Текст книги "Мартин-Плейс"

Автор книги: Дональд Крик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

30

Положив трубку, Эдит Саймонсен пошла на кухню. Надо испечь булочки, прежде чем приедет Джо. Почему он вдруг захотел увидеться с ней сегодня, если завтра они, как всегда, должны отправиться на обычную прогулку? Но хорошо, что он придет: это рассеет неприятное впечатление, оставшееся после визита Ральфа Моргана. Все в Ральфе начало раздражать ее с того момента, когда днем открылась дверь и он сказал:

– Решил заглянуть к вам на минутку, Эдит. Мы не виделись уже порядочно времени. Я не помешал?

– Конечно, нет, Ральф. – Она провела его в комнату. – Располагайтесь поудобнее.

– У вас есть особый дар, Эдит: с вами всегда чувствуешь себя удобно, – он засмеялся. – Вы выглядите даже очаровательнее, чем обычно, дорогая моя.

Она рассеянно улыбнулась.

– Благодарю вас, Ральф. Вы никогда не жалеете для меня комплиментов. – Грубые, властные черты лица и массивное тело делали его похожим на доброжелательного быка. Она спросила с привычной жалостью к больной: – Как себя чувствует Моника?

– По-прежнему, Эдит, по-прежнему. Хотя, как я ей всегда говорю, немножко воли – и она сама себя не узнала бы. Ну-с, – продолжал он, отмахиваясь от разговора о жене, чье плохое здоровье уже многие годы было для него источником глухого раздражения, – а как поживают наши акции? Приносят прежние дивиденды?

– Да, Ральф, как часы. Каждый раз, когда я получаю чек, я говорю себе: слава богу, что Ральф Морган устроил все так, как он устроил.

– Мне это очень приятно слышать. А я слежу за ними, слежу. Впрочем, беспокоиться нечего – все это солидные, надежные предприятия.

Разговор пересыхал в своем обычном русле, и Эдит искала, что бы еще такое сказать. А найти было необходимо: должна же она показать ему, что он для нее друг, а не только советчик в финансовых вопросах. Вспомнив, она сказала:

– А вы видитесь с этими милыми людьми, с Рокуэллами? Прошло чуть ли не полтора года с тех пор, как мы были у них.

– Да-да, – он энергично кивнул. – Я встречал у них Новый год. Собственно говоря, я его всегда встречаю у них. Арнольд устраивает этот праздник на широкую ногу. Наверное, сказывается его шотландская кровь.

– Прелестный дом. Удивительно подходящий для подобных праздников.

– Да, конечно. Цветные фонарики в саду и все прочее как полагается.

А в бухте – ползущий, как светляк, паром, и маяк, мигающий зеленым огоньком, и голос Джо, тихий и нежный: «Счастливого Нового года, Эдит…» Спохватившись, она заметила, что ее гость внимательно на нее смотрит. Кашлянув, он сказал:

– Скажите мне, дорогая моя, как ваша жизнь? Какие-нибудь неожиданные события?

Эдит уловила напряженность его интонации, выжидательное выражение его лица. Как он мог узнать? Но узнал ли он? Она ответила с притворным недоумением:

– Ну, какие же неожиданные события могут произойти в жизни пожилой вдовы, Ральф?

– Моложавой и красивой пожилой вдовы, – поправил он со строгой любезностью, а потом прибавил неожиданно уязвленным тоном: – Можете не говорить мне, если не хотите, Эдит. Я пришел сюда не для того, чтобы выведывать ваши тайны.

– Разумеется, Ральф. – Она говорила серьезно, не желая его обидеть. – По-видимому, вам известно больше, чем я думала. Как вы узнали?

Ее раздражало, что он напал на ее след и сегодня пришел но нему сюда. Он не постесняется расспрашивать о ее отношениях с Джо и судить их. Со времени смерти ее мужа он взял на себя роль ее опекуна – достаточно искренне, несмотря на всю свою напыщенность, – и теперь сочтет себя вправе давать ей советы, когда она намерена полагаться только на собственное суждение.

Он объяснял:

– Собственно говоря, я услышал об этом на встрече Нового года. Но не хотел начинать этот разговор. Думал, может, вы сами его начнете. Берни Риверс – вы его видели в тот день у Рокуэллов – случайно упомянул, что встретил вас в вестибюле дома, где он живет. Вы шли в гости к одному из жильцов. По фамилии Риджби.

– Это верно, Ральф. Я действительно как-то встретила там мистера Риверса.

– Не думайте, что я хочу вмешиваться в ваши дела, Эдит. Если вам это не нравится, то скажите мне прямо, я не обижусь. На мой взгляд, мы знакомы друг с другом так давно, что можем говорить откровенно. Верно?

– Ну конечно, Ральф.

– И это очень разумно, – заявил он ей с покровительственной грубоватостью. – Я бы не выполнил своего долга, если бы остался в стороне.

– Я благодарна вам, Ральф, за ваш интерес ко мне и за вашу помощь. Но, право же, мне нечего скрывать.

Она говорила с притворной невозмутимостью, ощущая себя предательницей. Ее отношения с Джо до сих пор были словно отгорожены от всего мира, и для него, по-видимому, это было очень важно. Из них исключалось его прошлое, а будущее обретало конфиденциальный оттенок. Рано или поздно Ральф, конечно, узнал бы, но на этой стадии сведения были вырваны у нее не только насильно, но и преждевременно.

– Все обстоит очень просто: я собираюсь выйти замуж за мистера Риджби, – закончила она с большей резкостью, чем намеревалась, и увидела, как губы Моргана вытянулись в негодующую трубочку.

– Что ж, дорогая моя, вы, будем надеяться, знаете, что делаете. Однако это довольно-таки… э… необычное решение. Как вам кажется?

– Почему же, Ральф? Неужели так необычно, что два одиноких человека со сходными вкусами и симпатиями ищут общества друг друга?

– Проводить вместе время – это одно, а брак – совсем другое. – Он поглядел на нее взглядом учителя, твердо решившего до конца разобраться в проступке ученика. – Меня заботит практическая сторона, Эдит. Мне хотелось бы задать вам прямой вопрос.

– Пожалуйста.

– Хорошо ли вы знаете этого человека?

– Очень хорошо. Я знаю, что мне приятно, когда он рядом.

Морган нетерпеливо махнул рукой.

– Эдит, вы всегда ставили всякие благородные идеи выше практических соображений. Говоря грубо: что вам известно о его финансовом положении?

Она колебалась, испытывая отвращение к деспотизму денег, который, как сажа, зачернял его взгляд на мир. Но честно ли это по отношению к нему? Взяв на себя устройство ее дел, он снял с ее слабых плеч тяжкое бремя. А теперь она была заранее готова отвергнуть его совет только потому, что он диктовался иным взглядом на вещи. Она сказала сдержанно:

– Насколько мне известно, он достаточно обеспечен, – и тут же добавила, почувствовав всю уклончивость своего ответа: – Но право же, Ральф, существуют иные мерки…

– Не спорю, Эдит, – перебил он, – но эту мерку все равно нельзя игнорировать. Я ясно вижу, что вы слишком многое принимаете на веру.

– Ральф! Не надо. Существуют вещи, которые я просто не могу объяснить. Они слишком личные. Вам придется поверить мне на слово.

– Очень хорошо, – сухо сказал он. – Если вы не считаете возможным обсуждать это дело, я настаивать не стану. Я знаю, какой капитал у вас есть. Не выпускайте его из своих рук. И посоветуйтесь со мной, если у вас возникнут какие-нибудь сомнения.

Подтекст этих слов был для нее отвратителен. Она сравнила его самоуверенную настойчивость и бесцеремонную доброжелательность с мягкой и почтительной нежностью Джо, и они резанули ее, как грязное пятно на гармоничных переливах красок.

– Хорошо, Ральф. Непременно, – сказала она с притворной благодарностью. – Ну, а теперь, я думаю, вы не откажетесь от чашки чаю.

Когда она вернулась, он выглядел более спокойным.

– А! – сказал он, беря чашку из ее рук. – Как это приятно, Эдит! Вашему Риджби повезло. Когда же произойдет счастливое событие, э?

– Оно уже произошло бы, если бы не одна небольшая задержка. Но теперь не позже чем через месяц. Хотя, конечно, свадьбы мы устраивать не будем.

– Ну разумеется, дорогая моя, разумеется.

Они еще немного поговорили, и, когда, уходя, он с грубовато-смущенным поцелуем пожелал ей счастья, Эдит смягчилась.

– Спасибо, Ральф. Мне очень хотелось услышать это именно от вас.

– Мне не так-то просто было это сказать, дорогая моя, – он легонько похлопал ее по плечу. – До свидания, Эдит.

– До скорого свидания, Ральф. И надеюсь, вы будете нас посещать, – добавила она, внутренне вздрогнув.

– Буду очень рад. Скажите только слово.

Закрывшаяся дверь оборвала звук его шагов в коридоре, и Эдит вернулась в гостиную. Она убрала посуду, а потом села и открыла журнал. Ее мысли были лишь слабо связаны с тем, что она читала, вскоре узел развязался совсем, и она положила журнал на ручку кресла, почувствовав, что очень хочет увидеть Джо.

Она хотела этого и сейчас, пока месила тесто для булочек, хотела, чтобы он произнес ясные и определенные слова, после которых она раз и навсегда перестала бы тревожно прислушиваться, опасаясь бесцеремонного вторжения, сомнений, тихих шагов во мраке.

31

Риджби сделал знак и, когда Дэнни подошел к нему, сказал:

– Мистер Рокуэлл просит вас зайти к нему в кабинет, Дэнни. – Растерянность на лице мальчика задела больное место его совести, – и он добавил: – Не волнуйтесь. Порой случаются самые неожиданные вещи. И если Рокуэлл спросит вас о вашей работе, не отмалчивайтесь. Прямо скажите все, что вы думаете. Ну, идите… Желаю удачи.

Риджби снова принялся заполнять время работой. Ситуация в это утро, после того как пропажа была обнаружена, оказалась гораздо менее грозной, чем он ожидал. Полнейшее недоумение Джаджа и Росса породило в нем ощущение собственной значимости – ведь он создал тайну, ключ к которой есть только у него.

– По-моему, мы зашли в тупик, не так ли? – сказал он, когда они совещались в кабинете Росса. – Мне кажется, вам следует поставить в известность Фиска.

Фиск поставил об этом в известность Рокуэлла. И началось паломничество на верхний этаж.

Он сам поднялся туда после Джаджа, и взгляд Рокуэлла, когда он вошел в кабинет, сказал ему, что управляющий озабочен и не знает, как поступить.

– Странное происшествие, Джо. Что бы вы посоветовали?

Нечаянная ирония этих слов глубоко задела Риджби. С какой стати должен он давать советы? В первый раз за все это время им понадобился его совет.

– Для меня это неразрешимая загадка, – сказал он, бросая им безмолвный вызов. – Насколько я могу судить, следует обратиться в полицию.

Управляющий кивнул.

– При данных обстоятельствах они могут допросить только Джаджа и вас. Но черт меня подери, если я представляю, что вы оба можете им сказать. Однако все-таки подождите, пока они не явятся.

Риджби ждал, прикидывая, какие улики против него могут они найти. Да никаких… Разве что квартира – единственное излишество, которое он себе позволил. Но отнюдь не такое большое, чтобы толкнуть на преступление. Могла возникнуть и другая улика – если вдруг Джадж припомнит, что как-то забыл ключ в замке сейфа. Однако бедняге Лори придется достаточно скверно и без того, чтобы он еще признавался в подобном упущении. Риджби продолжал неторопливо работать – машинально, думая о своем. Он почти притворялся, что работает. Но притворяться придется недолго, решил он, и совсем перестал писать, словно прислушиваясь к собственным шагам, в последний раз замирающим в коридоре.

Кабинет Рокуэлла показался Дэнни огромным: письменный стол с резными краями и чернильным прибором из черного дерева с инкрустацией, кожаные кресла, ковер, широкие окна с гардинами, портрет сэра Бенедикта Аска в пожилом возрасте на одной стене и пейзаж на другой – все это произвело на него впечатление чрезвычайной значительности. Здесь находились истоки, этот кабинет был символическим центром всего, что здесь существует и происходит, сердцем компании.

Рокуэлл улыбнулся ему. Его голос был ласковым.

– Доброе утро, Дэнни. Садитесь. Мы с вами еще не разговаривали, но я вас знаю. Вы мне известны как многообещающий молодой человек.

Внушительность манер и искренний интерес в тоне освободили эти слова от оттенка бездушной снисходительности. Рокуэлл откинулся в кресле, как бы подчеркивая неофициальный характер этой беседы. Он хотел бы только узнать подробности того, что произошло сегодня утром в банке.

– Вы были рядом с мистером Джаджем, когда он открыл сумку?

Они оба искали банкноты, ответил Дэнни и, припомнив недоумение и паническую растерянность Джаджа, подробно описал, как это происходило.

Управляющий кивнул.

– Конечно, это было для вас обоих потрясением. Это потрясение для нас всех. За всю историю «Национального страхования» впервые произошло нечто подобное. У нас над входом выбит девиз «Fide et Fiducia»», что означает «Верность и Доверие». Хотелось бы мне знать, задумался ли тот, кто взял эти деньги, кого именно он грабит. Полагаю, что нет. Вор никогда об этом не думает. А вы знаете, Дэнни, он ведь ограбил не просто большую безликую организацию, он ограбил людей, простых людей. Тех, кто у нас застрахован. Он, кроме того, ограбил нашу страну, потому что мы употребили бы эти деньги конструктивно, ей на пользу.

Дэнни кивнул. Рокуэлл не обманул ни одного из его ожиданий. Перед ним был человек, совпадавший с образом, созданным в его воображении, значительный человек, почти символ, неотделимый от всего, что воплощалось в «Национальном страховании».

Взяв сигарету из папиросницы на столе, Рокуэлл подумал, что этого мальчика, вероятно, гораздо больше волнует сенсационная сторона кражи, чем ее нравственная подоплека. Развивать эту тему не имело смысла. Он сказал:

– Ну, Дэнни, как вам нравится ваша работа?

Дэнни заколебался и вновь услышал слова Риджби, выражавшие его собственную внутреннюю потребность. Сердце его забилось, и он сказал:

– Та работа, которую я делаю сейчас, мистер Рокуэлл, мне не нравится, но я надеюсь, что позже она откроет передо мной возможность заниматься делом, которое мне понравится.

Затянувшись сигаретой, Рокуэлл спросил с недоумением:

– А почему вам не нравится ваша теперешняя работа?

Стоя у основания утеса, Дэнни поглядел на вершину: подъем на нее казался еще более трудным теперь, когда его предстояло начать.

– Слишком мало самостоятельности, – сказал он. – Это все механическая работа и очень простая.

«О наивность и порывистость юности!» – подумал Рокуэлл и едва удержался от вздоха.

– Сколько вам лет, Дэнни?

– Почти восемнадцать.

Управляющий кивнул. Он словно признал, что подобный возраст заслуживает обдумывания. А потом мягко спросил:

– Не кажется ли вам, что для самостоятельности у вас еще хватит времени?

Время! А сколько именно времени? Это ведь тоже жизненно важно.

– Времени не так уж много, мистер Рокуэлл. И ждать нетрудно, когда знаешь, чего ждешь. Но мне ведь ни разу прямо не сказали, на что я могу рассчитывать.

О господи! Да если каждый станет претендовать на твердые гарантии своего будущего, это приведет к дичайшему хаосу, подумал Рокуэлл. Впрочем, все, пожалуй, и претендуют именно на такие гарантии. А у этого мальчика хватило логики и честности облечь свое желание в слова.

– Скажите мне, – потребовал он, – на что, собственно, вы хотели бы рассчитывать?

Дэнни начал карабкаться на утес. Он поднимался медленно, нащупывая надежную опору.

– На возможность показать, на что я способен, мистер Рокуэлл, – он замолчал и уставился на свои колени; как выразить самую суть того, что ему нужно? – Дело не в том, чтобы получать большое жалованье, – сказал он. – И не в том, чтобы получить право называться тем-то и тем-то. Необходимо верить, что ты делаешь нужное дело, а иначе к чему все это? И здесь я как раз и хочу найти для себя нужное дело. Так могу я на это рассчитывать?

– Да, – не задумываясь, ответил Рокуэлл, – Безусловно. – Опершись локтями о стол, он всматривался в горевшее оживлением лицо, лицо поколения, которое больше не было для него потеряно. Ведь только что лейтмотив всей его жизни был сформулирован этим невероятно юным мальчиком. – Я рад, что вы сказали это, Дэнни. Когда вы узнаете больше и поймете сущность «Национального страхования», перед вами откроется возможность конструктивной деятельности. Мы играем важную роль в жизни нашей страны, и, во всяком случае, я могу заверить вас, что здесь делается нужное дело, – он испытывал почти отеческую благодарность за предоставленный ему случай высказать все это. И ему хотелось продолжать. Он еще больше наклонился над письменным столом. – Находить удовлетворение в своей работе – это и значит жить. Все прочее – всего лишь существование. Именно это вы уже и поняли. Такая вера вещь сугубо личная. Следуйте ей, и она, возможно, приведет вас в это кресло. Ничего лучшего я не могу вам пожелать. Но я хотел бы посоветовать вам не требовать слишком многого слишком рано.

Когда Дэнни вышел от управляющего, ему хотелось свистнуть, рассмеяться, запеть. Об этом разговоре надо будет рассказать Риджби. И Поле. Каждое слово навеки запечатлелось в его сознании – ведь это же поворотный миг всей его жизни!

В кабинет управляющего вошел Льюкас и, источая тактичное молчание, направился к своему столу. До чего же типично, подумал Рокуэлл, и до чего фальшиво! Он сказал:

– Мальчик, конечно, ничего не знает.

– Как и следовало ожидать. Боюсь, это неразрешимая загадка, – и, словно не желая упустить хотя бы малейшую возможность ее разрешения, он задумчиво добавил: – Нет ли оснований полагать, что Риджби страдает какой-нибудь манией? Он ведь мог подобрать ключ к сейфу – даже много лет назад. Впрочем, готов признать, что это представляется мне маловероятным.

– И очень хорошо, – Рокуэлл был резок. Уж лучше так ничего и не узнать, чем выслушивать Льюкаса в роли сыщика-любителя. – Я побеседовал с О’Рурком. Мне кажется, этот мальчик подает надежды.

– Он очень добросовестен, – ответил Льюкас. – Многообещающий тип характера.

– В таком случае нам следует присмотреть, чтобы это не пропало втуне. – Взяв блокнот с записями, предстоящих дел, он начал его перелистывать. – Будьте так добры, Мервин, подождите прибытия полиции у мисс Стайлс, – сказал он. – В курс дела их введете вы.

Когда Льюкас вышел, Рокуэлл встал и направился к окну. Он думал: этого человека не следовало бы назначать на должность, связанную с выработкой курса, которого будет придерживаться компания. Он, безусловно, надежный помощник, но иногда чувствуется, что его сдержанность – только маска, скрывающая критическую усмешку и даже презрение. А жаль, потому что он удивительно работоспособен и прекрасный специалист.

Но безнадежно узок. Для Льюкаса нет и не может быть причины или результата, если их нельзя выразить черным по белому в годовом балансе, для него невозможна победа принципа над экономическими требованиями, для него не существует идеала выше служения собственным целям. Здесь, в своем собственном кабинете, Рокуэлл уже ощущал неприметные изменения былого порядка. И винил в этом себя. За все долгое время своего пребывания на посту управляющего он никогда не встречал явного противодействия и правил самодержавно – сам себе хозяин и хозяин тех, кто осуществлял его политику. Нет, ему следует получше узнать людей, проталкивающихся теперь на должности, которые открывают путь к его креслу. К этому времени он должен был бы уже хорошо знать своего преемника. О’Рурк лет через двадцать? Слишком долгий срок, чтобы серьезно взвешивать такую возможность. Но только не Льюкас. Если он позволит Льюкасу остаться, то через три-четыре года окажется во власти оккупирующей державы, чьи принципы ему глубоко отвратительны. А сколько еще служащих «Национального страхования» посмеиваются про себя, как Льюкас? Он испытывал дружескую теплоту единомышленника к мальчику, который сам, без подсказки, заговорил на его, Рокуэлла, языке, и почувствовал глубокое сожаление, что времени так мало и он в лучшем случае успеет только, направить его на правильный путь и пожелать ему удачи.

32

Ослепительно солнечный день, теплый песок, седой прибой. «Пошли, Дэнни!» И бегом по пляжу, прочь от остальных: Руди и Джеффа, Бетти и Гей – от всей компании Полы, пусть загорают на полотенцах. И красная машина Руди на набережной, вызывающая горькое воспоминание и злость, теперь заглушенные солеными брызгами, криками и смехом.

А еще раньше – знакомство, тоскливое ощущение одиночества среди этой веселой болтовни и поддразнивания: чужак в незнакомом мире. Где центр – Пола, отодвигающая Бетти и Гей на второй план; а Руди и Джефф – оба старше, чем он, загорелые, запанибрата с девушками; нм ничего не стоит растянуться на песке, положив голову на колени кому-нибудь из девушек или даже придвинуться вплотную, обнять. Джефф, подхватив Гей на руки, тащит ее в воду; всплеск, визг: «Джефф, прекрати! Сейчас же прекрати!»

«Лови!» Взлетевший в воздух мяч, мягкий удар о его ладони и… «Эй, Дэнни, мне!» – кричит Джефф. Возглас Полы: «Дэнни, бросай его мне, Дэнни!» И он бросает мяч Поле, Джефф кривит губы, девушки неуклюже кидают мяч друг другу, стараясь удержать его у себя, но Джефф выхватывает его у Полы и бросает Руди, подальше от девушек – и больше они не доверяют его Дэнни.

И вопрос Гей: «Где вы живете, Дэнни?» – «Глиб». Сегодня это название звучит по-иному, как и его голос – голос чужака, пещерного жителя, попавшего в страну особняков, газонов и садов.

И вопрос Руди: «Вы работаете в этой страховой конторе вместе с Полой, как я слышал. Уж не попахивает ли здесь нежным романом между клерком и машинисткой, а?» И оглушительный хохот Джеффа, и Пола, набравшая пригоршни песку, чтобы рассчитаться с ними обоими: «Мы с Дэнни понимаем друг друга, вислоухие тупицы!» И пригоршни песка – часть их шутки, шутки, принадлежащей только им.

Когда они с Полой вышли из воды и пошли по пляжу, она спросила:

– Что, собственно, происходило сегодня утром в «Страховании», Дэнни-Дэн? Что-то сверхсекретное?

И Дэнни, лишь на секунду вспомнив об осторожности, рассказал ей о краже.

– Да-а! – сказала она. – Сейф был взломан?

– Как будто нет. Но деньги исчезли.

Ее глаза широко раскрылись.

– А у кого есть ключи от сейфа?

Дэнни загнал в подполье воспоминание о том вечере, когда он отдал ключ Риджби, – подозрение, которое он навсегда утаит ото всех. Он сказал:

– Только у Лори Джаджа, насколько мне известно.

– Сколько украдено?

– Чуть больше четырех тысяч фунтов.

Они бросились на песок рядом с остальными, и Пола воскликнула:

– Что скажете, детки? Дэнни замешан в краже четырех тысяч фунтов из «Национального страхования»!

– Не надо, Пола!

Но непостижимая часть ее натуры как будто стремилась уничтожить всякое доверие между ними. Пола безжалостно принялась его поддразнивать. Он украл ключ и спрятался в здании, а ночью потихоньку ускользнул с добычей. Как он намерен распорядиться деньгами? Она строила ему глазки, придвигалась к нему вплотную. Он купит машину? Яхту? Отправится в кругосветное путешествие?

– Может, вы женитесь на Поле, Дэнни? – это сказал Джефф. А Руди посоветовал:

– Купите себе ба-альшую библиотеку, старина, и удалитесь в жизнь духа.

Подтекст всего этого – нетерпимость своей компании к чужаку – заставил его замолчать. Его чувства были затронуты слишком глубоко, и он не мог имитировать эту легкомысленную небрежность. Он ненавидел их и не мог уйти. Дэнни зачерпывал песок и смотрел, как он сыплется между пальцами, – только бы сделать вид, что все это его не трогает!

– А я бы вышла замуж за человека, который проделал бы что-нибудь в таком роде и сумел остаться вне подозрений, – сказала Пола.

Руди, рывком приподнявшись на локте, отрезал:

– Любишь ты говорить чепуху, Пола. Неужели ты думаешь, что кто-нибудь способен отнестись к этому серьезно?

– Уж ты бы помолчал! – вспыхнула она. – Ты вообще ни к чему не способен относиться серьезно.

Руди поднял брови.

– Нет, вы послушайте ее! Она мечтает бежать со взломщиком. Душечка, поезжай-ка в Чикаго, на эту духовную родину всех взломщиков. Ты могла бы стать тем, что на классическом жаргоне тех мест именуется, если не ошибаюсь, марухой.

Девушки захихикали. Джефф захохотал и обнял Гей поперек живота. Пола покраснела: Дэнни впервые увидел, как она смущается.

– Иди ты к черту! – сказала она обиженно. – Меня интересует только динамика всего этого. Мне нравятся победители. И мне все равно, каким способом они победили.

– Что за неразборчивость! – насмешливо попенял Джефф, а потом повернулся к Дэнни. – Если у вас есть виды на эту особу, вам придется постигнуть благородное искусство вскрытия сейфов и отпирания замков с помощью булавки.

– Или бесстрашно вступить в Иностранный легион», – вставил Руди. – Ведь это вы познакомили ее с Красавчиком Джестом. Значит, вы прошли полный курс.

Дэнни кивнул.

– Вот именно, – и слишком поздно спохватился, что встал на сторону тех, кто отвергал его, что он заблудился на ничьей земле, которую сам же сотворил.

Пола смерила их презрительным взглядом.

– Все вы слабаки. Я могу хоть сейчас предсказать судьбу каждого из вас. Руди будет и дальше писать рекламные объявления, увеличивая сбыт мыла и маринадов. Он станет великим знатоком этого дела и наймет еще много мелких людишек для того же самого. Он станет владельцем фабрики слов и жу-утко богатым, как его нынешние наниматели, – лишь бы ему удавалось увеличивать сбыт мыла и маринадов. Джефф станет нотариусом и потратит свою жизнь на распутывание денежных неприятностей других людей, – тут она на несколько секунд задумалась, заложив руки за голову. – Бог знает, что выйдет из Дэнни. Он хочет стать управляющим «Национального страхования». Считает, что это как бы его миссия, и если он будет верить в нее достаточно горячо и неустанно трудиться ближайшие тридцать лет, то его жизнь послужит благодарным материалом для биографии преуспевшего финансиста. Вы все идете по проторенной колее, ясно? И будете закапываться в нее все глубже и глубже. Но не замечая этого, потому что у вас не будет времени оглянуться и посмотреть, как глубоко вы себя уже погребли.

– Ах, боже мой! – Бетти сморщила нос. – До чего мы сегодня высокопарны!

Гей уютно устроилась на плече Джеффа.

– Пола кончит тем, что выйдет замуж за какого-нибудь проходимца, который расскажет ей, что у него есть копи на Аляске или еще что-нибудь такое.

Руди вздохнул и лениво потянулся.

– Пола всегда будет ожидать чего-то за следующим поворотом. Бедная старушка Пола!

Пола сердито посмотрела на них.

– Поберегите ваше сочувствие для себя. Оно вам еще понадобится.

Она лежала, раскинувшись на песке, и взгляд Дэнни скользнул по ее расслабленному – телу с чуть-чуть раздвинутыми ногами, по манящим выпуклостям ее груди. И оттого, что рядом лежали обнявшиеся пары, он особенно мучительно ощущал ее близость. Непонятно, почему Пола принадлежит к этой компании: она враждебна им и все же своя среди них. Просто она всюду может стать своей, решил он, в любой компании. А вот ему еще надо отыскать свой мир. И найти в нем место для нее.

Его взгляд в конце концов вторгся в раздражение Полы, и ее ресницы задрожали. До чего ей надоели глупости Руди и Джеффа, дурацкое кокетство девчонок! А Дэнни влюблен в нее. Она нужна ему как часть его мечты: он ведь придумывает для себя какую-то Утопию – заодно, наверное, и для нее. Мечтатель, идеалист! Собственно говоря, то же можно сказать и про нее. Но у него такие нудные мечты, такие чистенькие идеалы! Мировоззрение в шорах – словно обязательство всю жизнь прожить с одним мужчиной. К черту мужчин! Всякому мужчине нужно одно: чтобы женщина стала частицей его жизни. Как это несправедливо устроено тянуться к ним и сразу же самой их отталкивать!

Резко приподнявшись, Пола прищурилась на остальных.

– Ах, какие голубки! А почему мы должны составлять исключение, Дэнни-Дэн?

Она пристроилась возле него, подальше от остальных, и он обнял ее, подхватывая вызов, брошенный Руди и Джеффу, потому что этого хотела она.

– Спасибо, Пола. Я уже чувствовал себя лишним.

– Дэнни, любовь моя, ты ведь и правда тут лишний, – возразила она серьезно. – Но ты должен научиться плевать на то, лишний ты или не лишний.

– И плюну, если не буду лишним для тебя.

Пола засмеялась.

– Ты меня иногда удивляешь. Но как бы то ни было, сейчас тебе неплохо. Так лови мгновение, они никогда не длятся.

– Но могут длиться. Неужели ты не чувствуешь, что нужно только захотеть?

– Нет! – она с твердой решимостью покачала головой. – Мгновения приходят и уходят. Если принуждать их или планировать заранее – это уже совсем другое. На них натыкаешься, как на счастливую находку. Но не беспокойся, – утешила она, – будут еще и другие, Дэнни-Дэн.

Его рука вдруг обняла ее крепче.

– Я люблю тебя, Пола. И буду любить всегда.

Пола вся напряглась, и он понял, что мгновение ушло безвозвратно.

– Не говори этого, Дэнни! Я не хочу этого слышать! Ни от кого, если тебе так легче.

– Но когда-нибудь захочешь.

– Ну, к тому времени ты уже будешь благополучно женат и пожнешь первые служебные успехи. Ты не из тех, кто долго остается свободным.

– Пожалуйста, перестань непрерывно предсказывать, как я буду жить, – возразил он. – И во всяком случае, свобода – это вовсе не неприкаянность. Иметь все то, что необходимо, чтобы ты чувствовал себя свободным, это и значит быть свободным. Делать то, что приносит тебе наибольшее удовлетворение. А не бродить вокруг да около, надеясь на приятные сюрпризы.

– Неужели? Ну, я, во всяком случае, предпочту приятные сюрпризы. А ты можешь делать с «Национальным страхованием» все, что захочешь. Впрочем, вряд ли это у тебя получится. А вот оно будет делать с тобой все, что захочет.

– Но недолго, Пола. У меня не такой характер.

– Ты изменишься. Тебе придется измениться.

– Почему?

– Почему? – повторила она раздраженно. – Потому, что ты собираешься стать управляющим, вот почему. Еще одним дакалкой.

– Рокуэлл не кажется мне дакалкой.

– Ерунда! Что ты знаешь о Рокуэлле?

– Я разговаривал с ним сегодня утром.

– Ты? Разговаривал с ним?

– Он хотел задать мне несколько вопросов в связи с кражей…

– И сообщил тебе, что это учреждение нашпиговано идеалами и прекрасными возможностями! – перебила Пола. – Фу! Люди вроде него обожают такие декларации. Им хочется внушить всем и каждому, что они исполнены света и благодати, а их контора – святая святых.

– Наверное, так говорит твой отец?

– И он прав!

– По-видимому, для тебя святая святых – он!

Они вызывающе смотрели друг на друга – две части уравнения, не желающие уравниваться. Она считала жизнь одним бесконечным развлечением; он ощупью искал свой путь и творил – как люди творят богов, чтобы удовлетворить потребность своего духа. Испугавшись этой пропасти между ними, Дэнни сказал:

– Пола, я не хотел сказать ничего плохого про твоего отца.

– Я знаю. Я свинья. Не будем ссориться, Дэнни.

Она как будто искренне раскаивалась, напряженность исчезла, и, положив голову на его плечо, она позволила его пальцам ласкать ее руку. Они молчали, и Дэнни казалось, что он сумел пробудить в ней чувства, принадлежащие только ему.

Солнце перестало припекать, по пляжу скользили тени облаков, и северо-восточный ветер стал прохладным.