Текст книги "Рыжик (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Мачальский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Люду это насмешило... сначала... Но потом пришло на ум, что уж очень часто при виде этого паразита у неё возникает желание то стукнуть, то "гавкнуть". Словно он специально провоцирует... Зачем?! Этот вопрос её так удивил, что пришлось пообещать себе больше никакого рукоприкладства – ни реального, ни воображаемого... На сегодня... до обеда... в ближайшие полчаса.

– Ну, что непонятно? – терпеливо переспросила она, всячески показывая смирение и выдержку. Хотя товарищ всё же удивил.

– Что такое "чимасе пензя"? – выдал он на одном дыхании и замолк, словно растеряв остатки смелости.

– ШО?! – только что обещанное терпение слетело с Люды, как панамка на ветру.

– Ну, как-то так, – попытался он всё-таки объяснить. – Ты это перед аварией крикнула...

– Я?! Н-е-ет!

– ...Вроде как "держитесь"... "хватайтесь"... – пробормотал он, а брошенный искоса осторожный взгляд, стал как у собаки, которая куснула и не знает, куда теперь деваться. Люда опомнилась и устыдилась.

– Хватайтесь?.. Держитесь?.. – заторопилась она с мыслительным процессом. – А! "Чымайсе пэнзля"!

– Вот, вот... – приободрился товарищ.

– Фух, напугал... – Люда с облегчением заулыбалась и, как о чём-то общеизвестном, пояснила: – Да это из правил техники безопасности! Типа, при малярных работах, если чувствуешь, шо лестница начинает падать, то "чымайсе пэнзля", в смысле – хватайся за кисточку.

– Как – за кисточку? – озадачился Лёша, которому такой метод страховки был явно в новинку.

– Ну, вот так! А за шо ещё? – развела руками Люда.

– Юмористы... – покачал он головой. – Это ты так подрабатывала или на уроках труда учили?

И думал, что пошутил...

– Ну-у-у... в общем, да – трудовик рассказывал, – призналась Люда, с удовольствием пронаблюдав потрясённое выражение его мордашки. Дразнить товарища оказалось таким увлекательным занятием...

С минуту тот заворожено смотрел куда-то перед собой, а потом осторожно поинтересовался:

– А в какой школе ты училась?

"Ниндзя!" – хотела с достоинством ответить она, но не выдержала и "хрюкнула" в сторону.

– В средней, в средней, – отмахнулась Люда, когда перестала давиться смехом. – Это местный фольклор такой. У нас польская школа через забор была, я там младшие классы заканчивала.

– Хм, а я-то всё думаю, чё ты так странно выражаешься! То курвиметр норовишь оторвать, то в писок дать...

"Один-один!.." – прокомментировал внутренний голос.

До Люды вдруг дошло, как её любимые словечки должны звучать для "незамутнённого" сознания и она не то что покраснела – засветилась, как фонарь в проявочной.

– И, между прочим, ничего тут неприличного нету!

– Ну да!.. – не очень поверил Лёшка.

– Да!! Одно... сам знаешь! А второе – всего лишь морду лица означает!

– О! Я опять не так понял? – у товарища опять сделалась потерянная "морда лица", и весь Людын пар моментально сдулся.

– Не переживай, не ты первый такой, – успокоила она, чувствуя, как и у самой угроза "ядерного апокалипсиса" медленно схлынывает со щёк. Паразитский Лёшка сумел уже дважды вогнать её в краску, но – странное дело – было ничуть не обидно. Даже наоборот, сидеть и болтать о чём попало, почти интимно перешёптываясь в полутьме, было так... загадочно, что даже на откровенность потянуло: – Меня вообще в ПЕРВЫЙ же школьный день с ПЕРВОГО же урока выгнали. Представляешь?!

– Ого! – восхитился Лёша, искренне ожидая продолжения. Пришлось продолжать...

– Просто, учительница объяснила нам, первоклашкам, как воспитанные дети должны входить в класс, если случилось опоздать... – Люда всё ещё сомневалась, стоит ли такое рассказывать людям, не прошедшим её "школу".

– И-и-и... как?

Она вздохнула и призналась:

– ...Сначала вежливо "запукать до джви".

Лёшка на секунду словно окаменел, а потом не выдержал и фыркнул, склонившись и недоверчиво крутя головой.

– С ума сойти!..

– Вот, вот! А я с этими людьми три года училась, – скроила она драматическую мину.

– Ой, да, представляю!..

– Не представляешь, – заверила Люда. – На учёбу ходят с "тэчкой", хлеб покупают в "склепе". А порядок как любят! Обожают вытряхивать диваны от пыли...

– Ну, это ещё не преступление, – попробовал Лёшка проявить толерантность и веротерпимость.

– ...во дворе! – безжалостно припечатала она. – Бывало, прёт бабушка божий одуванчик свой диван по лестнице с пятого этажа. Ты ей: "Не тяжело, пани Гэля? Может пылесосом лучше?" А она тебе: "Да где бы я с этой гуделкой мучилась! Так привычнее..."

– Ого! – от обрисованной картины Лёшкина толерантность дала трещину. – К-как это?

– Нормально, – сжалилась Люда, – просто "дЫван" – это ковёр.

– А-а-а!.. – с трудом восстановил он, рухнувший было миропорядок.

– Да у нас весь двор говорил на таком русско-польско-украйонском, шо – гайка! – понесло Люду. – "Мама, я ещё поспацерую с ребятами!", "До холери, який варьят в╕кно розбив?!"...

– Стой-стой! – Лёшка вдруг замахал руками, пытаясь остановить поток воспоминаний.

– Цо се стало? – брякнула Люда, не успев перестроиться, но тот, кажется, прекрасно всё понял.

– Вот, насчёт – как у вас во дворе! Уже который день хочу спросить... Помнишь, ты выдала, когда тебе этот... кхм... курвиметр вручали?

"А не слишком ли ты хорошо, товарищ, помнишь, что и где я выдавала?" – насторожился внутренний голос, тем более Люда сама, хоть убей, не помнила, что такого сказанула.

– Шо, опять что-то неприличное? – подозрительно прищурилась она.

– Теперь уж не знаю, – развёл руками Лёшка.

– Ну, хоть напомни...

– Вроде про курдов. Ты их за какие-то прегрешения придурками обозвала.

– Курдов?! Придурками?! За что?!! Может – турков?

– А тур...рок – за что?

– Действительно...

– Не-не – курдов. Это я хорошо запомнил. Ещё подумал... ну, неважно, но точно услышал, что курды приду... А, вспомнил! Не придурки – болваны, вот!

– Курды – болваны?.. – совсем озадачилась Люда.

И тут до неё дошло – "курдыбальонцы"!

– Гып!.. – втянула она воздух и, отвернувшись, попыталась удавиться со смеху так, чтобы не разбудить весь коллектив. Почти получилось. Лёша терпеливо подождал, пока она справится с попыткой суицида и виновато уточнил:

– Всё-таки неприлично...

– Да... нет... – хрипло выдавила Люда, осторожно прокашлялась и, наконец, пояснила: – Это у нас дид Васыль – великий знаток польского, сам понимаешь – любил так выражаться. Его во дворе "Курдыбальонцем" и называли.

Лёшка прислушался к звучанию и подтвердил:

– Вот, вот – оно! А что это значит?

– Хм... не знаю, – почухала она затылок, с удивлением сообразив, что действительно никогда этим не интересовалась. – "Бальонцы" – это, может, от "колёса", а что там делают "курды"?

– Слу-у-ушай! А дед этот ваш, часом, в войну не был артиллеристом? В польской армии?

– О! А ты откуда знаешь?

– Книжки читал...

– Про дида Васыля?!

Лёшка постучал пальцем по лбу.

– Про то, как наши пополняли польские части. Большинство поляков с армией Андерса ушли к англичанам, так что в Армию Людову брали уже всех – дай боже, чтобы хоть язык понимали. Может ваш дед Василь считал, что так по-польски должна звучать команда "На колёса!".

– А таки может быть! – честно восхитилась Люда. – Никогда бы не догадалась...

– Ну, прям, не догадалась!.. – не поверили ей. – "Четыре танкиста и собака"! Что, не смотрела?

– Пффф, смотрела... Читала! И, даже, в оригинале! – гонорово задрала она нос и... неожиданно погрустнела.

В дворовой постановке "Четырёх танкистов" ей всегда, почему-то, доставалась роль собаки. Тогда это никого не смущало, не смотря на кобелиную принадлежность оригинала. Ей даже нравилось подгавкивать, поскуливать, преданно смотреть в глаза и старательно изображать внимание, когда бравые "танкисты" и их подружки что-то хотели от её "Шарика". Тем более (шёпотом говоря), когда ещё мог представиться случай побыть под рукой у красавчика "Янэка", в которого были влюблены половина девчонок их двора. И вдруг теперь, совсем некстати, подумалось: а ведь, по идее, она должна была быть Марусей! Но... каждый раз находилась более шустрая красавица. И где в жизни справедливость? Гррррр!..

– Да ты чё! Даже в оригинале?!..

"Ой..."

Вспомнив, что она не одна, Люда искоса зыркнула, не заметил ли кто её "драмы". Лёшка вроде бы на неё не смотрел, но вид при этом имел такой нарочито отвлечённый, что в это "сижу, никого не трогаю" не верилось ни капельки. И хотя он аж никак не мог узнать её интимных тайн (ну, не читает же товарищ мысли!), Люда всё равно неизвестно чего испугалась. А из-за этого, известно на кого накинулась.

– Да, в оригинале! – с вызовом сообщила она. – Потому что культурные люди... – (многозначительная пауза), – такие книги в переводе не читают! – (многозначительная пауза с надменным поворотом головы).

Под её взглядом Лёшка как-то сжался, словно культурой пришибленный, но всё же попытался спорить:

– А чем тебе перевод не угодил? По-моему, русский даже очень неплох...

– Ты так думаешь? – Людын рот поневоле искривился в презрительной гримаске. – То есть, когда на-ниц исчезает вся "шлёнска гвара" Густлика – это, ты считаешь, нормально?!

– Ну, а как?.. – всё ещё пытался трепыхаться Лёшка, но Люду понесло.

– Как?!! Диалекты свои знать надо! И пользоваться... Вон, на Подолье так говорят, что шлёнзацы [прим. – жители Силезии] обхохочутся! А тутошние, да?!..

Лицо у Лёшки сначала стало задумчивым, а потом вытянулось, словно от мгновенного озарения.

– А чё, может и правда! Вот точно, у нас в Приу-у... – последовавшая заминка была так коротка, что Люда едва успела насторожиться, но товарищ продолжил, как ни в чём не бывало: – ...ребята из Приурожья были – прикольно выражались. Или местные... Они мне вчера ТАКОГО наговорили – на всех "танкистов" хватит! Чтоб я ещё что-то понял...

– Ну-у-у, местный тут как раз бы подошёл... – согласилась Люда, уже остывая и чувствуя, как весь пафос её страстной речи улетучивается, а остаётся одна детская обида, что не удалось "зарыть" товарища прямо в песочнице и полюбоваться на его ошарашенное выражение лица.

"Ы-ы-ы, ну я так не играю..." – огорчилась Люда, имея в виду утерянные возможности.

"Ой, что-то ты, мать, не то имеешь в виду", – почему-то засомневался в причине её огорчения внутренний голос, но она решительно отмела его инсинуации.

– Да если бы только в говоре было дело! – отмахнулась Люда и вдруг мысль скакнула на два хода вперёд, и в голове утренней зарёю забрезжил коварный план: вы хотели шкодства, так будет вам шкодство!

– А в чём? Не в "курдыбалёнцах" же!.. – пошутил Лёшка. Зря он это сделал...

– Ну, прямо!.. – возмутилась она такой бедности фантазии и, как бы между прочим, добавила: – Крутить колёса – это ещё полбеды, а вот если они из своих пушек стрелять начнут...

– Не понял. А что тебе не нравится? – заглотил Лёшка "крючок".

"Клюёт..." – подбодрила себя Люда и, как о чём-то, видном образованному человеку за три километра, небрежно бросила: – Ну как – "не нравится"... Кто же из пушки стреляет!..

– Как?.. В смысле?.. – опешил Лёшка от такой постановки вопроса.

"По-о-одсекай!" – скомандовала себе Люда и со всей возможной язвительностью выдала:

– Из "пушки" нормальные люди не стреляют, из "пушки" кильку в томате едят!

– Чё это? – окончательно потерялся товарищ, и Люда с удовольствием припечатала:

– То это!.. Потому что "пушка" – это такая жестяная банка. И на ней написано: "Килька в томате"!

– Хде килька в томате?! – хриплый спросонья голос прозвучал так неожиданно, что Люда вздрогнула и оглянулась. Юлька вроде продолжала сопеть в две дырки, но за нею приподнялся на своём топчане Олежка – являя вид помятый и всклокоченный – и смотрел на них дурными спросонья глазами. Очарованье тихой душевной беседы стало развеиваться с катастрофической быстротой. Очень раздосадованная этим Люда, попыталась ещё вернуть всё обратно и гаркнула страшным шёпотом:

– Шо ты орёшь?! Люди кругом спят!

Но было поздно. Оставленный без присмотра Лёшка вдруг чего-то заторопился вылезти из-под брезента на "свет божий", а с Юлькиного топчана раздался такой же хриплый и недовольный голос:

– Это кто спит?! С вами поспишь тут – шушукаются, шушукаются...

– Данилыч спит, не видишь? – нашлась Люда, тыкая для убедительности пальцем в подозрительно тихий ватник на завхозовом лежаке. Но и это не помогло.

– Я не сплю, – заявили оттуда басом, – я возлежу уныло. Ибо нет в жизни счастья.

– Почему это нет? – насупилась Юлька, за наличие счастья готовая спорить даже с начальством.

– Потому! – пробурчало оно, – Вчера всё выпили.

– Ну, это поправимо! – Лёшка, едва присевший на край лежака, опять подорвался и поспешно направился куда-то к выходу. Люда только успела обернуться, но увидела лишь спину... которая весьма недвусмысленно напомнила: "Дура! Ты так и забыла посмотреть глаза!" Тьфу, мантэлэпа карловна...

– ...Меня же хлопцы, пока не упаковали, не отпустили – вот! – предъявил Лёха увесистый мешок, встреченный радостными возгласами коллектива. Только Люда разворчалась, как неродная, словно не угощение ей предлагали, а наоборот – отбирали последний пирожок:

– Ну вот! То спят, как убитые – не добудишься, то просыпаются когда не надо!

– Ага, будешь тут, как убитый, – взялся подыматься Олежка, кряхтя и постанывая. – На этих лежаках "убитых" все рёбра отлежал... О! Вы тут пока накрывайте, а я первый "налево"!

– Ну, пуйдь-пуйдь, почимай, чоколядка моя мурмулядОва, – умилилась Люда, даже всплеснув руками от избытка "нежности".

Юлька хихикнула.

– Чево?.. – подозрительно оглядел их Олежка.

Юлька уже откровенно заржала. Люда закусила сначала край губы, потом всю, а потом пришлось отвернуться, иначе выражение её лица неправильно бы поняли.

– ЧЕВО?!! – готовый уже убивать Олежка, затравленно озирался. Остальные мужики тоже были далеки от понимания юмора.

– Ни... ни-чево... – выдавила, наконец, Юлька. – Я тебе ПОТОМ расскажу.

– А мне? – тут же заинтересовался Лёха, который так и стоял, держа в руке мешок провизии. И посмотрел при этом на Люду. Хотя ничего неприличного в анекдоте не было, та немедленно почувствовала накатывающий на щёки румянец.

– Как-нибудь... – со скрипом пообещала она, начиная уже сожалеть о своей выходке.

– Потом, потом... – буркнул разобиженный Олежка, явно подразумевая "сам дурак", но вслух говорить это любимой поостерёгся. – В общем, я пошёл!

Юлька сразу перестала хихикать и сорвалась с места.

– Стоять!! Дамы вперёд! – скомандовала она и потащила подругу за рукав: – Люськин, пошли!

– Пошли... – Люде ничего не оставалось, как волочься следом.

Однако выйти на свежий воздух, оказалось хорошей идеей. Оставив за стенами колыбы суетный мир своих коллег, ступив ногами на землю, всю покрытую паутинками росы, вдохнув ещё холодный утренний воздух с запахом хвои, Люда быстро успокоилась. Утренняя прохлада отрезвила чувства. Мысли перестали метаться вспугнутой стаей птиц и чинно распределились по местам, словно голуби по подоконникам, а в душе начали благоустраиваться тишина и умиротворение... И вот тогда на поверхность вынырнуло давешнее смутное беспокойство, про которое Люда уже прочно забыла. А через секунду она поняла и его причину – Миклухи опять не было "дома". А ещё через мгновение сообразила, почему ЭТО – всего лишь беспокойство, а не как раньше – трагедия. Оказалось, малая не совсем отсутствовала, она словно оставила после себя записку: "Ушла, скоро буду". Как и полагается воспитанному подростку. С ума сойти!.. Люда смирилась и поспешила, пока не поздно, "налево".

Далёкое пока взрёвывание трактора послышалось, когда щедрые дары лесорубов уже подходили к закономерному финалу.

– Тихо! Слышите, кажись хозяева едут, – выдал Лёшка, не донеся до рта кусок хлеба с брынзой. При этом он в очередной раз "увернулся" от Людыного взгляда и, как бы срочно, заинтересовался дверью – будто через неё и вправду был виден приближающийся трактор.

В принципе, Люда была не против. Заботило её только одно – чтобы коллектив не узнал о ночных происшествиях, которые все дружно проспали, и слава богу. Но делать вид, что уж совсем ничего не было?!.. Люда поджала губы и попыталась, в свою очередь, изобразить индифферентность, глядя куда попало. И "попало", конечно, на Олежку, многообещающий взгляд которого говорил, что анекдот Юлька ему уже рассказала. Люда подавилась только что надкушенным куском хлеба с салом и закашлялась. Эти игры в "детский сад-песочницу" начинали уже злить.

– О! Будет дело! – тоже прислушался завхоз, за время завтрака заметно повеселевший на местных дарах, и засобирался: – Мужики, подъём! БабЫ, в смысле, девчата – убрать со стола и спаковать вещи!

– Э-эх!.. – издал Лёха "боевой" клич и, не соизволив даже оглянуться, сразу ломанулся наружу.

– Яволь, гер гауптман! – буркнул Олежка и завозился, тяжко выбираясь из-за стольного топчана.

– Люськин!.. Ау-у-у!.. – голос подружки оторвал Люду от тупого созерцания двери, за которой исчезла Лёшкина спина. – Ты доедать будешь?

– А? – Люда обернулась, вспомнила про бутерброд в руке, оглядела стол со снедью, замершую над ним подругу... и решительно осадила её энтузиазм: – Сядь, Юлька, не мелькай! Пока они там разберутся, мы ещё нажраться успеем, и всё убрать... три раза.

И оказалась права!

...Когда Люда вышла на крыльцо тряхануть одеяла, со склона до неё долетели отзвуки великой битвы, в просторечье называемой мужской работой – где целевые указания с общим смыслом "мать-перемать" иногда заглушали рычание трактора. Она даже на "бабу" перестала обижаться... когда представила себя там – за решением жизненно важного вопроса крепить трос за раму или за "ту ... за которую ты ... его за..."!

"Интересно, Лёшка тоже так выражается?" – вынырнула откуда-то мысль. Немного удивившись, зачем ей это нужно, Люда всё же прислушалась, но издалека долетал только трубный глас завхоза, местами перебиваемый незнакомым голосом, вероятно тракториста. Причём, производственным приложением к "Великому и могучему" оба пользовались с одинаковой виртуозностью. "ПРОФЕССИОНАЛЫ!" – с уважением подумала Люда и, уже не забивая голову глупыми вопросами, вернулась в колыбу. "Ну, как там?" – сейчас же вскинулась навстречу подруга. Веский "ротфронтовский" кулак с упрямо нахмуренными бровями были ей ответом – "я верю, город будет!".

Ещё через полчаса, когда Люда от нечего делать стала выносить упакованные вещи за порог и тупо укладывать горкой, ей показалось, что накал рабочего процесса несколько поменялся. Теперь трактор тарахтел ровно на одном тоне, и звучавшие сквозь него возгласы напоминали уже не штыковую атаку, а поиски трофеев на поле брани, вселяя надежду на скорое окончание компании. И точно, не прошло и двадцати минут, как "победоносные войска" – усталые, грязные, но удовлетворённые – спустились к оставленным внизу "тылам".

– Всё готово! – жизнерадостно сообщил Олежка с таким видом, будто самолично решил исход всей битвы.

– Грузимся, – буркнул Данило Петрович, мрачной глыбой надвигаясь на беззащитные тюки.

Лёшки среди "победителей" не оказалось, зато оказался довольно щуплый круглолицый мужичок в чёрной спецовке, который смущённо (кто бы мог подумать!) мялся за спинами.

– Петрович, принимай! – разрешил его сомнения завхоз, передав сразу два баула. Тракторист Петро принял, слегка присев, и молча потащил наверх. Данило Петрович, прихватив в обе руки, тоже зашагал к машине. Олежка, трезво оценив свои возможности, закинул на плечо рюкзак и потянулся... вслед за старшими товарищами. Люде ничего не оставалось, как тоже выбрать посильный тючок и последовать их примеру... не отказав себе напоследок в удовольствии.

– Юлька, пока! – крикнула она через плечо. – Остаёшься охранять вещи, на обратном пути заберём!

Юлька вывалилась из дверей так стремительно, что едва не врезалась Люде в спину.

– Как "пока"?!! Куда "пока"?!! – закудахтала она, хлопая себя по бокам руками, словно курица крыльями. – Подождите!!! – Но тут увидела, как подругу "заштормило" от смеха и обиделась: – Люськи-и-ин!

– Ей, бабЫ! – оглянулся Данило Петрович. – Долго ещё?!

– Мы – не бабЫ, – проворчала Юлька, поспешно подхватывая сумку.

– БабЫ – не мы! – поддержала Люда, пристраиваясь в хвост каравана, но мужики слишком устали, чтобы отстаивать свой шовинизм и даже не обернулись.

"Бобик" встретил их помятым и поцарапанным, со стянутыми проволокой прорехами в брезенте, но уже стоя на дороге на своих четырёх. Чуть поодаль, с достоинством мощного механизма порыкивал на холостом ходу трактор, приземисто и прочно опираясь на широкие гусеницы. Оба водителя были заняты: молчаливый тракторист присел у радиатора "бобика" и с выражением сосредоточенности на круглом лице проверял крепление троса, Лёха столь же сосредоточенно проверял мотор, но его трудовой энтузиазм демонстрировала совсем другая часть тела, торчащая из-под капота. Не дав полюбоваться на работу профессионалов, завхоз взялся отбирать тюки и укладывать в откинутый задний борт, а молодёжь отправил за оставшимися вещами. Юлька с Олежкой довольно бодро поскакали вниз, Люда уныло поплелась следом. Едва обретённое расположение духа, улетучивалось с каждым шагом. Хорошо хоть шагов этих хватило, чтобы сходить туда и обратно. Приняв последнюю ходку, Данило Петрович скомандовал: "Все на борт!" и народ дружно грюкнул дверками. Лёха передёрнул рычаги у себя под боком, трактор взревел и злосчастная поездка продолжилась.

На этот раз они взбирались в гору на прицепе, страхуясь тросом – медленно, но уверенно – хотя Лёшка и сам уже был начеку и до самого верха ни разу не позволил колёсам потерять сцепление с почвой. Люда уныло наблюдала проплывающие за окошком деревья и едва удерживалась, чтобы не вздыхать тяжко каждую минуту, переживая вынужденное одиночество. Миклуха так и не появилась. Юлька и без того была давно и прочно потеряна для общества. Лёшка тоже занят, да и повёл себя так странно, что теперь даже не знаешь, как к нему относиться: с утра вроде были совсем "на ты" (про ночь так вообще молчу!), а тут вдруг опять до "глубокого пардону" скатились. Как будто мне одной это надо!

Люда таки не удержалась и тяжко вздохнула, искоса глянув на Лёшкин затылок. Как и следовало ожидать, общаться с нею затылком никто не торопился. Мало того, даже в зеркальце не подглядывал... Ну, вообще... И ВООБЩЕ! Чего ты распереживалась – не хочет, не надо! Вдруг у "товарища" есть веские причины. Может... может его своя "лялька" дома дожидается, переживает, встречать прибежит, а тут я – оппа! Естественно, мужику стрёмно!..

Хмыкнув на собственные дурацкие мысли, Люда решила всё же вести себя как взрослая, в смысле, не брать "до пыска" всякие глупости, а подумать о вещах серьёзных и ответственных – например о том, что произошло ночью. В конце концов, не каждый день встречаешь призрака, свихнувшегося на почве любви. Жуть какая, бррр... Хотя, если вдуматься – бедная ведь девочка! В кои-то веки встретила родственную душу и – на тебе! Ждала симпатичного парня, ждала любви, а явился какой-то лысый пень (почему-то доктор представлялся исключительно лысым, пузатым, с козлиной бородкой и обязательно в пенсне) да ещё весь дом порушил. А парень тоже хорош! Вот все они такие: ты к ним со всей душой, а они... Тьфу, ну о чём ты думаешь?!

Какое-то время ушло на то, чтобы утрамбовать обратно буйно выплеснувшиеся эмоции. И когда тишина в голове была в целом достигнута, начало проявляться даже нечто достойное работы мозга. Например, мысль о том, что хорошо бы понять природу Миклухиной силы, тем более теперь есть с чем сравнивать: Миклуха и Навка, огонь и лёд... жизнь и смерть, наконец! Думай... думай... думай... Попробуй рассуждать логически...

Люда честно попробовала... Но это оказалось ещё хуже! Какое там "рассуждать", если для неё само это слово всегда было величайшей загадкой и проклятием. "Рассуждай!" – говорила учительница, и только репутация неглупой, в общем-то, ученицы спасала Люду от двойки. Она либо видела ответ, либо его не видела, а как этому могут помочь пустопорожние слова, совершенно не представляла. Вот и сейчас, погоняв туда-сюда толпу известных ей фактов, Людын разум породил странный термин "отрицательная энергия", сам же его не понял, испугался и завис окончательно. И это само счастье, что её мучения прервали.

– Приехали! – сообщил Лёха, и покачнувшийся на рессорах "бобик" окончательно замер. Из трактора, который остановился чуть дальше, вылез водитель и деловитой развалочкой направился к ним. Лёха с Данилой Петровичем тоже выбрались из кабины, и все втроём принялись освобождать автомобиль от троса. Потом они отошли в сторонку и завхоз, видимо, попытался заплатить их спасителю за работу, и видимо неудачно, потому что у тракториста сделалось такое лицо, будто его, как минимум, пригласили забежать за угол на стриптиз по-быстрому. Он так застеснялся, что сунуть ему купюру уже не представлялось возможным, а привычной народной "валюты" у завхоза по техническим причинам не было. Данило Петрович растерянно застыл со своей взяткой. Но тут стеснительный тракторист просиял, как ясное солнышко и уже сам стал что-то настойчиво пропагандировать. Лёха тоже прислушался, а после согласно хлопнул того по плечу и метнулся к "бобику".

– Ребята! Озеро посмотреть не хотите – ну, которое "Чёрное око"?

– Да!! – аж подпрыгнула от радости Юлечка.

– Нет!! – невольно вырвалось у Люды.

– Люськин, ты чего?! – не поняли её афронта.

– Да тут недалеко, Петро покажет, – смущённо добавил Лёша, но Люда и сама уже поняла, что повела себя глупо.

– Ладно-ладно, идём уже, – буркнула она и первая открыла дверцу.

Петро только дожидался, когда они все выберутся и сразу двинулся в лес, махнув им рукой:

– В╕дци, б╕гме, два кроки !

Народ с энтузиазмом потянулся следом. Только Люда волочилась последней, едва справляясь с дрожью в коленках. Одно воспоминание о призраке вызывало совершенно неадекватный ужас. И уж точно смотреть там было не на что – наверняка какое-нибудь болотце, превращённое буйной народной фантазией в "око дьявола". Но, не объяснять же сейчас про чокнутую Хозяйку перевала! Решив потерпеть, Люда сосредоточилась на тропинке. И вовремя. Более-менее проходимый ельник неожиданно начал буянить, крениться во все стороны и валить под ноги всякое непотребство, через которое то и дело приходилось перелазить и продираться.

– Ввога то, негода вноч╕ вирувала! [прим. – «Ого, непогода ночью бушевала»] – почти с восхищением заметил Петро, придерживая ветку перед вырвавшейся вперёд Юлькой.

– Да? А що вноч╕ щось було? – обернулась та, одновременно занося ногу над лежащим поперёк тропинки стволом. – А я не заме-е-ЕТЬ!... – Юлька споткнулась и попыталась нырнуть носом в землю, но шедший следом Лёшка вовремя перехватил её в полёте за край куртки. – ...не заметила, – закончила она мысль, одарив благодарным взглядом своего спасителя.

– Да ты чё?! – удивился тот. – Такая буря была! Вы так и не слышали?

– Угу, не слышали!.. – ворчливо вставила Люда, не выдержав напора сарказма. – Это я за их храпом даже грома не слышала!

– Знатно погуляло! – огляделся Данило Петрович, сделав вид, что не заметил Людыно брюзжание. – Долго ещё по буреломам лазить?

– Тутко вже! – успокоил тракторист-внедорожник и первый вышел на опушку. – Ось воно – наше Чо...рне... Д╤ДЬКО Б МЕНЕ НАГЛИЙ ВЗЯВ! [прим. – «Чёрт бы меня побрал!»]

Неожиданный возглас подстегнул отставших. Все торопливо высыпали на открытое место и закрутили головами, в надежде узреть причину столь бурного проявления чувств. С минуту было тихо, потом Данило Петрович, как старший, потребовал объяснений:

– Чего орал-то?

Перед ними было метров тридцать с гаком вертикальной стены с рельефно выступающими слоями – словно после гигантской гребёнки, пробороздившей её сверху донизу. Также была полого уходящая под эту стену полянка – видимо старая оползневая терраса. Был шлейф обвала, явно недавнего, живописным хаосом наползавшего от подножия склона. Красивое место. Но ругаться-то зачем?

– Та-а-а... – заклинило тракториста.

– А где-е-е о-озеро? – разочаровано проныла Юлька.

– Та-а-а.... ось, – их проводник, наконец, «снялся с ручника» и нерешительно ткнул пальцем: – Б╕гме, п╕д гороу било...

Все ещё раз детально оглядели поляну. Озером здесь и не пахло.

– Спёрли! – понял завхоз в меру своей компетенции.

– Ну, народ! Ничего без присмотра оставить нельзя, – покачал головой Лёха.

– Пррроклятые рррасхитители сыцилистичской собственности! – грозно прорычал Олежка.

– Та ви здур╕ли?!! – не выдержал Петро, весь красный, как рак, то ли от стыда за нацию, то ли от возмущения за поклёп. – Хто ж його возьме?! Де ж так можна!.. Та наш╕ люди б н╕коли!.. – простодушно раскипятился он. – Щоб у нас хто шо вкрав?!! То х╕ба горал╓...

Последнее замечание Лёху насторожило:

– Так-так-так!.. А вот про это подробнее...

– Га?.. – споткнулся Петро.

– Горали, говорю! – терпеливо повторил Лёха. – Кто такие и как могли украсть целое озеро?

– А! То ж т╕, що за перевалом ж╕ють!

– И чё?! – не нашёл Лёха логики.

– Як «чьо»?! Як «чьо»?! – опять заволновался тракторист. – То ж горал╓ – страшн╕ люди!

Услышав такое, вокруг него заинтересованно сгрудились уже все.

– То ж сам╕ драбугани. Вони ж гет сов╕ст╕ не мають! – продолжал он возмущаться.

– Та невже?! – включилась Люда, в наивном удивлении округляя очи.

– Та б╕гме! – совершенно серьёзно забожился тракторист и даже привёл доказательство: – Вони бараболю р╕поу називають!

Лёшка впечатлился.

– Это очень страшно? – тихо переспросил он у Люды.

– Это картошка, – так же тихо пояснила она.

Лёшка впечатлился ещё больше.

– ...╤ до д╕вчат наших б╕гають! – продолжал гневно изобличать Петро, но увидев снисходительные ухмылки на лицах слушателей, собрался с духом и выдал самый, по его мнению, убойный аргумент: – А ще вони нашу маржену крадуть, о!

– А что это? – опять тихо переспросил Лёшка.

– Не знаю, – серьёзно ответила Люда. – Но теперь верю – стра-а-ашные люди!

Лёшка тоже серьёзно на неё посмотрел и с пониманием поджал губы. Только тут Люда обратила внимание, что "товарищ" опять, словно невзначай, оказался рядом и, как ни в чём не бывало, задушевно с нею переговаривается. Как же просто у него это выходит!

– Может, мы того... даром туда едем? – нерешительно проблеяла Юлька, непроизвольно уцепившись за Олежкин локоть.

– Та чого дарма – ╖дьте соб╕, як треба [прим. «езжайте, если надо»], – неожиданно остыл Петро.

– Але, ви сам╕, певно, туди не ходите?! – удивилась такой снисходительности Юлечка.

– Та що не ходжу, ходжу, – смутился тракторист. – В тамту суботу до тещ╕ ходив...

– К ТЁЩЕ?.. – вдруг многозначительно переспросил Лёшка, но докончить не успел, потому что Люда так "всхрюкнула", аж самой стало стыдно за свои дурные привычки, и даже пришлось, отвернувшись, утираться рукавом. Однако, остальные ход мысли просекли не сразу и воззрились на неё с удивлением: