Текст книги "Я подарю тебе землю (ЛП)"

Автор книги: Чуфо Йоренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 47 страниц)

114

Начало слушаний

Как только противники заняли отведённые места, судья Фредерик Фортуни открыл заседание.

– Слово предоставляется истцу. Прошу вас, подойдите к судейскому столу и изложите суть ваших обвинений.

Марти поднялся с таким трудом, что судья решил снова вмешаться:

– Учитывая ваше состояние, если вы желаете давать показания сидя, вы можете это сделать.

– Я предпочитаю делать это стоя, – ответил Марти.

– В таком случае, начинайте.

– Я, Марти Барбани де Монгри, гражданин свободной Барселоны, обвиняю казначея Берната Монкузи в следующих преступлениях: во– первых, в том, что он ослепил и отрезал язык одной из моих служанок, чего не имел права делать; во– вторых, в поджоге моего имения, повлёкшем за собой гибель моей матери, Эммы де Монгри, и слуги Матеу Кафареля. И в-третьих, в смерти его падчерицы, Лайи Бетанкур, которая, как вам известно, покончила с собой, а довёл ее до столь ужасного поступка не кто иной, как отчим.

В зале воцарилось гробовое молчание; можно было даже расслышать шелест упавшего на пол пергамента.

Наконец, заговорил главный судья Понс Бонфий.

– Прошу вас обьяснить все по порядку. Начнём с первого обвинения.

– Хорошо. Я познакомился с Лайей Бетанкур на невольничьем рынке вскоре после моего приезда в Барселону. Там продавали с аукциона одну рабыню из Бокерии по имени Аиша, и мы оба, Лайя и я, захотели ее купить. Падчерица советника показалась мне самым очаровательным созданием, какое я когда-либо встречал в жизни, и я влюбился в неё с первого взгляда. В скором времени я собирался отправиться в далекое путешествие. Зная, что Аиша прекрасно поёт и играет на музыкальных инструментах, я решил этим воспользоваться и предложил ей во время моего отсутствия развлекать мою возлюбленную Лайю своим искусством. В это же время я попросил у отчима Лайи ее руки. Он ответил, что я могу на это рассчитывать, лишь если стану гражданином Барселоны, предупредил, что это весьма непросто, но пообещал содействие. Когда же я вернулся из путешествия, он сказал, что Аиша умерла от чумы. После смерти Лайи, о которой я подробно расскажу чуть позже, некая особа сообщила мне, что Аишу содержат как узницу в усадьбе близ Таррасы. Я отправился туда, чтобы освободить ее. Оказалось, что ее действительно держат под замком в подземелье. Она была в ужасном состоянии. Ее ослепили и отрезали язык.

Напряжение в зале все нарастало; зрители с опаской посматривали друг на друга, гадая, сочувствует ли сосед обвинителю или же, напротив, осуждает.

Голос главного судьи нарушил молчание.

– Сиятельнейший советник! Что вы можете сказать в своё оправдание?

Марти вернулся на свое место, а Бернат Монкузи, с трудом подняв грузное тело, направился к свидетельскому месту четким и уверенным шагом. Затем он несколько раз подобострастно поклонился графу и графине и, повернувшись к залу, начал свою речь.

– Сиятельнейшие граф и графиня Барселонские, мои уважаемые коллеги-старейшины, высокочтимые кабальеро, духовные лица и почтенные горожане! Все вы хорошо знаете, сколько требуется сил и времени, чтобы создать репутацию, и как легко ее разрушить! Здесь вы видите выскочку, который вообразил, будто деньги дают ему право попирать ногами истину и пятнать честь добропорядочного подданного, посвятившего всю свою жизнь службе графству. Он имеет наглость распространять грязные слухи – несомненно, ложные, но способные ввести в заблуждение. Нет ничего страшнее, чем полуправда, поскольку крайне трудно отличить правду от лжи, если ложь похожа на правду. Сейчас вы увидите, как я сорву с него маску лжи и притворства и открою миру истинное его лицо. Сеньор Барбани посмел бросить мне обвинение, хотя я столько раз ему помогал, когда он только начинал дела в Барселоне. Все вы знаете, что я всегда оказывал посильную помощь жителям города и никогда не нарушал законов, о чем во всеуслышание заявляю. Нет необходимости особо указывать, каким видом деятельности я занимаюсь, всем это прекрасно известно. Я невиновен в преступлениях, которые он мне приписывает, и предлагал ему свою искреннюю дружбу, полагая, что он в должной мере оценит этот дар. Я даже открыл для него двери своего дома; он несколько раз был у меня в гостях и самым недостойным образом воспользовался моим гостеприимством. Он действительно познакомился с моей любимой дочерью на невольничьем рынке и просил у меня позволения ухаживать за ней. Да, я отклонил тогда его предложение, но видит Бог, я всегда восхищался его смелостью и молодым задором, а потому сказал, что дам ему окончательный ответ после того, как он получит гражданство Барселоны. Он тогда как раз собирался в долгое путешествие, и я вынужден признать, что недооценил его хитрость и коварство. Он предложил на роль компаньонки моей дочери свою рабыню, которая чудесно пела и играла на музыкальных инструментах, чтобы она скрашивала вечера моей Лайи. Думаю, уважаемым сеньорам не составит труда догадаться об истинной цели этого поступка. Сеньор Барбани запустил в мой дом настоящую змею, которая в скором времени совершенно подчинила себе волю моей дорогой девочки. Спустя некоторое время я обнаружил: в поте лица трудясь на благо города, я ослабил отцовскую бдительность и не успел вовремя заметить, что змея, поселившаяся возле моей Лайи, заронила в ее голову семя преступной любви. Коварная Аиша устроила для моей дочери несколько встреч с Марти Барбани накануне его отъезда в доме бывшей кормилицы Лайи, которая также внесла свой вклад в развитие их отношений, о чем я, правда, узнал намного позже. Марти Барбани отправился в путешествие, и лишь спустя несколько месяцев я совершенно случайно узнал обо всем. Я призвал мою дочь к ответу и вынудил ее прекратить это безумие, для чего заставил написать письмо, в нем она сообщала, что совершила ошибку и отношения закончены. Как вы понимаете, я также принял меры, разлучив ее с рабыней, которую поместил под замок; что же касается того, что я ослепил ее и отрезал ей язык, то вам известно, закон допускает подобные меры в отношении неверных рабов. После смерти Лайи, по своей доброте всегда ее защищавшей, я не видел смысла возвращать рабыню хозяину и потому оставил ее под замком. Каково же было мое удивление, когда однажды вооруженный отряд под предводительством Марти Барбани среди ночи ворвался в дом, где она содержалась под стражей, и посмел ее освободить, угрожая моему управляющему, дону Фабио де Кларамунту! Позвольте вас спросить: какое он имел право врываться ночью, как вор, в чужие владения, вместо того чтобы предъявить свои претензии днем и в соответствующей форме? Прошу вас, почтенные сеньоры, хорошо об этом подумать. Вот мой ответ. Конец этой истории я расскажу вам позже, когда истец выложит остальные обвинения против меня.

В зале воцарилось тяжелое молчание. Напряжение стало настолько густым и вязким, что его можно было резать ножом.

Наконец, заговорил судья Фортуни:

– Прошу вас обстоятельно ответить на вопрос оппонента, прежде чем мы перейдем ко второму обвинению.

Марти со своего места окинул беглым взглядом зал и почувствовал, что ответ Монкузи произвел глубокое впечатление на присутствующих. Его снова охватила лихорадка, что было весьма дурным знаком. Он с трудом поднялся и медленно направился к свидетельскому месту, сжимая в руке вольную Аиши.

– Я постарался быть кратким, но хотел бы уточнить кое-какие факты, которые мой противник умело искажает. Я никогда не говорил, что дарю ему рабыню. Если бы я действительно это сделал, разве я не должен был, согласно нашим законам и обычаям, подтвердить это соответствующим документом – скажем, на тот случай, если бы новый хозяин впоследствии захотел ее продать? Разве не очевидно, что я пошел по иному пути и, напротив, дал вольную этой женщине, рисковавшей ради меня жизнью? Ведь ее могли тайком продать или, того хуже, убить. Именно ради нее, а не по какой-либо другой причине, я отправился ночью в то место, где ее держали в заточении; я не причинил ни малейшего ущерба ни людям, ни имуществу. Я лишь предъявил документ, который вы сейчас держите в руках, управляющему, дону Фабио де Кларамунту.

После недолгого молчания Фортуни снова вмешался:

– Служащий, подайте сюда документ и позаботьтесь о том, чтобы дон Фабио де Кларамунт завтра с утра явился ко мне в кабинет. Слушание приостанавливается до завтрашнего утра. Все могут быть свободны.

Все встали, ожидая, пока графская чета и советники покинут зал. После напряженного дня толпа гудела. А в это время Руфь, которая так и не смогла проникнуть в зал и спряталась за дверью, тщательно прислушивалась к тому, что происходило внутри. Когда она услышала, что Марти ранен, сердце у неё сжалось от тревоги, и она поклялась, что вернётся к нему в тот же день, когда закончится разбирательство.

Советник удалился в окружении приспешников, раздавая улыбки и пожимая руки, а Марти чувствовал, как жар все усиливается, пока он шел в сторону приемной, где его дожидался падре Льобет. Священника встревожил болезненный вид Марти. У дворцовых ворот их внимание привлекла незнакомая женщина, не сводившая с них пристального взгляда; когда они вышли на улицу, она направилась следом, держась на почтительном расстоянии, и проводила их до самых дверей особняка Марти. После этого, запомнив, в какой именно дом он вошел, она отправилась прочь и вскоре затерялась в толпе.

115

Второй день заседания

Публики как будто прибавилось, хотя в зале и так уже было негде яблоку упасть. Деньги переходили из рук в руки, а на площади перед ратушей появились новые лица.

Граф и графиня заняли свои места; на лице Альмодис читалось откровенное любопытство. Лицо Марти было мертвенно-бледным, а советник излучал самодовольство. Секретарь вызвал гражданина Фабио де Кларамунта. Тот произнёс присягу и сел на скамью свидетелей между креслами противников.

Судья Фредерик Фортуни, который с самого начала был на стороне советника, начал допрос.

– Вы действительно дон Фабио де Кларамунт, гражданин Барселоны?

– Он самый.

– Советник Бернат Монкузи назначил вас алькальдом усадьбы близ Таррассы?

– Он меня не назначил, я лишь согласился исполнять эти обязанности по договору и служил там, пока мои интересы совпадали с интересами нанимателя.

– Двадцать третьего декабря вы находились в усадьбе?

– Да, но уже лишь в качестве управляющего.

– Оставим в стороне вашу должность. В конце концов, это неважно. Это правда, что вооружённый отряд под предводительством гражданина Барбани атаковал дом, чтобы забрать оттуда рабыню, заточенную в крепости?

– Не совсем так.

– Объяснитесь, пожалуйста.

– Группа людей перебралась через стены крепости. Конечно, они проникли в дом не вполне традиционным способом, но должен признать, они никого не обидели и ничего не взяли. Когда они показали мне вышеупомянутый документ, я понял, что все это время держал в заточении человека, которого не имел никакого права удерживать.

– Не вашего ума дело решать, имели вы такое право или нет, – заметил судья Фортуни. – Ваше дело – охранять вверенную вам собственность.

– Если бы я это сделал, могла пролиться кровь, а я не хотел, чтобы чей-то произвол привел к печальным последствиям, о которых я сожалел бы потом всю жизнь. Я служу не букве закона, а справедливости. Несчастная женщина не заслужила подобных страданий.

Вмешался судья Видиэйя:

– Давайте будем судить только о свершившихся фактах. Сеньор Кларамунт находится здесь в качестве свидетеля, а не обвиняемого. Итак, свидетель, скажите: что за документ вам тогда предъявили?

– Вольную, заверенную нотариусом, а доказательством, что это та самая особа, явился знак в виде четырехлистника, выжженный под левой подмышкой узницы.

Теперь пришёл черёд судьи Бонфийя-и-Марша.

– Расскажите подробнее о положении рабыни, – потребовал он.

– Ее ослепили и отрезали ей язык против моего желания и не спрашивая моего мнения. Именно это и послужило причиной моей отставки с поста алькальда. Меня глубоко возмутила такая жестокость.

Монкузи уставился на него пылающим взглядом; если бы глаза могли жечь, то обратили бы в пепел его бывшего служащего.

Тень сомнения легла на зал. Никто не знал, чем все это закончится.

И тут раздался голос секретаря.

– Ну что ж, можете быть свободны. Прошу вас не покидать пределов города без особого на то разрешения, ни с кем не обсуждать происходящее в этом зале, а также иметь в виду, что вас могут вызвать повторно для дачи показаний. Проводите свидетеля.

Служащий тут же оказался возле Кларамунта и проводил его к одному из боковых выходов из зала.

Голос де Бонфийя зазвучал снова.

– Советник Монкузи, встаньте и ответьте на вопросы перед лицом суда.

Бернат встал с равнодушным видом, как будто делает одолжение.

– Вы знали о том, что Аиша – свободная женщина?

– С какой стати кто-то стал бы дарить свободную женщину?

– Вам задали вопрос: знали вы об этом или нет?

– Разумеется, я этого не знал.

И снова вмешался Видиэйя.

– Почему же вы не потребовали составить соответствующий документ – на тот случай, если бы однажды вам захотелось ее продать?

– С какой стати я стал бы требовать, чтобы к подарку прилагался еще и документ? Это было бы по меньшей мере неучтиво.

– Почему вы не сообщили о нападении на вашу собственность, если вы утверждаете, что это был произвол?

– Я не хотел беспокоить графское правосудие по столь незначительному поводу, – ответил советник. – Ведь ничего не пропало и никто не пострадал. Жизнь этой рабыни к тому же совершенно бесполезна, не стоила беспокойства.

– Вы не сделали этого, зная, что сами поступаете противозаконно, ведь так?

Советник ответил с явным раздражением:

– В любом случае, это вина гражданина Марти Барбани, который своим мнимым подарком ввёл меня в заблуждение.

Трое судей переглянулись, после чего велели советнику вернуться на своё место и вновь вызвали Марти Барбани.

Бонфий тут же задал ему вопрос:

– Сеньор Барбани, разве вы не знали, что ваш поступок является преступлением? Вы отдаёте отчёт, что если бы это был обычный суд, вас бы обвинили в вероломном нападении на чужую собственность в ночное время, да ещё и во главе банды соучастников?

– Мы спасали жизнь невинного человека, а сделать это законным путём не могли, – ответил он. – К тому же, мы ничего не взяли и никого пальцем не тронули. Уверяю вас, я стремился лишь защитить невинную женщину. Я охотно заплачу штраф, если потребуется.

Эусебий Видиэйя снова вмешался, перебив своего коллегу:

– На этом суде мы занимаемся другими вещами, – возразил он. – Так что, если мои уважаемые коллеги не возражают, перейдём к следующему обвинению.

Марти вышел из зала и направился к судейскому столу, чувствуя, как его все больше охватывает жар.

Оттуда он оглядел зал и обратился к судьям:

– Уважаемые сеньоры: около четырех месяцев назад на мое родовое гнездо напала банда поджигателей, обратив в пепел все, что мне было дорого. Но это еще не самое страшное, ведь дом можно отстроить заново. Однако при пожаре погибли моя мать, Эмма де Монгри, и старый слуга, Матеу Кафарель, служивший нам со времен моего детства. Моя мать умерла, наглотавшись ядовитого дыма во время этого странного пожара. Перед смертью она описала их главаря: с него упал капюшон, и она смогла разглядеть его лицо. Как известно, все трусы прячут лица, а потому все они были закутаны в плащи. Но этот человек обладал столь приметной внешностью, что его описание засело у меня в памяти. Три дня назад, накануне litis, на меня напал и ранил человек, обладавший теми же приметами, едва ли это случайное совпадение. Меня пытался убить тот же человек, который поджег дом моей матери. Лишь благодаря Провидению мне удалось избежать гибели.

– И какие особые приметы этого человека заставляют вас подозревать, что это не было простым совпадением? – спросил Эусебий Видиэйя.

– Дело в том, что тот человек обладает более чем приметной внешностью. У него очень светлые волосы, почти бесцветные глаза и изрытое оспой лицо. Вот и скажите: много ли таких людей можно найти в нашем графстве?

– Объяснитесь, пожалуйста, – потребовал судья Понс Бонфий.

– Как я уже говорил, перед смертью мать очень точно описала этого человека. Так вот, когда я позавчера вечером покидал Пиа-Альмонию, в темноте на меня напал незнакомец, обладавший точно такими же приметами. Он ударил меня отправленным кинжалом, и я лишь чудом избежал смерти, благодаря вмешательству Провидения в лице духовника графини, падре Эудальда Льобета, который может это подтвердить. Если бы не он, litis бы не состоялся. А кто заинтересован в том, чтобы разбирательство не состоялось? И кто ещё в нашем городе имеет доступ к амфорам с чёрным маслом, кроме меня и сиятельнейшего вегера?

Эусебий Видиэйя весьма заинтересовался последним обстоятельством.

– Свидетельство падре Льобета, безусловно, очень весомо, – заметил он. – Кроме того, у нас есть показания караульного, который в ту ночь совершал обход. Что касается последнего заявления, то будьте добры его объяснить.

– Уважаемые судьи, среди развалин сожженной конюшни в имении моей матери я нашел вот это, – с этими словами Марти выложил на судейский стол закопченный осколок амфоры, на котором еще можно было разобрать римские цифры и буквы, означающие дату и номер. Судьи принялись рассматривать улику, передавая ее из рук в руки. – Пожар обладал целым рядом весьма характерных признаков; судя по тому, что его не удавалось погасить водой, это был не обычный огонь.

Судьи тщательно изучили переданный им предмет.

– Объяснитесь, пожалуйста, – попросил судья Бонфий.

– Сеньоры, в этих амфорах доставляют черное масло из дальних земель. Они все учтены и пронумерованы. Это делается для того, чтобы удобнее было контролировать его доставку в Барселону. Прежде чем я заключил сделку с сиятельнейшим вегером города, мне потребовалось разрешение смотрителя рынков и аукционов, и товар хранился в подвалах его резиденции. Номер и дата на этом осколке свидетельствуют, что амфора принадлежала к одной из тех партий.

В зале воцарилась гробовая тишина.

Немного посовещавшись с коллегами, судья Фортуни сказал:

– Участники суда, чтобы не терять времени даром, вам позволяется выступать со своих мест, если, конечно, суд не посчитает нужным вас вызвать.

Марти вздохнул с облегчением – головная боль по-прежнему была невыносимой.

– Сиятельнейший советник, что вы можете сказать по поводу улик, представленных сеньором Барбани?

Бернат Монкузи, казалось, опешил, но очень быстро взял себя в руки.

– Итак, уважаемые сеньоры, вот вам пример, как излишнее радение на благо графства порой приводит к печальным последствиям. Вы сами видите, как этот человек нагло искажает факты, пытаясь обвинить меня в том, к чему я не имею ни малейшего отношения. Мой бессовестный недруг прекрасно знает, каково хранить в своем доме черное масло, с какими неудобствами это связано и какой опасности я себя подвергаю. Теперь же он пытается запятнать мое имя. Когда он решил, что будет вести дела непосредственно с моим сиятельным коллегой, вегером Барселоны доном Ольдерихом де Пельисером, чтобы не платить пошлину на ввозимые в город товары, я убедил его оставить в моем большом подвале изрядный запас амфор – на тот случай, если возникнут проблемы с доставкой, чтобы город не остался без света. Поскольку все амфоры одинаковые и различить их трудно, я приказал своему слуге их пересчитать и пронумеровать, но точно так же поступает и он. Сеньор Барбани утверждает, что этот осколок сосуда – из той партии, что хранится в моем подвале. Однако позвольте заметить, с тем же успехом он мог принадлежать и к одной из его собственных партий. Я не удивлюсь, если окажется, что у него с матерью были серьезные разногласия, ведь, имея единственного сына, она жила в своем уединенном поместье в далеком Эмпорионе, хотя могла бы проживать в нашем прекрасном городе. А теперь скажите, уважаемые судьи: с чего бы женщине жить в деревне и гнуть спину от зари до зари, если она может проживать со всеми удобствами в одном из лучших домов нашего города? Это не первый и не последний случай, когда семейные ссоры перерастают в самые отвратительные преступления. Я отвергаю любые обвинения в попытке поджога и заявляю, что не знаком с альбиносом, участвовавшим в этом гнусном деле. И пусть истец попробует доказать обратное.

После этого заявления суд удалился на совещание, объявив о закрытии второго дня суда.

Марти, сжигаемый лихорадкой, отправился домой вместе с падре Льобетом, а странная женщина, как и накануне, снова последовала за ними.

Увидев своего хозяина в столь плачевном состоянии, перепуганный Омар бросился им навстречу.

– На вас просто лица нет! – воскликнул он. – Это разбирательство просто в гроб вас загонит!

– Я вам говорил уже тысячу раз: этот кусок слишком велик для вас, недолго и подавиться, – заметил падре Льобет.

– Сеньор, пока не поздно, откажитесь от этого дела, пока вас не убили! – взмолился Омар. – Вашей матери уже ничем не поможешь, и другим тоже, а в этом мире всегда побеждает тот, кто сильнее.

– С самого начала я говорил, что это пустая затея, и пока что ход событий подтверждает мои слова, но он упрям, как мул, – сказал священник.

– Как сегодня все прошло? – спросил Омар.

– Он хитер, как лисица, и изворотлив, как угорь, но не сомневайтесь, в конце концов я припру его к стенке, – заверил Марти.

– Вам нужно лечь в постель, – посоветовал Эудальд. – Я послал за лекарем Галеви, с минуты на минуту он будет здесь.

Марти с трудом поднялся по лестнице, с обеих сторон его поддерживали Омар и Эудальд. Добравшись до своей комнаты, он с облегчением рухнул на кровать.

Когда пришел лекарь, слуга удалился. Жар у Марти заметно усилился; перед глазами у него все плыло, очертания предметов казались размытыми.

Сняв повязку, мудрый Галеви внимательно осмотрел рану и тут же высказал свое мнение:

– Тот, кто оказал вам первую помощь, знал свое дело. Рану промыли, и она выглядит чистой.

Затем он ощупал лимфатические узлы на шее Марти, слегка уколол ланцетом средний палец его правой руки, чтобы выступила капелька крови, поднес его к губам и слизнул кровь; затем посмотрел зрачки, отметил желтоватый оттенок белков и, наконец, извлек небольшой флакон с фиолетовой жидкостью, смешал ее с мочой Марти и посмотрел на свет. Диагноз его был четким и ясным.

– Ваша кровь отравлена, и пока из тела не вывести яд, вас будут одолевать приступы лихорадки, которые могут привести даже к потере сознания.

– И каково же лечение, сеньор? – спросил священник.

– Время, падре, время и побольше козьего молока.

– Но, сеньор... Для Марти этот суд – вопрос жизни и смерти, на карту поставлено неизмеримо больше, чем просто его здоровье. Прошу вас, дайте ему какое-нибудь средство, чтобы он мог продержаться на ногах эти несколько дней.

– Только будьте осторожны, падре Льобет, – предупредил лекарь. – Я дам вам лекарство, но не стоит им злоупотреблять: если превысить дозу, оно может убить. Это вытяжка из бобов святого Игнатия и рвотных орехов. В первый день дадите ему ровно одну каплю, во второй – две, и на третий день – три, не больше. Это старинное средство укрепит его сердце, поднимет силу духа и поможет продержаться. Но повторяю: не ошибитесь с дозой.

Лекарь пошарил в сумке и протянул встревоженному священнику небольшую бутылочку, плотно заткнутую стеклянной пробкой, которую тот принял с таким благоговением, как будто она сделана из чистого золота.