Текст книги "Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона"

Автор книги: Дэвид Ротенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 36 страниц)

Глава пятая
ПЕКИН

Чэсу Хой затесался в густую толпу людей, стоявших в столь нехарактерном для китайцев молчании и смотревших на японские танки, торжественно шедшие по широкой улице. Великий древний город капитулировал меньше чем за неделю, и теперь – впервые со времен маньчжурского вторжения – чужеземная сила захватила и сам Пекин, и город в городе – Запретный город.

Много лет назад японцы возвели на престол в Маньчжоу-го последнего маньчжурского правителя Пу И. Это было одно. Но появление иностранных солдат при полном параде в Пекине было совсем другое дело, и каждый гражданин столицы, молча наблюдавший этот марш по центральной улице, понимал это.

Чэсу Хой протолкался сквозь толпу и пошел прочь. Он увидел нечто такое, что по-настоящему напугало его. Это было больше, чем армия захватчиков, и даже больше, чем смерть, приблизившаяся вплотную. Два японских генерала сидели на башнях танков с таким видом, будто они были богами. Что-то в этих двух молодых генералах поразило Чэсу Хоя. Подобно большой сосульке, падающей с кромки крыши, когда весна наконец выталкивает морозы из Пекина, холод глубоко вонзился в его сердце и пронизал до самых костей.

Он бросил последний взгляд через плечо, посмотрев на двух японских генералов. Не обманывают ли его глаза? Нет. Он уже видел: это не люди. Он знал, что нужно делать. Необходимо срочно предупредить Троих Избранных и Резчика.

Но о чем именно предупредить? Срединное царство видело захватчиков и раньше, и все они со временем исчезали в водах великого Китайского моря. Но тут было нечто совершенно иное, и Чэсу Хой знал это. Он наблюдал за тем, как двое молодых военных слезли с танков и важной походкой двинулись во главе своей армии. Нет, это не просто оккупация. На землю сошло само зло.

* * *

Известие о падении Пекина и продвижении бронетанковых колонн на юг вызвало в Шанхае вполне предсказуемую панику, но бежать никто не собирался. Находиться в сельских районах было так же опасно, как и в городе.

В Иностранном сеттльменте встретились представители ведущих семейств и договорились внимательно следить за тем, как будут развиваться события, но при этом не останавливать торговлю. Посольство Соединенных Штатов поддерживало постоянный контакт с посольством Японии, и японцы заверили американцев в том, что, «если Шанхай станет целью военной операции, будут приняты все меры к тому, чтобы она не затронула Иностранный сеттльмент, поскольку он является суверенной и нейтральной территорией зарубежных держав». Последний из японских дипломатов, побывавший в американском посольстве, с самодовольной ухмылкой сообщил, что посол США решил не докладывать о происходящем вышестоящему начальству.

Поэтому Шанхай продолжал кружиться в обычном танце. Торговцы торговали, продавцы продавали, а покупатели покупали. Но все пребывали в напряженном ожидании. В воздухе сгустился запах перемен, и теперь его ощущали даже фань куэй.

* * *

Необычный запах был первым ощущением, поразившим молодого миссионера, наблюдавшего за суматохой, царившей в заливе, в который входил привезший его корабль. Путешествие, подходившее к концу в водах Хуанпу, заняло почти три месяца. Ветер раздувал ярко-рыжие волосы юноши, пылавшие еще ярче на фоне его удивительно белой кожи, а он стоял, крепко прижимая к сердцу Библию. Еще на подходе к устью Янцзы в его душе зазвучала какая-то древняя мелодия. Это была песнь возвращения.

«Я возвращаюсь домой», – думал он, завязывая одной рукой сложный узел, даже не глядя на веревку и не думая о том, что делает. После этого Максимилиан широко улыбнулся, обнажив крупные белые зубы.

* * *

Гоминьдан приступил к организации обороны города, а Трое Избранных встретились в пустующей теперь потайной пещере Муравейника. Конфуцианцу уже стукнуло сорок, но он был по-прежнему полон сил. Молодой Резчик, новичок в Договоре Бивня, до этого встречался с Троими Избранными только один раз. Убийце, хранителю многих секретов, было двадцать с небольшим. Но Цзян – Май Бао – была уже очень старой женщиной, и, чтобы подняться по ступенькам, ведущим в пещеру, ей понадобилась помощь мужчин.

– Сегодня вы видите меня в последний раз на встрече членов Договора Бивня, – отдышавшись, сказала Цзян. – Нынче ночью я назову свою преемницу.

В пещере воцарилась столь плотная тишина, что, казалось, она заглушила даже звуки реки, текущей за каменными стенами. Цзян вежливо кашлянула, но, когда мужчины устремились к ней, думая, что старуха нуждается в помощи, она подняла руку, веля им оставаться на своих местах.

– Итак, – проговорила она, – как мы будем вести себя по отношению к японцам?

– Они еще не заняли Шанхай, – сказал Резчик.

– За этим дело, Цзян.

Убийца согласно кивнул.

Цзян подняла голову и втянула носом воздух. Остальные смотрели на нее.

– Запах стал сильнее, чем был сегодня утром, – выдохнув, сообщила она.

Они все ощущали сильный озоновый дух и знали, что он предшествует очень важным переменам. А вот каким именно, предстояло решить сейчас.

Резчик рассказал о странном послании от Чэсу Хоя, в котором тот писал про «зло, сошедшее на землю». Все крепко задумались. Предупреждение Чэсу Хоя плохо увязывалось с предположением о том, что, возможно, японцы представляют собой не новую возможность повлиять на историю, а нечто совсем иное.

– Перемены ощущаются повсюду, – сказала Цзян. – Вчера меня водили в театр. Я давно не была там.

Ее слова повисли в воздухе. Все присутствующие знали, что, когда Цзян еще звали Май Бао, она была лучшей исполнительницей, игравшей на эрху, из всех, когда-либо выступавших на сценах Шанхая.

– Очень давно, – повторила Цзян. – Но то, что я там увидела, потрясло меня.

– Это была пьеса «Длинный нос»?

– Нет. Кто захочет наказывать себя созерцанием британцев, кривляющихся на сцене! Это была новая опера, написанная и поставленная человеком, которого называют теперь Сказителем.

Тишина в пещере стала еще более непроницаемой. Последней Сказительницей была старшая дочь бабушки Цзян, и то время определенно было этапом больших перемен у излучины реки.

– Может, это еще ничего не значит? – предположил Резчик.

Цзян подумала и медленно покачала головой.

– Нет, увиденное глубоко тронуло мою душу. А ведь раньше подобные вещи никогда не производили на меня впечатления.

– Его появление – знак, веха, – заявил Убийца. – Мы находимся на пороге перемен.

И вновь тишина заполнила пещеру, расположенную в чреве Муравейника. Звук текущих вод Хуанпу стал громче и злее.

– Я размышлял о трех девочках во втором портале Бивня, – заговорил Конфуцианец. – О них и о Человеке с Книгой.

Взгляды остальных были устремлены на него. Он во многом отличался от своих предшественников. Помимо того, что этот человек, как и положено Конфуцианцу, хорошо знал китайскую классику, он так же прекрасно разбирался в современной политике. Как и те, кто был до него, он был весьма замкнутым человеком, но в отличие от них не искал ответы на вопросы сегодняшнего дня в прошлом. По крайней мере, так казалось остальным членам Договора Бивня.

– Ведь это дочери Чарльза Суна? – спросил он.

«Мои племянницы», – подумала Цзян.

Та, Которая Любит Деньги, Та, Которая Любит Власть, и Та, Которая Любит Китай, – проговорил Убийца, повторив прозвища, уже успевшие приклеиться к трем сестрам Сун.

– Что ж, Та, Которая Любит Китай, вышла замуж за глупца Сунь Ятсена и теперь, когда он умер, больше не представляет для нас интереса. Но Та, Которая Любит Власть, находится рядом с Мао и его коммунистами на севере, а Та, Которая Любит Деньги, вышла замуж за Чан Кайши и обладает реальной властью в правительстве Гоминьдана.

Цзян медленно кивнула. Мысли копились в ее мозгу подобно каплям дождя, что собираются на оконном стекле и потом, сливаясь воедино, скатываются струйками воды. Когда женщина наконец заговорила, ее голос звучал не громче шепота, и она тщательно подбирала слова.

– Чарльз Сун умирает и оставляет после себя трех дочерей – трех девочек из второго портала Бивня Нарвала. Каждая из девушек обладает влиянием на определенного могущественного человека. Сунь Ятсен умер больше десяти лет назад, и вряд ли он был Человеком с Книгой. Чан Кайши обладает властью, но я сомневаюсь в том, что он даже умеет читать. Остается Мао Цзэдун. По Шанхаю уже не первый год передаются из рук в руки копии его работ. В конце концов, он был библиотекарем. – Цзян медленно обвела взглядом Избранных. – Мао – могущественный человек, Человек с Книгой, и, по слухам, он держит при себе одну из дочерей Суна, девочку из второго портала.

Ей хотелось услышать мнение других, но, поскольку никто не проронил ни слова, она заговорила снова:

– Возможно, Мао и есть Человек с Книгой и мы должны поддержать его.

– Если он позволит нам сделать это, – заметил Резчик.

Цзян издала негромкий смешок и покашляла в кулачок.

– Договор Бивня использует людей вне зависимости от того, хотят они этого или нет. Единственный вопрос заключается в том, как к нему подобраться.

– Полагаю, этот вопрос я сумею решить, – сказал Конфуцианец, немало удивив своих товарищей, но прежде, чем кто-нибудь из них успел задать вопрос, он пояснил: – Мы, конфуцианцы, существуем уже очень давно. Такова наша философия. Если она по какой-то причине не устраивает существующую власть, мы просто уходим в подполье. Мы находим другую работу, женимся, заводим детей и движемся дальше. При этом мы не теряем связи друг с другом. Конфуцианцы есть и в Гоминьдане, и в Коммунистической партии Китая, и они занимают там весьма высокое положение. Я свяжусь с ними, а они выйдут на сестер Сун.

Цзян услышала в этих словах какой-то скрытый подтекст, но ее старческий ум не сумел разобрать, что именно они таили.

– А что будешь делать ты? – посмотрела она на Убийцу.

– Близится война. Гильдия готова.

– Сражаться?

– Выполнить Пророчество Первого императора.

– Ты поможешь оборонять Шанхай?

– Возможно. Я несу обязательства не перед городом, а перед Договором Бивня.

– Как и все мы, – проговорил Конфуцианец, но в его словах не прозвучало того энтузиазма, которого ожидали от него остальные присутствующие.

Резчик вновь задумался о предостережении Чэсу Хоя.

– Когда о Гильдии станет известно, ее сила заметно уменьшится, – сказал Убийца. – Поэтому я намерен задействовать своих людей лишь в самый решающий момент.

– Как же ты узнаешь, что он настал? – с вызовом в голосе осведомился Конфуцианец.

Цзян опередила Убийцу с ответом:

– Он и такие, как он, всегда знают, когда наступает время действовать.

Глава шестая
ЦЗЯН ПЕРЕДАЕТ ЭСТАФЕТУ

Ночью Цзян призвала дочерей в комнату, которая являлась спальней еще для ее матери, бабки и прабабки.

Уже многие годы она спала на этой старой кровати в личной спальне матери, расположенной в борделе. И вот теперь она лежала на ней же, обложенная десятком подушек, и смотрела на двух своих дочерей-красавиц. Обе были высокими, сильными и готовыми рожать детей. Но она уже давно сделала выбор. Ее наследницей станет младшая.

Сначала она обратилась к старшей дочери и взяла ее за руку.

– Попрощайся со мной, но не оплакивай меня. Я прожила долгую и счастливую жизнь, и ты часть моего великого счастья. Так что, пожалуйста, никаких слез.

– Я почитаю тебя и твои желания, матушка. – Дочь ласково поцеловала ее и с этими словами вышла из комнаты.

Май Бао, которую в миру теперь называли Цзян, повернулась к младшей дочери и, сделав глубокий вдох, повела историю о Бивне Нарвала. Сначала девушка слушала мать с раскрывшимися от удивления глазами, а затем, когда дело дошло до деталей, как того и ожидала Май Бао, обрела хладнокровие и невозмутимость. В дни войны Трое Избранных Должны проявлять максимум практичности, а что, если не война, происходило сейчас?

– Возможно, тебе придется принимать весьма болезненные решения. Чэсу Хой предупредил нас о том, что на нашу землю сошло воплощенное зло. Оно несет беду людям, не исключено, что очень и очень многим. Но ты не должна терять из виду главную цель: превращение Шанхая в великий город. Семьдесят Пагод должны вернуть власть народу черноволосых. Если мы, Договор Бивня, потерпим неудачу, хищные птицы разорвут Китай в клочья. Помни это. Взвешивай факты, тщательно продумывай каждый шаг и пытайся провидеть его возможные последствия. Хороший игрок играет не против противника, а против потенциального победителя. Каждое утро брось взгляд в сторону Священной горы и вспомни о своих обязательствах.

Май Бао откинулась на подушки. Ее лоб усеяли бусинки пота.

– Тебе плохо, мама?

Май Бао покачала головой.

– И будь осторожна с Конфуцианцем.

– Почему, мама?

И снова Цзян мотнула головой, только на этот раз ничего не сказала. Девушка присела на кровать и положила голову на грудь матери.

– Что я могу сделать для тебя, мама? – глубоко дыша, спросила она.

Май Бао указала на маленький флакон, стоявший на туалетном столике. Черная жидкость, содержавшаяся в нем, сулила быструю и легкую смерть.

– Дай мне это.

Дочь передала матери снадобье, та положила его рядом с собой, проговорив на прощание:

– Тебе пора идти, а мне – остаться одной. Даже шлюха… особенно шлюха имеет право на уединение в конце пути.

Глава седьмая
КОНФУЦИАНЕЦ

Он являлся Конфуцианцем в Договоре Бивня на протяжении почти двадцати лет. И в течение всего этого времени он ежедневно добавлял новую запись в Конфуцианскую книгу знаний, которую потом передаст своему сыну, а тот – своему, и так – до тех пор, пока конфуцианцы не придут к власти и их знание не станет доступным для всех без исключения.

Ему нравился ореол тайны и ощущение, что он стоит первым в очень длинной веренице людей. Они, Конфуцианцы, всегда входили в Договор Бивня, их труды были незаменимы. Он не имеет права забыть ни о них, ни о своем долге вернуть власть в Китае конфуцианству.

Находясь на посту главы государственной службы Шанхая, он наблюдал, как формируются две разновидности власти: мирская и духовная, – и не испытывал ни малейших сомнений относительно того, какая из них обладает большим могуществом.

Из окна кабинета он смотрел на великую реку, делающую поворот к морю. Настало ли время? Настал ли нужный момент?

Конфуцианец провел длинными пальцами по гладкой поверхности древнего камня для письма – того самого, в котором почти сто лет назад его предок увидел отражение Белых Птиц на Воде. Он знал, что с помощью этого камня и своего пера сможет инициировать процесс перемен. Но подобно лучнику, что пускает в небо стрелу и не знает, где та упадет, он не знал, куда приведут эти перемены. Он знал только одно: скоро должен прийти ответ на его многословное послание, и тогда все завертится – в обмен на власть конфуцианства.

Конфуцианцы, которых в Поднебесной по-прежнему был легион, свято хранили традицию более древнюю, чем сам Цинь Шихуанди, традицию, пережившую чистки, устроенные Первым императором среди ученых, сожжение их книг, атаки со стороны более поздних династий. Традиция ушла в подполье и продолжала жить. Старые традиции не умирают. Они лишь ждут подходящего момента, чтобы выйти на свет и расцвести пышным цветом.

Конфуцианец улыбнулся. Чернила медленно стекали с камня для письма и капали в чашу с водой, стоявшую рядом. Он смотрел, как на гладкой поверхности образуются темные пятна, а затем медленно тают.

«В точности как мы, – подумал он. – Теперь нам пытаются заткнуть рот и Гоминьдан, и коммунисты, и японцы. Кругом – враги».

Конфуцианцы просто отступили, перегруппировались и занялись тем, что и они, да и вообще все китайцы, умеют делать отменно – терпеливо ждать. А это время они использовали для того, чтобы наладить и укрепить связи между собой.

Он погулил, и ему ответили голуби, сидевшие в клетках, расставленных вдоль балкона кабинета, откуда открывался вид на бегущую вдаль Хуанпу.

Конфуцианец подумал о предупреждении Чэсу Хоя, но потом мысленно махнул рукой. То, что на их землю сошло само зло, было очевидным, но он как раз являлся одним из тех, кто остановит его. Конфуцианцы всегда противостояли злу. Только конфуцианские представления о порядке могут вернуть Поднебесную на дорогу, ведущую к власти.

Он взял со стола лист рисовой бумаги, помахал над ним ладонью, чтобы чернила поскорее высохли. После этого сложил лист пополам, затем – вчетверо, и продолжал складывать до тех пор, пока послание не стало достаточно компактным, чтобы поместиться в маленькой капсуле, которую Конфуцианец прикрепил к лапке почтового голубя. Проделав все это, он подбросил голубя в воздух, и птица отправилась в долгое путешествие. Оставалось надеяться на то, что его единомышленник, обретавшийся в окружении Мао Цзэдуна, все еще жив и по-прежнему пользуется влиянием.

Потом Конфуцианец написал другое письмо, содержание которого несколько отличалось от первого, и отправил в полет второго голубя. Путь этой птицы лежал в столицу Гоминьдана Нанкин.

После этого Конфуцианец сел, откинулся на спинку кресла, подставив лицо теплым солнечным лучам, и стал мечтать о власти. В его голове вертелся только один вопрос: как убедить коммуниста Мао Цзэдуна в том, что он нуждается в Конфуцианце вроде него, чтобы избавить Срединное царство от фань куэй?

В кабинет вошла жена Конфуцианца. Она принесла чай.

«Хорошо, что за много лет она научилась хотя бы одной вещи: молчать, – подумал он. А затем в голову ему пришла новая мысль: – Человеку, обладающему властью, каким вскоре стану я, полагается иметь жену помоложе. Моложе и красивее. Гораздо красивее».

Глава восьмая
ПОСЛАНИЯ

Личный секретарь мадам Чан Кайши изо всех сил старался не смотреть на подоконник, а гранд-дама, старшая дочь Чарльза Суна, тем временем заканчивала диктовать инструкции. Мужчина кивал и делал пометки в блокноте, как и положено любому старательному секретарю. Закончив, он улыбнулся. Женщина ответила улыбкой и, повернувшись, вышла из комнаты.

Секретарь заставил себя сидеть не шевелясь и, чтобы скоротать время, мысленно читал двадцать стихов любовной поэмы эпохи династии Тан. Закончив, он бросил взгляд на дверь. Она оставалась закрытой. Тогда секретарь встал, открыл створку окна и взял в руки голубя, что терпеливо ждал на подоконнике. Он быстро отстегнул от птичьей лапки маленький металлический контейнер, достал оттуда записку и, дважды перечитав ее, вернулся за письменный стол. На обратной стороне этой же записки он написал: «Послание получено. Жду дальнейших инструкций». Затем вновь свернул листок и поместил его обратно в контейнер. Через две минуты голубь уже летел обратно, в Шанхай, к своему хозяину – Конфуцианцу из Договора Бивня.

* * *

Вечером того же дня измученный почтовый голубь сел на кровлю деревенского дома, стоящего далеко к северо-востоку от Шанхая. Птица безостановочно летела десять часов и теперь находилась на грани смерти от усталости. Ученый, который жил в домике, взял металлическую капсулу и, вынув записку, прочитал ее. Через пять минут он прикрепил капсулу с запиской к лапке другого голубя и отправил его дальше на север.

Понадобилось шесть голубей, отправленных шестью конфуцианцами, чтобы послание Конфуцианца из Шанхая оказалось на северо-западной оконечности Китая, где обосновались Мао и его сторонники.

Последний голубь пролетел мимо окна зала, где проходило партийное собрание. В тот момент речь держала средняя дочь Чарльза Суна, а молодой конфуцианец старательно записывал ее слова.

Птица села на край клетки, стоявшей рядом с хижиной молодого конфуцианца.

После окончания партсобрания конфуцианец увидел голубя, который важно расхаживал по крышке его клетки. Он умело продел пальцы между лапками птицы и отстегнул металлическую капсулу, незаметно сунув ее во внутренний карман стеганого пальто. Содержащуюся в ней записку он прочтет позже. Ему было гораздо легче найти свободное время, чем минутку уединения, а читать полученное послание – молодой человек чувствовал это нутром – лучше было вдали от посторонних глаз.

Ночью он ушел в пустынные холмы, уселся под звездным небом и чиркнул спичкой, а затем в свете дрожащего пламени прочитал записку. В ней содержался приказ как можно ближе подобраться к средней дочери Чарльза Суна, завоевать ее доверие и ждать дальнейших указаний. В записке также содержался недвусмысленный намек на то, какая участь постигнет молодого человека, случись ему провалить задание, и приказ выполнить требуемое в кратчайшие сроки.

Юный конфуцианец попытался унять отчаянно бившееся сердце. Поговаривали, что средняя дочь Чарльза Суна была любовницей самого Мао Цзэдуна!

Он проглотил записку и поднял голову к звездам. В воздухе уже ощущалась зима. В этой части Северо-Западного Китая морозы отступали лишь на несколько летних месяцев. Теплый сезон заканчивался, и вновь подкрадывались лютые зимние холода.

Чтобы успокоиться, он мысленно процитировал несколько стихов Лао Цзы, но это не помогло. Средняя дочь Чарльза Суна была, пожалуй, самой недоступной личностью из всех выживших во время отступления на северо-запад. Даже если она не являлась женщиной Мао Цзэдуна, безумные уложения Коммунистической партии, фактически наложившие табу на сексуальные отношения, делали задачу, поставленную перед молодым конфуцианцем, почти невыполнимой. Само собой разумеется, запрет не распространялся на представителей высших партийных эшелонов. А если женщина и впрямь находилась в связи с Мао, это делало миссию еще более опасной.

Молодой конфуцианец закрыл лицо руками и попытался очистить сознание. Ему хотелось плакать. Как, ну как выполнить это задание? Затем юноша встал, посмотрел на юг: там, темным силуэтом на фоне огромной луны, стояла дочь Чарльза Суна. Она воздела руки к звездам, словно вознося какую-то древнюю молитву, а лунный свет омывал ее обнаженное тело.