Текст книги "Мартин-Плейс"

Автор книги: Дональд Крик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

40

Беспокойно ерзая на стуле, Дэнни оторвался от книги и поглядел на отца, который читал газету. Радиоприемник в углу извергал джазовую музыку, назойливую, как ворчание. Послушав последние известия, он не ушел к себе, потому что ему не хотелось оставлять отца одного. Боль, которую будило в нем одиночество отца, не была новой. Она возникла еще в детстве, когда он впервые осознал пропасть, разделяющую его родителей. На одной стороне – его мать, скала сурового мужества, на другой – отец, глинистый откос. И от твердокаменности матери он обратился к более мягкому характеру, в котором различил стремление к гармонии. Но это был лишь чахлый росток, то совсем увядавший, то вдруг оживавший вновь, если ему удавалось найти скудную пищу.

Опустив глаза, Дэнни продолжал читать:

«Тот, кто позволяет миру или той части мира, которая его окружает, избирать для себя жизненный путь, нуждается только в одной способности – в обезьяньей способности подражать. Тот же, кто сам выбирает свой путь, использует все свои способности. Он должен использовать наблюдательность, чтобы видеть, рассудок и благоразумие, чтобы предвидеть, энергию, чтобы накапливать опыт для будущих решений, проницательность, чтобы решать, а также твердость и самоконтроль, чтобы не отступить от сознательно принятого решения. И он должен обладать этими качествами и использовать их в необходимых пропорциях, поскольку та сторона его поведения, которую он детерминирует в зависимости от собственного суждения и чувств, весьма велика. Возможно, что и без этого кто-то поведет его по достойному пути и охранит от бед. Но какова в таком случае будет его сравнительная ценность как человека? Важно, как поступают люди, но важно и то, какие именно люди так поступают. Человеческая жизнь не напрасно посвящается совершенствованию плодов человеческого же труда, но, несомненно, что первым и самым важным во всем является сам человек. Предположим, что строить дома, сеять хлеб, вести войны, творить правосудие и даже воздвигать церкви и возносить молитвы будут машины-автоматы, которым придан человеческий облик. Как многое было бы утеряно, если бы эти автоматы заменили людей, даже подобных тем, которые в настоящее время населяют наиболее цивилизованные области мира и которые, несомненно, представляют собой лишь жалкие подобия того, что способна создать природа и что она еще создаст. Человеческая натура – это не машина, которая строится по определенному образцу, чтобы выполнять определенный вид работы, но дерево, которое должно расти и развиваться согласно со стремлением внутренних сил, делающих его живым».

Вопли джаза куда-то отодвинулись, не в силах соперничать с этими словами, и Дэнни уже собирался вновь перечитать их, но тут отец посмотрел на него поверх очков и сказал:

– Твоя мать уже скоро вернется из церкви, – и покосился на часы на каминной полке.

Музыка оборвалась на визгливой ноте, и Дэнни подошел к приемнику, чтобы убавить громкость. Пронизанный радостным волнением, он взял книгу и сказал:

– Вот послушай: «Человеческая натура – это не машина, которая строится по определенному образцу, чтобы выполнять определенный вид работы, но дерево, которое должно расти и развиваться согласно со стремлением внутренних сил, делающих его живым».

Он еще ни разу не пытался общаться с отцом или с матерью через посредство идей и теперь увидел на лице Денниса только недоумение. Не надо было делиться этим, подумал он, и радостное настроение начало медленно угасать.

Опустив газету, Деннис сказал:

– Тому, кто это написал, сынок, не приходилось зарабатывать себе на жизнь, ясное дело. Не хочешь, чтобы тебя уволили, так выполняй, что тебе велят. И все тут.

– Ты ошибаешься – он как раз работал.

– Ну, так нечего ему было огород городить. И бьюсь об заклад – пользы он от этого никакой не получил. – Деннис раздраженно зашуршал газетой. – Вот и я тоже иной раз отведу душу. Но у меня-то никогда не было случая найти себе что-нибудь получше. Ну, а вот ты нашел. Так зачем тебе читать такую ерунду? Брось-ка ты это занятие. Работа у тебя легкая, с будущим. Только торопиться нечего. Тише едешь – дальше будешь, – добавил он поучительно. – Не спеши, научись ладить с начальством. Я ведь тебе это уже говорил.

Дэнни закрыл книгу.

– Ладно, – сказал он. – Пойду, пожалуй, погуляю.

Его отец смягчился.

– Оно куда полезнее, чем торчать тут, уткнув нос в книгу.

Деннис устроился в кресле поудобнее. Когда Дэнни вышел из комнаты, вслед ему понеслись вопли радио.

Вечер на Токстет-роуд был тихим и теплым: он выжимал благоухание из чахлого вьюнка на заборе, делал сумрак голубым и легким, распахивал окна, выманивал людей на крыльцо. Босоногие дети играли в озерах света под фонарями, будоража мглу криками и смехом. Крутилась веревка, по асфальту ритмично шлепали подошвы, звонкие голоса распевали:

Тетка Мор возле гор

Выметает щеткой сор…

Дэнни улыбнулся, обходя прыгающих, и еще долго слышал их смех.

– Добрый вечер, Дэнни! Это же Дэнни О’Рурк, верно? – окликнул его старик, опиравшийся на калитку.

Дэнни остановился.

– Да, это я, мистер Кассел.

– Я так и подумал. – Билл Кассел посасывал трубку, положив локти на калитку. – Вырос ты, Дэнни. А помнишь, играл на улице, совсем как эти ребятишки? Мне говорили, что ты теперь уже работаешь в конторе.

– Да, это так, мистер Кассел. В страховой компании «Национальное страхование».

– Вот и хорошо, Дэнни. Приятно видеть, как молодой человек становится на ноги. Вышел погулять, а?

– Да. Вечер очень хороший.

– А под ручку с девушкой будет и еще лучше, а? – старый Билл усмехнулся, кивая черной бархатной шапочкой.

Дэнни вдруг сообразил, что сколько он ни помнит Билла Кассела, тот всегда был дряхлым стариком.

– Таких вечеров будет еще немало, – сказал он, чтобы что-нибудь сказать.

– И девушек, чтобы гулять с ними под ручку, а? – старик снова усмехнулся, довольный своим ухарством.

– Вполне возможно. – Дэнни улыбнулся ему в ответ. – Ну, я пошел. До свидания, мистер Кассел.

– До свидания, Дэнни. Желаю тебе удачи, мальчик.

Мимо тесного строя домов, по узким тротуарам и асфальтовым площадкам для игр, мимо «Лопаты и Капусты», спортклуба Джека Салливена и бакалеи старика Митфорда – удачи тебе, Дэнни! Легкий ветерок, ласковое тепло, томление одиночества – удачи тебе, мальчик!

Старик угадал ее, распознал эту потребность прожить вечер сполна – но не на этих улицах, не в мучительном безмолвии тоски и ожидания… С тех пор как они отпраздновали успех Полы в ночном клубе Принса, прошло три месяца. Это была их первая встреча с тех пор, как Пола ушла из «Национального страхования».

Пола, упоенная своей победой, была необыкновенно весела и оживленна.

Он ждал ее на Кинг-стрит немного смущаясь своего вечернего костюма, и когда она вышла из такси, шурша шелком, и поцеловала его со словами: «У-ух! Не узнаю этого человека!» – тон вечеру был задан – как это бывает во сне – всеми прежними мечтами.

Но в незнакомой обстановке фешенебельного ночного клуба он ощутил робость, грозившую отнять у вечера частицу блеска, а преодолев ее, вынужден был преждевременно дать волю той стороне своей натуры, которой по плану предстояло ждать этой свободы еще долго.

Шампанское расчистило путь, развязало его язык и чувства, и третий бокал он поднял за ее успехи.

Вдруг став серьезной, Пола сказала:

– У тебя это получилось чудесно, Дэнни-Дэн. Я никогда не забуду этого… и тебя… и нынешний вечер. Никогда. Ну, пошли танцевать!

В ее голосе был оттенок грусти, который мог относиться только к будущим воспоминаниям, но этот оттенок пробудил в Дэнни всю его нежность, и, танцуя, он коснулся губами ее щеки.

Теперь, вновь переживая эти минуты, он беспомощно стиснул руки. А после этого – только пятичасовой сеанс в кино и телефонный звонок на службу, чтобы сообщить ему, что она не сможет прийти, как они договорились. «Честное слово, Дэнни. Мне самой очень жалко, но ничего не получается…»

Он вошел в телефонную будку на углу и, щурясь в тусклом свете лампочки за проволочным колпаком, начал шарить по карманам в поисках пенни. За несколько пенсов – быть может, звук ее голоса среди окурков и духоты. Он ждал, напряженно слушая металлическое потрескивание и тихие повторяющиеся гудки. И вот:

– Алло?

– Привет Пола! Это Дэнни.

– Дэнни! Здравствуй, Дэнни-Дэн. Давненько не видались.

– Не по моей вине.

– Совершенно справедливо. Но видишь ли, столько дела… О, работа – прелесть. Интервьюирую видных деятелей. Отправляюсь на пристань и ловлю их, когда они сходят с парохода. И чуть ли не каждый скучен до монументальности! Если я паду настолько, что начну молиться, то буду просить бога спасти меня от брака с видным деятелем.

– Значит, для меня появляется кое-какая надежда.

– Несомненно, несомненно. Я не стану рассматривать вопрос о браке без предварительной консультации с тобой. А вот в обеденный перерыв мне тебя не хватает. Я говорю серьезно.

– А мне тебя – все время, Пола. Когда?

– Точно сказать не могу. Всю следующую неделю занята выше головы. Но ты звони, Дэнни. Всегда приятно услышать твой голос.

– Это уже что-то.

– Ну, не куксись, Дэнни. Пола очень занята. Уж ты-то это можешь понять.

– А как новая серия статей? Нужна моя помощь?

– Да, но спешки нет. Этих хватит на ближайшие полгода. Нужно, чтобы читатели успели их забыть – так сохранится привкус новизны. В этом вся соль журналистики, как меня учат.

– Ну, а как насчет танцев в яхт-клубе?

– Я помню, Дэнни. Беда в том, что я и по вечерам не свободна. Так называемая подсменка. Дежурства и прочее.

Он молча ждал. Наконец она сказала:

– В ближайшую свободную субботу я тебе позвоню в ваше похоронное бюро. Даю слово.

– И это максимум?

– Для тебя, Дэнни-Дэн, я всегда готова сделать максимум того, что в моих силах. – Как ни странно, она, казалось, говорила серьезно. – А ведь хорошо было тогда у Принса, верно?

– Лучше лучшего.

– Мы устроим еще такой вечер. Придумай какой-нибудь знаменательный повод. Ну, например, сам уйди из «Национального страхования».

– А что ты делаешь сейчас, Пола? Может быть, мне заехать за тобой?

– Сейчас? Уже поздно, Дэнни. А мне еще нужно рассказать читателям про Томаса Джефферсона Хикса, нефтяного магната, который отправился в крестовый поход во имя Братьев Пилигримов. Статья должна быть готова к завтрашнему утру. По мнению Томаса, тысячелетнее царство Христа на Земле начнется ровно через три года пять дней шесть часов и семь минут, считая с одиннадцати часов вчерашнего дня. Доказательство: глава такая-то, стих такой-то. Он колоссален. Он, кроме того, считает, что Земля плоская.

Дэнни засмеялся.

– Это уж ты чересчур, Пола.

– Да нет же, с подлинным верно. Читайте подробный отчет в нашем следующем выпуске. А ты писал последнее время?

– Немножко.

– И продолжай писать. Я в тебя верю, Дэнни-Дэн. А папа по-прежнему очень хочет с тобой познакомиться.

– Я был бы очень рад, но, очевидно, это удовольствие предстоит мне только в глубокой старости.

– Ну, сейчас встреча с ним не доставила бы тебе удовольствия. Он так и кипит. Видишь ли, ему намекнули, что в обеденный перерыв ему лучше читать бюллетени Торговой палаты, а не Бодлера. Начальству читать романы на службе – значит оказывать разлагающее влияние на подчиненных. Учти на будущее.

– Ну, мне пока это не грозит.

– Но ты же потенциальный кандидат в начальство. Так смотри поберегись, не испорти себе будущей карьеры.

Ирония, оставляющая горький осадок. Он сказал:

– Спасибо за совет, Пола.

– Ну, вот он и рассердился. И тут я делаю изящный прощальный поклон. Я правда кланяюсь, Дэнни-Дэн.

Повторное обещание позвонить ему, более или менее небрежное «до свидания» – и конец. Дэнни вышел из будки: после ее духоты ветер показался ему прохладным. Он пошел по Глиб-роуд, не сознавая, куда идет, обдумывая их разговор. Чуть-чуть ожила ее прежняя теплота, но ни следа обещания, которым остался для него их вечер в клубе. Может быть, она его избегает? Он не был в этом уверен. Но сегодня он услышал в ее голосе свободу, и теперь, пока он шел по улице, все, что было пленного в нем, кричало, требуя освобождения, – и напрасно.

Он увидел встающую над домами церковь, услышал гул органа и голоса…

 
Буду я в песне моей
Ближе, господь, к тебе,
Ближе к тебе, ближе к тебе.
 

Он стоял у ворот, у каменных ступеней, глядел на витражи, благостно сияющие в сетке древесных ветвей, и рассеянно слушал. Звуки органа замерли, и неясное бормотание отозвалось в его мозгу словами «Благословения», повторяющегося из воскресенья в воскресенье, из года в год:

 
…Да охранит и защитит вас господь,
Да воссияет вам свет его лика
И ниспошлет вам мир.
 

Он грустно пожал плечами. Теперь все это для него мертво. Из церкви стали выходить люди – силуэты на фоне освещенной арки. В дверях преподобный Рейди пожимает руки, произносит елейные слова, внутри старик Митфорд собирает молитвенники, а на лужайке в кружке молодежи стоит Изер Тейлор – кроткие голубые глаза, кукольный рот. Но тут он подумал о своей матери, как-то особенно остро почувствовал, что он здесь чужой, и поспешил уйти.

Дойдя до самого моста, он оперся о перила и стал смотреть на бухту, на танцующие в ней звезды, на гигантскую диадему лайнера у причала. Он вновь ощутил, каким надежным приютом было «Благословение». И это был довод в пользу его матери – извечная гарантия, путь к благодати на земле яко же на небеси. «Узрите, бог моя опора…». Но где он, бог?

Почти год прошел с тех пор, как этим вопросом завершилась его «беседа» с преподобным Рейди. Он вернулся домой со службы, а в гостиной его ждал преподобный Рейди.

– Ну, Дэнни, как поживаете? – Они пожали друг другу руки, и Марта тактично удалилась. – А я только что спрашивал у вашей матушки, почему вы больше не ходите в церковь, как раньше.

– И она вам сказала?

– Нет, не сказала. По-видимому, она сама не знает.

Дэнни испытывал полное равнодушие к их попытке заставить его вновь узреть свет, и немного расшевелило его только воспоминание о прошлом, когда ему приходилось молча слушать, как этот человек утверждает и доказывает, недосягаемый для возражений. Теперь, как и тогда, он почувствовал, что ему предъявляются требования, которые он не обязан выполнять. И он сказал резко:

– Я перестал ходить в церковь потому, что одна из ваших прихожанок заподозрила во мне потенциального насильника. Это была неправда. Однако у истины есть много граней, и это только моя точка зрения.

Рот священника полуоткрылся, высокий лоб покраснел.

– Какая возмутительная нелепость! – это было произнесено с негодованием и недоверием. – Я слишком хорошо вас знаю. Все вас знают! Вы не могли дать основания для подобного подозрения! Вы не осмелились бы!

Дэнни пожал плечами.

– Говоря откровенно, теперь это меня не интересует.

Преподобный Рейди оперся локтем о каминную полку. Он заставил себя говорить спокойно.

– Послушайте, Дэнни, что бы ни произошло, все уже кончено и забыто. Я знаю, какое впечатление могло произвести на вас такое дикое недоразумение, но позволить, чтобы оно столь губительно повлияло на ваш образ мыслей, – это несравненно страшнее. Мы не имеем права винить бога за собственные ошибки и за ошибки других людей. И мы не имеем права говорить: «Раз то-то и то-то произошло со мной, я отвернусь от бога». Это значило бы отречься от справедливости и благих мыслей. И было бы к тому же трусостью. Почему не воззвать к богу, опираясь на истину, или не попросить его о прощении? Бегство – это признание поражения, словно вы стыдились прямо взглянуть на то, что было скрыто в вашем сердце. Разве это не так?

Дивясь неотразимой убедительности этой речи, Дэнни присудил ей высший балл. Она поставила его в невыгодное положение: теперь он должен либо ответить столь же убедительно и логично, либо признать себя глупым мальчишкой, неспособным услышать вдохновенный призыв. В его памяти воскресли события, связанные с Изер, – как все это было далеко теперь! – и на минуту он почувствовал то же, что чувствовал тогда.

– Быть может, мне казалось, что эта скамья в церкви доставляет богу достаточно хлопот и без меня, – сказал он, придерживаясь теологической линии спора. – Но в любом случае мои ошибки, как и мои решения, остаются на моей ответственности, и только на моей. Я обхожусь без внутреннего аппаратика, испрашивающего прощения за каждый мой поступок. Вот одна из причин, почему я не кинулся опрометью к богу, словно человек, у которого не чиста совесть.

– Вот как! Но боюсь, вам надо узнать еще очень многое.

Зловещий тон, строгий взгляд, сурово выпрямившаяся спина.

– Во-первых, для того чтобы убедиться, так ли чиста ваша совесть, как вы думаете, вам должно сперва познать бога. А познать бога, не придя к нему, невозможно.

– Но где он, бог?

И, глядя, как плюющийся дымом буксир сметает звезды, Дэнни вспоминал, каким растерянным было лицо преподобного Рейди, когда священник выходил из комнаты. И как позже он сказал матери: «Из этого ничего не вышло», – и ее заключительные слова: «Из тебя тоже ничего не выйдет, если ты не побережешься».

Но почему ее пророчество должно сбыться? Еще два года – и он будет уже в состоянии содержать жену. А пока нужно каким-то образом добиться, чтобы за это время интерес Полы к нему не угас. Чем старше он будет, чем выше пост он будет занимать, тем больше будет у него шансов. Такова практическая сторона вопроса. И другая, более трудная задача: убедить ее в том, что независимо от его будущего он – человек, который ей нужен.

Постояв на мосту, Дэнни медленно пошел домой. На Глиб-роуд в тени деревьев напротив спортклуба Джека Салливена на его плечо легла чья-то рука. Он резко обернулся.

– Мо!

– Привет, Дэнни! Что это ты такой расстроенный?

– Я тебя не видел, Мо. Откуда ты взялась?

– Из-за этого дерева. Увидела тебя и подождала. Я как раз собиралась пойти домой, – прибавила она, уклоняясь от его расспросов.

– Ну, так пошли, – сказал он. – Я тоже иду домой.

Молли молча шла рядом с ним, а он думал: «Что она там делала одна? Ждала, когда Джо Таранто выйдет из клуба?»

Внезапно она сказала:

– Давай пока не пойдем домой, Дэнни. Лучше посидим в парке и поговорим.

– Ладно, Мо.

Они пробрались между огромными щупальцами старой смоковницы и сели на скамейку в тени. Молли повернулась к нему:

– А где сегодня твоя приятельница?

Пола вызывала в ней жадное любопытство, и она расспрашивала про нее при каждом удобном случае.

– Я звонил ей сегодня, – ответил Дэнни. – Хотел пригласить куда-нибудь, но она была занята.

– Хороша приятельница, если ей даже некогда с тобой повидаться!

– Ну, видишь ли, Мо… – И он рассказал ей про журнал и про Томаса Джефферсона Хикса, и она посмеялась, но больше из вежливости.

– Я прочла пару ее статеек. Все про красавцев, отдающих нафталином. Некоторые с перчиком. Ты же помогал их писать, так?

– Я помогал ей собирать материал.

– А теперь ей некогда видеться с тобой. Разве она не хочет, чтобы у вас все было всерьез?

– Пока нет, Мо.

– А почему? Или она думает, что ты для нее недостаточно хорош?

– Дело не в этом. Она сейчас поглощена своей работой.

– По-моему, она стерва. Нашел бы ты себе другую!

– Не хочу, – ответил он резко.

– Ты влюблен в нее, вот и все.

– Ну и что?

– Ты хочешь на ней жениться?

– Да. Когда у меня будет возможность содержать семью.

– Это уже хорошо – что ты хочешь. – Внезапно она наклонилась к нему. – Послушай, Дэнни, ты уже не маленький, но все равно еще многого не знаешь. Женщины нужно добиваться. И раз тебе нужна именно эта, значит добейся ее так или иначе! – Она торопливо продолжала с глубоким убеждением в голосе: – С некоторыми это легче, чем с другими, но они все на это идут, только первый раз – самый трудный… А потом она посбавит форсу. Понимаешь?

– Хватит, Мо, – сказал он, но не обиделся и не рассердился. – Я не хочу принуждать ее выйти за меня замуж, тем более таким способом.

– Почему? Не будь дураком. – Она говорила зло и презрительно. – Я ведь знаю, что думают женщины. Уж я-то знаю! Только этот способ годится для мужчин, а не для женщин. Мне бы это сообразить и не вляпываться. Как… я… вляпалась… Понимаешь?..

Она заплакала. Дэнни с тревогой заглянул ей в лицо.

– Что случилось, Мо? – Он обнял ее за плечи. – В чем дело?

– Сам понимаешь, – ответила она, всхлипывая. – Я ж тебе сказала.

Она хотела защитить его, помочь ему, заставить его осознать, что думают и чувствуют женщины. Теперь он это знал.

Наконец Молли успокоилась, и Дэнни рискнул задать вопрос:

– Кто это? Джо Таранто?

Молли страдальчески кивнула.

– И ты все еще хочешь выйти за него замуж?

– Господи, – сказала она, – а зачем, по-твоему, я на это пошла? Я же тебе объяснила. Только это не помогло, ясно? И я дурой была, что сразу не сообразила, как все обернется.

– А что он об этом говорит, Мо?

– Ничего не говорит. Я не знаю, что он собирается сделать. Я даже не знаю, что он об этом думает. Я ведь теперь его совсем не вижу.

Молли прижалась к брату, и Дэнни обнял ее крепче, поглаживая по плечу.

– Ну, может, он еще передумает, – пробормотал он, сам не веря своим словам.

– Он обещал встретиться со мной сегодня, а его мотоцикл весь вечер стоит у клуба Салливена. Значит, он и не собирался приходить.

Дэнни растерянно смотрел на уличный фонарь, подмигивающий сквозь листву, и не знал, как поступить.

– Я кое-чего отложила, – жалобно продолжала Молли. – Ведь надо будет переехать, пока они ничего не узнали. И буду работать до последнего.

– Я помогу тебе платить за комнату, – сказал он, затянутый водоворотом ее беды.

– Я ведь только у тебя и могу попросить помощи, Дэнни. Его я отдам на усыновление и начну работать, как только будет можно. Я тебе верну все деньги. Честное слово!

– Я знаю, Мо. Ну, пошли, пора домой.

– Черт! Сама не знаю, как это я сваляла такую дурочку. – Молли вытерла глаза рукой. – Ну, в следующий раз буду умнее. Поищу надежного парня.

То, чего искал он, было не таким простым, но искали они по одной причине, и поэтому, успокаивая сестру, Дэнни успокаивал и себя:

– Ты его найдешь, Мо.

Они встали. Всю дорогу до дому они не сказали ни слова.

Поднявшись к себе, Дэнни нерешительно постоял у окна, а потом осторожно спустился к прихожую и вышел. На углу Глиб-роуд он увидел, что вывеска над дверями Джека Салливена еще освещена, а у тротуара стоит мотоцикл – глянцевое самодовольное воплощение самого Джо Таранто. Дэнни вошел в клуб и растерянно остановился, засунув руки в карманы. Ему было страшно, и только упрямство помешало ему уйти. Джо Таранто, опираясь на кий, следил за шарами: жилет в обтяжку, рукава засучены, золотая булавка в галстуке, бачки тщательно подстрижены – в каждом движении пресыщенная небрежность.

Джек Салливен, медленно прогуливаясь между столами, заметил, как отворилась дверь. Теперь, искоса наблюдая за Дэнни, он подумал: быть заварушке. Он обладал особым чутьем на заварушки и репутацией рубахи-парня, которая опиралась на неуменье его клиентов отличать громкий хохот от притворного.

С настороженной неторопливостью, как борец, примеривающийся к противнику, Салливен прошел через зал.

– Здрасьте, – сказал он отнюдь не приветливым тоном.

– Добрый вечер, – кивнул Дэнни, сжимая и разжимая в карманах потные руки.

– Поздненько вы зашли. Мы через полчаса закрываем.

– Да… но…

– Я что-то вас прежде не видел. Чтобы играть у нас, надо вступить в клуб.

– Я не хочу…

– Можете, конечно, играть с приятелем. Мы допускаем посторонних, если они приходят с членами клуба. У вас есть тут знакомый?

– Нет. Дело в том…

– Играть вы не хотите. Знакомых у вас тут нет. Так чего ж вам нужно? А?

– Я только хочу повидать Д-д-джо Таранто, – оттого, что он вдруг начал заикаться, Дэнни совсем растерялся и ждал ответа, весь внутренне напрягшись.

– А! Таранто! Вы что ж, знакомы с Джо?

– Нет…

– Ах, вы не знакомы с Джо Таранто? Вы просто хотите его повидать? Ну, вон он там, смотрите.

– Мне нужно с ним поговорить, – сказал Дэнни, испытывая жгучую ненависть к Салливену, к этому залу, к необходимости, которая привела его сюда. – Я подожду, пока он не кончит играть.

Салливен смотрел на него, задумчиво поглаживая подбородок. Ну, Джо разберется. Тихо, мирно, по-хорошему. Такие пай-мальчики из воскресной школы хуже динамита. Так и напрашиваются на неприятности, а напросятся – и дело всегда доходит до полиции…

Наконец Таранто вразвалку направился к ним с кием в руке. Он оперся о кий и посмотрел на Дэнни пустым взглядом.

– Н-да?

Это пренебрежительное высокомерие разозлило Дэнни. Ему хотелось сказать что-то весомое и уничтожающее, одним ударом сокрушить невежество и самодовольство, бросавшие ему вызов с позиций не только сильных, но, по-видимому, неприступных. Он сказал:

– Меня зовут О’Рурк, Дэнни О’Рурк. Я пришел поговорить с вами о Молли. Она очень расстроена.

– Н-да?

– Она сказала, что ждала вас сегодня вечером и вы не пришли.

– Н-да?

Дэнни смотрел на тщеславное лицо и жестокие глаза. Он смотрел на обращенный только вовнутрь мир Джо Таранто – и не находил туда входа. Отчаявшись, он сказал:

– Вы ответственны за это. И вы обязаны что-то сделать.

– Н-да?

– Послушайте, я прошу вас сделать только то, что вы должны сделать. Будь в вас хоть капля порядочности, вы так бы и поступили.

Глаза Таранто прищурились. Он наклонился к Дэнни.

– Я не люблю, когда со мной так разговаривают. Сама не береглась, пусть сама и расхлебывает. Я что у нее, один, что ли? Ну-ка, спроси ее! И скажи ей, что Джо Таранто не благотворительное общество. Ясно?

От сильного толчка Дэнни отлетел к стене.

Когда он опомнился, перед ним стоял Джек Салливен.

– Джо говорит: поболтали, и хватит, – сказал он. – А теперь пошел отсюда. Ну, давай-давай, уматывай!

Сумасшедшая какофония смеха преследовала его на лестнице, на улице – и он в панике бежал.

Дэнни ничего не сказал сестре про свое посещение бильярдной. Как она могла влюбиться в Джо Таранто, оставалось для него неразрешимой загадкой. Теперь он разговаривал с ней чаще, но только через несколько недель ему, наконец, удалось ее убедить, что Таранто к ней не вернется и надеяться на это нечего.

– Он тебе не подходит, Мо. Неужели ты этого не видишь?

– Не знаю, – сказала она грустно, – не знаю, кто там мне подходит. Беда в том, что я-то втюриваюсь в красавчиков.

– Ну, в следующий раз втюрься в кого-нибудь покрасивее Таранто, – сказал он. – У него глаза убийцы.

Молли ошеломленно посмотрела на брата и промолчала. После этого она больше никогда не упоминала имени Джо Таранто.

Неделю за неделей он ждал, чтобы Пола позвонила ему договориться о вечере в яхт-клубе. Он ждал, чувствуя, что это проверка, на которую необходимо рискнуть. С тех пор как она ушла из «Национального страхования», он донимал ее телефонными звонками: теперь пусть решает сама. Каждый день был пыткой самообуздания. Пока как-то в субботу она не позвонила.

– В следующую субботу вечером, Дэнни-Дэн. Приходи к нам обедать.

– С удовольствием, Пола.

Если она и услышала разочарование в его голосе, то ничем этого не показала. Вернувшись к своему столу, Дэнни подумал: так продолжаться не может. Каждый день ожидания был мучительным кризисом. В субботу он поговорит с ней начистоту.

Не успел он взяться за ручку, как к нему подошел Салливен.

– У меня хорошие новости, – сказал он шепотом, ложась грудью на стол. – Только помалкивай. Я подал заявление, чтобы меня перевели в агенты. Сегодня имел беседу с Рокуэллом. Похоже, что дело выгорит.

– Поздравляю, – сказал Дэнни, – ты же этого давно хотел.

– Хватит протирать штаны, – ухмыльнулся Салливен, – буду теперь протирать подошвы. Первая шишка очень здорово меня поучал – все больше про идеалы, благородные стремления и бог знает про что. И подарил мне книжечку под названием «Как объяснить суть страхового договора». Он ее сам написал. Говорит, что в свое время тоже был агентом.

– Значит, ты вышел на правильный путь.

– Давно пора. Посиди я еще немного в этом музее, и меня даже набивать не надо будет – готовое чучело. Ну, пока!