Текст книги "Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона"

Автор книги: Дэвид Ротенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

В зале воцарилась тишина, которую нарушил голос, прозвучавший из глубины зала:

– А ваш дядя?

– Мой дядя погиб за то, во что он верил, – Сайлас сделал глубокий вдох, – за то, что наверняка понимает большинство из вас, собравшихся в этом зале. Мой дядя Макси мало чем отличался от вас, разве что был смелее и верил в то, что зарабатывать деньги – это не единственный смысл существования.

И вновь – тишина. Взаимоуважение было редкостью среди европейцев, но Сайлас занимал особое место. С одной стороны, он был одним из них, с другой – иностранцем, евреем. В зале не было ни одного человека, который не завидовал бы его коммерческому успеху.

Из глубины зала вновь послышался все тот же голос:

– А ваш брат? Как умер ваш брат?

Тишина, воцарившаяся после этого вопроса, была уже совсем другой, нежели прежде. В ней ощущалось ожидание и страх. Шанхай всегда был городом слухов, и пересуды относительно гибели Майло не утихали до сих пор.

Слушатели замерли.

И тут вперед вышел красивый и смуглый Мейер Врассун, глава торгового дома Врассунов. Он повторил свой вопрос, на сей раз – открыто и с вызовом:

– Так как же умер ваш брат?

– Мой брат погиб под копытами скакуна Врассунов, лицом к небу, глядя на великое солнце, свет и силу которого он олицетворял собой больше, чем кто-либо еще.

Зал выдохнул. Послышались одобрительные восклицания.

Неожиданно для всех Сайлас улыбнулся и сказал:

– Мы не должны оставаться чужаками в доме, в котором живем. Нам не пристало чураться тех, кому принадлежит этот город, а принадлежит он китайцам. Да-да, китайцам. – На память Сайласу пришли слова предостережения, которые отец записал в своем дневнике: «Они ждали нас. Ждали, что мы что-то сделаем. Сделаем для них». Сайлас тряхнул головой и продолжил: – Повторяю, мы не должны – не имеем права! – растаскивать эту страну на куски, осушать ее, словно дойную корову, и увозить полученные прибыли туда, откуда приехали. Что касается меня, то Шанхай – мой дом, и я вложу свои прибыли – все свои прибыли! – полученные от этого города, в этот же город.

Несколько мужчин поднялись с мест и стали аплодировать, остальные сидели молча, с каменными лицами.

Сайлас огляделся. Все глаза были устремлены на него.

– Я полностью поддерживаю проект и, чтобы положить ему начало, вношу десять тысяч английских фунтов.

Толпа слушателей дружно выдохнула. Да, богатству Сайласа завидовали, но никогда прежде он не был замечен в филантропии. Большая часть присутствующих полагала, что склонность к благотворительности – это некая психическая болезнь, поражающая человека в старости, когда он пытается приобрести билет на Небеса, откупаясь от бесчисленных грехов, которые творил в молодости. А затем все вдруг заметили нечто очень странное. Сайлас смеялся. Он хихикал, словно не мог себя контролировать. Наконец, издав странный булькающий звук, он заставил себя замолчать и проговорил:

– Пока ваше внимание целиком и полностью приковано к моей скромной персоне, я хотел бы сделать объявление личного свойства.

Это было что-то новенькое. Сайлас Хордун, прославившийся, помимо всего прочего, своей скрытностью, желает сделать «объявление личного свойства»?

– Я приглашаю всех вас к себе на свадьбу!

Толпа издала ликующий вопль, хотя главе дома Врассунов показалось странным, что мужчина в таком возрасте, как Сайлас Хордун, решил вновь обзавестись женой. Прямо-таки повторение истории Авраама и Сары, родивших ребеночка в столетнем возрасте! А затем Мейера Врассуна осенило, и он заорал:

– А кто невеста?

Сайлас сделал глубокий вдох. Он наслаждался этим моментом.

– Май Бао. Младшая дочь Цзян, – без затей ответил он, и тут в зале воцарился сущий ад.

Глава двадцать шестая
ИНЬ БАО ВСТРЕЧАЕТ ФЕМИНИСТКУ

– Вы можете оказаться нам весьма полезны, – заявила Цю Цзинь.

– Кому это вам?

– Нам, представительницам того же пола, к которому принадлежите и вы, – ответила Цю Цзинь, протянув руку и взяв из тонкой фарфоровой чашки, стоявшей на столе, горсть сушеных арбузных семечек. Несколько семечек она бросила в рот. Женщина наслаждалась моментом. Ее хозяин, Чарльз Сун, дал ей недвусмысленные указания: «Выясни про Инь Бао все, что сможешь. Разговори ее, разозли». Цю Цзинь расколола зубами семечки и, проглотив их сладкую мякоть, выплюнула шелуху прямо на пол – по-мужски, как какой-нибудь неотесанный работяга.

Инь Бао была шокирована.

– Вы оскорблены? – с усмешкой спросила Цю Цзинь. – С ума сойти, шлюха оскорбилась!

Инь Бао напряглась и открыла рот, чтобы дать достойный ответ, но, прежде чем она успела хоть что-то сказать, Цю Цзинь снова заговорила:

– Между мужчинами и женщинами на самом деле нет никакой разницы.

Рот Инь Бао открылся еще шире. Но теперь у нее не было слов, чтобы ответить. Подобное заявление она слышала впервые.

– Мы все одинаковые, только писаем по-разному. – Цю Цзинь выплюнула на пол очередную порцию шелухи и добавила: – Хороши семечки! Не самые лучшие из тех, что я пробовала, но – хороши! Хотя, учитывая то, какой счет они вам выставят, оно и неудивительно.

Инь Бао заметила, что сидит на стуле, хотя не могла вспомнить, в какой именно момент села. Не помнила она и то, когда позволила этой, с позволения сказать, персоне сесть за свой столик. Сама Инь Бао никогда не платила за еду и напитки. Платил клиент. Она протянула руку и отодвинула чашку с семечками подальше от этой странной женщины.

– Я за вас платить не собираюсь, – сказала она. – Платить будете вы.

– Вряд ли, Инь Бао. Я не ваш клиент. Ведь вы так называете мужчин, с которых берете деньги за то, что они вас имеют?

– Если вы не клиент, то кто вы?

– Я не нахожу вас привлекательной, – улыбнулась Цю Цзинь. – Вы знамениты лишь потому, что знамениты, и только поэтому я нахожусь здесь.

– Так кто же вы такая? – спросила, ничего не понимая, Инь Бао.

– Борец за права женщин. – Цю Цзинь протянула ей прокламацию. – Вы умеете читать?

– Разумеется. – Инь Бао взяла листок, но тут же отложила в сторону.

– Хорошо. Тогда прочитайте это. – Цю Цзинь встала из-за стола. – А потом я вернусь, и мы с вами поболтаем.

– Эй, подождите минутку!

– Что?

– Мужчины и женщины не одинаковы. Как вы можете говорить такое?

– Очень просто. Вы сами докажете мою правоту. Вы сделаете то, что до вас делали только мужчины.

– Что именно? Пописаю стоя?

– Нет, это для женщины с вашей квалификацией пара пустяков. Я имею в виду другое.

– Что именно?

– Вы сами выберете человека, с которым решите связать себя узами брака. А я вам в этом помогу.

– Вы?

– Да. Я пользуюсь уважением в газетном мире. Возможно, вы знаете моего хозяина. Его зовут Чарльз Сун.

* * *

«Случайная» встреча Чарльза Суна и Инь Бао была, разумеется, вовсе не случайной. Цзян выложила целое состояние за то, чтобы сваха Чарльза представила ему «новую, молодую и весьма подходящую для брака» кандидатуру. Это сработало. Шпионки Цзян уже доложили ей о встрече Инь Бао и Цю Цзинь. Скорее всего, это была ознакомительная беседа, и теперь остался лишь один камень преткновения: Чарльз желал, чтобы его жена была христианкой.

– Кем? – вздернула брови Инь Бао.

– Христианкой, – умильным тоном произнесла Цзян.

– Мне что же, придется носить старую и вонючую черную сутану? – в подлинном отчаянии спросила Инь Бао.

– Нет, сутаны носят иезуиты, да и то только мужчины.

– Иезуиты? А они не христиане?

– Христиане, но Чарльз Сун исповедует другую разновидность христианской веры.

– Какую? – с нескрываемым сарказмом осведомилась Инь Бао.

– Ту, благодаря которой ты, может статься, получишь имя Цзян. – Пожилая женщина поцеловала дочь в лоб. – Пора тебе подумать о детях. Помни, чтобы стать Цзян, ты должна произвести на свет как минимум двух дочерей.

«С тобой забудешь!» – хотелось сказать Инь Бао, но вместо этого она с притворной скромностью улыбнулась.

Цзян расхохоталась.

– Что смешного, мама?

– С этой улыбкой тебе нужно попрактиковаться.

– Значит, буду практиковаться, – ответила Инь Бао и отвернулась.

Цзян знала: чтобы получить то, что она хочет, младшая дочь будет практиковаться в чем угодно и сколько угодно. За все годы общения с девушками она еще не встречала ни одной с такой же силой воли, как у младшей дочери. В день ее двенадцатилетия Цзян спросила девочку, какой подарок она хочет получить на день рождения, и та поразила ее, ответив: «Я хочу, чтобы мне перебинтовали ноги. Это дополнит мою неотразимую красоту». Цзян была категорически против, однако дочь пригрозила тем, что сделает это сама, без разрешения матери.

– Но учти, боль будет невыносимой! – предупредила Цзян.

В ответ на это Инь Бао лишь пожала плечами:

– Разве можно получить что-то ценное без боли?

После этого Цзян сдалась, но настояла на том, чтобы операцию сделал их семейный врач и он же потом наблюдал за процессом выздоровления.

* * *

Первая операция была проведена уже на следующей неделе. Цзян стояла рядом с дочерью в течение всего времени, пока врач втыкал свыше тридцати игл в определенные участки ее тела. Девочка даже не поморщилась. Цзян недоуменно посмотрела на врача, но тот лишь пожал плечами.

Перед началом операции Цзян спросила эскулапа:

– Она будет испытывать боль во время этой процедуры?

Тот взглянул на женщину так, как если бы та спросила его, есть ли вода в океане.

– Я ломаю ей все кости в ноге, а затем прижимаю большие пальцы к стопам. Возможно, мне придется рассечь мышцы и перерезать два главных сухожилия. Как по-вашему, можно ли проделать все это, не причиняя пациенту боли?

Цзян понимающе кивнула. Доктор взял саквояж и направился в комнату, где все уже было подготовлено для предстоящей операции.

– Она может умереть? – остановила его Цзян.

Лекарь положил саквояж и раздраженно передернул плечами.

– Каждый из нас может умереть. Такова природа человека.

– Да, но может ли эта операция…

– Убить ее? Безусловно. Иглы способны частично заглушить боль, но человеческое тело обладает собственной мудростью. Оно понимает, что происходит вторжение, и пытается предупредить мозг об опасности. Боль – это сигнал, с помощью которого тело оповещает сознание о том, что ему грозит опасность. Потому, хотя мои иглы снимут первоначальные болевые ощущения, тело непременно найдет способ подать сигнал тревоги.

– И что произойдет тогда?

– Если у нее окажется недостаточно сил, она впадет в шок, из которого может уже не выбраться.

Хруст ломаемых маленьких косточек был ужасен. Такой звук раздается, когда сворачивают шею цыпленку. Но Инь Бао оставалась спокойной и лежала с закрытыми глазами, держа мать за руку. Когда врач сделал первый надрез, намереваясь рассечь первое из двух сухожилий, из раны фонтаном ударила кровь, и девочка широко открыла глаза.

– Мама!

– Что, Инь Бао? Закрой глазки.

– Нет, мама.

– Что мне для тебя сделать? Хочешь, я немедленно прекращу все это?

– Нет. Прикрой чем-нибудь мое платье. Оно сшито из чистого чжэньцзянского шелка. Ты ведь знаешь, как трудно отстирать от шелка кровь.

Цзян перевела взгляд на врача. Тот улыбнулся и перерезал сухожилие.

Пока длилась операция, Цзян не сводила глаз с лица дочери. Она была озадачена тем, что Инь Бао желала непременно носить шелковую одежду. Любой из Цзян это строжайше возбранялось, поскольку шелк сделан из женских слез. Инь Бао издала приглушенный крик боли, а мать подумала: «Ты хочешь стать Цзян, но не желаешь отказаться от привычки одеваться в шелка!»

Выздоровление Инь Бао шло медленно, и в течение всего этого времени она старательно избегала показываться на людях, позволяя видеть себя только служанке. Девочка сама перевязывала раны и накладывала на переломанные ступни повязки, делая их от раза к разу все более тугими. Она не выходила из своей комнаты и даже ела только там. Несмотря на мольбы матери, девочка даже ей не разрешала взглянуть на себя. Ее исчезновение не осталось незамеченным. По городу поползли слухи, и некоторые из газет даже выдвинули версию, согласно которой многоуважаемая Цзян, возможно, потеряла младшую дочь.

Недели сменялись месяцами. Каждое утро в комнату Инь Бао входила служанка с чистым бинтом длиной в сотню футов, а через полчаса выходила оттуда, неся в руках окровавленный, пахнущий гноем бинт той же длины. Каждый из этих бинтов и ночные горшки Инь Бао Цзян отправляла врачу, а вечером они сидели за чаем, и врач давал Цзян подробный отчет о том, что показали анализы выделений и мочи юной пациентки. К концу третьего месяца в отчетах доктора перестали встречаться выражения вроде «возможно, все и обойдется» и «результаты анализов не могут не вызывать беспокойства».

После того как закончился шестой месяц затворничества Инь Бао, к Цзян подошла служанка и сообщила, что ее младшая дочь хотела бы видеть портного.

– Свою старшую сестру? – уточнила Цзян.

– Нет, мадам. Она не хочет видеть никого из членов семьи и настаивает на том, чтобы это был мужчина.

* * *

Чэнь был известен благодаря двум обстоятельствам: во-первых, искусству обращаться с иглой и ниткой и, во-вторых, на редкость безобразной внешности. Ходили слухи, что родители бросили его, узнав, что с возрастом он не станет менее уродлив. Теперь это был несчастный и очень талантливый человек, работавший в крохотном ателье, задней стеной которого являлась стена Старого города. Когда дверь его ателье открылась и на пороге возникла прославленная куртизанка Цзян, несчастный упал на колени и закрыл лицо ладонями, чтобы не оскорблять ужасным видом божественную красоту этой женщины.

Чэнь выслушал просьбу Цзян, не поднимаясь с колен и не отрывая рук от лица. Он даже торговался, оставаясь в таком положении.

– Вы и придя к моей дочери будете стоять на коленях и ползать на четвереньках, словно краб? – осведомилась Цзян.

Откровенно говоря, ее не удивил бы любой ответ.

– Если позволите, я буду стоять, – ответил портной.

– Вот и хорошо. Тогда вставайте.

Чэнь повиновался.

За свою жизнь Цзян повидала немало уродов. Зачастую мужчина с тем или иным физическим недостатком мог заполучить партнера для секса только за деньги. Но в этом человеке было нечто иное. Из-за этого «нечто» ему хотелось наговорить гадостей, причинить боль. Цзян с трудом заставила себя сдержаться и даже не открыла рта, опасаясь того, что могло вылететь оттуда. Она молча положила деньги на стол, повернулась и вышла.

На следующее утро Чэнь открыл дверь в комнату Инь Бао. Войдя, он с облегчением увидел, что шторы задернуты, а свет приглушен. Девушка, сидевшая на диване, смотрела в сторону. Не сказав ни слова, она сделала ему знак приблизиться, что он и сделал, опять порадовавшись. На сей раз тому, что свет оказался у него за спиной и лицо его оставалось в тени. Но даже этот полумрак не мог скрыть удивительной красоты девушки. Он обратил внимание на то, что ее ступни туго обмотаны шелковыми бинтами. На ней было свободное вышитое платье, открывавшее ноги, часть бедра снизу и ложбинку между грудей сверху.

– Не бойтесь, – сказала она.

Голос девушки был на удивление глубоким. Портной сделал шаг вперед – осторожно, чтобы свет все время оставался за его спиной.

– Ближе, – велела девушка.

Сердце, как загнанное, билось в его груди.

– Вы сошьете для меня платье, красивее которого еще не было на свете, – проговорила она.

Ее рука взлетела в воздух и, к ужасу портного, легла ему на промежность. Он шагнул в сторону, чтобы она не заметила мгновенно охватившего его возбуждения, но девушка приказала:

– Не надо!

Портной вернулся на место. К его стыду, штаны на причинном месте уже неприлично оттопыривались.

– Ах, – выдохнула она, скользнув пальцами по этой выпуклости, и, сдавив ее пальцами, повторила: – Ах…

Портной открыл рот, словно собираясь застонать, но она осадила его резким:

– Нет!

Затем она умелыми движениями расстегнула его штаны, по-прежнему не глядя на него, испытала «облака и дождь», бормоча:

– Ты сошьешь мне платье… Платье, какого не было еще ни у одной куртизанки. Нет, такое, о каком ни одна куртизанка даже не мечтала!

Глава двадцать седьмая
ИНЬ БАО ПОЛУЧАЕТ МУЖА

Поскольку переговорам не было видно конца, Инь Бао решила взяться за дело сама. Ворвавшись в кабинет матери, она закричала:

– Довольно, мама! Человек с Книгой – Сун, Человек с Книгой – Соон или как его там зовут, это всего лишь мужчина! В чем же дело? Почему ничто не двигается с места?

Цзян давно ждала этой вспышки. Ей хотелось, чтобы у Инь Бао кончилось терпение и она предприняла какие-то решительные действия. Поэтому теперь, не обратив внимания на оскорбительные манеры дочери, она всего лишь сказала:

– Все ясно.

Инь Бао позвонила в колокольчик и вызвала служанку.

– Что вам угодно, мадам? – незамедлительно явилась та.

– Внеси мое имя в список участниц следующего Конкурса Цветов, который состоится перед началом скачек.

От удивления у служанки открылся рот. Молодая госпожа никогда не чуралась прессы, но при этом старалась держаться подальше от конкурсов куртизанок, проходивших под спонсорством Чарльза Суна. Служанка нередко слышала, как Инь Бао насмехалась над Четырьмя Алмазными Резцами. Этого звания удостаивались победительницы конкурса, занимавшие первые четыре места. Одно из ее высказываний на эту тему приобрело популярность во всем Мире Цветов.

«Я вовсе не стремлюсь стать дурацким Алмазным Резцом, – сказала она. – Пусть лучше Нефритовые стебли моих любовников будут твердыми, как алмаз».

– Вон! – рявкнула Инь Бао на служанку.

Цзян усмехнулась.

«Когда Инь Бао злится, ее голос звучит в точности как у моей матери», – подумалось ей.

– Ты улыбаешься, мама? Я сказала что-нибудь смешное?

– «Вон». Ты сказала: «Вон!»– И прежде чем дочь успела задать новый вопрос, Цзян добавила: – Я убеждена, что участие в Конкурсе Цветов знаменитой Инь Бао станет сенсацией, которую все газеты будут публиковать на первых страницах в течение нескольких дней. Неплохая реклама для моего бизнеса. Хочешь чаю?

– Да, хочу.

– Ты уверена, что победишь, Инь Бао? – наливая чай, спросила Цзян.

К ее удивлению, Инь Бао не огрызнулась и не ответила колкостью. Младшая дочь вообще ничего не сказала в ответ. Она молча прихлебывала чай из чашки и щелкала большим пальцем ноги в шелковой тапочке. Затем лицо девушки сморщилось. Цзян заметила, что в последнее время шаги Инь Бао становятся все меньше, и теперь спросила:

– Болят ноги, девочка?

– Болят, мама. Болят не переставая.

– Но ведь прошло уже столько времени…

– Хватит! Боль – это цена, которую я плачу за красоту.

Цзян кивнула. Ее радовало, что в глазах дочери вспыхнул прежний огонь.

– Значит, ты выиграешь?

– Обязательно, мама. Я непременно выиграю, и великий Чарльз Сун лично возложит на мою голову корону Принцессы Мира Цветов. Но сначала мне нужно обновить гардероб. Пошли за моим портным! – властным тоном приказала она, а затем, взглянув на лицо матери, просительно добавила: – Пожалуйста.

– За тем уродом? – помолчав, спросила Цзян.

– Да. Только он умеет превращать шелк в золото.

Через три дня, старательно отворачивая лицо от света лампы, Чэнь разложил на черном квадратном столе в спальне Инь Бао три великолепных наброска. Девушка сидела к портному боком, их колени почти соприкасались, а ее левая рука свободно висела вдоль тела всего в нескольких дюймах от его ноги. Затем она подняла руку и кончиком накрашенного ногтя сбросила рисунки на пол.

– Такие платья пристало носить шлюхе, а не куртизанке.

Проглотив обиду, Чэнь попытался что-то сказать, но во рту у него пересохло до такой степени, что он не смог вымолвить ни слова. А еще он не мог оторвать глаз от правой руки девушки, находившейся так близко от его ноги.

– Ты согласен со мной? – презрительным тоном спросила она.

Портной кивнул. На большее он был не способен.

Правая рука Инь Бао легла на его ногу чуть выше колена и поползла вверх.

– Хотя, с другой стороны, – продолжала она, – возможно, это лучший способ захомутать мужа-христианина.

Наклонившись, Инь Бао левой рукой подняла с пола один рисунок, а правую убрала с ноги портного. Он откинулся в кресле, и свет лампы упал на его лицо.

– Сшей мне вот это, – сказала Инь Бао. – Сшей так, чтобы весь Шанхай умер от зависти, и ты получишь от меня особую награду.

Девушка положила правую руку на стол и раздвинула пальцы.

Чэнь сгреб рисунки, прижал их к животу, а затем вскочил на ноги и выбежал из спальни. На губах Инь Бао появилась улыбка.

«Забавно, – подумала она. – Когда видишь его во второй раз, он уже не кажется таким безобразным».

* * *

Еще ни один Конкурс Цветов не собирал такого количества зрителей. В нем приняли участие почти сто куртизанок, но как только Инь Бао в платье, сшитом Чэнем, спустилась по ступенькам своего личного экипажа, о них начисто позабыли. Когда Инь Бао шла по сцене маленькими шажками, покачивая бедрами, китайцы в толпе зрителей разразились восторженными воплями. Фань куэй не отставали от китайцев.

Инь Бао поклонилась публике, а затем кокетливо склонила головку. Задолго до конкурса она потратила много часов, оттачивая этот жест.

Толпа словно взбесилась.

Слушая рев зрителей, Инь Бао подумала кое о чем, что потребовало от нее еще больше терпения, – о том, как она неподвижно сидела, пока тремя днями раньше врач терпеливо удалял ноготь с большого пальца ее левой ноги.

– Это необходимо? – спросила она.

– Да, – ответил доктор.

– Вы уверены?

– Абсолютно уверен. Ноготь поражен грибковой инфекцией. Но меня больше беспокоит не ноготь, а сам палец. Если инфекция перекинется на кость, боюсь, мне придется его удалить.

Мысль об этом заставила Инь Бао поежиться. На что годен «золотой лотос» без «горделивого пестика»!

* * *

Когда Чарльз Сун увидел Инь Бао во плоти, из его души мгновенно улетучились угрызения совести, которыми он терзался на протяжении многих лет. Его всегда, еще со времени жизни в Америке, и в особенности в годы, когда он посещал семинарию в Северной Каролине, тянуло к белым женщинам. Но вот она, подлинная красота. Красота Азии. Принцесса Мира Цветов. Через три месяца она станет его невестой.