Текст книги "Сны чужие (СИ)"

Автор книги: Денис Луженский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 59 страниц)

У самого порога в голову пришла спасительная мысль: выскочить в коридор и бежать прочь. Если громко кричать, соседи вряд ли выйдут, но авось вызовут милицию. Пока этот встанет из кресла, пока бросится следом… «Не успеешь, ‑ шепнуло внутри холодно и бесцветно, ‑ ничего ты не успеешь.» Он медленно запер дверь и долго снимал второй ботинок. Руки дрожали.

‑ Не трясись, не съем. Падалью не питаюсь.

Закат успел слегка поблекнуть и теперь нежданного визитера можно было разглядеть без труда. Из холода Башкирцева бросило в жар. Он, неожиданно для самого себя, вскинул руку и судорожно перекрестился.

‑ Ты ведь неверующий, Петрович, ‑ с насмешкой заметил призрак. ‑ Так что у тебя вряд ли получится. Ты уж извини, я тут покопался в шкафах, кое‑что из своих вещей нашёл. Вот, к примеру, халат этот. Если бы ты только знал какое это блаженство ‑ банальный горячий душ. Это можно понять только лишившись его, честное слово.

‑ Т‑ты… ты не можешь… быть зд‑десь!…

‑ Это верно, ‑ призрак легко согласился, ‑ не могу. Однако иногда приходится совершать невозможное.

Он сидел в кресле странно, поджав под себя ноги и укутавшись в халат. Поза его была какой‑то неестественной, но в чём заключалась эта неестественность Башкирцев понять не мог. Тот инфернальный ужас, что парализовал его разум в первые минуты встречи, сейчас начинал понемногу отступать. Мозг лихорадочно искал рациональное объяснение происходящему и, как это ни странно, находил его в мелочах, имевших к "рацио" весьма смутное отношение. За мелочи эти рассудок, не веривший прежде ни в чёрта, ни в бога, теперь цеплялся как утопающий за соломинку: Зачем бы ожившему покойнику открывать окна в доме? Зачем говорить о горячем душе? Да и появляться ещё до заката солнца призраку, вроде как, не полагается… А запах!… пусть и не розами пахло в прихожей, но этот запах был живой …

Наверное, на его лице отражалось всё более чем явственно, поскольку незваный гость неожиданно вздохнул и произнес устало:

‑ Не льсти себе, я сюда заявился не совесть твою изображать. Если нервишки расшатались, глотни чего покрепче, я в холодильнике водку видел. А потом расскажешь мне, о чём спрошу. В конце концов, это невеликая плата за то, что ты теперь живешь в моем доме, не так ли?

* * *

‑ Плевать мне, что ты там сейчас думаешь, ‑ бросил Олег, нарушив напряженное молчание. ‑ Плевать мне на тебя и на твою жизнь. Живи себе и дальше как живётся. Мне тут кое‑что сделать нужно, потом я уйду. Теперь уж точно ‑ навсегда. А от тебя, Петрович, только две вещи и требуется: на один вопрос ответить честно и не мешать мне потом, не делать глупостей, никуда не звонить и никому ничего не рассказывать, пока я здесь. После ‑ мне уже без разницы, хоть участковому исповедуйся, хоть психиатру.

‑ Меня в морг возили, тело твое опознавать, ‑ буркнул Башкирцев невпопад. ‑ Может, и впрямь ‑ к психиатру?

‑ Не раньше, чем я уйду. И вот ещё что… завтра у нас какой день недели?

‑ Пятница, ‑ он не особо удивился неосведомленности "призрака", ‑ семнадцатое число…

‑ Тем лучше. Позвонишь утром на работу и скажешься больным. Лучше тебе будет тут посидеть пару дней. Так, от греха подальше.

Башкирцев опрокинул третью по счёту рюмку и с угрюмым видом покосился на Олега.

‑ Живой ты или мертвец, а только указывать мне у тебя нос не вырос.

‑ Расхрабрился ты, как я погляжу, ‑ качнул тот головой. ‑ Хватит тебе уже пить, а то так можно и инстинкт самосохранения вовсе потерять.

‑ Т‑ты! ‑ задохнулся Башкирцев, давясь не то страхом, не то возмущением. ‑ Ты не угрожай мне! Слышишь?! И не думай!…

‑ Тихо, ‑ голос Олега прозвучал так, как некогда прежде не звучал на его памяти: негромко, но настолько уверенно, что зарождающаяся истерика разом стала поперёк горла.

‑ Не шуми, соседи услышат. Окна‑то открыты. Ещё позвонят, куда не следует.

Водка была ледяная, но сейчас Башкирцев не чувствовал ни её холода, ни вкуса, ни крепости. Она провалилась внутрь как глоток обычной воды. Четвёртая рюмка ‑ а будто и не пил вовсе. Всё вхолостую…

‑ Знаешь, что самое странное, Петрович? ‑ задумчиво протянул "призрак". ‑ В нашу последнюю встречу я не способен был увернуться от твоей оплеухи, а сейчас могу убить тебя, не вставая с этого кресла. Ты "ой" сказать не успеешь. Но… мне даже ломать тебе руку больше не хочется. Я давно перестал тебя ненавидеть. Я, может быть, даже простил тебя… Не дури, дядя Артем, просто сделай как я прошу и через пару дней можешь забыть меня как сон.

‑ Кошмарный сон.

‑ Это уж как тебе хочется, так и считай… А пока ты вот что мне скажи: где Таня?

‑ Ка‑какая Таня? ‑ Башкирцев растерялся от неожиданного вопроса.

‑ Таня, ‑ терпеливо повторил Олег, ‑ девушка. Которая была здесь, когда… меня убили… Якобы убили.

‑ Так ведь… ‑ он осекся. ‑ Ты это… ты что же, не знаешь ничего? Ведь уже больше недели прошло… А я‑то уж было подумал…

‑ Что? ‑ "призрак" привстал в кресле, подаваясь вперед. ‑ Что случилось с Таней?!

Вот в этот самый момент Башкирцев наконец‑то ощутил действие спиртного. Потому что лицо Олега перед его глазами на миг исказилось и поплыло, теряя чёткость очертаний. Он рефлекторно тряхнул головой и зрение пришло в норму.

"Напьюсь, ‑ с мрачной решимостью подумал Башкирцев. ‑ Уж коли завтра нужно "болеть" так буду болеть по‑настоящему. Вот только отвяжется этот со своими вопросами…"

‑ В больнице она уже дней восемь или девять, ‑ неохотно протянул он, наливая себе по новой. ‑ Кто‑то болтал из соседей, так из комы и не вышла до сих пор… Опоздал ты, парень, воскресать.

Глава девятая

Между жизнью и смертью ‑ две пяди ничейной земли.

Между смертью и жизнью ‑ нейтральная полоса.

Вдох и выдох… Мы времени раньше расчёт не вели,

А теперь нам осталось быть вместе всего полчаса.

Вдох и выдох… Мы раньше небрежно бросали слова,

А теперь невозможно спросить и услышать ответ.

Друг по другу так часто мы взглядом скользили едва,

А теперь посмотреть друг на друга возможности нет.

Вдох… вот грудь поднялась, значит дышишь, и значит ‑ жива,

Значит, может, ещё мы получим утерянный шанс.

Выдох… мне показалось: раздвинулись губы едва ‑

Может, блюз не допели последний, а может ‑ романс.

Между жизнью и смертью так мало ‑ лишь выдох и вдох.

Между смертью и жизнью ‑ лишь шаг по ничейной земле.

Нам сейчас бы хватило немного, каких‑нибудь крох…

Но и крохи сгорели… и без толку рыться в золе…

Он смотрел на неё всю ночь. Смотрел как медленно, бесконечно медленно поднимается и опускается её грудь. Смотрел на её лицо, словно вылепленное из воска. На бледные губы и тени, залегшие вокруг закрытых глаз… Она была где‑то далеко. Там, за чертой, куда ему, Открывающему Пути, нет хода. Туда не открыть Врата, и не заглянуть сторонним взглядом… туда можно лишь попасть единожды. И оттуда немногим дано вернуться… Ей ‑ не дано. Он понял это сразу, едва лишь узнал о происшедшем. Осознание пришло уже позже и подобно было удару в солнечное сплетение… Она умирает!…

В палату вошла женщина средних лет в белом халате. Движения медсестры были размеренны и неторопливы. Поменяв капельницу и убедившись, что аппаратура работает в обычном режиме, она на несколько секунд задержалась возле девушки, чтобы поправить и без того ровно лежащую простыню. Покачала головой и вздохнула с непритворной жалостью:

‑ Молоденькая такая…

Потом вышла, так и не заметив застывшую в дальнем углу тень. Кто сказал, что ночь ‑ это неприёмные часы? Кто сказал, что в реанимацию не пускают даже днём?… Тень шевельнулась, но не приблизилась. До этого он уже подходил к Тане дважды, прикасался к руке и долго слушал её беззвучное дыхание. Теперь же ‑ просто стоял у стены, почти неподвижный и безмолвный. Поддерживать иллюзию не было нужды, но все же на лежащую девушку смотрели сейчас глаза человека, а не фэйюра ‑ ему казалось, это будет правильным. Губы его шевелились, то завораживающе медленно, то быстро и судорожно. Он не просил ‑ слишком хорошо понимал, что просить уже бесполезно. Не молился ‑ ибо не умел. Не проклинал, так как время проклятий ещё не пришло. Он прощался…

Всё оказалось напрасным ‑ метания и поиски, штурм Тинтры, сотни загубленных жизней, Тропа, Выжженные миры… он ничего не узнал, не получил ответов на главные вопросы, ни на шаг не продвинулся к цели. Он даже не успел увидеть её глаза… ему досталось только вот это молчаливое прощание без надежды услышать ответ.

На лице Тани не было ни синяков, ни ссадин. На обходном листе рука доктора вывела летящим почерком: "ушиб мозга"… один‑единственный сильный удар "тупым предметом" в височную область и сотрясение, приведшее к коме. Один единственный удар… не оставивший на коже даже ссадины, только небольшую гематому.

"Прости, ‑ шевельнулись губы. ‑ Я должен был оказаться рядом. Должен был защитить… Должен был…"

"Ныть о несбывшемся ‑ это проще всего. Так неудачники обычно и поступают."

Он почему‑то не удивился тому, что Эки, упрямо молчавший с момента их появления на Земле, вдруг решил заговорить. Просто внезапно понял: тот никуда не пропадал, был все это время рядом, смотрел вместе с ним, чувствовал, переживал…

"Почему она не приходит в себя? Ведь эта травма ‑ не смертельна. Почему она уходит от меня?"

"Может быть, ей больше не хочется жить…"

"О чем ты?"

"Ты знаешь… и знаешь кто, скорее всего, виноват в этом."

"Я… я виноват."

Эки‑Ра промолчал и Олег тоже не произнес больше ни слова. Грудь Тани поднималась и опускалась… все медленнее, все незаметнее было это движение. Когда показания установленных возле кровати приборов начали быстро меняться, дверь распахнулась и в палату вбежала давешняя медсестра. Она на секунду замерла, растерянно глядя туда, где, как ей показалось, только что мелькнула ожившая тень… Нет, это просто кто‑то из сотрудников забыл закрыть на ночь окно и сквозняк шевельнул тяжелую занавеску. Медсестра бросилась к девушке. Ей на помощь уже спешил дежурный врач, сдавленно чертыхаясь спросонья. Он был ещё молод и не успел привыкнуть к необратимости смерти, примириться с ней и преисполниться философского спокойствия. Поэтому он делал всё, что мог, бледнел от осознания бесполезности своих действий и ругался уже в голос…

Видимо, пришло время и для проклятий…

* * *

За окнами светало. Раннее утро или ещё ночь? В сущности ‑ разницы мало, когда на дворе лето и небо из черного становится голубовато‑серым уже в четыре часа пополуночи. Самые сладкие и крепкие сны ‑ в это время. Худшие из кошмаров ‑ тоже. Отличить один от другого, впрочем, бывает непросто. Тут уж ‑ дело вкуса, пожалуй. Кому и райские видения ‑ скука смертная, а кому и явление призраков нипочём…

Вот и этот сон Коля затруднился бы однозначно записать в какой‑либо из списков. С одной стороны, покойник во сне ‑ это, наверное, не к добру. А с другой… излишне суеверным Фарязев никогда не был, сны толковать не умел и в то, что призрак друга заявился в его грезы, чтобы отравить их своим присутствием, поверить не был готов. Особенно ‑ после сдачи зачётной сессии и той маленькой вечеринки, что они с сокурсниками устроили по этому благородному поводу. Когда под утро пары хмельного ещё кружат голову и реальность, сплавляясь с дрёмой, слегка плывёт перед глазами, визитам привидений уже не удивляешься.

‑ Поболтать заглянул? ‑ сонно осведомился он, глядя поверх натянутой по подбородок махровой простыни. ‑ А я уж заждался. В первый месяц‑то почаще являлся.

‑ И о чем говорили? ‑ полюбопытствовал призрак, усаживаясь на подоконнике как‑то странно, неудобно, по‑птичьи. Длинные полы темно‑синего плаща свесились вниз.

‑ Не помнишь? Жаль… А вообще ‑ так, трепались за жизнь… Без тебя скучно стало, Олеж. Зря ты умер все‑таки. Мне, вот, обычно снится, что ты живой. А сейчас точно помню: умер. Похоронили тебя. Глупо все, да? И невесело.

‑ Глупо, ‑ согласился Олег, ‑ в жизни вообще очень мало разумного, доброго и вечного.

‑ Верно… вот твой плащ ‑ тоже глупость. Жарко же, а ты ‑ в плаще. Прям как Брендон Ли в "Вороне", чес‑слово. Я всё понимаю, конечно… Но уж очень по‑киношному, даже для сна, не находишь?

‑ Плащ ‑ он не поэтому, у меня просто проблемы… с походкой. Пришлось одолжить у Петровича это старье. Полы длинные ‑ не так заметно.

‑ Угу… тебе самому‑то не смешно, Зорин?

‑ Нет, не смешно. Страшно мне… Почему все так, Коля? Почему ‑ она? За что? У меня в груди словно ледяной ком из вопросов. Они меня на части рвут, режут изнутри…

‑ Значит, всё‑таки, как в том фильме, да? Ради мести с того света ‑ на этот.

‑ Нет… я не уверен. Должен быть, вроде, уверен, но почему‑то ‑ нет… Мне кажется, кроме Лобова больше никто не мог, но…

‑ Много кто мог бы. Бомжей и наркош хватает вокруг, отморозков всяких. Да только Лоб это, больше некому. Либо он сам, либо кто‑то из шестёрок его… Жалко Таню… такая девчонка…

‑ Спасибо тебе.

‑ За что?

‑ Если бы не ты, мы бы с ней не встретились, наверное.

‑ Пустое. Может, если бы вы не встретились, ты бы ещё жив был.

‑ Да я и так… впрочем… ты не прав, ничего бы это не изменило. Таня тут ни при чем.

Призрак поднялся и повернулся к открытому окну.

‑ Уже уходишь?

‑ Да, пойду.

‑ Посиди ещё.

‑ Прости, Коль, у меня ещё дела… я и так, наверное, зря зашел. Просто… кроме тебя больше не с кем было поговорить. Понимаешь, я оставил её тут одну… а теперь должен хоть что‑то сделать… Знаю, что это её не вернет, но…

‑ Может, тебе потом легче будет?

‑ Нет, не будет. Просто выясню правду, а там… не знаю. Прощай.

‑ Прощай, Олеж. Заглядывай ещё.

‑ Прости… вряд ли получится.

Темный плащ мелькнул в предрассветной дымке и пропал. Второй этаж всего‑навсего, невысоко… а впрочем, какая разница призраку с какого прыгать этажа.

* * *

Дом номер два по Качаловскому проезду был непростым ‑ любой бы понял это с первого взгляда. Желтый, глянцевый кирпич облицовки; нестандартная архитектура; окна ‑ евро; балконы застеклены по единому образцу; первый этаж ‑ магазины и киоски; в подвале гараж; рядом с домом огороженная детская площадка и небольшой сквер с клумбами и аккуратно постриженными кустами; в подъездах, помимо домофонов и консьержей, ещё и внутренняя охрана. Все в округе знали: четырехкорпусный семнадцатиэтажный блок, венчающий собой Качаловский проезд, построен не для «простых смертных». Здесь обитали многие представители городской элиты среднего пошиба: преуспевающие коммерсанты, начальники нескольких крупных предприятий города, банкиры и даже (как поговаривали) кое‑кто из родственников мэра.

Светлана вспомнила, как робела, в первый раз подходя к этому дому. Теперь эта её робость ей самой казалась забавной. Впрочем, некоторая доля смущения всё равно осталась. Во всяком случае, к подъезду она подошла ускоренным шагом, стараясь не обращать внимания на кучкующихся неподалеку подростков, проводивших её сумрачными взглядами. Светлана уже вполне привычно набрала номер на клавиатуре домофона, нажала кнопку "вызов"… И испуганно вздрогнула, услышав не из динамика, а из‑за спины:

‑ Привет, Светик.

Она обернулась и машинально пробормотала "привет", вглядываясь в полустёртые сумерками черты лица. Черты эти показались ей знакомыми. Только когда парень улыбнулся, она с облегчением вспомнила: Коля Фарязев из параллельного "Б"‑класса. Даже удивительно, как это она не признала его сразу, ведь изменился он не так уж сильно.

‑ Коля, ты что ли? А я‑то думаю: кто такой? Богатым будешь!

‑ Это уж наверняка, ‑ снова улыбнулся парень, ‑ Да и ты, надеюсь, не обеднеешь. В гости собралась?

‑ Да вот… ‑ начала было Светлана, чувствуя, что щеки заливает краска смущения. В этот момент из динамика домофона послышался молодой мужской голос:

‑ Кто там?

‑ Это я… ‑ она замялась. ‑ Открой, Дим.

‑ Света? Заходи! ‑ в доносящемся из динамика голосе послышалась неприкрытая радость. Смущённо улыбаясь, она толкнула тяжелую металлическую дверь и вошла. Фарязев тоже вошел, продолжая улыбаться ей, как давней подруге, хотя в школе они почти не общались. Она кивнула давно знакомой пожилой консьержке, мазнувшей по ним взглядом из стеклянной будки. Охранник тоже узнал её, только нахмурился, взглянув на Кольку, но ничего не сказал. А тот чуть ли не под ручку довёл девушку до лифта, вошел вместе с ней и спросил:

‑ Тебе высоко?

‑ Десятый, ‑ ответила она. ‑ А тебе?

‑ Выше, ‑ он нажал на кнопку. ‑ Как сама‑то?

‑ Нормально, ‑ пожала плечами Светлана, ‑ учусь, работаю… А ты?

‑ Шаг вперед, два назад, три прыжка на месте.

Она вдруг подумала, что взгляд у Кольки какой‑то отсутствующий, а улыбка ‑ словно наклеена на лицо. Глаза его толком рассмотреть не получалось, они словно в тени прятались. Ей отчего‑то стало не по себе…

‑ Зачем же так мрачно, Коль?

‑ Забудь, ‑ он снова улыбнулся своей искусственной, насквозь фальшивой улыбкой. В этот момент лифт остановился, она шагнула в открывшиеся двери, и услышала вдруг позади:

‑ Счастья тебе, Светик.

Что‑то было в голосе, которым он произнес эти слова, заставившее её обернуться и еще раз посмотреть на однокашника, пристально и тревожно.

‑ И тебе, Коля, тоже, ‑ серьезно пожелала она в ответ.

Тот кивнул ей и нажал кнопку верхнего этажа. Только когда сдвинулись металлические створки и кабина с негромким гулом ушла вверх, Светлана внезапно поняла, почему не сразу узнала Фарязева ‑ у него были совсем чужие, незнакомые глаза.

* * *

На крышу он попал без осложнений ‑ разогнул прутья решётки, запирающей выход на чердак и легко протиснулся между ними. Квадратный люк, ведущий на саму крышу, был снабжен массивным замком. Детские игрушки, он сорвал его даже особо не напрягшись, вместе с петлями запоров.

С четвёртого корпуса на третий перебраться оказалось просто ‑ их разделяла щель, шириной не более метра. Со вторым корпусом светило больше трудностей ‑ между зданиями проходила совсем не узенькая пешеходная дорожка и от кирпичного парапета третьего корпуса до карниза крыши второго было метров пять. Расстояние его не пугало, но вдруг пришло в голову, что прыжок могут случайно заметить прохожие или жильцы соседних домов. Делать, однако, было нечего ‑ переигрывать варианты действий по‑новой не хотелось. Второй такой удачи, какой стала для него встреча с Поляниной, ему могло и не представиться. И без того страшно повезло, что Света узнала в нём Кольку, а охранник не стал задавать лишних вопросов. Разумеется, он мог бы пройти и сразу через подъезд нужного дома, вот только охрану ему упрямо не хотелось ни пугать, ни выводить из строя. В теперешнем своем состоянии он способен был убить или искалечить, даже не желая этого, поэтому, увидев идущую через сквер Полянину, воспользовался случайной встречей почти интуитивно.

Теперь медлить не имело смысла; Олег разбежался, прыжком взлетел на полуметровой высоты парапет и, сильно оттолкнувшись, взмыл над провалом в семнадцать с лишним этажей. Внизу промелькнула серая асфальтовая лента дороги и голова какого‑то позднего гуляющего. Потом ноги упруго толкнулись в покрытый слоем битума скат крыши, он мягко перекатился через плечо, гася инерцию, и застыл в приседе, прислушиваясь к окружающему пространству… Всё спокойно. Потоки внимания, которыми были насыщены улицы города, перемещались где‑то внизу, почти не поднимаясь выше первых этажей зданий. Ни один чужой пристальный взгляд не пытался отыскать в вечерних сумерках мелькнувшую над домами серую тень…

Второй чердачный люк оказался не заперт. Замок висел только на решетке, но он поступил с ней так же, как и с той, первой ‑ разогнул прутья ровно настолько, чтобы пролезть между ними. Потом быстро спустился по лестнице на восьмой этаж.

Под сердцем стыл кусок льда, колол, прорастал вдоль позвоночника в мозг длинной колючей сосулькой. Вопросы требовали ответов.

* * *

К вечеру в комнате стало душновато, даже несмотря на включенный «кондишн». Человек с хорошим обонянием мог бы выделить из висящей в воздухе тяжелой одуряющей смеси насыщенных запахов «ароматы» алкоголя, табака, духов, лака для волос и сладковатого дыма «травки». Музыкальный центр «Сони» в углу позузадушенно хрипел голосом Шефутинского, под потолком плавали голубоватые клубы марихуанового дыма, на столешнице из толстого дымчатого стекла и на полу, вокруг обитых сиреневым бархатом кресел, громоздились батареи разнокалиберных бутылок. Марина состроила брезгливую гримасу своему отражению в огромном чёрном трюмо и капризно пожаловалась:

‑ Дышать уже нечем, Серж. Открой окно.

Лобов, развалясь в кресле, цедил из высокого бокала водку с тоником и курил "Парламент", игнорируя "травку".

‑ Открой, ‑ он лениво кивнул Толику, тот с готовностью вскочил, распахнул настежь фрамугу.

‑ Лучше? ‑ безразлично поинтересовался хозяин квартиры.

‑ Нет, ‑ Марина вздохнула, откидываясь на спинку дивана. ‑ Надоела жара. И вы, парни, надоели. Слушаете всякую дрянь. Поставьте лучше "Руки вверх" или Шуру.

‑ Я ещё столько не выпил, ‑ буркнул Лобов. Бритый громко заржал над его словами и притянул к себе ойкнувшую Александру.

‑ З‑зачем нам Ш‑шура? ‑ он уже порядочно набрался. ‑ У нас с‑своя есть Ш‑шурочка!

‑ Отвяжись, дефективный! ‑ Александра оттолкнула его и потянулась за бокалом. Она тоже была под хмельком, как, впрочем, и все в этой комнате, включая Марину.

"Я пьяна? ‑ возникла в голове ироничная мысль. ‑ Да, я пьяна, и мне это, черт побери, по душе. А Лобов скотина ‑ нагнал тоску."

‑ Скучно, ребята, ‑ протянула она жалобно. ‑ Может, сорвемся куда‑нибудь? В бар или на диско?

‑ В лом, ‑ отозвался Лобов.

‑ В лом, ‑ поддержал его Ринат.

Бритый, похоже, предложение Марины вовсе не расслышал, а Гена, по своему обыкновению, промолчал, стрельнул в её сторону взглядом сытого волка и снова закрыл глаза. Только Вовчик‑мент выглянул из‑за своего журнала с интересом, убедился в отсутствии у компании энтузиазма и снова углубился в разглядывание глянцево‑пёстрых страниц. На Толика Марина не рассчитывала вовсе ‑ "тень" Лобова не привыкла высказывать свое личное мнение.

‑ Зануды, ‑ она фыркнула, сделав обиженный вид, повернулась в сторону прихожей… и первой заметила стоящего там человека. Свет в прихожей не горел, а гостиная была освещена скудно и поэтому сумрак размывал очертания фигуры, скрадывал черты лица. Несколько секунд она недоумённо смотрела на эту фигуру, ожидая, что человек войдет, но тот не двигался с места и тогда она заговорила сама, обращаясь к Лобову:

‑ Эй, Серж, к тебе пришли!

Сергей оторвался от созерцания дымной струйки, исходящей от сигареты в его пальцах, и равнодушно посмотрел на позднего визитёра.

‑ Черт, Леха, опять дверь не закрыл?

‑ Не думаю, ‑ невпопад отозвался Бритый.

‑ Это правильно, ‑ не замедлил подколоть его Ринат, ‑ меньше думаешь ‑ крепче спишь. Железный принцип, пацан!

Над шуткой засмеялись только Толик и сам Ринат, остальные начали оборачиваться к незнакомцу.

‑ А ты, братан, не ошибся ли дверью, часом? ‑ поинтересовался Лобов тоном, не предвещающим ничего хорошего.

Незнакомец молча шагнул в гостиную, выступая из тени.

‑ Shit! ‑ пробормотал Гена и глаза его недобро сощурились. Вздрогнул, узнавая, Лобов. А потом вошедшего узнала и Марина… и почувствовала, как страх колючими ледяными иглами впивается в позвоночник. Вот так же он и входил к ней неделю назад в ночном кошмаре, под руку с Таней…

‑ Покойник вернулся, ‑ Лобов хлебнул из стакана и поморщился, будто водка неожиданно показалась ему чересчур горькой. ‑ Интересно, кого же в твоей квартире тогда порезали?

Олег стоял и молчал, неподвижный, жутко бледный, точно и впрямь восставший из мёртвых. На нем был какой‑то помятый синий плащ старомодного фасона. И это в летнюю жару!

"Я перебрала, ‑ решила Марина. ‑ Перебрала, отключилась и вижу какой‑то нелепый сон…" Ей было невдомёк, что в своем предположении она уже не оригинальна.

‑ Что тебе нужно? ‑ спросил, между тем, Сергей, угрюмо разглядывая "покойника". ‑ Какого ляда ты сюда заявился?… Или потерял кого?

Первоначальное изумление в его глазах всё отчетливее сменялось злостью. Молчание визитера бесило Лобова, выводило из себя. Очевидно, он никак не мог интерпретировать это молчание, понять что оно означает ‑ неуверенность или, напротив, демонстрацию силы.

‑ Потерял, сталбыть… Слышь, Толь, ты Таньку помнишь?

‑ Какую? ‑ отозвался Толик; голос его заметно дрожал, но он храбрился. ‑ Это ту, что в больницу попала неделю назад?

‑ Брюнеточка? ‑ оживился Бритый. ‑ А она ничего, фигуристая… была! Формы такие…

Марина почти не слушала их. Она смотрела на Зорина, а тот больше не буравил глазами Сергея ‑ он медленно переводил взгляд с одного из сидящих в комнате на другого, вглядывался в обращённые к нему лица, будто пытался из спектра чужих чувств и эмоций вычленить для себя одно единственное… Что? Может быть, чувство причастности ?… Даже в самом законченном подонке, в самых бездонных глубинах души прячется вина, скрывается от дневного света сожаление. Есть, в конце концов, просто воспоминание… и страх перед возмездием. Олег поочередно заглядывал в восемь пар чужих глаз. И, похоже, решал… Когда Марина встретилась с ним взглядом, ей показалось, что её раздели, ощупали со всех сторон, а после так и оставили голой. Зорин чуть прищурился и её будто кипятком окатили.

"Ты тоже там была!" ‑ беспощадно и безошибочно обвинил чужой взгляд.

‑ Ну, что ты вылупился, козел?! ‑ услышала она будто со стороны собственный истеричный крик. ‑ Что смотришь?! Да па‑ашёл ты!…

А внутри билось в лихорадке страха: "Знает! Знает! Знает!…"

‑ Заткнись, шалава! ‑ процедил угрожающим тоном Вовчик, который поначалу сидел спиной к Зорину, а теперь повернулся и хмуро разглядывал пришельца из под густых чёрных бровей. Негромкий голос мента заставил замолчать увлеченно обменивавшихся пошлостями парней вернее, чем если бы тот сорвался на крик. Марину он будто водой холодной окатил, и она мгновенно умолкла, даже успокоилась немного.

‑ А ты, падла, ‑ Вовчик тяжело поднялся из кресла, навис горой, ‑ сейчас мне скажешь кто такой, или я тебя пополам сломаю!

‑ Это старый дружок Таньки, ‑ подсказал ему Лобов, недобро ухмыльнувшись. ‑ Как думаешь, Вов, не он ли её в больницу и укатал неделю назад, а? Узнал, что она со мной встречается, ревность взыграла ‑ обычное дело… Кстати, его ведь полгода как якобы зарезали у себя в квартире. Помнишь, когда шпану с твоими коллегами у Семнадцатого… того?

‑ Еще бы не помнить, ‑ Вовчик сунул руку за отворот пиджака и Марина с неожиданной ясностью поняла, что именно он собирается предъявить Олегу в качестве "удостоверения"…

‑ Уходи, ‑ голос Зорина звучал хрипло и глухо, ‑ тебя не было…

‑ Ага! Ща уйду! ‑ оскалился Вовчик. ‑ А как же!…

Он вытащил пистолет… Что произошло дальше Марина толком разглядеть не успела; кажется Олег просто шагнул вперед и вдруг оказался совсем рядом с "ментом", шкафоподобный Вовчик как‑то удивленно крякнул, выронил оружие и грузно осел на пол.

Бритый и Гена вскочили с дивана почти одновременно. В руке у Бритого блеснул подхваченный со стола широкий кухонный нож. Гена прыгнул к противнику первым и, чуть пригнувшись, резко ткнул его в горло ребром ладони… Олег то ли не успел увернуться, то ли и не попытался даже. От удара он покачнулся и сипло выдохнул… Марина не помнила точно, чем занимался сухопарый приятель Лобова, но видела пару раз как он укладывал голыми руками ребят покрупнее и посильнее себя. Наверное, таким вот ударом Вершинин способен был и убить… и, похоже, тот факт, что Зорин устоял на ногах, обескуражил Гену ‑ он замер, озадаченный…

А в следующий миг Олег быстро наклонился вперед, смял одной рукой ворот гениной рубашки, другой вцепился в ремень брюк, рывком поднял парня в воздух, развернулся и бросил… Пролетев полтора метра спиной вперед, Вершинин с глухим шумом врезался в стену и сломанной куклой, без движения растянулся на полу.

‑ Сука‑а!…

Бритый рванулся вперед, перепрыгивая через лежащего Вовчика. Движения Зорина были скупы и стремительны: он перехватил руку с ножом, выдернул его из судорожно сжатых пальцев Бритого и коротко взмахнул своим трофеем. Марина вздрогнула, не в силах отвести взгляд. Бритый несколько бесконечно долгих секунд с ужасом смотрел на то, что осталось от его руки, потом всхлипнул и упал…

‑ И‑и‑и‑и!…

Визг, ударивший по барабанным перепонкам, выхватил её из паутины оцепенения. Визжала Шура, забившись в дальний угол дивана и обхватив голову руками. Она была белая, как скатерть. Сама Марина кричать не могла, только беспомощно по‑рыбьи разевала рот. Нечто подобное представлял сейчас из себя и Толик, намертво, кажется, спаявшийся со своим стулом. Ринат, выглядевший немногим лучше приятеля, сжимал в обеих руках по пустой бутылке из‑под вермута. И только Лобов, похоже, не потерял уверенности в себе. Он тоже побледнел, но казался решительным. И сейчас он, поднимаясь с кресла, что‑то тянул из заднего кармана брюк…

Марина едва успела вспомнить, как Сергей, хвастаясь, показывал Вовчику большой чёрный пистолет, а Олег уже прыгнул к Лобову прямо через пустое кресло и стол с бутылками. Ринат, отчаянно вскрикнув, метнул в него одним из своих "снарядов". Промазал. Бутылка с жутким дребезгом врезалась в стеклянную дверцу шкафа, превратив её в фонтан мелких осколков. Вторую бутылку южанин бросить не успел ‑ Зорин походя схватил его за волосы и швырнул лицом вниз на стол. Голова у Рината оказалась твёрже стекла ‑ столешница моментально покрылась густой сеткой трещин и просела под тяжестью захлебывающегося криком тела.

"Как в киношных боевиках, ‑ отрешенно подумала Марина, когда пистолет вылетел из руки Лобова и, кувыркаясь, исчез где‑то возле тумбы с телевизором. ‑ И зачем ему такая "пушка"? Ворон на даче отстреливать?"

Между тем, разом потерявший всякую уверенность хозяин дома попытался оттолкнуть руками придвинувшегося вплотную "гостя". Тот поймал его запястья и вывернул их в стороны. Сергей взвыл от боли.

‑ А‑а‑а‑а!… Что ты делаешь, га‑а‑ад!…

Олег еще сильнее вывернул руки. Под его пальцами отчетливо хрустнули кости.

‑ А‑а‑ат‑пу‑ус‑ти‑и‑и!… ‑ зашелся криком Сергей.

‑ Покупаешь?! ‑ по‑змеиному прошипел сквозь зубы Зорин, подтягивая жертву к себе, лицом к лицу. ‑ Покупаешь жизни, мразь?!

Он всадил своей жертве колено в пах и звенящий в ушах крик сменился болезненным стоном.

‑ Тогда плати по счетам!

Марине на миг, на одно лишь мгновение показалось, будто контуры лица Зорина поплыли, сквозь человеческие черты проступил чужой, страшный лик… Лобов широко распахнул глаза, в них плескался глубинный животный ужас.

‑ Н‑не‑е на‑а‑а… ‑ проблеял он.

Олег больше не сказал ни слова, он выпустил запястья Сергея, оттолкнул его от себя, а потом с беспощадной силой ударил ногой снизу вверх… От удара Лобов подпрыгнул и сложился в кресле словно тряпочная марионетка у которой разом обрезали все ниточки.