Текст книги "Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона"

Автор книги: Дэвид Ротенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 36 страниц)

Глава пятьдесят четвертая
ДНЕВНИКИ РИЧАРДА: БИБЛИЯ

Сайлас сидел под синим куполом ночного неба пустыни, облокотившись на завернутый в ковер Бивень Нарвала. Его спутники по каравану собрались в отдалении, рассевшись вокруг маленького костра, куда время от времени подбрасывали сухие лепешки верблюжьего навоза. Ночь была такой ясной и чистой, что он без труда мог читать, пользуясь лишь светом луны и звезд.

Только что Сайлас испытал настоящее потрясение. Ему казалось, что он прочитал все отцовские дневники, но оказалось, что одну страницу он каким-то образом пропустил. И вот теперь, прочитав наконец последний отрывок, он перечитывал его снова.

Впервые узнав о том, что отец, оказывается, читал Библию, Сайлас был искренне удивлен, но эта запись в дневнике буквально ошеломила его. Несколько секунд он боролся с острой болью, пронзившей сердце. Почему отец держал все это при себе? Почему ни разу не поговорил с Сайласом по душам? Почему они вообще никогда не обсуждали темы, имеющие столь большое значение для жизни каждого из них?

Запись была озаглавлена просто: «Договор», и Сайлас сразу обратил внимание на то, что написана она не маленькими, похожими на паучков буквами, которыми отец обычно писал, находясь под воздействием наркотика. Здесь буквы были большими и округлыми, а сам текст – написан на фарси.

Итак, либо Бог дал обещание, а потом нарушил его, либо никакого обещания не было вовсе. Как бы то ни было, ясно одно: Договор между Ним и нами, вокруг которого было столько шума, не имел силы. Вероятнее всего, это вообще была фантазия разгоряченного ума, пожелавшего объединить разобщенное и вечно спорящее племя.

После этого абзаца на странице следовало пустое место, когда же запись возобновилась, цвет чернил был уже немного другим.

Если верить Книге, суть сделки весьма проста: евреи подчиняются всем правилам, которые устанавливает Бог, а он защищает свой народ. Значит, либо евреи нарушили целую кучу установленных Богом правил, либо он не сдержал обещания, поскольку не захотел сокрушить ни ассирийцев, ни вавилонян, ни римлян. Наоборот, это они колотили евреев и разоряли их земли, это они покорили «избранный» народ. Может, потому, что этот народ вовсе и не был избранным. Может, из-за того, что не было никакого договора. Может, потому, что сказочники из пустыни прибегли к мистификации, дабы объединить народ под властью священников, объявивших о том, что они знают короткую дорогу к Богу. Нужно было лишь встретиться с этими «святыми людьми», чтобы понять одну из двух вещей: либо они – заурядные шарлатаны, либо Всевышний – просто дурак, коли позволил этим типам вещать от своего имени. И тот и другой вывод означал бы катастрофу.

Я никогда не скрывал, что являюсь евреем. Но я не такой еврей, как вы. Я не «договорной» еврей и не считаю, что мы занимаем какое-то особое место рядом с Господом. Разве это возможно без того, чтобы не исключить всех остальных? Если мы – избранные, значит, они – нет. Разве может остаться невознагражденной безграничная, всепобеждающая доброта Лили только потому, что она произносит не те молитвы, или произносит их не в том порядке, или кланяется не в том направлении, или не кланяется вообще? Сама жизнь Лили является актом божественного раскаяния. Может ли Господь не вознаградить ее за это? А если да, то почему? Потому что она не входит в число избранных? Идиотизм! Я верю в то, что Бог есть. Но при этом я уверен, что наша святость – здесь, наша богоизбранность – в нас самих. Я не верю в то, что Он заслуживает почитания. Я считаю, что, наоборот, мы живем, чтобы сражаться с высокомерной властью Его самого и Его наместников на этой земле. А Его капризная, грубая власть является врагом человека и всего, что делает человек. «Мы – теннисные мячики Бога». Ладно, ударьте по мне, и я ударю в ответ. Мы живем и процветаем, мы работаем, а когда больше не в силах работать, мы возвращаемся в землю, к могучему духу, живущему там. В противоположность эксцентричной, причудливой власти пустынного Бога, дух земли – вот наш неиссякаемый источник. Стоит понять это, и все становится просто. Смехотворно просто. Все – едино, и каждый из нас – часть целого.

Сайлас закрыл дневник. Его спутники уже давно засыпали костер песком и улеглись спать. Сайласа окутала голубоватая тьма и непроницаемая тишина. Он вытянулся на боку, прижавшись спиной к Бивню. К глубокому синему куполу неба был пришпилен молодой месяц, висевший низко над горизонтом. Засыпая, он ощутил чье-то присутствие, но не услышал бесшумную поступь огромных лап по песку и не пошевелился, когда пустынный лев осторожно обнюхал его ухо.

* * *

Два месяца спустя, держа на плече завернутый в ковер Бивень Нарвала, но шагая уже без всякого труда, Сайлас вошел в великий город, где родился его отец, – Багдад.

Глава пятьдесят пятая
РОДОВОЙ ДОМ ДЛЯ СВЯЩЕННОЙ РЕЛИКВИИ

Сайлас неподвижно сидел на скамейке напротив самой большой в Багдаде синагоги. Свет холодного зимнего солнца четко, как кислота на меди, вычертил на фоне неба абрис здания. Сайлас терпеливо ждал. Этому умению его научило долгое путешествие. Он похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли рекомендательное письмо, полученное от раввина маленькой синагоги, которую он построил в своем саду.

Закончилось утреннее моление. Большие двери старого здания со скрипом отворились, и оттуда стали выходить мужчины в черных шапочках. Они переговаривались, убирали в синие шелковые мешочки молитвенники и талесы – молельные шали – и проходили мимо странно одетого мужчины на скамейке, даже не глядя на него.

Это вполне устраивало Сайласа. Ему нужны были не они, а главный раввин. Именно ради этого он пересек реки и горы, пустыню и пыльную степь, не расставаясь с двумя вещами, которые теперь приобрели для него священный смысл, – Бивнем Нарвала и отцовскими дневниками. Он покинул Шанхай весной, а сейчас уже была на исходе зима. Он защищал Бивень от воров и разбойников, от любопытных и просто опасных личностей. Он спал на нем и рядом с ним, крепко обнимая его во сне. За все эти десять долгих месяцев он ни на секунду не выпускал его из поля зрения. Он похудел, стал гораздо сильнее и узнал о мире, лежащем за пределами излучины реки больше, чем когда-либо надеялся узнать.

Дверь синагоги снова медленно отворилась, на крыльцо вышел пожилой мужчина, согбенный годами, и повернулся, чтобы закрыть за собой дверь. Сайлас взошел по ступеням, держа под мышкой ковер.

– Равви все еще в синагоге? – обратился он к мужчине на фарси.

Тот уставился на него во все глаза.

– Скажите это еще раз.

Сайлас повторил вопрос, и мужчина засмеялся глубоким, из живота, смехом.

– В чем дело? – спросил Сайлас.

– Вы всегда так говорите? Я не слышал такого фарси с тех пор, как умер мой прадед.

– Простите, но другого фарси я не знаю.

– Он там. Вы его легко найдете. – Мужчина указал внутрь синагоги и уже собрался уходить, но потом снова повернулся к Сайласу и попросил: – Не могли бы вы сказать что-нибудь еще? Мне никто не поверит, когда я расскажу о том, что слышал сегодня.

Через пять минут Сайлас стоял в кабинете раввина, а тот читал рекомендательное письмо.

– Вы дожидались меня на улице, – вернув письмо Сайласу, проговорил старик. – Ждали, пока закончится служба?

Сайлас утвердительно кивнул.

– Почему вы не вошли внутрь?

– Я еврей по рождению, но не по вере. – Сайлас опустил голову и глубоко вздохнул. – Не такой, как вы. Я не верю в то, что Бог заключил договор с нашим народом, а если он это и сделал, то нарушил его.

Раввин захихикал кудахтающим смехом.

– Вас рассмешил мой фарси?

– Он восхитительно архаичен. Вам в музее место. А что касается ваших идей, то они не новы ни для меня, ни для любого из мыслящих евреев. – Раввин встал из-за стола. – Что я могу для вас сделать?

Сайлас показал купчую на дом, который когда-то принадлежал Врассунам, а потом был выкуплен его отцом и подарен ему. Затем Сайлас сообщил раввину, что ему необходимо спрятать в этом месте некий ценный предмет.

– Там сейчас кто-нибудь живет? – осведомился раввин.

– Да, насколько мне известно, большая семья некоего Абдуллы.

– Они заняли дом незаконно?

– Меня это не волнует. Я не собираюсь отнимать у них дом. Мне нужно только, чтобы они выехали оттуда хотя бы на месяц. В конце концов, это моя собственность!

– И что будет после того, как они освободят дом?

– Я найму заслуживающего доверия архитектора, чтобы спрятать в доме то, что находится в этом ковре.

Раввин нацарапал несколько строк на клочке бумаги и вызвал помощника. Чай, которым угощали Сайласа, был крепким и черным, совсем не похожим на изысканный улун, к которому он привык. Затем они непринужденно болтали, и Сайлас с нетерпением ждал дальнейшего развития событий.

Через добрых полчаса в кабинет вошли трое хорошо одетых мужчин. Двое из них были представлены Сайласу. Первый оказался юристом. Он изучил купчую и коротко спросил:

– На какой срок вы хотели бы выселить их?

– Самое большее – на месяц, причем я непременно компенсирую им расходы на проживание в гостинице и любые другие издержки.

– Вы предлагаете хорошую сделку, – развел руками юрист. – Абдулла – торговец, он поймет свою выгоду. Думаю, проблем не будет. Я сейчас же отправлюсь к ним. – С этими словами он ушел.

Затем настала очередь архитектора. Сайлас объяснил ему, что предмет ни в коем случае нельзя вынимать из ковра, а необходимо надежно спрятать в каком-нибудь потайном месте, причем таким образом, чтобы даже обитатели дома никогда не заподозрили бы о его присутствии у себя под боком.

– После того как они освободят дом, с этим проблем не будет, – покивал архитектор. – Я сам спрячу ваш предмет. Сначала найду подходящих людей, чтобы выполнить тяжелую работу, а потом ночью лично отправлюсь туда и все сделаю.

– Вместе со мной, – сказал Сайлас.

Архитектор был явно удивлен, но быстро согласился и, уходя, пообещал приступить к работе, как только Абдулла с семейством переедет в гостиницу.

В кабинете остались Сайлас, раввин и третий, последний из пришедших мужчин. Так и не представившись, он сразу же перешел к делу.

– Вы просите о весьма значительной услуге, – проговорил он. – Но что вы готовы предложить взамен?

Сайлас был готов к этому вопросу. Он предложил организовать убежище для пятидесяти лучших иудейских ученых, поселить их у себя в саду и содержать там столько времени, сколько они пожелают.

Предложение понравилось собеседнику Сайласа.

– Кроме того, – кивнул раввин, – мы спрячем десять наших священных свитков вместе с вашим священным предметом.

Сайлас изумленно уставился на раввина.

– Гроздья гнева Господня зреют, и скоро – возможно, еще при моей жизни – он обрушится на нашу голову. Мы слишком часто грешили против договора, в который вы не верите.

* * *

Работа над подготовкой тайника продвигалась даже быстрее, чем ожидал Сайлас, и совсем скоро, холодной ночью, он уже нес завернутый в ковер Бивень Нарвала по улицам Багдада. Направляясь к особняку, в котором обосновалось в последнее время большое семейство торговца Абдуллы, он прошел мимо дома, где когда-то их учитель изнасиловал Макси. На его стук в калитку пронзительным криком ответил павлин. Сайласа встретил архитектор, и вскоре Бивень Нарвала был надежно спрятан в потайном месте.

Теперь он был свободен и мог возвращаться домой, к Май Бао, которая как раз в этот момент стояла в дверях его кабинета и смотрела на три странички, которые ветер сбросил с верхней книжной полки на письменный стол ее мужа. Она подошла к столу и стряхнула со страничек пыль. Май Бао узнала почерк отца Сайласа, но не могла понять, на каком языке написан текст. Это был не китайский, не фарси. Она знала много английских слов, но не обнаружила ни одного из них на бумаге. Май Бао раздумывала, не обратиться ли к кому-нибудь за советом, но потом отказалась от этой идеи и, разгладив странички на поверхности стола, прижала их по углам кусочками нефрита. Пусть дожидаются возвращения мужа.

Глава пятьдесят шестая
ВОЗВРАЩЕНИЕ ПИЛИГРИМА

Возвращение Сайласа Хордуна в Шанхай не было триумфальным, а скорее напоминало приезд монаха в деревню какого-нибудь племени. Дорога заняла у него около двух месяцев и прошла без каких-либо происшествий. Сначала он сушей добрался до Абадана, потом поднялся на борт корабля. Миновав Персидский и Оманский заливы, корабль оказался в Аравийском море, обогнул южную оконечность Индостана к северу от Мальдивских островов и вошел в Индийский океан через опасный Малаккский пролив. Затем направился направо и, миновав дикие земли Малайзии, Борнео и Вьетнама, оказался у берегов Поднебесной в районе острова Хайнань – территории, на которой безоговорочно правили триады. Корабль миновал Бокка-Тигрис, на котором стоит Кантон, затем, поднимаясь все выше, оставил по правому борту Тайвань. И вот как-то утром по левому борту появился город Вусун и устье могучей Янцзы. Они манили его к себе, как давным-давно, в 1842 году, – Британский экспедиционный корпус.

Через день корабль уже входил в устье Хуанпу. Глаза Сайласа скользнули по утесу на южном берегу реки, где его встречали три могилы и один маленький холмик. Когда в поле зрения показались европейские дома, выстроившиеся вдоль набережной Бунд, в душе Сайласа возникло удивительное чувство, знакомое каждому путешественнику, который после долгих странствий наконец возвращается домой. С одной лишь полотняной сумкой, где лежали отцовские дневники и Библия, что оставил ему капитан джонки, он сошел по трапу на берег, привлекая к себе не больше внимания, чем любой пассажир, прибывающий в Поднебесную четвертым классом.

Отправляясь в обратный путь, он не стал давать телеграмму о скором прибытии.

Сайлас сошел на берег на закате. Он не взял рикшу, не пошел в одну из своих контор на Бунде или улице Кипящего ключа, а медленно, под моросящим дождем устремился по направлению к саду. Дневная жара отступила и затаилась, терпеливо дожидаясь нового рассвета, чтобы снова вступить в свои права.

Медленно шагая по улице, Сайлас восхищался тем человеческим чудом, которое представлял собой Шанхай. Его дом. Прямо на улице парикмахеры подстригали клиентов, сидевших на низких трехногих бамбуковых табуретках, мастера по ремонту велосипедов, которых здесь часто величали «маэстро», натягивали на велосипедные диски толстые красные шины, сапожники, обложившись высокими каблуками для женских туфелек, подбивали и латали подошвы башмаков, портные усердно трудились, согнувшись над швейными машинками с ножным приводом, а лекари практиковали свое древнее искусство. Сердце Сайласа распирало от избытка чувств. Весь Шанхай жил на улице. Он проходил мимо торговцев, бойко продающих посыпанные сахарной пудрой и обжаренные в масле пончики из сдобного теста, супы и другие блюда, приготовленные здесь же поварами, таскавшими свои кухни на собственной спине. Пожилые пары сидели на шатких стульях, закатав штанины выше колен. Продавщица яиц под пятью специями заткнула пальцем ноздрю и смачно высморкалась на мостовую, едва не попав в кастрюлю со своим товаром.

– Промахнулась! – смеющимся голосом объявил Сайлас и пошел дальше.

Привлекательная молодая женщина продефилировала мимо него с таким гордым видом, будто она была единственной в Поднебесной девицей с красивыми ногами.

Войдя на территорию Французской концессии, Сайлас заметил, что автомобилей здесь стало значительно больше, чем рикш, как и сутенеров, предлагающих живой товар. Его взгляд привлекла витрина магазина, за которой извивалось множество змей, ползавших друг по другу и прижимавшихся белым брюхом к стеклу витрины. Ему всегда нравились змеи – под коричневым соусом, разумеется. В витрине следующего магазина стояли большие стеклянные банки и бутыли, наполненные высушенными травами и корнями. При взгляде на них в голову лезли мысли о магии и загадочных колдовских ритуалах.

К Сайласу приблизилась крестьянка с грязным ребенком и вытянутой рукой. В глазах ее читалась мольба о помощи. Сайлас выгреб из карманов и отдал ей все деньги, что у него были. Потрясенная до глубины души, женщина наверняка поцеловала бы его, если бы он не был фань куэй. Оливковые деревья с аккуратно подстриженными ветвями, окаймлявшие ограду вокруг французской территории, наполняли вечерний воздух сладким ароматом. Сайлас неподвижно стоял и ощущал, как вращается земля. Впервые он чувствовал легкость. Непосильная ноша, которую в течение всей жизни он нес на плечах, упала с них, и теперь, без сомнения, ветер нес ее вдоль Янцзы по направлению к морю.

Вокруг двух игроков в го собралась целая толпа зевак, которые занимались своим излюбленным делом – давали бесплатные советы. Молодая дворничиха ритмично шаркала длинной метлой, вдыхая всю гадость, поднимавшуюся с мостовой. Эта работа состарит ее раньше времени, а к тридцати годам и вовсе загубит ей легкие.

В темных дверных проемах парочки обменивались поцелуями, а старые карги, наблюдая за этим, гаденько хихикали. Какой-то молодой человек, вцепившись в фонарный столб, чтобы не упасть, блевал в сточную канаву. Многие наблюдали эту картину, но ни один не попытался помочь бедняге. На улицах большого города поселился страх перед инфекционными болезнями.

Из темного переулка доносились злые крики и скулящие мольбы о пощаде. На вывеске нового магазина красовались цветочные гирлянды, сообщая о скором открытии и прося заступничества у любых богов, которые еще не забыли о существовании Города-у-Излучины-Реки.

Сайлас миновал храм городских богов-покровителей и ресторан «Старый Шанхай», прошел вниз по улице и оказался у сада. Достав из кармана ключ, он отпер задние ворота и вошел внутрь.

В саду царила тишина. Поднималась луна. Войдя в дом, Сайлас увидел полоску света, выбивавшегося из-под двери его кабинета. Он открыл тяжелую дубовую дверь. И там, под зеленой настольной лампой, лежали три странички, оставленные на его столе Май Бао.

Сайлас потер глаза, снял пальто и сел. Он сразу же узнал почерк отца – крупный и округлый, каким он писал, не находясь под действием опия. Его ошеломил язык, на котором были сделаны записи. Не фарси, не английский. Идиш.

Он пододвинул к себе первый из листков и стал разбирать написанное отцом.

Я рассказывал тебе о твоей матери, но никогда не упоминал о сестре. О моей сестре Мириам, забрать которую вместо меня я умолял Элиазара Врассуна. Я даже предлагал ему Макси. Уже тогда я делал дьяволову работу.

Врассун забрал Мириам и вырастил ее как собственную дочь. Но, превратившись в девушку, она стала настоящей красавицей, и он затащил ее к себе в кровать.

У Мириам родилась дочь, которую он отобрал у нее и отправил в английскую деревню неподалеку от Хирфорда.

Моя любимая сестра впала в безумие и остаток жизни провела там, куда поместил ее Врассун. В Бедламе.

Мне неизвестно, когда она умерла. О своей племяннице и твоей двоюродной сестре я знаю лишь то, что ее звали Миранда.

Я делал дьяволову работу. Не делай дьяволову работу ты.

Сайлас оказался на ногах, сам не заметив, как вскочил из-за стола. Его голова стала непроизвольно раскачиваться вперед и назад, из глаз текли слезы и капали на пол у ног, а с губ снова и снова срывалось имя Миранда.

За окном клумба с красными цветами, обозначавшая то место, где упал Майло, внезапно словно ожила и засветилась. Сайлас попятился от окна.

А потом он ощутил странное чувство. Он будто бы уменьшался в размерах, возвращаясь туда, где был маленьким мальчиком. Он убил собственного брата. Он обрюхатил собственную сестру. Он падал, падал, падал в бездонный черный колодец внутри самого себя.

Сайлас кинулся на чердак и открыл окно. Он смотрел на Шанхай, но внезапно то, что он видел, перестало быть Шанхаем. Он выбежал в сад и стал вдыхать воздух, насыщенный экзотическими ароматами, но они не трогали его сердца. Он слышал звуки города, как слышат знакомый, но бездушный голос певца. И только тут он осознал, что дышит тем же воздухом, которым дышал Майло.

Сайлас подошел к двери сада и запер ее. Больше из сада он не выходил никогда. Сайлас Хордун безвольно дрейфовал по течению мира. Даже нежные прикосновения Май Бао не могли вернуть его к жизни. На следующее утро он проснулся до рассвета и установил на все ворота сада дополнительные замки.

В то утро он позвал Макмиллана.

– Я рад видеть, что с вами все хорошо.

– Угу, капитан. Я в порядке.

– Вот и славно, – проговорил Сайлас, а потом велел перевести управление всем своим бизнесом в маленький домик в северной части поместья. И наконец он велел обратить в наличные деньги всю свою собственность.

– И что с ними делать, капитан? – спросил Макмиллан.

– Пусть работают на мой банк.

– Банк Шанхай – Макао?

Сайлас рассмеялся.

– Что смешного? – непонимающе буркнул Макмиллан.

– Ужасное название, – ответил Сайлас. – Придумайте новое. Пусть Шанхай остается, но вместо Макао поставьте какой-нибудь другой китайский город.

– Вы хотите, чтобы я сам выбрал название города, капитан?

– Да, – немного подумав, кивнул Сайлас. – Выберите в пару к Шанхаю название другого азиатского города.

Каждое утро Сайлас проводил с детьми и внуками, пытаясь подарить им максимум любви. Но он угасал и понимал это. С удивительной быстротой к нему возвращалось прежнее состояние полного бесчувствия.

По утрам он просыпался в поту. Часто пропускал завтраки, обеды и ужины лишь потому, что забывал о них, а когда садился за стол, то уже не получал никакого удовольствия от изысканных яств, которые готовил для него шеф-повар.

Это случилось через три года после его возвращения в Шанхай. Сайлас с совком и лейкой присел возле клумбы с красными гортензиями в том месте, где погиб его брат. Подняв глаза, он увидел, что рядом стоит Май Бао и смотрит на него.

– Кто победил? – неожиданно спросил он.

– Победил в чем, муженек?

– В автомобильных гонках.

– Ты имеешь в виду Большие шанхайские автогонки?

– Вот, значит, как их назвали.

– Да.

– Ну, так кто победил?

– Первым пришел «Серебряный призрак» Врассунов, а вторым – «симплекс» Джардин Мэтисонов.

Сайлас кивнул и вернулся к своему занятию.

Май Бао долго смотрела на него и наконец сказала:

– Ты переживаешь из-за того, что Врассуны выиграли автогонку и объявленный тобой денежный приз?

– С какой стати? – Не поднимая глаз, медленно покачал головой Сайлас. – Все едино, Май Бао. Теперь я вижу: все едино.