Текст книги "Мартин-Плейс"

Автор книги: Дональд Крик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Руди потянулся и обхватил себя руками.

– Еще немного, и со мной будет то же, что с пресловутой медной обезьяной. – Джефф захохотал, Бетти и Гей прыснули. – Пошли, – добавил он. – Или Пола еще не кончила воспитывать младенцев?

Дэнни весь напрягся от растерянности и гнева, но Пола стиснула его локоть.

– Голос ревности, – сказала она. – Какая очаровательная непосредственность, Руди!

Бетти, продолжая лежать, поглядела на него.

– Ну, мы-то знаем, кто ревнует, правда, милый?

– Пошли, – раздраженно повторил Руди. – Чего мы ждем?

Дэнни расстался с ними на набережной – они небрежно попрощались с ним, и только Пола помахала ему из автомобиля.

– Газе-е-ета! Газета! – кричал с подножки трамвая мальчишка-газетчик.

Дэнни купил газету и взглянул на заголовки.

«Кража 4000 фунтов из сейфа страховой компании.

Вчера ночью из сейфа сиднейской конторы страховой компании «Национальное страхование» было похищено 4000 фунтов. Кассир обнаружил кражу сегодня утром. Пока не установлено, как именно удалось вору проникнуть в помещение компании и в бронированное хранилище, где находится сейф.

Следствие ведут агенты сиднейского уголовного розыска Джексон и Лейкер».

33

Ральф Морган сидел в клубе любителей игры в шары и наблюдал через окно финальный матч. Вошел газетчик, и он сказал:

– Газету, сынок.

Взглянув на заголовки, он буркнул: «Будь я проклят!»– и перечел заметку еще раз. И начал что-то сосредоточенно обдумывать. Он не отличался большим воображением, но эти несколько печатных строк натолкнули его на поразительную догадку.

Крякнув, он бросил газету на стол и уставился в окно. Нет, думал он, слишком уж невероятно. Такого рода озарение может привести к крупным неприятностям – как если играть на бирже, положившись на слухи. Он закурил сигару и заставил себя следить за ближней группой игроков. Матч утратил для него всякий интерес, и, взяв газету, он еще раз прочел заметку. А вдруг на новогоднем вечере у Рокуэлла ему неслыханно повезло? И судьба на его стороне? Конечно, дурак тот, кто верит в судьбу, но, впрочем, неважно, лишь бы другие об этом не узнали.

Он встал и направился к телефону.

– Алло, – сказал он. – Это вы, Арнольд? Говорит Ральф Морган. Я только что видел газету. Что-нибудь выяснилось?.. Нет? Чертовски таинственно. Похоже на кого-нибудь из своих, э?.. Вы не знаете? Черт возьми, да разве надо знать твердо, чтобы прийти к кое-каким выводам? Готов биться об заклад, что полиция подозревает кого-нибудь из ваших служащих… Да, конечно, но готов жизнь прозакладывать, что не только мы про это разговариваем… Как игра? Да, финал довольно жаркий… Ну ладно, Арнольд, если я могу чем-нибудь помочь… Да… До скорого свидания.

Морган повесил трубку. Сегодня из Арнольда ничего не вытянешь, решил он. Впрочем, можно еще кое-что предпринять и все-таки остаться в стороне. Он подумывал об этом еще со времени последнего разговора с Эдит. Чтобы уж окончательно убедиться. Ну, так лучше всего очистить от этого свое проклятое… как оно там называется?.. Ах, да – подсознание. Отыскав в телефонной книге адрес Риверса, он записал его и ушел из клуба.

Ветровое стекло отсвечивало на солнце оранжевыми бликами, и смотреть вперед было трудно, однако Морган вел машину быстрее обычного. «Быть бы мне сыщиком, – думал он, глядя перед собой. – Жизнь получилась бы куда интересней». Деньги – еще не компенсация за скучную жизнь, а он, черт побери, ничего, кроме скукоты, на своем веку, не видел. Конечно, все могло бы пойти по-другому, не женись он на Монике. Или будь Эдит поразумней. Они могли бы отправиться в кругосветное путешествие. Это возместило бы то, что он упустил, черт подери, и многое из того, что у него отнял Бэзил Саймонсен.

Он остановил машину неподалеку от «Маноа» и дальше потел пешком. В вестибюле он просмотрел список жильцов и, удовлетворенно хмыкнув, прошествовал к лифту. На восьмом этаже он вышел, направился к нужной двери и постучал. Перед тем как дверь отворилась, он успел еще подумать, что толку от этого не будет, но по крайней мере он узнает, какого рода человек мог понравиться Эдит.

На нем была домашняя куртка и ковровые туфли. Старик – морщинистое лицо, жидкие седые волосы.

– Э… э… – Морган притворился удивленным. – Я думал, это квартира мистера Риверса.

– Нет, мистер Риверс живет этажом выше, в башенке.

– Значит, я ошибся. Извините, что побеспокоил вас.

– Ничего, пожалуйста.

Дверь закрылась. На обратном пути Морган думал: сдержанность, джентльменские манеры. Настороженное достоинство, как у посланника в отставке. Возможно, весьма культурен! На добрых десять лет старше Эдит. Хм! Да уж навряд ли она бурно увлеклась этим… этим старым грибом. Правда, надо отдать ему справедливость, на проходимца он не похож. То, чем он может поживиться у Эдит, не окупит расходов на такую квартиру. Морган злобно захлопнул дверцу машины. Не больше одного шанса на тысячу, что его догадка верна. Но раз уж он за это взялся, надо довести дело до конца. Убедиться раз и навсегда. Черт побери, ну что могла такая женщина, как Эдит, найти в таком человеке?

34

Утром в понедельник сыщик Морган занял свой пост в подъезде дома рядом с «Национальным страхованием».

Толпа прохожих становилась все гуще, и он с тревогой всматривался в лица, опасаясь, что издали лица кажутся другими, как на картине, когда отходишь от нее все дальше. А ближе подойти нельзя – его может заметить Арнольд. Но зато уж Арнольда он узнает за милю.

Морган посмотрел на свои часы – без пяти девять и раздраженно переступил с ноги на ногу. И вдруг, весь напрягшись, отодвинулся в глубь подъезда.

Неужели это тот же самый человек? Поношенный костюм никак не вязался с образом, который его память хранила с субботы, однако лицо он узнал. Можно и не биться об заклад, что Эдит ни разу не видела своего драгоценного Риджби в такой одежде! Простой клерк! Какие он ей рассказывал сказки? Морган даже затрясся от подавляемого возбуждения. Ну, это пособьет с нее форсу. А Арнольду придется изменить свое мнение об аферистах. Нет, надо будет прогуляться вокруг квартала, прежде чем идти к Арнольду.

Морган неторопливо шел и думал: следует ограничиться разоблачением двойной жизни этого Риджби и больше ни о чем не заговаривать. Арнольд в подобных вопросах донельзя обидчив. Оберегает свои дурацкие идеалы – ну, пресловутая преданность служащих и прочая чепуха.

Когда Морган вошел в кабинет, Рокуэлл был один. Перед ним на столе лежала стопка утренней почты.

– Доброе утро, Ральф, – сказал он, указывая на кресло. – Чем обязан?

– Прошу извинить, что вторгаюсь к вам без предупреждения, Арнольд. Я ни от чего важного вас не оторвал?

– Нет-нет, Ральф. И разумеется, в понедельник утром вас могло привести сюда только что-то очень серьезное.

Морган неторопливо опустился в кресло.

– Очень серьезное, Арнольд. Во всяком случае, для меня. Вам известно, что после смерти Бэзила Саймонсона я присматривал за делами Эдит. Так вот, недавно я узнал, что она собирается снова выйти замуж. Скрывая это от всех, что, разумеется, ее дело.

Рокуэлл кивнул. Он словно сказал: «Абсолютно с ней согласен». А думал он следующее: «Настолько невероятно, что трудно поверить».

– Ей, по-видимому, не хотелось рассказывать мне о своем женихе, – говорил Морган. – К тому же, насколько я понял, она сама знает о нем очень мало.

Тут Морган напомнил о том, что на встрече Нового года Берни Риверс упомянул про своего соседа – про человека по фамилии Риджби. Он напомнил об их споре относительно слова «аферист». Потом он про все это забыл, но в прошлую субботу решил все-таки посмотреть на молодца.

– И я отправился в «Маноа», Арнольд. А сегодня утром я пришел сюда и увидел среди ваших служащих того же самого человека. Интересное совпадение, вам не кажется?

– Поразительное, Арнольд. По-видимому, я ошибся, считая, что наш мистер Риджби слишком осмотрителен, чтобы думать о женитьбе. Однако частная жизнь служащего – пусть и старейшего – меня, право же, не касается.

– Не спорю! – Морган не мог не позлорадствовать. – Но если память меня не обманывает, вы сказали, что вашему мистеру Риджби квартира в подобном доме не по карману. Держу пари, он переехал в этом году и не поставил компанию в известность о перемене адреса.

Рокуэлл взял сигарету, чтобы замаскировать раздраженно, и толкнул папиросницу через стол к собеседнику. Ральф Морган ему никогда не нравился. Их знакомство опиралось на дружбу его жены с Моникой – довольно хрупкое звено, по современным стандартам, но упрочившееся благодаря бесцеремонной назойливости Ральфа.

Морган говорил:

– Он скрыл свой новый адрес. Так?

Рокуэлл кивнул.

– И могу поклясться, что он не говорил Эдит, где работает. Ему скоро на пенсию?

– В конце года.

– Превосходная для него лазейка. Удалившийся на покой предприниматель. Он соорудил себе неплохой фасад, проклятый самозванец! У Эдит есть доход, который может весьма пригодиться джентльмену такого возраста и положения, как мистер Риджбп. Впрочем, он, возможно, полагает, что она богаче, чем это есть на самом деле. Держу пари, что он и квартиру-то снял в расчете на это и что Эдит никогда не видела его не в парадном костюме.

Рокуэлл задумался. Это, пожалуй, могло объяснить настроение Риджби, но чтобы он зашел так далеко? Невозможно! Он сказал:

– Не вижу, зачем бы ему понадобилось пускаться в столь сложную авантюру. У него есть пенсия. И своего положения здесь ему тоже стыдиться совершенно незачем.

– Он, возможно, смотрит на это иначе. Вам никогда не приходило в голову, Арнольд, что ему может казаться, будто его обошли?

Рокуэлл пожал плечами – вспоминая, понимая…

– Это кажется очень многим людям, Ральф.

– Но этот молодчик устроил себе неплохое дельце, притворившись не тем, чем он является!

Рокуэлл почувствовал сильное желание защитить Риджби. Если он стыдился своего положения, естественно, он постарался скрыть его от женщины, на которую хотел произвести наилучшее впечатление. И он сказал резко:

– Я не опекун миссис Саймонсен, Ральф. Но что бы ни говорил ей Риджби, я не сомневаюсь, что он искренне ее любит и намерения у него самые честные.

– Но он же аферист, самозванец! – взорвался Морган.

– И кроме того, – добавил Рокуэлл со зловещей невозмутимостью, – он, возможно, еще и вор. Хотя я этого не думаю. Я считаю, что он никак не может быть вором, – если вы пришли сюда с целью натолкнуть меня на подобный вывод. Вероятно, вы намерены ознакомить с вашими открытиями миссис Саймонсен?

Морган ответил зло:

– А у меня есть выбор?

– Вы могли бы просто забыть.

– Вот уж этого я ни в коем случае не сделаю.

Трагическая сложность положения, в котором очутился Риджби, вызвала у Рокуэлла жалость – он был бы рад хоть отчасти оградить старика от унижения, уготованного ему Морганом.

– Прежде чем что-нибудь рассказывать миссис Саймонсен, вам все же лучше подождать конца следствия, – заметил он. – Риджби, несомненно, будут допрашивать, и она может броситься к нему в самую неподходящую минуту. К чему напрасно ее расстраивать?

– Ммм… в этом есть смысл, – с неохотой согласился Морган. – Я вовсе не хочу впутывать Эдит в уголовное следствие. Ей и так предстоит тяжелый удар. Ну ладно, Арнольд, – заключил он. – Я подожду пару дней. Будем надеяться, что полиция быстро распутает это дело. Чертовски неудобно для вас, мягко выражаясь.

– Безусловно, Ральф. Но как бы то ни было, через несколько дней вы сможете сообщить миссис Саймонсен, что человек, за которого она выходит замуж, не носит по будням парадный костюм.

Морган ощерился.

– И что он носит дешевую маску специально для нее!

Он встал, и Рокуэлл проводил его до дверей.

– У большинства из нас есть свои маски, Ральф, – сказал он примирительно, – скрывающие какое-нибудь тайное убеждение или желание. И беда приходит, только когда мы решаем действовать ради них.

– Ну, для него-то она уже пришла. В отместку за все.

– Что в отместку, я согласен, – сказал Рокуэлл и закрыл дверь.

Морган, весь красный, сердито шел к выходу. Арнольд мог бы этого и не говорить! В отместку – ну нет! Он оберегает вполне достойную привязанность, черт побери! И когда все это кончится, он сделает Эдит вполне достойное предложение. Да на его месте любой нормальный здоровый мужчина спятил бы, а он все-таки продолжал оставаться с Моникой. Если бы Арнольд правильно судил о вещах, он понял бы все именно так!

Вернувшись к своему столу, Рокуэлл начал перебирать лежавшие перед ним письма, но его мысли кружили, как чайки над морем. Закурив новую сигарету, он откинулся на спинку кресла.

Где собирался жить Риджби после свадьбы? В «Маноа»? А если он не собирался воспользоваться средствами жены, сколько денег могло ему понадобиться, чтобы скрыть от нее правду? Неужели?.. Сомнение перешло в тревогу, и он подумал: «Способен ли человек взять, как принадлежащее ему по праву, то, что он затруднился принять как благодеяние?» Жизненный опыт ответил ему, что человек предпочтет именно это. Потому что так проявляется истинная независимость. А разве Риджби не отказался от прибавки к пенсии? Но несомненно, он скорее примирился бы с реальным положением вещей, чем решился на подобный шаг. Если только, как выразился Льюкас, у него нет какой-нибудь мании. Мания? Нет, этот брак не мания, а что-то гораздо большее. Для Джозефа Риджби он означал полную переоценку всех ценностей. Да, это так. И никому не известно, куда это может привести.

35

Риджби работал с нервной энергией, которую порождали отчаянные старания казаться равнодушным. Ладони были холодными и влажными, а в голове стучали и лязгали непонятные машины.

В субботу он ушел домой не один, и дома его допросили. Два человека, специально обученные подозревать, задавали ему все новые и новые вопросы среди такой привычной, знакомой обстановки.

Входя в квартиру, Риджби спросил себя: с какой стати он должен бояться? Ведь составляя свои планы, он учитывал и эту возможность, не раз переживал ее в своем воображении как часть того, что могло произойти, и был готов к ней. Эти люди представляли закон и порядок, которых он не признавал, правосудие, к которому его совесть была глуха, и их грубое вторжение могло его только возмутить – и возмутило.

– У вас очень приятная квартира, мистер Риджби.

Тон притворного интереса, шляпа, сдвинутая на затылок, проницательные, беспощадные глаза.

Он сидел напротив них, ненавидел их, отвечал коротко и сухо.

– Да, я нахожу ее удобной.

А сколько он за нее платит? А какое жалованье он получает? А не трудно ли ему сводить концы с концам ми при такой плате за квартиру?

– Тем не менее я их свожу.

– А после того, как вы уйдете со службы?

– У меня будет пенсия и мои сбережения. Хотя позже мне, возможно, и придется переехать. Видите ли, старость лишает человека многих преимуществ.

– А вам никогда не казалось, что «Национальное страхование» обязано было бы обеспечить вам возможность и дальше жить здесь?

Тонкий ход – неожиданный, рождающий страх.

– «Национальное страхование» ничего не обязано мне обеспечивать, кроме пенсии.

– И квиты? Ну, а как насчет Джаджа – вам не известно, что он думает о своей работе?

– Что он о ней думает, меня совершенно не касается.

– А ваша работа вам по-прежнему нравится?

– Нравится мне дышать есть, спать?

– Вы старейший и доверенный служащий компании, мистер Риджби. Не припомните ли вы какое-нибудь незначительное происшествие, какие-нибудь слова ваших сослуживцев, которые могли бы помочь расследованию этой кражи?

– К сожалению, нет. Она представляется мне полнейшей загадкой.

Они ушли, но в воздухе осталась какая-то гнетущая тяжесть, словно запах эфира после посещения врача. И весь вечер это ощущение не оставляло его – и в театре и в кафе: всепроникающее ощущение опасности.

Эдит заметила это. Она заботливо посмотрела на него через столик.

– Вы сегодня молчаливы, Джо. Что-нибудь случилось?

– Я немного устал, моя дорогая, вот и все.

Если бы он мог прожить эту ночь в ее обществе, среди яркого света и толпы, победив безмолвие и мрак!

– Не пойти ли нам завтра в парк? – сказал он. – Мы уже давно там не были.

– Да, конечно. Ну, а если вы будете себя чувствовать не очень хорошо, Джо, то просто позвоните мне.

Однако новый день принес с собой бодрость, и Риджби с приятным удивлением заметил, что отлично выспался. А во время прогулки Эдит сказала:

– Сегодня вы выглядите гораздо лучше, Джо.

– И чувствую себя тоже, – ответил он. – Вчера я переутомился. Слышите, они играют Гилберта и Салливена. Давайте сядем здесь и послушаем.

Потом они неторопливо шли к картинной галерее, и сущность этого дня раскрылась через «Сыновей Хлодвига» и «Царицу Савскую, посещающую Соломона», через «Верховья Непина» и тот диванчик, на котором они познакомились.

– Ну, а теперь выпьем чай по-девонширски в летнем кафе, – весело сказала Эдит, которой очень нравилось это сентиментальное путешествие в прошлое.

Они пообедали в «Сирени», маленьком ресторанчике в Элизабет-Бей, а потом Риджби проводил ее домой. Этот день вернул Риджби душевный покой, и он обрел прежнюю уверенность. Когда Эдит спросила, не хочет ли он взглянуть на рекламные проспекты бюро путешествий, у него даже не возникло желания уклониться. Сидя рядом на диване, они обсуждали различные маршруты, и, когда выбрали наиболее интересный, Риджби сказал, что закажет билеты на конец следующей недели.

– Хорошо, – сказала она, и голос ее был нежным. – Но, Джо, это ведь означает…

– Да. Мне, наконец, удалось устроить свои дела. Вы были очень терпеливы со мной, Эдит, гораздо более терпеливы, чем я имел право рассчитывать.

– Я знаю, что у вас было много хлопот, – ответила она. – Ведь вы, Джо, принадлежите к тем людям, которые всегда и во всем стараются добиться совершенства, и я могу только надеяться, что вы не разочаруетесь. Мне кажется, я всегда сумею понять вас, если вы будете со мной откровенны.

Хоть он и был стар, каждое ее слово, каждый ее жест будили в нем отклик, в котором таилась закатная страсть, – он обнял ее, охваченный тоской по своей невозвратимой молодости.

И вот теперь ручка замерла в его пальцах, пока он заново пережил горькую радость этой минуты. Риджби смотрел на открытую страницу, но покрывавшие ее цифры казались ему настолько бессмысленными, что он только дивился, как ему удалось исписать эту страницу. И огромные вороха таких же страниц, либо уничтоженных, либо пылящихся в архиве. Сколько в среднем он исписывал их за неделю? Пятнадцать? Двадцать? Он начал подсчитывать на промокашке. Тридцать тысяч исписанных страниц – вот итог всей его жизни! Когда он умрет, на его могиле следовало бы положить под стеклянным колпаком одну из этих счетных книг.

Здесь покоится Джозеф Игнатий Риджби, счетовод

По плодам их узнаете их

Риджби начал аккуратно листать пустые страницы, подсчитывая их, превращая их в число дней, которые ему еще оставалось работать. На сотой странице он поставил крест. Если ему не удастся добраться до нее, тем лучше, но уж за этот знак он не перейдет.

Сослуживцам Риджби его новая обособленность казалась следствием того, что он был втянут в нечто непонятное, глубоко ему чуждое и заслуживал сочувствия, для которого ни у кого не находилось выражения.

– Старичок сильно переживает, – сказал Гарри Дент Арту Слоуну в умывальной. – И сказать ему ничего нельзя, вдруг он примет это не так?

– Бьюсь об заклад, ему кажется, будто весь мир рухнул, – ответил Слоун. – Только псих может подумать, что это его работа.

Томми Салливен лег грудью на стол Дэнни и доверительно зашептал:

– Я тут чувствую руку старика Риджби. – И, оглянувшись на Лори Джаджа, который смущенно и вызывающе смотрел сквозь решетку своей кабинки, добавил: – Ух, черт! Лори из-за этого дела совсем взбесился. Ну прямо зверюга в зоопарке, которая плюется от злости.

«И долго это еще будет продолжаться?» – подумал Дэнни.

Он почувствовал большое облегчение, когда наступил перерыв и можно было уйти.

В коридоре его неожиданно нагнала Пола.

– Можно, я пойду с тобой?

Его сердце радостно забилось.

– Попробуй, Пола.

Может быть, в субботу на пляже для нее что-то изменилось и теперь ей хочется чаще бывать с ним? Прежде она упорно отказывалась ходить с ним в Сады во время перерыва.

«Слишком смахивает на конторский романчик, Дэнни, – говорила она. – А это уж последняя карта в колоде».

Когда они входили в ворота, он сказал:

– Почему ты изменила мнение?

Пола поглядела на него с недоумением.

– Ты о чем?

– О конторском романчике.

– Нет, тут я придерживаюсь прежнего мнения, – засмеялась она, – но, по-моему, ты сейчас уже настолько хорошо вымуштрован, что не попытаешься закрутить такой романчик.

Устроившись у подножия травянистого склона, они достали свои завтраки.

– Что ты делала вчера? – спросил Дэнни небрежно, пытаясь скрыть свой болезненный интерес к тем ее занятиям, которые он не мог разделить.

– Ходила на яхте с Руди и компанией. А ты?

– Гулял с Памелой, – он откусил большой кусок бутерброда.

Пола с усмешкой поглядела на него.

– А как она выглядит? Серьезная девица с веснушками и пучком на затылке? В очках?

Выдуманная Памела рассыпалась в прах.

– Ну ладно, – сказал он, – утром я купался, а днем ушел в парк с Синклером Льюисом.

– Ты совсем не умеешь лгать, Дэнни-Дэн, – Пола посмотрела на него, недоуменно хмурясь. – Неужели ты ни с кем не гуляешь, кроме меня? Никогда? Разве у тебя в Глибе нет своей компании?

Он всегда избегал этой темы. И еще – разговоров о его жизни дома. Ведь дом – это не здание на Токстет-роуд. Дом – это приют дружбы и тепла, который он когда-нибудь обретет, куда будут приходить его друзья. Всегда в будущем – мечта, сложившаяся из надежд его матери и его собственных. Впрочем, почти только из его собственных. Но это не имело никакого отношения к Глибу.

– Знаешь что, Пола? Предположим, что моя жизнь меня устраивает.

– Вовсе нет, но ты не хочешь в этом признаться, – дразнила она. – Разве не так? Я тебя хорошо изучила, Дэнни-Дэн. Ты – неприкаянная душа.

– И ты тоже, – возразил он. – Вспомни-ка, как ты себя чувствовала в эту субботу среди твоей драгоценной компании, с которой, по твоим словам, так приятно проводить время.

– Но действительно приятно! Право же, Дэнни, они, конечно, снобы, но нам очень весело. Неужели тебе никогда не хочется повалять дурака и посмеяться?

– Именно этого я и ждал в субботу. Только все получилось по-другому. Верно?

– Это все Руди виноват. Но ведь я встала на твою сторону. Разве нет?

– Если заглянуть поглубже, ты ведь не такая, как они, Пола. Только внешне. А мне трудно быть чем-нибудь только внешне. В этом моя беда.

Пола грустно покачала головой.

– Ты слишком уж серьезен, Дэнни-Дэн. Я тебе сказала это, еще когда в первый раз ходила с тобой в кино.

– Ну, так не трудись повторять. Мне от этого тошно. В своем квартале я могу развлекаться сколько душе угодно в трех Местах: в дансинге, в бильярдной и в церкви. Я работаю, чтобы выбраться из этой ловушки.

– И очутиться в другой, только побольше, – заметила Пола и начала жевать сорванную травинку. – В ловушке, которая зовется «Национальным страхованием». Оно превратит тебя в столп респектабельности, милый мой, – добавила она с саркастической снисходительностью. – В солидного семейного человека, отсиживающего на службе с десяти до пяти. А если ты хоть немного преуспеешь, то станешь к тому же невыносимо нудным. – Она назидательно погрозила ему пальцем. – Я говорю тебе всё это для твоей же пользы. Как сказал некий учитель, мне от этого больнее, чем тебе. – Засмеявшись, она откинулась на траву и устремила взгляд на древесные кроны. – А это, в свою очередь, доказывает только, что будущей миссис О’Рурк стану, во всяком случае, не я. Неужели ты не понимаешь?

Дэнни окаменел. Обвинение в респектабельности было ударом ножа в спину, который поразил самое сердце его бунта. Он понял, что Пола убегает под прикрытием своих насмешек, неизменно ускользает от него, – и внезапно барометр его чувств взбесился.

Он успел заметить, как внезапно расширились ее глаза, почувствовал, что ее рука отчаянно упирается в его плечо, но не остановился. Респектабельность испускала дух, а вместе с ней и приличия: он прижимал плечи Полы к земле и целовал ее в щеку, потому что-она отвернулась. Его ладонь нащупала ее грудь, нажала, а Пола отчаянно вырывалась.

– Дэнни, прекрати… Пожалуйста… Люди увидят… Дэнни… Дэнни! – ее рука взметнулась и хлестнул по щеке. Он ошеломленно ослабил хватку, и Пола, вскочив на ноги, начала отряхивать юбку.

– Чего ты, собственно, добивался, черт побери? – она в ярости посмотрела на него. – Хотел изнасиловать меня?

Волна страсти и гнева отхлынула. Дэнни не решался взглянуть на Полу и тупо молчал, смущенный и уничтоженный.

Пола продолжала смотреть на него. Ее лицо обрело нормальный цвет и из рассерженного стало недоумевающим.

– Маленький рецидив пещерного прошлого! – сказала она. – Впрочем, ладно. Считай, что ничего не было. Возможно, я сама тебя до этого довела. Ну, идем! – скомандовала она. – Мы и так уже опаздываем. Это может бросить тень на твою репутацию.

– Или на твою.

– Мне безразлично, какая у меня будет репутация в этой дыре. Но благонравные малыши-клерки обязаны быть пунктуальными и не должны ходить гулять с машинистками в обеденный перерыв. Спроси любого вышколенного администратора.

– В таком случае из меня вряд ли когда-нибудь выйдет вышколенный администратор. Верно?

– Ну, так тебя вышвырнут вон.

Дэнни со смехом вскочил на ноги, презирая всех фисков и льюкасов мира. Они пошли к выходу из парка, и Пола взяла его за руку. Он крепко сжал ее ладонь, чувствуя, что неожиданно добился новой близости между ними. Ему приходилось слышать, что женщину нужно разбудить, и теперь он исподтишка поглядывал на Полу.

Когда они вышли из ворот и увидели Митчелловскую библиотеку, Пола сказала:

– Я последнее время часто здесь бываю – подбираю кое-какой материал. «Женский журнал» предложил мне написать серию статей о романтичных знаменитостях. Статьи должны быть достаточно познавательны, но приперчены богемой, чтобы раздразнить аппетит средней домашней хозяйки. Я начала с Уайльда.

– Пожалуй, это и есть твой великий шанс, – сказал он. – А не могу ли я помочь тебе подбирать материал?

– Ну конечно, Дэнни-Дэн, любой предлог лучше полного его отсутствия. Но если ты провалишь свой экзамен по бухгалтерскому делу, мне придется иметь дело с парой разгневанных родителей.

Дэнни принялся ее убеждать, и в конце концов она согласилась.

– Хорошо, Дэнни, договорились, и большое спасибо. И знаешь что? Теперь я буду думать о тебе… как просто о тебе. Понимаешь?

– По-моему, да, Пола.

Это значило, что он больше уже не будет только придатком «Национального страхования». Однако именно там он рассчитывал сделать карьеру, и с этой точки зрения ее слова были не слишком утешительны. Но теперь, во всяком случае, он в ее глазах ничем не запятнан.

Войдя в зал, Дэнни направился к своему столу.

– Вот шествует Казанова О’Рурк, – заявил Салливен, стараясь, чтобы Дэнни его услышал.

Лью Бригс, клерк с заячьей губой, ответил:

– Што они иш шебя строят? Шон любви шолотой?

Арт Слоун ухмыльнулся, а Гарри Дент прикинул свои шансы (почему бы и нет, раз уж она гуляет с зеленым, мальчишкой вроде О’Рурка?), а девушки, оторвавшись от работы, посмотрели на него с любопытством.

Дэнни их интерес казался жалким, карикатурой на чувства, которые для него были самой жизнью. Не лица, а пустые кружочки. Эти люди – такие же чужие ему, как и компания Полы. Среди своих сослуживцев он не нашел той внутренней сплоченности, которой искал. Наиболее честолюбивые неизменно таили недоверие и были склонны высматривать выгодное местечко вне стен «Национального страхования». Он словно жил среди разобщенных клеточек, которые, однако, функционируют одинаково, подчиняясь слепому инстинкту. Если кто-нибудь и видел в своей работе, в своих надеждах служение другим людям и своей стране, никто этого не высказывал вслух, и, не будь разговора с Рокуэллом, Дэнни давно уже решил бы, что здесь слепые ведут слепых. И даже несмотря на заверения Рокуэлла, ему иногда казалось, что дело обстоит именно так.

Позже он вновь, как и утром, почувствовал присутствие Риджби. Смутное ощущение вины старшего клерка тревожило Дэнни и мешало ему заговорить со стариком, несмотря на то, что он хотел этого – хотя бы для того, чтобы показать, насколько ему безразлично случившееся. Одиночество и неудовлетворенность были уделом их обоих. Но Риджби стал равнодушным к своему одиночеству, к своей неудовлетворенности – для него они скоро должны были кончиться. Ведь он собирается уйти отсюда, жениться и жить так, чтобы ощущать себя чем-то. Побывав у Риджби дома, Дэнни понял, что старик живет выдуманной жизнью, в которой для «Национального страхования» нет места. Ну, а для того чтобы обеспечить ему средства к существованию? С субботы смутные опасения не оставляли Дэнни. Рокуэлл сказал, что вор никогда не задумывается, кого он грабит. Но ведь Рокуэлл мог быть очень далек от истины.

Дэнни вздрогнул и еще ниже склонился над своей работой. Что должен чувствовать сейчас Риджби, пока он сидит вон там, один на один со своими мечтами и чудовищным бременем риска? А что он сам будет чувствовать через сорок лет, если за все это время сумеет создать лишь иллюзию, которая станет отрицанием прожитой им жизни?

Риджби чувствовал себя очень усталым. Непрерывные размышления истощили его энергию, и теперь он апатично ждал, чтобы истек последний час рабочего дня. Но тут телефон на его столе зазвонил: его просили подняться в кабинет Рокуэлла. Когда Риджби положил трубку, его мысли затуманились, а потом покатились колесом по гигантским кривым. Он вынужден был опереться о стол, не в силах избавиться от давящего страха. Может быть, его там ждет полиция и на столе лежат деньги? Он подумал: «После всех этих лет смирения просить у них милосердия?..» Его голова поникла под чудовищным бременем стыда, и только воля того человека, каким он стал под конец жизни, спасла его.

Он стоял у лифта, глядя, как бежит вниз красная точка сигнала. Дверь распахнулась, и он вошел.

– Будьте добры, Джордж, двенадцатый этаж, – к его удивлению, голос звучал спокойно, как всегда.

Нажав на кнопку, Джордж сказал:

– Хороший денек, мистер Риджби, ясный и теплый.

– Совершенно верно, Джордж.

– В такую погоду грех сидеть в четырех стенах. Я всегда говорю, что мы мало бываем на солнце. А вы, наверно, мистер Риджби, на своем веку видели тут много перемен?

– Да, Джордж, видел.

Выходя из лифта, он подумал: «Возможно, этот день будет свидетелем последней».

Когда Риджби вошел в кабинет, Рокуэлл встревожился, увидев его лицо. Какой у старика измученный вид! Конечно, принимает все слишком близко к сердцу. К тому же полиция, очевидно, еще подлила масла в огонь.