Текст книги "Рыжик (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Мачальский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)
Меж тем, атмосфера заметно потеплела, общение наладилось и перешло к углублённому знакомству:
– То ви утки будете?
Вопрос несколько озадачил Лёшу, поэтому в паузу влез Олежка:
– Не, дядя, мы не утки, мы гуси!
Оба коллектива странно на него посмотрели.
– А что? – смутился тот и принялся оправдываться: – Утки... в смысле – "кАчки"... Но мы же не утки?
– Чого – качки? Де качки? – удивились мужики и с выражением повторили: – ВИ УТКИ? З города?
– А, в этом смысле!.. – понял Лёха, взглядом изобразив Олежке, что про него думает. – Да, из центра мы, геологи, на буровую едем... ехали.
– О, золото шука╓те! – обрадовались лесорубы.
Выражение Лёшкиного лица стало загадочным, а возникшей паузой на этот раз воспользовался Данило Петрович:
– Да какое там золото – нефть! – разочаровал он лесорубов.
– А, нафта! – нисколько не смутились мужики. – Та бИла, бИла тут нафта. Ще австр╕яки брали... – с серьёзным видом припомнили они события вековой давности. – Так ото ваша вишка генде за перевалом?
– Наша! Туда и ехали...
– Нам бы трактор... – попытался Лёха направить беседу в конструктивное русло.
– Трактор – то до Петра! – покачали головами мужики.
– А где у нас Петро?
– Та в УсьцЕрики робить.
– Та н╓! Якой в Усьцерики, вон в ТатарОв╓ дорогу гребе!
– Та де! Його ж, б╕г-ме, у ДихтИнець вчора послали – хату правити!
– Та йо! А чия ж хата?
– Та Бевдзя.
– Ий-де?!
– Та б╕г-ме!
– Того що сина оженив?!
– Ну!
– А б╕г-ме файне було вес╕лля [прим. – «свадьба»]! Пам'ятаю, той ╤ван, що з МОкриц╕, сид╕в, сид╕в, тай п╕шов ген. А потом приб╕га╓ шваг╕р [прим. – «шурин»] ╕ реве – бом, тен лайдак с╕ упив тай колОм свИн╕ гатИть!
– Йо?!..
– Ми вискоку╓м, а ту ╤ван з колом гонИть свиню, а за ними гонить т╕тка Катерина з╕ жердиноу та верещить аж б╕ла: "Гунцвоту, лиш свин╕! Люди! Рятуйте!" А дурний вуйко ще й с╕ збитку╓: "Та не колом, Йване, не колом, а вареноу [прим. – «жердью»]!" А т╕тка ж╕ж почула, та тою ж вареноу як йому меж╕ оч╕ вперещить!
– О-о-о!!!
И вот так, обсуждая житейские проблемы, мужики-лесорубы развернулись и начали неспешно углубляться в дебри, растворяясь в них, как видение. У Люды началась тихая истерика. Завхоз и Лёха переглянулись.
– Эй, дед! Так что с трактором? – раздражённо поинтересовался Данило Петрович.
– Та несуть! – пожал плечами тот, глядя вслед лесорубам.
– Ну, несут, так несут... – ворчливо согласился подождать завхоз.
– Трактор?! – удивился Лёха. – Слушайте, Данило Петрович, давайте я с ними схожу, а то что-то мне...
Данило Петрович только по-барски махнул рукой и тот бросился догонять почти скрывшихся в чаще лесорубов. Сам же командир-начальник обернулся к старику:
– А что, дед, переждать тут у вас где можно?
– Та можно, що ж не можно, – согласился тот. – Он-де в долу колиба. [прим. – пастушеская времянка, состоящая почти из одной острой двускатной крыши]
– Колыба – эт' хорошо! – обрадовался Данило Петрович и обернулся к подопечным: – А ну, молодёжь, в три шеренги становись и за мной в колыбу – ать-два!
Завхоз развернулся в указанном направлении и, широко шагая, двинул наискосок вниз по склону. За ним, бодро засеменил дед, мастерски орудуя своей клюкой.
– Э! А... а может лучше в село?! – всполошилась Юлька, когда до неё дошло, что их собираются оставить в лесу. Начальство то ли не услышало, то ли сделало вид, что не слышит, и широким шагом продолжало удаляться, так что Юлечке ничего не оставалось, как поспешить за ним. А вот Люду дёрнул чёрт напоследок оглянуться – оставленный "бобик" лежал на боку так сиротливо, что она даже на мгновение зажмурилась от царапнувшей по сердцу жалости и, клятвенно пообещав ему далеко не уходить... бросилась догонять коллектив.
На широкий уступ, посреди которого поднималась прямо из земли острая крыша колыбы, они спустились довольно быстро. И хорошо, что быстро, потому что Юленька, отличавшаяся врождённой "грацией", не успела ещё задрать окружающих своими визгами и спотыканием до состояния "брось, не донесёшь!"... хотя очень старалась. Данило Петрович деловито открыл покосившуюся дощатую дверь на петлях из автомобильных покрышек и заглянул внутрь.
– Та-а-ак! – резюмировал он результаты осмотра и нырнул туда весь. Коллективу ничего не оставалось, как последовать его примеру.
Внутри было темно и пыльно. Дверной проём осветил часть дощатого пола, замусоренного всякой трухой. Пространство же угадывалось лишь по редким щелям в досках крутых скатов потолка. Через минуту глаза привыкли и, в дополнение интерьера, обнаружились топчаны, сооружённые всё из тех же досок.
– Та-а-ак, – ещё раз по-хозяйски огляделся завхоз. – Олег! А ну-ка, быстренько сгоняй в машину – принеси там коврики с сидушек и сумки, какие бензином не воняют.
– А чё сразу нельзя было взять... – пробурчал Олежка, но развернулся и вышел из помещения.
– Данило Петрович, Данило Петрович! – снова попыталась подкатить со своим Юлька. – Может, мы в село пойдём, а?
– А машину кто сторожить будет? Ничего, до трактора подождёте! Эй, Николаич! – обратился он к сунувшемуся внутрь деду. – Скоро трактор будет?
– Та несуть трактора, як вон буде! – удивился дед.
– Ну, как будет, так будет – располагайтесь, девчата! – скомандовал завхоз и сам взялся очищать ближайший лежак от ветхого и грязного матраца.
Дед Никола с видом завсегдатая заведения тоже примостился на топчане напротив и картинно задумался, глядя куда-то в потолок. Эпичность позы подчёркивала клюкоподобная дрыняка, на которую он опирался, уложив верхним концом на плечо. Люда хмыкнула и пошла выбирать себе место. За ней нерешительно двинулась и Юлька.
– Это чё, на этом сидеть? – с непередаваемым выражением приподняла она какую-то старую замасленную и рваную телогрейку.
– Лучше убери, а то мало ли каких блох тут водится, – посоветовала Люда.
Юлька с отвращением на личике тут же уронила вещь на пол.
– ...И не разбрасывайся, – сделала замечание Люда, – не дома, чать.
Юлька посмотрела с осуждением, но вещь подняла и, морщась, переложила на соседний топчан.
– ...И для Олежки своего освободи, – уже из спортивного интереса продолжила Люда назидательным тоном.
Юлька одарила её убийственным взглядом и со скрипом душевным перекинула вещи на общую кучу, после чего обернулась и хмуро уставилась на подругу, типа – "ну, что ещё?" Та в ответ изобразила плечами "а я что... я ничего..." и демонстративно принялась обметать лежак остатком ветоши. Юлечка тихо застонала в отчаянии... Люда бы и дальше что-нибудь придумала, но тут явился, наконец, Олежка, накрытый как бедуин покрывалами и волоча в руках два баула. Сразу пахнуло бензином.
– Вот, принёс! – радостно сообщил он и с облегчением уронил всё на ближайший топчан... как раз на тот, где и завхоз, и Юлька свалили своё шматьё.
– Куда?!! – единодушный вопль заставил Олежку отшатнуться.
– Чё?! Чё такое?!
– Куда – на грязное?!
– Бли-и-ин!.. Напугали...
– Я тебе покажу, напугали! – обиделся завхоз. – А ну, быстро вытряхнул и давай сюда!
– Да, пожалуйста... – буркнул Олежка, спихнул сумки на пол и ухватил верхний из ковриков. – И-И-И-ЭХ!
– КУДА?!!
Народ не выдержал и отобрал у оторопевшего Олежки его "оружие возмездия", чтобы вытряхнуть на дворе и нормально постелить на освобождённые лежанки. А Юленька постелила ещё и любимому, глядя при этом на него, как на идиота. Содержимое сумок, да и сами баулы тоже пошли в дело – их подложили под спины.
Наконец, все устроились, чтоб с максимальным удобством провести время до прихода трактора и тут подруга вспомнила одну интересную вещь, услышанную накануне.
– Дедушка! – обратилась она к старику, наблюдавшему со снисходительной улыбкой за суетой молодёжи. – А скажите, а почему ваши назвали этот перевал Чёрным? На карте же написано "Зверский"?
– ...Звирский! – возмущённо пхнул её Олежка.
– ...Зворский! – не выдержал завхоз.
– Не-не, – задумчиво прикинула Люда, – первый вариант был интересней.
– Та ╤зворський – то сов╕ти записали, – отмахнулся дед. – ПолякИ ще звали Шипотським, румУни – Боркутським [прим.: «извор», «шипот», «боркут» – родник, источник]. Але ╕стинне гайнал╕ завше говорили – ЧОРНИЙ! – Он сделал многозначительную паузу и воздел указующий перст: – Бо ту блуд ходит ╕ в Чорне Око затягу╓, о!
Это заявление вызвало неоднозначную реакцию. Матёрый атеист Данило Петрович разве что скривился. Олежка понимающе хмыкнул. Юлька вся подалась вперёд, распахнула наивные голубые очи и, даже, рот приоткрыла в предвкушении ужастика. Только Люда вдруг вспомнила холодную тень, мелькнувшую за мгновение перед аварией, и ей чуток поплохело. Она едва удержалась, чтоб не начать оглядываться по сторонам, да и Миклуха настороженно помалкивала, по-своему обозревая окрестности. Пока вокруг было тихо. Хорошо всё-таки, что они тут ненадолго...
– Сказки... – буркнул завхоз.
Дед интригующе на него прищурился:
– А в долу знамЕно-дерево вид╕ли?
– Какое "знамено-дерево"?.. А! Это ТО ДЕРЕВО, что ли? – проявил Олежка чудеса дедукции. – Которое с тряпочками?
– Йо! – подтвердил дед. – То оф╕ра на щ╕стя.
– Чё? – удивился коллектив.
– ...Жертва на счастье, – перевела Люда.
– Йо-йо, – покивал важно дед. – Бо закрутит блуд ╕ в плесо вергне – тилько бебехи ся зостанут.
– Чё сделает?
– Э-э-э... в озеро, что ли ввергнет, только потроха останутся, – перевела Люда.
Коллектив посмотрел на неё с уважением.
– Для тОго жиж благословення на знамЕно зоставляют. Бивало, йде гаратай на роботу за гору, тай почепит от кошул╕ лату...
Взгляд коллектива как-то сам собой дёрнулся к Люде, и она быстренько перевела:
– ...прицепит от рубашки лоскут.
– А як пан до ГоринчОвого кОтить, то ╕ дробний пеньондз жучи...
– ...мелкую денежку кинет, – вставила Люда, не дожидаясь приглашения.
– А як панув погнали, то ╕ наши шофери бистро ся наУчили Чорний перевал поважати – о!
– Ну, это мы знаем, – подтвердил завхоз, как давний знаток суеверной водительской натуры.
– Та й то не завше помагало, – трагически покивал головой дед. - Для того знали гайнал╕ заступ – як Чорне Око мИнути! – и он значительным взглядом обвёл слушателей. Те притихли, приготовившись внимать народной мудрости. - Каждий сус в╕да, абись фрас не залудив, треба добре пантрувати, ╕ як омкно ся стане та пуд вхопит, г╕я розфляцкати гай наоколо воду з буркала п╕д гороу та гвавтувати, заким не попустит!
– ...Да я сама ничего не поняла, – пожала плечами Люда в ответ на обалдевшие взгляды окружающих.
– О-о-о! Тил╓ ту гиб╕ло народу – страх! – вошёл в раж старик. – На то ж ╕ кличуть перевал Чорним.
– Так чего же другой дороги нету?! – не выдержала нагнетаемого ужаса Юлечка.
– Та не било ту дрУго╕ дороги, допоки сов╕ти трасу не проклали – важно пояснил старожил. – А до того ж - як нендза фист припече, то рихтуй ворок, та гайда шукать, де шуфл╕ треба!
Коллектив нерешительно посмотрел на Люду, и она его надежды оправдала:
– ...Как нужда сильно припечёт, так готовь мешок и айда искать, где лопата нужна.
– Яко╓ б не било Чорне Око, а ч╓да мал╕ хл╕ба хочут, – вздохнул дед. – Та й не завше в'но било.
– Да что это за "Чёрное Око" страшное?! – не выдержал теперь и Олежка.
– О-о-о! – дед Никола надулся от важности.
– Расскажите, дедушка! – попросила и Юля.
– Да уж!.. – поддакнул Данила Петрович.
– Ашош, то слухайте, – снизошёл местный фольклорист.
"Ну-у-у, щас будет..." – Люда глубоко вздохнула и устроилась на бочок, положив кулак под голову.
– ╤кос то било за д╕да-прад╕да...
...По версии народа, озвученной дедом Николаем и понятой через пятое на десятое застрявшими на перевале геологами, дело было так.
"Началась история с бедного человека. Было у него трое сыновей. Двое уже давно батрачили, пришла пора и младшему Ивану отправляться на панские "хлеба". Взял он котомку да и пошёл за гору в Горынчово счастье искать. Идёт он через перевал, видит – сидит старуха, перед нею стоит кувшин. А рядом бьёт из-под камня источник. И говорит ему старуха:
– Напои меня водицей, добрый человек!
– А что ж сама не напьёшься?
– Так старая стала, немощная... Ты только кувшин подержи, а я и напьюсь.
Напоил Ваня старуху из кувшина, а она вдруг приободрилась, встряхнулась, словно десять лет скинула. Иван только ахнуть успел, а она и говорит:
– Молодец Иван, будешь теперь мне и дальше служить до скончания века.
А была она Мара, ведьма значит, и завела она Ивана в гору, в чертоги свои, и заставила себе служить. И стал Иван каждый день набирать для неё воду из того родника да так, чтобы ни одна капля снаружи не осталась. А после отправлялась Мара с тем кувшином в долину и возвращалась каждый раз всё моложе, всё веселее. "Скоро, – говорит, – силу волшебную наберу, да царицей сделаюсь. Все будут мне служить!"
Горюет Иван, да ничего сделать не может – опутала его Мара заклятиями. Но однажды, когда той дома не было, пошёл он к роднику чудесному и видит – сидит на камне жаба. И взгляд у неё тоскливый человеческий.
– Э! – говорит Иван. – Да ты не жаба ведь, вон как смотришь!
– И правда, Иван, – говорит та человеческим голосом. – Поветруля я [прим. – "русалка"]. Заколдовала меня Мара и здесь посадила, чтобы моя живая вода ей служила, у людей молодость да силы забирала, а ей отдавала.
– Да могу ли я помочь тебе?
– Можешь, коли найдёшь в подземном чертоге мои волосы, что Мара срезала и запрятала. Тогда я собою обернусь и сбежать тебе помогу.
Пошёл Иван в подземелье, нашёл волосы Поветрули, которые Мара в шкатулку запрятала, да под подушки сунула. Принёс он их жабе и обернулась она девицей.
– Спасибо тебе Иван. Помог ты мне, за то и я тебе помогу. Возьми мешок кожаный, наполни водой из моего родника да завяжи потуже. Если поймает нас Мара и спросит, что в мешке, скажешь – молодость, что ты у людей забрала, обратно несём. Запомни это.
И сбежали они. Бегут, бегут, слышат – догоняет их Мара.
– Отдавать мешок? – спрашивает Иван.
– Нет, не время ещё, – говорит поветруля и обернула она себя церквушкою, а Ивана попом. – Если будет спрашивать про нас, скажи что видал, да только когда ещё церковь строили.
Налетает Мара – глаза горят, волосы по ветру вьются:
– Эй, поп не видал, таких-то и таких?
– Видал, да было то давно, как ещё церковь строили.
Видит Мара, что церковь-то покосилась от старости и у попа борода до пят, да и повернула в другую сторону.
А Иван и Поветруля дальше побежали. Но слышат, опять догоняет их Мара.
– Отдавать мешок? – спрашивает Иван.
– Нет, не время ещё, – говорит Поветруля и обернула она себя рожью, а Ивана хлопчиком, чтобы с трещоткой бегать, птиц пугать.
Налетает Мара – глаза горят пуще прежнего, волосы по ветру хлещут:
– Эй, хлопец не видал, таких-то и таких?
– Да видал, когда ещё рожь сеяли.
Опять удивилась Мара и полетела другой дорогой. А Иван и Поветруля дальше побежали. Но слышат, в третий раз догоняет их Мара.
– Отдавать мешок? – спрашивает Иван.
– Как сам выпадет, так и отдашь, – говорит Поветруля и обернула она себя озером, а Ивана селезнем, чтобы по озеру плавал.
Налетает Мара – глаза горят, аж пылают, волосы по ветру вьются, как буря. Но увидала селезня, притихла и ласково так подзывает его. Иван обманулся, подплыл, а она его хвать за горло! Тут чары спали да мешок у Ивана и вывалился.
– Моё добро украли?! – взревела Мара.
– Не твоё это добро! Молодость, что ты у людей забрала, обратно несём.
Совсем взбеленилась Мара, схватила мешок, завязки тянет, а они никак не поддаются. Рванула она их тогда со всей силы, мешок раскрылся да вода на неё и вылилась. Окружила, подхватила её живая воды и вмиг втянула через свой волшебный источник в гору, в чертоги ведьмины. А земля на том месте провалилась и осталось только чёрное озеро с мёртвой водою, что Чёрным Оком кличут. Через него запертая Мара чует, если на перевале живая душа появилась и хочет её достать, чтобы выбраться. Но Гора её крепко держит. Так и осталась она там на веки вечные.
Иван же с Поветрулей счастливо добрались до дома, поженились и жили долго и хорошо".
Ничего особо нового Люда не услышала – обычный набор сказочных похождений. Так что где-то к концу она с чистой совестью задремала. Проснулась от громкого порыкивающего голоса завхоза:
– Ерррунда-а-а! Бррредни народов мира.
– Но ведь Чёрное Око есть! И люди тут пропадают... – с горячностью заядлой фэнтезистки защищала Юлечка мистику.
– Ерррунда-а-а! Перевал крутой, места дикие. А там – опрышки, или партизаны, или ещё какие бандюки. Вот и пропадают.
– А сейчас?! С нами-то что было?!
– Ерррунда-а-а! Перегрузились мы и тормоза намочили, а так бы проехали и не вспомнили.
"Ерррунда! Ещё легко отделались!" – передразнила Миклуха, а Люда опять вспомнила холодную тень. Что же это было?
– Ну да, это сказка, но какая-то правда там есть! – упрямо постановила Юлька и обернулась к старику: – Ну скажите, дедушка!
Дед Никола, который с ехидной улыбочкой слушал диспут на мистические темы, посерьёзнел:
– Так люди повядают, а люди – то всяко брешут. Та от ще д╕д мен╕ розказував, ж╕ж таки било...
– Ерунда-а-а...
– Ой, расскажите!
– Вари так хочете знати? – иронично прищурился старик.
– ДА, ДА! – аж подпрыгнула от радости Юлька.
– Кане-е-ешна!.. – снизошёл Олежка.
– Угу!.. – просто кивнула Люда.
Завхоз укоризненно оглянулся на коллектив, но выступать против большинства не стал. Тем более, что делать всё равно было нечего.
– Било то ще за цисаря [прим. – император Австро-Венгрии], – начал дед Никола, – ╕ жили люди ту в горах край нужденно...
Люда насторожилась. Что-то в тоне старика заставляло ожидать не полёт народной фантазии, но реальную историю. А реальную историю она бы послушала... Чтоб ещё понимать эту их "говирку"!..
В общем, дело было так. Жил тут у них один бедный хлопец (ну, один из...), и однажды ушёл он в гору по дрова и пропал. Родители ждали-ждали, горевали-горевали, да что поделаешь. А этот хлопец возьми да вернись через месяц. Исхудавший, оборванный, но какой-то неадекватно счастливый. Уж и родители его "пытали" – где шлялся, и жандармы тягали – а не в опрышках ли был. Всё бестолку. Хлопец только улыбается и твердит одно – в лесу заблудился. Помаялись так, да и бросили. И стали жить как раньше. Только парень часто стал в лесу пропадать. И вроде идёт за дровами, а приходит пустой.
Настала пора свадеб. Прицепилась мать до хлопца – возьми и возьми. Вон, говорит, Марьянка – "фест дивка", а вон Ксеня – так и сама на него, дурака, заглядывается. А хлопец ни в какую: я, говорит, жениться не могу, потому как обещал. А что обещал, кому обещал – не говорит.
Но вот случилось несчастье. Тяжело заболела мать хлопца. Люди говорили не выживет, а на "пана-доктура" денег в семье не было. Все печалятся. Хлопец аж почернел, да вдруг исчез из дому. Думали, пошёл горе своё в шинку "топить". Ан нет! Явился наутро, принёс кувшин воды и с этим кувшином к матери: "Попей, матушка, полегчает". Ну, матушка, чего уж, попила водицы да уснула. А на следующий день приходят к ней уже чуть не отпевать, а она с лавки встала да говорит: "А я уже и здорова!" Все радуются чудесному исцелению, а хлопец только тихо улыбается про что-то своё.
Но недолго он улыбался. В селе, что в комуналке – каждый пук слышен. Не прошло и недели, как бухнулись хлопцу в ноги соседи – дитё заболело. Не смог он отказать и дал испить своей чудесной водицы. И ребёнок выздоровел. Потом, дочка чья-то слегла, потом мужик занемог... Жизнь трудная – болеют часто... выживают редко. И пошла слава о хлопцевой водице среди народа. Хорошо людям стало, да только плохо стало панам. Доктор заметил, что к нему уже никто и не ходит, втридорога не платит и принялся выяснять. А как узнал про хлопца, так и побежал в полицию: я, дескать, дипломированный врач, а это быдло имеет наглость за меня лечить! Полиция и взяла того. Парень вертелся, крутился, да только пришлось всё рассказать. Нашёл, говорит, источник чудесный в лесу, в самой чаще, вот с него и вода.
Заставили его показать место. Привёл он полицмейстера с помощниками да доктором в лес под перевал, где на склоне никакое другое дерево кроме старых верб не росло. Удивились они – как такое вообще возможно, но пошли дальше. А хлопец показывает источник – вот, сами испейте. Все попробовали, а доктор во флягу набрал – для испытания, и отправились обратно.
А на следующий день – чудо! У полицмейстера прошёл застарелый ревматизм, у одного из помощников зажила рана, полученная недавно в бою с опрышками, а доктор, оказалось, дал попробовать супруге (не любил он её так, что ли?) и вылечилась она от мигрени. Хлопца пожурили да отпустили, только наказали без разрешения медика никого не пользовать. И вроде успокоились. Но доктор этот оказался человек ушлый, побегал он по инстанциям, да выбил разрешение на этот участок – строить "санаторию". Всё бы ничего, но решил он расчистить для этого место, вырубить лес.
Хлопец как о том услыхал, бросился сначала к доктору, потом в полицию, но как ни уговаривал, как ни божился, никто и слушать не хотел. Полиции было всё равно, лишь бы порядок не нарушали, а пан-доктор уже был в мечтах хозяином "санатории" для самых богатых и именитых граждан. Какой уж тут лес! И хлопца прогнали, а на гору отправили рабочих.
Да только хлопец не смирился. Украл он где-то дупельтивку (сиречь – двустволку) встал перед рабочими и давай стрелять в белый свет, как в копейку. Ну, те недолго думали и дали дёру. Но на другой день явились жандармы, скрутили хлопца, увезли в город и больше его никто не видел.
А лес вырубили. Но когда пан-медик собрался ещё раз посмотреть свою "стройку века", то обнаружил на месте источника только небольшое озерцо с прозрачной чёрной водой. Удивился он и решил ещё раз испытать воду. Набрал во флягу, но не удержался и сам попробовал маленький глоточек. А на следующий день нашли его мёртвым. Переполоху было! Думали на дружков хлопца, искали, да только не было у того таких дружков, а у пана доктора – хоть бы царапина: помер и помер! Участок конечно закинули и из озера того больше никто не пил. Только вот и на перевале стало случаться плохое. А некоторые рассказывали, будто озеро то – не просто озеро, а глаз самого дьявола. И кто в него посмотрится, пропадёт навеки. Так и прозвали его Чёрным Оком, и сам перевал стали звать Чёрным.
Дед Никола замолк, в завершении, трагически покачав головой, а Люда всё никак не могла прийти в себя. История была проста, как пряник, в ней совершенно не к чему было придраться. Ни тебе волшебства, ни героев, исцеление какое-то утилитарное – от мигрени. Ведь даже имени хлопца не сохранилось. То ли дело Иванко с Поветрулей, злобная ведьма и Око Дьявола! А тут народ помусолил случай да и забыл. Но именно поэтому история была просто обречена на правдивость. И стояло за нею что-то простое и ясное, как детсадовские каракули. Любовь?..
"Миклусь!.. Эй, ты где?"
"Умерла... умерла... умерла..."
"Т'ты чего?! Кто умер?!"
"Я!"
– Гык!.. – несмотря на ментальность разговора, "гыкнулось" Люде вполне материально.
– Рыжая?.. Что, вспоминает кто-то? – заметил Олежка.
– Угу... байкеры... – буркнула она, "закусывая" губой, чтоб привести чувства в порядок. Олежка от её пантомимы испуганно шарахнулся и отстал.
"Миклуха! Ты так не шути... Так же заикой сделать можно".
"Лю! Лю! Здесь нельзя оставаться!"
"П-подожди!.. Давай разберёмся. Значит, здесь была ты... ну-у-у, такая как ты, да? А живая и мёртвая вода?.."
"Вода – это тоже Я!"
"Ого! А-а-а... мне немножко живой водицы не сделаешь?"
"ЛЮ!.."
"Всё! Молчу, молчу... Но вот я не поняла, ТЫ ведь когда-то была везде как бы. И везде, как бы, умерла... даже там – у дуба... Что же, теперь НИГДЕ не ходить?"
"Ну Лю-у-у!.. Ну как ты не понимаешь! Везде Я исчезла, а тут – УМЕРЛА!"
"Офигенная разница..."
"Я бы и здесь исчезла, но... этот человек... этот хлопец..."
"Как со мной?"
"Наверное..."
"И если со мной что-то случится, ты тоже умрёшь?"
"Н-н-незнаю... Лю, я не знаю, но это очень страшно! Давай уйдём отсюда, а?"
"Да-а-а, пожалуй, выбираться надо из этой колыбы", – вздохнула Люда и вернулась в реальность.
Как оказалось, данное чудо народной архитектуры "заколыбало" не её одну. Юлька тоже активно обрабатывала завхоза на предмет свалить в село. Данило Петрович вальяжно отбрыкивался и, наконец, не выдержал:
– Николаич! Ну где там твои с трактором?!
– Та несуть... – уже привычно отмахнулся старик, но завхоза это не удовлетворило.
– Несуть, несуть!! Сколько можно! – взорвался он. – Они что там, из столицы его прут?!
Дед сначала опешил от такой заявки, а потом даже обиделся:
– Яко╕ «столиц╕»?! Шо пруть?! Я ж руським язиком кажу – НЕСУТЬ!
Молодёжь в обалдении только головы поворачивала от одного к другому. И вдруг у Люды в мозгу словно что-то щёлкнуло. Она подняла расширенные от удивления глаза на кипящих возмущением старших и вдруг совершенно неуважительно прыснула в кулак.
– И чё смешного?! – взъелся было на неё Данило Петрович, но Люда уже махала успокаивающе рукой:
– Не-не... Я не о том...
– А о чём? – подозрительно нахмурился завхоз.
– Ну-у-у... "несуть" – "не" и "суть"... "СУТЬ", понимаете?
Завхоз тяжко задумался, но в конце концов и до него дошло:
– О! Так чё, трактора не будет?!
– Так я ж╕ж казав, шо НЕ СУТЬ! – подтвердил дед Никола.
– Облом... – констатировал Олежка.
Коллектив обрадовано заёрзал, словно решив давнюю и жуткую загадку, а Данило Петрович обернулся к подчинённым и решительно постановил:
– Ну, если так, ночевать будем здесь!
Люда резко перестала хихикать.
– НЕТ! "НЕТ!" – в один голос вскрикнули они с Миклухой, а Юлька, уже предвкушавшая пасторальный уют сельской хаты, только жалобно проблеяла: – Может не на-а-адо?
– Это ещё что за разговоры! Вы геологи, или жабы парагвайские?! – танком попёр на оппозицию завхоз.
– Та де ж, пане начальнику, ту можна ночувати! – аж затрясся дед Никола. – Та йд╕ть до села! Та н╕хто вам вашу ауту не возьме!
– Угу... – выразительно покивал завхоз, явно вспоминая толпу народа, набежавшую после аварии. – Лучше перебдеть, чем недобдеть – вещь всё-таки дорогая...
Глянув на это перекошенное ответственностью лицо, Люда поняла, что отговорить его не удастся. Но тут ей в голову пришла светлая мысль:
– Так давайте кого-нибудь оставим! Подежурить, а?
– Кого? – обернулся к ней завхоз и, под его подозрительным взглядом, Люда не решилась прямо в лоб сказать, кого именно. Зато решилась Юлька.
– Так вы и оставайтесь, Данило Петрович, а мы в селе переночуем! – радостно сообщила она, а Люда с Олежкой посмотрели на неё с уважением. Но у завхоза были другие аргументы.
– Ага! А если что, отвечать потом кто будет?!
– В смысле – "если что"? – удивилась Юлька.
– В смысле – ЕСЛИ ЧТО! Знаю я вас, молодёжь!.. – многозначительно постращал глазами завхоз, а Юлечка вдруг покраснела и смутилась.
– Ну, так может кто-то другой? – с надеждой предложила она и все взгляды, не сговариваясь, сошлись на Олежке.
– А чё сразу я?! – немедленно "вспух" тот.
– М-да, не вариант... – согласилась Люда с таким выражением, что Олежкино благородное негодование тут же обратилось на неё. И за что бы это?
– Ну так, сами видите... – "добил" парня завхоз и закруглил дискуссию: – Остаёмся все! Не сахарные, не растаете.
"Ммм-мамочки..." – вздохнула Миклуха, но ни она, ни Люда другого варианта не видели и с завистью проводили взглядом деда Николу. Старик, едва коллектив пришёл к согласию, заоглядывался, типа – а не пора ли, и начал кряхтя подыматься.
– Ну, то щ╕стя вам, здоровля, багацтва...
– Дедушка! – проснулась Юлька, пребывавшая в лёгком трансе от перспективы ночёвки в лесу и с надеждой уставилась на старика. – Вы что-то говорили, что каждый тут знает!.. Ну, чтобы в Око не затянуло?
Дед серьёзно задумался, покрутился, покряхтел ещё и выдал со странной интонацией:
– Та може ╕ брешут люди...
И ушёл.
Когда дверь за ним закрылась, стало заметно, что щели меж досок перекрытий, сперва сиявшие в полутьме, за прошедшее время основательно посерели. Несчастливые "путешественники", оставшись один на один с непонятной и, по рассказам, даже опасной природой, поглядели на сгустившиеся сумерки и ощутили себя очень неуютно. Все потерянно молчали, не зная, что дальше делать. И вот когда даже Люда начала поддаваться общему унынию, когда темнота, казалось, начала обволакивать каждого, когда надежда, что снова наступит день и будет светить солнышко, начала казаться несбыточной мечтой, вот тогда, словно герой-спаситель в ореоле славы поднялся завхоз...
ОН встал – упрямый, ОН поднялся – могучий, ОН обвёл притихший в растерянности коллектив орлиным взором! И коллектив доверчиво воззрился на него – возвышенного властью и умудрённого опытом, – ожидая судьбоносных решений. И ОН вобрал обширной грудью пыльный воздух старой колыбы и... вдруг громогласно чихнул.
Все аж подскочили от неожиданности. А завхоз чихнул от души ещё раз, пожелал сам себе здоровья и тогда только провозгласил:
– Эх, молодёжь! Ну-ка, Олег, смотаемся к машине, принесём с багажника кое-чего. А заодно дверцы позакрываем на всякий случай.
Олежка раскрыл было рот высказаться о последовательности и своевременности приказаний, но решил, видимо, что "раньше сходишь, раньше ляжешь", и молча отправился за завхозом.
Явились они с целым богатством – две телогрейки, брезент, рюкзак, спальный мешок! Коллектив жизнерадостно взялся делить добро и в результате Юльке отдали спальник, Олежке с завхозом – по ватнику, а Люде сунули брезент, чтобы было ещё чем накрыться. Красота! И как последний аккорд, завхоз, под восторженные крики коллектива, вынул из рюкзака два огромных бутерброда из грубых скибок хлеба с салом и такую же огромную флягу. Во фляге оказалось вино, но запить было чем-то нужно, и коллектив постановил устроить праздник. В общем, на душе потеплело, и спать все улеглись во вполне благодушно настроении. Даже устроенное напоследок, уже по полной темноте, развлечение "мальчики налево, девочки направо" прошло весьма оживлённо, потому как пока одни ходили "налево", другим приходилось или громко разговаривать, или даже петь, чтобы ушедшие во тьму не заблудились. Тратить на эту фигню спички завхоз не захотел, но чтобы окончательно улечься, всё же позволил зажечь найденный в колыбе огарочек свечи. Который и погасил через пять минут со словами: "Отбой в кубрике! Всем спать!" Люда попыталась было "бдеть", настороженно прислушиваясь к темноте, но, то ли сказались дневные треволнения, то ли вино подействовало, она отрубилась, даже не заметив как. А ночью, Люда проснулась от ощущения дикого страха...
"Лю!.. Там кто-то ходит!"
"Завхоз "до ветру" вышел... – подумала Люда не успев подумать. – Тьфу, придёт же такое в голову!"
Могутные всхрапы Данилы Петровича, неожиданно перекрывавшие общее сопение коллектива, не вызывали сомнений в местонахождении их хозяина. А заодно должны были распугать всю нечисть, если бы такой пришла в голову блажь тихонько подкрасться. Но Миклуха настаивала на своём, и она была очень, очень напугана:
