Текст книги "Я подарю тебе землю (ЛП)"

Автор книги: Чуфо Йоренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 47 страниц)

86

Разоблаченная интрига

Марти тщательно одевался, готовясь к назначенной встрече. Он уже долгое время не встречался с советником и теперь, после всего, что он о нем узнал, Марти с трудом удавалось держать себя в руках и сохранять спокойствие.

После смерти Лайи он одевался только в черное. Теперь же он уделил особое внимание своему траурному наряду без единой нитки другого цвета. Даже штаны и гетры из оленьей кожи были черными – цвета скорби, царившей в его душе.

Он простился с Руфью, в очередной раз умолявшей его вести себя осторожно, и вышел из дома, готовясь к тяжелому разговору, а сердце его переполняла ненависть.

Он невольно вспомнил о своей первой встрече со смотрителем рынков и аукционов. Как же давно это было, как все с тех пор изменилось! Благодаря разумно вложенному отцовскому наследству, а также собственному упорству, храбрости и счастливой звезде, Марти стал богатым человеком. И сейчас он подумал, что деньги и возможности дали ему уверенность, которой ему так не хватало в тот далёкий день, когда он впервые пришёл к советнику на аудиенцию.

По дороге от своего дома недалеко от площади Сан-Мигель до конторы смотрителя рынков и аукционов он попытался предугадать все возможные пути развития событий и обдумывал ответные меры. Советник мог стать страшным врагом, от которого не спасут никакие предосторожности. В любом случае, чем меньше рычагов влияния останется в руках у советника, тем лучше. Примерно месяц назад Марти передал все свои мелкие предприятия Томасу Кардени, самому крупному в Барселоне рабовладельцу. Виноградники и мельницы Магории он продал и на полученные деньги купил новые корабли, а также расширил и усовершенствовал верфи, пристроив к ним кузницы, литейные мастерские и лодочные сараи, способные вместить по меньшей мере два недостроенных корабля. Таким образом, все его предприятия теперь находились за стенами города и никак не зависели от городских властей.

На берегу, неподалеку от еврейского кладбища у подножия горы Монжуик, он оборудовал несколько пещер для хранения амфор с черным маслом, которые вывез из города, понимая, какой осторожности требует это вещество при хранении и перевозке. У входа в пещеры он поставил сторожку, где круглосуточно дежурила стража, неусыпно охраняя опасный товар.

Добравшись до знакомого особняка, Марти, задыхаясь от волнения, но полный решимости, поднялся по мраморной лестнице с чугунными перилами, ведущей на галерею второго этажа.

В приемной, у дверей кабинета, толпился народ. Люди, как всегда, приходили и уходили, хотя нельзя не признать, что за минувшие годы число просителей значительно увеличилось. Едва Марти вошел в приемную, как в дверях кабинета советника появился секретарь Конрад Бруфау. Бледный и испуганный, он сообщил Марти, что сеньор приказал немедленно проводить его в кабинет. Глядя на перепуганного секретаря, Марти почувствовал, что эта аудиенция будет последней. Секретарь провел его в кабинет и удалился, прикрыв за собой дверь.

Ничего не изменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз. Тот же камин, те же огромные песочные часы, тот же большой стол. Кровь закипела у него в жилах, когда он увидел на столе небольшую подставку с портретом девушки с серыми глазами, которые, казалось, хотели ему что-то сказать.

Наконец, открылась маленькая дверь позади рабочего стола, и на пороге показалась пухлая фигура ненавистного Берната Монкузи.

Двое мужчин стояли, выжидающе глядя друг на друга.

Потом советник опустился на изящный стул, жестом велев Марти сделать то же самое.

Повисло тяжелое молчание; Барбани почувствовал, как в его сердце вновь закипает ненависть, готовая вырваться наружу.

– Сколько воды утекло с тех пор, как я имел удовольствие видеть вас, – произнёс Монкузи.

– Слишком много всего случилось за это время, – ответил Марти, изо всех сил стараясь унять дрожь в голосе.

– И не все эти события были благоприятными, – продолжал Монкузи.

– Разумеется.

После этих слов вновь воцарилось молчание. Советник, имевший привычку вертеть в пальцах гусиное перо, прежде чем ответить на щекотливый вопрос, взял с подноса зеленоватое перо и принялся с ним играть.

– Ну что ж, начнем сначала. Право, я даже помыслить не мог, что вы отважитесь ворваться в чужое поместье под покровом темноты, во главе банды головорезов.

– Вас не должно удивлять, что кто-то захотел вернуть принадлежащее ему, а это был единственный путь, сами понимаете.

– Не думаете, что было бы лучше просто попросить вернуть вашу собственность, если вы считаете, что по-прежнему имеете на нее права?

– Едва ли это было бы возможно – учитывая утверждение, будто бы эта, как вы выразились, собственность умерла от чумы.

– Вы употребили неверное слово, когда сказали, что она принадлежит вам. Если мне не изменяет память, вы сами подарили мне эту рабыню.

– Именно изменяет. Я подарил вашей падчерице голос и искусство Аиши. А у вас лишь попросил на это разрешения.

Монкузи с силой всадил в стол гусиное перо.

– Кончайте ваше словоблудие! – воскликнул он в ярости. – Имейте в виду, я не допущу, чтобы по вашей милости надо мной потешалось все графство!

Голос Марти прозвучал по-прежнему мягко, но в нем отчетливо послышалась угроза.

– Давно прошло то время, когда я считал вас достойным человеком. Я знаю, что вы сделали с Лайей, но мне бы не хотелось высказывать, что я о вас думаю. Но имейте в виду: тот мальчик, что когда-то пришел к вам, давно умер. Я знаю, вы могущественны, но не стоит меня пугать: поверьте, у меня тоже найдутся средства, чтобы призвать вас к ответу.

– И что же такого я сделал с Лайей – кроме того, что предложил ее вам в жены и заботился о ней, как мог, после смерти ее матери?

– Не стоит добавлять к вашему коварству еще и цинизм, вынуждая меня говорить об этом.

– Хотите говорить – так скажите! – выкрикнул советник.

Теперь Марти тоже повысил голос.

– Вы предложили мне ее в жены лишь потому, что она носила ребенка – от вас! Ведь это вы виновны в том, что с ней случилось. Прежде чем это сделать, вы заставили ее написать письмо, в котором она возвращает мне данное слово, поскольку якобы больше меня не любит. Однако, когда я вернулся, вы сами начали настаивать на свадьбе, чуть ли не силой пытаясь заставить меня жениться на ней – чтобы скрыть ваши грешки.

Все это время Монкузи отчаянно соображал, откуда Марти мог узнать, где находится Аиша? И откуда ему стало известно, что на самом деле произошло с Лайей? Может быть, рабыня, несмотря на немоту, нашла способ об этом сообщить?.. Или падре Льобет рассказал, нарушив тайну исповеди?.. Как бы то ни было, у него все равно нет никаких доказательств...

– Откуда вы взяли весь этот бред? – воскликнул советник.

– В Барселоне не только у вас имеются хорошие осведомители.

– Все это ложь и клевета. Когда человек занимает такое высокое положение, как я, вполне естественно, что у него находится множество врагов.

– Ложь? – возмущённо выкрикнул Марти. – Разве вы сами не солгали, сказав, что Аиша умерла? Почему вы приказали ослепить ее и отрезать ей язык?

– Оставьте ваши бредни! – отмахнулся советник. – Вы ничего не сможете доказать. Ни один суд даже слушать не станет подобный вздор!!

– Я и не собираюсь ничего доказывать, – ответил Марти. – Вполне достаточно того, что вы приказали выколоть глаза и отрезать язык свободной женщине, которая служила в вашем доме.

– Для меня она все равно остается рабыней, к тому же вероломной предательницей. А кроме того, зачем ей язык, если ей все равно больше не для кого было петь? Ведь, как вы сами утверждаете, вы подарили ее моей дочери, а она умерла. Что же касается глаз, то не я первый придумал лишать предателей зрения. Еще во времена пунических войн существовал обычай выкалывать глаза и отрезать языки карфагенским шпионам... И как раз такую шпионку я обнаружил в собственном доме!

– Да вы просто циник! – не выдержал Марти.

– Поосторожнее со словами! – прикрикнул советник. – Я, так и быть, готов простить вам это оскорбление, но впредь подобного терпеть не стану! К тому же мне не хотелось бы ссориться с вами из-за какой-то рабыни, которую вы в любом случае себе вернули. Так что предлагаю навсегда закрыть эту тему. У нас слишком много общих интересов, не стоит смешивать дружбу и дела.

– Никакие общие дела нас с вами больше не связывают. И вы не внушаете мне никаких чувств, кроме омерзения. Я лишь хочу заявить: можете попрощаться со своей долей прибыли, которую до сих пор исправно у меня забирали. Не видать вам больше ни доходов от виноградников, ни своей доли от продажи черного масла. Первые я продал, и они мне больше не принадлежат. Как вы сами понимаете, их новый владелец не обязан отдавать вам часть доходов. Что же касается второго, то можете потребовать свою долю у вегера, с которым я уже заключил договор о поставках черного масла на ближайшие пять лет.

– В таком случае, можете поставить крест на вашей торговле в городе.

– Для торговли мне не требуется ваше согласие. Не забывайте, что товары привозят в город на моих кораблях.

– Я так понимаю, вы бросаете мне вызов?

– Думайте, как хотите.

– Если вы рассчитываете выйти сухим из воды после того, как проникли в мой дом и украли оттуда рабыню, которая, что бы вы ни говорили, служила в моем доме, да еще и теперь готовите мне какую-то гадость, то вы просто сошли с ума!

– С ума вы свели Лайю и ее мать. Со мной у вас этот номер не пройдёт.

– Уж не собираетесь ли вы объявить мне войну?

– Понимайте, как хотите, – повторил Марти. – До сих пор ваши потери были чисто материальными, но я не успокоюсь, пока не покрою ваше имя позором перед всем Кагалелем.

Повернувшись к нему спиной, Марти подхватил черный плащ и вышел из кабинета, прекрасно осознавая, что начал серьезную войну, исход которой совершенно непредсказуем. Он чувствовал, как в спину ему глядят с любовью и благодарностью серые глаза девушки с безмолвного портрета.

87

Обмен заложниками

Все колокола города, начиная с собора Святой Эулалии, отчаянно звонили, собирая народ на площади возле синагоги. Улицы были заполнены крестьянами, вооруженными чем только можно: вилами, мотыгами, луками, копьями, булавами, ножами... На площадях собрались толпы народа, недоумевая, по какому поводу их созвали. Единственное, что не подлежало сомнению: звон набата считался священным, и каждый житель города был обязан откликнуться на его зов. Ряды крестьян все росли.

Марти, отвечающий за работников верфи – плотников, кузнецов, корабелов, такелажников, канатчиков, клепальщиков – уже собирался домой, когда услышал звон набата. Омар, Андреу и Мухаммед, уже почти взрослый, поспешили вслед за хозяином.

Взбудораженная Руфь ворвалась в его комнату, даже не постучавшись.

– Что случилось, Марти?

– Мне известно столько же, сколько и вам. Я знаю лишь, что в ближайшее время должен с оружием в руках стоять на площади возле синагоги во главе моих работников.

– А потом?

– А потом мы должны направиться к воротам Регомир. Если не пошлют никого другого, их предстоит защищать мне.

– Но почему вы должны это делать? – не унималась Руфь. – Разве не для этого существуют благородные рыцари? А иначе зачем они тогда нужны? Работать они считают для себя зазорным, а когда городу грозит опасность, прячутся за спины горожан. И за что, спрашивается, они пользуются такими привилегиями?

– Это долго объяснять, Руфь. Вы требуете, чтобы я в двух словах рассказал всю историю города, но сейчас мне пора уходить.

Однако девушка не желала отставать, продолжая допытываться:

– Мой народ всегда находился в угнетенном положении по сравнению с другими горожанами. Но в подобной ситуации может оставаться в пределах Каля, как будто ничего не происходит.

– Правильно, потому что они не граждане Барселоны. И ничего подобного нет больше нигде на всём полуострове. Более того, если бы вы побывали в Венеции, Генуе или Неаполе, то убедились бы, что нигде горожане не имеют таких привилегий, как здесь.

– Вот уж никогда бы не подумала, что быть евреем настолько выгодно, – призналась она.

– Подайте мне лучше отцовский меч, – велел Марти.

Обеими руками девушка взяла тяжёлый меч в ножнах и подвесила его к поясу Марти, не упустив случая на миг заключить его в объятия. Он попытался было отстраниться, и тогда девушка неожиданно поднялась на цыпочки, чтобы ее лицо оказалось вровень с лицом Марти, и приникла к его губам робким поцелуем – лёгким, словно прикосновение крыльев бабочки.

– Что вы делаете, Руфь? – спросил Марти, когда ее губы наконец оторвались, чувствуя, как в его груди разгорается незнакомый прежде огонь.

Руфь посмотрела на него в упор и произнесла звонким и чистым голосом:

– Я прощаюсь с вами, провожая на битву. Я люблю вас ещё с детства и теперь схожу с ума от страха, что с вами может что-то случиться.

Лишь теперь Марти наконец понял, что девочка уже выросла и перед ним стоит очаровательное и прелестное создание.

Однако он тут же вспомнил о своих обязательствах перед ней и о клятве, данной ее отцу.

С трудом уняв нервную дрожь, он заявил, стараясь говорить как можно строже:

– Руфь, я тоже вас люблю всей душой, но подобное ни в коем случае не должно повториться. Ваш отец доверил мне заботу о вас. И умоляю, не создавайте мне лишних трудностей.

С этими словами, подхватив лежавший на кровати шлем, Марти почти бегом вылетел из спальни, на ходу надевая шлем на голову, в которой смешались все мысли.

Вместе с вооруженными до зубов слугами он прибыл к назначенному месту. Жофре уже был там; остальные капитаны находились в море. Марти встал во главе своих людей, однако мысли его были заняты совершенно другим.

Колокольный звон стих, и из дворцовых ворот вышел вегер, готовый успокоить взбудораженную толпу. Ольдерих де Пельисер поднес к губам латунный рог и заговорил:

– Вы меня слышите?

Толпа рявкнула в один голос:

– Слышим!

– Граждане Барселоны! Звуки рога и сигнальные огни, зажженные в деревнях нашими эмиссарами, сообщили, что к стенам города приближается сарацинское войско. Мы не знаем, каковы их намерения, но должны быть готовы к самому худшему. Каждый житель города примет участие в обороне, охраняя ворота или участок стены и выполняя приказы своего капитана. Женщины должны носить воду и поддерживать огонь под котлами, чтобы лить кипяток на головы врагам, а дети – подносить камни, чтобы наполнять катапульты. Да здравствует Барселона, друзья мои! Да здравствует святая Эулалия!

После этого воззвания толпа разделилась на несколько частей, каждая заняла свой участок обороны под командованием своего военачальника. Марти поспешил к воротам Регомир, дожидаясь распоряжений. Невольно он вытер губы тыльной стороной руки, пытаясь стереть поцелуй Руфи, который до сих пор его жег.

А в графском дворце царила лихорадочная активность. Выслушав гонца, граф в спешном порядке созвал совет, на нем присутствовали сенешаль, вегер и все придворные советники, включая казначея Берната Монкузи.

Рамон Беренгер сидел во главе длинного стола, готовясь отдать приказы капитанам.

– Ситуация, сеньоры, сложилась следующая: силы противника, хоть и не слишком большие, пересекли Льобрегат и приближаются к городу с юга. Само по себе это бы нас не тревожило, если бы мы не знали, что это всего лишь передовой отряд, за которым следует главное войско. Поэтому мы должны быть готовы к худшему. Гуалберт, – обратился граф к главному сенешалю, – вам надлежит взять на себя командование обороной города, а сам я во главе двухсот всадников выеду навстречу врагу.

Все молчали. Каждый знал свои обязанности на тот случай, если противник решится штурмовать Барселону. Правда, пока не решили, кто будет сопровождать графа во время вылазки. Жильбер д'Эструк, Бернат де Гурб, Герау де Кабрера, Перельо Алемани и Гийем де Мунтаньола выжидающе смотрели друг на друга, гадая, кому выпадет честь сопровождать графа и нести его знамя.

И вдруг чей-то голос эхом разнесся под сводами зала.

– Отец, я надеюсь, вы поручите мне командовать войском, а сами останетесь под защитой городских стен. В вашем возрасте разумнее укрыться в надёжном месте, чем соваться в открытый бой.

Голос принадлежал Педро Рамону, первенцу Рамона Беренгера от первого брака с ныне покойной Изабеллой Барселонской.

Все взгляды устремились на старого графа.

Собрав остатки терпения, граф произнёс:

– У вас впереди достаточно времени, сын мой, ещё успеете накомандоваться. А пока ваш отец не готов сложить с себя бремя власти. И не забывайте, закон о наследовании даёт мне право передать власть тому из наследников, кого я посчитаю наиболее достойным. Ваше время ещё не настало, и только я буду решать, кто, когда и как станет моим преемником.

Голос его сына прозвучал дерзко и грубо:

– Когда – допустим, но кто и как – вы решать не вправе. Мое право первородства неотъемлемо: никто не смеет меня его лишить. И прошу вас помнить об этом, а также напомнить вашей супруге, которая давно уже мечтает посадить на графский трон Барселоны своих близнецов – вернее сказать, одного из них – поправ мои права.

С этими словами взбешённый юнец покинул комнату.

И тут голос Берната Монкузи, советника по торговле, разрядил напряженную обстановку.

– Не обращайте внимания, сеньор. Пусть петушок распускает перья, не стоит придавать большого значения его словам.

Хитрец Монкузи, несомненно, пытался таким способом дать понять, будто ломает копья за наследника; он не сомневался, что его слова дойдут до его ушей, и со временем советник сможет надеяться на его покровительство.

Выбрав капитанов, которым предстояло сопровождать его в вылазке, Рамон Беренгер во главе отряда выступил навстречу Абенамару, тот находился уже почти у стен города, намереваясь освободить ар-Рашида, первенца Аль-Мутамида Севильского, заплатив при этом как можно меньшую сумму.

Крепостные стены были заполнены народом; из просветов между зубцами выглядывали устрашающие дальнобойные луки защитников. На открытых площадках башен стояли онагры [30]30
  Разновидность катапульты небольшого размера, которая использовалась ещё со времён античности.


[Закрыть], заряженные мелкими камнями, и грозные катапульты, их ковши, приводимые в действие при помощи тросов из лошадиных жил, были наполнены кипящим пальмовым маслом. С высоты городских сил защитникам открывался прекрасный вид на войско противника – более пятисот всадников на превосходных арабских скакунах.

Ворота Бисбе открылись, и отряд кавалерии во главе с графом Рамоном Беренгером выехал из города и выстроился возле его стен. Знаменосец размахивал красно-желтым графским штандартом с изображением святой Эулалии.

При виде каталонского отряда от сарацинского войска отделились шесть всадников, двое из них также размахивали знаменами. Одно – зеленое, цвета города Севильи, с надписью «Аллах велик»; другое – белое, что свидетельствовало о мирных намерениях противника. Мавританское посольство остановилось в полулиге от каталонцев, ожидая, пока они пришлют своих представителей.

Рамон Беренгер повернулся к капитанам.

– Откровенно говоря, я боялся худшего, – признался он. – Но, судя по всему, мавры и впрямь привезли ту сумму, которую задолжали за провал мурсийской кампании. Ну что ж, давайте с ним встретимся!

Граф двинулся навстречу маврам во главе шестерых своих товарищей, среди которых были Бернат Монкузи, под чьей грузной тушей прогибался хребет несчастного коня, а также Педро Рамон, желавший отличиться и восстановить свое доброе имя после того унижения, которому подверг его отец в зале совета.

Обе делегации остановились друг против друга на половине дороги. На сей раз беседа не была столь цветистой, как во время предыдущей встречи. Абенамар, как представитель севильского посольства, начал заговорилпервым.

– Уважаемый сеньор, граф Барселонский! Я прибыл сюда от имени моего короля и друга Аль-Мутамида Севильского, чтобы освободить его первенца, которого вы удерживаете у себя против его воли, требуя слишком огромную сумму.

Граф, опытный дипломат, привыкший сохранять хрупкое равновесие между враждующими каталонскими графствами, собирался ответить спокойно и прямо, чтобы не провоцировать мавра, поскольку понимал, что в его интересах решить дело миром, получив выкуп и избежав ненужной войны. Однако, не успел он ответить, как у него за спиной раздался гневный голос сына.

– Я не понимаю, отец, как вы можете настолько не уважать собственных подданных, что церемонитесь с этим мавром? Будь моя воля, я бы затравил его собаками, а потом вздернул бы на его же собственном поясе.

Абенамар, на чьем лице не дрогнул ни единый мускул, молча ждал ответа графа.

– Педро Рамон! – повысил голос граф. – Вы много чего не понимаете, и прежде всего – как должен вести себя хороший правитель. Когда два дипломата беседуют под белым флагом, священным символом мира, все должны относиться к этому символу с уважением и никто не имеет права встревать между ними.

– О каком уважении вы говорите? К этому мавру, который сначала предал вас, а теперь имеет наглость обвинять в нарушении договора?

– Довольно! А теперь попрошу вас удалиться. Вы недостойны принимать участие в этом посольстве.

Педро Рамон с перекошенным от злости лицом яростно сплюнул, развернулся и безжалостно хлестнул коня, срывая на нем досаду.

Граф вновь повернулся к собеседнику.

– Прошу простить моего сына. Вы ведь знаете его несдержанность.

– Все мы когда-то страдали этой болезнью – неразлучной спутницей молодости, которую способно вылечить одно лишь время. Но давайте вернемся к делам. Итак, вы готовы произвести обмен заложниками?

Со стороны графской свиты вновь послышался чей-то голос. Это был голос Берната Монкузи.

– Сеньор, с вашего позволения...

– Говорите, Бернат.

– Прежде чем приступить к обмену заложниками, нужно пересчитать значительную сумму. Это слишком долгое и нудное дело, с ним не справишься за одну минуту.

– И что же вы предлагаете?

– Завтра на рассвете, еще до восхода солнца, мы вновь встретимся здесь. Наши должники доставят сундуки с назначенной суммой, а мы привезем грамотных счетоводов, а также повозки, чтобы перевезти драгоценный груз.

– И что же дальше?

– Когда мы убедимся, что все в порядке, то до обмена заложниками отгоним повозки в тыл, под защиту пятидесяти рыцарей, и только после этого произведем обмен.

– Вас это устроит? = спросил граф и Абенамара.

– Да. Более того, поскольку сегодня полнолуние, можно начать уже ночью. До Севильи нам предстоит еще долгий путь.

Беренгер переглянулся с советником и сенешалем. После того, как оба молча кивнули, он ответил:

– Ну что ж, пусть будет так. В конце концов, чем скорее мы покончим с этим неприятным делом, тем лучше для всех.

После этих слов обе делегации мирно разошлись.

Луна вышла на небо – красивая, круглая, белая – и графу это показалось верной приметой выгодной сделки. Мирные горожане по совету Монкузи спустились со стен в полной уверенности, что враг отступил. Лишь воины-профессионалы по-прежнему оставались на стенах города.

В назначенный час ворота вновь открылись, за стены города выкатились повозки и вышли счетоводы, приглашенные для деликатного дела.

У самой стены стояла группа рыцарей, охраняющих ар-Рашида, в ожидании приказа.

Послы приблизились к городским стенам, где при свете факелов должна была произойти передача выкупа. С другой стороны медленно приближалась длинная цепочка огней.

Обе процессии встретились на полпути. Встреча была недолгой: и те, и другие стремились заключить сделку как можно быстрее и к обоюдному удовольствию.

Носильщики, чьи тела блестели от пота в бледном свете луны, толкали впереди тяжелые телеги с двумя огромными дубовыми сундуками. Абенамар с достоинством спешился, вынул из кармана золотой ключ и один за другим отпер оба сундука, а потом хлопком в ладони приказал слугам поднять крышки.

Удивленным взглядам измученных солдат в бледном сиянии луны предстала, буквально ослепив их блеском, такая груда золота, какой они никогда прежде не видели.

– Все как мы договаривались, – произнёс мавр.

– Действуйте, Бернат, – приказал граф. – Я полагаюсь на ваши способности.

По приказу графа явился Монкузи, приехавший в одной из повозок, и подозвал четверых мужчин, которые проворно разложили складные столы. С помощью двоих слуг они установили большие счёты и принялись пересчитывать мараведи и одновременно делать записи на телячьей коже тростниковыми палочками, складывая цифры.

Наконец, совершился обмен. Когда луна достигла зенита, оба заложника, отделившись от конвоя, вышли навстречу друг другу. Марсаль де Сан-Жауме и ар-Рашид воссоединились со своими соотечественниками. Повозки, нагруженные золотом, медленно двинулись в сторону городских ворот, сопровождаемые людьми графа. Оба посольства уже собирались разойтись, когда ночную мглу разорвал возглас сына Аль-Мутамида, обращенный к Рамону Беренгеру.

– Да падет на вашу голову проклятие Аллаха, всеединого и неотвратимого мстителя! Пусть ваша кровь прольется в братоубийственной войне, пусть ваш сын убьет вашего сына, пусть ваш род зачахнет в бесплодии, словно сухое дерево!

Сопровождавшие его каталонские рыцари уже схватились было за мечи, когда их остановил спокойный голос Абенамара.

– Простите его, граф. Разве не вы недавно сказали, как безрассудна молодость? Теперь вы видите перед собой еще одно подтверждение.

С этими словами делегация мавров растворилась во мраке.