Текст книги "Сны чужие (СИ)"

Автор книги: Денис Луженский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 59 страниц)

Девушка отрицательно мотнула головой, вытягивая из ножен шиссу, очевидно принадлежавшую ранее одному из убитых охранников.

‑ Ты, вечная упрямица! Послушай меня хоть раз!

‑ Иди ты… к Халазу своему!

‑ Что ж… Все там будем, ‑ криво усмехнулся сэй‑гор, не спуская глаз с медленно приближающегося Харта. Он тоже был вооружен шиссой, которую пока не торопился доставать, только переложил в левую руку так и не брошенный кинжал.

Серый шагнул в последний раз и замер, оставив между собой и беглецами не более пяти метров.

‑ Ну, здравствуй, ‑ произнес Кермаль‑Шат очень серьезно, и, поколебавшись, все же добавил: ‑ Брат…

* * *

‑ Хьярт… Ты… ты как, Хьярт? Ведь все будет хорошо, Хьярт? Ты скоро поправишься?

‑ Ходить буду, ‑ ему удалось улыбнуться, но улыбка вышла вымученной, неискренней. ‑ Фузз сказал, что все заживет и я смогу ходить.

"Задето сухожилие, ‑ всплыл в голове холодный голос наставника. ‑ Когда срастется, ходить будешь. Бегать… наверное, тоже. Но вряд ли быстро."

Кому нужен хромой боец? Впрочем, ард не избавится от него. Арду нужны кузнецы и плотники. Можно будет неплохо освоить тяжелый лук…

‑ Только не плачь, ‑ попытался он пошутить, ‑ а то кто‑нибудь увидит и не поверит своим глазам. Еще витару сочинят о плачущем эндра‑ши, станут петь вечерами у костров. Зачем мне друг с такой славой?

Кермаль медленно поднял правую руку. Ладонь его все еще была в запекшейся крови ‑ его, Хьярвета крови. Внезапно он одним резким движением выдернул из‑за спины Лунную Деву. Прежде чем оторопевший Хьярвет успел сказать хоть слово, рука друга сомкнулась вокруг острого лезвия и сжалась. По стали побежали свежие алые струйки.

‑ Клянусь, ‑ выдавил сквозь сжатые зубы Кермаль, ‑ мой меч никогда более не поднимется на тебя, Хьярвет, брат мой по крови. Никогда!

Хьярвет молчал, потрясенный… потом рванулся на ложе, перехватывая чужое запястье:

‑ Безумец! Кровью истечешь!

‑ Никогда! ‑ прохрипел с горящими глазами будущий кош‑кевор Песчаного арда. ‑ Никогда ‑ на тебя, брат!

‑ Верю, ‑ медленно откликнулся будущий кош‑кевор арда Теней, больше всего жалея сейчас, что клинок друга искалечил его, а не отправил на встречу с Хабар‑Калазом. ‑ Верю… брат.

Той ночью две страсти впервые нащупали друг друга через пропасть Большого Ничто. Страсть обреченного на хромоту фэйюра и страсть потерявшего ногу человека. Боль, внезапное осознание собственной неполноценности и нежелание влачить жалкое существование калеки проникли друг в друга, чтобы позже, спустя многие и многие дни слиться воедино…

* * *

‑ Ты обещал не поднимать на меня меч, Кермаль.

‑ За это ты позволил унизить меня, Хьярт? Или это ты сам отдал приказ захватить меня живым там, в ущелье?

‑ Мог ли я дать им убить тебя? После всего, что ты когда‑то сделал для меня…

‑ Неужели, ты так ненавидишь, брат? С того самого дня?…

‑ Ты зря винишь себя, Кермаль. Нет, я не ненавижу тебя, ведь это именно ты создал меня. Лишь благодаря тебе я ‑ то, что я есть.

‑ Это мое проклятие… я бы жизнь отдал, чтобы все исправить.

‑ Ты обнажил меч… но как же клятва?

‑ Я давал ее Хьярвету, моему другу и брату. Но ты ‑ не Хьярт! Перед тобой у меня лишь один долг ‑ долг крови!

‑ Что ж, дело твое. В одном ты прав: я давно уже не Хьярвет…

Вот и все. Главное сказано. То, ради чего он и ехал в Фельтонг. То, ради чего он тогда, в кипении финала тинтрийской бойни взял за меховой ворот Фри‑Браша и отчетливо выговорил в пылающие бешенством глаза: "Мне все равно сколько там ляжет твоих недоносков, мне он нужен живым. Иначе тебе уже не придется бояться гнева хорла." Наверное, сегодня они должны были сказать друг другу больше. Наверное… но разве это уже имело хоть какое‑нибудь значение?

* * *

Зарх был единственным, кто не вздрогнул, увидев, как лицо кош‑кевора погружается в Тень. Хотя холодные мурашки и пробежали по спине ‑ зрелище впечатляло его всегда. Казалось, вечерний сумрак хлынул под капюшон наставника, сгущаясь там, становясь плотнее. Черты лица растворились в Тени, оставив лишь взгляд , внимательный и холодный. Не видя глаз, невозможно было ничего прочитать в них, при том что взгляд Серого читал тебя, как открытую книгу ‑ каждое движение, каждую мысль, каждое еще не оформившееся намерение…

Сэй‑гор, застывший с обнаженной шиссой в правой руке и кинжалом в левой, остался на удивление спокоен. От него веяло уверенной расчетливой силой. И это при том, что раны, похоже, еще не зажили до конца ‑ в движениях ощущалась едва заметная опытному взгляду скованность. Все же сэй‑гор был опасным противником. Очень опасным… Зарх вспомнил, как Кермаль‑Шат на показательном поединке в своем Арде "убил" тремя движениями троих первых учеников Фузза и поневоле напрягся. Если Харт допустит хоть одну малейшую ошибку… Нет! Ерунда! Чтобы Серый ошибся ‑ этого быть не может!… Хотя… мальчишка ведь смог тогда уйти… Хабар‑Калаз, ну что же они медлят?!…

Последняя мысль едва успела возникнуть в голове, а два Наставника одновременно двинулись навстречу друг другу. Всего‑навсего десяток шагов ‑ расстояние одного броска, вдвое усеченного встречным движением противника. Глаз едва успел схватить момент удара Кермаль‑Шата ‑ низкого от бедра, стремительного и неотразимого… Ответный удар Харта он разглядеть не сумел, даже не уловил когда тот вообще выхватил меч. Только взметнулся на развороте серый плащ… До ушей донеслось тонкое "Фш‑ш‑ш!…", закончившееся коротким влажным всхлипом…

Кермаль‑Шат сделал еще два шага, покачнулся… и ничком повалился в снег. Рассеченная куртка на его правом боку набухла темным кармином. Вот и все ‑ один удар, один труп. Высшее Мастерство явленно зрителям во всем великолепии! Правда, сэй‑гор не был убит, всего лишь тяжело ранен, хоть и лежал сейчас неподвижно, даже не пытаясь пережать рукой пробитый бок. Но это не имело значения ‑ с такими ранами уже не сражаются. Да и живут недолго…

Серый, вкладывая в ножны меч, повернулся к девчонке. У нее тряслись губы и шисса в руке ходила ходуном. Стиснув зубы, девица перехватила рукоять клинка второй рукой, унимая дрожь, встала в боевую стойку. Было заметно, что она не новичок в драке, но шисса ‑ не ее оружие. Перед Хартом она напоминала малыша торгала перед матерым везегом. Красиво погибнуть ‑ и то не получится. И шисса не поможет, даже если Серый вовсе не захочет доставать меч во второй раз.

‑ Опусти, ‑ услышал Зарх голос Наставника, ‑ я не собираюсь тебя убивать.

‑ В Яму тебя!

‑ Нужно было бежать, когда тебе предлагали, девочка.

‑ Черта лысого я брошу его! ‑ девчонка яростно мотнула головой, указывая на лежащего Кермаль‑Шата. ‑ Убивай обоих, ублюдок!

‑ Что? ‑ Зарх так и не понял, что изумило Харта, но тот даже покачнулся, как от удара. ‑ Что ты… повтори!

‑ Я дважды не повторяю! ‑ огрызнулась та. ‑ Тем паче ‑ для тех, кто убивает названых братьев!

‑ Так… ты слышала эти слова от него ‑ это неудивительно. Но вот чтобы запомнить столь хорошо… Как тебя зовут, девочка? Впрочем, не отвечай… я и так уже знаю.

‑ Пошел ты к!…

Она захлебнулась криком и со стоном осела, выпуская из безвольных пальцев оружие. Даже ударить не успела ‑ поди ударь молнию. Харт, впрочем, упасть ей не дал ‑ подхватил и бесцеремонно перекинул обмякшее тело через плечо.

‑ Возвращаемся, ‑ приказал он Зарху. ‑ Подберите оружие и… его ‑ тоже. Только свяжите руки, прежде чем перевязывать рану.

Он подошел к своему спиру и уложил потерявшую сознание девушку поперек седла.

‑ У тебя кровь, георт, ‑ обронил эндра‑ши, растерянно глядя на сбегающие с запястья кош‑кевора темные капли. Падая, они оставляли за Хартом на снегу зловещий алый пунктир.

Тот скользнул по кровавому следу равнодушным взглядом, помолчал мгновение, потом буркнул:

‑ Пустяк. Заживет через пару дней.

Глава четвертая

Они уже сутки шли через Сиварский лес. Фарсахары, вплоть до своей бесславной кончины, несколько дней гнали пленников на восток, теперь те двигались на запад, по сути возвращаясь тем же путем. Шли споро: за сутки отмахали четыре десятка станов, лишь однажды остановившись для короткого привала. Встречающиеся на пути деревни объезжали стороной, стараясь не попадаться на глаза крестьянам. Местных в свежесколоченной ватаге не оказалось, поэтому шли вдоль дороги, чтобы не терять направление; на саму дорогу не выходили ‑ следы в снегу утаить от внимательных глаз было бы непросто. Несколько раз пришлось быстро отступать вглубь лесной чащи, из опаски, что их заметят проезжающие по тракту фарсахары и крестьяне на возках. Эрхал, казалось, узнавал о их приближении загодя и уводил ватагу в лес прежде, чем кто‑либо из спутников успевал хотя бы насторожиться.

"Даровитый, ‑ думал Крайт, ‑ или слух необычайно острый. С таким не пропадешь… А ведь попался‑таки "пятнистым". Непонятно."

Эрхал уверенно вел их вдоль дороги, не подгоняя, но и не давая сбавить ход. Седобородый в нынешнюю зиму уж очень расщедрился, снегу насыпал на два года вперед ‑ спиры вязли в сугробах мало не по пузо, однако двигались уверенно, будто и не чувствуя усталости. Животные у фарсахаров оказались (к счастью для бывших пленников) особого выводка, такими северные акихары снабжали регулярную армию хорла. Редкостно выносливые, сильные, от рождения приученные к долгим переходам с полностью экипированным наездником на спине; если бы не они ‑ ватаге пришлось бы совсем худо. И без того измученный недолгим, но жестоким пленом, народишко едва держался в седлах. Иные дремали вполглаза прямо на ходу, рискуя свалиться под ноги спирам едущих позади. Уже под конец второго дня, когда даже спиры начали выказывать признаки усталости, Эрхал приказал остановиться.

‑ Устроим ночевку, ‑ бросил он, ‑ утром поедем дальше, а пока отдыхайте.

Противиться никто и не подумал. Четверо ватажников взялись разгребать снег и утаптывать площадку для костра, остальные занялись сбором дров и приготовлением пищи. Захваченных припасов было немного, на три‑четыре дня всего, а зерна спирам и того меньше. Кальир Альх, взваливший на свои худые плечи заботу о провианте, не преминул сообщить об этом вожаку.

‑ Пару дней протянем, ‑ отрезал тот, ‑ потом найдем где пополнить запасы.

По соображениям Крайта, вылазку вполне можно было устроить и раньше, однако мнение свое он решил пока оставить при себе. Альх тоже не стал открыто возражать, хотя и позволил себе с сомнением покачать головой.

Скоро затрещал, разгораясь, костер, усталые и замерзшие ватажники потянулись к огню. Предусмотрительно захваченный у погибших фарсахаров котел наполнили снегом и подвесили на вырубленной жерди прямо над самым жаром. Из седельных мешков доставали трофейную провизию ‑ подвяленное мясо, лепешки, заправку для похлебки. Вид еды вызвал у всех некоторое оживление, голоса зазвучали веселее, кто‑то засмеялся шутке товарища, кто‑то засвистел по‑птичьи, забавляя других.

Вчерашние смертники, сегодня они радовались жизни, как может радоваться лишь тот, кто ходит по ее краю, по узкой грани между бытием и небытием. С этой грани обычно хорошо видна скрытая для всех прочих нехитрая истина: живи данным мгновением, ибо строить планы на далекое будущее без сегодняшнего надежного основания ‑ вредная блажь и пустое балабольство.

* * *

В дороге разговаривали мало и чаще по необходимости, чем развлечения ради, однако за прошедшие сутки расторопный Крайт ухитрился узнать о каждом из попутчиков столько, сколько другой не сумел бы выведать и за неделю сидения на одном месте. Узнал, и теперь выкладывал все узнанное Эрхалу. Тот слушал, вертя в пальцах широкий листовидный наконечник стрелы.

‑ Альх, ‑ начал Крайт с тощего кальира, понемногу определяющегося в ватаге как будущий "смотритель", ‑ родом из Липлаша, помогал там своему родичу‑торгашу, работал в лавке, а родич его за это содержал, обещал когда‑нибудь дело передать. Альх насчет той лавки большой расчет имел, но тут вдруг сэй‑горы заявились, вроде как по любезному приглашению нашего хорла. Когда нынешним летом народишко против новой власти поднялся, в Липлаше много чего сгорело, лавка та ‑ тоже. Все добро его родича дымом в небо ушло, вместе с самим родичем, коего на пороге лавки‑то и посекли. Кто точно посек ‑ того Альх не знает, но поскольку виноватым кого‑то считать нужно было, то он решил считать таковыми пришлых сэй‑горов, примкнул к бушующим горожанам, а как "пятнистые" подоспели и начали народишко резать, так он из Липлаша сбежал. Сказывает: мыкался с двумя приятелями по дорогам, вместе прятались от патрулей, добрые крестьяне их прятали, подкармливали, да один недобрый попался ‑ приютил в сарае с урдами, а сам шепнул словечко десятнику фарсахаров. Ночью "пятнистые" в сарай заявились, приятелей на месте порубили, а Альха живьем взяли. Одного из сэй‑горов он кинжалом в бок ткнул. Коли бы насмерть, там бы и лег, рядом с приятелями, но только тот жив остался. Посему отправили нашего Альха в Брук‑хад, где его отныне кредэк палача дожидается… как и всех нас.

Крайт осекся и с опаской покосился на вожака, но тот остался спокоен, никак не выказав недовольства его последними (чересчур вольными, пожалуй) словами. Осмелев, Крайт продолжил:

‑ Свеорх, вон тот малый, с царапиной на подбородке. Жил в самом Арк‑Хорл, служил в городской страже, был настолько верен прежней власти, что после памятной всем ночи оказался среди тех, кто покинул город. Тогда, слышал, почти все стражники ушли, вместе с их старшим…

‑ Нье‑Ру, ‑ буркнул Эрхал.

‑ Что? ‑ удивился Крайт.

‑ Меот‑кортэга городской стражи звали Нье‑Ру.

‑ Э‑э… говорят, он все еще прячется в горах со своими ребятами и нападает на патрули "пятнистых". Свеорх, правда, этого не знает, его полусотня сама воевала, без других. Они прятались в этих самых лесах, где и мы сейчас обретаемся, только отсюда подальше к северу. Семнадцать дней назад устроили засаду на армейский обоз, а тот обоз сам оказался ловушкой ‑ на возах под мешковиной вместо тюков сидели лучники, а в стане позади шли три сотни спир‑хэдов. Дальше продолжать?

‑ Не надо, ‑ Эрхал скривился и потер шрам, разрезающий правую бровь. ‑ Отряд побили, а парню повезло.

‑ Это еще как поглядеть, ведь он оказался среди выживших. Он и еще тот, с седыми прядями на лбу. На деле ему, думается, лет сорок, не боле. Зовут Луском. Где судьба его так потрепала ‑ одна Тши‑Хат знает, сам же он не говорит. Проболтался только, что стражником не был, как Свеорх, а в его полусотню попал уже когда они вместе из столицы нашей достославной ноги уносили. На солдата он и верно не больно‑то похож. По повадкам скорее вор, но определенно городской, хмурый какой‑то, нет в нем нашей ватажной удали.

‑ Фрая и Камира, ‑ как кого зовут из женщин ‑ это в ватаге наверняка знали все, однако Крайт все же решил пояснить: ‑ Та, что повыше и поплотнее ‑ Фрая, та, что пониже и… э‑э… поуже в бедрах ‑ Камира. Фрая говорит про себя, что она дочь деревенского плотника и, кажется, не врет. Замашки у нее мужицкие, а ручка… ух! (Крайт невольно потер правое запястье, все еще ноющее после знакомства с "ручкой" Фраи). Неудивительно, что парень, которого она приложила сгоряча в родной деревушке, упал и уже не поднялся. Похоже, сельчане на нее за это шибко обиделись, потому как вовсе не возражали, когда ныне покойный Ураз‑Таш забрал ее с собой.

‑ Я помню, ‑ заметил Эрхал, ‑ в то время я уже был с вами.

"Значит, все же притворялся, ‑ развеял для себя последние сомнения Крайт. ‑ Ну и ловок же ты, приятель…"

‑ Камира тоже деревенская, из семьи старосты. Папаша привечал у себя всякую шальную братию, навроде Альха или Свеорха. Когда открылось, успел удрать прямо из под носа у "пятнистых". Камиру с братом забрали в назидание отцу и другим. У брата на второй день пути жар начался, а на третий он после ночёвки в снегу не проснулся. Девчонка же выдюжила… крепкая, хоть так, по виду, и не скажешь.

Девицы, инстинктивно старавшиеся держаться поближе друг к другу, натаскали к костру свежего лапника, постелили поверх веток свернутое вдвое одеяло и с удобством расположились на нем. Сейчас Фрая с заметной радостью взялась помогать Альху в готовке. Камира дремала, свернувшись калачиком и натянув на голову капюшон меховой куртки. Намаялась, бедолага… Крайт поймал себя на какой‑то особенной, непривычной жалости к худенькой дочери деревенского старосты и поспешно загнал сомнительное чувство туда, откуда оно выползло навроде пронырливого болотного гада. Чтобы отвлечься, поспешил продолжить изложение собранных сведений.

‑ Вурт, ‑ Крайт кивком указал на привалившегося к дереву молодого барска с некрасивым, сильно скуластым лицом, ‑ сын кузнеца из Вала‑Сорд. Не поладил с родителем, сбежал из дома и прибился к какой‑то лихой кампании. Парень многого недоговаривает, но думается мне ‑ это была ватага Тарака Рваное Ухо, которую еще весной посек на постоялом дворе под Реска‑Рэх один бешеный законник…

Что‑то дрогнуло в лице Эрхала. Он странно пошевелил губами, будто хотел о чем‑то сказать или задать вопрос, но в последний момент передумал и промолчал.

‑ Вурт единственный, кто спасся, потому как с ватагой его тогда не было ‑ продырявили плечо при налете, отлеживался в схроне… Так он сам, конечно, сказывает. Потом, когда узнал о конце дружков, долго прятался, боялся, что тот законник будет его искать, чтобы дело закончить. Несколько раз примерялся пристать к разным ватагам, да все не решался, а недавно его узнали в какой‑то деревеньке. Крестьяне сами же и повязали, а после передали с рук на руки "пятнистым". Обычное дело: больших шаек боятся, а то и для своей пользы шалых прикармливают. Одиночек же никто не любит.

‑ Есть у нас, впрочем, и не одиночки: тот, что дрова рубит ‑ это Нерб, а вон тот, что болтает с Фраей ‑ Ашер. Про них и говорить особо нечего, довольно того, что Нерба я раньше знавал, он в ватаге Иривая‑Топора ходил. Неплохой, вроде, парень. Надежный. Ашера не знаю, но его хорошо знает Нерб. Думаю, такие как он не станут ручаться за кого ни попадя. А история у них простая: половину ватаги побили, половину из тех, что выжили по дороге Седобородый прибрал ‑ их косточки теперь под снегом мерзнут.

‑ Кто там еще остался… ‑ взглянув по сторонам, Крайт фыркнул. ‑ Э‑э… Цирга и э‑э… Хинш ‑ вон та парочка здоровяков с руками, что твоя лопата. Братья. Про этих тоже ничего толкового не скажешь, ибо по рожам видно, что с детства в земле ковырялись. Пахари… Р‑ронтова кровь, сам не пойму, чего с нами‑то увязались. Не иначе ‑ умишка Тши‑Хат в их деревянные головы слишком уж много вложила. Хотя это ‑ вряд ли, потому как оказались они здесь по собственной дурости. Отдали бы сборщику из крепостного гарнизона половину собранного осенью урожая, так сидели бы теперь дома, в тепле, жёнок по углам тискали. Нет ‑ эти дурни мало что зерно отдавать отказались, так ещё, пока солдаты из охраны к старосте ходили за повозками, того сборщика заперли в амбаре, дверь подпёрли снаружи колами, а амбар подпалили. Собственный. Сбежать уже не успели, солдаты, как дым увидели, повозки побросали и обратно бросились, а там эти двое вокруг своего амбара бегают, соломы подкладывают, чтоб горело жарче. Охранники, видать, не больно‑то своего сборщика любили, потому как на месте вершить расправу не стали, а только избили обоих дурней хорошенько, на воз вместо зерна бросили и живьём на заставу увезли, а уж оттуда их первым же конвоем в крепость отправили. В Брук‑хад, стало быть.

‑ У тебя злой язык, парень.

Крайт пожал плечами и усмехнулся:

‑ А я вообще не больно‑то добрый.

‑ Что ж так?

‑ Жизнь не выучила, доброте‑то.

‑ Вот и рассказал бы про себя.

‑ Про себя? ‑ Крайт сложил губы трубочкой и тоненько свистнул. ‑ Я как ветер ‑ то там зашумит, то тут завоет… А про себя и говорить нечего. С малых лет по лесам мотаюсь. Вольпом жил, вольпом в землю уйду.

‑ Спирово дерьмо.

‑ Что? ‑ не ожидавший подобных слов Крайт даже немного растерялся.

‑ Дерьмо, ‑ холодно бросил Эрхал, ‑ бравада разбойничья. Для простачков вроде тех деревенских увальней, может, и сгодится, а только мне этого трёпа не надо. Не люблю. Вижу, хочешь стать моим ближником, или как там ещё у вас таких называют… альвашем.

‑ Кто? Я?…

‑ Может, и станешь, ‑ глаза у Эрхала были ‑ ровно две колючие бирюзовые льдинки, ‑ только для начала расскажешь о себе побольше, без пустого бахвальства и увёрток. Я хочу знать всё о том, кому буду доверять больше других. И не ври мне, приятель. Поверь ‑ я это сразу узнаю.

Эрхал сделал короткое и быстрое движение, вроде как пальцами щёлкнул. Наконечник стрелы пролетел над костром и воткнулся в дерево. Из‑за треска горящих дров и шума голосов никто этого не заметил, кроме Крайта, который только и смог, что изумлённо моргнуть. Он молчал довольно долго, а Эрхал не торопил его, позволив собраться с мыслями.

‑ Что ж рассказывать‑то? ‑ пробурчал он, наконец.

‑ Для начала скажи откуда ты.

‑ Откуда… оттуда, куда ты, шаваш, думается, по жизни и носа не совал.

* * *

‑ Ах ты, гадёныш!… Маленькое ничтожество! Ублюдок!

‑ Прости меня, георт, я не… Ой!

‑ Я тебе покажу "прости"! Дрянь! Спиров выкормыш! Ты у меня эту грязь с сапога языком слижешь! Совсем ведь новые сапоги! Я не для того их покупал, чтобы какой‑то мелкий проходимец заляпал светлую кожу дерьмом из канавы!

‑ Ой‑ей!… Не крути ухо, ми‑илостивый георт! Бо‑ольно же!…

‑ Больно?! Ты еще не знаешь, что такое "больно", гадёныш! Я бы точно заставил тебя слизать эту грязь, если бы не знал, что твой мерзкий язык изгадит сапоги ещё больше! Вот тебе! Получи! На!…

‑ Не бей меня, не надо! Смилуйся!…

‑ Получи!…

‑ Не на‑а…

* * *

Крайт зябко поежился. Копаться в своей прошлой жизни не было никакой охоты. Всё равно, что разгребать голыми руками мусорную кучу. Когда‑то ему было не привыкать ‑ рыться в слежавшихся полусгнивших отбросах. Мальчишке Крайту приходилось проделывать такое мало не каждый день.

‑ Знаешь, каково это ‑ жить на улице?

‑ Знаю. Мне… рассказывал один друг.

‑ Рассказывал? ‑ Крайт громко фыркнул. ‑ Значит, не знаешь. По тебе видно, что ты не из простых. Родовитый, небось, да и железкой крутишь… в вольнице такому не выучишься. Хороших бойцов в лесных ватагах по пальцам можно счесть, а уж таких как ты, и вовсе, небось, не сыщешь. Среди городских, правда, попадаются неплохие умельцы, но, думается мне, ты не из таковских. За цирхи чужие головы резать не станешь.

‑ Мне уже однажды говорили такое, ‑ глухо вымолвил Эрхал.

‑ Один друг? ‑ не удержался от ехидства Крайт и осекся, получив ответ, полный скрытой горечи:

‑ Да… друг. Я ответил… ему примерно то же, что скажу сейчас тебе: ты не знаешь меня, не знаешь что у меня за душой.

‑ Это и ни к чему. Стоит только посмотреть в твои глаза. Оттуда глядит благополучное детство, сытная еда и хорошее воспитание. У тебя наверняка был собственный наставник, а может даже не один. Ты привык повелевать ‑ может статься, тебя даже учили этому. А вот меня с самого рождения учили пресмыкаться, ползать червем в грязи, уворачиваясь от ног, которые хотят раздавить. Я не ел досыта, спал вполглаза, а все благородные наставления мне заменяла палка покойного папаши. Когда он был трезв, то бил меня этой самой палкой по хребтине и заставлял запоминать: как незаметно увести из под навеса соседского спира, кому его продать, сколько заплатить "торговцу снами" за порцию литтилка. Бьяни он мог выпить несколько кувшинов и остаться трезвым, но нажевавшись "дури", хмелел сразу. Тогда я старался не попадаться ему на глаза, потому что ему было уже все равно чем меня бить ‑ палкой, медным котелком или топором для колки дров. Однажды он насмерть забил черенком лопаты нанятую в "вёселом доме" девку. За это стражники приволокли его на городскую площадь и палач оттяпал ему кредэком обе руки. Я смотрел как он умирает и мне не было его жалко.

Крайт украдкой взглянул на Эрхала. Тот сидел, задумчивый и суровый. В пальцах у него снова что‑то вертелось. Сначала показалось ‑ комочек глины. Всмотревшись, Крайт обомлел: это была не глина. Шаваш держал небольшой медный слиток ‑ всё, что осталось от нескольких мелких монет, вынутых из кошеля. Эрхал без видимого усилия сплющивал пальцами медяшку, затем скатывал ее в шарик и снова сплющивал, повторяя это раз за разом, с завораживающей монотонностью. Крайт попытался представить, во что бы превратилась живая рука, попав в тиски таких пальчиков. Ему стало не по себе.

‑ Продолжай, ‑ спокойный голос Эрхала вернул чувство реальности. Крайт помотал головой, отгоняя видение раздробленных костей и раздавленной плоти. Чтобы скрыть пробившуюся в голосе предательскую дрожь, он подпустил туда немного сарказма.

‑ Палка больше не грозила моей спине, но я в одночасье потерял крышу над головой и ежедневный кусок лепешки. Хотя эта лепешка редко когда была мягкой, все же лучше иметь чёрствую лепешку, чем вовсе не иметь никакой. Было от чего впасть в уныние. В больших городах частенько находят мёртвых сирот. Они ломают шеи, падая в рвы для отбросов, тонут в сточных канавах, замерзают насмерть с наступлением холодов. Могли бы и меня однажды выловить из какой‑нибудь выгребной ямы, если бы не случай. Великая Хозяйка иногда странно благоволит к нам… и то, что я сейчас говорю об этом тебе, а не лежу с разрубленной головой в каком‑нибудь сугробе ‑ верное тому доказательство.

* * *

‑ Эй, малой!… Да, ты. А ну‑ка, поди сюда. Не боись, не обижу… Ну, что глядишь, ровно зверёныш какой? Бьют часто? Это нам знакомо. Небось, подзывают, как я сейчас, а затем ‑ подзатыльника, аль пинка, так ведь? Вижу, что так. Да подойди же ты, не буду я тебя трогать. А ну‑ка…

‑ У‑уй! Пу‑усти‑и, ми‑илостивый георт!

‑ Хватит выть. Замолкни, тебе говорят! Вот то‑то же… Это тебе урок, малой: доверять нельзя никому. Доверчивых всегда обманывают. Уяснил?

‑ Уяснил, георт…

‑ Бурш. Называй меня Бурш. Можешь еще добавлять "достойный". Так вот, малой, доверять никому нельзя, и все же кому‑то доверять нужно, ибо слишком недоверчивых обманывают так же часто, как и слишком доверчивых. Ясно тебе?

‑ Ясно, достойный Бурш.

‑ Хм… Я сразу понял, что ты парнишка смышленый. Есть хочешь?

‑ Хочу. А ты не будешь больше драться?

‑ На сегодня одного урока хватит. Да не жмись ты, не так уж сильно я тебе ухо крутнул. Сейчас набьем твой живот какой‑нито снедью и я подыщу тебе место для ночлега.

‑ Благодарствую… Только зачем я тебе, достойный Бурш?

‑ Ага, ты даже смышленее, чем я полагал вначале. Спрашиваешь, зачем… Я ведь тебе говорил, что никому лучше не доверять?

‑ Говорил, достойный Бурш.

‑ А насчет того, что кому‑то доверять всё равно нужно?

‑ Говорил.

‑ Так вот, я и есть тот, кому нужно доверять, малой. С этого самого мгновения ты начнёшь доверять старику Буршу, и тогда старик Бурш поставит тебя на ноги к нашей с тобой обоюдной выгоде. Понятно?

‑ Не очень.

‑ Это не беда. Как‑нибудь объясню поподробнее, а пока ‑ тряхнём мошной. Эй, трактирщик!…

* * *

‑ Бурш заменил мне отца. Он стал мне наставником и другом. Заботился обо мне, защищал меня, одевал и кормил. Бурш сделал меня таким, какой я есть.

‑ Полагаешь, он сделал тебе подарок?

‑ Я вовсе не наивен, ‑ проворчал Крайт, отвернувшись в сторону. ‑ Таких как я у Бурша было еще семеро. Вместе мы сколотили неплохую ватагу. Обчищали одиноких путников на дорогах, забирались в богатые дома, срезали кошели на рыночной площади. Потом дела пошли веселее ‑ торговцы, крестьянские обозы, большие охотничьи артели. Поднатаскались махать железом, перестали бояться стычек со стражей и наёмной охраной купцов. Добычу сбывали через Бурша. Он с нас, думается, недурной доходец имел, но и помогал чем мог: оружие давал, провиант, спиров отборных, от облав прятал, опять же ‑ про выгодные дела всегда загодя говорил.

‑ Использовал вас, ровно скотинку домашнюю, ‑ Эрхал презрительно сплюнул, губы его зло кривились. ‑ Подставлял под чужие мечи, а сам грёб потихоньку от "обоюдной выгоды".

‑ Он нас подобрал из грязи, отмыл и обогрел. Я от него слова бранного, почитай, и не слышал вовсе, а уж чтобы палкой по спине ‑ того и в гадком сне не виделось. Срам мне на старика пенять… тем паче, что нет его уже.

‑ Давно?

‑ Третий год пошел. Какая‑то лихая болячка прицепилась ‑ высох за одно лето, точно палый лист. А ведь не такой уж старый был, только‑только седьмой десяток разменял. Осиротела тогда наша ватажка. Бурш умел всех в кулаке удержать, и на верную добычу нюх имел необычайный. Без него все не так стало. Удача начала к нам все больше задом поворачиваться, а неудача ‑ так прямо в глаза заглядывала. Редеть стала ватага. Сперва одного потеряли, после ‑ еще двоих. Потом и до шаваша нашего, Сарува‑Ловкача, смерть дотянулась. Что обидно: не стражники, не законник какой, а свои же собратья, воры флаваркские в драке ножом ткнули. Четверо ‑ уже и не ватага вовсе. Широко не разгуляешься вчетвером‑то. Пораскинули мы умишком, да и прибились к вольнице Гувора‑Беды. С нами у него шестнадцать мечей стало ‑ сила немаленькая, скажу я тебе. На большие дела ходили, добычу брали втрое против прежнего. Так промышляли, почитай, год с лишком, пока в одной гнилой деревеньке нас фарсахары всех разом не накрыли. С большого веселья мы тогда были, едва на ногах стояли, но резня жуткая получилась. Четверых, может пятерых "пятнистых" насмерть… ну и наших, конечно, кого посекли, кого живьём скрутили. Двое моих прежних товарищей в той деревеньке навечно остались. Третьего ранили крепко. Он на другой день умер. Перестал дышать, лежа на прелой соломе в вонючем амбаре, где нас перед отправкой в Брук‑хад держали. Из питомцев Бурша я один ещё жив. Гувор был тем самым невезунчиком, кого Ураз‑Таш искромсал на давешней поляне, прежде чем ты из него самого кровушку выпустил. От ватаги его только трое и осталось: я, да та парочка недотеп, что решили идти своей дорожкой ‑ Смух и Юки.

Крайт потянулся и с показным небрежением заявил:

‑ Вот и вся история. Доволен?

Эрхал молча кивнул, не показывая вида, доволен ли на самом деле услышанным от Крайта или нет. Казалось, шаваш потерял к рассказчику всякий интерес. Оно и понятно ‑ история как история, ничего особенного. Таких историй ‑ по несколько сотен на каждый город наберется, ежели с умом поспрашивать. Что ему…

‑ Я тебе верю, ‑ произнес Эрхал, ‑ хоть ты и не рассказал мне всего.

"Чего это ‑ всего?" ‑ хотел спросить Крайт. Не спросил. Прав ведь шаваш ‑ не сказал он ему многого. Зато всё, что сказал ‑ истинная правда.

‑ К чему мне врать? ‑ буркнул он сердито. ‑ Никакой пользы в том для себя не вижу. Ну, а если что и умолчал, так разве малость какую, пустяк. Ты‑то, небось, о себе не более расскажешь.

‑ О себе? ‑ Эрхал, казалось, удивился. ‑ Незачем тебе обо мне что‑то знать. Уж во всяком случае ‑ пока незачем. Если расскажу правду, ты все одно не поверишь. Ещё лжецом сочтешь, а то и вовсе сумасшедшим. Хочешь, могу небылицей позабавить? Я, веришь ли, когда‑то мастак был на них, на небылицы‑то.