Текст книги "Пора предательства"

Автор книги: Дэвид Кек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Чьи-то руки ухватили рубаху юноши. На него сыпались удары. Но он думал лишь о Дорвен и о том, как задержался, чтобы обнять ее, пока войско Гирета гибло в пожарах, а человек, спасший его от голодной смерти, сражался не на жизнь, а на смерть. Дьюранд молился о том, чтобы получить ее, и вот теперь Ламорик был мертв.

Там на улице, Радомор все еще сжимал обеими руками меч Клинок Ламорика качался над головой молодого лорда, трепеща в такт последним биениям его сердца, И Ламорик не видел вокруг себя ни единого дружеского лица.

Но даже когда последние силы уже покидали Ламорика, когда он шатался, насаженный на смертоносный клинок Радомора, в глазах молодого лорда внезапно вспыхнула последняя искра решимости. Не успел Дьюранд моргнуть, как слабеющий пальцы Ламорика сжались на рукояти меча – и он единым могучим усилием опустил клинок.

Радомор был совершенно беззащитен. Что мог он сделать, так еще и не высвободив меч?

Из-под стали хлынула кровь, Радомор покачнулся. И вот оба лорда начали падать – вместе. Свиные глазки герцога Ирлакского расширились в изумлении. Бог весть, что видел он в этот последний миг. Ламорик еще раз полоснул сверкающим мечом, но это было уже не важно. Радомор Ирлакский и Ламорик Гиретский рухнули на залитую кровью мостовую.

* * *

Теперь наконец воины Радомора сжалились. Дьюранда пропустили, и он смог ринуться к Ламорику и отшвырнуть от тела своего господина еще слабо шевелящуюся тушу герцога.

– Ламорик! Ламорик!

Несколько мгновений взгляд молодого лорда был темен и расплывчат. Но потом глаза его прояснились и он даже слабо улыбнулся.

– Дьюранд! – подивился он, хотя возглас его вышел скорее стоном.

– Да, ваша светлость! Боже. Я пытался добраться до вас. Морин свободен. Дорвен жива. Война окончена. Я…

– Ты видел. Видел. Должен был!

Дьюранд старался распахнуть господину одежду, думая, что лучше помолчать и попробовать еще что-то сделать.

– Видел? – прохрипел Ламорик, хватая Дьюранда за руки.

– Да, – сказал Дьюранд, рассматривая дыру в стальной кольчуге.

– Я мог бы одолеть его в тот первый день.

Из раны хлестала яркая кровь, заливая складки сюрко. Лезвие Радомора рассекло какую-то крупную артерию в груди Ламорика. Дьюранд зажал отверстие в кольчуге рукой.

– Я мог одолеть его, – морщась, повторил Ламорик.

Дьюранд согнулся над ним, крепче сжимая рану.

– Наверняка.

– Пока города еще стояли. И… – Он снова поморщился от боли. – И знамена развевались.

Безнадежно было и пытаться зажать такую рану. По рукам Дьюранда лилась кровь. Он зажмурился. Сколько смертей в состоянии вынести один человек?

Рука Ламорика ласково коснулась его подбородка. А потом окровавленная перчатка молодого лорда упала. Лицо его было бледным и застылым, как воск. Последний вздох вылетел в пустое небо над Ферангором – небо, свободное от чернецов-Грачей и их воронья.

Во всем городе не слышалось ни звука, кроме треска огня.

29. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Бароны Гирета не смогли найти среди пленников никого знатнее некоего рыжеволосого юнца по имени Лиовер Пенсевальский, чтобы предложить приверженцам Радомора сдаться по всем правилам. Пенсеваль сражался в числе последних воинов Радомора и стоял в кольце, которое не пропустило Дьюранда к Ламорику.

Не успел он, запинаясь, пробормотать положенные слова, как Дьюранд протолкался обратно в толпу и присоединился к молчаливым воинам, что уже начали собирать мертвых. И Дьюранд занимался этой печальной работой, держась подальше от всех, кого знал, покуда дымный день не сменился стылой ночной мглой. Ни думать, ни разговаривать ему не хотелось. И он не мог видеть Дорвен. Только не сейчас.

Тяжелая и тягостная работа позволяла ему не думать, не чувствовать боли и изнеможения. Весь вечер он выносил за стены холодные окоченевшие трупы. И в наступившей темноте спотыкался о жесткие, нелепо торчащие руки и ноги.

Он ни с кем не разговаривал. Люди отыскали где-то носилки и тачки, но по большей части вытаскивали мертвых, просто подхватывая за ноги и под мышки, молча шаркая через ворота во тьму.

Бейден погиб. Дьюранд узнал об этом, когда выволок из города очередного воина в доспехах. Пробираясь обратно мимо горевшего факела, он заметил блестящую в отсветах пламени лысую голову и свисавшие сзади жидкие рыжие волосы. Дьюранд не знал, кто из них окоченел больше, когда он уложил тело среди остальных погибших.

На остаток этой ночи он весь превратился в глаза и руки, не более того.

* * *

На рассвете в глине за городскими воротами ждали сотни повозок. Похоже, что мертвых решили не оставлять, поэтому монервейцы обшарили окрестности на сотни лиг и пригнали сюда все крестьянские телеги, какие только сумели найти. Дьюранд и остальные безмолвные труженики просто-напросто переключились на новую задачу: складывать окоченелых товарищей штабелями в повозки.

Когда Дьюранд не смог более найти в поле ни единого мертвого тела, он забрался в повозку, куда только что уложил последний труп, – на счастье, там оказалась еще одна свободная скамейка за возницей. Шел дождь, и телеги влачились прочь из Ферангора колонной, растянувшейся вдоль реки Рашс на несколько лиг. Дьюранд покачивался рядом с возничим. Он то и дело погружался в забытье. Лошадь покачивала головой под передвижной гробницей на тряской телеге впереди них.

Когда Рыцари Пепла затянули молитву Вечерней Зари, колонна свернула в широкую лощину близ реки. Возничий телеги, на которой ехал Дьюранд, без единого слова соскользнул с козел и выпряг лошадь, чтобы пустить ее попастись на скудной травке долины. Люди уже разжигали полевые костры в отдалении от серых, доверху нагруженных телег.

Дьюранд смотрел, как солдаты устраиваются вокруг этих костров. Сам он не чувствовал особой охоты присоединяться к ним. Быстро спускалась мгла, похолодало, со всех стороны тянулись тусклые безлюдные просторы. Монервейцы доставали из фургонов с припасами бочонки с едой, слуги готовили палатки и котелки. Во мраке ночи лагерь казался островом цвета и света костров.

С того места, где Дьюранд стоял, глядя на все это, точно чужак в окно чьего-то дома, он видел и длинные тени, отбрасываемые людьми у костров. Знакомые движения во тьме возле канав и выбоин, до краев наполненных живыми тенями Утраченных. Не обретшие покоя души трепетали повсюду вокруг, распускались, точно ночные цветы, плыли над дерном, чтобы напитаться кровью и жизнью. Дьюранд невольно подумал обо всех мертвецах, что лежали сейчас у него за спиной.

И когда голос окликнул его по имени, он вздрогнул и отпрянул. Однако то был не зов из потустороннего мира. Дорвен вышла из круга света неподалеку от погребальных дрог. Ей удалось ускользнуть от родных. Шагая по мокрой траве, она казалась не выше ребенка.

– Где ты был?

Дьюранд не дал ей коснуться себя.

– Здесь.

Невыносимо было находиться так близко от нее, особенно теперь, когда она зябко обхватила себя руками за плечи – замерзшая, одинокая, и всего лишь в шаге от него. Но он не сдавался.

– Мой отец шел пешком, – сказала Дорвен. – Весь этот долгий путь от Ферангора. Он обрезал себе волосы кинжалом и шел босой и без плаща. «Ни один воин Гирета не ляжет в землю Ирлака», – поклялся он. И теперь мы должны везти трупы. По ночам случаются заморозки, а ведь он видел уже больше шестидесяти зим.

Дьюранд лишь кивнул – трус среди теней.

Но Дорвен шагнула ближе, загнала его к самой повозке.

Отступать было уже некуда.

– Я не спрашиваю тебя, отчего ты прячешься здесь среди мертвецов – так же, как не спрашиваю и отца, отчего он так упорно стремится пополнить их число. Я же не стану делать ничего подобного, как не стану и притворяться, будто ты в тысяче лиг от меня. Только не теперь.

Дьюранд так никогда и не узнал, чтобы могла принести им следующая секунда, ибо из круга света отделилась и направилась в их сторону еще одна фигура. Дьюранду показалось, будто он слышит имя Дорвен.

Однако она ухватила его за плащ.

– Дьюранд. Ламорик погиб. Мой отец обезумел от стыда за свою измену. Умоляю!

Но не успела она сказать еще хоть слово, как новый идущий громко и ясно окликнул ее:

– Дорвен!

Теперь, когда он подошел поближе, Дьюранд видел, что он прихрамывает, движется с трудом и одной рукой придерживает на горле длинный плащ.

– Дорвен? Ради всего святого, где ты, сестренка? – То был Морин, поднявшийся, несмотря на свои раны.

– Морин! – воскликнула Дорвен. – Что ты тут делаешь?

Наследник Монервея скривился от боли. Даже в темноте Дьюранд видел, что глаза у него блестят от лихорадки.

– Я заметил вдруг, что ты куда-то исчезла, сестренка. Ушла. Это опасно. – Вокруг него на повозках клубились тени. – В вооруженном лагере всегда опасно. Да еще и это вот.

Пока Дорвен глядела на брата, Дьюранд высвободился и шагнул в сторону.

– Да. К тому же у костров гораздо теплее, чем здесь. А скоро будет готова горячая еда. У его светлости такой усталый вид. Чтобы вернуться, ему придется опереться на чье-нибудь плечо. Это неподходящее место – ни для кого из нас.

Вместо того чтобы предложить свою помощь, он оставил Девушку стоять рядом с братом. Не могла же она побежать за ним, когда брат хромал и горел в лихорадке. Только не она.

Дьюранд побрел мимо телег к пустому берегу реки. Тут и там он видел во тьме святое воинство старого Конрана. Рыцари стояли в дозоре, одинокие и мерцающие, точно свечи в их чистых белых облачениях.

Ламорик заслужил себе лучшего вассала, чем он. Вассала, который бы не стал смущать покой его жены и свято выполнял бы данную им клятву. Однако на долю Ламорика достался именно он, Дьюранд Коль, не способный обуздать свое неразумное сердце, замешкавшийся, когда от его расторопности зависели жизни гибнущих в пламени пожара товарищей.

Оказавшись за высокой стеной повозок, он поглядел на небо. Над черной долиной догорала последняя заря, а облака выглядели как-то странно. Они парили молочными, ледяными сводами – дальние, гигантские небеса. И среди этих странных облаков Дьюранд уловил вдруг какое-то движение: складки, что пересекали небосвод, свиваясь могучими водоворотами, с отчетливыми, жемчужными краями, чистые и огромные. Они висели вдали на севере – два исполинских завитка, подобные перевернутым горам.

Заглядевшись, Дьюранд чуть не налетел на Конрана.

– Король воюет, а мы, его слуги, так далеко от него.

Голос рыцаря казался почти нечеловеческим. В спину Дьюранду словно бы дохнуло незримое присутствие всех мертвецов, что лежали сейчас на телегах. Единственный взгляд древнего исполина горел отсветами тех северных облаков. Когда Дьюранд остановился, Конран на него и не взглянул.

Сейчас, в этой долине, король казался таким далеким.

– Ах да, его брат, – припомнил Дьюранд: принц Эодан из Уиндовера. Владыка лесов, где погиб их отец, Карондас.

– Эодан почти может тягаться с королем гордыней. – Голос рыцаря скрипел, как ветви старого дуба. – Он заявил, что его земли выходят из-под власти его брата. Выходят из состава Древнего Эрреста. И вот вам результат.

Дьюранд глядел на нависшие на горизонте горы. Такие ясные, чистые – как будто из стекла или камня – на севере, над лесами Уиндовера. Ответ Дьюранда прозвучал не громче шепота.

– Что могли сделать вы, как могли предотвратить столь великую битву столь малым числом?

– Король отослал от себя меня и моих братьев. Он приближает к себе глупцов и льстецов и ведет войну с братом в том самом месте, где погиб его сиятельный отец.

Внезапно горизонт осветился яркой вспышкой – за облаками полыхнула молния. Но это было не только небесное явление.

Само мироздание вздрогнуло.

А в следующие, исполненные смятения секунды Дьюранд услышал, как что-то движется над Ирлаком: ветер несся над землей, точно табун лошадей промчался над рекой, прибивая к земле огни сотен полевых костров.

– Еще одно верховное святилище, – прошипел высокий рыцарь. – У моря.

Ветер и в самом деле нес странный, солоноватый запах. Запах морской соли – и огня.

– Это может быть лишь Ивенсанд. Отныне нетронутым остается лишь одно верховное святилище – то, что в самом центре Эльдинора. – На шее Конрана выступили жилы. Тени вокруг словно разбухли, приподнялись. – А вот что уже ждет здесь. Скоро, скоро они освободятся.

Сам Дьюранд не заметил зарослей терновника на берегу, но теперь увидел скорченные фигурки с острыми, точно иглы, когтями. Утраченные шныряли в высокой траве. А на гребне дальнего берега медленно скользила назад, в укрытие, чья-то фигура – высокая, как башня святилища.

– Изгнанные ждут, пока мы бегаем по кругу, – проговорил Конран. – Узы рвутся – нить за нитью. Король ведет войну в пределах собственного же королевства. Ферангор и Акконель лежат в руинах. Септаримы развеяны. Верховные святилища рушатся. За двадцать веков своего существования Эррест не был столь беззащитен пред наступлением ночи. Такое не происходит само по себе или же случайно. Кто-то играет с Древним Эррестом в смертельную игру – а мы даже крошечной части его замысла не ведаем.

Пока Конран говорил, духи Изгнанных снова скрылись во мраке.

– Но Радомор мертв, – выдохнул Дьюранд.

Блестящие глаза Конрана ни на миг не переставали обшаривать окрестности – чтобы никакие дьявольские твари не подкрались неожиданно. Люди его стояли во тьме, сжимая обнаженные клинки.

– Да, Дьюранд Коль. И с ним его колдуны. Но наш король сражается в Уиндовере, а его бароны трусливо отсиживаются в четырех стенах. И мы стоим здесь.

– В твердыне теней движется чья-то длань. И никто, кроме Безмолвного Владыки, не ведает, какой жребий нам уготован.

* * *

На северном небе роились знаменья и предвестья, а колонна гиретцев и монервейцев двигалась к Акконелю. Время от времени мироздание снова содрогалось, и Дьюранд краем глаза замечал в тени вдоль дорог безмолвных стражей, великанов на гребнях холмов, духов в деревьях. А потом возничий телеги, в которой сидел Дьюранд, закричал:

– Эй!

Дьюранд узнал исходящий от Бейндрола запах затхлой сырости и тростника. Колонна пересекла границу Гирета и остановилась. Крепкий всадник гарцевал между дорогой и рекой, бесшумно отдуваясь.

– Его светлость стоит перед Фалерским мостом и ожидает Абраваналя Гиретского. Его светлость стоит перед Фалерским мостом и ожидает Абраваналя Гиретского. Его светлость стоит перед…

Этот запыхавшийся рыцарь оказался не кем иным, как Одноглазым Берхардом. Он резко – пока конь не сбросил его в воду – остановился рядом с телегой, на которой сидел Дьюранд.

– Дьюранд? – В бороде старого воина сверкнули зубы. – Думаю, хватит. Остальные передадут весть дальше. Будь я проклят, коли полезу в озеро, чтобы им это сообщать.

– Вот. Слушай. – В воздухе был слышен стук молотков, ветер приносил еще сыроватые опилки. – Быстро же они отстраиваются.

Дьюранд вспомнил знамения Конрана.

– Конран не очень-то уверен, что мы победили.

– Да я и сам не уверен, что мне нравится, как выглядит нынче небо. А уж я на своем веку кое-чего повидал. – Он подвел коня почти вплотную к скамье, на которой сидел Дьюранд, и потер завязанный глаз. – Я тебе про эту распроклятую штуковину еще не рассказывал, как я ее заполучил?

– И что теперь сделает Абраваналь? – пробормотал Дьюранд.

– Абраваналь? Я-то жду старого Северина. Все до одного рыцари из его свиты вынуждены были замазать свои цвета черным. Представляю себе зрелище. Герцог в дерюге! В грязи по пояс. Даже без плаща – совсем нечем укрыться от ветра и дождя. Должен сказать, он сам на себя не похож – хотя, конечно, я-то его не так уж хорошо и знаю, не мне судить. Как бы там ни было, мы выслеживали шайку воров – вниз по Обейрну. Сукины дети скрывались в Фейском лесу, прикидывались ужасом тех мест. Всегда ведь можно списать пропавший в пути караван на дело рук Утраченных или там Изгнанных – и кто скажет, что это не так? Такая вот светлая мысль была у этих мошенников, Дьюранд сощурился. Где-то впереди, за каретами, перед Фалерским мостом располагался Тентерфилд. Дьюранд представил себе, как старый герцог Гиретский идет через город, утопающий в саже и свежих опилках. И единственной наследницей его теперь осталась шестилетняя крошка.

– Мы выследили отряд этих болванов, уверенных, будто никто не заметит, что шаловливые лесные пикси ломятся через чащу на восьми боевых скакунах, а каждую ночь спят у костра. И вдруг все следы мерзавцев взяли да исчезли.

Нам бы, конечно, сразу понять, что соваться туда не стоит. Но мы поперлись. И натыкаемся вдруг на ту старушенцию.

У некоторых из нас были арбалеты. То есть серьезные такие арбалеты. – Он притронулся к свежему шраму на макушке. – Побольше, чем лук, что меня в этот раз зацепил. А старая карга возьми да выйди из леса прям перед нами. Ну, я, видать, случайно спуск и зацепил. А все так быстро. Бац – и стрела уже летит, да прямо в голову карги. Я так и вылупился. Я с арбалетом не мастак, да и вообще ведь не целился. Она куда угодно могла полететь. Но карга завалилась на спину, а стрела улетела еще на добрых пол-лиги, куда-то в чащу.

– Берхард… – Дьюранд поднял руку. Звуки топоров и молотков вокруг древнего Акконеля внезапно умолкли. Лишь кто-то один упорно продолжал трудиться. Громкий стук отчетливо и ясно разносился в наступившей тишине.

Но Берхард не умолкал.

– Нуда. Наверняка, Абраваналь вот-вот приедет. Ну а там в лесу-то – лежит себе старуха поперек тропы. И тишина. И я думаю: ведь, небось, чья-то бабка. Нагибаюсь посмотреть – ну а как лишь царапнул, помоги мне Господь. Но она лежит, точно куль с зерном, а там, где должен быть глаз – здоровенная такая кровавая дыра. Мне прямо поплохело. Еще эти седые волосы вокруг кровавой дыры.

– Берхард…

– Уже почти заканчиваю, старина. И вот, понимаешь, старая ведьма как-то так дернулась. Я только и подумал: «Уф! Теперь только прикончить. Ну и денек выдался». И тут, словно из ниоткуда, быстрее гадюки, она меня цап рукой. И, чтобы ты думал, вырвала у меня глаз. Тот самый, что я у нее прострелил. Я только и почувствовал, как ее сухие пальцы копошатся во мне, как будто я из глины вылеплен. Никакой боли. Только пальцы эти ворочаются, да звук, будто песок скребут.

Берхард подался к своему невольному слушателю. На много лиг вокруг все молчали – слышался лишь голос Берхарда да журчание реки.

– И она еще мне говорит: «Я, дескать, забрала то, что мне должны». А я и пальцем пошевелить не мог. И товарищи мои до того ошеломлены были, что с места не стронулись. Да, наверно, оно и к лучшему.

Кстати, думаю, с теми разбойничками то же самое и произошло. Сам рассуди: я ей глаз высадил. А представь, кабы я на нее с мечом напал! И думать не хочу, что было бы, прострели я ей сердце.

Хотя – забавная штука. Я до сих пор, бывает, иногда что-нибудь вижу тем глазом. Все больше деревья да ветки. Темные тропки через лес. Подчас – погреб, полный каких-то кувшинов да черепов. Подчас еще что-нибудь. Но я не жалуюсь. Я был перед ней в долгу. А счеты улаживать – дело непростое.

Откуда-то снизу по течению, за повозками и их скорбным грузом обнаженных мертвых тел, глухо прозвучали фанфары.

– Ага. Это, верное, старый Абраваналь едет, бедолага. Возможно, конечно, вперед каких гонцов и выслали, намекнуть. И Дорвен бедняжка. Она еще с несколькими женщинами обмывала мальчика. Он точно спит. – Берхард шмыгнул носом и покосился на телеги. – Еще спасибо Небесам, что так холодно.

Вот как возвращался домой господин Дьюранда. Господина, на службе у которого Дьюранд скакал, и греб, и шагал, и убивал – и предавал. Ждать Дьюранд не стал.

– Эй, ты куда? – возопил Берхард, когда Дьюранд соскочил со скамьи. Старый рыцарь неуклюже пустился вслед за ним на коне.

На Фалерском мосту уже гремели копыта. Вокруг Дьюранда люди сдирали шапки, скидывали капюшоны – и он пробирался вперед, пока наконец не оказался в первом ряду торжественно-мрачной толпы. Абраваналь и Северин стояли лицом к лицу.

Абраваналь восседал на светлом коне, согбенный и хрупкий под тяжестью всех своих регалий. В его свиту входили Кирен из Арбурхолла и – Дьюранд вздрогнул – отец Дьюранда верхом на крепком боевом скакуне.

Северин Монервейский неверной походкой шагнул вперед, к мосту, и склонился в низком поклоне.

– Абраваналь, – начал он срывающимся голосом, – герцог Гиретский, я, ваш кузен, герцог Монервейский, приветствую вас.

В безжизненных голубых глазах Абраваналя ничто не дрогнуло.

– Ваша светлость, я… я явился из Ферангора, расположенного во владениях вашего врага. Ваше войско сражалось в великой битве. Между Рашсом и Берслетом, где Радомор Узурпатор выступил против вашего войска с силами и уловками как земными, так и порожденными колдовством. Если бы не… если бы не мужество ваших людей. Он не смог одержать над ними верх. Победа за вами.

Абраваналь был недвижен, точно каменные опоры Фалерского моста. Внизу ревела вода, в небесах вздыхал и стонал ветер.

Северин опустился на колени.

– Но это еще не конец. Чего бы я не отдал за то, чтобы это было не так! Бароны Эрреста глядели из своих крепостей, как Гирет шлет сыновей против нашего общего врага – одинокий, без единого друга. Трусы наблюдали и прикидывали свои шансы, покуда верные вам люди проливали кровь на полях сражений. Из всех этих гнусных лордов я… я хуже всех! Страшась потерять своего единственного сына, я выступил против вашего дома, на стороне врага нашего королевства. Покрыв позором весь свой род, я принимал участие в убийстве ваших подданных, жертвовал вашей плотью, чтобы спасти свою. И теперь – вечный позор, ни искупить, ни простить кой невозможно – ваш сын лежит среди павших пред воротами врага. Отважнейший представитель отважнейшего рода! Достойнейших из сыновей Аттии, он пал один, в последний предсмертный мир сразив врага нашего королевства.

– Моему преступлению нет прощения, – закончил Северин, опускаясь в грязь и лужи под копытами коня Абраваналя. Старый герцог так же холодно глядел на него безжизненными голубыми глазами.

Наконец он нарушил молчание.

– Я поступлю согласно вашим же собственным словам. Вы сказали, что многое бы отдали – и я знаю, что возьму с вас. – Едва Абраваналь заговорил, по шее Дьюранда побежали мурашки. Старый герцог на мгновение прикрыл выцветшие глаза. – Вы заплатите мне ту цену, что назвали сами. Ваш сын – за моего. И вы, Северин Монервейский, тоже ответите мне за это убийство.

Связать их! Я не допущу, чтобы они свободно ходили по земле, когда сын мой скован оковами смерти! Они не увидят завтрашнего рассвета.

* * *

Дьюранд явился на невеселое пиршество с запозданием, поднялся по лестнице между рядами притихших слуг. Никто не желал пировать и веселиться в такое время. Но надо было отблагодарить Силы Небесные – даже если мир кончился, а победа далась такой дорогой ценой. А рыцарь из свиты Ламорика не мог уклониться от участия в пиршестве, не оскорбив тем самым память своего господина.

Шагнув в Расписной Чертог, Дьюранд обнаружил, что там царит почти такое же безумие, как в Радоморовом дворце в Ферангоре. Он вошел с нижнего конца зала, и хотя за длинными столами сидели сотни людей, никто не произнес ни единого слова. Все лица были суровы и мрачны, все глаза неустанно бегали по залу. Во главе стола – на дальнем конце чертога – сидел в тусклом великолепии герцог Абраваналь, с обеих сторон окруженный своими баронами. И каждый барон был в кольчуге, а у бедра каждого висел острый меч.

Одна из причин царящего в зале беспокойства была видна сразу: перед высоким столом Абраваналя, точно жертвенные животные пред алтарем, лежали Северин и его сын – в лохмотьях, закованные в цепи. Сотня рыцарей Монервея сидела среди гостей.

Древний меч Правосудия, принадлежавший еще Гандерику, блестел на скатерти возле Абраваналя.

Дьюранд покачал головой. Ужели он вырывал Морина из лап чернецов, освобождал Монервей из западни Радомора лишь для того, чтобы наблюдать, как их убьют тут, в Акконеле? Берхард, сидевший возле ближайшей арки, приберег место для Дьюранда, и молодой рыцарь тихонько пробрался туда. Когда он сел, Гермунд-скальд обнял его за плечи и нагнулся к его уху.

– Похоже, сегодня вечером навряд пошлют за музыкантами, – одними губами шепнул он.

Ответный взгляд Дьюранда должен был бы убить скальда на месте, как пресловутый василиск Берхарда, но болван лишь извиняюще пожал плечами.

На скамьях длинными рядами сидели воины Монервея, плотно сжав губы. Ни один даже локтя на стол не поставил. И неудивительно. Здесь, чуть ли не у них под ногами лежал в оковах их лорд и господин. И здесь же лежал его наследник. А воины Гирета были вооружены.

Гермунд смотрел туда же.

– Патриарх себе бороду узлом завязал из-за знамений с севера. Стоит, как моряк на палубе тонущего корабля, и ждет конца света. Старые духи зашевелились. Узы Древних Патриархов распадаются – повсюду истории о том, как снова появилось что-нибудь этакое, кого много веков и в помине не было. Эррест кишит монстрами, как море рыбами, и если последние узы порвутся, тут-то мы все и встретим свой жребий. Но лично я не уверен, что мы протянем так долго. О да, и кстати, я страшно рад видеть, что тебя там не убили.

– Малыш сделал все, что мог, – пробормотал Берхард. – Вот ей-ей.

Сиденье по правую руку Абраваналя пустовало: оставленное для Ламорика или Лендаста, а не то для них обоих. По левую руку герцога сидела Альмора. Девочка уже нашла Дорвен. Подбородок малышки едва-едва виднелся над столом. Она смотрела на все огромными расширенными глазами и что-то быстро-быстро говорила Дорвен. Та же постоянно переводила взгляд с девочки на скованных отца и брата. Дьюранд гадал, что же такое говорила ей Альмора.

Пора было начинать пир. Священник должен был прочитать молитву.

– Абраваналь все это время, до последней секунды, провел, глядя с башни Гандерика, – сообщил Гермунд. – Смотрел на запад, а девочка играла рядом, что твоя малиновка. В отсутствие господина лордом Гирета был Кирен, твой отец – маршалом, а твой брат – капитаном стражи. Втроем они…

В этот миг все головы повернулись к ступеням, что вели в зал, и на пороге появился патриарх Оредгар. Высокий священник нахмурился, явно недовольный тем, что увидел. По бороде его струились грязь и сажа. Парадных риз он не надел. Но все же поднялся за верхний стол и повернулся к собравшимся.

– Пэры Эрреста. Лорды и леди. Слуги. Сыновья и дочери Аттии. Да славится Безмолвный Король Небес и смертоносные Силы его Воинства, – произнес он в воцарившейся тишине.

– Была одержана великая победа. И с нашей стороны мудро вознести Небесным Силам должные благодарности.

Высокий священник обвел столы орлиным, пронизывающим взором, и люди обоих герцогств торопливо пробормотали слова признательности.

Патриарх на миг закрыл глаза, плотно сжал губы. А потом начал читать слова, которые Дьюранд уже слышал из его уст:

– Широко Западное море, много дней плыла «Колыбель» Сердана, и сыны Аттии познали жажду. Одни отчаялись и, не чая уже достичь далекую гавань, повернули обратно к закату, но смелые духом продолжали плавание по пустому океану, покуда дни складывались в недели. И съедены были последние крошки, и выпиты последние капли. Но я зайду далее. Безумие прокралось в ряды тех, кто был на том корабле. Слабые ложились и спали, пока не умирали во сне. А бедные, истекающие кровью моряки умирали, глядя в небеса.

Он поднял кустистую бровь и снова обвел взглядом многолюдный чертог.

– Я вновь думаю о том корабле – затерянном на широкой глади океана, – промолвил он. – Пустые трюмы. Сухие бочки. Кровоточащие десны, больные подошвы. И тайные сомнения, терзающие каждого моряка, сознающего, что он завез свою семью в пустые глубины, без надежды на возвращение. Ибо вот что означала история Сердана: не обманывайтесь!

Оредгар снова обвел чертог взглядом, словно призывая какого-нибудь глупца оспорить его слова.

– Но потом! Настал день, когда Сердан вышел делать замеры бездонного моря – уже не надеясь доплыть до земли – и трясущимися руками опустил в воду лот – и на самом последнем фатоме, на последнем дюйме каната у него в руках – ощутил, как грузило ударилось о далекое дно. Он едва ощутил, едва почувствовал это прикосновение. Горизонт был далек и пуст, как стальной обруч. Но море оказалось не бездонным. И он вытащил лот, точно удил на том далеком берегу, и старый кусок свинца вернулся к нему в грязи – в сладком речном иле. В самый темный час. На самом последнем броске.

Патриарх повернулся к Абраваналю, к Северину, к собравшимся пэрам, и высоко задрал встрепанную бороду.

– Вот я стою тут пред вами, и города ваши лежат в развалинах. Король затеял войну. Святилища рушатся. И я думаю о том, как Сердан последний раз бросал лот – кидал его в непроглядную тьму, тянулся к самому дну моря, когда уже казалось, что все потеряно.

Теперь, когда вы свершили это, начнутся величественные похороны. Процессию, я думаю, мы проведем ночью. В старом святилище еще хватит святой земли.

С этим словами Оредгар оставил чертог. В наступившей яростной, пристыженной тишине собравшиеся глядели ему вслед.

* * *

Дьюранд не мог бы сказать, сколько они сидели в темном зале. Когда целая вечность прошла в угрюмом следовании церемониалу, сквозь толпу к Кирену проскользнул скороход – так птичка влетает в окно комнаты больного. Через несколько секунд Абраваналь встал и вышел из зала. Полы мантии развевались у него за спиной.

Дьюранд поднялся, чтобы отправиться следом, и обнаружил, что он не один. Бароны, лорды и воины присоединились к нему. Толпа превратилась в довольно неловкую процессию, выливаясь через узкие коридоры замка на тонущую в сумерках рыночную площадь, где замер в нерешительности герцог. Старик в одиночестве взирал на странное зрелище, что открылось его взору: тысячи мужчин и женщин, поднявшихся на развалины цитадели. Безмолвная толпа собралась вокруг руин верховного святилища, чьи разбитые стены теперь высились островом света – люди принесли с собой факелы и тростниковые лучины.

Дьюранд и все остальные двинулись за Абраваналем, как идет нянька за человеком, который ходит во сне. Пошатываясь, старый герцог брел по сожженному городу, пока впереди не замаячили высокие стены святилища. Так их импровизированная процессия подошла к безмолвной толпе. Горожане отводили глаза и расступались, пропуская процессию к зловещей площадке в самом центре святилища. Дьюранду показалось, будто Орадгар отстроил разрушенный храм, сложил его заново, заменив мертвый камень живыми людьми. Над головой сияли пурпуром закатные небеса. Но на плитах у ног процессии лежали все, до единого, кто был привезен из Ферангора, иссиня-белые, недвижные, точно вечность. Обвисшая кожа сияла от масла, воздух благоухал бальзамом и имбирем.

Во главе собравшегося множества патриарх Акконеля воздел руки к небу.

– Присоединитесь же к нам, когда мы поем молитву Вечерних Сумерек и идем в часы ночной тьмы, как то делали в дни Высокого королевства. Ибо сейчас руки наши безоружны перед Иномирьем, Изгнанные стонут в древних путах, а Утраченные вьются у нас над головами. Но не будем отчаиваться! Как не будем и безмятежно спать, ибо молитв священников и Рыцарей Пепла более недостаточно, так что и мы должны взять эту ношу в собственные руки. Те, кто лежат сейчас здесь, ради нас взглянули в лицо смерти и отчаянию, и мы должны поступить так же. Мудрые женщины приготовили их, а нам теперь должно дождаться рассвета, чтобы отправить их в путь к Небесам. И последнюю эту ночь мы должны бодрствовать. Должны не спать, дабы наши братья могли спокойно отдохнуть перед походом к Ярким Вратам далеких Небес.