Текст книги "Иван Калита"

Автор книги: Дмитрий Балашов

Соавторы: Борис Тумасов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 46 страниц)

Но вот хан вытер лоснящиеся руки о полы халата, сказал:

– Смело ты мне ответил, князь Иван, когда дары подносил. А знаешь ли, что я делаю с ослушниками? – Узбек сжал кулаки, оскалился. – Князя Михаила в колодках водили на потеху, и он сам себе смерть просил. А с другими? – Он долго и зло смеялся, потом, резко оборвав смех, сказал: – Дерзко молвил, князь, об этом нойоны и темники говорили. А знаешь, что они ещё советовали? – Узбек не мигая смотрел в глаза Ивану Даниловичу.

В памяти Калиты всплыла картина, виданная давным-давно. Мальчишкой на лугу ему довелось подглядеть, как змея взглядом притягивала к себе лягушку. Поднявшись и слегка покачиваясь, она уставилась на свою жертву, а та, жалобно квакая, сама прыгала прямо ей в пасть.

Вот так и хан по-змеиному смотрел на него, Калиту.

Тогда, мальчишкой, Ивану было не страшно. Когда лягушка была уже рядом со змеёй, он вышел из-за куста и убил змею. Сейчас же под этим пронизывающим взглядом его пробирает дрожь. А Узбек уже говорит:

– Темники и нойоны советовали послать тебя пастухом в наши табуны.

– На то воля твоя, осударь, – выдержал Калита взгляд Узбека. – Как велишь!

– Дзе, дзе! – Бледные с синевой веки на минуту прикрыли глаза. – А Кутлуг-Темир за тебя просил. А знаешь ли ты, князь Иван, что воины мои готовы к походу?

– Слышал, осударь. Но дозволь, коль раз за слово смелое миловал, ещё раз сказать. Чем тебе князья русские не угодили? За вину Александра Русь не в ответе. Вели, мы сами тверичей накажем!

– Хитёр ты, князь Иван. А может, и ярлык на великое княжение Москве передать? – Узбек весело рассмеялся.

Калита тоже улыбнулся:

– А то, осударь, всё в твоей милости. Коли дашь, будем служить верой и правдой…

– Служить, князь Иван, и баскаков наших жечь?

– На Москве, осударь, такого не было. И коли будет на то воля твоя, я сам, без баскаков, выход твой собирать буду и тебе, осударь, в целости доставлять. А коли разоришь ты Русь, осударь, угонишь мастеровых людей, скот переведёшь, обнищает наша земля, чем выход тебе платить будем?

– Дзе, дзе! – Хан провёл ладонью по лицу, взгляд стал задумчивый.

Калита напряжённо, подавшись вперёд, ждал ответа.

– Хитрый ты, князь Иван. – Узбек налил себе кумыса, сделал несколько глотков. – Но ты мне нравишься. А теперь слушай мою волю. С тобой, князь Иван, пойдут на Тверь пятьдесят тысяч моих багатуров, и твоя дружина будет с ними. Разори Тверь, тверичей накажи, а Александра пусть мои багатуры ко мне на аркане приведут. Ярлык же на великое княжение Москве даю. – Узбек вновь приложился к кумысу.

Калита наклонил голову:

– Твоя воля, осударь, священна.

– Дзе, дзе! – одобрил его слова Узбек.

Возвратился Иван Данилович довольный.

Верилось и не верилось, что теперь будет стоять Москва. Обойдёт, не тронет её орда.

В караван-сарае князя с нетерпением дожидались боярин и дворский. Калита поведал о разговоре с ханом.

– Милостив ты, Господи, к нам, – обрадовался дворский.

– Скоро царь изменился!

Добрынский удивился:

– Я и сам о том мыслю.

– Князь Иван Данилович, – вспомнил дворский, – совсем запамятовал, вечор говел я у отца Давыда, так он велел сказать, что слух есть, хулагуидский хан Абу-Саид зашевелился, гонец у Узбека был.

– Вот оно что! Вон откуда у царя быстрый поворот! – промолвил Добрынский.

А Калита только усмехнулся. Откуда им было знать о его разговоре с Кутлуг-Темиром…

Глава 2

ОРДА ИДЁТ НА ТВЕРЬ. ОСАДА.

КНЯЗЬ ТВЕРСКОЙ БЕЖИТ В ПСКОВ.

КАЛИТА ВОЗВРАЩАЕТСЯ В МОСКВУ.

Орда идёт на Тверь, тумен за туменом, волнами. Ржут кони, перекликаются воины. Далеко впереди войска рыскают дозорные. А позади скрипят колеса арб, ревёт и мычит многочисленное стадо. Высоко, застилая солнце, поднимается седая пыль.

Пересекли Дикое поле, впереди лежит рязанская земля. Русская дружина идёт стороной, на левом крыле орды. Тускло отливают шеломы воинов, глядят в небо копья. Впереди дружины, под червлёным стягом едет Калита. Лицо у него сумрачное, из-под нахмуренных бровей поблескивают глаза.

Да и как не быть ему пасмурным? Сам врагов ведёт на Русь. Хотя оно и не так. На одну Тверь идёт орда, но ведь тверская земля тоже русская земля. Что скажет народ? Людская молва зла. И пойдёт гулять из уст в уста: «Калита заодно с ордынцами! Калита зорит Русь!»

– Александр Иванович, – обратился он к воеводе. – Отбери трёх гонцов, пусть скачет один к князю рязанскому, скажет два слова: «Татары идут», да коли дорогой сёла да деревни встретятся, смердам чтоб эти слова говорил; другой к суздальскому князю, передаст ему, чтоб шёл с дружиной навстречу, мечом тверичей устрашать будем; а третий в Тверь поскачет, к князю Александру. Пусть передаст, что орда на Тверь идёт.

Воевода недоумённо поднял брови:

– К недругу-то?

Калита прищурился:

– А ты, Александр Иванович, поразмысли. Силе Александру не противостоять, и убежит он из Твери без воинства. А такой он Москве не страшен. Но брату своему Константину, коего мы тверским князем поставим, всегда грозить будет. И тот Константин, опасаясь Александровых козней, противу Москвы не будет иметь гордыни… А ещё подумай, что на Руси обо мне скажут: он-де и ворога свово упреждал…

Воевода согласно кивнул, а Калита молвил дальше:

И ещё одного гонца на Москву, к воеводе Фёдору Акинфичу, наряди. Тот гонец пусть самолично ко мне явится.

Вскоре к князю подъехал молодой дружинник. Иван Данилович внимательно оглядел его и только после этого протянул свёрнутую в трубку берестяную грамоту.

– Передашь в руки воеводе Фёдору Акинфичу, храни паче ока, а на всяк случай, коли куда денется, запомни, что в ней написано, передашь изустно: пусть бояре и ремесленники да русский торговый люд соберут тысячу серебром и те деньги с надёжной охраной мне перепроводят. Передай, на большое дело те гривны нужны. Упомнил?

Оврагами и перелесками, минуя татарские дозоры, поскакали гонцы князя московского.

И вскоре от села к селу понеслась весть – идут татары, и смерды снимались с насиженных мест, уходили в глухие леса.

А орда шла, жгла пустые сёла и негодовала: откуда могли проведать эти урусы о походе, кто упредил их, ведь впереди войска идут дозорные, они обшаривают всю местность, не замечали ещё ни одного урусского караула.

Любимец хана Узбека темник Туралык, старший над другими темниками, сказал Калите:

– Урусы хитры как лисицы, они уже пронюхали, хотя мы движемся быстро и даже не разжигаем походных костров.

Орда миновала Рязань, разграбила и пожгла посад, но крепость не брала. Орда не задерживалась, она торопилась на Тверь, туда велел идти хан.

Московский князь тому был рад. Ведь в Рязани ныне уже сидел князем не Иван Ярославич, давний недруг, а сын его Иван Иванович Коротопол. И гонец привёз Ивану Даниловичу его грамоту, а в ней новый рязанский князь обещал чтить князя московского вместо отца.

Ещё поведал гонец, что между покойным Иваном Ярославичем и Коротополом брань случилась сильная. Что Иван Ярославич хотел на Москву с дружиной идти и для того с князем тверским уговор держал. А сын Коротопол противу отца слово молвил. И будто дело до мечей дошло, и Коротопол убил Ивана Ярославича. Так ли, этак, но уже не было в живых старого рязанского князя.

Калита усмехнулся, припомнив, как дорогой в Орду, трапезуя у рязанского князя Ивана Ярославича, сказал ненароком Коротополу: «Пора и тебе князем побыть, а то, глядишь, жизнь пройдёт…»

Подумал: «Поторопился сын, укоротил отцу жизнь…»

Орда шла на Тверь, оставив нетронутой Коломну, обойдя стороной богатую Москву. Темники знают, что хан благоволит к князю Ивану Даниловичу, он не велел трогать его удел. Хан велел оставить в целости и удел суздальского князя Александра Васильевича. Его дружина у Дмитрова-городка пристала к орде и сейчас идёт вместе с дружиной московского князя на Тверь.

Багатуры ворчат, багатуры недовольны: мала добыча, нет рабов. Они думают: хан ведёт себя как баба, его воины придут из похода такими же бедняками, как и были, золото останется в Москве. Нет, наверное, уже никогда не будет такого хана, как Чингис или Бату.

Но багатуры только ворчат, они не смеют ослушаться приказа великого хана. Слово хана – закон, на этом держится Орда. Так завещал Чингис.

* * *

Над Тверью нависла беда. Князь Александр велел укреплять город. Посадские мужики и бабы стены глиной обмазывали, расширяли ров. На клич князя сходилась пешая рать.

Удалые вологодские мужики братья Борисовичи явились на княжий двор бить челом князю.

Александр вышел на крыльцо. Братья поклонились.

– Что, удальцы-молодцы, сказать хотите?

– Были мы, князь, в Твери, как тверичи, ордынцев били, – промолвил старший Борисович, – и сами к тому делу руки приложили…

– То знаю, – недовольно оборвал Александр.

– Коли знаешь, так принимай нас, князь, в свою дружину, – теперь уже в два голоса сказали братья. – Негоже нам ныне тверичей оставлять.

Скупая улыбка тронула лицо князя:

– Спасибо, удальцы, что не покинули в беде. Идите к боярину Колыванову, он даст вам сабли и доспехи.

Братья отправились на боярский двор. Дорогой повстречался дьякон Дюдко. На дьяконе новая шуба и заячья шапка.

– Пошли, дьякон, с нами, князю и Твери послужим. Станем вместе бить ордынцев, – позвал меньший Борисович.

– Не могу, братия, – пробасил дюжий дьякон, – сан не велит.

– С этакой силой мечом махать, а не кадилом, – попытался вразумить дьякона старший Борисович.

– Кому что уготовано, братия! – Дьякон многозначительно поднял палец. – Следуйте, братия, своим путём, а я своим.

Мимо промчался верхоконный дружинник, следом бежал мужик без шапки, с растрёпанными волосами, лицо его испуганно, он кричал:

– Орда!

Часто, тревожно зазвонили колокола. Борисовичи бросились к южным воротам крепости. На стене, всматриваясь в даль, уже стояли тверичи.

Впустив в крепость последних посадских жителей, стража закрыла ворота. Стоявший рядом с Борисовичами старик спросил у долговязого боярского сына:

– Иде же орда, Кузька?

– А вона! – указал тот на выкатывавшиеся из-за леса еле видимые точки.

Их больше и больше. И вот уже целая лавина хлынула, затопила всё вокруг. С воинственным кличем «кху, кху!» понеслась орда к городу. От дикого крика, от конского топота раскололось небо, задрожала земля. А набатный колокол гудел и гудел, не умолкая.

– Ух ты, сколь их! – испуганно ахнула круглолицая молодка с губами как маков цвет. – Спаси Бог!

– Гляди, Москва с ними и Суздаль!

– Иде?

– А вон, видишь, стяги московского князя, а вона в стороне – суждальского. Вишь, как шеломы блестят!

– Московские князья давно Тверь хотят подмять, а ныне для них самый раз! – просипел старик.

Первая волна ордынцев с гиканьем подскакала к стенам. У самого рва осадили коней. Рой стрел просвистел в воздухе.

– Берегись! – закричал меньший Борисович.

Странно ойкнув, упал, обливаясь кровью, дед. Длинная татарская стрела насквозь пронзила ему грудь.

– Ну, брат, – повернулся к старшему Борисовичу меньший, – теперь поспешим на боярский двор за доспехами. Время ныне не ждёт.

– Доспехи сюда привезли, вона, вишь, – указал долговязый Кузька. – Иди бери!

– И то правда! Надоумило князя!

На стены всходили дружинники, пешая рать. Бабы разводили костры, в огромных чанах кипятили воду, смолу, готовые по первому знаку подавать варево на стены, чтобы лить на головы осаждавших. Мальчишки отовсюду тащили камни, хворост для костров. На сторожевой башне развевался синий плащ князя.

Подскакал боярин Колыванов, принявший команду над большим полком, взбежал на башню. Чтоб не слышали другие, шепнул князю Александру:

– Княгиню Настасию с детьми и архимандрита Алексия отправил через Северные ворота, там ещё дорогу не перекрыли.

Крик ордынцев уже доносился с посада. Спешившись, орда полезла на приступ.

Александр спустился с башни, пошёл по стене.

– Постоим за Тверь!

Лучники пускали в осаждавших стрелы. Пешая рать и мужики кидали вниз камни, лили на головы татарам смолу, кипяток. Ордынцы отхлынули.

Стоявший рядом с братьями Борисовичами долговязый Кузька плаксиво протянул:

– Не выдюжим.

– Не каркай! – оборвал его меньший Борисович.

Захлебнувшись в первом приступе, ордынцы отошли, расположились лагерем за городом. На конях вынеслись десятка два ордынцев, размахивая факелами, рассыпались по посаду. Ярко запылали подожжённые избы. Ветер подгонял пламя, перебрасывая огонь с избы на избу. Тверичам стало жарко.

На все лады завыли, запричитали бабы.

– Ах ты, батюшки, – всплеснула руками круглолицая молодка, – сожгут нехристи город!

– Новый отстроим, не тужи, баба! – успокоил меньший Борисович. – Надобно только самим в полон не даться…

К стенам снова подкатились ордынцы.

Князь Александр повернулся к Колыванову:

– Гляди, Митрий, что ордынцы замыслили. Решили не давать нам передышки. Сейчас один тумен ведёт осаду, другие отдыхают, потом другой будет биться, тот отдыхать – и так покуда нас не сломят…

– То их любимая повадка… А московская и суждальская рать с запада стали.

– Ничего, там наш засадный полк. – Александр поправил шлем. – Ты, Митрий, иди туда.

Над головами роем пролетели просмолённые стрелы с горящей паклей. Они падали на соломенные и тесовые крыши.

Повернувшись к стоящим на стене бабам и мужикам, князь крикнул, указывая на занявшийся в крепости пожар:

– Туши избы и терема, сбивай пламя!

Мужики и бабы бросились растаскивать горящие брёвна. Ордынцы, пользуясь пожаром, снова полезли на стены. Прямо на меньшего Борисовича по лестнице лез ордынец. На голове у него медный шлем, в руках зажата сабля.

За ордынцем лезут другие. Их много.

– Держись, брат! – слышит Борисович голос старшего брата.

Они вдвоём с силой отталкивают лестницу, и ордынцы кубарем катятся вниз.

– А-а, что! – торжествуют Борисовичи. – Попомните Русь!

Орда снова отошла.

Вечерело. Солнце лениво катилось к горизонту. Кончался первый тревожный день.

К Александру подошёл Колыванов:

– Дозволь, князь, большому полку ударить на татар?

Александр внимательно оглядел посад, поросшее кустарником отдалённое поле. Там уже раскинулись татарские походные шатры. Шатры князей московского и суздальского виднелись далеко в стороне.

Татарские воины на своих низкорослых крепких коньках скакали у самых стен, разъезжали в одиночку и отрядами по догорающему посаду.

– Давай, боярин, да только глядите, татары искусны заманывать. Коли побегут, недалече преследуйте.

Колыванов бегом бросился к воротам. Отрок подал коня. Боярин вступил в стремя, повернулся к дружине. С напряжёнными лицами воины ждут сигнала. Колыванов беглым взглядом окинул ряды, сказал с хрипотцой:

– Ударим же по ворогу, дружина!

Качнулись копья, упали на изготовку. По знаку боярина со скрипом распахнулись створы ворот, заиграли боевые трубы, и сотня за сотней вынесся большой полк, ударил на неприятеля.

Пригнувшись к гриве, Колыванов глазами искал жертву. Навстречу, подняв саблю, скакал ордынец. Боярин только и заметил, что на недруге железная кольчуга поверх одежды да шелом. Ордынец что-то кричит. Вот он уже рядом. Колыванов увернулся и, тут же приподнявшись на стременах, взмахнул мечом. От удара лопнула кольчуга, и ордынец мешком сполз с седла.

А вокруг кипит сеча.

Не ждали ордынцы вылазки, смешались, А тверские удальцы уже подмяли передовые отряды врага. Дрогнули ордынцы, побежали. Радостно закричали на стенах. С высоты видно, как впереди скачет на резвом коне боярин Колыванов, за ним дружинники. Они настигают, рубят ордынцев.

Но вдруг, на стенах это заметили первыми, от леса, где стояли шатры московского и суздальского князей, на большой тверской полк, раскинувшись крылом, рысью двинулась конная русская рать.

Боярин Колыванов тоже заметил угрозу. Видно было, как он осадил коня. Полк смешался, повернул в крепость. Едва последняя сотня внеслась в город и запахнулись кованые ворота, как подскакали полки московского и суздальского князей. Их встретили бранью, градом камней и стрел. Теряя убитых и раненых, они откатились от стены.

В это время подгоняемые плетьми русские пленные из окрестных сел подкатили к воротам тяжёлый таран. Гулко раздался первый удар, за ним другой. При каждом ударе окованного бревна тряслись массивные ворота. Тверичи настороженно следили за таранщиками. Прикрываясь деревянными щитами, они раз за разом мерно били по массивным створкам.

Князь Александр подозвал дружинника, приказал:

– Зови каменотёсов, пусть выложат позади врат стену.

К полночи скорые каменщики закончили кладку, и к утру следующего дня, когда рухнули ворота, перед врагами стояла стена.

И снова заработал тяжёлый таран…

* * *

Монголо-татарское войско стояло под Тверью уже неделю. Темник Туралык злился. Урусы умеют драться. Сколько храбрых багатуров великого хана валяется во рву. И урусы не дают сжечь трупы, они стреляют, едва только ордынские воины приближаются к стенам. А ночью голодные посадские собаки жрут покойников. Собаки рычат в яме, как злые духи. Они не боятся, когда в них швыряют горящими головнями. Собаки помогают урусам, они не дают подобраться к крепости тихо, под покровом ночи.

В походную юрту темника Туралыка пришли остальные темники, московский и суздальский князья, расселись на кошме.

Мочью выпал первый снег, он лёг белым войлоком, накрыл траву. В колёсообразное отверстие наверху юрты видно, как по небу плывут тяжёлые тучи.

Кутаясь в верблюжий халат, Туралык недовольно говорил:

– Что скажет великий хан Узбек, когда узнает, что тверичи ещё не наказаны? Великий хан ждёт нашего гонца. Он велел, чтобы московиты и суздальцы шли с нашими багатурами. А скажи ты, конязь Иван, и ты, конязь Искандер, есть ли среди тех храбрых багатуров, чья душа рассталась с телом, ваши воины? Нет! Вы не пускаете свои полки в бой. Ваши воины трусы. Им только собирать помет! Что скажешь ты, конязь Иван? Ты старший над урусскими князьями…

«Слава. Богу, не с меня спрос, – мелькнула мысль у суздальского князя. – А ведь сказывал я Ивану, давай посылать полки на приступ. Ин нет, говорит, пусть ордыне свою силу измотают. А нам наша сгодится. Вот теперь и пришло время ответ держать…»

– Напраслину возводишь на наших воинов, темник, – чуть подавшись вперёд, спокойно заговорил Калита/– Кто потеснил тверичей, когда они смяли твоих багатуров? А ныне мы с князем Александром с умыслом сдерживаем своих воинов. Полки московские и суждальские давно взяли бы Тверь, да, как помнишь, и добыча будет победителю. К чему же нам она? Ведь не московские и суждальские воины шли за ней, а ордынские. Коли велишь, мы с князем Александром пошлём полки, только тогда и добыча тех, кто войдёт со щитом в город.

– Нет! – оборвал Калиту Туралык. – Сегодня мы возьмём этот город… Мы будем драться раз за разом… – Речь темника стала отрывистой. – Наши лучники забросают город стрелами… Сегодня таран пробьёт их заложенные ворота… Камнемёты пусть мечут в город камни, дохлых собак и лошадей… Пусть знают все багатуры, что по закону Яссы город будет три дня их… Они получат богатую добычу…

Туралык умолк. Калита подал голос:

– Вели, однако, воинам, чтобы не убивали полонённых тверичей. Я выкуп за них дам. По десять ногат за мужа да семь за жену, и за ребятишек малых по пять ногат.

Кто-то из темников возразил:

– Мало, конязь Иван. Пять ногат овца стоит.

Туралык проворчал:

– Конязь, ты купишь только смердов и жёнок. Урусских воинов не будет у наших багатуров. Урусские воины в полон не сдаются. А за мастеров, кто ремесло знает, выкуп дашь по тридцать ногат. Не дашь, уведём в Сарай. – Он поднялся, за ним встали остальные.

Сердито сопя, вышел из юрты, вскочил на коня и, стегнув плёткой, помчался в город. Следом поскакали нукеры.

Над станом понеслась разноголосая команда. Всё вокруг зашумело, задвигалось. Тумен к тумену, глазом не окинешь, выстроилось ордынское войско. Ударили бубны, и с воинственными криками орда бросилась на последний приступ.

* * *

Дьякон Дюдко седьмой день не покидал стен. Он отощал, новая шуба изорвалась.

В тот день, когда дьякон услышал, что подходит орда, он побежал следом за Борисовичами поглядеть, много ли татар идёт на Тверь. Тут как раз орда на приступ пошла и, что тараканы, на стены полезла. Слышит дьякон, рядом боярский сын Кузька орёт:

– Помогите!

Глядь, Кузька пыжится, хочет лестницу оттолкнуть. Да куда там: на ней ордынцев повисло, один другого подпирают. Дюдко подскочил к отроку, раскачал лестницу да толк её от стены. Ордынцы в ров, а Кузька за спиной:

– Так их, вдругорядь не полезут!

А потом, когда ордынцы отхлынули, побывал Дюдко на архимандритском подворье и, узнав, что Алексий уехал из города, вернулся на стену, туда, где стояли оба брата Борисовичи и боярский сын Кузька.

Теперь нет в живых ни старшего Борисовича, ни долговязого Кузьки. Дьякон разгрёб снег, улёгся на бревенчатый настил. В желудке заурчало. Борисович заметил:

– Голодному всегда полдни.

– За голодного Бог заплатит, брат…

Пришла круглолицая молодка. В руках у неё узелок. Она развязала его, достала горшок с гречневой кашей.

– Ешьте.

Дьякон, кряхтя, уселся, поднял руки к небу и, пробасив:

– Взалкахся бо, и дасте ми ясти, – жадно набросился на еду.

Ели скоро, прихваливая кашу и хозяйку. Наконец вытерли ложки. Дьякон перекрестился, а Борисович, промолвив:

– Гречневая каша – матушка наша, а хлебец ржаной – отец наш родной, – спросил, обращаясь к молодке: – А знамо ли тебе, добрая душа, откуда греча на Руси? Нет? Тогда подсядь ко мне, и расскажу я тебе быль-небывальщину, какую у нас в Вологде сказывают.

Молодка бочком села.

– Жила да была у одного смерда дочь красоты дивной. Словом, как вот ты, девица. – Молодка покраснела, отмахнулась, а торговый мужик всё так же невозмутимо продолжал: – Звали ту смердову дочь Крупеничка.

Однажды налетела на то село орда басурманская, схватила девицу и увела в неволю… Горько плакала Крупеничка.

Случилось, проходила ордой бабка-колдунья. Увидела она смердову дочь, пожалела да и оборотила её в гречневое зёрнышко. А Крупеничка и просит: «Отнеси меня, бабуся, в родные края, брось в землю».

Пришла старуха на Русь, кинула то гречневое зёрнышко в сыру землю, и начало зёрнышко расти. И выросла греча о семидесяти семи зёрен. Повеяли ветры со всех четырёх стопой, разнесли те семьдесят семь зёрен на семьдесят семь полей. Вот с той поры и расплодилась на Руси греча…

Раз за разом гулко забил за воротами таран.

– Не выстоят, – сказал дьякон, – проломят.

– Ой, что же тогда будет? – всплеснула руками молодка.

Над ними пронеслось что-то тёмное. Упало рядом с глухим, шлёпающим звуком. Дьякон сплюнул со злостью:

– Вот ироды, дохлой кошкой из камнемёта…

В стороне ворот снова гулко ударил таран.

– Вишь, порок застукал, – указал кивком Борисович.

На стоявшую поблизости избу упал камень. С треском рухнула тесовая крыша, поднялся столб пыли и снега… За первым камнем прилетел второй, третий, и вскоре камни падали градом.

– Ненароком и пришибить могут. – Дьякон поднялся. – Ты бы шла, бабонька, от греха подальше.

Он не успел договорить, как большой камень просвистел над его головой, угодил в молодку…

– Вот тебе и принесла каши, – только и сказал побледневший Борисович.

Дьякон истово перекрестился:

– Прими, господи, душу её…

Со стороны посада раздалось многотысячное воинственное «кху!». Ордынцы полезли на приступ. Дьякон и Борисович стали на свои места. Мимо, подбадривая защитников, прошёл князь Александр:

– Не робейте, тверичи!

Орда подступила к городу. На стены полетели на волосяных арканах крючья, ордынцы ставили лестницы, взбирались наверх.

Дюдко схватил валявшееся поблизости бревно, осторожно выглянул из-за стрельницы. За стеной показался сначала медный шелом ордынца, затем заросшее редкой щетиной лицо. Узенькие злые глаза глянули на дьякона. По коже у того подрал мороз.

– Осподи, помоги, – скороговоркой промолвил он и взмахнул бревном.

Ордынец закачался и, раскинув руки, скатился в ров. С каждым ударом дьякон приговаривал:

– Не води мя во искушение, избави мя от лукавого!

Сколько раз поднимал и опускал бревно Дюдко, он и счёт потерял.

День близился к концу, а орда не отходила, она лезла на приступ всё яростнее. Местами остроконечные ордынские шапки уже виднелись среди тверских треухов. Дрались на стенах. Вон Борисович, раскраснелся, шапку давно в драке потерял, приподнял ордынца в охапку да со стены его вниз. А рядом с князем молодой дружинник мечом налево и направо работает. Но рухнула стена, закрывающая ворота, и в проем, гикая и визжа, ворвалась конница.

Дьякон видел, как дрался князь, а рядом с ним торговый вологодский мужик Борисович. Потом Борисович упал. Больше дьякон уже ничего не видел…

* * *

Дюдко очнулся в полночь. Его тошнило, а в голове стоял пасхальный перезвон.

«Кабы не шапка, рассёк бы ирод голову», – подумал дьякон. Он полежал немного. Сквозь тучи виднелись редкие звёзды. Они то появлялись, то исчезали. Где-то в стороне громко лопотали и смеялись ордынцы.

«Тверь наша многострадальная… – думал дьякон, – И за что ты, господи, покарал нас, за какие грехи?»

Дюдко откинул руку, упёрся в чьё-то тело. «Кругом смерть, – подумал дьякон. – Где-то тут и Борисович лежит…» Дюдко поднялся на четвереньки, пополз в ту сторону, где дрался торговый вологодский мужик. Возле каждого убитого останавливался, вглядывался в лица, узнавая знакомых, вздыхал тяжко:

– Ох-хо-хо! Прими, господи, душу его…

У самой стрельницы наткнулся на Борисовича. Тот лежал, раскинув в стороны руки. Дьякону показалось, что Борисович дышит. Он торопливо расстегнул шубу, припал к груди, чуть слышно прошептал:

– Нет, не жив удалец. И кто скажет дома про смерть твою?

Чу! Дьякону почудился чей-то стон. Он насторожился. Стон повторился совсем рядом. Дюдко пополз в ту сторону. Раненый сидел, прижавшись к стене.

– Жив, человече! – обрадовался дьякон.

Из-за туч вынырнула луна, бледным светом озарила лицо раненого.

– Княже? – удивился Дюдко. – Ах ты, господи! – Он засуетился, с трудом встал. – Сейчас я, княже, отдышусь малость, помогу тебе.

Александр, медленно ворочая языком, спросил:

– Ордынцы-то далече?

– Слышал, поблизости бродят. Того и гляди, сюда нагрянут.

– Бежать нам надобно… Помоги мне… Да броню расстегни… Скину её, легче будет…

Дьякон расстегнул на Александре кольчугу, помог встать. Поддерживая друг друга, они выбрались за ворота, на выгоревший посад.

– Чш-ш, замри, княже, -только и шепнул Дюдко.

Они затаились у развалин избы. Мимо, совсем рядом, гремя оружием, прошёл ордынский караул. Ордынцы переговаривались.

– Москва – богатый город…

– На Москву не будет похода…

– Московский князь Иван полонённых тверичей выкупает…

– А к чему их в Орду гнать, дорогой передохнут. Лучше ногатам в сумах звенеть. Веселей обратный путь будет…

Ордынцы ушли. Когда опасность миновала, князь Александр и дьякон зашли в кусты, затаились. Немного погодя Дюдко шепнул:

– Посиди, княже, а я скоро ворочусь…

Он снова выбрался из кустов, прислушался. Неподалёку ржали кони. Дьякон, поминутно останавливаясь и озираясь, направился в ту сторону. Блеснул костёр. Четверо ордынцев грелись у огня. В стороне, у дерева, рыли копытами снег лошади.

Дюдко прокрался к ним, дрожащей рукой отвязал одного коня, затем другого. Губы беззвучно шептали:

– Осподи, помоги… Только бы не углядели, ироды…

Не выпуская из рук поводья, он отвёл лошадей в сторону, взобрался в седло, промолвил:

– Выносите, родимые…

Князю Александру время казалось вечностью. «А может, дьякон покинул меня, сам ушёл?» – мелькнула мысль.

Вспомнились слова караульного ордынца. Говорил тот: «Московский князь полонённых тверичей выкупает». Александр с горечью подумал: «Ныне ещё больше окрепнет Москва».

Его размышления оборвал стук копыт, треск ломаемых сучьев и голос дьякона:

– Княже, где ты?

Он сидел верхом на коне, держа в поводу другого.

– Здесь я, – отозвался Александр.

Он вышел на дорогу и, взяв из рук дьякона повод, с трудом сел на коня.

– Теперь поспешай, княже, а то хватятся. Кажи, куда путь держать?

– На Псков! – коротко бросил Александр и тронул коня.

* * *

Оставив Тверь в развалинах, орда двинулась назад. Туралык и другие темники были довольны. Хоть и малую добычу взяли в Твери, зато новгородцы прислали богатые дары да две тысячи серебра…

И снова шла орда, а далеко впереди неё, упреждая смердов об опасности, скакали невидимые для ордынских дозоров воины князя московского.

От Торжка Калита повернул на Москву. Позади его дружины тянется длинный обоз с пленными тверичами. Калита едет далеко впереди, раскраснелся на морозе. На нём, поверх кольчуги, бобровая шуба, на голове княжья круглая шапка, отороченная соболиным мехом. Вороной конь под князем идёт-танцует. Рядом с Иваном Даниловичем едет дворский. Он по плечо Калите. Задрав огненно-рыжую бородёнку, заглядывая в рот князю, ловит каждое его слово. Время от времени поддакивает.

А Калита наказывал:

– Ты, Борис, тех тверичей, кто ремесло знает, сели на Москве слободами… Кто же торговые, то тем не перечь, пусть торгуют… Да скажи всем, что отныне они московляне и всем им свобода… Пусть отныне о Москве помышляют, а не о Твери. Москву ремеслом да торговлей красят… А смердам пусть тиуны землю сыщут, и сёлами те смерды осядут… Одно село, ежели будешь мне служити и детям моим, тебе даю. А не будешь служити, отниму село…

Дворский поклонился.

Князь умолк, предался думам.

«Хорошо, однако, всё обернулось. От Руси беду отвели и ко всему руками ордынцев с тверским усобником – Александром – покончили… Отныне у Москвы нет соперников на великое княжение… Теперь бы ещё от баскаков избавить Русь да богатство наше приумножать… Коли будет полна сума, иная речь с удельными князьями будет… А когда возьмёт Москва всю Русь под свою руку, тогда не станем Орде кланяться… Покуда же надобно терпеть… А Александру, сказывают, псковичи приют дали. Видно, на ливонцев либо па Литву надеются… – Калита нахмурился. – Да то у них пустые мысли…»