Текст книги "Парижские письма виконта де Лоне"

Автор книги: Дельфина де Жирарден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

Наконец, есть такие знатные дамы, которые родились… Возьмем на себя смелость выговорить это слово: они родились куртизанками.Казалось бы, превосходное воспитание не может позволить им пасть совсем низко, тем не менее невольно и нечувствительно они опускаются до того печального звания, к какому предназначила их природа. Они обожают шум, суету, беспорядок и, пожалуй, даже скандал. Они одеваются неприлично, с ними вечно случаются какие-то истории. Покой им отвратителен; в театре они не могут долго оставаться на одном месте и отправляются за прохладительными напитками в фойе; они деланно мучаются ребяческими страхами и по самому ничтожному поводу испускают громкие крики. Они любят подаркив старинном смысле этого слова, иначе говоря, изысканные ужины и дорогие вещицы; они благосклонно принимают, а вернее сказать, умильно выпрашивают украшения, которыми простодушно щеголяют, – не те украшения, которые ценны независимо от стоимости, которые дороги как память и вполне обоснованно именуются сантиментами [455]455
  Сантимент (от sentiment – чувство) – название браслета, сплетенного из волос.


[Закрыть], но настоящие драгоценности, стоящие громадных денег, крупные брильянты, которые женщина вправе принимать только от отца или деда. В салонах таких женщин все оскорбляет приличия. Разговаривают здесь не так, как в других гостиных. Атмосфера здесь вовсе не светская. Здесь не чувствуешь необходимости следить за собой, сдерживать себя и о себе забывать; здесь все предпочтения обнажаются с прелестной откровенностью; люди ищут друг друга и друг друга находят, а найдя, более уже не расстаются. Свет здесь из собрания самых разных особ превращается в собрание очаровательных пар. Если в других салонах разговор подобен гармоническому звучанию большого оркестра, здесь он составляется из щебета двадцати мелодических дуэтов.

Здесь вдыхаешь аромат дурного общества; в особняке такой знатной дамы чувствуешь себя, как в загородном доме содержанки, – контраст, в котором есть даже что-то пикантное.

Это еще не все. Есть женщины, бесконечно богатые, занимающие в обществе очень, очень высокое положение, и благодаря этому совершенно независимые, – так вот, эти женщины родились придворными дамамии потому всегда находят способ занять место в свите какой-нибудь другой женщины, подчас стоящей на социальной лестнице гораздо ниже. Этих женщин природа наделила инстинктом рабыни и достоинствами наперсницы; они обладают непревзойденной способностью потакать всем дурным страстям. Каждая из этих Энон рано или поздно всегда находит свою Федру, а при необходимости сама ее воспитывает [456]456
  Энона – кормилица и наперсница Федры в трагедии Расина.


[Закрыть]. Поскольку власть их покоится на тайных признаниях, они горазды выдумывать тайны. Женщины эти чрезвычайно опасны, как опасен всякий, кто живет за счет другого. Всю жизнь по доброй воле пребывать на вторых ролях и даже стремиться к этому – удел душ, которые нельзя назвать возвышенными. Потворство и преданность – вещи разные. Женщины, рожденные придворными дамами,редко становятся хозяйками дома. Каково бы ни было их богатство, все в них и вокруг них выдает принадлежность к челяди. К ним ездят ненадолго, в те часы, когда их государыняне принимает. Их гостиная – зал ожидания, а порой и прихожая.

А еще есть светские женщины, которые родились сиделкамии, не имея медицинского диплома, всю жизнь, даже вращаясь в самом элегантном кругу, занимаются медицинской практикой. У них всегда есть верные рецепты от всех болезней, они только и занимаются что изготовлением отваров или порошков. Они знают адреса всех самых лучших парижских аптекарей. Они не любят хинин,который продает этот. Они никогда не покупают опийную настойкуу другого. Они советуют вам остерегаться пиявок, которыми торгует третий, но зато вы смело можете брать у него рвотное, егорвотным они остались очень довольны. Под предлогом исцеления от заурядной мигрени они задают вам самые нескромные вопросы; всякого гостя они немедленно превращают в пациента. Их салон – врачебный кабинет, а будуар – лавка аптекаря.

А еще есть светские женщины, которые родились… да простят нам это выражение!.. которые родились… Право, мы не смеем этого выговорить! – Ну же, смелее: которые родились… полицейскими солдатамиили муниципальными гвардейцами(теми, что прежде назывались жандармами) [457]457
  Полицейские солдаты, набранные из числа отставных военных, помогали полицейским комиссарам обеспечивать порядок в городе. Муниципальная гвардия заменила парижскую королевскую жандармерию, распущенную в августе 1830 г. Муниципальных гвардейцев набирал военный министр, но подчинялись они префекту полиции.


[Закрыть]. Эти отважные женщины совершенно безвозмездно осуществляют в салонах полицейский надзор; они неутомимо курсируют между бальной залой и столовой; они проходят сквозь толпу, и толпа расступается, давая им дорогу; перед выступлением певца или певицы они заставляют замолчать болтунов; они следят за тем, чтобы мужчины уступали место опоздавшим дамам; по их приказу слуги открывают окна, растворяют двери, убирают банкетки; они способны воротить в буфетную поданные не вовремя прохладительные напитки, и прислуга, их не знающая, повинуется им так же беспрекословно, как повинуются прохожие незнакомому муниципальному гвардейцу. Женщины эти, как правило, ростом и статью не уступают красавцам-мужчинам; голос у них громкий и зычный. Любой полковник, дающий команду «В ружье!», позавидовал бы той мощи, с которой они кричат: «Тише! Тише!» или «Не входите!». Их воинственный вид внушает великое почтение. Их платье с брандебурами всегда немножко напоминает мундир, бархатный ток ведет свое происхождение от треуголки, а чепец… есть не что иное, как выродившаяся каска [458]458
  Брандебуры – шнуровые выкладки в виде петель и завитков на некоторых видах одежды, преимущественно на гусарских мундирах; ток – жесткая шляпка с маленькими полями или вовсе без полей.


[Закрыть].

Эти женщины имеют сходство с другими женщинами – француженками и даже англичанками, которые родились… немецкими майорами.Это – явление еще более удивительное. Цвет лица у этих дам свеж до чрезвычайности; ходят они, высоко задрав голову и отставив локти назад; кажется даже, что они не ходят, а маршируют; впрочем, в характере их нет ничего особенного, разве что на бал они ездят ради того, чтобы выпить шампанского, и всегда забывают веер на буфете.

К счастью, ради вящего равновесия природа создала, наряду с женщинами-майорами, женщин-пастушек,которые остаются таковыми до девяноста лет. Они обожают кокетливые маленькие шляпки, капризно надвинутые на ухо. Они спозаранку украшают себя легкими лентами и цветочными гирляндами, помпончиками, бантиками и розетками. В самом преклонном возрасте они сохраняют дивное простодушие, взгляд их выражает детское удивление; они не верят дурным новостям, они никогда ничего не знают и ничего не видят. Нежным тонким голоском они поминутно восклицают: «Как! право, я первый раз слышу… я и не знала… да что вы говорите?..» Причем речь идет о событиях всем известных, о лицах самых знаменитых, об уловках самых заурядных. Эти древние парижанки вечно имеют такой вид, будто только вчера приехали в город из деревни. Поэтому их миленький розовенький зонтик всегда смахивает на пастушеский посох, а их молчаливая собачка недвусмысленно метит в овечки.

Мы не станем много говорить о маркизах, которые родились субреткамии которым смесь величавости с кокетливостью придает так много пикантности и так много очарования; не станем мы говорить и о горничных, которые родились княгинямии, что бы вы ни делали, упорно сохраняют княжеские повадки; об этих гордых и властных служанках, которым никто ничего не смеет приказать и которые сделают вам одолжение и помогут одеться лишь при условии, что вы будете обращаться с ними, как с княгинями; мы тем более не станем говорить о бедных девушках из народа, которые имели несчастье родиться щеголихамии которые приносят свою честь в жертву своей тяге к элегантности; мы не станем говорить ни о парижанках, родившихся провинциалками, ни о провинциалках, родившихся парижанками; мы лишь скажем под конец, что существуют актрисы, которые родились знатными дамами,которые умеют превратить свой талант в патент на благородство: с самого начала своей карьеры они восходят на пьедестал и более с него уже не сходят; их спокойные и простые манеры исполнены величия и достоинства; они не стремятся никого поразить, а поразив, нимало этим не смущаются и ничуть не гордятся. Они чувствуют себя непринужденно лишь с людьми выдающимися; именно поэтому в их театральной ложе господствуют законы хорошего общества [459]459
  Сент-Бёв назвал эту классификацию женщин шедевром в полусерьезном роде (см.: Sainte-Beuve. Р.313).


[Закрыть].

Что касается мужчин, то они более свободны и могут следовать своему призванию; тем не менее среди них встречаются такие, которым на роду написано посвятить себя профессиям, оставшимся в далеком прошлом и невозможным в наши дни. Есть, например, мужчины, родившиеся монахами: они лысеют в двадцать пять лет, дни напролет листают старые книги и превращают всякую холостяцкую квартиру в келью.

Есть мужчины, родившиеся трубадурами: они исполнены изящества древних труверов, они поклоняются женщинам, приносят все им в жертву, воспевают и обожают их и навлекают на себя всеобщие насмешки именно по этой причине, а также потому, что галстук у них подозрительно напоминает перевязь.

Есть мужчины, родившиеся рыцарями: они мечтают о великих свершениях, ищут благородных опасностей, нападают на подлых властителей. Элегантная трость в их руке есть не что иное, как старинное копье.

Наконец, есть мужчины, родившиеся буффонами– не в театральном, а в историческом смысле этого слова [460]460
  «Оперой буффонов» во Франции называли итальянскую оперу; под буффонами в историческом смысле подразумеваются шуты.


[Закрыть]. Их дело – забавлять и развлекать. Они любят мишуру и гремушки; им это ребячество прощают, как, впрочем, прощают и все остальное, ибо они умеют рассмешить, и никто не принимает их всерьез; они карлики, которым позволяют расти, потому что они всего лишь карлики; они шуты, которым дают право изрекать горькие истины, потому что они всего лишь шуты; с веселым лукавством они завладевают скипетром и усаживаются на трон с той же легкостью, что и любимая обезьянка короля: их, как и ее, никто не берет в расчет, а потому им дозволено все: докучать, дерзить и даже выказывать ум и отвагу. Прежде шутов держали при себе короли, теперь их держат при себе народы.

Впрочем, большинство в свете, к нашей радости, составляют вельможи, родившиеся вельможами, и герцогини, родившиеся герцогинями; как же утешительно и восхитительно это прекрасное согласие превосходных личных качеств и высокого положения в обществе, это гармоническое сочетание благородной природы и благородного происхождения!

11 апреля 1840 г.

Жить в Париже невозможно: невозможно ни есть, ни спать, ни гулять, ни молиться, ни любить, ни работать, ни думать.

– Кабан-беглец

Начнем с утверждения, что жить в Париже невозможно; ведь жить – это значит думать, работать, любить, молиться, а также гулять и спать, пить и есть. Так вот! в Париже делать все это решительно невозможно.

Неужели, скажете вы, в Париже невозможно есть? – Именно невозможно, по крайней мере в настоящее время; есть стало совсем нечего, и раздобыть себе сносный обед – задача неразрешимая. – Но ведь теперь пост, можно есть рыбу. – Да в том-то и дело, что теперь пост, и потому рыбы в Париже не сыщешь. Если все одновременно хотят одного и того же, никто не получает ничего; поэтому наши рынки вот уже две недели, как охватила ужасная паника. Тем, кто желает отведать жареной рыбы или рыбы в винном соусе, приходится призывать на помощь всю свою изобретательность и тратить долгие часы на поиски; хозяйки охотятся за куском лосося с тем же пылом, с каким в неурожайный год несчастные матери сражаются за кусок хлеба для голодных детей; поварихи бранятся из-за щуки, а повара дерутся из-за камбалы. Дичь еще не выросла, овощи еще не созрели. Весна – время надежд, иначе говоря – время лишений.

В Париже невозможно спать…В недавно построенных домах отдых – вещь совершенно недосягаемая. Стены там – тонкие перегородки, которые никого ни от кого не отделяют. Здесь нечего и думать сохранить тайну, нечего и мечтать обрести тишину; здесь каждый знает мельчайшие подробности жизни соседей, которых он в глаза не видел. Крикливый младенец не дает спать всем жителям дома сверху донизу. Собака, которой скучно сидеть взаперти, своим лаем смущает покой сотни жителей квартала. Если на втором этаже дают бал, значит, обитателям первого, третьего и четвертого этажей суждено провести ночь без сна. Если отец семейства гневается на домашних, брань его среди ночи обрушивается на всех соседей подобно раскатам грома. Не проходит и месяца, как вы уже знаете наизусть вкусы, мании и пороки всех, кто живет с вами в одном доме. Госпожа Такая-то постоянно журит горничную; малюткас третьего этажа своенравна, как бесенок; дамы со второго этажа хохочут дни напролет; барышне с четвертого этажа по ночам неможется, а лошадь доктора до утра с жутким грохотом грызет ясли. На улице дела обстоят ничуть не лучше: до трех часов пополуночи там разъезжают коляски и фиакры, а после трех в город торжественно въезжают телеги торговцев. Спать в таком шуме – все равно что вовсе не спать.

В Париже невозможно гулять…Передвигаться по улицам и бульварам сделалось задачей неразрешимой. Если идет дождь, вы на каждом шагу рискуете утонуть в грязных лужах; если светит солнце, рискуете быть затоптанным толпой, высыпавшей на улицы; самое же губительное для элегантных пешеходов изобретение – это сток для грязной воды, который теперь проходит не по середине улицы, как прежде, а у самой кромки тротуара. Вы, конечно, можете выйти из дому, но при этом должны твердо знать, что далеко не уйдете; первый же кабриолет, который проедет мимо, обдаст вас грязью с ног до головы; не пощадит он и вашу шляпу. Возвращайтесь домой, сударыня; ваше прелестное платье заляпано грязью, и на вас нельзя смотреть без смеха; ступайте, на сегодня визиты отменяются. Гулять по улице, которую загромождают омнибусы и телеги, комиссионеры с носилками и ванны на колесах [461]461
  Имеют в виду ванны для купания на дому, которые Дельфина упоминает в фельетоне от 30 декабря 1837 г. Складные кожаные ванны перевозились на длинных телегах, где были установлены вместительные бочки с водой; телеги эти были оборудованы топками, с помощью которых вода нагревалась до температуры 30–50 градусов. Возле дома заказчика два возчика-водоноса сгружали с телеги железный каркас на колесиках, кожаную ванну и горячую воду в двух кожаных бурдюках; все это они доставляли в нужную квартиру, где устанавливали ванну и наполняли ее водой. Клиент принимал ванну, а затем в назначенное время водоносы возвращались, сливали воду, складывали ванну и уносили все оборудование.


[Закрыть], модистки с картонками и прачки с корзинами, а также тысячи прочих препятствий – это все равно что вовсе не гулять.

В Париже невозможно молиться…Во всяком случае, молиться в церквях сделалось весьма затруднительно. Туда приходит слишком много народу. Протиснуться сквозь эту толпу поближе к алтарю можно лишь с величайшим трудом. О том, чтобы опуститься на колени, не может быть и речи. Дети толкают вас под руку, женщины, сдающие внаем стулья, вам докучают. Дамы, задыхающиеся от духоты, желают выйти на улицу; надобно дать им дорогу – новое развлечение, отрывающее вас от молитвы [462]462
  11 апреля 1847 г. Дельфина описывает нравы новейших богомолок: «В церкви все женщины имеют злобный вид; в глазах у них застыла ярость… им столько раз наступают на ноги, их столько раз толкают локтями, они испытывают такие мучения, что беспрестанно пребывают во власти раздражения и гнева. Кажется, что все они молятся против кого-то. Кстати, это приводит нам на память остроумное словцо герцогини де Л…. Однажды она пришла в церковь, когда та была уже набита битком; пройти невозможно, но герцогиня все-таки протискивается вперед и, потеснив соседок, находит себе местечко; одна из дам, стоящих рядом, бросает на нее гневный взгляд и вперемешку с молитвами начинает шепотом бранить женщин, которые являются в церковь с опозданием, расталкивают соседей локтями, а сами-то вон какие толстые и проч. „В таком случае, сударыня, – произнесла герцогиня елейным тоном, – попросите у Господа, чтобы я похудела“» (2, 474).


[Закрыть]. Меж тем все это нисколько не удивительно; иначе и быть не может, ибо количество храмов в Париже не соответствует населению. Мыслимое ли это дело: тридцать восемь церквей на девятьсот тысяч душ? [463]463
  О «религиозном возрождении» при Июльской монархии см. примеч. 97 /В файле – примечание № 207 – прим. верст./. Теснота в храмах была связана не только с растущей популярностью религии, но и со стремительным ростом парижского населения. Окраинным районам были нужны новые храмы – не роскошные произведения искусства вроде собора Лоретской Богоматери, а простые приходские церкви. Архиепископ монсеньор Аффр не раз подавал по этому поводу прошения министру вероисповеданий, однако правительство не соглашалось ни строить церкви в окраинных районах, ни создавать там новые приходы. В результате возникла огромная неравномерность распределения церквей: в старинном аристократическом округе к услугам 6000 прихожан были две церкви, а в районе рабочем одна церковь приходилась на 64 500 человек (см.: Vigier Ph.Nouvelle histoire de Paris. Paris pendant la monarchie de Juillet (1830–1848). P., 1991. P. 462–466).


[Закрыть]Но кто дерзнет сегодня строить в Париже храмы? Уж не нынешнее ли министерство? Вполне возможно: господин Тьер сегодня единственный человек, который способен отважиться на постройку церкви; в личной заинтересованности его никто не заподозрит.

Мы сказали также, что в Париже невозможно любить.Почему? Мы это уже объяснили прежде [464]464
  См. фельетон от 14 марта 1840 г. (наст. изд., с. 299 /В файле – год 1840 фельетон от 14 марта – прим. верст./).


[Закрыть]: потому что в нем не осталось настоящих женщин.

Еще в Париже невозможно работать,потому что здесь вы целый день не знаете ни минуты покоя, потому что с утра вы просматриваете дюжину газет, потому что за час вы оплачиваете десяток мелкихсчетов, а за минуту получаете четыре записки, потому что у вас есть родственники, которых вы уважаете, друзья, которых вы любите, а также знакомые, которых вы обожаете и не можете не принять; все эти милые люди приходят повидать вас на минутку, не дольше, сказать вам пару слов, не больше, но поскольку в общей сложности этих визитеров набирается не меньше двух десятков, их минутки слагаются в часы и поглощают весь ваш день; их пары слов образуют длинную увлекательную беседу, которая не позволяет вам заняться каким бы то ни было серьезным делом. Например, писать так, как мы пишем сегодня, поминутно откладывая перо ради общения с остроумнейшими парижанками и с достойнейшими парижанами, – это все равно что вовсе не писать. Впрочем, наше сочинительство, по счастью, не работа.

Наконец, в Париже стало невозможно думать: во-первых, потому, что здесь слишком много действуют; а во-вторых, потому, что здесь высказывают все без остатка.

Странная вещь! с тех пор, как стало возможно говорить обо всем, с тех пор, как люди дерзают обсуждать все на свете, беседе пришел конец. Отгадайте, чем занимаются сейчас в наших гостиных те, кто не танцуют и не поют? Они играют в карты: молодые дамы играют в тридцать и сорок или в двадцать одно и получают от этого удовольствие!.. Поистине, в этой новой моде есть что-то загадочное. Надобно будет попытаться ее разгадать.

Кстати о беседе, одна светская дама, известная своим блестящим умением поддерживать разговор, давеча отпустила в беседе с нами злую, но остроумную шутку насчет одного человека, который всегда стремится выказать свой ум и предпринимает для этого усилия похвальные, но безуспешные. «Вообразите, – сказала эта дама, – бедняжка Икс наконец-то сказал прелестное словцо; я очень за него рада: он так долго об этом мечтал». В самом деле, в свете немало несчастных искателей остроумия, которые сгорают от желания высказать прелестное словцо, но ничего путного выдумать не могут – возможно, именно потому, что очень стараются. В остроумии, как и в любви, прелестно лишь то, что невольно. Вообще все всегда очень высоко ставят волю, восхищаются сильной волей. Мы же, наоборот, радуемся лишь тому, что невольно,потому что невольное – плод вдохновения.

Странный случай произошел недавно на площади Мадлен: во дворе у господина де П… содержался молодой кабанчик, пойманный в лесу ***; его собирались отправить в ***, поместье господина де П…, однако быть в Париже и не увидеть Парижа – вещь невыносимая даже для кабана. Самое дикое существо желает познакомиться со столицей своего отечества, да и вообще чем меньше в тебе знаний, тем больше любознательности. Одним словом, житель лесов нашел способ вырваться на свободу и сбежать со двора. Он бросился на бульвар; за ним выслали погоню; он обогнул церковь Мадлен и направился к Королевской улице; он хотел полюбоваться Луксорским обелиском, но преследователи заградили ему дорогу и вынудили повернуть на улицу Предместья Сент-Оноре. Располагая осмотреть богатые магазины, превращающие эту улицу в роскошный базар, наш пострел заглянул в несколько лавок, в том числе к Убигану [465]465
  Этого парфюмера уже не было в живых, но основанный им торговый дом продолжал действовать; он располагался по адресу улица Предместья Сент-Оноре, 19, и пользовался большой популярностью среди парижских денди. Барбе д’Оревийи называет пассаж о кабане наиболее ярким образцом «восхитительно смешной» манеры Жирарден-рассказчицы ( Barbey.Р. 41).


[Закрыть], где, как говорят, совершил немало покупок в весьма энергической манере. Отдав предпочтение превосходным щеткам, происхождение которых было ему слишком хорошо известно, и вылив на себя несколько флаконов модных духов, он продолжил прогулку по городским улицам, а прохожие и собаки с удивлением вдыхали нежный аромат ириса, амбры и ванили, который оставлял за собой странник из рода кабанов.

18 апреля 1840 г.

Лоншан [466]466
  Привычка светских парижан и парижанок ездить в среду, четверг или пятницу на Страстной неделе в бывшее Лоншанское аббатство (располагавшееся к западу от Булонского леса) восходила к первой половине XVIII в., когда удалившаяся в этот монастырь прославленная певица мадемуазель Ле Мор пела в тамошнем хоре. Паломничество быстро утратило религиозный характер и превратилось в своеобразный конкурс элегантности; как резюмировал в 1838 г. А. И. Тургенев, «здесь давно забыли, что в Страстную должно молиться, а не кататься. […] Начало или повод к гулянью была набожность; ходили на богомолье в монастырь, привычка осталась» (Остафьевский архив князей Вяземских. СПб., 1899. Т. 4. С. 39). Прервавшись в революционные годы, «лоншанское гулянье» возобновилось в 1797 г. (хотя сам монастырь двумя годами раньше был разрушен) и продолжалось до середины XIX в., постепенно выходя из моды и «опрощаясь» (этот процесс как раз и запечатлен в фельетоне Дельфины). Дорога из Парижа в Лоншан пролегала по Елисейским Полям, и те парижане, у которых не было собственных экипажей, любовались чужими. Одни зрители стояли, другие (преимущественно дамы) сидели на стульях, причем сидячие места были платными. Лоншанское гулянье приходилось на весну, что позволяло дамам облачаться в легкие туалеты, однако в некоторые годы, когда Пасха случалась рано, а погода стояла холодная, в церемонии происходили досадные сбои. Таков, например, был Лоншан 1837 г., описанный Дельфиной в фельетоне от 23 марта: «Лоншан замерз, и если никто не направился туда в санях, то исключительно ради того, чтобы не нарушать традиций. Новые платья, возможно, были великолепны, но никто их не видел под накидками; дамы, возможно, были розовы и свежи, но никто этого не видел под вуалями; лошади, возможно, были великолепны, но они шли шагом, а мы, напротив, почти бежали, чтобы согреться, и потому ничего не разглядели. Горе тому, кто показался бы на Елисейских Полях в летнем наряде; его бы отправили вместо Лоншана в Шарантон» (1, 105).


[Закрыть]

Шесть часов вечера. Мы только что из Лоншана; видели Елисейские Поля во всей красе: неторопливые тени, тянущиеся сквозь облака пыли. Мы любовались этим видением целый час. Картина первая: русский князь в карете, запряженной четверней. – Картина вторая: дама в небесно-голубом платье с глубочайшим декольте, с ирисовым шарфом… с узорчатым зонтиком… в открытом милорде [467]467
  «Милорд» – четырехколесный кабриолет с откидывающимся верхом. Дельфина была убеждена, что в «милордах» на Лоншанское гулянье выезжают только женщины сомнительного вкуса и происхождения; 25 апреля 1840 г. она с недоумением цитирует описание туалета одной такой дамы, приведенное в некоем модном журнале. Журналист этим нарядом явно восхищается, Дельфина же называет «годным для качучи», а потом прибавляет: «К несчастью, журналист забыл уточнить, что эта кокетливо одетая дама ехала в милорде с открытым верхоми весьма оживленно беседовала с кучером, который, кажется, был с нею не согласен» (1, 663). «Милорды» были так же неуместны на дороге в Лоншан, как фиакры и прочие наемные экипажи.


[Закрыть](ибо лордов было мало, зато милордов предостаточно). – Картина третья: знаменитая иностранка в карете, запряженной четверкой превосходных лошадей, с курьером, форейторами и свитой из нескольких экипажей. – Картина четвертая: фиакр № 518, в прекрасном новом вкусе. – Картина пятая: открытая коляска, а в ней четыре красотки, одна в восхитительном светло-зеленом капоте, другая в соломенной шляпке и бархате – прелесть что такое… – Картина шестая: экипаж с претензиями, ливрея фантастическая, кучер чернокожий. – Картина седьмая: на всех парусах мчится фургон для перевозки мебели, ломящийся от седоков; возница багроволиц. – Картина восьмая: кавалькада элегантных красавцев: жеребцы породистые, волосы и бороды пудреные. – Картина девятая: дюжина экипажей, перевозящих фосфорные спички. – Картина десятая: красивая женщина с прелестным ребенком в английской коляске. – Картина одиннадцатая: ландо, полное собак и муфт, – псарня на колесах… – Картина двенадцатая: наемный кабриолет, а в нем – толстая женщина в трауре покатывается со смеху.

А зеваки, расходясь по домам, восхищаются: Лоншан в этом году великолепен, как никогда [468]468
  Семь лет спустя, 4 апреля 1847 г., Дельфина возвратилась к теме Лоншанского гулянья, и на сей раз картина, нарисованная ею, оказалась еще более печальной: «Ездить в Лоншан теперь немодно. – Более того, модно туда не ездить». Теперь на дороге в Лоншан, пишет она, можно увидеть только семейныеколяски и наемные экипажи, заполненные иностранцами не слишком знатного происхождения: испанцами, немцами, англичанами (последние, в частности, представляют из себя «зрелище совсем не аппетитное: растрепанные шевелюры, помятые соломенные шляпы, облысевшие меха»). Одним словом, Лоншанское гулянье 1847 г. – это полное отрицание того, чем был Лоншан прежде: «все хотят посмотреть на других, никто не хочет показать себя» (2, 454–455).


[Закрыть].

Жан-Анри Марле. Прогулка в Лоншан.

Эжен Лами. Прогулка в шарабане (предместье Сен-Дени).

23 мая 1840 г.

Выгодные недостатки и пагубные достоинства. – Что нам делать с Огюстом?

– Депутат без направления – Горе от деликатности

Прискорбная правда, которую мы вынуждены признать и не побоимся провозгласить, заключается в следующем: преуспеть в свете можно только с помощью недостатков.

Заметьте, что мы говорим не «на этом свете», а «в свете»: разница существенная.

Так вот, если успех нам сулят только недостатки, нет ничего более жестокого, неловкого, неосторожного, чем призывать нас эти недостатки исправить; ведь это означало бы разорить нас, погубить, истощить источник нашего благоденствия, отнять у нас наше оружие и опору, наши вдохновительные иллюзии и надежды.

Пожелать избавиться от собственных недостатков… да ведь для этого нужно научиться их сознавать, а это само по себе уже большое несчастье.

Философ сказал: «Познай самого себя». Да, если ты желаешь оставаться философом, иначе говоря, ни на что не притязать и ничего не добиться, тогда познавай себя, сколько твоей душе угодно; ты можешь предаваться этому жалкому удовольствию совершенно безопасно; знание самого себя, созерцание своих несовершенств, пожалуй, смогут сделать тебя немного мудрее… Но если ты желаешь жить в обществе себе подобных и всех превзойти, если ты хочешь сделать карьеру и приобрести состояние, тогда остерегайся познавать самого себя, не изучай и не разбирай свой характер, ни о чем не задумывайся, иди прямо, иди быстро, не глядя ни назад ни вперед! Да-да, главное, не вздумай познавать самого себя, ведь лишь только ты узнаешь, кто ты, тебе станет ясно, на что ты можешь рассчитывать, а это навсегда отобьет у тебя охоту действовать. Ибо нередко, взвесив свои силы, человек приходит к выводу, что он ни на что не годен. Открытие это немало раздосадовало бы нынешних честолюбцев. Ведь они, напротив, свято веруют в собственное могущество; они почитают себя способными на многое, и все кругом разделяют их убеждение; вера заменяет им право; они восклицают: «Вот наша цель!», а глупцы повторяют: «Вот их цель!» – не задумываясь о том, в силах ли эти бахвалы ее достичь, и тем самым способствуют их успеху, ибо в свете людей судят не по тому, что они значат, но по тому, на что они притязают, а если бы люди научились познавать самих себя, это существенно уменьшило бы их притязания. Итак, незнание самого себя есть необходимое условие успеха. О, если бы все те выскочки, что сегодня гордятся высокими должностями, к которым они совершенно не приспособлены, – если бы эти выскочки понимали, чего они стоят, они никогда бы не взобрались на те вершины, где пребывают ныне; познав себя, они знали бы и свое место, они никогда не замахнулись бы на посты столь ответственные, и скромность отняла бы у них то блаженство, каким их наградило самодовольство.

Итак, мы не боимся утверждать, что из всех недостатков наиболее выгодный – это самодовольство; его-то и надо пестовать с особенным тщанием. Этот недостаток один равняется целому состоянию. Для юноши, желающего сделать карьеру, лучше быть бахвалом без единого су, чем скромником с поместьем в Нормандии. Самодовольство есть род наследственного владения.

На втором месте после самодовольства стоит совершенная глупость – качество для карьеры также чрезвычайно выгодное. Будьте уверены: наделенный этим недостатком, светский человек никогда не пропадает. Предположим, у вас есть два молодых кузена: один из них юноша отважный, деятельный, умный; вы признаете его достоинства и говорите: «Ну, за этого я спокоен!» И в самом деле, его будущность вас нимало не беспокоит. Он не нуждается ни в вашей поддержке, ни в вашем покровительстве; вы предоставляете ему трудиться по мере сил и выкручиваться самостоятельно. Вы не тревожитесь на его счет, вы уверены, что он никогда ни о чем вас не попросит. Но у него есть брат – совершенный балбес; он безграмотен, его нельзя приставить ни к какому делу; вот этот вызывает у вас большую тревогу, потому что из-за него на вас в любую минуту могут посыпаться неприятности. Вы собираете родственников и взволнованно спрашиваете у них: Что нам делать с Огюстом? А родственники, знающие, на что способен младой наследник, уныло переглядываются и повторяют: Что нам делать с Огюстом? сам он никогда ничего не добьется, нужно пристроить его в какую-нибудь префектуру(бедная префектура!) или найти ему какую-нибудь должность в правительстве(бедное правительство!). Да хранит вас Господь от Огюста!

На первый взгляд этот выход: поручить дела государственные молодому человеку, который не способен вести свои собственные дела, – может показаться чудовищным, безумным, невыполнимым… Ничего подобного. Благодаря усердию или, лучше сказать, благодаря отчаянию всех своих родственников Огюст получит место, на которое его прочат. Дядюшка-депутат будет обивать пороги; он пообещает проголосовать за кого надои не поддерживать кого не надо.Кузен-директор произведет в своем департаменте две или три перестановки, истинная причина которых останется никому не понятна. Тетушка-баронесса нанесет визиты девятнадцати глупым гусыням, которых она презирает. Томная красавица-кузина будет без устали кокетничать со старыми болтунами, которых она терпеть не может.

Наконец, добрая матушка Огюста будет повсюду со слезами описывать его горестную участь!.. И Огюст получит искомое место; правда, очень скоро он его потеряет, но тут же получит взамен место гораздо более выгодное: ведь та первая должность, с которой он не справился, будет считаться прецедентом, свидетельствующим в его пользу. Потеряет он и второе место, но семья сплотится и добудет ему третье, затем четвертое и наконец пятое, самое хлебное – его он сохранит, потому что хлебные места – это те, где не нужно делать вовсе ничего. Таким образом, Огюст, вечно поддерживаемый и продвигаемый влиятельными родственниками, сделает блестящую карьеру и очень быстро обгонит своего бедного брата: ведь умный человек, идущий пешком, всегда отстает от глупца, едущего в экипаже; ведь человек независимый, добивающийся всего своим трудом, может рассчитывать только на собственные силы, тогда как ленивый глупец, напротив, пользуется поддержкой всех высокопоставленных особ, за него ответственных.

Еще один превосходный недостаток – обидчивость. С обидчивым человеком нельзя обращаться бесцеремонно. Ему всегда оставляют лучший кусок, лучшее место. Тот, кто показал себя обидчивым, всегда может рассчитывать на доброе слово, хорошее кресло, вкусное куриное крылышко и так далее и так далее. Главное же, он может рассчитывать на самое большое счастье, какое уготовано человеку на грешной земле, – ему не грозит быть забытым.

Отличный недостаток с множеством приятных следствий – надоедливость. Надоедливые люди неотразимы во всем, даже в любви.

По этой же причине неплохие шансы у упрямцев. Об упрямом человеке говорят: От этого вы ничего не добьетесь.И больше к нему не пристают. Способ безотказный: упрямство принадлежит к числу недостатков, вызывающих почтение, а это недостатки первосортные.

Хороша также и гневливость: приступ ярости служит ответом на любой вопрос. Грубость – аргумент не хуже других; за благородным негодованием можно скрыть жалкую неправоту. Вдобавок угрозами легко добиться милостей. В наш век – век страха – угрозы куда действеннее просьб; блаженны те, кто внушает трепет, нынче только им одним и кадят льстецы.

Неплохим недостатком следует признать также наглость, однако она чревата некоторыми опасностями. Впрочем, те счастливцы, которых природа одарила наглостью, обладают также дивным инстинктом; они управляют своим недостатком с невероятной ловкостью и безошибочно определяют время и место, когда выгодно к нему прибегнуть, и особ, перед которыми прибыльно его обнаружить. Благодаря наглости в свете можно добиться… Впрочем, к чему слова? вы знаете все это куда лучше нас.

Наконец, перейдем к миру политическому: здесь иные недостатки представляют собой настоящие сокровища. Быть непостоянным, не иметь ни характера, ни принципов – значит обеспечить себе блистательную будущность. Если человек имеет счастье слыть бессовестным, удачная политическая карьера ему обеспечена. Депутат без совести, носящий почетное звание депутата без направления, – единственный, кто, можно сказать, отыскал философский камень. Депутат без направления —король Франции, вершитель ее судеб, ибо он нужен всем без исключения. На что может сгодиться депутат с убеждениями, который открыто объявляет о своей принадлежности к определенному лагерю? Какой в нем прок? Какую пользу может он принести?.. Взгляды его известны заранее, и все их уважают или, вернее сказать, отчаиваются поколебать, а поскольку в политике интерес вызывают лишь люди, которых можно перекупить, к нему никто интереса не проявляет.

Депутат без направления, напротив, живо интересует всех; за него бьются, ему стараются понравиться, его осыпают комплиментами, у него нет отбоя от приглашений. Сегодня он завтракал у одного из 221 депутатов, а обедать поедет к министру; на следующий день он позавтракает у министра, а обедать поедет к одному из 221 депутатов [469]469
  Столько депутатов поддержали кабинет министров во время голосования 19 января 1839 г. (см. примеч. 258 /В файле – примечание № 368 – прим. верст./).


[Закрыть]. Депутату без направления незачем нанимать повара: он желанный гость в любом доме; ему предлагают билеты на все представления; его ублажают, перед ним заискивают, его речам внимают, на его вопросы отвечают, для него делают то, чего не делают ни для кого другого. Накануне важного голосования обычно составляют два, а то и три списка; каждая партия подсчитывает тех, на чьи голоса она может рассчитывать. Так вот – о чудо!.. – фамилия депутата без направления фигурирует в двух, а то и в трех списках. Сторонники министерства говорят: «Он за нас, за него поручился такой-то…» Представители оппозиции возражают: «Да что вы! Он за нас! Дело решенное: *** обещал нам его голос; он за него ручается». Положим, депутат без направления проголосовал за вас; вы полагаете, что залучили его на свою сторону!.. Не тут-то было; он дал вам залог, и ничего больше… В политике дать залог не означает завербоваться под знамена; это означает просто-напросто, что вам оказали услугу и, возможно, окажут еще кое-какие услуги в будущем. Сегодня депутат без направления выступил на вашей стороне, но завтра он опять будет свободен, как ветер. Его всякий раз нужно покупать заново; то, что он дал вам, он легко может пообещать и другому. Вы постоянно зависите от его прихотей: он подобен несносной кокетке, чье непостоянство не дает вам ни минуты покоя; он – политическая Селимена [470]470
  Героиня комедии Мольера «Мизантроп» (1666), тщеславная кокетка, принимающая ухаживания самых разных поклонников.


[Закрыть], чью репутацию легко скомпрометировать, но невозможно погубить.