Текст книги "Сны чужие (СИ)"
Автор книги: Денис Луженский
Жанр:
Попаданцы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 59 страниц)
‑ Мертв! ‑ торжествующе рычит коренастый. ‑ Мертв!
Клинок сэй‑гора описывает широкую свистящую дугу… но вместо шеи хальгира встречает обломок стали, недавно еще бывший Вспышкой. Удар, однако, слишком силен, чтобы его просто остановить ‑ рука Эки поддается и сталь с мерзким влажным хрустом впивается в плечо… А миг спустя коренастый вдруг обнаруживает вторую шиссу мальчишки у себя в животе и начинает складываться пополам, валясь на покрытую бурыми пятнами каменную площадку…
* * *
Вот и все… С этим ‑ все…
Эки‑Ра попытался подняться и с удивлением обнаружил, что не может этого сделать. Левая рука не слушалась и одеревеневшая, сведенная судорогой шея никак не позволяла повернуть голову, чтобы разглядеть на месте ли еще эта рука. Он, кажется, все еще стоял на правом колене и не торопился пока падать вслед за коренастым сэй‑гором. Впрочем, это уже ненадолго. Бойцы ушедшего в мир иной старшины уже начинали с опаской подступать к истекающему кровью молодому барску. Они не знали, что он больше ни на что не способен. Они боялись его… Эки улыбнулся, с трудом раздвигая горящие, соленые от свежей крови губы… Сколько же их? Проклятая красная пелена перед глазами никак не давала рассмотреть приближающихся солдат. Ничего, он их уже довольно посчитал… На ощупь… Теперь осталось только одно ‑ не позволить врагу насладиться победой. Не дать Бьер‑Рику возможности посмотреть в мертвые глаза своего племянника…
Интересно, край обрыва за спиной далеко?… Если попробовать повалиться назад…
* * *
‑ Эй, Хвост! ‑ Гера лениво сплюнул в сторону развалившегося на промерзших досках скамейки приятеля.
‑ А если бы попал? ‑ равнодушно спросил тот. ‑ Тебе как, сразу в бубен бить?
‑ Да ну… ‑ отмахнулся Гера. ‑ Хвост‑хвостяра… Не напрягайся.
‑ А я без напряга дам. Те и без напряга хватит. Рассыпешься.
‑ Грозился один такой. Вчера закопали.
‑ Я не грожусь, я те как есть говорю. Еще харкнешь ‑ башку ушибу.
‑ Ой, допросишься Хвостик…
‑ Заколебали, ‑ подал голос худой и нескладный паренек, прозванный приятелями Фенькой… а за что прозванный ‑ никто уже и не помнил. ‑ Кончайте оба, без вас кисло.
‑ Угу, ‑ поддержал друга Миха Бык. С его "мнением" даже безбашенному Гере приходилось считаться. Этого "шкафчика" поди проигнорируй; Бык ‑ существо простодушное, он грозиться не станет, а просто приложит с правой и увидишь северное сияние наяву. ‑ Кончай бычиться, Гер.
‑ Бычиться у нас только ты можешь, ‑ Гера осклабился, довольный отмоченной хохмой. ‑ Ты ж у нас, блин, Бык!
‑ Пошел ты, ‑ беззлобно отмахнулся тот.
‑ Кстати, Герыч, ‑ подхватил мысль Фенька, ‑ дал бы разнюхаться, а?
‑ Давать тебе девки будут. Я те чё, благотворительный фонд? Бабки гони.
‑ Бабки будут. Ты ж знаешь, за мной не заржавеет. Дай, тоска же…
‑ В цирк сходи, ‑ огрызнулся Гера, но в карман все‑таки полез. Там у него давно уже томился в ожидании полиэтиленовый пакетик с белым, почти невесомым порошком…
‑ Стой, дятел! ‑ вдруг напрягся Хвост. ‑ Идет кто‑то!
‑ Менты, тля буду! ‑ зашипел Фенька.
‑ Мать их! Только что ж проезжали!…
‑ Ага, а теперь спешились, суки! Своим ходом идут!…
‑ Говорил же, нужно было сразу валить отсюда!…
Гера тревожно обернулся, посмотрел на подходившего человека. Тот быстрым шагом шел по дорожке, почти сливаясь с темнотой. Голые уже, но густо разросшиеся кусты сирени скрывали очертания его фигуры. Но вот он вышел на открытое место и стало ясно: к службе правопорядка прохожий не имеет никакого отношения. Гера увидел темную куртку с капюшоном, руки в драных перчатках и какое‑то мохнатое тряпье на ногах… Бомж! В груди у подростка страх сменился закипающей злостью. Он шагнул навстречу приближающемуся нищему. Рука вытащила из заветного кармана не заветный пакетик, а тускло блеснувшую ручку выкидного ножа.
‑ Эй, ты, урод вонючий! А ну, пошел отсюда, пока я тебе табло не раскроил!
Узкое лезвие с эффектным стуком выскочило наружу. Гера, ощущая спиной молчаливое одобрение приятелей, шагнул навстречу замершему в растерянности бомжу:
‑ Не понял, козел?! Вали отсюда, пока не…
Нищий вдруг резко подался вперед и оказался прямо перед Герой. В лицо подростку сверкнули наполненные холодной яростью глаза… Нечеловеческие глаза!… А потом в грудь что‑то страшно и обжигающе ударило, он почувствовал что летит назад… Падает навзничь на ступеньки подъезда…
Как жжет в груди!… Как жжет… Как…
* * *
Холодно…
Очень холодно…
Тело мягко качается вверх‑вниз, будто вернулось детство и ты снова в руках у матери, которая качает тебя… качает…
Нежные руки вдруг с силой подбрасывают тело вверх, переворачивают, бьют о камни!… Откуда они здесь, эти камни?… И вода?…
Ну конечно! Ты в реке… И ты еще жив… Ох!…
Течение увлекает вниз, в холодную глубину, где нельзя дышать… Оно кузнечным молотом бьет в грудь, вышибая остатки воздуха… Пей, пей, несчастный!… Воды много!… Тебе в жизни не выпить ее всю!…
Запредельным усилием удается вырваться на поверхность, жадно вдохнуть пронизанный мелкой водяной пылью воздух… Легкие раздирает надсадный кашль…
"Дышать!… Не одаривайте меня всеми сокровищами мира, позвольте только дышать!…"
Ощетинившиеся каменными зубьями пороги сдирают с тела клочья одежды пополам с кожей… Веселые пенные буруны окрашиваются розовым…
"Прими мою жертву, могучий поток… Плоть от плоти моей, кровь от крови… Прими жизнь мою, поток… Прими… жизнь…"
Тишина…
Что остается, когда не остается ничего?…
Тишина…
Покой…
Целая вечность в тишине и покое…
"Но ведь я еще жив… Жив!… Я жив!!!"
И возвращаются звуки, чувства, мысли… боль… Боль сейчас ‑ это спасение. Она доказывает, что борьба еще не окончена, что битва еще не проиграна до конца, Тши‑Хат еще не сбросила дорогу твоей жизни в бездну небытия. Надолго ли?… Неважно!
"Я жив!…"
Кажется, пороги остались позади. Тело качает спокойная волна. Перед открытыми глазами медленно проплывают в небесной бирюзе легкие облака… Странно, что‑то тянет вниз правую руку, скребется по донному песку, сопротивляется течению… Что это? Впрочем, какая разница… Мир уже сузился до пределов искалеченного тела и рассудок не желает мучиться еще и от любопытства…
Сознание удивительным образом плывет вместе с телом… и в то же время ‑ отдельно от него. Оно постепенно раздваивается, расходится в стороны двумя равными половинками… Ты почти без удивления смотришь сам на себя, на свое лицо…
Странное лицо… Одновременно и очень близкое и отталкивающе чужое… Почти лишенное волос, розовокожее, гладкое… Нос слегка заостренный, как у нолк‑лана, но без твердого рогового нароста, он гладкий и розовый, с более узкими, нежели у барска, ноздрями… Лоб широкий, ровный, чуть прикрытый сверху темными мягкими волосами, в беспорядке топорщащимися в разные стороны… Брови густые и тоже темные, сведенные над глазами в две ровные дуги, отчего выражение лица кажется немного мрачным… Глаза… они не такие большие, как у фэйюра, но почти столь же выразительны, зеленовато‑серые, с черными круглыми зрачками в которых плещутся понимание, страх, боль, изумление… Много, ох как много удается прочитать в этих странно знакомых глазах!…
"Ну, здравствуй. Вот и ты," ‑ пытаются прошептать губы. Сил нет даже на полуразборчивый хрип, но тот, другой, понимает.
"Я здесь, ‑ шепчет он в ответ, ‑ я с тобой."
"Я всегда знал, что ты рядом."
Это так хорошо, так легко… Будто говоришь с самим собой, все понимающим, знающим, чувствующим…
"Ты всегда был где‑то рядом… вокруг… внутри…"
"Да," ‑ соглашается тот, другой… Или он сам соглашается с самим собой? С другой половинкой одного "я"?
* * *
Таня не спала. Минут двадцать полежав с открытыми глазами, она встала, включила свет и попыталась читать подаренную Олегом книгу. Роман был действительно интересным, и в любое другое время она, что называется, «проглотила» бы его на одном дыхании… Сейчас почему‑то «чтиво» не шло. Таня мужественно боролась с собой около получаса, надеясь, что чтение утомит ее и навеет сон, потом отложила книгу и встала. Неясная тревога вползла в душу, постепенно усиливаясь и принимая неприятные уродливые формы.
"Что происходит с Олежей? Он так странно выглядит и говорит… не оставляло чувство, что вообще не со мной говорит. И смотрит, будто насквозь. Бледный такой… и холодный…"
‑ Это паранойя, ‑ собственный голос прозвучал в тишине чуждо, незнакомо, сорвался на последнем слоге… Таня подошла к висящему на стене небольшому зеркалу и решительно проговорила, давя разгорающийся страх:
‑ Дура! Истеричка!
Стало только хуже. Она вышла в темный коридор, немного постояла в нерешительности… и вернулась в комнату.
‑ Еще и трусиха, ‑ добавила она к списку "комплиментов" самой себе.
"Что же ты делаешь! ‑ пронзила внезапная мысль. ‑ Ну, что ты мечешься по комнате! Ты же нужна ему! Знаешь, что нужна! Чувствуешь это!…"
Таня глубоко вздохнула и как в омут шагнула к двери…
В этот самый момент настольная лампа за ее спиной мигнула и погасла…
* * *
«Пора, ‑ шевельнулся в сознании тот, другой. ‑ Мне пора…»
"Нет! ‑ крикнул ему Олег. ‑ Не сейчас! Ты не можешь, не имеешь права бросить меня, когда мы нашли друг друга по‑настоящему!"
"Прости… Я умираю…"
"Нет! Я не позволю тебе!"
"Ты… не можешь…"
"Могу!" ‑ его мысленный крик вонзился в пустоту, увяз в ней и рассеялся, не находя дороги.
"Что ты делаешь?…"
"Могу !!" ‑ вопль разума ударил стену Бесконечности, растекся по ней, ища канал… трещину… щель… Где же она?! Откуда тянется незримая нить Связи?! Откуда летит сквозь бездны иных пространств стон умирающего друга?! Другая часть погибающего собственного "я"…
"Что ты делаешь?!… Не надо!…"
"Держись!!!"
Он нашел его ‑ этот проход, эту крошечную прореху в теле Вселенной. Нить Связи звала его и проклинала, ненадежная и спасительная, как Нить Ариадны в смертельных объятиях Лабиринта…
"Не надо!… Я… не позволю… тебе!…"
"Ты не можешь!" ‑ зарычал он в ответ, устремляясь в проход всем своим существом…
* * *
Тело Олега выгнулось. Мышцы, сведенные страшной судорогой, будто окаменели. На прикушенной губе выступила капля крови. Рубиновая струйка побежала по подбородку. Пальцы впились в простыню с такой силой, что ткань не выдержала ‑ затрещала, поползла, разрезаемая ломающимися ногтями…
‑ Олег! Олежка! Что с тобой?!
Таня бросилась к вздрагивающему на постели телу, обняла его, прижала к диванным подушкам. Она не знала что ей делать, но чувствовала, что прямо здесь и сейчас у нее на глазах происходит что‑то страшное, непоправимое…
‑ Олеженька!… Ми‑илый!… Не на‑а‑адо!…
Он был как камень ‑ горячий, раскаленный камень. Камень, скрипящий зубами, стонущий, всхлипывающий, хрипящий…
‑ Проснись!… Прошу тебя!… Просни‑ись!…
‑ И‑и‑и‑ду‑у‑у!… ‑ послышалось ей сквозь стон…
И в этот момент дверь прихожей буквально влетела в квартиру от страшного удара снаружи. Облако цементной пыли заполнило комнату, мешая мрак коридора с серой клубящейся мутью. Оттуда, из этой жуткой каши в гостиную шагнули двое…
Странно, но Таня узнала их сразу ‑ того, кто шел первым, и другого, его сопровождавшего… Закутанные в серые плащи, высокие, плечистые, со светящимися как зеленые неоновые лампочки глазами… Демоны из ночных кошмаров… Люди‑кошки… Плоды воображения Олега… Фэйюры ! Настоящие! Реальные, как сама жизнь! Несущие с собой весь ужас и всю прелесть невозможного!…
Тот, что вошел первым, в два шага покрыл расстояние до дивана, на котором судорога ломала Олега. Он грозовой тучей навис над скорчившейся на полу девушкой. Его страшные, тускло мерцающие глаза впились взглядом в Таню, потом переместились на Олега.
Ни говоря ни слова, он поднял вверх руку и Таня увидела, что в ней зажато длинное блестящее лезвие.
‑ Не‑ет! ‑ девушка вскочила на ноги, вцепилась обеими руками в опускающуюся мохнатую кисть, рванула ее на себя…
‑ Самрид! ‑ рявкнул из прихожей второй фэйюр. ‑ Идрах самрид!
Жестокий удар швырнул Таню через всю комнату, прямо на письменный стол с компьютером.
‑ Идрах вьериль мье ра! ‑ прорычал глухо высокий демон в сером. Прежде чем потерять сознание, девушка успела увидеть, как клинок дважды вонзился в грудь Олега…
* * *
‑ Четвертый, это Седьмой! Дом семнадцать по Малой Угловой знаешь?… Ага… Да тусняк, человека четыре… Вроде, под кайфом. Подгоняй, поможешь разобраться… Ага… Жду.
‑ Ну, вот, ‑ Дашко повернулся к своему напарнику. ‑ Салага ты еще, Саня. Все бы тебе в задницу без мыла лезть. "Пошли, пошли…" Лопух. Сейчас ребята подъедут, вместе и разберемся.
‑ Да их же там ‑ четыре пацана, Валерий Тихоныч…
‑ И все, небось, под "герычем". Сечешь?
‑ Секу, ‑ нехотя пробормотал Галкин.
‑ Учись, пока я жив…
Где‑то неподалеку пронзительно закричал человек. Крик, короткий и отчаянный, резко оборвался на высокой ноте.
‑ М‑м‑мать! ‑ Дашко переглянулся с побледневшим Галкиным. ‑ Что еще за хреновина?… Это же, кажись, от нашего подъезда!
Саша завел двигатель "жигуля" и рванул вокруг дома, забыв включить фары. У подъезда "семнадцатого" стояла кромешная тьма. Фонарь перед блочной "башней" давно перегорел, а во всей высотке сейчас не светилось ни единого огонька.
‑ Смотри ‑ света нет, ‑ удивился Дашко. ‑ Блин! Может кто впотьмах с лестницы сверзился?
‑ Ну да! ‑ недоверчиво поморщился Галкин. ‑ Кричал так, будто его на части резали.
‑ Ты бы слышал, как вчера один пьяный козел в изоляторе орал ‑ подумал бы, его без наркоза кастрируют, ‑ Дашко пристально вглядывался в темноту. ‑ Слушай, там, вроде, лежит кто… Да вруби ты фары, черт!
Два световых конуса пробили в ночи широкий бледно‑желтый коридор.
‑ Точняк, ‑ Дашко выругался, ‑ вон один валяется, а там, на ступеньках ‑ другой… Кажись, покололи друг друга, сволочи!
Сержант снова выругался и открыл дверь.
‑ Посиди здесь. Я гляну.
‑ Может "скорую" вызвать? ‑ предложил Галкин.
‑ А может ‑ труповозку? ‑ отрезал Дашко. ‑ Не дергайся. Я быстро…
* * *
Уже подходя к подъезду, он услышал шум приближающейся машины и обернулся. Из‑за угла соседнего дома неторопливо выкатывался белый милицейский «форд» «Четвертого». Ребята все были знакомы ‑ Веня Кебешев, Стас Гичкин и Паша Белый. Троицу эту «за глаза» в отделении называли «КГБ».
‑ Ну, все путем, ‑ пробормотал Дашко и подошел к лежащему лицом вниз на чуть припорошенном свежим снегом асфальте телу.
Не нужно было даже переворачивать его, чтобы убедиться, что парень мертв ‑ его голова едва держалась на остатках кожи и мышц, почти отделенная от туловища. Вокруг трупа медленно расплывалась дымящаяся на морозе лужа крови.
Дашко почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Он отвернулся и, чувствуя дрожь в ногах, двинулся ко второму ‑ тому, что лежал на ступеньках. Этот при падении перевернулся на спину и сержант узнал его ‑ задерживал пару раз за хулиганство. Парень лет девятнадцати, с едва пробившимся на подбородке темным пушком, смотрел на Валеру неподвижными, словно стеклянными глазами, в которых навеки застыло изумление. Его грудь была рассечена страшным ударом от левого плеча до правого бока. В наполовину разжавшейся руке тускло поблескивала рукоять пружинного ножа, обломанное лезвие которого валялось тут же, на ступеньках.
Сержант отвернулся от второго тела с не меньшей поспешностью, чем от первого… Еще двоих парней из подъездной "тусовки" не было видно. Убежали? Или лежат где‑нибудь под черными кустами сирени в палисаднике, за пределами светового "коридора"? На обледеневшем сугробе у скамейки ему померещились алые брызги…
‑ Черт! Черт! Это же не ножи! ‑ Дашко попятился, лихорадочно сплевывая возникшую во рту горечь. ‑ Такого ножами не сделаешь! Что же это, мать их, здесь творится?!
"… Кричал так, будто его на части резали…" ‑ всплыл в голове дрожащий голос Саньки Галкина.
Он резко повернулся, реагируя на движение справа. С тихим шорохом от дверей "семнадцатого" отделилась темная, сливающаяся с мраком фигура и молча бросилась к сержанту. Порция адреналина вскипятила стынущую от страха и холода кровь. Штатный "макарыч", давно уже извлеченный из кобуры непослушными пальцами, пошел вбок… Медленно… Слишком медленно…
‑ Стоя‑а‑а!… ‑ голосовые связки тяжело завибрировали, пытаясь уложить звуки в растянувшееся как резиновый жгут время…
…В руках у нападавшего отчетливо сверкнула сталь…
‑ … а‑а‑ать!…
"…Кричал так, будто его…"
…Длинная узкая полоса, сияющая точно живое белое пламя, метнулась навстречу, с шипением разрезая морозный воздух…
"…на части резали…"
‑ …Су‑у‑у!…
…Стальная молния ударила его прямо в глаза…
* * *
Галкин буквально оцепенел от ужаса, видя, как сержант падает на асфальт рядом с телами местной шпаны. В ушах стоял его крик, отчаянный жуткий… Сашу затрясло. Он, не отрываясь, вдавившись лбом в стекло машины, смотрел на неизвестного, срубившего Дашко, как дровосек рубит тонкое молодое деревце. Гибкая, стремительная словно тень фигура развернулась, опустила меч…
Автоматная очередь распорола висящую во дворе тишину. Кебешев стрелял навскидку, щедро расходуя патроны. Паша Белый бил из "макарова", прицельно, как на стрельбище. Фигура с мечом дернулась и осела на тротуар, сбитая пулями. Клинок тонко зазвенел, ударившись о бетонный бордюр.
‑ Сволочь! ‑ выплюнул Кебешев, опуская свой АКСу. ‑ Эй, Саня, ты живой там?
Галкин все еще пребывал в шоке и на вопрос товарища ничего не ответил.
‑ Порезал Валерку, гад! ‑ Белый бросился к Дашко, подняв пистолет стволом вверх. ‑ Посмотри, как там эта сука. Если еще жив, я ему все р‑р‑р‑х…
Он вдруг нелепо подпрыгнул, взмахнул в воздухе руками, словно тряпочная марионетка, и повалился навзничь. Из его горла торчала длинная серая стрела.
‑ А‑а‑а‑а!!! ‑ Кебешев ударил по кустам длинной очередью, рухнул влево, перекатился через плечо и, снова вскочив на ноги, побежал к машине "Седьмого", не переставая стрелять…
‑ Прикро‑ой, Саня‑а, твою ма‑ать! ‑ от крика Вени скорчившийся на водительском сидении "жигулей" Галкин наконец очнулся и рванул себя за кобуру. Пистолет никак не хотел выниматься, будто прирос к твердой коричневой коже.
‑ Мать вашу! ‑ ругался он, провожая глазами движущуюся струйку огня, вырывающуюся из оружия Кебешева. ‑ Твари! Мрази! Ублю…
Веня с разбегу бросился на капот его машины, перевалился через него и… нос к носу столкнулся с точной копией того, лежащего перед подъездом дома номер семнадцать по Малой Угловой улице… Узкое длинное лезвие взмыло вверх… Кебешев нечеловечески взвыл, выпуская из разом ослабевших пальцев горячий автомат… Клинок свистнул над его головой и упал вниз…
Саша потрясенно смотрел на две длинные алые струйки, сбегающие по боковому стеклу. Пистолет был у него в руках, но он о нем уже не помнил. Он не слышал как истошно орет что‑то неразборчивое в свою рацию Стас Гичкин… Не видел как прошивает номинально пуленепробиваемое боковое стекло "форда" выпущенная в упор серая стрела и крик Стаса обрывается на полуслове коротким глухим хрипом… Для него не существовало ничего и никого, кроме Него, стоящего за дверью машины… И кроме других, таких как Он, скрывающихся во мраке… Вот Он поднял влажно блестящий кармином меч и вытер его куском воротника Вениной куртки… Саше была видна только часть Его тела, от коленей до середины груди… Вот Он поднял клинок… опустил его куда‑то себе за спину… наклонился…
Галкин закричал…
* * *
Патруль, примчавшийся на место происшествия спустя десять минут, нашел его в машине, трясущегося и седого, как древний старик. Галкин смог говорить только спустя двое суток, но добиться от него хоть сколько‑нибудь связного объяснения случившемуся следователи так и не смогли.
Когда Саша вернулся к способности адекватно воспринимать реальность, ему сказали, что Дашко еще жив, что он, скорее всего, жить будет и дальше, поскольку организм у сержанта крепкий и борется со страшными ранами с удивительной стойкостью.
"Конечно, ‑ сказал ему ведущий следствие по "Бойне на Малой Угловой" инспектор, ‑ левый глаз Валерию спасти не удастся, да и будет ли он видеть другим ‑ неизвестно, но главное ‑ напарнику твоему повезло. Будет жить."
Галкин не сказал на это ничего. Ему было все равно…
* * *
‑ Нелепая смерть, ‑ покачал головой Зарх. ‑ Подставиться обычной городской страже… Они даже не обучены толком.
‑ У этой обычной стражи необычное оружие, мы прежде такого не видели, ‑ Видо Многослов ухмыльнулся и добавил пренебрежительно: ‑ В одном ты прав ‑ обучены они скверно, если бы не эти маленькие и шумные самострелы, Фаш и впрямь положил бы всех в одиночку…
Поймав угрюмый и презрительный взгляд Харта, Многослов сразу поперхнулся бравадой. Когда кош‑кевор позволяет тебе видеть свои чувства, впору ожидать чего угодно, кроме одобрения. А Серый в ярости ‑ это не квиск, он на части не рвет ‑ глотает, не жуя.
‑ Дураки, ‑ отчетливо выговаривая каждую букву процедил Харт. По его тону стало ясно: глотать он будет всех, начиная с Видо. ‑ Наследники Хабар‑Калаза? Ну, нет, по рассудительности, вы ‑ наследники урдов. Зачем, зачем, ронтова кровь, нужно было сцепляться с местными недорослями?! Зачем Фаш пролил кровь этих мальчишек?! Зачем все вы, вместо того, чтобы его остановить, нарвались на драку с городской стражей?!
‑ Фаш сорвался, это верно, ‑ Миль оторвал ото рта флягу с водой и покосился на лежащее в дальнем углу тело. ‑ Но ведь ты приказал страховать тебя и Видо у главного входа, а эти выкормыши слизняков напали первыми. Беспричинно напали. Вот Фаш и не сдержался… он вообще не очень сдержанный был. Пока мы подоспели, во всей башне разом погас свет. И тут же эти железные повозки со стражей появились. Очень уж на ловушку походило, наставник. Фаш тогда и решил ударить первым, упредить. Конечно, кабы мы загодя знали, что это обычные стражники, неловкие и трусливые, как…
Миль вздрогнул и глаза его на несколько мгновений стали совсем круглыми, потому, что тяжелый нож Харта с глухим стуком вошел в стену, едва не пропоров ему ухо.
‑ Надо же, ‑ спокойно заметил Серый, ‑ ты, похоже, тоже умеешь бояться, Три Стрелы. А я уж было подумал, что страх тебе вовсе неведом.
Эндра‑ши притихли, с опаской поглядывая на своего кош‑кевора.
‑ Мне безразличны их жизни, ‑ продолжил Харт все так же негромко. ‑ Мне безразличен весь этот невзрачный мир. Но я не люблю когда мои ученики делают глупости. Эти мертвецы были не нужны. Они не были ровней вам и в победе над ними нет чести.
‑ Мы не знали чего ожидать от них, ‑ осторожно заметил Зарх. ‑ Миль прав, ты был наверху и пришлось решать быстро. Ведь это правило усваивают еще дети, ты и сам всегда учил нас: если сомневаешься ‑ бей первым.
‑ Я готов простить излишнюю осмотрительность, но не глупость. Смерть Фаша ‑ это глупость. Сперва он сорвался, не сумев правильно оценить опасность, а потом и вовсе подставился, как сопливый мальчишка, никогда не слышавший о Высшем Мастерстве. Можете мне поверить: смерть для него была лучшим выходом. Тому, кто посмеет впредь выкинуть нечто подобное и останется при этом в живых, советую самому перерезать себе глотку, прежде чем до него доберусь я.
Он подошел к застывшему с флягой в руке Милю, выдернул нож и поднялся по лестнице вверх, к выходу из подвала. Там его вскоре отыскал Зарх.
‑ Сколько еще осталось? ‑ спросил эндра‑ши осторожно, втайне надеясь, что Серый уже немного остыл. Выдержке Харта можно было только позавидовать. Другой на его месте не стал бы тревожить воздух рядом с ушами Миля, а самое меньшее ‑ приколол бы эти уши к стене. Но пусть хоть кто‑нибудь попробовал бы обвинить их кош‑кевора в недостатке твердости…
‑ Немного, ‑ после короткой паузы ответствовал Серый. ‑ Тропа скоро откроется. Можешь не сомневаться, Геверх заберет нас отсюда в срок. Так что, будьте готовы все.
‑ Ты доверяешь этому… Геверху?
‑ Нет. Сейчас ‑ еще меньше, чем раньше.
‑ Он…
Было что‑то в голосе наставника такое, из‑за чего Зарх передумал заканчивать свой вопрос. Но Харт все равно ответил:
‑ Уверен, этот ублюдок знал, с кем мне предстоит здесь встретиться. Или, хотя бы, догадывался. Но не предупредил.
‑ Было… трудно?
Серый повернул голову и посмотрел на Зарха ничего не выражающим взглядом.
‑ Мальчишка, Зарх. Всего лишь обычный мальчишка. Мне незачем было брать вас четверых. Фаша ‑ особенно незачем.
‑ Скажи… ‑ Зарх несколько мгновений помялся. ‑ Тот мальчишка, за которым мы сюда приходили… Ты ведь его…
‑ Спроси Видо, ‑ буркнул Харт. ‑ Он был там вместе со мной.
Больше Серый не добавил ничего, а просить лишних пояснений Рубака Зарх не решился. Он слишком хорошо знал своего кош‑кевора, чтобы надеяться их сейчас получить.
* * *
Костер догорает. Пламя изредка выбивается из трещин тускло светящихся углей и тогда оранжевые блики вновь отражаются в воде ручья и гаснут в глазах… Человека?… Фэйюра? Огонь и сам затруднился бы дать ответ. Он, рожденный в этом мире, и уже почти доживший свою короткую, но бурную жизнь, не знает далеких от здешних мест человеческих созданий. Но глаза, устремленные в остывающее пекло углей, определенно не показались бы искушенному наблюдателю глазами обычного барска… И эти слова, срывающиеся с губ незнакомца чужими, непонятными звуками…
‑ Только в грезы нельзя насовсем убежать,
Краткий век у забав, столько боли вокруг.
Попытайся ладони у мертвых разжать
И оружье принять из натруженных рук…
А рука стискивает эфес шиссы ‑ той самой, с лезвием, обломанным почти у основания, и песня из далекого, родного тебе мира плывет под сводами пещеры. И хочется плакать, кричать, биться в отчаянии о гранитные стены… Но глаза сухи, а тело напряжено, но спокойно. И даже голос не дрожит, выводя непривычные для этого горла рулады…
‑ И узнай, завладев еще теплым мечом,
И доспехи надев, что почем, что почем!
Разберись кто ты ‑ трус, иль избранник судьбы
И попробуй на вкус настоящей борьбы…
Кто ты в этом мире? Кем тебе быть для его обитателей? Хальгиром Эки‑Ра? Чужаком Олегом? Человеком в теле барска?… Имеешь ли ты вообще право на существование в подобном обличии?… Но как хочется жить!… Быть кому‑то нужным!… Любить и ненавидеть!… Ведь были бы враги, а друзья…
Ты смотришь на лежащего с закрытыми глазами Рыжего и отчетливо понимаешь: этот может стать для тебя либо тем, либо другим. Никем вы друг для друга уже остаться не сможете. Ниточка связи уже протянулась от барска‑человека к кальиру с огненно‑рыжими волосами. Это не Связь, но связь … Либо дружба, либо ненависть… И третьего не дано…
‑ И когда рядом рухнет израненный друг,
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг
Оттого, что убили его, не тебя,
Ты поймешь, что узнал, отличил, отыскал
По оскалу забрал ‑ это смерти оскал,
Ложь и зло, погляди как их лица грубы,
И всегда позади воронье и гробы…
Песня обрывается, так и не подойдя к своему завершению. Последний куплет остается не спетым и умирающий костер возмущенно фыркает, разочарованный, а может это просто последний акт его пламенной агонии. Пучок длинных искр траурным фейерверком уходит в потолок и пещера на миг озаряется светом… Эта вспышка отражается в двух парах глаз, глядящих друг на друга. Одни смотрят сверху вниз, неверяще и радостно, другие ‑ снизу вверх, настороженно и удивленно. Потом тот, кто сидит на камне, вскакивает и склоняется над раненым.
‑ Кто ты? ‑ шепчет Рыжий. ‑ Кто… ты?
‑ Эки… ‑ барск сбивается, молчит несколько мгновений, напряженно, мучительно ломая в себе какое‑то сопротивление, потом медленно и неуверенно произносит:
‑ Олег… Я ‑ Олег… Олег…
Часть вторая: Три Сердца
Блеск меча и сталь небес,
Серый берег, мрачный лес.
Шаг вперед и два назад,
Исподлобья хмурый взгляд,
Ног движение в пыли…
‑ Мы бы разойтись могли…
Ах, не хочешь?… Нет, так нет…
Ну, держи тогда в ответ!…
На эфес легла рука ‑
Жизнь дешевле пятака…
Шаг навстречу… Взмах! Удар!
В голове гудит пожар…
Бьешь наотмашь, рубишь влет,
Сталь из тела душу рвет,
Сапоги скользят в крови…
В мире места нет любви.
Только боль, и только страх,
Только посильней замах,
Только крики, стоны, плач…
Кто здесь жертва? Кто палач?
В уши бьет тоскливый вой…
СОН реальный… МИР ЧУЖОЙ!
И назад возврата нет…
‑ Где я?! Дайте мне ответ!
Кто я?! Чей ношу клинок?!
Почему я одинок
В мире, где видений блик
Явью стал в единый миг?!…
Лишь молчание в ответ.
Мертвый враг не даст совет,
Лес молчит, горит село,
Свищет ветер люто, зло,
Под стопой скрипит песок…
‑ Может, дашь ответ, клинок?…
Шепчет меч в руке: "Прос‑сти,
Море вброд не перейти,
А корабль самому
Не построить одному.
Раз есть север, есть и юг,
Раз есть враг, так будет друг,
Два меча изрубят пять,
Пять клинков положат рать,
Где один плутать начнет,
Там другой тропу найдет…"
Ветер злится, в берега
Бьется бурная река.
Ты стоишь. В твоих глазах
Боль, сомнения и страх.
‑ Где же ты, безвестный друг?
Пара сильных верных рук,
Твердый шаг и ясный взгляд?
Тот, за кем хоть в рай, хоть в ад,
Тот, к кому спиной к спине,
С кем в воде и с кем в огне…
СОН ЧУЖОЙ… и МИР ЧУЖОЙ…
Может, только ты здесь свой?…
Глава первая
Его разбудил длинный требовательный звонок в дверь. Олег сладко потянулся и сел на кровати, с трудом разлепляя ресницы. На улице было уже светло, часы показывали начало десятого. Хотелось спать, но дверной звонок продолжал наполнять квартиру пронзительными трелями. Слегка покачиваясь спросонья, он пошел открывать.
‑ Привет! ‑ Таня быстро шагнула через порог и чмокнула его в щеку. ‑ Еще дрыхнешь, засоня? Хочу завтракать, я голодная, как собака!
‑ Привет, ‑ запоздало отозвался Олег. Он закрыл дверь и покорно направился следом за гостьей на кухню.
Та уже по‑хозяйски потрошила холодильник. На столе быстро появились масло, сыр, кусок копченой колбасы и молоко к кофе.
‑ Где у тебя хлеб? В магазин поленился сходить?
‑ Хлеб есть… Там, в пакете, целый батон должен быть.
‑ Ага, ‑ девушка деловито извлекла из указанного пакета половинку "нарезного", иронично прищурилась. ‑ Целый, говоришь?
‑ Был целый, ‑ Олег зевнул и пошел в ванную. Когда он вернулся на кухню, его уже ожидал накрытый стол: чашки наполнены, колбаса и сыр порезаны и аккуратно разложены на блюдце.
‑ Подождала бы меня, ‑ проворчал он, ‑ я бы сам порезал. У тебя куски больно жирные получаются, в рот не пролезают.
‑ Дождешься вас, как же! ‑ Таня возмущенно фыркнула. ‑ Вы, государь мой, лучше испейте кофею, а то на вас смотреть без жалости нельзя. Опять вчера допоздна засидели'с?… Ну, мы же договаривались, Олежка!
‑ О чем? ‑ Олег мучительно пытался вспомнить о предмете давешнего "договора".
‑ На пляж поехать, ‑ терпеливо напомнила девушка. ‑ Для этого нужно было всего‑навсего встать пораньше. Ну, вспомнил?
‑ Нет, ‑ пришлось честно признаться. ‑ Но раз договорились, значит поедем.
Собрались они быстро. Олег до отказа набил старую спортивную сумку, засунув в нее полотенца, подстилку, бутыль с водой и разные прочие "пляжные" мелочи вроде игральных карт и коробки воланов для бадминтона. Сверху положил две ракетки и пакет с продуктами, который принесла Таня. Плавки заранее натянул на себя и скоро уже предстал перед девушкой в джинсовых "бермудах", белой футболке и новеньких кроссовках.