Текст книги "Я подарю тебе землю (ЛП)"

Автор книги: Чуфо Йоренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 47 страниц)

108

Прощание

Они скакали день и ночь, меняя по дороге загнанных лошадей на свежих; в имение Барбани они прибыли к вечеру следующего дня. Марти скакал впереди, за ним – Льобет и Жофре. Запах дыма и выжженной земли оповестил их о случившемся задолго до того, как с вершины холма их глазам предстала ужасная картина недавнего бедствия. Все постройки сгорели дотла – конюшни, амбары, мастерские, свинарники и, что хуже всего, сам дом. Окрестные леса еще догорали, а вдалеке виднелось единственное строение, чудом уцелевшее в огне. С силой вонзив шпоры в бока лошади, Марти бросился в сторону дома. При его появлении залаяла собака. Почти на скаку Марти спрыгнул с седла, бросился к дому, отчаянно заколотил кулаками в дверь. Почти сразу же приоткрылось дверное окошко, и в нем показались испуганные глаза одного из его арендаторов, с подозрением взглянувшие на Марти. Наконец, стук отпираемой щеколды оповестил о том, что его узнали.

– Где моя матушка, Манель? – нетерпеливо спросил Марти.

– Наверху, сеньор, в нашей спальне. Мы с женой и детьми устроили ее о очага.

В два прыжка Марти взлетел по лестнице на второй этаж и распахнул дверь единственной комнаты. Внутри на скромной кровати лежала женщина, которую он сперва даже не узнал. Cедые волосы рассыпались по одеялу; она с трудом дышала, сражаясь за каждый глоток воздуха.

Все столпились у входа. Марти опустился на колени у постели больной, взял в ладони ее руку, свисавшую вниз, и прошептал:

– Что с вами сделали, мама? Что с вами сделали?

Женщина повернула голову и подняла веки, рассеянно глядя на сына.

Марти показалось, что ее пересохшие губы озарила легкая улыбка.

– Я знала, что ты придёшь, Марти, – прошептала она. – Теперь я могу спокойно умереть.

– Здесь никто не умрет, мама.

Последовала долгая пауза; в наступившей тишине было слышно лишь хриплое дыхание женщины.

Легкое пожатие руки дало Марти понять, что мать сейчас заговорит.

– Их было шестеро или семеро, все в плащах с капюшонами... Они явились глубокой ночью – верхом, с факелами в руках... Двое разлили какую-то жидкость, а остальные ее подожгли... Это был адский огонь, как будто Сатана явился из пекла... Мы не могли его погасить, как ни пытались заливать водой и сбивать ветками... Это было ужасно... Крыша конюшни обрушилась прямо на бедного Матеу, который пытался вывести лошадей и мулов...

Приступ кашля оборвал рассказ.

– Мама, быть может, вы запомнили кого-то из них в лицо? – спросил Марти. – Вы можете его описать?

– Глаза... Глаза главаря, Марти... у него с головы упал капюшон, и я их увидела... Они были похожи на бельма... бледно-голубые, почти бесцветные... и волосы – почти белые, светлее соломы... а лицо щербатое, как после оспы... Но не стоит больше об этом, сынок... Лучше пошли за священником: я хочу исповедаться, прежде чем предстану перед Господом, я не хочу задерживаться...

Услышав эти слова, падре Льобет, стоявший в дверном проеме, приблизился к ложу умирающей и жестом велел всем удалиться. Марти поднялся и отошел в сторону. Священник сел на край постели умирающей и взял ее за руку. По тому, как изменилось ее лицо, он понял, что женщина, несмотря на минувшие годы, узнала его.

– Вот видите, Эмма, – сказал он, – Господу было угодно, чтобы наши дороги снова пересеклись.

– Спасибо за то, что вы столько лет заботитесь о моем сыне...

– За это вы должны благодарить вашего покойного мужа. Я всего лишь исполнял свой долг перед ним.

– Надеюсь, мы с ним скоро встретимся, если, конечно, он не попал в ад, – прошептала Эмма.

– Он не мог туда попасть, – покачал головой Эудальд. – Там никого нет. Ад существует, но он пуст; Господь любит своих детей и не допустит гибели даже самой заблудшей из своих овец.

Дыхание женщины становилось все более прерывистым.

– Даю вам отпущение именем Господа, – произнес священник.

– Но я еще не исповедовалась.

– У вас нет грехов.

– Есть, падре. Ненависть.

– А у кого ее нет, дочь моя?

Женщина испустила очередной мучительный вздох.

Эмма закрыла глаза, пока Эудальд исполнил последний обряд.

Марти, сидящий с другой стороны постели, взял в ладони ее правую руку.

На миг взгляд матери остановился на сына.

– Как бы мне хотелось пожить ещё немного, чтобы увидеть рядом с тобой женщину, которая подарит мне внуков, – призналась она.

Именно в эту минуту Марти вдруг понял, что на свете есть лишь одна женщина, от которой он хотел бы иметь детей. Но Руфь, как объяснил ему по дороге священник, отказалась от его предложения фиктивного брака и предпочла покинуть его кров, чтобы не подвергать Марти опасности.

– Благослови тебя Бог, – прошептала умирающая, и глаза ее закрылись, чтобы больше никогда не открыться. Она испустила последний вздох, и безмятежная улыбка застыла на ее лице.

Марти поднялся на ноги; увидев выражение его лица, Эудальд не на шутку испугался.

– Клянусь Богом, тот, кто это сделал, заплатит сполна! – воскликнул Марти.

Эудальд взглянул на него с каким-то странным выражением, словно внутри у него боролись между собой священник и воин.

– Это, нехорошо, Марти, – произнёс он, – жить, съедаемым ненавистью. Месть неугодна Богу.

– Это не месть, Эудальд. Это справедливость. Даже в Библии сказано: «Око за око, зуб за зуб».

В эту минуту у него за спиной раздался голос Жофре.

– Падре Льобет прав. У нас, моряков, есть присказка: «Есть моряки живые и мертвые, мудрые и бесстрашные. Вот только нет бесстрашных и живых». Мертвецов нужно хоронить, Марти. Твоя мать уже встретилась с твоим отцом, пусть покоится с миром.

На следующий день после похорон Эммы и старого Матеу на кладбище возле церкви Кастельо в Эмпурионе, Марти решил посмотреть, что осталось от его имущества. Среди развалин сгоревшей конюшни он обнаружил черепки разбитой амфоры, из тех, в которых перевозили чёрное масло. На одном из черепков стояла дата и его собственный торговый знак.

– Смотрите, Эудальд, – окликнул он священника. – Вот вам и доказательство, чьих это рук дело. Во всем мире существуют лишь два человека, у которых есть подобные амфоры: я и... кое-кто другой. Если вы мне друг, постарайтесь устроить встречу с графиней, когда я вернусь в Барселону; я собираюсь открыть жителям графства глаза на злодейства советника и представить эти осколки как доказательство его преступлений.

– Я сделаю все, о чем вы просите, но повторяю, он опасный противник.

– Если я не сделаю этого ради моей матери, ради Лайи, ради Баруха, я не вправе буду называться мужчиной. Вы мне сказали, что уважаете решение Руфи, потому что у неё своя правда. Так вот, у меня тоже есть своя правда.

– Что ж, поступайте, как знаете.

Марти, пригласив нотариуса, разделил земли своей матери между теми людьми, что на протяжении многих лет делили с ней жизнь, а затем вернулся в Барселону. В сердце его поселились два чувства: любовь к Руфи, в которой он больше не сомневался и решил, что во что бы то ни стало женится на ней; и ненависть к человеку, причинившему ему столько зла: к Бернату Монкузи.

109

Лицензия

В приемной их никто не ждал. Духовник всемогущей Альмодис сообщил стражнику у дверей, что привел посетителя. Марти никак не мог справиться с нервной дрожью, пробежавшей по спине и охватившей все тело. Эта дрожь охватывала его всякий раз, как он встречался с графиней.

Вскоре боковая дверь приоткрылась, и в дверном проеме показалась внушительная фигура каноника.

– Можете войти, – произнёс он. – Графиня ждёт вас.

Марти поднялся и, взяв со скамьи плащ, последовал за своим покровителем. Пока они шли по узкому коридору в кабинет Альмодис, Эудальд давал ему последние наставления.

– Помните: вы должны говорить по возможности кратко и по существу. Не касайтесь в разговоре каких-либо действий графини, а когда она вас спросит, отвечайте прямо. И разумеется, независимо от того, скажет ли она «да» или «нет», вы ни в коем случае не должны настаивать. И не ведите себя подобострастно, лестью она сыта по горло.

– Не волнуйтесь, это не в моих правилах, ни с графиней, ни с кем-либо еще.

– И если она начнёт расспрашивать, не говорите, что о чём-то узнали от ее шута. Когда мы шли сюда, Дельфин умолял меня молчать. Так что не выдавайте его, иначе мы лишимся весьма ценного союзника.

Вскоре они оказались перед маленькой дверцей, ведущей в кабинет, почти незаметной, поскольку ее закрывал гобелен.

Эудальд вошёл первым; за ним последовал Марти.

Графиня Альмодис отдыхала в окружении своего маленького двора, наслаждаясь звуками цитры, на которой играла Лионор, ее шут забавлялся с левреткой, а донья Бригида и донья Барбара заканчивали партию в шахматы.

Повинуясь лёгкому знаку священника, Марти остановился на почтительном расстоянии, и оба молча дожидались, пока стихнут последние аккорды серенады и Альмодис наконец-то обратит на них внимание.

Но вот цитра смолкла, а графиня, как будто не замечая ожидающих посетителей, заговорила с карликом. Этим приёмом она частенько пользовалась, когда хотела поставить в неловкое положение просителей.

– Дельфин, неужели так трудно оставить в покое собаку, пока я слушаю музыку?

Карлик ответил в свойственной ему ироничной и язвительной манере:

– Скажите это собаке. Это она не желает оставить меня в покое: все пытается кусать меня за ноги и, если я не буду защищаться, загрызёт до смерти. Для вас это, может быть, и комнатная собачка, но для меня, учитывая мои размеры, настоящий волк.

– Хорошо, пусть так, – не стала спорить графиня. – А сейчас я попрошу тебя, моих дам и этого, как ты говоришь, волка оставить меня: мне нужно поговорить наедине с духовником и сеньором Барбани.

Маленький двор послушно удалился. Едва за ними закрылась дверь, как в комнате воцарилось молчание. Графиня, по своему обыкновению, не спешила начинать разговор, чтобы посетители ощутили некоторую робость.

Через несколько минут графиня все же повернулась к ним, словно только сейчас заметила в своей спальне посторонних.

– Какая приятная встреча! – воскликнула она. – Добро пожаловать, сеньор Барбани! Падре Льобет всегда умел преподносить сюрпризы! Что привело вас ко мне на этот раз?

– Я осмелился вас побеспокоить, чтобы воззвать к справедливости, которая рано или поздно сослужит добрую службу графу, – начал Марти.

– Не стоит говорить загадками, – остановила его графиня. – Они мне все равно ничего не говорят, а лишь отнимают время. Будет лучше для всех, если вы сразу перейдете к сути.

Марти мысленно обругал себя за то, что нарушил одно из главных правил, которых Льобет настоятельно советовал ему придерживаться.

– Хорошо, сеньора. При вашем дворе есть люди, которые гораздо больше думают о собственной выгоде, чем о благе Барселоны.

– Ничего нового вы мне не сказали, – с улыбкой произнесла графиня. – Я прекрасно знаю, что у роз есть шипы, а самый спелый плод может оказаться червивым.

– Весьма подходящее сравнение. Но что, если человек, о котором я говорю, слишком близкая к графу персона? Тем не менее, честность и верность не входят в число его достоинств.

Очень медленно, обдумывая каждое слово, Альмодис заговорила.

– При дворе, мой дорогой сеньор, есть верные люди, а есть льстивые царедворцы. И я прекрасно знаю, кто из них действительно мой друг и сторонник, а кого мне приходится терпеть лишь потому, что они своей бессовестной лестью развлекают и отвлекают графа. Кто-то из них вполне приемлем, других я с трудом выношу. Но даже мне приходится быть осторожной в высказываниях: хотя бы потому, что мне не хотелось бы попасть впросак и лишить супруга очередной любимой игрушки. Так что, если у вас действительно есть что сказать, говорите.

Эудальд и Марти понимающе переглянулись.

– Как пожелаете. Смотритель аукционов служит не столько графству, сколько собственному благосостоянию, и не гнушается для этого никакими средствами. Я собираюсь обвинить его в поджоге моего имения, который повлёк за собой гибель моей матери и верного слуги, а также в том, что он довёл до самоубийства свою падчерицу.

Зеленые глаза Альмодис пристально уставились прямо в лицо Марти.

– Это весьма серьёзные обвинения, – произнесла она. – Для того, чтобы огласить их публично, вы должны располагать более чем весомыми доказательствами.

– Это ещё не все, но мне бы не хотелось обременять вас своими проблемами.

– Вы ведь пришли сюда, чтобы поговорить со мной. Так говорите.

– Ну что ж, если вам так хочется знать, я скажу, что он ослепил освобожденную рабыню и отрезал ей язык, на что не имел никакого права, а кроме того, он торгует должностями на рынке, откладывая изрядные суммы себе в карман.

После долгого молчания графиня спросила:

– Так чего же вы хотите?

– Чтобы вы позволили мне призвать его к ответу перед всем народом.

– К сожалению, это не в моей власти. Он графский советник, и его нельзя судить, как обычного подданного.

– Значит, вы считаете, что если злодей и преступник принадлежит к сильным мира сего, он может избежать возмездия?

– Не совсем так, – ответила графиня. – Но чтобы простой горожанин смог призвать к ответу советника, основания должны быть более чем серьезными. Точно так же, как плебей не может возбуждать судебных дел против дворянина, советника может призвать к ответу лишь другой советник. Таков закон, и ничего тут не поделаешь.

– Разумеется, Бернат Монкузи – гражданин Барселоны, но ведь и меня вы удостоили такой же чести.

– На что вы намекаете?

– Я говорю о том, что согласно нашим законам, один гражданин может подать в суд на другого.

– Нет, не может, если тот принадлежит к высшему рангу.

– В таком случае, сеньора, – твёрдо заявил Марти, – если закон защищает не правого, а сильного и богатого, то это что угодно, только не закон.

– Сдается мне, вы весьма упорны, Марти Барбани.

– Правда и Библия на моей стороне, – ответил Марти.

– Ну, что ж, у вас есть одна возможность, но предупреждаю, это связано с большим риском.

– Я не боюсь рисковать.

Альмодис смерила его спокойным взглядом.

– Видите ли, один горожанин действительно может подать в суд на другого, однако, если тот принадлежит к высшему рангу, он может рассчитывать самое большее на litis honoris.

– А что это?

– Публичная дискуссия, где ответчик в свою очередь обвиняет истца, и целью, как говорит название, является честь обоих, – объяснил Эудальд.

– Почему обоих? – удивился Марти.

– Потому что обвиняемый не только имеет право защищаться, но может также выдвинуть встречное обвинение.

– Тогда получается, что истец и ответчик находятся в равном положении?

– Нет, Марти, – пояснил Эудальд. – Ответчик может лишь свидетельствовать в собственную защиту и при этом обязан отвечать на любые вопросы, которые будут заданы стороной истца.

– Только хорошо подумайте, действительно ли вам это нужно, – предупредила Альмодис. – Даже если вам удастся убедить моего мужа дать вам разрешение, в чем я весьма сомневаюсь, вы рискуете остаться голым и босым. Бернат Монкузи пользуется славой поистине свирепого спорщика, прекрасно знающего законы.

Марти задумался.

– И какое наказание ждет его в том случае, если я смогу подтвердить мои обвинения? – спросил он.

Эудальд пояснил:

– Только граф может это решать, посоветовавшись с судьями, если будет доказано, что он лгал и утратил честь. Но даже в этом случае единственное, что ему может грозить – это временное изгнание и возмещение ущерба, если дело касается имущества графа.

– То, что я вам предлагаю, весьма важно, – добавила Альмодис. – Если советник лишится чести, он будет лишен всех своих постов и должностей.

Эудальд снова принялся объяснять:

– Это публичное слушание. Другие горожане могут принимать в нем участие – при условие, что они того же ранга, что и противники. Первые ряды занимают дворяне, далее сидят духовные лица, а совсем позади – горожане. Дело ведут граф и трое судей; заседание длится несколько дней, пока суд не посчитает нужным вынести заключение и закрыть дело.

– Вы по-прежнему хотите просить у моего мужа разрешение? – спросила графиня.

– Не только хочу, но буду вечно благодарен ему за эту милость.

– Имейте в виду, что даже из тростинки можно сделать копье. Советник может стать страшным противником; к тому же у него репутация непревзойденного спорщика. За всю мою жизнь это первый случай, когда кто-то осмелился его вызвать на подобный поединок. Уверяю вас, весь город будет потрясен.

– Сеньора, до этого дня я не буду знать ни минуты покоя.

– Ну что ж, если вы так этого желаете, так тому и быть. Но имейте в виду, если вы проиграете дело, я больше не смогу вас принимать.

– Если я не смогу должным образом призвать к ответу этого бесчестного человека за его преступления, то готов покинуть этот благословенный город, и мне будет совершенно неважно, где найдут приют мои кости.

110

Подготовка к судебному разбирательству

Графский советник вопил так, что слышно было сквозь стену. Перепуганный Конрад Бруфау предпочел на какое-то время задержаться за своим столом. Он знал по опыту, что когда его так внезапно вызывают в кабинет, лучше немного подождать, сделав вид, будто не слышал.

Но колокольчик настойчиво звонил, и секретарю пришлось войти в кабинет.

– Вы меня звали, сеньор?

– Да, звал, паршивец! – рявкнул советник. – Ты что, глухой?

– Просто я на минутку отлучился, сеньор.

– Принеси мне все разрешения, которые я выписал на имя Марти Барбани, чтобы он мог открыть свой проклятый склад, все документы на продление договора – одним словом, все, что требует моего одобрения, а также отчёт о его визитах. Я собираюсь покончить с этим мерзавцем.

Бруфау хорошо знал своего патрона, и знал, когда его одолевает желание поговорить.

– Что-то случилось, сеньор?

– Что случилось, ты спрашиваешь? – переспросил советник, меряя свой кабинет огромными шагами. – Этот сукин сын имел наглость просить у графа разрешение вызвать меня на litis honoris, а это совершенно нежелательно. Но хуже всего, что граф согласился.

– И как же могло случиться, что граф дал ему разрешение?

– Я уверен, тут не обошлось без графини, ведь на самом деле графством правит она.

– Просто не верится, что он способен на столь чудовищную неблагодарность!

– Видишь ли, Конрад, если ты вырастил ворона, рано или поздно он выклюет тебе глаза.

– Я слышал о таком слушании, когда Мир Гериберт подписал соглашение с монастырём Сан-Кугат, но мне даже в голову не приходило, что в наше время где-то ещё сохранился этот древний обычай.

– Как видишь, сохранился. И теперь этот гаденыш пытается использовать его против самого верного и преданного графского слуги. Но клянусь, что этот паршивец еще пожалеет, уж я-то ему рога пообломаю! Я не успокоюсь, пока не вышвырну этого наглеца из Барселоны. Подумать только, я чуть не сделал его своим зятем! Кстати, разыщи Люсиано Сантангела и скажи, что мне нужно срочно его видеть.

Новость моментально облетела весь город. Ее передавали из уст в уста, сдавленно прыская в кулак. Первое слушание было назначено на девять утра третьего февраля и должно было продолжаться несколько дней. Litis honoris был не только публичным, но и весьма редким, из ряда вон выходящим событием. Из дворцовых залов новость спустилась на улицы города, а оттуда пошла гулять по рынку, тут и там повторяемая на разные голоса. Поскольку оба противника были весьма известными людьми, у обоих тут же нашлись сторонники, и город разбился на два лагеря.

Марти в городе любили и уважали, поскольку он принес его жителям благополучие, процветание и множество всяческих благ, начиная от мельниц, благодаря которым в Барселону провели воду, и кончая лавками привозных товаров, значительно облегчившими жизнь женщинам, не говоря уже о ночном освещении, сделавшим город намного безопаснее. С другой стороны, немало жителей Барселоны кормились из рук советника. Все эти люди теперь поддерживали Монкузи.

Альмодис, прекрасно знавшая непредсказуемый характер своего супруга, решила воспользоваться выпавшей возможностью, чтобы настроить его против смотрителя аукционов, вбить между ними клин и заставить мужа усомниться в его честности. Рамон, человек импульсивный, несколько смягчился, подумав, что даже интересно будет посмотреть, как этот пройдоха Монкузи станет выкручиваться. Если ему это удастся, советник взлетит до совсем уж невероятных высот; в противном же случае его удалят от двора на неопределенное время.

Вести дело должны были судьи Понс Бонфий-и-Марш, Фредерик Фортуни-и-Каратала и Эусебий Видиэйя-и-Монклюз. Главный нотариус Гийем де Вальберибес и вегер Ольдерих де Пельисер отвечали за организацию заседания, которое будет продолжаться несколько дней. Желающих попасть туда нашлось множество. Несмотря на то, что крестьянам, матросам, и ремесленникам хода в ратушу не было, количество граждан, желающих принять участие в деле, да и просто любопытных, перешло все мыслимые границы. Ряды, предназначенные для дворянства и духовенства, тоже были переполнены.

Сначала слушание решили устроить в зале графского дворца, но затем, из-за слишком большого количества зрителей, перенесли в ратушу, где могло разместиться более трехсот человек, рассадить их собирались строго по рангу. В глубине зала установили троны для графа и графини, перед ними – трибуну для судей и два небольших возвышения, предназначенные для участников тяжбы, а также столы для предъявляемых ими документов и улик. Трибуны для зрителей установили веером: левый сектор предназначался для дворян, правый – для горожан, а средний – для духовенства. День и ночь в зале трудились бригады плотников, сколачивая помосты и трибуны, драпировщиков и обойщиков, им приказали подготовить зал в кратчайшие сроки.

За последние дни Марти приобрел привычку почти каждый вечер навещать Эудальда, обсуждать с ним подробности своих обвинений, чтобы нащупать слабые места врага. До поздней ночи на втором этаже, в комнате священника, горел свет. Эудальд давал советы, какую позицию следует занять перед судьями, которые, разумеется, будут на стороне всесильного советника.

– Помните, если вы вызовите меня как свидетеля, я не смогу рассказать о том, в чем Монкузи признался мне на исповеди, – предупредил священник.

– Я должен буду защищаться сам или имею право воспользоваться услугами адвоката? – спросил Марти.

– Подниматься на трибуну имеете право лишь вы и он. Однако никто не может помешать адвокату находиться в зале и при необходимости давать советы.

В голове Марти роилось множество мыслей, в которых он тщетно пытался навести порядок, поскольку обвинения следовало выдвигать одно за другим, а сначала ему еще придется отвечать на вопросы, заданные противником, который, разумеется, сделает все, чтобы сбить его с толку.

Стояла уже глубокая ночь, когда он наконец покинул Пиа-Альмонию, чтобы вернуться домой и продолжить размышления за своим столом, в тысячный раз прокручивая в голове возможные последствия произошедших за последние дни событий, и в конце концов пришел к выводу, что эта проблема являет собой настоящую многоголовую гидру, у которой на месте срубленных голов тут же вырастает новая. Уже на рассвете он направился в спальню, чтобы подремать хотя бы несколько минут. Проходя мимо опустевшей комнаты Руфи, он вновь подумал о печальной судьбе, разлучившей его с женщиной, возможно она находится совсем близко, но остается недостижимой мечтой. В очередной раз он дал зарок, что как только покончит с этим делом, немедленно займется ее поисками.

А тем временем Монкузи и его зловещий гость обсуждали у него в кабинете последние детали своих планов.

– Итак, у вас есть девять дней, – напомнил советник. – За это время с гражданином Барбани должно случиться несчастье, которое помешает ему принять участие в litis по причине недееспособности.

– Возможно, лучше устроить так, чтобы он и впредь не имел возможности когда-либо обратиться в суд? – уточнил Люсиано.

– Для меня это только к лучшему. Но имейте в виду: никто не должен ничего заподозрить. Все должно выглядеть как досадная случайность, от которой не застрахован ни один гражданин.

– Ночью все кошки серы. И никто не может знать, что ожидает его за ближайшим углом.

– На что вы намекаете?

– Вы мне не доверяете? Разве я заслужил подобное недоверие, не выполнив свою работу?

– Я восхищен вашим усердием.

– Я уже много лет занимаюсь этим ремеслом, и опыт подсказывает, что проблема не будет окончательно решена, пока не устранен ее источник. Сколько бы сведений я ни собрал, ваш враг не станет от этого менее опасным. Есть лишь один способ избавиться от него: упрятать под землю.

– И что же?

– А то, что когда мне вновь поручают работу, которую я уже сделал, я предпочитаю решить проблему раз и навсегда.

– Расскажите, что вам удалось разузнать? – спросил советник.

– Как мне удалось выяснить, каждый вечер он отправляется в Пиа-Альмонию и остаётся там до полуночи.

Монкузи не смог сдержать улыбки.

– Ну что ж, действуйте на ваше усмотрение. Когда дело будет сделано, вы получите вознаграждение, которое позволит вам приобрести небольшое поместье за городом. Помнится, вы говорили, что это – ваша заветная мечта?

– Вы правы, я люблю сельскую жизнь. Ненавижу суету Барселоны, здесь просто невозможно дышать. Я простой человек, привыкший к суровой жизни. Мечтаю услышать шелест деревьев и журчание ручейка, бегущего между скал. Хочу окончить свои дни мирно, как простой крестьянин, продавая на ярмарках выращенный урожай.

– В таком случае, окажите мне последнюю услугу, и я воплощу вашу мечту в реальность.

– Положитесь на меня – и можете спать спокойно, – заверил альбинос. – Еще не было случая, чтобы я, выйдя на охоту, упустил добычу.

– Только после того, как вы поймаете эту добычу, прошу вас выждать несколько дней, прежде чем придете ко мне за наградой. Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь видел нас вместе и связал это досадное происшествие со мной.

После этих слов Бернат Монкузи облегченно вздохнул, а Люсиано Сантангел, профессиональный убийца, мысленно улыбнулся.