Текст книги "Пятая профессия"
Автор книги: Дэвид Моррелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)
– А вы-то во что верите? – спросил Акира.
– В мюзикл Лернера и Леви.
– Не…
– Морис Шевалье и Гермиона Джингольд пели замечательную песню «Я хорошо это помню». Персонажи песни – бывшие любовники, встречаются спустя много лет и делятся воспоминаниями о прошлом: «Мы ходили туда», «Нет, по-моему, сюда», «На тебе было такое-то платье», «Да нет, совсем другое», «Ах, ну конечно же, помню прекрасно». Но в действительности они ничего не помнили. Нет, я понимаю, что песенка была о том, что старость – не радость, и поневоле со временем все забывается. Но боюсь, что все остальные тоже сродни этим старикам… В нашей памяти может храниться огромное количество специфической информации, однако она может и стираться. Объем такой информации больше, чем можно себе представить. У нас с доктором Уайнбергом есть довольно сентиментальная традиция. Каждую субботу, вечером, если мы не на дежурстве и нет вызовов, вместе с нашими женами смотрим какой-нибудь фильм, а затем идем ужинать. После всех недельных стрессов нам хочется хоть немного развлечься. Вчера Макс припомнил фильм, который мы якобы смотрели вчетвером. «Но, Макс, – сказал ему я, – этот фильм я смотрел по кабельному телевидению, никак не в кинотеатре». – «Да нет же, – продолжал настаивать он, – мы вчетвером видели его в городе». – «Прекрати, – отвечал я. – Я вообще всю ту неделю просидел на конференции. Ты с нашими двумя женами ходил в кино без меня». Спросили у жен, но они не смогли припомнить ничего конкретного. Так до сих пор мы и не выяснили, кто же из нас прав.
– Ну, разумеется, – сказал Савидж. – Вы же сами только что объясняли, что короткая память не задерживается в голове.
– Но где заканчивается короткая и начинается длительная память? И как убедиться в том, что длительная память действительно все еще функционирует? В этом состоит главная причина ограниченности нашего сознания. Мы можем что-либо запомнить только в том случае, если не утратили такую способность. То, что нами забыто, не имеет субстанции. Мы не можем вспомнить то, что нами забыто… Опишите нам будущее.
– Не могу. Его не существует, – пожал плечами Савидж.
– Как и прошлого, хотя память оставляет нам иллюзию, будто оно на самом деле существует – в нашем мозгу. Мое мнение таково: после того как воспоминания закодированы в мозгу, они вовсе не остаются неизменными. Я считаю, что они меняются, причем постоянно, пополняясь новыми деталями, или наоборот – их «теряя», а также «перемещая во времени и пространстве». В результате у каждого из нас существует своя версия прошлого. Изменения обычно незначительны. Ну, в самом деле, какая разница, смотрели мы с Максом фильм раздельно или вместе? Однако бывает, что различия имеют принципиальное значение. У Макса как-то раз была пациентка – невротичка, с которой в детстве очень скверно обращался отец. Беспощадно издевался над ней. Так вот, в своем воображении она создала совершенно идиллическую картину собственного детства с добрым, любящим отцом. Чтобы вылечить ее, Максу пришлось разрушить ее ложные воспоминания и заставить ее открыто признать все те кошмары, через которые она прошла в детстве.
– Ложная память, – сказал Савидж. – Jamais vu. Но наша ложная память отнюдь не является следствием психологических проблем. Снимки мозга свидетельствуют о том, что нечто было внедрено в наш мозг хирургическим путем, и это нечто рождает в нем совершенно иную реальность. Такое возможно?
– Если вы хотите узнать, смог бы я сделать нечто подобное, то мой ответ будет отрицательным. Ни я, ни другие известные мне нейрохирурги не смогли бы такое сделать. Существует ли подобная возможность? Да. Теоретически. Но даже если бы я знал, как это осуществить на практике, я бы не стал этого делать… Данная область медицины называется психохирургией. Она видоизменяет вашу сущность, личность, и за исключением некоторых необходимых случаев – иссечение мозговой ткани для прекращения у больного эпилептических припадков или лоботомия для снятия саморазрушительных импульсов – она является крайне неэтичной областью медицины.
– Но теоретически как бы вы сделали эту операцию? – спросила Рейчел.
Сантицо явно не хотелось продолжать разговор на эту тему.
– Пожалуйста, – продолжала настаивать Рейчел.
– При необходимости я вживляю в мозг пациента электроды. Да. И прошу их описать то, что они чувствуют.
– Подождите, – прервал его Акира. – Как же они могут описывать ощущения, если у них обнажены мозги? Они же находятся в бессознательном состоянии.
– Ах, да, – вздохнул Сантицо. – Я чересчур увлекся и забыл, что разговариваю не с медиками. Привык, понимаете ли, обсуждать подобные проблемы в кругу нейрохирургов. Вы, видимо, считаете, что обнажать мозг означает то же самое, что и обнажить сердце. Я напомню вам еще раз: мозг, то есть наш рецептор чувств, сам по себе чувствительного рецептора не имеет. Он не чувствует боли. Используя местную анестезию для того, чтобы боль не распространялась далее определенного участка, можно удалить довольно солидный кусок черепной коробки и обнажить величайшую из тайн природы. Введя в мозг пациента электрод, я могу заставить его, например, почувствовать запах апельсинов, которых в данный момент нет и в помине, и вкус яблока, услышать музыку из своего далекого детства, даже пережить оргазм. Я обладаю возможностью, манипулируя чувствительными рецепторами, внушить ему, что он плывет в лодке, а глаза ему слепит солнце и ветер раздувает его волосы, что он слышит грохот разбивающихся о скалы волн, что все это – его давнишняя мечта – Австралийский барьерный риф, к которому он стремился долгие годы, или что он пережил все это во время своего отпуска несколько лет назад.
– Но будет ли пациент помнить те иллюзии, которые вы ему внушили? – спросила Рейчел.
– Разумеется… Точно так же, как и такой значительный для него эпизод, как операция.
– Таким образом, это объясняет, что именно произошло, – сказал Савидж.
– С вами и вашим другом? Ничего подобного, – ответил Сантицо. – Я вам только что описал метод активизации памяти пациента с помощью электродной стимуляции различных нейронов. У вас же идут воспоминания о событиях, вообще…
– … никогда не происходивших, – закончил за него Акира. – Тогда почему мы их помним?
– Я же сказал, что все это голая теория, – продолжал Сантицо. – Но если бы я обнажил левую височную долю вашего мозга… и простимулировал нейроны электродами… если бы подробнейшим образом описал, что вы должны будете вспомнить, показал бы вам пленку, на которой было бы все запечатлено или, что еще лучше, заставил бы нанятых актеров разыграть фиктивные события… Если бы накачал вас амфетаминами для того, чтобы процесс запоминания прошел быстрее… а по окончании всего этого с помощью электрода «запаял» бы кое-какие нейроны, чтобы все воспоминания об операции начисто стерлись… тогда вы помнили бы то, чего никогда не происходило, и забыли бы о настоящих событиях.
– Так нам устроили промывание мозгов?
– Нет, – покачал головой Сантицо. – Промывание мозгов довольно грубое выражение и впервые появилось во время войны в Корее. Оно применяется для описания процесса, когда пленника вынуждают согласиться с глубоко чуждыми ему политическими убеждениями. Методология разработана в СССР и базируется на теориях Павлова о стимуле и реакции на него. Подвергните пленника непрекращающимся пыткам, погрузите его в пучину боли, сломайте его дух, а затем предложите награду, если он согласится предать свою горячо любимую страну. Как мы знаем, некоторые не смогли противостоять пыткам. Но что самое странное и чудесное, большинство справилось с бедой. Особенно, когда к павловской теории обработки добавлялись психосуггестивные наркотики. Но если вы просмотрите пленки из далеких пятидесятых, то увидите, что пленников, подвергавшихся подобным процедурам, всегда можно было отличить от остальных, потому что они и выглядели соответственно, как обрабатываемые. Изможденные лица. Трясущиеся руки. Остекленелые глаза. И их признания в совершенных ими военных преступлениях казались неубедительными. У вас обоих подобных симптомов не наблюдается. Вы напуганы – да, это видно. Но вы дееспособны. Никаких подобных вышеописанным внешних проявлений у вас не наблюдается. Вы совершенно здоровые во всех отношениях личности. Не собираетесь сдаваться и оставлять свою профессию. Нет, обработке вас не подвергали. Проблема ваша устремлена отнюдь не в будущее. Вас не программировали для совершения каких бы то ни было поступков в будущем. Что-то произошло в вашем прошлом. Или не произошло. А что произошло на самом деле, этого вы не помните.
– Но зачем с нами все это сделали? – недоумевал Савидж.
– Зачем? Единственное, что мне приходит в голову…
Тренькнул телефон. Сантицо схватил трубку.
– Алло? – Внезапно он напрягся, вслушиваясь в голос на другом конце провода. Лицо его помрачнело. – Сейчас буду.
Он положил трубку.
– Несчастный случай. Мне срочно нужно бежать в операционную.
Встав, он повернулся к книжной полке.
– Вот вам. Несколько основополагающих монографий: «Программы мозга» Юнга, «Психология памяти» Бэдделея, «Память, закрепление образов и мозг» Хорна. Изучите. Завтра позвоните моей секретарше. Она подберет нам время для встречи. Мне действительно пора.
И Сантицо быстро направился к двери. Акира выскользнул из кресла, в котором сидел.
– Но вы начали говорить, что вы думаете…
– Зачем все это проделали с вами? Нет. Ничего не могу придумать, – ответил Сантицо уже у дверей. – Я хотел лишь сказать, что единственный, кто мог бы ответить на ваш вопрос, это хирург, который делал вам операцию.
Глава 6
Им удалось получить номер в гостинице неподалеку от больницы. Заходящее солнце обволакивали облака смога. Сделав заказ – рыбу и рис для Акиры, бифштекс с жареной картошкой для Савиджа и Рейчел, – каждый из них взял по книге и в полном молчании углубился в чтение. Когда доставили заказ, они отложили книги в сторону и решили за едой, которую Савидж называл «подзаправкой», обсудить положение дел.
– Мне очень трудно разобраться в медицинских терминах и понять, что именно они обозначают, – сказал Акира. – Весьма неприятно в этом сознаваться, но боюсь, мое знание английского оставляет желать лучшего.
– Нет, – возразила Рейчел, – ваш английский идеален. Но, честно говоря, эти термины для меня все равно что японская грамота.
– Комплимент принят. Вы очень добры. Аригато, – ответил Акира.
– Это означает?..
– Спасибо.
– А как полагается ответить мне? Как сказать?..
– «Пожалуйста»? Одним из самых простых выражений будет «домо аригато». Это слегка упрощенная, отнюдь не изысканная форма и означает «большое спасибо».
– Прекрасно, – просветлела Рейчел. – Домо аригато.
Несмотря на печаль, постоянно отражавшуюся у него в глазах, Акира улыбнулся.
– Итак, – вступил в разговор Савидж, – пока вы упражнялись в любезностях и пополняли культурный запас…
– Не будь занудой, – прервала его Рейчел.
Савидж пронзительно взглянул на нее, восхитился ею и не смог подавить улыбку.
– Видимо, я действительно стал занудой. Но мне кажется, я кое-что понял из этой книги, и мне стало страшно.
Рейчел с Акирой стали внимательно слушать.
– Память оказалась более сложной штукой, чем я предполагал. И не только потому, что никто так и не понял, каким образом мозговые нейроны накапливают и удерживают информацию, но что меня действительно испугало, так это смысл того, что называется «быть способным запоминать». – Савидж слышал, как в голове у него пульсирует кровь. – Память мы считаем ментальной записью прошлого. Но вся беда в том, что, согласно научной теории, прошлого не существует. Это фантом того, что обычно называют настоящим. И это касается не только прошлого года, прошлого месяца или вчерашнего дня. Но и того, что произошло двадцать минут назад. Мгновение назад. Произносимые мною сейчас слова являются прошлым, и оно уже запечатлелось в нашей памяти.
Рейчел с Акирой молча слушали.
– В этой книге изложена теория о том, что когда мы видим яблоко, падающее с дерева, слышим, как оно стукается о землю, поднимаем его, нюхаем или кусаем, то не переживаем все эти события одновременно с ощущениями. Существует временной разрыв, отставание, возможно, длящееся одну миллионную долю секунды, в течение которой импульс достигает мозга. К тому времени, как мы почувствуем вкус яблока, все, что мы называем настоящим, оказывается в действительности прошлым. Этот временной разрыв объясняет наличие déjà vu. Мы заходим в комнату, и у нас появляется странное ощущение, что мы здесь когда-то бывали, хотя точно знаем, что этого не было. Почему? Да из-за одной миллионной доли секунды, в течение которой мозг получает информацию от органов зрения и объясняет нам, что мы видим. Если чуть-чуть нарушается синхронность в действии обоих полушарий головного мозга, то одно из них получает информацию немного позже другого. И тогда мы видим комнату дважды. И думаем, что подобное ощущение уже когда-то случалось, потому что так оно и было на самом деле. Только не в далеком прошлом, как нам кажется. А за долю секунды до этой мысли, потому что одна доля мозга получила информацию чуть позже второй.
– Но наша проблема не déjà vu, a jamais vu, – сказал Акира. – Почему же ты так разволновался?
– Да потому, что теперь я не могу быть уверенным в настоящем. О прошлом и говорить не приходится. Потому что настоящего, по крайней мере с точки зрения мозговых ощущений, просто не существует. Все, о чем он говорит, представляет собой запоздалую реакцию на событие.
– Может, это и правда, – вмешалась Рейчел, – но на данный момент, из практических соображений, даже принимая во внимание временной разрыв, мы воспринимаем, грубо говоря, настоящее. Твоя проблема и без других преувеличений достаточно сложна.
– А разве я что-то преувеличиваю? Я напуган, потому что считал, что сражаюсь с ложной памятью, которую мне имплантировали в мозг шесть месяцев назад. А что, если это было вовсе не шесть месяцев тому назад? Откуда мне знать, что операция не имела места совсем недавно? Может быть, вчера или сегодня утром? – Савидж повернулся к Рейчел. – Во Франции, когда вы узнали о наших псевдонимах и «легендах», то сказали, что, похоже, все, касающееся нас, – ложь. И я теперь склоняюсь к тому, о чем раньше даже помыслить не мог: к тому, что вы вполне можете оказаться правы. Сколько в моей голове ложных воспоминаний? Откуда мне знать, кто такой я на самом деле? Как мне убедиться в том, что вы с Акирой именно те, за кого я вас принимаю? А вдруг вы актеры, нанятые для того, чтобы обмануть меня и лишь усугубить мою манию?
– Но этого не может быть, – ответил Акира. – Мы слишком долго были вместе и слишком многое пережили. Спасение Рейчел. Погоня на вертолетах. Паром в Греции. Фургоны, старавшиеся покончить с нами во Франции.
– Я невольно задаюсь вопросом: а вдруг ничего этого не было? Мои ложные воспоминания могли быть имплантированы только сегодня. Мое прошлое – все, что я о себе знаю, может быть ложью от начала до конца, о чем я даже не подозреваю? Встречался ли я когда-нибудь с сестрой Рейчел? А может быть, Грэм вовсе не умирал?
– Если так думать, – сказал Акира, – то точно свихнешься.
– Именно, – отрубил Савидж. – О том я и говорю – мне страшно. Мне кажется, что я смотрю сквозь плотный туман: или будто пол качается, или лифт летит в шахту. Полностью дезориентирован. Моя индивидуальность была ориентирована на защиту людей. Но каким образом мне защитить себя самого от собственного мозга?
Рейчел обняла его одной рукой.
– Ты должен поверить в то, что мы – не актеры. Мы – все, что у тебя есть. Верь нам.
– Верить вам? Да я даже себе не верю.
Глава 7
Этой ночью, маясь судорогами от кошмаров, Савидж внезапно проснулся оттого, что чья-то рука гладила его по щеке. Пораженный, он схватил руку и вскинулся на диване, готовый защищаться.
Но тут же успокоился. В мягком свете лампы, стоящей в углу комнаты, он увидел рядом с собой взволнованное лицо Рейчел.
– Что случилось? – Савидж быстро оглядел комнату. – Где Акира?
– В коридоре. Я попросила его оставить нас вдвоем.
– А почему он?..
– Потому что я его попросила, – повторила женщина, ее светлые волосы, подсвеченные сзади слабым светом лампы, создавали нечто вроде светящегося нимба вокруг ее головы.
– Да нет, почему ты попросила его уйти?
– Потому что мне необходимо побыть с тобой.
– И все-таки это не ответ на вопрос…
– Ш-ш-ш. – Рейчел прикоснулась к его губам. – Ты слишком много думаешь. И задаешь чересчур много вопросов.
– Вопросов не может быть чересчур много.
– Правильно, но иногда намного мудрее вообще их не задавать.
Савидж почувствовал аромат ее косметики.
– Я не мог представить…
– Знаю, – ответила она, – что не мог. Ты так долго был защитником, что автоматически начинаешь подозревать всех без разбора. Вопросы, которые у тебя возникают, являются неизбежной мерой предосторожности. Ответы же – гарантия безопасности. Главное для тебя – обеспечить безопасность клиента. – Она коснулась пальцами его щеки. – Я много лет никому этого не говорила.
– Не говорила чего?
– Что люблю Тебя.
Савидж съежился и стряхнул ее руки со щеки.
– Не глупи. Это абсурд.
– Именно это говорил Кьеркегор[9] в «Страхе и трепете»: «Авраам верил в Бога но причине абсурдности веры». Вера абсурдна. Как и любовь. Потому что и вера и любовь лишены здравого смысла. Бога может просто не быть, а человек, которого ты любишь, может тебя предать.
– Что ты этим хочешь сказать?
– С того самого момента, как ты появился в моей спальне на Миконосе, ты обращался со мной так, словно во мне заключается смысл твоей жизни. Мне крупно повезло. Я не могу не любить тебя, хотя прекрасно понимаю, что мы оказались вместе лишь потому, что тебя наняли для моей защиты. Мне следовало бы быть умнее. И не влюбляться в тебя. Но я люблю тебя… В полном соответствии с тем самым абсурдом.
– Вспомни, что говорил Уайнберг: люди в состоянии стресса стараются идентифицировать себя с теми, от кого зависит их собственная безопасность.
– Верно, я полагаюсь на тебя, – сказала Рейчел. – И идентифицирую себя с тобой. Но, что самое важное, я хочу заняться с тобой любовью.
– Нет, я…
– Не нет, а да.
– Но…
– Черт же тебя побери, лежи спокойно.
Она целовала его и одновременно расстегивала ему ремень на брюках.
И к своему собственному удивлению, он позволил ей это.
Глава 8
Во сне он занимался любовью с сестрой Рейчел, и сцена была практически один к одному схожа со знаменитой сценой из самого популярного фильма Джойс Стоун «Кошачья Лапа». Актриса играла богатую американку, живущую на Французской Ривьере. Обаятельнейший вор, похититель драгоценностей, на протяжении всего фильма упорно пытается ее соблазнить. И вдруг, решив завоевать его доверие и выудить информацию, она соблазняет его. У вора на протяжении всего фильма крепнет уверенность в том, что он никогда в нее не влюбится. Но он ошибался – женщина похищает его душу.
Джойс Стоун и Рейчел Стоун. В сновидениях Савиджа они слились в единый образ. Он занимался любовью не только с легендарной кинозвездой, но и со своей клиенткой, которую поклялся защищать. И даже когда он поглаживал ее груди с напрягшимися сосками, гладкие, длинные руки и твердый вогнутый живот, сползая вниз и касаясь треугольника волос, он повторял себе, что его поведение предосудительно, противоречит принципам профессии, полное безумие, в общем, почти что инцест.[10] За все время своей работы профессиональным защитником он ни разу не поддался чарам и ухищрениям женщин, которых защищал. Грэм постоянно твердил ему: «Никогда не вступай в интимные отношения с клиентом. Это помешает тебе объективно оценивать ситуацию. Ослабит бдительность. И, таким образом, ты сам будешь невольно способствовать гибели своей подопечной».
Но во сне Савидж снова и снова переживал эти вдохновенные мгновения, когда он вонзался в нее, выгибался и не мог остановиться. Чувство вины боролось со страстью. Чувства брали верх над долгом. Когда он кончил и Рейчел застонала, поднимаясь ему навстречу, повторяя снова и снова «люблю тебя», а Савидж испытывал опустошенность, у него было такое чувство, словно он предал самого себя, омрачил свою душу глубочайшей печалью, затаившейся на самом дне его «я». Ему хотелось кричать: «Нет! Мне нельзя! Долг повелевает не поддаваться соблазнам. Почему я не устоял?!»
И внезапно сновидение сменилось. Эякуляция[11] вырвалась из него с ошеломляющим звуком, похожим на выстрел кольта 45-го калибра, и он проснулся с ощущением ребенка, сознающего, что уже много дней в доме творится что-то неладное, и потому сон его тревожен. Он вылезает из постели и бежит вниз по лестнице к отцовскому кабинету, но мать кидается к нему и удерживает у дверей кабинета. Однако он заглядывает в полуоткрытую дверь и видит кровь. Много крови. И тело отца на деревянном полу – левая часть головы замотана полотенцем, чтобы остановить кровь, бьющую струей из сквозной раны.
Чувствуя, как слезы градом катятся по щекам, Савидж закричал, с удивлением услышав при этом голос маленького мальчика, в устах которого были совершенно неуместны произнесенные им слова: «Ты – сволочь, ты же обещал, что больше никогда-никогда от меня не уйдешь. Будь ты проклят!»
Мать ударила его по лицу.
Глава 9
На какое-то мгновение Савидж забыл, что он находится вовсе не возле отцовского кабинета и не видит кошмар, творящийся там. В следующую секунду он решил, что перед ним элегантный номер на Французской Ривьере, где Джойс Стоун соблазнила вора бриллиантов. В полном смятении он открыл глаза и увидел Акиру, сидевшего в углу их гостиничного номера в Филадельфии, читая журнал. Заметив, что Савидж проснулся, он поднялся, бросил взгляд в сторону запертой двери спальни и, нахмурившись, двинулся к нему.
– Сон не принес тебе отдыха. Мне очень жаль.
Савидж протер глаза.
– А каким, по-твоему, он мог быть, если Рейчел меня трахнула?
Акира присел на краешек кровати.
– Она попросила меня понаблюдать за коридором. Сказала, что вам предстоит конфиденциальный разговор.
– Да уж более конфиденциального не придумаешь, можешь мне поверить.
– Детали меня не интересуют.
– Да она и так все тебе сама рассказала.
– Ничего она не рассказывала. Только пригласила потом снова вернуться в номер, вот и все. И сразу же ушла к себе. Насколько я понимаю, она сейчас спит.
– Ей повезло больше, чем мне.
– Меня совершенно не касается то, что произошло между вами. Ты вел себя безупречно.
– Ну да, ну еще бы.
– Ясно, что ты страшно нравишься нашему принципалу. И если будет позволено мне сказать, она тебе тоже нравится.
– То, что произошло сегодня вечером, совершенно недопустимо.
– В обычных обстоятельствах, да, – сказал Акира. – Но наши нынешние обстоятельства вряд ли можно назвать обычными. Ты чересчур строг к себе… Ты запуган и…
– Это не оправдывает моего поведения. Ты ведь тоже испытываешь страх, но тем не менее держишь себя в руках.
– Мои национальные традиции предписывают скрывать отчаяние, и столько лет меня воспитывали в этом духе, что… Позволь кое-что тебе рассказать. – Акира на мгновение умолк. – Во время Великой восточноазиатской войны мой отец служил в авиации. Был пилотом.
Савидж недоуменно взглянул на своего собеседника.
– У вас принято называть ее Второй мировой войной, – пояснил Акира. – После капитуляции моей страны отец вернулся домой и обнаружил, что его родного города больше не существует. Этот город назывался Хиросимой. Его родители, жена, двое детей – все погибли от атомной бомбы, сброшенной вашей страной. Многие годы он горевал, не в силах примириться с утратой. Единственной отрадой для него было восстановление Японии, в котором он принимал посильное участие. Великолепный механик, он переделывал военные самолеты для гражданских нужд и вскоре достиг финансового благополучия. Потом снова женился. Я оказался единственным ребенком в семье, потому что моя мать – его вторая жена – во время взрыва атомной бомбы находилась неподалеку от Хиросимы и подверглась атомной радиации. Вскоре она умерла. Горе отца было просто невыносимым. Он выжил только благодаря тому, что всю оставшуюся жизнь посвятил мне.
Акира на секунду прикрыл глаза.
– На Японию так часто обрушивались стихийные бедствия – тайфуны, цунами, землетрясения, что фатализм стал общенациональной чертой характера, а безопасность – общенациональной одержимостью. Отец не уставал повторять мне, что коль скоро нам не дано предотвратить бедствия, то и дело обрушивающиеся на нашу многострадальную родину, то мы, по крайней мере, должны научиться стойко и с достоинством выносить любые удары судьбы. Поэтому он отдал меня в ученики самому строгому сэнсэю[12] в самую престижную додзё,[13] где я обучился дзюдо, айкидо, различным типам каратэ[14] и, разумеется, владению мечом. Через некоторое время я решил употребить полученные знания на пользу людям, став защитником, хотя уже знал, что даже приверженность долгу и порядочность не способны противостоять судьбе и что абсолютной защиты не существует. Например, моего отца сбила машина, и он умер от полученных ран. А ведь он всего лишь переходил улицу…
– Мне очень жаль, – произнес Савидж. – На твою семью обрушилось так много невзгод. Я начинаю понимать, почему ты так редко улыбаешься и почему даже в эти редкие мгновения твои глаза остаются печальными.
– Мой сэнсэй называл меня «человек, не ведающий радости». – Акира пожал плечами. – Но несчастья, выпавшие на долю моей семьи, лишь одна из причин того, почему я редко улыбаюсь. Когда-нибудь я объясню тебе и остальное. Но сейчас я приоткрыл частицу своего «я» лишь для того, чтобы показать: я, так же, как и ты, испытываю страх. То, что произошло с нашей памятью, заставляет меня ежесекундно спрашивать себя, кто же я такой на самом деле. Ведь вполне возможно, что во всем моем рассказе нет ни единой капли правды. И все это уже не просто пугает меня, это приводит меня в ярость. Неужели я горевал по отцу, матери и всем нашим предкам, которые никогда и не существовали? Я должен это выяснить.
– Правильно, – согласился Савидж. – Я тоже хочу узнать, что из того, что мне о себе известно, действительно имело место в моей жизни, а что – нет.
– Предположим, что это невозможно.
– Должно стать возможным.
– Но как?..
– Завтра едем в Балтимор. Мне нужно повидать там одного человека. Большего пока сказать не могу. Не задавай никаких вопросов по этому поводу.
– Но ты сказал «едем», – раздался неожиданно голос Рейчел. – Означает ли это, что ты снова готов довериться нам?
Савидж повернулся к Рейчел, стоявшей в дверях спальни. На ней была голубая ночная рубашка, плотно обтягивавшая ее грудь. Его тело напряглось при воспоминании о недавней близости. И хотя по ее виду можно было предположить, что сон ее был такой же тревожный, как у Савиджа, смотрелась она великолепно.
– Давайте скажем так. – Он примирительно поднял руки. – Я очень хочу вам доверять.
Глава 10
Балтимор находился к юго-западу от Филадельфии – девяносто минут бешеной езды. Когда Савидж остановил «таурус» возле двухэтажного дома в довольно благоустроенном районе городских окраин, он оглядел аккуратно подстриженные кусты, тщательно обработанный участок вокруг здания и наконец выключил двигатель. Несмотря на прохладную октябрьскую погоду, на лбу у него выступила испарина.
– Кто здесь живет? – спросила Рейчел.
– Вопрос на засыпку, – ответил Савидж. Он вышел из автомобиля и поежился.
– Помощь не потребуется? – Акира взялся за ручку дверцы.
– Нет. – Савидж решительно остановил его. – Я сам должен выяснить.
– Выяснить что? – спросила Рейчел.
– Если я скажу, то вы сочтете меня сумасшедшим. Если все пройдет нормально, я позову вас в дом. В любом случае проверка не займет много времени. Каков бы ни был ее результат.
Савидж приосанился и зашагал по дорожке, мимо взрыхленных газонов, дошел до крыльца, поднялся по ступенькам вверх, вслушиваясь в отдающийся в тишине звук своих шагов, и взялся за ручку входной двери.
В какой-то момент он вознамерился было постучать, но передумал, решив, что следует вести себя естественно, как всегда. Просто войти.
В прихожей пахло плесенью. Откуда-то из глубины дома доносился аромат тушеного мяса с чесноком в красном вине. Справа находилась гостиная, забитая мебелью, укрытой пластиком, дабы орава животных здесь не изодрала ее в клочья.
Из дальнего конца коридора слышались переливы актерских голосов, по TV транслировали очередную серию популярного телесериала. Савидж также отчетливо различал характерные удары деревянной ложки о края металлической посудины, как при замешивании жидкого теста.
В отличие от полутемного вестибюля, кухня оказалась ярко освещенной. Взору Савиджа предстала морщинистая седовласая женщина, размешивавшая тесто, одновременно глядя на экран портативного цветного телевизора, стоящего рядом с микроволновой печью.
Пройдя к разделочному столу, возле которого стояла женщина, он улыбнулся.
– Ма, сюрприз.
Она от неожиданности резко вскинула голову, взглянула на Савиджа и уронила деревянную ложку.
– Ты…
– Знаю, что приезжал не так уж часто, как полагалось бы примерному сыну, но пойми, у меня масса работы. По крайней мере, я ежемесячно посылал вам деньги. Я вижу, ты неплохо управляешься с домом. Выглядит он замечательно. – Савидж продолжал улыбаться.
– Что ты здесь делаешь?
– Я же сказал: извини, что не приезжал. Прошу прощения, ма, постараюсь исправиться.
– Отвечай на вопрос. Что ты здесь делаешь?
– Да нет, не подумай ничего такого, со мной ничего страшного сейчас не происходит. Тебе не придется меня прятать и посылать за врачом, как в последний раз. Просто мне захотелось заехать на минутку домой. Вспомнить прошлое. Папу. – Савидж сделал шаг вперед, намереваясь ее обнять.
Женщина отпрянула.
– Не надо так, ма. Не злись. Я же попросил прощения за…
– Не подходи. Кто ты такой?
И Савидж понял, что оправдались его худшие предположения, у него закружилась голова. Ноги стали ватными. Превозмогая слабость, он сделал еще один шаг.
– Твой сын.
Женщина закричала:
– Нет, пожалуйста, не надо…
Ее крик становился все громче, пронзительнее, отчаяннее.
По ступеням лестницы из подвала загремели шаги. Рослый старик в рубашке с закатанными рукавами, с руками работяги ворвался в кухню. Седой, с поредевшими от старости волосами, с темными, характерными для больной печени пятнами на лице. Несмотря на преклонный возраст, он выглядел довольно крепким и сильным.
– В чем дело, Глэдис? – воскликнул старик, обращаясь к жене.
Женщина, бледная от страха, стояла молча, прислонившись спиной к столу возле раковины. Прерывисто дыша, своим костлявым трясущимся пальцем она указывала на Савиджа.
