Текст книги "Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона"

Автор книги: Дэвид Ротенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

Глава тридцать седьмая
И ВРЕМЯ ПРОХОДИТ

Жизнь с удивительной быстротой вошла в прежнее русло, которое люди, живущие у излучины реки, считали единственно нормальным.

После того как закончилась череда казней, власти предприняли короткое, но решительное наступление. Некоторые издания, заслужившие репутацию подрывных, были закрыты. При этом ни одно из изданий, принадлежавших Чарльзу Суну, не пострадало. Была ограничена свобода собраний, а главным лозунгом стал призыв к установлению «закона и порядка». Ряды полиции выросли на тысячу офицеров, нанятых взамен тех четырех сотен, которые были изгнаны по подозрению в симпатиях к бунтовщикам.

Стены собора Святого Игнатия добела отчистили от копоти, и существовали даже планы обновления внутреннего убранства. Для собора были закуплены новые витражные стекла, а высокий алтарь, на котором погиб отец Пьер, окружили бархатным канатом, и он превратился в святыню мученика.

Торговцы Хонг установили дружеские отношения со своими сюзеренами из числа фань куэй и вновь стали вести с ними бизнес. Маньчжурские легионы отправились в казармы, расположенные выше по реке, или вернулись в Пекин.

А Бивень все так же находился в лавке-сундуке, стоявшей в гостиной заведения Цзян в Старом городе, на улице Фан Бан Лу, расположенной в южной части Французской концессии.

В добавление к трем дочерям Инь Бао произвела на свет двоих сыновей, чем чрезвычайно порадовала Чарльза. Днем он продолжал издавать газеты, а вечерами встречаться с доктором Сунь Ятсеном и генералиссимусом Чан Кайши.

Бандит Ту опять выплыл на поверхность, и теперь его часто видели обедающим в ресторане «Старый Шанхай» в компании нескольких молодых куртизанок и его неизменного телохранителя Лоа Вэй Фэня. Он был постоянно настороже, опасаясь убийц, поскольку вдовствующую императрицу ни в коем случае не могло удовлетворить объяснение, состоявшее в том, что «Бивень, верно, перенесли из потайного места в Муравейнике раньше, чем мы до него добрались». Ту по-прежнему предлагал большое вознаграждение любому, кто приведет его к священной реликвии, но желающих получить награду не находилось. Поразмыслив над своим положением, он пришел к выводу, что удар по фань куэй можно нанести и без помощи Пекина, поэтому он стал обхаживать генералиссимуса Чан Кайши.

Как и у любого человека в Китае, прошлое генералиссимуса было погружено во мрак. Его семья традиционно была связана с триадами, и он рос ребенком, родившимся в рубашке. В двадцать первый день рождения он поступил в военное училище на краткосрочные курсы подготовки офицеров и вскоре после этого стал незаменим для Сунь Ятсена, поскольку был единственным из заговорщиков квалифицированным военным.

Первая встреча с Чан Кайши, прошедшая в офисе Ту, оказалась не особенно удачной.

Ту был уверен, что только маленькие мужчины нуждаются в длинных титулах. Поэтому, когда этот крошечный генералиссимус вошел, Ту вспомнился повар, который, желая доставить ему удовольствие, нафаршировал выдержанный в особых специях баклажан креветочными клецками, затем обернул его обработанной утиной грудкой, после чего засунул все это в куриное филе. Нечего и говорить, что это произведение кулинарного искусства было слегка панировано, зажарено и полито тонким слоем коричневого тамариндового [17]17
  Тамаринд (индийский финик) – тропическое дерево семейства бобовых, мякоть плода используется в качестве специи в азиатской и латиноамериканской кухнях. (Прим. ред.)


[Закрыть]соуса. На беду повара, внутри шедевра остался маленький кусочек дужки, грудной куриной кости, которой Ту немедленно подавился. Повара бросили в колодец, но не смерть незадачливого кулинара была на уме у бандита, когда он глядел на миниатюрного, поджарого, почти лысого человечка, сидевшего по другую сторону стола. Он думал об одной вещи, в которой кроется вторая, в той – третья и так далее. Это очень напоминало сам Шанхай. Шпионы одной группировки внедрялись в другую, потом лидеры одной фракции проникали во вторую и заключали альянсы, о которых не знали их предполагаемые союзники. Одна вещь, фаршированная другой, и третья, начиненная всем этим. В подобных условиях всегда существовала вероятность совершить серьезную ошибку, эдакая кость, которой запросто можно подавиться.

Чан Кайши продолжал говорить. Было очевидно, что ему невероятно нравится слушать самого себя. Ту знал, что этот ферт через свою семью накрепко связан с могущественными триадами с юга и что теперь он являлся правой рукой доктора Сунь Ятсена. Но более всего Ту заинтересовался информацией, которую узнал от своих шпионов. А именно то, что Чарльз Сун на пушечный выстрел не допускал этого человека к деньгам, которые направлял на их «общее дело». Интересно. Очень интересно.

Помимо всего прочего, бандиту, который вел дела с Миром Цветов, было известно о непомерных сексуальных аппетитах Чан Кайши, а также о его склонности причинять боль женщинам, что оказывались в его постели. Жестокость по отношению к женщинам претила Ту, поскольку он рассматривал ее как проявление трусости, и на мгновение он испытал желание достать кинжал, лежавший в ящике стола, и метнуть его в сердце маленького человечка. Или, может быть, в глаз.

Однако Ту также знал, что трусы могут быть полезны. Иногда даже более полезны, чем храбрецы. Храбрец просто сражается, а трус плетет заговоры.

«Что за паутину плетешь ты сейчас?» – думал он, когда генералиссимус заканчивал очередное сложное словесное построение.

Ту встал. Чан Кайши умолк, не закончив фразы, и на его лице с резкими чертами появилось злое выражение.

– Я не дал вам договорить что-то важное или просто помешал вашей самодовольной брехне? – спросил бандит Ту.

Чан вскочил со стула.

– Предлагаю вам сесть, господин Чан, если вы хотите иметь возможность еще когда-либо сидеть. – Кайши медленно опустился на стул. – То-то же. Вот так и должны вести себя послушные мальчики.

Лицо генералиссимуса приобрело багровый оттенок.

– Нет! – закричал на него Ту. – Нечего злиться, когда я говорю вам, что делать! Нечего вставать на дыбы и смотреть волком, иначе вашей жизни быстро придет конец. Очень быстро. Вы поняли меня? – Чан Кайши медленно кивнул. – Хорошо. Тогда попробуем еще раз. Согласны? – Еще один кивок. – Вот и славно. Хороший мальчик. – Ту подошел к генералиссимусу и сначала несколько раз похлопал его ладонью по щеке, причем последний шлепок оказался довольно сильным. – Послушный мальчик.

На щеке Чан Кайши сначала проступило, а потом исчезло красное пятно.

«Отличное начало, – подумал Ту. – Собаку заставили повиноваться». Но он знал, что это бешеная собака, а бешеных псов никогда нельзя заставить повиноваться до конца. Они проявляют послушание лишь в тех редких случаях, когда не видят иного пути добиться цели.

– Итак, для чего вы здесь? – спросил Ту.

– Вы сами пригласили меня.

– Уточню вопрос. Я пригласил вас прийти, и вы согласились. Почему?

Пытаясь придать своей тщедушной фигуре больше значимости, Чан Кайши выпрямился на стуле.

– Я думаю, мы во многом можем помочь друг другу.

– Вот как? – невинным тоном осведомился Ту.

– Да! – Было очевидно, что генералиссимус с трудом сдерживает распирающую его злость. – Мы оба хотим перемен.

Бандит кивнул, но не взял на себя труд произнести вслух ни слова согласия.

– Мы оба хотим, чтобы маньчжуры…

– Мне нет дела до правительства маньчжуров в Пекине, – оборвал собеседника Ту. – Пока они остаются на севере, вверх по реке, мне нечего с ними делить. Я их не трогаю, они меня – тоже.

В этих словах была не вся правда, но вполне достаточно для этого чванливого дурака.

– Пусть так, – произнес Чан Кайши и, собравшись с силами, предпринял еще одну попытку. – Зато мы оба ненавидим фань куэй.

«А кто из народа черноволосых не ненавидит фань куэй!» – подумалось Ту, но вместе с тем он подивился тому, как хорошо этот коротышка ощущает всю глубину его ненависти к круглоглазым. Генералиссимус будто знал о клятве, которую Ту дал своей бабушке, пообещав ей очистить страну от оккупантов. Впрочем, кое-что он наверняка знал из донесений своих вездесущих шпионов. Шпионы в Городе-у-Излучины-Реки были повсюду. Одна вещь в другой.

Ту, не отрываясь, смотрел на человечка, что у китайцев считается проявлением величайшего неуважения. Можно ли каким-нибудь образом использовать этого павлина? Возможно ли, что Бивень у него? Нет, иначе он раструбил бы об этом повсюду. Даже такой идиот должен понимать ценность обладания Бивнем Нарвала Первого императора. Но человечек вновь говорил, на сей раз о Сунь Ятсене и его некомпетентности. Ту постепенно стал понимать: этот хлыщ пытается заручиться его поддержкой против Сунь Ятсена. Ту захотелось смеяться. Ему не было дела, кто встанет во главе восстания против маньчжуров. В любом случае необходимо дождаться того момента, пока они осуществят действия, которые вдовствующая императрица задумала против фань куэй. После этого пусть воюют как хотят. Если Ту решит когда-нибудь по-настоящему завладеть Шанхаем, сначала нужно ослабить фань куэй.

Ту позволил Чан Кайши поговорить еще несколько минут, но не слышал ни слова из его болтовни. Он лишь смотрел, как открывается и закрывается рот, похожий на пасть ящерицы. На мгновение он подивился безрассудству генералиссимуса, но в следующий момент ему стало жаль времени, потраченного в компании этого болвана.

– Хватит! – резко проговорил Ту и, прежде чем генералиссимус успел вставить хоть слово, добавил: – Вы мне изрядно надоели.

Бандит резко встал и вышел из комнаты. За ним безмолвной тенью следовал Лоа Вэй Фэнь.

* * *

По мере того как проходили годы, Сайлас наблюдал за тем, как, резвясь в саду, взрослеют его приемные дети. Их религиозным воспитанием занимались нанятые им буддистский и иудейский ученые, причем Сайлас с самого начала заявил им: он хочет, чтобы его дети «разбирались в религиозном мышлении, но не мыслили как религиозные люди».

По внезапной прихоти он открыл универсальный магазин прямо напротив самого большого универсама Врассунов на улице Кипящего ключа. Ему было приятно быть продолжателем дела отца в противостоянии их извечному врагу.

И – о, да! – он купил автомобиль, первую самодвижущуюся коляску в Шанхае.

Глава тридцать восьмая
САЙЛАС И АВТОМОБИЛИ
1902 год

Стоило Сайласу впервые прочитать в отцовском дневнике запись о том, как в одном из своих опиумных снов тот оказался на улице Кипящего ключа, он принялся искать самодвижущийся экипаж, едва не переехавший отца в том сне. Эти поиски быстро принесли результаты. Лошадей Сайлас терпеть не мог, но безлошадные повозки вызывали в его душе трепет восхищения.

Он внимательно изучил первые автомобили, которые производил в Германии Карл Бенц, а в 1885 году во Франкфурте даже поездил на «бенц вело», но не купил его. Позже он с огромным интересом читал о беспримерном автопробеге Горацио Нельсона Джексона через все Соединенные Штаты. Хотя Сайлас не знал, насколько велики США, он счел это настоящим подвигом и отправил в Америку заказ на автомобиль, но получил отказ. Поэтому, узнав о новом, еще не появившемся на свет автомобиле из Италии под названием «бугатти», Сайлас немедленно купил его, даже не зная, как тот выглядит. Это случилось за несколько лет до того, как первый «бугатти» проехал по улицам Рима. И вот, утром 2 июня 1902 года Сайлас Хордун потряс утонченное общество Шанхая, выехав на своем новеньком, до блеска полированном «бугатти» из ворот бывшей отцовской конюшни и покатив по улице Кипящего ключа по направлению к набережной Бунд.

Люди останавливались, бросая все дела, прилипали к окнам и глазели на это зрелище, разинув рты. Несколько женщин упали в обморок. Некоторые крестьяне принимались вопить от ужаса. За всю свою жизнь Сайлас не испытывал подобного триумфа. Он то и дело давил на большую резиновую грушу клаксона, и из медной трубы автомобильного рожка вырывался пронзительный звук, а торжествующая улыбка Сайласа делалась еще шире. Эта самая первая автопоездка Сайласа Хордуна по Шанхаю стала эталоном для всех последующих автомобильных перемещений по Городу-у-Излучины-Реки: заведи свое авто и езжай, гудя напропалую – погромче и почаще.

Пятый или шестой гудок клаксона поднял бандита Ту на ноги и заставил подойти к окну своего логова. С высоты второго этажа он увидел Сайласа Хордуна, которого про себя иначе чем «жабой фань куэй» не называл. Тот сидел на блестящем сиденье из красной кожи в открытом салоне повозки «бугатти» с видом императора, возвращающегося после покорения необъятных земель. Как только Ту хотел заговорить, вновь прозвучал клаксон. Он закрыл рот, затем снова открыл его и торопливо, чтобы его снова не перебил автомобильный рожок, сказал:

– Хочу такую же.

В тот же миг рядом с ним оказались шестеро мужчин и принялись делать заметки, глядя на автомашину.

– В точности такую же, господин, или другую?

– Такую же, только чтобы она была больше, чтобы на ней было больше медных частей и больше…

Не зная, как назвать различную автомобильную мишуру, он стал жестикулировать, поочередно указывая то на автомобиль, то на небо, то на дорогу, а под конец в отчаянии махнул рукой.

Хорошо зная нетерпеливый и крутой нрав Хозяина Гор, подчиненные немедленно принялись за дело. Они подняли на ноги все свои связи, особенно в прессе, и уже через месяц в Шанхай прибыл второй автомобиль. Это тоже был «бугатти», но сделанный по спецзаказу: на целый фут длиннее, чем у Сайласа, более интенсивного красного цвета и с большим числом хромированных деталей. Ту Юэсэнь влюбился в него с первого взгляда. Его отношение к машине было сродни любви обжоры к лапше с арахисовым маслом. Одно только созерцание хрома и полированной кожи делало его неизмеримо счастливым, и такое же счастье дарил сам запах новой «игрушки». Все, что было связано с автомобилем, доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Впрочем, нет, одно сравнение все же пришло Ту на ум: он словно впервые вонзил клинок в живую человеческую плоть.

– Залезай, – сказал как-то бандит Ту Лоа Вэй Фэню, откинув кожаную крышу и запрыгнув на обтянутое красной кожей сиденье. Он подержал обеими руками деревянное рулевое колесо, потом протянул правую руку вперед и сжал резиновую грушу клаксона. Раздавшийся пронзительный сигнал заставил его улыбнуться. Как обычно. Ту любил сигналить, а с учетом того, как он водил машину, делать это ему приходилось очень часто.

Его приводило в восторг то, что его автомобиль был снабжен электрической системой зажигания, в результате чего запустить двигатель можно было из салона, простым нажатием переключателя. А вот у фань куэй такой прелести не было, и, чтобы завести машину, он должен был засунуть в отверстие в моторе кривую металлическую штуковину, а потом крутить ее. Про себя Ту отметил, что в первый раз он увидел, как Сайлас Хордун делает какую-то работу собственными руками.

Единственная претензия Ту к новому автомобилю состояла в том, что у того было только три передачи, и поэтому ездил он медленно. Слишком медленно. Бандит заставил своих людей заняться этой проблемой, и уже через десять дней его «бугатти» мог ехать достаточно быстро, чтобы обгонять бегущих рысью лошадей, распугивать крестьян на улицах и, при желании, давить и переезжать телеги, что оказывались у него на пути.

Бандит Ту был совершенно счастливым человеком.

Не мог остаться в стороне и Мейер Врассун, но, придерживаясь консервативных вкусов, он проигнорировал пижонские машины из Италии и приобрел у расположенной в английском Бирмингеме фирмы «Абингдон аутомотив уоркс» четыре бочкообразных автомобиля «меридит».

Вскоре к клубу автомобилистов присоединился Чарльз Сун, купивший две машины, построенные во Франции по лицензии Армана Пежо. Автомобили Суна были оснащены двигателями Даймлера и системой сцепления, управляемой педалями, цепным приводом, идущим к коробке передач. Пожалуй, самой удивительной особенностью этих машин было то, что двигатели в них располагались спереди. По этой причине они обладали хорошим разгоном, особенно с горки.

Как всегда патриотичный, Дом Сиона привез свои машины из Америки. Это были «олдсмобили» марки «кёрвд дэш», созданные Рэнсомом Эли Олдсом.

Уильям Дент приобрел самый модный тогда автомобиль фирмы «италиа», выигравший грандиозный автопробег Пекин – Париж. А вот Хейворд Мэтисон, руководствуясь присущей ему шотландской практичностью, дождался появления на рынке автомобиля по гораздо более приемлемой цене. Это был «форд-Т», сошедший с первого в мире автомобильного конвейера.

Эти чужеземные магнаты разъезжали по Шанхаю на самодвижущихся повозках так же, как раньше настроили шикарных домов на набережной Бунд – с равнодушием к безопасности и благополучию остальных горожан. Лишь Сайлас Хордун и Хейворд Мэтисон с заботой относились к нуждам местного населения, которое должно было жить в этом городе, готовить пищу, обращаться в их веру и, самое главное, платить за их опий.

Глава тридцать девятая
БИВЕНЬ РАСПАДАЕТСЯ

Трое Избранных тщательно осмотрели гостиную Цзян. До рассвета оставались считаные минуты. Им пришлось ждать несколько часов, пока не разойдутся все клиенты. Час назад Цзян разбудила старого игрока в го и помогла ему погрузиться в тележку рикши, который должен был отвезти его домой. Один из головорезов Ту напился до такой степени, что не мог найти выход, и девушке пришлось выводить его под руку, а другая девушка обнаружила, что беременна, и ей требовалось немедленно поговорить с хозяйкой о своем будущем.

Пока все это происходило, Лоа Вэй Фэнь был вынужден терпеливо ждать в боковой комнатке, чтобы не попасться на глаза людям Ту.

И вот через пару минут взойдет солнце. Май Бао помогла матери, которую мучили боли, подойти к застеленной бархатом лавке-сундуку. Конфуцианец запер входную дверь, а Лоа Вэй Фэнь – дверь, ведущую в задние комнаты. Резчик притворил ставни и задернул шторы. Только после этого Цзян зажгла единственную лампу.

– Откройте ящик, – сказала она.

Конфуцианец и Лоа Вэй Фэнь перенесли тяжелую лавку на диван, поколдовали над потайными запорами, крышка лавки открылась, и взглядам их предстал Бивень.

– Выньте его и поднесите к свету, – приказала Цзян.

Мужчины выполнили требование. Когда Бивень оказался возле нее, женщина направила на реликвию свет и проговорила: – Смотрите, он снова беседует с нами.

Май Бао удивленно посмотрела на мать. Та говорила совсем не так, как обычно. Май Бао ощутила исходящий от матери едва уловимый запах разложения и заметила, как пожелтели белки ее глаз. Она уже собиралась произнести какие-то слова утешения, как вдруг мать необычайно властным тоном проговорила:

– Смотрите!

Все были потрясены увиденным. Реликвия приходила в упадок гораздо быстрее, чем прежде. На ее поверхности появилось несколько широких трещин, а во всех трех порталах, по мере того как гниение разрушало Бивень, возникали новые фигурки.

– Грядут перемены, – сказала Цзян. – Разве вы не ощущаете их?

Глава сороковая
ТАЙФУН

Танец, которым являлся Шанхай, продолжался, но не без оплошностей. Опасных оплошностей.

В 1905 году японцы победили русских, и это стало знаковым событием: впервые азиатская армия одержала верх над армией европейской. Торжества по этому поводу прокатились по всей Азии, и особенно бурно ликовало Срединное царство. Но не успели отшуметь празднества, как американский конгресс принял решение продлить действие Закона об исключении китайцев, запрещавшего въезд на территорию Соединенных Штатов лиц китайской национальности. Сразу же после этого ликование на улицах Нанкина и Кантона обернулось мятежами. Запрет для китайцев на доступ к Золотой Горе породил волну ненависти, которая не улеглась и по окончании тайнинского и «боксерского» восстаний.

А затем посреди безлунной ночи на остров Гонконг обрушился мощный тайфун. Он ударил в берег с такой силой и скоростью, что районы, расположенные вдоль береговой линии, были мгновенно смыты вместе с тысячами живших там бедных китайцев. Последним, что они ощутили, были холодные объятия моря. В темноте женщины теряли своих детей, а старики оказались брошены прямо там, где спали. Лишь самым удачливым повезло уцепиться за крепкие камни, но и многих из них нахлынувшая вода расплющила о твердые, словно сталь, скалы.

Крики боли и страха наполнили тьму. Еще живые и уже умирающие молили рассвет наступить поскорее.

После этого тайфун ушел в сторону моря, даже не затронув гору, на которой расположились дома фань куэй.

Когда рассвет наконец наступил, тысячи промокших, перепуганных китайцев поднялись на вершину горы, чтобы просить о помощи у богатых фань куэй. Они были встречены ружейной стрельбой и полицейскими-сикхами, которые нещадно избивали их. Сотни их умерли в первый же день, и еще тысячи – на второй. Охране было приказано задерживать «каждого косоглазого ублюдка, который попытается проникнуть на нашу землю».

Не имея пищи и крова над головой, китайцы умирали тысячами, но европейцы, под властью которых находился Гонконг, и пальцем не пошевелили, чтобы хоть чем-то помочь несчастным.

Кое-что сдвинулось с места только после того, как Май Бао пришла к мужу и рассказала о произошедшей катастрофе.

– Они стреляли в них, как в змей. Тысячи погибли во время шторма, десятки тысяч – от голода, тщетно ожидая помощи от фань куэй. Наш народ в своей собственной стране безуспешно выпрашивает то, что принадлежит ему.

Никогда раньше она не разговаривала с мужем столь вызывающе, но Сайлас не расстроился и не рассердился. Вызвав Макмиллана, своего главного помощника, он распорядился:

– Я хочу, чтобы завтра, в это же время, здесь, в саду, собрались главы всех основных торговых домов, имеющих филиалы в Гонконге. Всех без исключения.

Сайлас Хордун прекрасно знал, что единственным крупным торговым домом, не имеющим отделения в Гонконге, была его собственная компания. Он также понимал, что поведение гонконгских фань куэй во время и после тайфуна может поставить под угрозу фань куэй во всей Поднебесной. Сайлас не сомневался: ненависть китайцев по отношению к «иноземным чертям» не исчезла, а всего лишь дремлет. Он посмотрел на красивую жену-китаянку и кивнул ей.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы уладить эту ситуацию, Май Бао.

– Спасибо, супруг мой.

– Не стоит меня благодарить. Пожар в пристройке, если его не погасить, легко может спалить все здание.

Она втихомолку улыбнулась. Шанхайский диалект ее мужа был безупречен, но древнюю идиому он применил не совсем корректно. Он решил щегольнуть познаниями в даосской философии, но на самом деле это выражение звучало несколько иначе: «Из-за гнили в фундаменте, если ее не уничтожить, может рухнуть весь дом». Пожар обычно ассоциируют с действиями природных сил или человека. Но поскольку все сущее, даже камни, со временем подвержено распаду, понятие гнили несет в себе более глубокий, даже философский смысл, предполагая пренебрежительное отношение к неизбежному, глупость и гордыню.

Большинство торговцев никогда не бывали внутри стен, окружавших сад. Хотя каждый из этих мужчин привык к роскоши и внешним атрибутам несказанного богатства, все они были откровенно поражены великолепием десяти домов, двух школ, сказочных некогда конюшен, буддистского храма, простой еврейской синагоги, а также разнообразных хозяйственных построек, составлявших знаменитый, окруженный высокими стенами мир Сайласа. На них также произвели глубокое впечатление внешний вид и воспитанность двадцати бывших беспризорников, которые по мере приезда гостей почтительно приветствовали каждого из них по имени. Вопреки желанию Сайласа, Май Бао отказалась появиться перед торговцами.

– Мы хотим заручиться поддержкой этих людей, чтобы помочь китайцам Гонконга, – пояснила она, – Зачем же лишний раз раздражать их, демонстрируя, что ты женат на китаянке?

Сайлас думал иначе, но, как во многих случаях, когда в его саду принимались важные решения, он и теперь капитулировал перед практической сметкой жены-умницы и ее знанием мира, лежащего за оградой сада.

Встреча началась в точности так же, как и любая другая, когда собирались могущественные капитаны бизнеса в Поднебесной, – с лучшего чая улун и великолепно приготовленных различного вида пельменей. Торговцы ели, некоторые налегали на содержимое забитого до отказа бара, большинство курили сигары. Сайлас ненавидел сигары, но заставлял себя улыбаться, разгоняя густые клубы сизого дыма.

Наконец он указал на большой овальный стол, и мужчины чинно расселись. После этого он знаком велел прислуге удалиться. Предмет встречи был весьма деликатен, поэтому в нашпигованном соглядатаями Шанхае приходилось соблюдать особые меры безопасности.

Сайлас сделал последний глоток чая, накрыл чашку крышечкой и отодвинул ее в сторону. Стоявшие на столе лампы под зелеными абажурами создавали в комнате немного похоронную атмосферу. Кратко повторив благодарность за то, что гости согласились почтить его своим присутствием, Сайлас, сверля взглядом заправил компаний «Джардин и Мэтисон», «Дент» и «Олифант», взял быка за рога.

– Я считаю, – заговорил он, – что руководители и сотрудники ваших филиалов в Гонконге совершили серьезную ошибку.

– Что же это за ошибка? – простодушно спросил Захария Олифант, новый руководитель Дома Сиона.

Сайлас подумал, что любой из этих господ уже знает и о тайфуне в Гонконге, и о его последствиях, а затем, к собственному удивлению, грохнул кулаком по столу и рявкнул:

– Глупость! Опасная глупость!

– Вам легко говорить, мистер Хордун, у вас нет деловых интересов на этом маленьком скалистом острове, – заявил Уильям Дент.

Прежде чем Сайлас успел ответить, что не в том дело, в разговор снова встрял Захария Олифант:

– Иногда Всемогущий желает преподать этим язычникам урок. Почитайте Библию, мистер Хордун. Кара Господня часто приходит с моря.

«Ну конечно, – вздохнул про себя Сайлас, – Олифант, как всегда, будет разыгрывать религиозную карту».

Он с трудом заставил себя не высказать этому человеку все, что думает о его лицемерном заявлении, и обратился к Хейворду Мэтисону, главе «Джардин и Мэтисон», старинной шотландской торговой фирмы, которую в Китай впервые привел Геркулес Маккалум.

– Вы разделяете мнение господина Олифанта, сэр? Мнение Олифанта Хейворд Мэтисон не разделял, но, как ни крути, Сайлас Хордун был для него не союзником, а конкурентом, поэтому, не выслушав все точки зрения, он не хотел принимать чью-то сторону. Его фирма имела в Гонконге крупные отделения, чей торговый оборот мог поспорить с оборотом шанхайских, но, в отличие от Шанхая, где сотрудники обосновались всерьез и надолго, привезя сюда свои семьи, в Гонконге служащие трудились вахтовым методом, приезжая на три года, а затем сменяясь. Главный представитель фирмы был, пожалуй, единственным сотрудником, называвшим скалистый остров своим домом.

– В этой ситуации много неясного, мистер Хордун, – сказал Хейворд Мэтисон, сделав глоток великолепного шерри из запасов Сайласа. – Сначала необходимо распутать все узлы, обдумать, обсудить…

Эта реплика вовлекла в дискуссию и других торговцев. Сайлас не произнес больше ни слова до тех пор, пока не подали ужин.

– Джентльмены, – сказал он, когда по бокалам разлили портвейн. – Не хочу никого обидеть, но я думаю, что последние два часа стали потерянным временем для всех нас. Ситуация чрезвычайно проста. Она такая же, как та, с которой столкнулся мой отец, приехав сюда в тысяча восемьсот сорок втором году. Мы чужеземцы в чужой стране. Нас мало, их много. Если мы не сумеем приспособиться к людям Поднебесной, они не позволят нам жить среди них.

– Я и не хочу жить среди них, – перебил Сайласа новый торговец, приехавший из Бостона. – Я хочу с ними торговать.

– Чудесно, сэр, – произнес Сайлас, поднимая брошенную ему перчатку. – Но они могут не позволить вам даже этого.

– А как же опий? Им нужен наш опий.

– Вы в этом уверены? – стоял на своем Сайлас. – А известно ли вам, что в верховьях реки они уже засеяли опийным маком собственные поля? Вам до сих пор позволяют торговать опием только потому, что маньчжурские чиновники имеют с этого хороший куш. Они все у вас на довольствии. Но время маньчжуров заканчивается, и это очевидно. Признаки их скорого конца – повсюду. И кто бы ни пришел вслед за ними, он, в отличие от маньчжуров, возможно, не станет смотреть сквозь пальцы на то, чем занимаются фань куэй. Уже произошло два крупных восстания.

– О, только не тайпины снова! – простонал второй торговец-новичок, прибывший из Бристоля.

Сайлас сделал глубокий вдох, чтобы взять себя в руки.

– Думаю, для тех из нас, кто прожил среди китайцев достаточно долгое время, очевидно, что у истоков и тайнинского, и «боксерского» восстаний стояли одни и те же силы.

– Кажется, во главе тайпинов стоял какой-то человек, утверждавший, что он – сам Иисус Христос. Господи, что за народ!

– Он утверждал, что является братом Христа, а не самим Христом. И вовсе не это заявление позволило ему обзавестись массой сторонников. За ним пошли потому, что он обещал отобрать землю у богатых и отдать ее бедным. Он хотел защитить обездоленных, положить конец страданиям, причиной которых являлась торговля опием. Собственно говоря, мне кажется очевидным, что единственной причиной, не позволившей тайпинам одержать полную и окончательную победу, стала именно глупая религиозная мишура, в которую была обернута их борьба. Именно она, в конечном счете, ослабила движение. Тайпины сами себя наказали.

– Даже если ваша интерпретация тайнинского восстания верна, в чем лично я сомневаюсь, почему вы считаете, что «боксеры» стали именно его порождением? – с вызовом спросил Захария Олифант.

Сайлас окинул взглядом сидевших за столом. В целом это были умные люди. Не все они были хорошо образованны, но каждый, бесспорно, обладал изрядным жизненным опытом.

– Как долго может меньшинство – то есть мы – не допускать до власти и благополучия большинство – то есть их? «Боксеры» вскрыли давно зревший гнойник гнева китайцев. Мы имеем дело с глубоким колодцем, в котором бурлит ненависть, и не должны испытывать судьбу глупостью подобной той, что была допущена в Гонконге. Ведь нам ничего не стоило проявить хоть каплю сострадания к жертвам тайфуна, а получили бы мы во сто крат больше. Подумайте об этом, джентльмены. Я не прошу о благотворительности. Не прошу о щедрости. Я прошу вас сделать инвестицию в ваш бизнес и наше общее будущее.

Понадобилось еще несколько часов и титанических усилий со стороны Сайласа, который чуть ли не с карандашом в руках, подсчитывая каждый доллар, доказывал торговцам, какую выгоду принесет им хотя бы небольшая помощь пострадавшим во время тайфуна. Наконец ему удалось убедить их, и через Май Бао деньги были незамедлительно отправлены пострадавшим в Гонконге.

Задержка в поступлении денег не прошла мимо внимания китайцев. Они также поняли, что подлинная цель этой помощи – умиротворить их, поэтому умиротворение было недолговечным.