нее отпечаток своей личности и, пожалуй, своих идеалов. Мне часто доводилось его слушать, и, по-моему, он говорит искренне. Однако я все чаще склоняюсь к мысли, что он видит перед собой идеал, которого в действительности не существует.

– Но как же не существует, если им определяются его поступки?

– Возможно, он не существует только для меня, – не стал спорить Риджби. – Однако я твердо знаю одно: деловое предприятие способно подогнать человека под определенный стандарт. И во время этой обработки полностью поглотить его личность. А каким способом можно избежать такой судьбы, я не знаю.

Он откинулся на спинку стула, а Дэнни, повинуясь внезапному порыву, продекламировал:.

 
…Встану один – в своем собственном праве, —
Если найти не смогу, с кем рядом встать
 И остаться собой.
 

Стихи показались ему невыносимо напыщенными, и он уставился на чернильницу, жалея, что не сумел удержаться.

– Кто это написал, Дэнни?

– Шекспир О’Рурк.

– Да неужели! Мне нетрудно представить себе, как эти слова произносит Арнольд Рокуэлл – если бы он чего-то добивался или если бы ему нечего было терять.

Дэнни молча ждал. Риджби сидел нахохлившись: руки бессильно лежат на коленях, взгляд обращен в себя, и глаза кажутся пустыми, словно стекляшки. В опустевшем зале стояла тишина. Выходящее на запад высокое окно горело оранжевым пламенем заходящего солнца, и чудилось, будто в тишину проникает что-то жуткое, и это что-то исходит от Риджби, который погрузился в непонятный транс, а может быть, даже и умер. Когда, наконец, он заговорил, его голос был глухим и беззвучным, словно далекое эхо мыслей.

– Я никогда не стоял один в своем собственном праве – ни разу за все эти годы. Говоришь и ведешь себя нормально, и вид у тебя нормальный. И все это время внутри одна черная тоска. – Он задумчиво кивнул. – Моя мать любила повторять: «По плодам их узнаешь их, Джо. Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы?»

Он не отрываясь смотрел на чернильницу, и его бормочущий голос подводил итоги ушедшего прошлого с той иррациональной логикой, которая свойственна нелепо здравым суждениям сумасшедших.

Дэнни нервно обернулся. Его взгляд скользнул по опустевшим письменным столам, по зачехленным машинкам, по картотекам, по папкам, по гранитным колоннам, по пятну света над дверью хранилища, по высокому окну, ставшему теперь серебристо-серым, и тишина захлестнула его тугой петлей. Он посмотрел на Риджби, на сухожилия и вены, вздувшиеся под полупрозрачной кожей его рук, и сказал негромко:

– Мистер Риджби, – и более настойчиво: – Мистер Риджби!

Риджби медленно поднял на него глаза. Уголки его рта дернулись в усталой, смущенной улыбке, и он провел ладонью по глазам.

– Я что-нибудь говорил, Дэнни?.. Впрочем, неважно. Запрем хранилище и пойдем домой.

В хранилище Дэнни увидел, что в малом сейфе торчит ключ. Он вынул его и передал Риджби.

– Лори Джадж забыл свой ключ, – сказал он.

– Сейф заперт, Дэнни?

– Да.

Риджби взвесил ключ на ладони. Несколько секунд он смотрел на него, а потом сунул его в карман.

– Не понимаю, как мог Лори допустить такую оплошность, – сказал он. – Лучше никому об этом не говорите. Ведь он отвечает за малый сейф.

– Должно быть, это второй ключ, который он хранит у себя в кассе, – заметил Дэнни. – Обычно он пользуется ключом, который носит на кольце вместе с другими.

Риджби кивнул.

– Стоит отступить от привычного распорядка – и ошибка становится почти неизбежной. Ну, а теперь, будьте добры, закройте дверь, я ее запру, и мы пойдем.

На улице газетчик выкликал:

– «Сан», вечерний выпуск, «Сан»!

Риджби купил газету и пробежал взглядом заголовки. Привычка, подумал он, складывая газету и чувствуя, что все это его не трогает. И лестные сплетни и события, потрясающие мир, утратили какое-либо значение. Он поглядел на Дэнни, выжидавшего удобный момент, чтобы попрощаться, и вновь почувствовал внутреннюю близость с этим мальчиком, и ему захотелось загладить то неприятное впечатление, которое он мог произвести. Он нащупал в кармане ключ – это тоже был залог доверия между ними. Доверия, думал он, которым Дэнни, возможно, станет дорожить и, если ему будет известно больше, возможно, не нарушит.

– У вас есть какие-нибудь планы на этот вечер, Дэнни? – спросил он. – Если нет, то не хотите ли поужинать со мной? То есть, конечно, если вы можете дать знать родителям, что задержитесь.

Они вернулись в «Национальное страхование», и Дэнни позвонил миссис Сэдлер, которая сказала, что, разумеется, забежит предупредить его мать, это ей совсем нетрудно.

Они вновь стояли на тротуаре, выжидая, когда можно будет перейти улицу.

– Осторожней на мостовой, – сказал Риджби, – автомобили так мчатся, что не успеешь оглянуться, как окажешься под колесами. В наши дни главное – скорость. Мне иногда кажется, что мы движемся слишком быстро, чтобы знать, куда, мы, собственно, направляемся.

В трамвае он рассказывал о том Сиднее, которого больше не было, об омнибусах и конках, о булыжных мостовых, о мусорщиках с их совками, о знаменитых шайках хулиганов из Рокса и кварталов вокруг Ирландского рынка – пока они не доехали до Кингс-Кросс.

Вестибюль «Маноа» был очень внушителен, а когда Риджби повернул выключатель и Дэнни увидел квартиру, он удивился еще больше. Ковры, мебель, гардины и бронзовая фигура рыцаря с мечом в руке на мраморной консоли были намного изящней и дороже всего, что ему до сих пор доводилось видеть в частных домах.

– Мне нравится ваша квартира, мистер Риджби, – сказал он и увидел, что его слова были приятны старику.

– А теперь займемся ужином, – сказал Риджби. – На углу есть кулинарная лавка. Может быть, вы сходите туда и купите парочку бараньих отбивных, пока я все тут приготовлю? – Он вынул из кармана деньги. – Плох тот хозяин, который посылает своего гостя покупать обед, но у меня нет поварского таланта.

Когда Дэнни вернулся, Риджби уже переоделся: домашние туфли, домашняя куртка, перепоясанная шнуром с кисточкой, свежая рубашка и галстук.

Стол был сервирован с большим тщанием, тихо играло радио. Второй раз Дэнни видел перед собой Риджби, освобожденного от его служебного двойника, и в течение всего ужина изумлялся этой перемене. Ему казалось, что старик вдохнул в обстановку квартиры дух того общественного положения, которого ему так и не удалось достичь.

После ужина он сказал:

– Ну, Дэнни, садитесь в кресло и отдыхайте, пока я сварю кофе. А потом поболтаем.

Они говорили о книгах, о пристрастии Риджби к классикам («Я не знаю книги лучше «Адама Бида»[2]2
  Роман английской писательницы Джордж Эллиот (1819–1880). – Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть]), а Дэнни – к таким современным писателям, как Синклер Льюис, Уэллс и Лоусон.

– А как вы развлекаетесь, Дэнни? Занимаетесь спортом? Ходите на танцы? Может быть, у вас есть девушка?

Дэнни рассказал про Полу, и Риджби удивился:

– Подумать только, как я умудряюсь не замечать того, что происходит прямо у меня под носом.

Потом Риджби налил в рюмки хересу. Дэнни подождал и, только когда Риджби сделал два-три задумчивых глотка, рискнул последовать его примеру.

Вкус у этой штуки довольно неприятный, решил он, но потом ощущение остается неплохое. А старику она как будто нравится, судя по тому, как он играет рюмкой и, откинувшись в кресле, предвкушает каждый новый глоток.

Риджби внимательно посмотрел на своего гостя и после короткого молчания сказал:

– Мы во многом похожи, Дэнни. – Он говорил неторопливо, тихо и доверительно. – Сегодня, когда вы заговорили о том, чтобы стоять одному и быть самим собой, меня это тронуло гораздо сильней, чем могло вам показаться. Потому что… – он остановился, словно подыскивая слова. – Потому что сейчас, на склоне лет, я намерен поступить именно так.

Риджби поставил рюмку на ручку кресла. Он хотел, чтобы этот мальчик понял его по-настоящему. И не только потому, что это была необходимая предосторожность, но и потому, что в случае неудачи его плана ему будет легче нести бремя своей тайны. Он словно заверял потомков в своей невиновности, одновременно оправдывая себя в собственных глазах.

– Когда подобные вещи говорит старик, – продолжал он, – это может показаться странным, но, по-видимому, я принадлежу к тем людям, для кого никогда не поздно начать сначала. Видите ли, я собираюсь уйти на покой. А кроме того, я собираюсь жениться. – И добавил обезоруживающе: – Я знаю, что вы сейчас думаете: нет дурака глупее старого дурака.

Дэнни с недоумением покачал головой.

– Я не обиделся бы, если бы вы так и подумали.

– Мне будет очень грустно, когда вы уйдете, мистер Риджби.

– Строго говоря, я уйду раньше, чем должен был бы. Вероятно, это вызовет некоторое удивление наверху. Я ведь так долго был частью привычной обстановки! – Это были первые горькие слова, которые он произнес за весь вечер, и ему было нетрудно продолжить уже в другом тоне. – Так что мы можем считать этот вечер маленьким торжеством, не так ли? А что за торжество без тостов! Какой тост вы предложите?

– За будущее? – нерешительно сказал Дэнни, и Риджби ответил, подумав:

– Очень удачно. Да, пожалуй, это хороший тост. Он по-разному подходит для нас обоих. Но есть еще и тот дух, который движет нами, – если не ошибаюсь, он по-гречески называется «этос». Ну как, пьем за будущее и этос, согласны? – он поднял свою рюмку.

Выпив, Риджби откинул голову на спинку стула и несколько секунд молчал. Затем сказал, улыбнувшись:

– Когда-нибудь вы расскажете об этом вечере своей жене. Как вы обедали с чудаковатым старым клерком, который служил в «Национальном страховании», а потом внезапно бросил службу и благодаря этому обрел новую жизнь. – Он добавил серьезным голосом: – Вы единственный человек там, с кем я бывал откровенным, Дэнни. Я знаю, что могу довериться вам и в этом.

Допив рюмку, Риджби встал.

– А теперь пойдемте на балкон, – сказал он, отбрасывая серьезность. – Я покажу вам огни бухты и мигающий маяк. Я называю его «веселым глазом порта» и очень к нему привязался.

27

Когда они вышли из кинотеатра, она взяла его под руку, и это было словно нежное объятие – слияние с яркими огнями, с мчащимися машинами, с переполненным фойе, его мягким ковром и гладиолусами в вазах, с плюшевыми креслами, где их локти соприкасались, с мерцающим экраном, шоколадками, сладкий вкус которых еще держался у него во рту, и с кафе – ароматным, переполненным и шумным, где они сидели теперь.

Дэнни не отрывал взгляда от ее подвижного лица – вот она поморщилась, потому что кофе обжег ей губы. Еще одно из бесконечного разнообразия присущих лишь ей выражений лица, завораживающих и дразнящих выражений, которые покоряли его глаза и сердце. За этот вечер он стал гораздо старше. Его гордости и тщеславию льстили взгляды, которые мужчины бросали на Полу, а ее дружеская непринужденность, пока они перебрасывались отрывочными фразами по дороге в кино и во время перерыва, внушила ему уверенность в себе и радость, выходящую за пределы простого удовольствия.

Поставив чашку на блюдечко, Пола сказала:

– Ого, просто кипяток! – и мило помахала рукой перед открытым ртом. – Руди совсем взбесился, когда я сказала, что не пойду сегодня на танцы. Ты танцуешь, Дэнни?

– Учусь.

– А ты уже бывал на танцах?

– Нет.

– Хочешь как-нибудь сходить в яхт-клуб?

– С удовольствием, – поспешно сказал Дэнни. Теперь такое приглашение не застанет его врасплох, решил он. После этого вечера ему никакие преграды не страшны! Больше не нужно бродить одному, заглядывать в чужие лица и стараться понять, как и где знакомятся люди. С твоим миром уже сливается другой мир, увеличивая и раззолачивая его, даря ему стимул и счастье неуемного оптимизма. Часть твоего будущего – здесь, в этом кафе, за этим столиком, среди этих людей. Вот что ты чувствуешь, когда глядишь на Полу, касаешься ее, слышишь ее голос: жизнь – не ускользающая тень, а яркий светоч, и ты больше не прячешься, не пытаешься вслепую нащупать свой путь.

Пола внимательно смотрела на него.

– Ты ведь мало развлекаешься, Дэнни? – спросила она. – Для мальчика твоего возраста.

Это был быстрый и точный набросок его личности без украшений, обычных для автопортрета.

– Очень неприятно в этом сознаваться, – сказал он, – но так оно и было. И не потому, что мне не хотелось. А может быть, я ждал, чтобы появилась ты, – добавил он и увидел, как Пола поставила на стол уже поднесенную к губам чашку.

– Это было ужасно неожиданно, – сказала она и повторила: – Для мальчика твоего возраста.

– Мне столько же лет, сколько и тебе.

Пола улыбнулась.

– Я знаю, извини, Дэнни. – Она неожиданно погладила его руку. – Только ты выглядишь совсем мальчиком. Наверно, это потому, что среди моих знакомых много взрослых мужчин.

Вопреки своей внешности и жизненному опыту он не ощущал себя мальчиком – так, словно он был знаком с теорией своего возраста, но не познал его на практике.

– Где ты живешь? – спросила Пола.

– В Глибе, – ответил он. – А ты?

– В Роуз-Бей.

Денни знал этот пригород. Он как-то побывал там с матерью в свой последний школьный год. Тогда по-субботам они часто отправлялись погулять в тот или иной фешенебельный район Сиднея и разглядывали дома, выбирая наиболее внушительные, окруженные собственным садом. «Когда-нибудь и у тебя будет такой дом, Дэнни». И вот теперь он припомнил Роуз-Бей как один из тех районов, где его знакомили с миром богатства. Знай об этом мать в день Нового года, подумал он, она отпустила бы его с радостью.

– Яхт-клуб тоже там? – спросил он.

– Нет, он в Воклюзе, где живет Руди и еще многие ребята из нашей компании.

Это было даже еще лучше. Он уже почти соприкасался с миром, о котором мечтала его мать, хотя только-только перестал быть младшим клерком. Но на что он мог надеяться? Он сказал:

– Мы по разным сторонам насыпи, как говорят в Америке.

И ощущение, что Пола вошла в его жизнь слишком рано, причинило ему мучительную боль, убило всякую радость.

Она рассмеялась.

– Но ты же переберешься на нужную сторону, так? Я за тобой наблюдала. Ты принадлежишь к людям, которые не успокоятся, пока чего-нибудь не добьются. Не сомневаюсь, что могу точно рассказать тебе историю твоей жизни – от младшего клерка до управляющего за тридцать скучнейших лет.

Дэнни встревожился. Пола вплетала в сияние вечера черную нить, словно ее неприязнь к «Национальному страхованию» распространялась и лично на него. Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Почему скучнейших, Пола?

– О господи! Когда я вспоминаю об этом проклятом месте, я просто не могу найти другого слова, – ответила она с искренней злостью. – Непроходимая скука! От него просто воняет однообразием. Ненавижу!

– Так почему же ты там работаешь?

– Для заполнения промежутка. – И она добавила насмешливо: – Мне уже дважды делали предложение, но оба раза неподходящие женихи. Впрочем, я вроде тебя – я добьюсь своего!

Слова Полы обнажили перед ним всю шаткость его положения. Для нее залогом спасения была ее женская зрелость в мире подходящих женихов. У него не было окружения, в которое ему хотелось бы ввести ее, ничего, кроме него самого и смутной картины будущего, которое ее не интересовало. Ему представились его враги в мире особняков, яхт и автомобилей, и в нем поднялось возмущение, как в те минуты, когда его мать начинала говорить про этот мир.

– Да, я добьюсь своего, – сказал он, положив локти на стол и наклоняясь вперед, – но не потому, что я хочу купить себе доступ в избранное общество. Я не собираюсь продавать себя за две-три подачки. Я работаю не для того, чтобы стать снобом, Пола, если ты это имела в виду.

– О-ла-ла! – Пола схватила ложечку и стала шутливо бить его по пальцам. – Разве было хоть слово сказано о снобах? Нет, милый Дэнни, говоря совсем откровенно, я не знаю, чем ты станешь – ведь тебе еще надо проделать такой долгий-долгий путь! И возможно, ты кончишь, как этот бедный старичок мистер Риджби. Ведь его нельзя не пожалеть: вот он сидит там, сидит там, сидит там…

Дэнни молча поглядел на нее. Что она знает о давно привитом ему стремлении построить свой собственный мир вне пределов Токстет-роуд, стать хозяином самого себя?

– Если бы я думал так, я бы уже сейчас махнул на все рукой, – сказал он. – Значит, у тебя поэтому возникла идея о тридцати скучнейших годах?

– Может быть. – Она брезгливо сморщила нос. – Интересно, думал ли он, что это место вот так задавит его и иссушит?

– Только когда было уже поздно, – ответил Дэнни. – И в глубине души он тяжело это переживает.

– Ну, по его виду этого не скажешь. Кажется, что он всегда был смиренным и кротким. И добрым. И это с самого начала обрекло его на неудачу. Да, кстати, я показала папе твои стихи, – прибавила она, оживившись. – Он говорит, что они свидетельствуют о здоровом цинизме. Слишком здоровом для того, чтобы ты мог чего-либо добиться в «Национальном страховании».

– Почему? Разве он считает, что многого могут добиться Слоун и Салливен? А как тебе кажется?

– Только не Стоун, – ответила Пола, подумав. – Он слишком похож на жуликоватого букмекера. Но малыш Томми вполне может развернуться: если ему удастся отыскать достаточно спин, чтобы вовремя всадить в них ножик, еще неизвестно, как высоко он заберется.

Разумеется, ей делало честь, что она испытывала отвращение к «Национальному страхованию» как к клубку мелких интриг, но ему от этого было не легче.

– Ну, а что ты скажешь о таких второстепенных деталях, как диплом и интеллект? – спросил он с легкой иронией.

– О, я думаю, что у Салливена хватит интеллекта, – заметила она, – хватит для того, чтобы занять положение, которое позволит ему подавлять другие, более сильные интеллекты, если они покажутся ему опасными. – Она лукаво улыбнулась Дэнни. – Я знаю, ты думаешь, что я ужасная сволочь и все прочее. Но я просто не принадлежу к числу тех, для кого «жизнь реальна, жизнь серьезна». А теперь допивай свой кофе, пока он еще не совсем остыл.

Вынув помаду из сумочки, Пола принялась умело подкрашивать губы. На секунду прервав это занятие, она сказала:

– Мне очень понравилась картина, Дэнни: Красавчик Джест, конечно, подделка, но он не скучен. Нет ничего хуже длинной и скучной жизни. – Она бросила помаду в сумочку. – Вот так! А теперь пойдем, пока кафе еще не закрыли.

Подстегиваемый ощущением давно уже пережитого и неизбежного конца этого вечера, он сказал:

– Может быть, поедем куда-нибудь завтра, Пола? В Менли… или куда захочешь.

– Не могу, Дэнни, по воскресеньям я всегда катаюсь на яхте.

И снова он растворился среди теней. Ни яхт, ни автомобилей, ни ночных клубов – ничего, что могло бы ее увлечь. Только он сам, «голодранец-клерк», по выражению Слоуна.

– Ну, а в следующую субботу? – спросил он с отчаянием. – Мы могли бы опять пойти в кино.

Пола знала, что должна его разочаровать, и ее взгляд дрогнул. Она угадала в нем мужчину-мальчика, который пытается проникнуть в мир взрослых и судорожно цепляется за воздух. Цепляется за нее, подумала она с иронией.

– Спасибо, Дэнни, но вряд ли.

– Почему? Я хочу сказать – из-за меня?

– Нет, – ответила она, – конечно, нет. Просто я еще не знаю, что буду делать в субботу. Я не люблю договариваться заранее. Всегда может подвернуться что-нибудь более интересное.

Дэнни всю неделю мечтал, что этот вечер будет только первым эпизодом книги, которой еще предстоит быть написанной. Но тут он понял, что для Полы это завершенный эпизод, не имеющий продолжения. Он сказал:

– Значит, если не подвернется ничего лучшего…

– Мне следует дать тебе об этом знать, да?

Пола встала, они вышли из кафе и повернули к трамвайной остановке. И снова Пола взяла его под руку.

– Я провожу тебя до дому, Пола, – сказал он.

– Ни в коем случае, Дэнни. Это же другой конец света. Нет, не глупи, – твердо сказала она, когда он попробовал было заспорить. – Если ты сядешь со мной в трамвай, я больше никогда с тобой никуда не пойду. Я говорю серьезно.

– Это шантаж, Пола. – Он грустно смотрел на глаз циклопа, становившийся все ярче.

Ее пальцы сжали его локоть.

– Я знаю. Это был хороший вечер, Дэнни. Ты был очень мил. – Ее губы коснулись его щеки, и она побежала к трамваю.

Этот последний ее поступок был самым неожиданным, и всю дорогу домой Дэнни старался понять, что за ним крылось. Поведение Полы было совсем не похоже на покладистость Изер во время их прогулок. И сама она так не похожа на Изер! Может быть, подумал он, Арт Слоун, знаток женщин, разгадал бы эту загадку.