Текст книги "Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона"

Автор книги: Дэвид Ротенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

Глава пятидесятая
ДЕНЬ ГОНОК

Люди со всего Срединного царства стекались в Шанхай, чтобы присутствовать на Невероятных шанхайских автогонках. Маньчжурские царедворцы забросили свои обязанности и отправились на юг. Представители различных торговых домов приезжали из Макао и Гонконга, придумывая «неотложные» дела, которые нужно было сделать именно в Шанхае и именно в тот день, на который были назначены гонки. От Кантона до Нанкина и из всех населенных пунктов между ними люди состоятельные и не очень направлялись к излучине реки. Они шли пешком, ехали на телегах, в каретах с паланкином и верхом. Очень немногие приезжали на автомобилях. Лодки, курсировавшие по Янцзы, были переполнены пассажирами. И далеко не одними китайцами. В Шанхай приезжали и из-за границы: из Франции, Италии, Англии и Шотландии и даже Америки. Каждого иностранца неизменно сопровождала целая свита: любовницы, прислуга, телохранители, массажисты, шоферы, персональные сомелье и повара. Одного из них, высокого, широкоплечего чернокожего мужчину, когда-то давным-давно спасли в Бостоне и выучили на шеф-повара, чтобы работать «в гораздо лучшем месте».

Великий город понемногу разбухал, принимая все новых визитеров. Накануне дня, когда должны были состояться гонки, на недостроенном тротуаре набережной Бунд, тянущейся вдоль реки Хуанпу, ночевали шесть тысяч приезжих. В поисках места для ночлега многие были вынуждены переправиться на другой берег Хуанпу, в вечно опасный Пудун, а на следующее утро некоторые из них не проснулись. Пудун по-прежнему контролировали бандиты, и они не очень жаловали приезжих.

В ночь накануне гонок небо очистилось. Легкий ветерок с запада отогнал дым мусоросжигателей, подняв его, словно легкое шелковое покрывало, и неся вдоль реки по направлению к морю.

В гаражах восьми участников автогонок завершались последние приготовления, и наступающий день оглашался странно звучавшим в предутренний час стуком молотков. По дворам надрывались петухи, тысячи крестьян поднимались на ноги и оставались стоять там же, где спали, заявляя свои права на это место. По растрескавшимся мостовым с бесшумной грацией двигались тени. Это тысячи людей выполняли утреннюю гимнастику тай чи. Повсюду уже сновали уличные торговцы едой, продавая завтраки по цене в семь раз выше обычной. Набивали карманы деньгами продавцы яиц под пятью специями, лавки по продаже горячей воды бойко торговали туалетной бумагой и за небольшую плату предоставляли посетителям доступ к своим «удобствам». Маршрут, по которому должны были пройти гонки, стали оцеплять полицейские, оттесняя публику с дороги. Зеваки заполонили крыши всех домов, располагавшихся вдоль трассы. Букмекерские конторы повсюду разослали своих агентов. Те вертелись в толпе, вовсю принимая ставки, которые к девяти часам утра превысили уже три миллиона долларов. Выпущенная Чарльзом Суном брошюра, где содержались все подробности о каждом из участвующих в гонках автомобилей и их шоферах, за один только предшествующий день была переиздана шестнадцать раз и продолжала продаваться, как горячие пирожки.

Еда, тотализатор, толпы людей – массовая истерия распространялась по городу, словно эпидемия, а в это время к пристани, расположенной недалеко от Бунда, по Хуанпу неспешно приближалась двухместная джонка. Вопреки правилам, седой капитан набросил швартовочный конец на массивную железную тумбу, привинченную к причалу, а потом, усевшись на бухту каната, достал пачку сигарет «Заклинатель змей». Он закурил и стал терпеливо ждать. Какой-то фань куэй, как удалось выяснить капитану, заплатил очень приличную сумму за то, чтобы он взял на борт его и некий предмет, а потом доставил их в верховья Янцзы. Там пассажира и его груз должны были встретить какие-то другие люди, чтобы затем переправить в какое-то другое, лучшее место.

* * *

Рано утром Эдвард подал хозяину и его свите изысканный завтрак: ореховые вафли с маслом и взбитыми сливками и свежую землянику. Позавтракав, они поблагодарили повара, отдав должное его хорошему вкусу, а затем вышли на улицу, чтобы усесться на места возле гоночной трассы, которую заняли и охраняли для них сорок крестьян. Каждый из них получил за это щедрое вознаграждение.

Эдвард проследил за тем, чтобы прислуга тщательно убрала со стола, после чего натянул теплую кофту и вышел в прохладу утра. Эдвард был чернокожий – большая редкость в Городе-у-Излучины-Реки, где африканцы были в диковинку, – с широкими плечами и такой лучезарной улыбкой, что она, казалось, освещала все вокруг него. Казалось, что от него волнами исходит доброта, а когда он проходил по улице, прохожие позади него начинали оживленно шушукаться. К счастью для Эдварда, не зная китайского, он не понимал сути целого потока глумливых, саркастических замечаний по поводу цвета его кожи, роста и скабрезных предположений относительно размеров его Нефритового стебля. Эдвард просто шел сквозь толпу с улыбкой на лице, дивясь обилию людей вокруг.

Наконец он дошел до того места, где трасса делала крутой поворот и поднималась высокая вогнутая стена, напоминавшая волну, готовую обрушиться на берег. На кромке стены, словно воробьи, сидели десятки ребятишек. Не обращая внимания на удивленные взгляды зевак и протесты сикхского блюстителя порядка, Эдвард перешел через дорогу, подпрыгнул, подтянулся на стене и к восторгу мальчишек, уселся между двумя из них.

Глава пятьдесят первая
СПРЯТАТЬ БИВЕНЬ

Сайлас удивился, что он не один. Поскольку Май Бао темнила во всем, что связано с предстоящей задачей, он предположил, что в заведении Цзян, где ему предстояло забрать таинственный предмет, не будет ни одной живой души. Возле двери стоял Смеющийся Будда высотой в семь футов. Его поднятая левая рука, как и вся фигура, была полой. В ней должна была поместиться верхняя часть «большого изогнутого предмета». Будда открывался подобно поставленному вертикально сундуку, а щель между двумя его частями искусно маскировали складки одежды. Улицы обезлюдели, поскольку все способные передвигаться жители города уже выстроились вдоль трассы, по которой должны были ехать гоночные автомобили. Однако в гостиной заведения Цзян Сайласа поджидали три китайца, одного из которых он сразу же узнал.

Не говоря ни слова, Резчик подошел к Сайласу и протянул ему руку. Мужчины обменялись рукопожатиями. Затем вперед шагнул Конфуцианец и тоже пожал ему руку. Третий мужчина, к удивлению Сайласа, заговорил.

– Вам понадобится помощь, чтобы поместить Бивень в статую? – спросил он.

– Бивень? – удивился Сайлас.

Повисло напряженное молчание. Мужчина, задавший вопрос, смущенно потупился, а его рука скользнула к рукоятке острого как бритва ножа. В эту минуту в комнату вошла Май Бао.

– Покажите моему мужу реликвию, – приказала она.

С торжественностью, удивившей Сайласа, отодвинули в сторону стол с доской для игры в го, открыли застеленную бархатом скамью-сундук и достали оттуда необыкновенный предмет. Слова Май Бао относительно его габаритов, хрупкости и о том, как следует его хранить, нашли полное подтверждение. Теперь Сайлас не знал только одного: почему возникла столь насущная необходимость тайно вывезти этот предмет из Шанхая и спрятать его в надежном месте. У него, впрочем, хватило ума не задавать этот вопрос. Да он и не нуждался в ответе. Май Бао и трое ее спутников явно не были легкомысленными личностями. Они являли собой типичный образец своего народа – практичные люди, которые просят о вполне конкретном одолжении. Об очень важном для них одолжении, выполнить которое мог только он, Сайлас Хордун.

И Сайлас всей душой хотел это сделать, причем не только потому, что любил жену. Еще важнее для него было чувство, жившее глубоко внутри. Чувство того, что он в долгу перед Шанхаем, городом, ставшим для него родным.

А еще столь же глубоко внутри него жило ощущение, что, выполнив это поручение, он сумеет хотя бы частично искупить грехи, которые натворил, делая дьяволову работу.

– Эти люди – члены Договора Бивня, муженек, а ты первый человек за более чем две тысячи лет, который, не являясь членом Договора, видит Троих Избранных и Резчика.

– Для меня это великая честь, Май Бао.

– Иначе и быть не может, – проговорил Резчик и добавил: – Давайте поскорее переправим Бивень, пока весь город смотрит в другую сторону.

Бивень достали из скамьи и завернули в тонкую, как паутина, шелковую ткань.

– А она не порвется? – с сомнением спросил Сайлас.

– Слезы многих женщин сделали ее на редкость прочной, муженек, – ответила Май Бао.

Лоа Вэй Фэнь поместил Бивень в статую, после чего трое мужчин вынесли ее на улицу. Затем они поставили Смеющегося Будду на переднее сиденье стоявшего у обочины автомобиля, закрепили статую прочными веревками, и Сайлас завел двигатель. Он обернулся, бросил последний взгляд на ступени заведения Цзян и вспомнил, как молодым человеком поднимался по ним: сначала – чтобы смотреть пьесы, поставленные Сказительницей, потом – посещая женщин, причем, как трогательно заметил шотландский помощник его отца, всегда только азиаток. Он вспомнил, как, перепрыгивая сразу через две ступени, на это крыльцо взлетал его брат Майло и гостиная тут же наполнялась восторженным женским визгом. Он вспомнил пьяного американца, рассказавшего ему о надвигающейся Гражданской войне в Соединенных Штатах, результатом которой неизбежно должен был стать взлет цен на хлопок. Когда Сайлас пришел к отцу с этой информацией, отец улыбнулся ему, что случалось крайне редко. И все – благодаря этому дому! А теперь на крыльце стояли Май Бао, Резчик, Конфуцианец и Убийца, глядя на него так, будто он должен был их сфотографировать.

Сайлас проверил, на месте ли большой ковер, который он загодя положил на заднее сиденье, и снял машину с ручного тормоза. Но прежде чем машина тронулась, к ней подбежала Май Бао и, поцеловав мужа в губы, сунула ему какой-то сверток.

– Что это? – спросил он.

– Твоя книга. Точнее, дневники твоего отца.

Сайлас посмотрел на жену долгим прощальным взглядом, нажал на педаль, и автомобиль покатился, медленно набирая скорость.

Вскоре машина проехала мимо молодого человека, стоявшего в тени на обочине дороги. Этот юноша родился в 1893 году в деревне Шаошань провинции Хунань. Ли Тянь, признанный мастер фейерверка, взял его под свое крыло и заставил читать произведения классической литературы, одновременно обучая искусству изготовления фейерверков. После этого Ли Тянь настоял на том, чтобы молодой человек не менее трех лет проработал в библиотеке. Эти три года истекли, и вот теперь юноша приехал в Шанхай. В этом городе он оказался впервые, и все, что видел, было ему в диковинку. Свои впечатления он заносил карандашом в маленькую записную книжку с красной обложкой. Имя молодого человека напоминало шутку, ведь Мао переводится с китайского как «кот».

Глава пятьдесят вторая
ГОНКИ

Сайлас откровенно забавлялся, чего вряд ли мог от себя ожидать. Он медленно вел машину распорядителя по кольцу гоночного маршрута, сопровождаемый непрекращающимися аплодисментами тысяч зрителей. Видя Смеющегося Будду, люди вопили от восторга, тянули к статуе руки. И Сайлас ощущал не просто радость, а благодарность людей. Благодарность за то, что гонки освящало их – их собственное! – божество.

Сайлас свернул налево, проехал по длинной плавной дуге, которой выгибалась дорога, и с удивлением увидел чернокожего здоровяка, сидевшего вместе с ребятней на построенной им стене. Он хотел было остановиться и приказать им слезть оттуда, но для этого уже не оставалось времени. Сайлас проехал поворот, не снижая скорости. Смеющийся Будда опасно накренился, натянув веревки, которые удерживали его на сиденье, и на секунду Сайласу показалось, что статуя вот-вот либо упадет, либо перевернет машину. Но, к счастью, не случилось ни того ни другого, и деревянный Будда со спрятанной внутри него реликвией продолжал свой странный, торжественный путь по дороге, которая потом будет названа в честь Невероятных шанхайских автогонок, а еще позже получит более скромное название – Больших шанхайских гонок.

* * *

Вылезая из автомобиля, Макмиллан в двадцатый раз ударился о трубу, приделанную к машине для безопасности, и в двадцатый раз выругался. В линии автомобилей, припаркованных у тротуара на набережной Бунд, машина Сайласа Хордуна стояла шестой, но шотландца это не беспокоило, поскольку он предусмотрительно установил на нее новый блок зажигания и теперь мог запустить двигатель, едва оказавшись за рулем. Поэтому Макмиллан был уверен в том, что первым вырулит на трассу. Он пообещал маленькому язычнику воспользоваться ремнями безопасности, хотя одному только Богу известно, зачем ему это понадобилось. Если бы только не эта чертова труба над головой, которую шотландец проклял еще раз, присоединившись к остальным водителям, собравшимся на противоположной стороне набережной в ожидании того момента, когда машина распорядителя закончит объезд трассы и гонки наконец начнутся.

* * *

Сайлас проехал мимо нескольких временных высоких трибун. Одна из них, насколько ему было известно, принадлежала бандиту Ту, другая американцам, «Олифанту и компании», а третья французам. Врассуны, Денты, Джардин и Мэтисоны, без сомнения, будут наблюдать гонки из окон своих контор, расположенных на Бунде, или с крыш домов на улице Кипящего ключа. Чарльз Сун возвел сооружение, напоминающее крытые строительные леса, откуда, с безопасного расстояния, он вместе с женой Инь Бао и детьми собирался смотреть гонки. Дочери Чарльза Суна росли очень быстро. В настоящее время их больше всего интересовали молодые люди, а молодые люди, в свою очередь, проявляли повышенный интерес к ним. Поэтому Чарльз предпочитал держать свой выводок подальше – а в данном случае повыше – от потенциальных ухажеров.

Сайлас сделал последний поворот и направил машину к линии старта в дальнем конце Бунда. Он мог бы сделать еще один круг, но не стал. Настало время приступить к реализации заключительной части плана – пустить стрелу в воздух, надеясь, что она упадет в нужном месте.

Под неумолкающие крики зрителей он направил машину со Смеющимся Буддой к северной оконечности набережной и веренице припаркованных там гоночных автомобилей. Потом встал и приветственно помахал рукой. Толпа ликовала. А Сайлас, широко улыбаясь, тянул шею, пытаясь увидеть у пристани двухместную джонку, которая должна была ждать его самого и его «поклажу».

На середину дороги вышел мужчина с красным картонным рупором и что-то прокричал. Толпа замолкла. Не было слышно ни звука.

«Как странно, – подумал Сайлас, – тишина у излучины реки!» Ему еще никогда не приходилось быть свидетелем подобного.

– Приготовиться! На старт! – крикнул мужчина с мегафоном.

Затем он поднял пистолет, выстрелил в воздух, и восемь водителей опрометью кинулись к своим машинам.

* * *

Макмиллан запрыгнул в «бугатти», пригнувшись, чтобы не удариться о проклятую трубу, завел двигатель и, начисто позабыв про ремни безопасности, стал сдавать задним ходом. Как и ожидал шотландец, он оказался первым и воспользовался прямым участком Бунда, чтобы набрать скорость. Он ехал еще недостаточно быстро, чтобы возникла необходимость понизить передачу на крутом левом повороте на улицу Кипящего ключа. Поворачивая, он помахал зрителям руками. Ответом был настолько громкий восторженный рев, что его, наверное, можно было услышать даже в мрачном чреве Пудуна по другую сторону реки. В некотором отдалении за ним ехали гоночный «симплекс» Мэтисона и «Серебряный призрак» Врассуна.

* * *

Убедившись в том, что внимание зрителей целиком приковано к гонкам, Сайлас со своим Смеющимся Буддой медленно поехал вперед, а потом – по улице, ведущей к пристани.

* * *

Автомобили сбавили скорость и аккуратно вписались в крутой поворот, огражденный вогнутой стеной безопасности. Как и рассчитывал Сайлас, на первых кругах водители проявляли осторожность. На такой скорости Макмиллану не было нужды резко выворачивать руль, поэтому нож, прикрепленный к поворотному механизму, не мог повредить колесо.

Первым с трассы сошел «стенли стим», паровой автомобиль Дента. В его двигателе что-то произошло, и машина внезапно остановилась. Затем из-под ее капота повалил пар, и под ней образовалось густое горячее облако. Водитель ругался, а другие машины объезжали замерший на месте «паровоз».

* * *

Доехав до пристани, Сайлас остановился и посмотрел на оставшуюся позади улицу. Пусто. И тихо. Только издали доносились азартные крики зрителей, толпившихся вдоль гоночной трассы. Он выбрался из машины, взял с заднего сиденья ковер и расстелил его на земле. Потом аккуратно вытащил из тайника реликвию и тщательно закатал ее в ковер.

Попытавшись водрузить Бивень на плечо, Сайлас был поражен весом реликвии. Она оказалась гораздо тяжелее, чем он предполагал, а ведь ему еще предстояло пройти тридцать ярдов по улице и почти двести ярдов по открытому пространству.

Сделав глубокий вдох, он слегка согнул ноги в коленях, закинул ковер с его бесценным содержимым на плечо и, шатаясь, двинулся в конец улицы. Со лба у него сразу же градом потек пот, мгновенно ослепив его. Сайлас вытер пот свободной рукой, остановился и стал ждать. Почти двести ярдов ему предстояло пройти на виду у тех, кто по какой-то причине решит посмотреть в направлении причала. Это была самая опасная часть его исхода из Шанхая и единственная причина, по которой он обрек на аварию свой автомобиль и Макмиллана, который, как надеялся Сайлас, все же пристегнулся ремнями безопасности.

* * *

Макмиллан еще никогда не получал такого удовольствия. Автомобиль Сайласа имел плавный ход и чуткое управление. В зеркало заднего обзора он видел «Серебряный призрак» Врассуна и «симплекс» Джардин Мэтисона. Они шли прямо за его машиной, но им не хватало бокового пространства для обгона.

Завершая второй круг, он свернул на Бунд и увидел на линии финиша большой плакат с цифрой 2. Пользуясь шириной набережной, другие автомобили попытались обойти «бугатти», но Макмиллан вдавил акселератор в пол и не позволил соперникам обогнать себя. Они мчались по Бунду мимо больших универсальных магазинов, направляясь к самому крутому повороту трассы, где другие машины, по всей видимости, предпримут еще одну попытку обгона. Но Макмиллан и там не собирался уступать им дорогу.

Приблизившись к повороту на улицу Кипящего ключа, шотландец надавил на акселератор и одновременно переключил передачу с третьей на вторую, чтобы улучшить сцепление с дорогой. Затем, уже в самом повороте, там, где начиналась вогнутая защитная стена, Макмиллан включил первую передачу и бешено вывернул руль влево.

Под днищем автомобиля два шелковых шнура, привязанных к коробке передач и рулевой колонке, сошлись на минимальное расстояние и зацепили рукоятку, к которой Сайлас прикрепил нож. Лезвие сместилось вбок и в соответствии с замыслом Сайласа проткнуло правое переднее колесо.

Макмиллан почувствовал толчок, и вот машина, кувыркаясь, полностью выйдя из-под контроля, летит на защитную стену. Последним, что запомнил шотландец, было нечто странное, что он принял за галлюцинацию: большой черный человек прыгнул на машину, а позади него сжались от страха с десяток китайчат.

* * *

Эдвард видел, как машина, крутясь, летит на стену. Она вертелась снова и снова, подобно цыпленку на вертеле. Затем он услышал крики детей, сидевших рядом, и увидел, что автомобиль летит прямо на них. Он бросился на машину и ударился об нее всем своим весом, изменив траекторию ее полета. Совсем немного, но достаточно, чтобы она не врезалась в детей. Правда, сам Эдвард, африканец из Бостона, получил настолько тяжелые ранения, что его переезд в другое, лучшее место стал быстрым и безболезненным.

* * *

Сайлас услышал крики и ощутил движение тысяч людей, побежавших к месту аварии. Он надеялся, что Макмиллан в порядке, что не пострадал никто из детей, сидевших на стене. А о большом чернокожем мужчине он даже не вспомнил, осторожно неся завернутый в ковер Бивень к двухместной джонке и думая только об одном: лишь бы его никто не увидел.

Глава пятьдесят третья
НА ДЖОНКЕ

Поздно ночью Сайлас впервые вышел на палубу. Лунный свет заставил его испытать чувство, будто он спит наяву. Однако это ощущение прошло, когда к нему подошел капитан, вытер красный нос засаленным рукавом и сообщил:

– Мне велели выложить их на палубу, на всеобщее обозрение.

Под местоимением «их» он подразумевал тринадцать других бивней, закрепленных вдоль планшира с обоих бортов джонки.

– Кто велел?

Суденышко провалилось в яму между двумя волнами, и к горлу Сайласа подкатила тошнота. Он пошатнулся и схватился за мачту, чтобы не упасть. Капитан джонки, казалось, вообще не замечал качки.

– Мне велели не отвечать на всякие там вопросы, а просто взять Бивень, который вы везете, и положить его вместе с другими.

Не зная, что сказать, Сайлас молча кивнул. Капитан вернулся к румпелю, выправил курс и закрепил его.

– А вы не так уж умны, – проговорил он.

– Что вы имеете в виду?

– Вы что, в самом деле думали, что никто не разгадает ваш план? Что никто не последует за этим судном и не попытается похитить реликвию?

Сайласа прошиб холодный пот. Он так долго все планировал, и вот…

– Откуда вы узнали…

– Шанхай – не то место, где можно хранить секреты. Ну да ладно. Подлинную опасность для реликвии представляете вы, мистер Хордун. Так что пошевеливайтесь, поскольку у нас очень мало времени. Принесите Бивень на палубу.

Сайлас с трудом контролировал движения рук и ног, когда спускался на нижнюю палубу. Он встал на колени и вытащил завернутый в турецкий ковер Бивень из-под койки. Потом, словно в трансе, поднял реликвию на верхнюю палубу и отнес ее к правому борту, где, подвешенные на ремнях, уже висели несколько других бивней. Одна связка ремней посередине оставалась свободной. Сайлас, следуя указаниям капитана, подвесил на них священный Бивень.

– А теперь, приятель, проявите сообразительность и поверните Бивень так, чтобы он висел к палубе не открытыми порталами, а обратной стороной.

Сайлас потряс головой, дивясь собственной глупости, и сделал так, как велел капитан. Затем отступил назад. В тени, царившей на палубе, филигранная резьба на поверхности реликвии была не видна, поэтому она ничем не выделялась среди других бивней, предназначавшихся для фабрик резьбы по кости, расположенных в верховьях реки.

Сайлас повернулся, собираясь уходить, но мощная рука капитана ухватила его за брючный пояс.

– Если вы сейчас уляжетесь в койку, то уже не встанете с нее, – сказал он. – К нашему правому борту привязана шлюпка, в ней уже ждут люди. Они заберут вас с джонки. А я через два дня встречу вас вместе с Бивнем в Чжэньцзяне, городе самоубийц.

Сайлас уставился на капитана.

– Что, вот так просто оставить реликвию здесь?

– Конечно же. А теперь поторопитесь.

Капитан ткнул пальцем в сторону кормы. Их быстро нагоняли две большие военные джонки.

– Люди в шлюпке думают, что вы хотите сойти на берег, чтобы найти себе наложницу. – Капитан улыбнулся. – Это лучшее объяснение, которое я сумел придумать за столь короткое время. Торопитесь же! Вы самая большая угроза Бивню Нарвала. Полезайте в шлюпку. Пора наконец прекратить делать дьяволову работу.

Сайлас бросил на капитана последний взгляд и направился к правому борту.

– Не забудьте взять вот это, – окликнул его капитан, протягивая пакет с дневниками Сайласа.

Сайлас спешил, иначе он непременно заметил бы, что пакет стал более увесистым с тех пор, как он получил его от Май Бао. Теперь он весил не меньше, чем Библия.

– Но кто же вы? – спросил Сайлас.

Мужчина снова улыбнулся и просто ответил:

– Я это я. Для вас этого вполне достаточно. А теперь – идите.

Сайлас принялся перебираться через ограждение палубы, а капитан вернулся к румпелю и стал ждать нападения.

Корабли бандита Ту быстро нагоняли двухместную джонку, и вскоре маленькое суденышко оказалось накрепко зажато между ними. Ту Юэсэнь перешел на ее палубу. Путь ему преградил седой капитан и потребовал объяснений.

Ответ бандита был незатейливым:

– Ты хочешь, чтобы твои глаза остались в твоей глупой башке?

Капитан отступил в сторону, давая возможность Ту и нескольким его Красным Шестам, одним из которых был Лоа Вэй Фэнь, подняться на джонку.

В лунном свете Убийца разглядел тончайшую резьбу на поверхности одного из бивней и вознес небесам благодарность за то, что неделей раньше сделал татуировку кобры на спине младшего сына. Мальчик перенес боль, не издав ни единого звука. Лоа Вэй Фэнь рассказал сыну об обязанностях Договора Бивня, которые со временем лягут на его плечи. Он словно чувствовал, что на этой маленькой, хрупкой джонке что-то произойдет. Нечто такое, из-за чего его сын очень скоро станет членом Договора Бивня.

Его рука скользнула к рукоятке ножа. Факелы в руках Красных Шестов отбрасывали неровный свет на палубу утлого суденышка, пляшущего на волнах великой реки. На мгновение Лоа Вэй Фэнь ощутил прикосновение отцовской руки к своему плечу, а в ушах зазвучал негромкий голос отца. Он вспомнил, как сам брал сына за плечо и огонек гордости, горевший при этом в мальчишеских глазах. Нож повернулся в его руке, найдя цель, кобра на спине раздула капюшон, и тот наполнился кровью.

– Поднесите факелы ближе! – крикнул Ушастый Ту.

В следующую секунду Бивень Нарвала оказался ярко освещен, словно ценный экспонат на выставке. Ту издал торжествующий вопль и указал на вожделенную реликвию.

Лоа Вэй Фэнь, не медля ни секунды, метнулся вперед. В одной руке он держал факел, и нож, который он сжимал во второй, вошел глубоко в глотку бандита Ту. Кровь брызнула на Бивень и стоявших рядом мужчин. Прежде чем Красные Шесты успели достать оружие, они стали замертво валиться на палубу: один, второй, затем третий.

Лоа Вэй Фэнь услышал, что кто-то выкрикнул его имя, и, развернувшись, увидел, как капитан бросился на последнего из Красных Шестов. Факел полетел за борт, пистолет упал на палубу. Лоа Вэй Фэнь перерезал веревки, которыми бандиты привязали джонку к своим кораблям, и швырнул факелы на их палубы.

– Поднимай парус, разверни судно и веди его по ветру! – крикнул он капитану. Сам же повис на веревке и перелетел на палубу соседней джонки.

Один бандитский корабль загорелся, команде второго пришлось иметь дело с Убийцей. Он успел уложить еще семерых людей Ту. когда винтовочный залп разорвал его сильное тело на куски.

Но раньше, чем бандиты, оставшиеся на уцелевшем корабле и без главаря, смогли прийти в себя и решить, как же им быть дальше, джонка с Бивнем Нарвала успела ускользнуть.

* * *

Двумя днями позже неприветливый капитан встретился с Сайласом в Чжэньцзяне. Оттуда они с бесценным грузом, завернутым в ковер, двигались еще три дня – до того места, где Сайлас встретил свой караван. Теперь ему предстоял новый путь – через великую пустыню, по Великому шелковому пути, еще одно путешествие на запад, воспеть которое была достойна одна только Сказительница.