Текст книги "Я подарю тебе землю (ЛП)"

Автор книги: Чуфо Йоренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 47 страниц)

Часть пятая

Деньги и честь

83

Мурсийская кампания

Шел 1058 год. Каталонское войско встало лагерем в окрестностях Мурсии, дожидаясь, когда к нему присоединится конница Аль-Мутамида. К этому времени каталонцам пришлось пережить немало трудностей и неудач, угроз и уступок, пересечь земли нескольких мавританских тайф, которые либо являлись союзниками Аль-Мутамида, либо просто не посмели выступить против бесстрашного и многочисленного войска. Графиня, не побоявшись трудностей, отправилась в поход вместе с супругом, взяв с собой Лионор и Дельфина. Донья Бригида и донья Барбара остались в Барселоне, чтобы присматривать за близнецами и их маленькими сестренками Инес и Санчей. К величайшему огорчению графини, не смог ее сопровождать и духовник, Эудальд Льобет, по причине тяжелой и совершенно несвоевременной простуды.

Настроение Рамона Беренгера с каждым днем все больше портилось и, что самое неприятное, глядя на него, остальные тоже мрачнели, чему весьма способствовала скверная погода. Дождь лил как из ведра; никому в лагере не хотелось даже носа высовывать из шатров. Продукты, одежда, фураж промокли насквозь; доспехи покрылись ржавчиной, и все вокруг пропитал запах плесени. Под проливным дождем поддерживать огонь было практически невозможно, и в шатрах стоял жуткий холод. В довершение прочих неприятностей, в лагере случилась вспышка дизентерии, что заставило барселонцев вконец пасть духом.

И, как будто всего этого было недостаточно, так еще и вынужденное безделье и заточение в шатрах стали причиной бесчисленных ссор и драк из-за проигрышей в кости и тому подобных пустяков. Чтобы не крали еду, припасы охраняла целая армия добровольных сторожей, но голод брал свое, и каждое утро возле частокола обнаруживали несколько трупов. Причиной убийств оказывалось не что иное, как попытка украсть колбасу, баранью ногу или еще какую-нибудь снедь.

Разговор проходил в шатре Альмодис, разбитом рядом с шатром графа. На этот раз они решили жить отдельно, поскольку графу каждый день приходилось совещаться с сенешалем и капитанами, и поселись они вместе, у графини не было бы ни минуты покоя.

Слабый свет едва проникал лишь через дымовое отверстие шатра; окна закрыли промасленной кожей, чтобы дождевая вода не попадала внутрь. Под дымовым отверстием стоял котел, чтобы льющаяся сверху вода попадала в него и не портила ковер. Два пятирожковых канделябра давали достаточно света, чтобы различать лица собеседников, однако при столь тусклом освещении невозможно было ни читать, ни работать. Дельфин, съежившись на низенькой скамеечке, сидел у ног обеих дам, удрученный и сердитый, поскольку из-за сырости у него нестерпимо ныли все кости.

– Что ты обо всем этом думаешь, Лионор? – спросила графиня.

– Ничего хорошего, – ответила та. – Война уже сама по себе – серьезное испытание, а если к этому еще добавить жуткую погоду и томительное ожидание, то можно с уверенностью сказать, положение наше крайне незавидно.

– Ну а ты, друг мой Дельфин, что об этом скажешь?

Пошевелив кочергой угли в огромной жаровне, Дельфин нехотя ответил:

– Сеньора, скорее я вырасту, чем мы дождемся подкрепления от этого мавра.

– На что ты намекаешь? – насторожилась она.

– Я не намекаю, а говорю прямо. Еще до того, как мы покинули Барселону, я знал, что ничем хорошим это не кончится.

– Почему же ты раньше ничего не сказал?

– Кто я такой, чтобы пытаться остановить грандиозный поход, на который возлагались такие надежды? Неужели вы и впрямь верите, что кто-нибудь стал бы слушать какого-то горбатого шута? Посмей я открыть рот против столь серьезной кампании – меня бы в лучшем случае избили, если не что-нибудь похуже...

– Но ведь я всегда прислушивалась к твоим предсказаниям, – напомнила Альмодис.

– Разумеется – когда дело касалось лично вас. Но отменять грандиозную кампанию лишь потому, что шуту графини что-то привиделось, как вы сами понимаете, никто не станет. Всем нужны новые земли, дань и слава, народ взбудоражен, солдаты уже почуяли запах близкой добычи. Что я мог сделать, кроме того, чтобы следовать за вами, рискуя собственной жизнью?

– А сейчас что тебе говорит предчувствие?

– Что мавр даже не собирается идти к нам на помощь, а соваться в сумасшедшую авантюру в одиночку было бы настоящим самоубийством. Без посторонней помощи каталонцам не взять Мурсию: это мощная и превосходная твердыня, не говоря уже о том, что к ним в любую минуту могут прийти на помощь войска союзных тайф.

Едва он успел произнести эти слова, как послышался призыв рога, и из графского шатра высыпали вооруженные воины.

Лионор выглянула наружу, узнать, что происходит, и тут же вернулась, весьма обеспокоенная.

– Сеньора, сенешаль и все капитаны собираются на совещание. Прибыл мавританский посол, у шатра я видела коней в арабской сбруе.

Поздним вечером Альмодис и Рамон беседовали под монотонный перестук дождя по натянутому холсту шатра. Граф задумчиво вышагивал взад-вперед.

– Посол говорит, что из-за дождей Гвадиана вышла из берегов, преградив коннице и обозу с провиантом. А что подсказывает ваш здравый смысл, сеньора?

– Вы выбрали себе плохих союзников – ответила графиня. – Мы выполнили нашу часть соглашения, хотя я даже представить не могла, что добраться сюда из Барселоны будет так трудно. Не следует доверять неверным: они непредсказуемы и коварны. Сегодня они ваши союзники, а завтра продадутся врагу, который больше заплатит.

– Не забывайте, мы втянули в это более шести тысяч человек, и если вернемся домой ни с чем, это станет катастрофой. Кавалерия могла бы нам пригодиться на открытой местности, но для долгой осады сил у меня достаточно.

– Не думаю, что это разумное решение. Вам нечего делать в Мурсии, это слишком отдаленная тайфа, чтобы держать ее в повиновении. Если они откажутся платить дань, когда мы снимем осаду, мы ничего не сможем поделать. Уже через год они смогут призвать на помощь союзников и даже альморавидов из Африки, при таком раскладе пытаться их покорить было бы чистым безрассудством.

– Но я не могу вернуться в Барселону, не получив никакой прибыли от этой авантюры. Это вконец опустошит казну и разорит графство.

– А кто сказал, что вы не сможете получить прибыль от этой авантюры? – прищурилась Альмодис.

– Если я не возьму город, то не вижу, каким образом это сделать.

– У вас есть заложник: воспользуйтесь этим.

– Но он – сын короля Севильи, а его войско уже в пути.

– Договор есть договор, а он включает в себя множество условий. Скажем, они выступили в поход, но до места назначения так и не добрались. Они получили срок в двадцать дней, однако в него не уложились. Но учитывая, что у нас в Барселоне остался сын Аль-Мутамида, дальность расстояния из недостатка становится преимуществом. Король Севильи уж постарается собрать выкуп и освободить сына.

– Но у него тоже находится в заложниках – Марсаль де Сан-Жауме, – напомнил граф.

– На это я и рассчитываю. Насколько мне известно, Абенамар – заядлый шахматист?

– И что из этого?

– Вы сможете выиграть эту партию, обменяв пешку на ладью.

Жребий был брошен. После долгих совещаний с капитанами, сенешалем Гуалбертом Аматом, судьей Понсом Бонфилем и казначеем Бернатом Монкузи граф наконец решил последовать совету жены, чтобы спасти свою честь после неудачного похода и хотя бы не потерять денег.

Встреча с Абенамаром была назначена на вечер следующего дня.

Мавр предстал перед Рамоном, одетый столь безупречно, как если бы находился в одном из роскошных испанских алькасаров. Рядом с изможденными капитанами каталонского войска он казался словно сошедшим с алтарной фрески.

На этот раз никто не стал тратить время на высокопарный обмен любезностями; напротив, Рамон стремился занять перед блистательным гостем жесткую позицию оскорбленного монарха, чьё доверие было бессовестно обмануто, и теперь, видя, что сила на его стороне, не собирался давать мавру спуска.

– Ну что ж, друг мой, я понимаю, что ваш король не властен над силами природы, как, впрочем, и я сам. Тем не менее, я проявил себя разумным правителем, заслуживающим доверия, в то время как ваш король положился на волю случая.

Ответ мавра прозвучал вдумчиво и серьезно; как любой хороший дипломат, он понимал, насколько шатко его положение.

– Как вы верно заметили, человек во многом зависит от капризов судьбы. За последние двадцать лет не было случая, чтобы Гвадиана выходила из берегов. Наши войска задержало наводнение. Если вы мне не верите, можете послать разведчиков, они подтвердят.

– Я нисколько не сомневаюсь в ваших словах, – ответил граф. – Но факт остается фактом: ваше войско находится вовсе не там, где должно находиться по договору. Моя армия, покинув Барселону, перенесла тысячи невзгод; однако мои воины, измученные и промокшие, готовы идти в атаку. Вы можете в этом убедиться, выглянув из шатра. И вы предлагаете нам вернуться домой ни с чем, объяснив союзным графствам, что одного из самых могущественных властителей задержал такой пустяк, как разлившаяся Гвадиана? Как я посмотрю в глаза союзникам?

– Я этого не говорил. Но у меня есть приказ короля выплатить вам десять тысяч мараведи, после чего мы можем разойтись с миром, оставшись при этом друзьями и союзниками.

– Мы так не договаривались, господин посол, – ответил граф. – Кто обещал мне дань от Мурсии и право первым войти в город?

– Мой король тоже понес большие убытки и готов с честью возместить ваши. Полагаю, сеньор, предложенная мною сумма вполне справедлива. Произошедшее весьма скверно для всех нас, но увы, так сложились обстоятельства.

– Не по моей вине, – настаивал граф.

– В таком случае, чего же вы хотите?

– Тридцать тысяч мараведи, только такая сумма возместит убытки. По справедливости, платить должен тот, по чьей вине кампания провалилась.

Лицо посла слегка побледнело.

– У меня нет таких средств, – заявил он.

– Мне достаточно слова вашего короля, – ответил граф. – Я буду ждать в Барселоне, когда мне доставят оговоренную сумму.

– Ни один суд не признает законными ваши претензии, – возразил посол. – Запрошенная сумма чрезмерна, не может быть даже речи о ее выплате.

– Могу вас понять, но ни вам, ни вашему королю не приходится платить шести тысячам солдат.

– Я не вправе решать столь сложные вопросы, но, зная моего короля, уверен, что едва ли он согласится выплатить настолько огромную сумму.

– В таком случае, нам придется смириться с тем, что Марсаль де Сан-Жауме останется в Севилье заложником Аль-Мутамида.

Абенамар понял намёк и изменился в лице.

– То есть, вы намекаете, что принц ар-Рашид останется в Барселоне?

– Я не намекаю, а говорю прямо, господин посол. И обращаться с ним будут так же, как вы будете обращаться с моим зятем, от вас зависит, станет ли жизнь вашего принца адом или раем.

– Но ар-Рашид – наследный принц.

– А Марсаль мне почти как брат. Итак, чтобы вы знали: через неделю мы сворачиваем лагерь и будем с нетерпением ждать вас в Барселоне, чтобы вновь оказать те же почести, как в тот день, когда вы прибыли просить нас о помощи.

84

Новые беды

Бернат Монкузи вернулся из неудачного похода на Мурсию в самом скверном настроении. Он не был военным, ненавидел всяческие походные неудобства, дела в его отсутствие шли вкривь и вкось, а возможности нагреть руки и набить карманы у него в последнее время не возникло. Хорошо хоть он обратил на себя внимание во время переговоров, укрепив таким образом позицию правой руки графа в экономических вопросах. Дома его также ждали недобрые вести. Как всегда, слухи бежали впереди гонца: еще до того, как Монкузи переступил порог своего дома, он уже знал о нападении на Таррасу, но желал узнать обо всех деталях и последствиях этого происшествия из первых рук, а потому вызвал к себе в кабинет бывшего алькальда, а ныне просто управляющего, Фабио де Кларамунта.

Конрад Бруфау, имевший несчастье сообщить ему эту неприятную новость, теперь доложил о приходе управляющего. Он был хорошим работником, умевшим при необходимости отвлечь своего патрона от нежелательных мыслей, благодаря чему, собственно говоря, и задержался на этом месте значительно дольше многих предшественников, которые не выказывали патрону должного уважения, зато не упускали случая высказать собственное мнение, что, как известно, никому не нравится.

– Дон Фабио де Кларамунт ожидает в приёмной, – сообщил он.

– Пусть войдёт, Конрад.

Секретарь удалился, и в кабинет вошёл приземистый человек.

– Доброго вам вечера, Кларамунт, – поприветствовал его Монкузи.

– И вам того же, сеньор.

– Проходите и располагайтесь.

Как только вошедший сел, Бернат Монкузи, неторопливо собрав бумаги, сложил руки на животе и выжидающе уставился на посетителя.

– Моих ушей достигли дурные вести, Фабио. Я желаю услышать из ваших уст, что там произошло, а также ваше мнение на этот счёт.

– Пока я ожидал в приемной, я поговорил с сеньором Бруфау, и он сказал, что вы уже в курсе, а потому не хотелось бы отнимать ваше время, повторяя уже известные факты. Буду краток. Это произошло в последнюю пятницу прошлого месяца.

Кларамунту потребовалось немало времени, чтобы рассказать своему хозяину о событиях той ночи, когда была освобождена рабыня.

– Я так понимаю, что вы плохо охраняли дом, – заметил Монкузи.

– Возможно, и так, сеньор, – не стал спорить управляющий. – Но не забывайте, что Тарраса – не более чем укрепленный дом, хоть и окруженный стеной, а я – всего лишь сборщик налогов. Мы всегда жили в мире с соседями, и за все эти годы ни разу не случалось ничего из ряда вон выходящего.

– Это не оправдывает вашей халатности.

– Вы можете обвинять в халатности офицера, стоящего во главе гарнизона, – возразил Кларамунт. – Как вы сами знаете, охрана усадьбы не входит в мои обязанности. Я уже много лет перестал быть алькальдом. Так или иначе, я уже наказал начальника стражи за беспечность.

Бернат Монкузи, казалось, пропустил мимо ушей упоминание о проступке начальника стражи, гораздо больше его интересовали другое.

– Вы кого-нибудь узнали? – спросил он.

– Ночь была темная, я не смог их толком разглядеть. Я даже сам удивился, что они ничего не взяли, ничего не порушили и не пролили ни единой капли крови. Они могли бы и не представляться, но их предводитель даже не подумал скрывать свое имя.

– И как же он представился?

– Он представился как Марти Барбани де Монгри и назвался вашим хорошим знакомым.

При звуке этого имени на красном лице советника выступили крупные капли пота. Задыхаясь от гнева, он еле выговорил:

– Продолжайте.

– Их было то ли пятнадцать, то ли двадцать человек, а командовал ими какой-то здоровенный тип. Он, видимо, и задумал это нападение.

– И что же дальше?

– А дальше, сеньор, они потребовали открыть камеру рабыни, но, прежде чем вывести ее оттуда, удостоверились, что эта женщина именно та, а затем показали мне нотариально заверенный документ, согласно которому несколько лет назад ей была дана вольная, а в доказательство того, что это та самая рабыня, показали мне четырехлистник, выжженный под ее левой подмышкой.

– Так вы говорите, она получила вольную? – встревожился советник.

– Именно так.

– И что же было дальше?

– Они потребовали, чтобы я дал ей какую-нибудь одежду, я принес им кое-что из гардероба моей жены. Затем они все уехали, предупредив, чтобы никто не вздумал их преследовать, иначе нам не поздоровится.

– И это все?

– Да, это все.

Немного помолчав, Бернат Монкузи встал и принялся вышагивать взад-вперед по кабинету.

Неожиданно он повернулся к посетителю.

– Как вы сами понимаете, вам не удастся выйти сухим из воды, – произнес он. – Хотя, благодаря вашей необъяснимой отставке с поста алькальда, вы и впрямь не несете ответственности за охрану Таррасы, вы, как должностное лицо, не оправдали оказанного вам доверия. Думаю, вы понимаете, что должны понести наказание.

Управляющий спокойно ответил:

– Охрана вашей собственности не входит в мои обязанности. Особенно если вспомнить, что я уже давно собирался подать в отставку, поскольку наши с вами представления о справедливости слишком различаются, а ваши приказы идут вразрез с моими христианскими чувствами.

– Никто не имеет права нарушать законы, а наш закон гласит, что управляющий должен выполнять приказы своего сеньора.

– Простите, но я считаю иначе. Я считаю, что совесть человека выше любых законов, а моя совесть не позволяет мне спокойно смотреть, когда человеку выкалывают глаза и отрезают язык. Что же касается обязанности выполнять приказы сеньора – не забывайте, что я не ваш слуга. Я свободный человек и вправе иметь собственное мнение.

– В таком случае вы уволены! За последствия будете отвечать сами.

– В этом нет необходимости, – сухо ответил управляющий. – Прежде чем прийти сюда, я подумал, что должен вернуть вам ключи от Таррасы.

С этими словами, бросив на стол связку ключей от усадьбы, Фабио де Кларамунт покинул кабинет.

85

Голос немой

Несколько месяцев Аиша медленно приходила в себя после долгих лет, проведенных в аду. Лекарь Галеви, каждое утро ее навещавший, от души восхищался крепостью ее здоровья и силой духа. Едва ли кто другой смог бы выжить в столь нечеловеческих условиях, в многолетнем одиночестве, слепой и немой. Единственным человеком, навещавшим ее все эти годы, был тюремщик, приносивший ей протертый суп на обед. Очевидно, Бернат Монкузи не хотел, чтобы она умерла, напротив, он желал, чтобы она продолжала жить и мучиться. Когда Марти рассказал ей об ужасной гибели Лайи, слезы градом покатились из пустых глазниц Аиши, а из горла вырвался мучительный стон.

Руфь, глядя на нее, молча страдала; ее доброе сердце обливалось кровью, и она всячески старалась заботиться об этом беспомощном создании, угадывая желания Аиши и предвосхищая их. После того как Марти рассказал Руфи печальную историю Аиши, они разработали собственный язык прикосновений и кивков для общения с Аишей. Со временем, когда между двумя женщинами установилось полное взаимопонимания, Руфь стала ощущать даже некоторое чувство вины, вспоминая об этой трагедии и о том, какую огромную жертву принесла Лайя ради своей подруги. Теперь, как никогда прежде, она понимала, что ее мечта добиться любви Марти неосуществима. Она бы предпочла сразиться за его любовь с реальной женщиной из плоти и крови, чем бороться с воспоминанием, приукрашенным игрой воображения и лишенным недостатков.

В тот вечер Марти и Руфь, как всегда, сидели после ужина на террасе с видом на песчаный пляж. Там, на берегу, стояли два из двенадцати кораблей флотилии Марти. За минувшие годы они потеряли два корабля: один – из-за шторма в Лионском заливе, а другой – в результате нападения пиратов.

– У меня просто в голове не укладывается, насколько жестоки могут быть люди, Марти, – сказала Руфь. – Дикие звери убивают, потому что голодны, но никогда не опускаются до подобных жестокостей.

– Какое же вы еще дитя, Руфь! Человек может быть куда более жестоким, чем любые волки. Меня возмущает само существование рабства, и, хотя я не могу пойти против сложившихся обычаев, а потому вынужден держать рабов, я стараюсь создать для них наилучшие условия жизни. Вы ведь и сами видите, как к ним относятся в этом доме.

– Вот и мой отец всегда говорит то же самое. Тем более, что в наши времена каждый свободный человек в любую минуту может оказаться в столь же печальном положении: попав в плен на границе, оказавшись в руках у пиратов после нападения на прибрежный город или после кораблекрушения на море. Кстати, мне сообщили, будто бы граф вернулся из Мурсии. От советника нет никаких вестей?

– Пока нет, но я их жду с нетерпением, – ответил Марти, и глаза его сверкнули гневом.

– Будьте с ним осторожны, Марти. Случай с Аишей показал, что этот человек способен на все. Он весьма могуществен и может причинить вам много зла.

– Вы говорите почти как падре Льобет, – улыбнулся Марти. – Но не бойтесь: я уже не тот наивный мальчик, который шесть лет назад приехал в Барселону. Я объездил полмира, пересек море и пустыню. Поверьте, я способен о себе позаботиться. В конце концов, не в его интересах, чтобы правда вышла наружу: ведь это покрыло бы его позором.

– Его поступки доказывают, что от него всего можно ожидать, – возразила Руфь. – Я боюсь, Марти.

Марти погладил ее по подбородку.

– Давайте лучше поговорим о ваших делах, – сменил тему он. – Андреу сказал, что к вам приходила мать.

– Да, она пришла вскоре после обеда, когда вы уже ушли, – ответила Руфь. – Она показалась мне несколько обеспокоенной. И сказала, что отец хотел бы с вами встретиться.

– Она сказала, для чего?

– Нет, она только сказала, что это не слишком срочно. Кстати, она очень рада, что я могу отправлять обряды нашей веры под вашей крышей. Но она советует мне соблюдать осторожность.

– Если я ее увижу, я сам ей скажу, если же нет, то скажите вы: пусть не беспокоится, в моем доме вас никто не выдаст.

Дворецкий Андреу Кодина деликатно постучал в дверь на террасу.

– В чем дело, Андреу? – откликнулся Марти.

– Сеньор, там пришёл посыльный от смотрителя рынков.

– В такой поздний час? – удивилась Руфь.

– Именно так, сеньор, – ответил дворецкий. – Желаете, чтобы я отправил его восвояси?

– Напротив, пусть войдет, – ответил Марти. – Вы даже не представляете, с каким нетерпением я его ждал.

– Вы не забыли, что я вам говорила, Марти? – воскликнула Руфь. – Будьте осторожны!

Марти поднялся со стула и спустился в прихожую. Посыльный смотрителя рынков ожидал его внизу, держа в руке письмо.

– Вы – дон Марти Барбани де Монгри? – спросил он.

– Он самый.

– Я принёс вам письмо, которое должен отдать в собственные руки.

– Так в чем же дело? Давайте его сюда.

– Я должен передать моему сеньору доказательства, что действительно вручил его вам.

С этими словами посыльный отдал письмо. Марти велел Андреу принести ему перо и чернильницу, написал расписку и протянул ее посыльному.

Едва он удалился, Марти сорвал печать и начал читать послание. В отличие от других прежних писем Берната Монкузи, это было написано в сухом официальном тоне. Без каких-либо объяснений советник заявлял, что ждёт его в четверг шестого числа, ровно в час пополудни.