Текст книги "Парижские письма виконта де Лоне"
Автор книги: Дельфина де Жирарден
Жанры:
Историческая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)
Дельфина де Жирарден
«Всевидящая лорнетка фельетона» [1]1
Определение, данное очеркам Дельфины де Жирарден А. И. Тургеневым в письме к Е. А. Свербеевой от 6 февраля 1841 г. (РО ИРЛИ. Ф. 309. № 2550. Л. 28).
[Закрыть]
Издавать отдельной книгой сборник газетных статей, написанных на злободневные темы, – дело рискованное в любую эпоху. Темы устаревают стремительно, тексты становятся малопонятны без долгих разъяснений… Кажется, Дельфина де Жирарден (1804–1855), поэтесса и романистка, с 1836 по 1848 г. ведшая под псевдонимом виконт Шарль де Лоне еженедельную хронику в парижской газете «Пресса», сама относилась к перспективе войти в историю литературы именно благодаря своему «Парижскому вестнику» весьма скептически. После того как в августе 1843 г. издатель Шарпантье выпустил очерки 1836–1839 гг. отдельной книгой под названием «Парижские письма», Жирарден подводила итог:
«За последний год наша участь переменилась самым удивительным образом: мы сочиняем фельетоны, но перестали быть фельетонистом… – а такая перемена не пустяк. Вдобавок совершенно переменилась и наша точка зрения: теперь мы пишем не для тех, кто нас читает… – а такая перемена не может не повлиять на мысли писателя. Вот что произошло: один отважный издатель… – между прочим, он многим рисковал… – решил опубликовать под одной обложкой наши недолговечные фельетоны, набросанные впопыхах и осужденные, как мы думали, в лучшем случае на забвение. К нашему удивлению, это собрание сплетен и болтовни снискало большой успех. Один остроумный человек, познакомившись с ним, сделал нам примечательный комплимент: „Кто бы мог подумать, что это так читабельно!“ – согласитесь, что для книги не может быть похвалы более лестной. Однако если фраза эта лестна для книги, она куда менее приятна для автора. Мы с прискорбием открыли ужасную истину: из всех наших сочинений единственное, которое имеет шанс пережить нас, – то самое, над которым мы работали наименее тщательно и которое ставили ниже всех остальных. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: наши стихи… это всего лишь мы сами; наши сплетни… – это вы, это ваша эпоха, столь великая, что бы о ней ни говорили, столь необычайная, столь чудесная, – одним словом, столь замечательная, что спустя какое-то время самые мелкие ее подробности будут бесконечно интересны и попросту бесценны. Таким образом, нас помимо нашей воли превратили если не в историка, то в мемориалиста– одного из тех сочинителей без дарования, к которому великие писатели обращаются за подробностями, в одного из тех скверных работников, которые ничего не умеют делать сами, но с грехом пополам подготавливают рабочее место для творцов [3]3
Мысль, что фельетонистами (в первоначальном смысле – теми, кто заполняет газетные «подвалы» своими рецензиями) становятся по преимуществу неудачливые поэты, была общим местом эпохи; см. Mosaïques,192–193. Считалось, что эта карьера опошляет литературный талант, увлекает его на стезю «легкой литературы» (термин критика Дезире Низара, заклеймившего эту самую легкую литературу в декабрьском номере «Ревю де Пари» за 1833 г.).
[Закрыть]; по отношению к историку мы то же, что подмалевщик по отношению к живописцу, письмоводитель по отношению к прокурору, подмастерье по отношению к каменщику, а поваренок по отношению к повару».
Журналист, продолжает Жирарден, – это не кто иной, как «поваренок при историке» (2, 217–218; 31 марта 1844 г.) [4]4
Здесь и далее в тех случаях, когда я цитирую в статье фрагменты «Парижских писем», не вошедшие в настоящее издание, следом за цитатой в скобках дана отсылка к изд.: Girardin D. de.Lettres parisiennes du vicomte de Launay. P., 1986, с указанием тома и страницы.
[Закрыть].
В этих словах есть, конечно, доля кокетства, но в основном они искренни; Дельфина де Жирарден в самом деле выше ценила другие свои сочинения, написанные в жанрах куда более престижных: стихи, романы, трагедии и комедии [5]5
Дельфина де Жирарден была автором стихотворных сборников «Поэтические опыты» (1824) и «Полное собрание стихотворений» (1842; сюда вошли многочисленные стихи, напечатанные отдельными изданиями, в составе коллективных сборников или в периодике), поэмы «Наполина» (1834), стихотворных трагедий «Юдифь» (1843) и «Клеопатра» (1847), стихотворных комедий «Урок журналистам» (1839) и «Во всем виноват супруг» (1851), прозаических комедий «Леди Тартюф» (1853), «Радость устрашает» и «Шляпа часовщика» (обе 1854), прозаического сборника «Сказки старой девы, сочиненные для племянников» (1831), романов «Лорнет» (1832), «Маркиз де Понтанж» (1835), «Трость г-на де Бальзака» (1836), «Не играйте с горем» (1853).
[Закрыть]. История показала, что писательница заблуждалась: хотя ее имя занимает законное место в истории французского романтизма, а три маленьких романа были переизданы в 1977 г. [6]6
Girardin D.Nouvelles. Genève, 1979.
[Закрыть], самой живой (и самой переиздаваемой) частью ее наследия оказались именно те тексты, которые она считала не полотнами, а «подмалевкой». С 1843 г. «Парижские письма» переиздавались еще много раз: в 1853, 1857, 1862–1863, 1866, 1868, 1986 и 2004 гг. и всякий раз находили не просто читателей, но и страстных поклонников.
Мнение этих последних выразительно сформулировал известный прозаик Жюль Барбе д’Оревийи, вообще большой брюзга и ненавистник литературных «синих чулков», то есть пишущих женщин. Поставив «Парижские письма» Дельфины де Жирарден вровень с письмами маркизы де Севинье, этой «фельетонистки века Людовика XIV» [7]7
Это сравнение (в устах француза XIX в. почти такой же комплимент фельетонисту, как в устах русского уподобление какого-нибудь поэта Пушкину) стало применительно к Дельфине де Жирарден почти обязательным (см., например: Barbey.Р. 36; Véron L.-D.Mémoires d’un bourgeois de Paris. P., 1945. T. 1. P. 183; Faguet.P. 370).
[Закрыть], Барбе охарактеризовал соотношение в очерках «виконта де Лоне» злободневного и вечного с помощью эффектного сравнения: порой в цветке розы прячут брильянт или жемчужину; цветок увянет, но драгоценность останется… [8]8
Barbey.P. 36–37.
[Закрыть]
Однако Дельфина де Жирарден пришла к сочинению парижской хроники не сразу; к тому моменту, когда в сентябре 1836 г. вышел первый очерк виконта де Лоне, у его сочинительницы уже была за плечами долгая и славная литературная карьера.
* * *
Дельфина Гэ выросла в среде равно и светской, и литературной. Ее мать Софи Гэ (урожденная Нишо де Ла Валетт, 1776–1852) в два года, по семейному преданию, удостоилась поцелуя Вольтера, воспитание получила в аристократическом пансионе госпожи Лепренс де Бомон (писательницы, прославившейся сказкой «Красавица и чудовище») и еще в молодые годы свела знакомство со многими прославленными литераторами тогдашней эпохи. В разгар Революции отец-банкир выдал Софи замуж за коллегу – биржевого маклера Гаспара Лиотье; в эпоху Директории она была не последней из тогдашних щеголих и добилась развода с нелюбимым мужем ради того, чтобы выйти по любви за другого финансиста, Сигизмунда Гэ, будущего отца Дельфины (развод в это время был разрешен законом, но воспринимался как шаг весьма дерзкий). Для заработка Софи занялась литературой – вначале сделалась «литературным агентом», привозящим во Францию из Англии новые романы и романсы, а затем сама взялась за перо и сочинила множество романов и комедий, пользовавшихся немалым успехом [9]9
Известно, что ее роман «Анатоль» в июне 1815 г., уже после поражения при Ватерлоо и второго отречения, читал в Мальмезоне Наполеон и что его высоко оценил Гете, который, кстати, в 1827 г. одобрительно отозвался и о стихах юной Дельфины ( Malo-1.Р. 172–173; Эккерман И.-П.Разговоры с Гёте. М., 1981. С. 210).
[Закрыть].
Дельфине, родившейся 26 января 1804 г. в Ахене, где ее отец служил главным сборщиком налогов тогдашнего департамента Рур, что называется, на роду написано тоже заняться литературой и прославиться: имя ей было дано в честь героини одноименного романа Жермены де Сталь (1802), а крестной матерью ее стала графиня Дельфина де Кюстин, в честь которой прославленная г-жа де Сталь назвала свою героиню [10]10
Тринадцать лет спустя Софи Гэ предоставила тяжело больной госпоже де Сталь свой парижский дом с садом; в этом доме знаменитая писательница и скончалась, причем, если верить легенде, перед смертью завещала юной дочери своей приятельницы не лиру, но собственное гусиное перо. Здесь и далее именуя автора «Парижских писем» по имени, а не по фамилии, я следую французской традиции, восходящей к XIX в. и продолженной в наши дни; именно так называют писательницу ее современные биографы (см.: Giacchetti, Lassère).
[Закрыть]. Крестили же девочку в том самом ахенском храме, где похоронен император Карл Великий. Читать и писать Дельфина училась в парижском пансионе мадемуазель Клеман, но гораздо сильнее влияла на нее домашняя атмосфера: в салоне ее матери бывали знаменитые драматурги и поэты, актеры и композиторы. У юной Дельфины обнаружился талант к декламации чужих стихов и к сочинению собственных. Талант требовал развития, и к Дельфине пригласили учителей: версификации ее учил поэт Александр Суме, а сочинению прозы – будущий историк литературы и министр народного просвещения Абель-Франсуа Вильмен. Будь у Дельфины другая мать, ее дарования, возможно, зрели бы втайне, но Софи Гэ была женщина экспансивная и деятельная. Как выразилась в своих воспоминаниях другая женщина-литератор, познакомившаяся с Дельфиной и ее матерью в середине 1820-х годов, графиня Мари д’Агу, «все в Софи было шумным: любовь, дружба, ненависть, недостатки, достоинства – ибо она была не лишена достоинств, – материнские же ее чувства выражались еще более шумно, чем все остальное» [11]11
Agoult.P. 239.
[Закрыть]. Именно поэтому Софи, не стесняясь, служила для своей одаренной дочери своеобразным импресарио. Софи приводила Дельфину в салоны своих светских друзей – например, к знаменитой г-же Рекамье, с тем чтобы юная поэтесса почитала там стихи, сначала чужие, а потом и свои… При этом Дельфина декламировала в самом деле превосходно (этот талант сохранился у нее на всю жизнь, и когда впоследствии она читала трагедии своего собственного сочинения, слушателям это казалось более впечатляющим, чем те же строки в исполнении знаменитой трагической актрисы Рашель, для которой они и были написаны). И вдобавок Дельфина была чрезвычайно хороша собой: высокая, прекрасно сложенная, с копной пышных белокурых волос [12]12
Готье вспоминает, что когда она сочиняла, то распускала кудри по плечам, чтобы ничто не стесняло не только вдохновения, но и волос ( Gautier.P. XI).
[Закрыть]. Это ощущение удивительной, «разительной» красоты запечатлели многие мемуаристы, но, пожалуй, лучше всех – Теофиль Готье, который впервые увидел Дельфину 25 февраля 1830 г. в театре «Комеди Франсез» на премьере романтической драмы В. Гюго «Эрнани»: «Когда она вошла в свою ложу и наклонилась, чтобы оглядеть зал, который был почти так же достоин внимания, как и сам спектакль, ее ослепительная красота – bellezza folgorante – заставила всех на мгновение замолчать, а затем разразиться рукоплесканиями» [13]13
Gautier.P. III.
[Закрыть].
Красота Дельфины заставляла свидетелей ее салонных успехов если не забывать, то извинять все то неловкое, что было в сеансах декламации, устраиваемых по инициативе ее матери. Дело в том, что юная особа, которая, «запыхавшись, бегает из одной гостиной в другую, чтобы повсюду декламировать стихи» [14]14
Délécluze.P. 333.
[Закрыть], воспринималась как актриса, а не как девушка из хорошей семьи. Кроме того, злые языки утверждали, что Софи всюду вывозит дочь и выставляет ее на всеобщее обозрение, как на ярмарке, исключительно ради того, чтобы поскорее найти ей жениха (дело в том, что Софи в 1822 г. овдовела и финансовое положение семьи в самом деле оставляло желать лучшего). Наконец, когда Софи говорила о стихах дочери: «мы сочинили» [15]15
По воспоминаниям уже цитированной Мари д’Агу, Софи, прослушав вместе с Дельфиной ее игру на рояле (юная Мари слыла виртуозкой), «театральным голосом» сказала молодой музыкантше: «Дельфина вас поняла», сама же Дельфина ограничилась тем, что тихонько пожала пианистке руку ( Agoult.Р. 241). Портрет, нарисованный Мари д’Агу, – далеко не самая злая характеристика Софи; в свете ходили на ее счет слухи гораздо более неприятные – например, критик Этьенн Делеклюз в дневнике за 1825 г. сравнивает ее с героиней пьесы П. Мериме «Испанцы в Дании» (из сборника «Театр Клары Гасуль») – шпионкой, торгующей своей дочерью (см.: Délécluze.Р. 262–263).
[Закрыть]и подсказывала Дельфине забытые слова, то давала светским острословам превосходный повод для насмешек. Что же касается самих стихов юной поэтессы, они не блистали оригинальностью, но были звучными, обыгрывали злободневные литературные и политические темы [16]16
Дельфина, в частности, сочинила элегию «Урика» (по мотивам одноименного романа герцогини де Дюрас) и стихотворение «Исповедь Амели» (по мотивам повести Шатобриана «Рене»), «Оссианическую песнь на смерть Наполеона» и стихотворение на смерть генерала Фуа, строки из которого были высечены на могильном памятнике либерального генерала; стихотворения «Сбор пожертвований» – в помощь восставшим грекам и «На взятие Алжира». Дельфина отвечала стихами на все сколько-нибудь значительные события политической жизни 1820-х гг., так что один ехидный журналист, обыграв сказку о Коте в сапогах, назвал ее «маркизом де Карабасом парижского общества» ( Malo-1.Р. 284).
[Закрыть], а главное – замечательно воспринимались из уст белокурой красавицы (типическое мнение запечатлел 11/23 декабря 1825 г. А. И. Тургенев, слышавший декламацию Дельфины в салоне Рекамье: «Читает хорошо, собой почти прекрасна и довольно мила; но стихи слабы, хотя и не без чувства» [17]17
Тургенев.С. 378; гораздо выше оценил талант юной Дельфины другой русский слушатель, князь П. Б. Козловский, восхитившийся «ее великолепной фигурой, ее белым и свежим лицом» и ее декламацией: «Мало того что она пишет прекрасные стихи, – она еще более прекрасно их читает; ничего подобного мне никогда не доводилось слышать» ( Козловский П. Б.Социальная диорама Парижа, сочинение чужестранца, проведшего в этом городе зиму 1823 и часть 1824 года. М., 1997. С. 104).
[Закрыть]).
Впрочем, юная поэтесса довольно быстро «профессионализировалась». В 1822 г. за поэму «Самоотверженность сестер ордена Святой Камиллы и французских врачей во время чумы в Барселоне», поданную на конкурс Французской академии, она удостоилась «экстраординарной премии», а первой премии не получила лишь потому, что осветила заданный сюжет только частично. В 1823–1824 гг. Дельфина вместе с матерью принимала участие в выпуске журнала «Французская муза» (1823–1824), сыгравшего большую роль в становлении французского романтизма, а в стихотворении «Видение», написанном в честь коронации Карла X в 1825 г., сама выразила уверенность, что в один прекрасный день французы назовут ее «музой родины», и с тех пор «десятой музой» называли ее почти все современники – кто с иронией, но кто и вполне восхищенно.
Самое удивительное, что все эти ранние успехи не вскружили Дельфине голову. По словам Готье, «ум быстро исправил те плоды первоначального воспитания, которые, будь Дельфина одарена не так щедро, могли бы сделать ее смешной» [18]18
Gautier.P. VI.
[Закрыть]. Дельфина не возгордилась и осталась «добрым малым» [19]19
Такое определение дал характеру юной Дельфины Ламартин (см.: Sainte-Beuve.Р. 299; Gautier.P. VI).
[Закрыть]. Она была очень хороша собой и сознавала это. В сборник 1824 г. она включила стихотворение «Счастье быть красивой»; как позднее выразился тот же Готье: «Ее прекрасная душа была счастлива обитать в прекрасном теле» [20]20
Gautier.P. V. Злые языки, впрочем, отзывались о внешности Дельфины в ином регистре и называли ее «дочерью Венеры и Полишинеля» ( Malo-1.Р. 201).
[Закрыть]. Однако как ни красива и ни знаменита была муза, замуж ее никто не брал. В начале 1820-х годов она была влюблена в Альфреда де Виньи, и он отвечал ей взаимностью, но до брака дело не дошло, поскольку мать поэта-аристократа не желала видеть в невестках бесприданницу, да вдобавок с сомнительной репутацией декламаторши стихов. Ходили слухи о других возможных претендентах, включая некоего итальянского князя, которого Дельфина якобы покорила во время путешествия с матерью по Италии (1826–1827) и даже самого короля Карла X (к которому «добрые люди» намеревались пристроить белокурую поэтессу в качестве морганатической жены), но ни одна из этих затей не имела видимых последствий.
Дельфина была постоянно на виду, постоянно окружена молодыми людьми, поэтами и прозаиками; но одни были уже женаты, другие не предлагали себя в мужья, а между тем в 1830 г. музе исполнилось 26 лет – по тогдашним меркам возраст весьма солидный. Вдобавок после Июльской революции поэтесса лишилась пенсии в 800 франков, которую с 1826 г. выплачивал ей Карл X (один из «щедрых подарков» монарха, упомянутых в очерке 24 ноября 1836 г.). И тут нашелся жених, который, оказывается, уже два года мечтал о ее благосклонности. 1 июня 1831 г. Дельфина Гэ стала Дельфиной де Жирарден. Замужество переменило не только ее женскую судьбу, но и литературную карьеру, потому что человек, за которого она вышла, очень скоро сделался реформатором французской прессы, и именно в его газете Дельфина пятью годами позже начала печатать очерки за подписью «виконт Шарль де Лоне».
Однако прежде чем дать свою фамилию Дельфине, жених должен был сам добиться права эту фамилию носить. Дело в том, что Эмиль, появившийся на свет 21 июня 1806 г., был незаконным сыном графа Александра де Жирардена. При рождении ему была дана вымышленная фамилия Деламот и воспитывался он сначала в приемной семье недалеко от Парижа. Однако в 1811 г. граф де Жирарден женился на Жозефине де Вентимиль, не поощрявшей общение мужа с побочным сыном, и мальчика отправили в Нормандию. Вернувшись в Париж, восемнадцатилетний Эмиль стал завоевывать себе место в жизни и, перепробовав разные профессии, избрал журналистику. Начал он, впрочем, с того, что в 1828 г. выпустил анонимно маленький роман «Эмиль» – автобиографическое сочинение о родителях, бросающих своих детей, и о ребенке, вырастающем без родителей. После этого, в том же 1828 г., Эмиль вместе с приятелем, Сен-Шарлем Лотуром-Мезере, основал еженедельник с выразительным названием «Вор» – компиляцию из лучших литературных текстов, появившихся в периодике. Впрочем, по тогдашним законам подобные перепечатки настоящим воровством не считались, да и сами перепечатываемые авторы, как правило, не возражали против таких «краж». Вдобавок наряду с перепечатками Эмиль публиковал и новые тексты (среди прочих – стихотворения Дельфины Гэ). «Вор» оказался чрезвычайно успешным предприятием; на вырученные деньги Эмиль в 1829 г. основал другой еженедельник, рассчитанный на аристократических дам и выходивший под покровительством невестки короля Карла X герцогини Беррийской. Он назывался «Мода», а в подзаголовке стояло «обзор мод, галерея нравов, альбом салонов». В 1831 г. Эмиль продал «Моду» и в руках новых владельцев она сделалась журналом с направлением, партийным предприятием аристократов-легитимистов, не желавших принимать Июльскую монархию. Но первоначальная «Мода» была совсем иной – это был журнал «беспартийный», журнал для чтения и разглядывания; здесь публиковались модные картинки и литературные тексты будущих знаменитостей: Бальзака, Эжена Сю. Коммерческий успех «Моды» оказался еще большим, чем у «Вора».
Эмиль, однако, стремился расширить круг своих читателей. Его увлекала идея создания прессы неполитической, многотиражной, недорогой и просветительской, распространяющей сведения и познания, полезные в повседневной жизни. Именно эту цель преследовала основанная в октябре 1831 г. «Газета полезных знаний» – 32-страничный ежемесячник, публиковавший юридические и административные документы и практические советы. «Газета» стоила в четыре раза меньше, чем аналогичные издания конкурентов, и за год достигла огромного по тем временам тиража в 132 000 (для сравнения – накануне Июльской революции тираж самой популярной оппозиционной газеты «Конститюсьонель» равнялся 20 с небольшим тысячам) [21]21
Мы упоминаем лишь самые значительные из многочисленных издательских предприятий, затеянных Жирарденом до 1836 г.; более полный их перечень см.: L’An I.Р. 34–37.
[Закрыть].
Впрочем, «Газету полезных знаний» Эмиль выпускал уже женатым человеком. До женитьбы же, как уже было сказано, ему надо было завоевать право носить фамилию Жирарден. Собственно, Эмиль взял себе эту фамилию сразу после того, как приехал из Нормандии в Париж, и отец, хотя официально не признал сына, смотрел на это сквозь пальцы (по слухам, один из друзей старшего Жирардена, наблюдая за стремительной литературной карьерой Эмиля, сказал графу: «Признай его своим сыном, иначе впоследствии он не захочет признавать тебя своим отцом, а ты об этом пожалеешь» [22]22
Giacchetti.Р. 67.
[Закрыть]), но теперь требовалось закрепить такое положение дел юридически. 30 апреля 1831 г. суд департамента Сена удовлетворил просьбу Эмиля, который объявлял, что не знает ни имени родителей, ни места своего рождения, но просит закрепить за ним фамилию Жирарден, под которой он известен, что и подтвердили семеро свидетелей – приятелей и коллег по литературной деятельности, одним из которых был Оноре де Бальзак. Так жених Дельфины получил документы на имя Эмиля Жирардена, а затем «явочным порядком» приставил к своей фамилии аристократическую частицу «де» (точно так же, впрочем, поступил и вышеупомянутый Бальзак).
У Эмиля были деньги и появилось имя; у Дельфины были красота и талант, но не было приданого. 1 июня 1831 г. в мэрии тогдашнего XI округа, а затем в церкви Святого Роха на улице Сент-Оноре состоялась свадьба [23]23
Год с лишним после свадьбы, до тех пор, пока Эмиль не приобрел и не обставил особняк на улице Сен-Жорж, молодые продолжали жить вместе с матерью Дельфины. Когда же они наконец разъехались, для Софи это стало тяжким ударом (она слишком много вложила в дочь). Что касается Дельфины, то она подвела черту под своей жизнью при матери, изобразив себя и ее в ироническом (хотя и довольно добродушном) тоне в романе «Трость г-на де Бальзака» (1836), где юная поэтесса-провинциалка декламирует свои стихи в столичном салоне, а любящая матушка дает слушателям «реальный комментарий», переводя стихотворные строки на язык провинциальной прозы.
[Закрыть]. Поскольку Эмиль был не слишком хорош собой и не очень высок ростом, у недоброжелателей сразу появились сомнения в том, что «колоссальная и белокурая» [24]24
Определение, данное А. И. Тургеневым в письме к Е. А. Свербеевой от 7/19 января 1841 г. (РО ИРЛИ. Ф. 309. № 2550. Л. 8).
[Закрыть]Дельфина вышла за него по любви. Если судить по стихотворению «Матильда», которое она посвятила жениху (и назвала тем именем, которое Жирарден в своем «Эмиле» дал невесте автобиографического героя), недоброжелатели были неправы: Дельфина отдала Эмилю не только руку, но и сердце.
Был ли их брак счастливым? Если судить по количеству «романов», заведенных Эмилем на стороне (среди героинь этих романов были не только безвестные женщины легкого поведения, но и женщины знаменитые: возлюбленная Листа графиня Мари д’Агу и актриса Рашель), – нет. Если судить по тому, что Дельфине, несмотря на ее страстное желание, так и не удалось стать матерью, – тоже нет. Больше того, в 1844 г. Эмиль привел к Дельфине сына своей любовницы, пятилетнего Александра, и Дельфина приняла его как собственного ребенка [25]25
Между прочим, Дельфина сама предсказала свой поступок в фельетоне от 28 сентября 1839 г. – истории женщины, которая привела к себе в дом сына умершей любовницы своего мужа (1, 540–542). Реальность отличалась от литературы лишь тем, что любовница Эмиля госпожа Брюнетьер, урожденная Тереза Кабаррюс (дочь знаменитейшей красавицы времен Директории госпожи Талльен) не умерла, а бежала в Англию из-за долгов.
[Закрыть]. Наконец, о том, что личную жизнь Дельфины трудно назвать счастливой, свидетельствует и эпизод 1838 г. В эту пору у Дельфины завелся поклонник – денди по фамилии Дюрантон. Поскольку она отвечала ему недостаточно пылко, Дюрантон решил возбудить ее ревность, разорился на оперных красотках и покончил с собой едва ли не на глазах у своей возлюбленной, причем, если верить тогдашней скандальной хронике, «застрелился и повесился» [26]26
Дневник А. И. Тургенева, запись от 28 мая 1838 г. (цит. по копии: РГАЛИ. Ф. 1303. Оп. 1. № 423. Л. 199); Дюрантон якобы пустил себе пулю в лоб, предварительно сунув голову в петлю, сооруженную из сорочки с меткой DG, то есть Delphine de Girardin… – так, во всяком случае, утверждали парижские сплетники и сплетницы (см.: Tamvaco J.-L.Les Cancans de l’Opéra. Chroniques de l’Académie Royale de musique et du théâtre à Paris sous les deux Restaurations. P., 2000. Т. 1. P. 402–403).
[Закрыть]. Эмиль был крайне недоволен оглаской этого эпизода; с этих пор супруги, продолжая жить под одной крышей, на ночь расходились по разным спальням.
И тем не менее, несмотря на все эти (порой граничащие с мелодрамой [27]27
По воспоминаниям приятеля Жирарденов Арсена Уссе, Эмиль, застав жену у трупа Дюрантона, «вскричал: „Значит, вы его любите?“ Она поднялась и гордо, с поразительным достоинством отвечала: „Да, сударь, я люблю этого человека, но я полюбила его лишь с той минуты, когда он испустил дух“» ( Houssaye A.Les Confessions. P., 1885. Т. 2. P. 25–26).
[Закрыть]) эпизоды, союз Дельфины и Эмиля в интеллектуальном и профессиональном отношении оставался крепок до самой смерти Дельфины (она умерла в 1855 г., а Эмиль пережил ее на 26 лет). В трех парижских домах, где жила чета Жирарденов: в особняке на улице Сен-Жорж (1832–1838), в квартире на улице Лаффита (1838–1842) [28]28
Стены в этом «гроте нереиды» были обиты тканью цвета морской волны, убийственного для брюнеток, но прекрасно подходившего белокурой хозяйке дома ( Gautier.P. V.).
[Закрыть]и в особняке графа Шуазеля-Гуфье на пересечении улицы Шайо и Елисейских Полей, представлявшем собой копию древнегреческого храма Эрехтейон (1843–1855), – Дельфина вела тот образ жизни, какой был ей приятен и для которого она была создана. В определенный день недели (на улице Сен-Жорж по понедельникам, на улице Лаффита и на Елисейских Полях по средам) она устраивала большие приемы, а каждый вечер ближе к полуночи, после театра или перед балом, к ней заезжали любимые друзья и собеседники, среди которых были Готье, Гюго, Ламартин, Альфонс Карр, Дюма, Бальзак (до тех пор пока не поссорился с Жирарденом) и другие «звезды» парижского артистического мира. О том, что нужно сделать, чтобы гости могли показать себя с наилучшей стороны и чтобы беседа не была принужденной и тусклой, Дельфина сама рассказала в фельетоне от 23 июня 1844 г. (наст. изд., с. 423–424 [29]29
/В файле – год 1844 фельетон от 23 июня – прим. верст./
[Закрыть]). Эмиль, как правило, либо отсутствовал, либо просто дремал в кресле и не принимал участия в беседе, но для создания репутации салона тот факт, что муж хозяйки – редактор популярной газеты, значил немало.
Супруги поддерживали друг друга. Когда журналисты из конкурирующих изданий подвергли Эмиля злобным и во многом несправедливым нападкам, Дельфина ответила обидчикам пьесой «Урок журналистам» (1839), в которой изобразила журналистскую среду такими черными красками, что цензура не позволила представить пьесу на сцене. Еще прежде, весной того же 1839 г., когда депутатский мандат Эмиля был оспорен под тем предлогом, что не доказано его французское гражданство, Дельфина опубликовала стихи с неопровержимым аргументом: она, «муза родины», не избрала бы его себе в супруги, не будь он французом. Эмиль ценил жену не меньше, чем она его. Именно по его предложению она начала сочинять очерки о парижской жизни для основанной им газеты «Пресса». «Пресса» начала выходить 1 июля 1836 г., а уже 29 сентября того же года в ней появился первый очерк Дельфины, подписанный псевдонимом «виконт Шарль де Лоне».
* * *
Современные исследователи, посвятившие «Прессе» Эмиля де Жирардена целую книгу, назвали ее «1836, первый год медиатической эры» [30]30
См.: L’An I.
[Закрыть]. В самом деле, Жирарден совершил революцию во французской периодике. Суть этой революции заключалась в следующем: до 1863 г. газеты во Франции не продавались в розницу, приобретать их можно было только по подписке; подписка на ежедневную политическую газету стоила дорого: 80 франков в год. Жирарден уменьшил эту цену вдвое; недостающие деньги он получал за счет публикации рекламы, а для того чтобы увеличить число рекламодателей, резко расширил свою потенциальную аудиторию, предложив читателям, в сущности, две газеты в одной: верхняя часть страницы была отдана политическим передовицам, французским и международным новостям, отчетам о заседаниях палаты депутатов, нижняя же – материалам наполовину, а порой и полностью беллетристическим. До Жирардена ежедневная политическая газета в точности отвечала своему названию – она была в первую очередь политической. Правда, уже с 1800 г. в газетах появилось то, что по-русски называется «подвалом», а во Франции именовалось «фельетоном»; закон позволял увеличить газетную полосу на треть печатного листа, не платя дополнительного налога, и газетчики воспользовались этим для удлинения страницы. Первоначальный «фельетон» вовсе не имел того сатирического оттенка, который связывает с ним современное сознание; в газетных подвалах-фельетонах печатались по преимуществу рецензии на новые спектакли или книги, а также статьи научно-популярного содержания. Однако постепенно тематика «фельетонов» расширялась: уже в начале 1830-х гг. здесь начали публиковаться материалы нравоописательного свойства, сказки и новеллы, а порой даже отрывки из новых романов [31]31
См.: Mosaïques.P. 321–378.
[Закрыть].
Жирарден, таким образом, не изобрел ничего абсолютно нового, он лишь придал новое качество тому, что вызревало в периодике [32]32
Точно так же обстояло дело и с рекламой: в принципе она появилась на газетных страницах задолго до Жирардена; знаменитый Теофраст Ренодо, создавший в 1631 г. первую французскую газету, выпускал и другое издание – «Листок адресного бюро», где печатал рекламу ( L’An I.Р. 200). Но Жирарден, искавший способов удешевить газету, уделил рекламе особое внимание. «Пресса» печатала рекламы не больше, чем газеты конкурентов, но (благодаря тиражной и ценовой политике) больше на ней зарабатывала: до половины дохода Жирардену приносила именно реклама ( L’An I.Р. 202–203).
[Закрыть]. 21 сентября 1836 г. он объявил в «Прессе» программу своей «газеты в газете», а именно тех очерков, которые будут печататься в «подвале» под рубрикой «Фельетон „Прессы“»: в воскресенье – театральный или исторический очерк, в понедельник – статья об изобразительном искусстве, во вторник – очерк нравов или рецензия на новый спектакль, в среду – известия из Академии наук, в четверг – сообщения о «новых книгах, готовящихся к постановке пьесах, новых модах, новых обычаях, модной музыке и прочих достопримечательностях» [33]33
Впоследствии в той же рубрике стали печататься романы с продолжением (получившие – по месту расположения на газетной полосе – название «романы-фельетоны»). Первым романом, напечатанным в периодике с продолжением, считается «Старая дева» Бальзака, опубликованная осенью 1836 г. (23 октября – 4 ноября) в 12 номерах «Прессы» (кстати, не в рубрике «Фельетон», а в рубрике «Смесь»), Вообще этот текст Бальзака был «романом-фельетоном» лишь по форме публикации, но не по форме рассказа; в нем еще не присутствуют те фирменные знаки романа-фельетона (дробление на небольшие главы, умение оборвать главу на самом интересном месте ради нагнетания любопытства), которые впоследствии стали приметами творчества короля романа-фельетона – Эжена Сю. См.: ( Quéffélec L.Le roman-feuilleton français au XIXe siècle. P., 1989; La querelle du roman-feuilleton. Littérature, presse et politique, un débat précurseur (1836–1848). Grenoble, 1999; Guise R.Balzac et le roman feuilleton // L’Année balzacienne. 1964. P., 1964. P. 283–338.
[Закрыть]. Именно этот четверговый фельетон Жирарден предложил писать своей жене.
К этому времени Дельфина уже переключилась со стихов на прозу и выпустила несколько небольших романов, в которых показала себя внимательным и остроумным наблюдателем парижской жизни. В двух из них, «Лорнете» (1832) и «Трости господина де Бальзака» (1836), использован один и тот же прием: фантастический прибор (в первом случае лорнет, позволяющий читать чужие мысли, во втором – трость, позволяющая делаться невидимым) помогает увидеть парижскую жизнь изнутри и, отчасти, с неожиданной стороны. По этой прозе было видно, что нравоописательные эскизы удаются Дельфине лучше, чем романический сюжет [34]34
Лучшие страницы в «Лорнете» – вставной номер, не имеющий никакого отношения к сюжету, описание многоэтажного дома в Сен-Жерменском предместье, который «служит эмблемой общества, с той лишь разницей, что презрение в нем распространяется не сверху вниз, как в свете, а снизу вверх, а уж потом с верхнего этажа спускается в подвал»: дело в том, что обитатель первого этажа не желает породниться с теми, кто живет на втором, эти презирают тех, кто живет на третьем (ибо чем выше этаж, тем менее знатны и богаты жители), и так до самого последнего этажа, где обитает журналист, презирающий всех и вся. В романах Дельфине отлично удавались нравоописательные вставки; напротив, в бессюжетных фельетонах она порой набрасывала прекрасные завязки для возможных романов. 28 сентября 1839 г. в очерке о «неведомых романах буржуазной жизни» упоминается новый способ «поэтизации вещей самых коммерческих», например газетных объявлений: «Но какая связь между любовью и газетными объявлениями? Что может значиться в таком объявлении? Я вас люблю без памяти? – Нет, я буду вас ожидать на такой-то улице около такого-то дома с такого-то по такой-то час. – И как же это сообщить? – Очень просто; поместить объявление, кончающееся словами: „За разъяснениями просим обращаться к г-ну Лефевру или г-ну Бернару, на такой-то улице…“ – О! ну если газетные объявления превращаются в любовные послания, значит, нынче в самом деле весь мир сделался романическим…» (1, 545).
[Закрыть], – и Эмиль предложил жене раз в неделю сочинять для новосозданной «Прессы» именно очерки парижских нравов. Дельфина стала официальным сотрудником «Прессы» – за еженедельные публикации ей платили фиксированное жалованье 6000 франков в год плюс по 14 сантимов за строку [35]35
Lassère.Р. 171.
[Закрыть].
Фельетоны Дельфины носили название «Парижский вестник». Первый из них был опубликован в «Прессе» в четверг 29 сентября 1836 г. [36]36
А вовсе не 28-го, как утверждают многие авторы, даже те, кто пишут специально о Дельфине; 28 сентября – дата сочинения этого фельетона, опубликован же он был на следующий день.
[Закрыть]По четвергам «Парижский вестник» появлялся в «Прессе» до 10 августа 1837 г. В этот день Дельфина объявила о «великой перемене в жизни четвергового фельетона – отныне он будет выходить по субботам» и не без ехидства прокомментировала причины этого изменения: «редакционному комитету понадобился год, чтобы прийти к выводу, что суббота ближе к воскресенью, чем четверг, и по этой причине отвести ее нам» [37]37
Фельетон, не вошедший в книжные издания.
[Закрыть]: дело в том, что все важные театральные и литературные события в Париже происходили по средам и четвергам, и надо было дать хроникеру возможность их осветить. До 1840 г. включительно «Парижский вестник» выходил по субботам, и лишь в редких случаях – по воскресеньям. После 1840 г. фельетоны Дельфины выходили преимущественно по воскресеньям, но также и в другие дни недели; жесткой системы уже не наблюдалось, да и вообще периодичность нарушилась: за 1842 и 1843 гг., например, Дельфина напечатала всего два фельетона [38]38
Вторую половину 1841 г. и весь 1842 год виконт де Лоне молчал: Дельфина занималась сочинением трагедии «Юдифь», а затем вообще уехала из Парижа в свое имение Бурганёф. Вернувшись в Париж в декабре 1842 г., она сочинила всего два очерка: один был опубликован 12 декабря 1842 г., другой – 1 января 1843 г.; пропустила она и 1843 год, когда снова была занята другим: 24 апреля ее «Юдифь» с Рашель в главной роли была поставлена во Французском театре, но успеха не имела и выдержала всего 8 представлений. Неоднозначную оценку критиков вызвало и появившееся в том же 1843 г. первое книжное издание фельетонов под названием «Парижские письма». Дельфина переживала все это довольно болезненно; тем не менее в 1844 году в ответ на просьбы читателей и настояния редакции «Прессы» она вновь вернулась к сочинению фельетонов виконта де Лоне.
[Закрыть].
«Парижский вестник» имел успех у публики; в те моменты, когда рубрика надолго исчезала из газеты, читатели требовали ее возобновления. Злобный биограф тогдашних знаменитостей, автор «Галереи современников» Эжен де Мирекур в своей брошюрке о Дельфине утверждал, что самолюбивый Эмиль ревниво относился к славе Дельфины и приходил в ярость от ее фельетонов [39]39
Mirecourt E.de. Mme de Girardin (Delphine Gay). P., 1855. P.61–62.
[Закрыть]– но это очевидная клевета (Мирекур, ненавидевший Жирардена, вообще кончает книгу – опубликованную еще при жизни Дельфины! – утверждением, что у этой писательницы есть один-единственный недостаток – ее муж…). Дело обстояло противоположным образом: Эмиль дорожил женой как сотрудником своей газеты. В фельетоне 14 марта 1840 г. Дельфина восклицает: «Разве спутницу боготворят так, как боготворят возлюбленную?» – и доказывает, что «спутницей» мужчины женщина быть не должна (наст. изд., с. 303 [40]40
/В файле – год 1840 фельетон от 29 марта – прим. верст./
[Закрыть]), однако сама она была Эмилю в его издательских начинаниях именно верной спутницей.
Очерки, выходившие под названием «Парижский вестник», были, как я уже сказала, подписаны псевдонимом «виконт Шарль де Лоне». Причем если после 1843 г., когда вышло первое книжное издание фельетонов с именем Дельфины де Жирарден на обложке, ее авторство перестало быть секретом, поначалу многие современники были в недоумении [41]41
См.: Lagenevais.P. 137; L’An I.P. 266.
[Закрыть].
Вообще «поэтика литературной мистификации», печатание под псевдонимом или под именем «вымышленного автора», которому порой сочинялась целая биография, было в ту эпоху явлением в высшей степени распространенным даже среди мужчин (помимо широко известных эпизодов: Мериме-Клара Гасуль или Сент-Бёв-Жозеф Делорм – можно назвать еще множество случаев, когда произведения подписывались именами вымышленных сочинителей). У женщин же было еще больше оснований скрываться под псевдонимами (желательно мужскими), потому что под собственным именем даме из хорошего общества считалось приличным печатать только нравоучительные сочинения, но, например, не фривольные или «социальные» романы (во всяком случае, свекровь Жорж Санд запретила ей ставить ее имя – Дюдеван – на обложках печатных книг) и уж тем более не сатирические зарисовки современной жизни. В XIX веке от женщины уже не требовали, чтобы псевдоним непременно был аристократическим, однако логично, что, публикуя очерки о светской жизни Парижа, Дельфина предпочла именовать себя благородным виконтом, а не избрать простое «демократическое» имя, как сделала это упоминавшаяся выше Жорж Санд [42]42
О многочисленных функциях псевдонимов в журналистике и литературе 1830-х гг. см.: Mosanques.Р. 152–182. Любопытно, что, хотя Дельфина прятала свое имя под псевдонимом, она при этом печаталась в рубрике, которая сама по себе была очень важным шагом на пути утверждения авторской индивидуальности в газете: дело в том, что традиционно в политических газетах все материалы, располагавшиеся на полосе выше фельетона, надразделявшей верх и низ линейкой, печатались без подписи; подписанными выходили только материалы «фельетонов» ( Thérenty.Р. 82–83).
[Закрыть].
Дельфина не только скрывается под именем мужчины-виконта, она еще и последовательно именует себя в первом лице множественного числа – «мы» [43]43
Единственное отступление от этого правила она позволила себе в очерке, датированном 30 июня 1848 г., который не был напечатан в «Прессе» и вошел в собрание «Парижских писем» лишь в 1857 г. Трагический рассказ о том, как Дельфина пыталась пройти по Парижу, охваченному народным восстанием, чтобы добраться до редакции газеты, и как переписывалась с мужем, попавшим в тюрьму Консьержери, написан от первого лица единственного числа (2, 507–513).
[Закрыть]. Это «мы» – обычное конвенциональное «мы» ученых статей или рецензий и вовсе не исключительное свойство фельетонов Дельфины (у Теофиля Готье, например, от первого лица множественного числа написаны не только фельетоны об изобразительном искусстве, печатавшиеся в «Прессе», но даже очень личный мемуарный очерк о Дельфине). Однако в ироническом контексте «Парижского вестника» это гордое королевское (или занудное педантское) «мы» обретает дополнительную функцию: оно придает очерку отчетливо комическое звучание – особенно если речь, например, идет о недопитой чашке чая, которую «нам» помешали выпить надоедливые любители дармовой рекламы (см. фельетон от 25 ноября 1837 г. – наст. изд., с.179 [44]44
/В файле – год 1837 фельетон от 25 ноября – прим. верст./
[Закрыть]) [45]45
Одна из исследовательниц предположила, что, говоря «мы», Дельфина объединяет в этом местоимении множественного числа самое себя и вымышленного виконта де Лоне, – предположение остроумное, но, на мой взгляд, немного натянутое (см.: Nesci С.Le flâneur et les flâneuses. Les femmes et la ville à l’époque romantique. Grenoble, 2007. P. 207).
[Закрыть]. Кроме того, рассказ от первого лица множественного числа позволяет автору избежать прямых указаний на свой пол (которые при рассказе в единственном числе были бы неизбежны по причинам чисто грамматического свойства). Лишь иногда виконт де Лоне начинает говорить откровенно мужским голосом (да и то мужская интонация здесь маскирует чисто женский восторг перед шедевром ювелирного искусства):
«На днях нас привел в восторг великолепный аграф, настоящий королевский цветок, брильянтовая астра с огромной жемчужиной в середине: и стебель, и листья, все выполнено с величайшим изяществом, а цена умеренная, так что мы умирали от желания доставить себе удовольствие и купить этот шедевр – но кому его подарить? Та, которая приняла бы дар, его не заслуживает; та, которой мы бы хотели его вручить, его бы не приняла; пришлось смириться и сохранить благоразумие; вот так всегда – и в карьере, и в любви: то, что нам доступно, нас недостойно; то, что нас влечет, остается недостижимым» (30 марта 1837 г.; 1, 118).
Во всех же прочих случаях, даже когда виконт де Лоне пускается в разговор о любимом предмете – о моде, или, как он часто выражается, «о тряпках», он тщательно избегает указания на свой пол. Жюль Жанен – современник Дельфины, подчас страдавший от ее колкостей, – описал эту «гермафродитическую» манеру изложения: «Вы живете спокойно и счастливо, ни о чем не тревожась, и вдруг в вас вонзаются чьи-то когти. Кто вас поцарапал? Мужчина? Но в таком случае слишком уж тяжелая у него рука. Женщина? Но в таком случае слишком уж острые у нее когти. Нет, это не мужчина и не женщина, это кошка» [46]46
Janin.P. 52.
[Закрыть].
Фельетоны виконта де Лоне написаны в жанре газетной хроники. Точно так же как Жирарден не изобрел «с нуля» ни использование рекламы, ни печатание литературных текстов с продолжением, а лишь энергически развил и довел до блеска то, что существовало до него, точно так же сам по себе жанр газетного нравоописательного очерка существовал, разумеется, и до Дельфины де Жирарден. Самый отдаленный его прообраз – это «Болтун» (1709–1711) и «Зритель» Аддисона и Стила (1711–1712); более близкий – очерки, которые начиная с 1812 г. еженедельно публиковал в «Газет де Франс» за подписью «Отшельник из квартала Шоссе-д’Антен» В.-Ж.-Э. де Жуи (между прочим, хороший знакомый Софи Гэ и один из завсегдатаев ее салона) [47]47
К этому своему прототипу Дельфина открыто отсылает в фельетоне от 21 сентября 1839 г., который весь посвящен сопоставлению «утра хорошенькой женщины в 1812 году», каким оно описано «Отшельником», и «утра хорошенькой женщины в 1839 году», каким оно видится виконту де Лоне (1, 530–537).
[Закрыть]. Прототипом «Парижского вестника» нередко называют также «Парижские письма», которые Бальзак публиковал с 30 сентября 1830 по 31 марта 1831 г. в жирарденовском «Воре» [48]48
В реальности очерки Дельфины и Бальзака роднит только название; Бальзак в этом цикле еще не тот нравоописатель, к которому привыкли читатели «Человеческой комедии», а политический публицист, которого, по признанию его новейших комментаторов, сегодня трудно понимать без пояснения едва ли не каждого слова; см.: Balzac Н. de.Œuvres diverses. P., 1996. Т. 2. P. 1651–1652. (Bibliothèque de la Pléiade).
[Закрыть], да и вообще рубрика «Очерки нравов» (а именно зарисовкам нравов были посвящены газетные «хроники») присутствовала в начале 1830-х гг. во многих периодических изданиях [49]49
Mosaïques.P. 275 et suiv.
[Закрыть].
