Текст книги "Я подарю тебе землю (ЛП)"

Автор книги: Чуфо Йоренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 47 страниц)

103

Виселица

Виселица была установлена напротив ворот Регомир, поскольку они находились далеко от Каля. Кроме того, казнь назначили на субботу, то есть когда ни один еврей не выйдет за порог дома, а стало быть, никаких неожиданностей с их стороны не предвиделось. Приговор зачитали в присутствии графа по настоянию советника Берната Монкузи, весьма довольного тем, что неприятное дело с фальшивыми мараведи, из-за которых он оказался на волосок от гибели, так блестяще разрешилось в его пользу. Смотритель рынков и аукционов всегда умел воспользоваться случаем, чтобы из самой, казалось бы, безнадежной ситуации извлечь выгоду.

С самого рассвета на площади стали собираться мелкие торговцы, продающие сладости, жонглеры и трубадуры из дальних земель, и даже небольшой театр, на чьей сцене кривлялся актер, изображающий еврея, крадущего деньги у графа. Женщины в обносках торговали в толпе гнилыми фруктами и овощами, которые зрители могли бы бросать в актера. И всё это к большой радости собравшихся в ожидании главного представления.

Посреди эшафота возвышалось мрачное сооружение с перекладиной, с нее свешивалась пеньковая веревка со зловещей петлей на конце. Несколько плотников ещё трудились, приколачивая последние ступени деревянной лесенки, по которой осуждённому предстояло подняться на помост, а другие ремесленники хлопотали вокруг широкого чёрного помоста. Перед фасадом одного из домов напротив ворот была установлена ложа под балдахином, устеленная коврами и украшенная богатыми драпировками – для графской четы и особо важных гостей, присутствующих на казни.

С другой стороны располагалась трибуна пяти судей и епископа Барселоны. Шум нарастал. Вооруженные копьями стражники в кольчугах и ливреях красно-желтых цветов графского дома Барселоны, окружили эшафот и сдерживали напирающую толпу. Плотники ушли, на помосте остался только человек в капюшоне.

Ропот в толпе накатывал, подобно приливу, когда из-за угла показалась повозка – грубо сколоченная платформа на четырёх колёсах с большой клеткой. В ней сидел осужденный со связанными за спиной руками, всем своим видом напоминая огромную и зловещую птицу, в черных пеньковых сандалиях и мешке из рогожи с тремя прорезанными отверстиями, откуда торчали его лысея голова и иссохшие, словно прошлогодние лозы, руки. Зловещую повозку тянули четыре мула в окружении верховых стражников и пеших солдат, которые прокладывали в толпе дорогу. Возле помоста процессия остановилась, и помощники палача помогли меняле подняться на эшафот под ликующий свист и хохот толпы.

Закутанный в плащ Марти тоже пришел, посчитав своим долгом проводить старого друга в последний путь. Неожиданно ему показалось, что он заметил вдалеке, у самого эшафота, внушительную фигуру Эудальда Льобета. Барух тоже его заметил. Гримаса боли, которая, видимо, должна была изображать улыбку, искривила его губы. Но Эудальд, растолкав стражников и в два прыжка преодолев все пять ступеней, отделяющие Бенвениста от смерти, уже стоял рядом с осужденным.

– Что вы здесь делаете? – просил Барух. – Если вас узнают, вам не поздоровится.

– Плевать, – бросил Эудальд. – Совесть не даст мне покоя, если я покину моего друга в столь горький час. Этого не позволяет ни ваша вера, ни моя.

– Прошу вас, уходите! Вы же не хотите, чтобы я ещё больше страдал, глядя на вашу скорбь.

– Не настаивайте.

На трибуне, в окружении свиты, уже восседала графская чета.

– Разве это не ваш духовник? – спросил Рамон Беренгер у жены.

– Да, это он.

– А что он здесь делает?

– Полагаю, собирается спасти его душу от ада.

Глава конвоя, узнав Льобета, поинтересовался:

– Вы полагаете, вам здесь место?

– Мое место там, где прикажет графиня; если вы сомневаетесь, ступайте и спросите у неё сами.

Небо заволокло тучами, и мелкий дождик затянул окружающий пейзаж.

Палач набросил петлю на шею менялы; тот невольно вздрогнул, ощутив ее прикосновение. Офицер приказал всем посторонним освободить эшафот.

Эудальд наклонился к самому уху Баруха.

– Да хранит Метатрон [37]37
  В иудаизме – ангел-хранитель, записывающий добрые дела человека.


[Закрыть] вашу нешаму [38]38
  Душа (иврит).


[Закрыть] на ее пути к Эллохиму.

– Благодарю вас, Эудальд, что напутствуете меня в вере моих предков.

– Все мы придём к Богу, если дела наши праведны, – ответил священник.

Офицер крепко взял Эудальда за локоть, вынуждая спуститься с помоста.

– Прощайте, друг мой, до скорой встречи!

Посланник вручил клерку пергамент со стола судей, и тот посмотрел на главного судью. Магистрат кивнул Клерк вручил документ глашатаю и он зачитал приговор с эшафота. Торжественность момента подчеркнула барабанная дробь. Потом настала тишина. Главный судья поднялся и раскатистым голосом произнес жуткий приказ, обращаясь к палачу:

– Приговор привести в исполнение!

Палач выбил из-под ног Баруха скамейку. Его тело закачалось на веревке, как сломанная кукла. В эту минуту разверзлись небеса, и на Барселону обрушился ливень, словно оплакивая его безвременную кончину.

Так умер этот славный и достойный человек.

Часть шестая

Правда и предательство

104

Дуэль

Мертвое тело Бенвениста провисело в петле весь день. В воскресенье, во избежание недоразумений со стороны еврейской общины, его сняли с виселицы и передали семье покойного – во многом благодаря усилиям Эудальда Льобета, хлопотавшего об этом перед графиней. С этой минуты пошёл отчёт тридцатидневнего срока, по истечении которого, согласно приговору, вся семья и слуги покойного должны отправиться в изгнание.

На простой телеге, запряженной пегим першероном и управляемой Авимелехом, верным кучером Баруха, Эудальд Льобет, Марти, Елеазар Бенсахадон и Ашер Бен Баркала, казначей Каля, доставили его тело домой, спрятав в соломе. Меламед и Биньямин Хаим, муж Эстер, предпочли дожидаться возле дома, чтобы не компрометировать себя.

Эстер и Башева ждали в доме в окружении плакальщиц, воплями и рыданиями подкрепляющими скорбь семьи. Дочери подготовили саван для отца, а убитая горем Ривка едва могла стоять на ногах.

Скрежет колес по мостовой оповестил о том, что страшная минута настала. Все бросились к дверям черного хода, чтобы встретить тело своего мужа, отца и друга. Ривка была близка к обмороку, и дочери поддерживали ее под руки, чтобы она не упала. Эудальд, Марти, Елеазар и Ашер подняли носилки со скромным сосновым гробом и понесли их в спальню покойного. Там по просьбе Ривки Льобет и несколько стариков стали обмывать и одевать тело Баруха, чтобы на три дня выставить его для прощания перед погребением на кладбище Монжуик.

Когда все приготовления были закончены, семья по совету стариков решила назначить похороны на вторник, рабочий день, во избежание лишней сутолоки. В этот вечер в доме остались лишь члены семьи; в таком уединении им предстояло провести три дня накануне похорон.

Марти решил вернуться домой и заняться своими делами, которые пришлось забросить в связи с этим печальным событием, и теперь в спешном порядке требовалось решить некоторые вопросы, связанные с перевозкой и доставкой грузов.

В свете двух огромных фонарей у ворот его дома он разглядел Омара, стоявшего у входа вместе с двумя вооруженными слугами. Марти ничуть не удивился, поскольку после этой истории с фальшивыми мараведи атмосфера в городе чрезвычайно накалилась. Люди, которые прежде приветливо здоровались друг с другом, перекидываясь веселыми шутками, теперь спешили укрыться в своих домах, пугливо озираясь, не идет ли кто следом. Несмотря на то, что улицы теперь были освещены, резко увеличилось число грабежей, и городской страже оказалось не под силу выставить из города всех чужаков, скрывающихся в домах друзей и знакомых. Поговаривали, что подземелья тюрьмы Палау-Менор давно переполнены, и теперь всех пойманных преступников отправляют в бараки, наспех построенные за городскими стенами, а судьи только тем и заняты, что оглашают бесчисленные приговоры.

Омар бросился ему навстречу.

– Сеньор, не следует вам ходить по улицам в одиночку в такой поздний час, – заметил Омар. – У нас есть люди, которые могли бы вас сопровождать. Никто не говорит, что вы должны быть трусом, но храбрость не равна безрассудству. У вас слишком много врагов, ваше положение и богатство многим внушает зависть. И все они будут только рады, если с вами что-то случится.

Движением руки Марти остановил словоизлияния верного слуги.

– Хватит причитать как старуха, Омар. Лучше скажи, какие новости? Как Руфь?

– В кабинете вас дожидается капитан Жофре, – сообщил Омар. – Что же касается сеньоры, то она весь день не выходила из своей комнаты и даже не притронулась к еде, хотя донья Мариона приготовила ее любимые блюда.

– Даже в сад не выходила?

– Только на минутку на закате, вместе с Аишей, но я не слышал звуков арфы. А через дверь доносятся рыдания.

Они подошли к дверям. Двое мужчин почтительно поприветствовали Марти и направились своей дорогой, а на стене угадывались тени караульных.

Они пересекли конюшенный двор и начали подниматься по мраморной лестнице.

– В котором часу пришёл капитан Жофре? – спросил Марти.

– Его корабль бросил якорь в полдень. Кто-то уже успел сообщить ему о постигшем нас несчастье, и разгрузив корабль и перевезя груз с «Эулалии» на берег, он сразу бросился к вам, чтобы хоть немного утешить в горе и рассказать, как прошло плавание.

– Скажи ему, что я сейчас приду, – велел Марти. – Но сначала проведаю Руфь.

В просторном вестибюле на втором этаже они расстались. Прежде чем направиться к себе, Марти остановился перед комнатой девушки.

Он деликатно постучался, за дверью послышался шорох одежды, и он догадался, что Руфь поднялась с кровати и направилась к двери.

Через минуту послышался ее тихий голос, охрипший от слез.

– Спасибо, Омар, мне ничего не нужно.

– Это не Омар, это я, – откликнулся Марти. – Пожалуйста, откройте.

Негромко щелкнула задвижка, и дверь приоткрылась. Марти пришел в ужас при виде лица Руфи. Спутанная масса черных волос спадала на ее бледное, изможденное лицо, а в покрасневших от слез глазах застыло отчаяние.

– Вы позволите? – спросил он.

Девушка посторонилась, чтобы он мог войти.

Едва войдя в ее комнату, Макси почувствовал, какая боль, должно быть, поселилась в нежном и беззащитном сердце девушки. Он готов был отдать полжизни, чтобы взять в ладони ее лицо и покрыть его поцелуями, но увы! – это было единственное, чего он не мог сделать. На смятой постели еще сохранился след ее тела, а на столе стоял поднос с нетронутой едой, который Андреу Кодина принес для нее с кухни от Марионы, приготовившей для Руфи лучшие блюда.

– Руфь, так нельзя, – мягко произнёс Марти. – С позавчерашнего дня вы не проглотили не кусочка.

– Прошу вас, Марти, не заставляйте меня! Что бы я ни делала, все напоминает об отце.

– Не думаю, что ваш отец хотел бы, чтобы вы морили себя голодом. Так что все-таки поешьте.

– Когда похороны? – спросила она.

– В среду вечером.

– Я хочу быть там.

– Вы же знаете, насколько это опасно. Вы не должны...

– Я и сама знаю, что не могу вернуться в дом отца, поскольку это всех обесчестит. Но никто не мешает мне прийти на кладбище Монжуик.

– Я бы вам не советовал. Тем самым вы дадите повод врагам семьи Бенвенистов донести на вас.

– Там будут моя мама и сестры, – напомнила Руфь. – Я знаю, что их мужья считают меня опозоренной, но мне на это наплевать. Я хочу послать отцу последний поцелуй – пусть даже издалека, а если повезёт, то положить на крышку его гроба лепестки белых роз из сада, который он так любил.

Подавив глубокий вздох, Марти кивнул.

– Хорошо, пусть будет так. Я не могу отказать вам в просьбе, но вы должны отдохнуть и хоть что-нибудь съесть.

– Обещаю, что сделаю это, если вы дадите слово, что позволите мне пойти на похороны.

– Хорошо, даю слово. Но все будет так, как я скажу.

– Я согласна на все, лишь бы быть там.

– В таком случае, ешьте и отдыхайте, а я еще должен повидаться с капитаном Жофре: он как раз пришвартовал «Эулалию» к одному из «мертвяков» [39]39
  «Мертвяками» называли крупные скалы на морском дне, в старину их использовались в качестве буев для швартовки кораблей.


[Закрыть], принадлежащих нашей компании.

– Мне бы тоже хотелось повидаться с ним.

– Сегодня уже не получится, подождите до завтра, вам нужно отдохнуть.

– Спасибо вам за всё, Марти, – произнесла она. – Если вам не трудно, скажите Аише, чтобы она поднялась ко мне. Ее присутствие и ее музыка меня успокаивают.

– В таком случае, отдыхайте.

– Спокойной ночи.

Оставив Руфь наедине с ее горем, Марти спустился на второй этаж и направился в главную гостиную, где его ждал Жофре. Бывалый моряк, продубленный всеми морскими ветрами, стоял возле окна, глядя на улицу. Услышав за спиной шаги, он обернулся, и во множестве мелких морщинок, притащившихся в уголках его глаз, засветилась улыбка. Друзья крепко обнялись.

Выпустив друг друга из объятий, они стали рассказывать, что произошло с каждым за время разлуки.

– Осуждение Баруха представляется мне самым страшным из судейских преступлений, – произнес Жофре. – Да падет его кровь на всех, кто имел к этому приговору хоть какое-то отношение.

– И тогда мой друг Бернат Монкузи провалится прямиком в пекло, – печально ответил Марти.

– И как же ты намерен этого добиться? – спросил Жофре.

– Он был главным виновником этого злодеяния, а потому для меня дело чести – перекрыть источники его доходов.

– Открой глаза, Марти! Смерть стоит у тебя за спиной.

– Не беспокойся, я смогу за себя постоять.

– А как чувствует себя Руфь? – осведомился Жофре.

– Плачет дни напролет. Все никак не может примириться со смертью отца и прислушаться к голосу разума, не хочет признать, что ей теперь нельзя оставаться в Барселоне. А кроме того, ее родственники не желают иметь с ней дела. Но самое главное, она подвергает себя большой опасности.

– Жизнь – рискованная штука, сам знаешь.

– Разумеется, – ответил Марти. – Но одно дело, когда враги строят тебе козни; это я еще могу понять, в конце концов, у них есть для этого причины. Но у меня в голове не укладывается, когда людей травят и убивают без всякой вины, исключительно из-за происхождения или вероисповедания.

– Такое случается сплошь и рядом, друг мой. Думаю, это вообще свойственно человеческой природе. Если бы ты, христианин, жил среди мавров, к тебе относились бы точно так же. Когда похороны?

– Во вторник вечером на кладбище Монжуик, когда евреи заняты своими делами.

Между друзьями повисло скорбное молчание. Наконец, Марти решил рассказать ещё об одной проблеме, которая больше всего его беспокоила.

– Руфь хочет туда пойти.

– Видимо, ищет приключений на свою голову.

– Так или иначе, она хочет отправиться на похороны вместе со всеми. Можешь представить, как счастлива будет вся ее семья, а ещё больше – семьи зятьёв?

– Я так понимаю, ее присутствие должно остаться незамеченным.

– Разумеется, – согласился Марти.

– Тебе следует жениться на ней, чтобы ее оставили в покое.

Марти покачал головой.

– Это невозможно.

Последовала новая пауза.

– А ты знаешь, мне пришла в голову одна мысль, – произнёс Жофре, заговорщически подмигнув другу.

– Какая?

– Суди сам, Марти. Два дня мы будем перевозить амфоры с чёрным маслом из порта в пещеры.

– И что же?

– Одна из повозок отправится в путь нагружённой, а вернётся пустой.

– Не понимаю, куда ты клонишь.

– Я имею в виду, что в одной из повозок, крытых парусиной, может спрятаться Руфь. Возле кладбища повозка может отстать от остальных и встать в укромном месте. Оттуда Руфь сможет наблюдать за похоронами отца, оставаясь незамеченной. Когда церемония закончится, Ривку можно будет отвести к повозке, чтобы она могла побыть немного с Руфью. Так она сможет проститься с дочерью перед отъездом.

– Блестящая идея! Как это она мне самому в голову не пришла?

После этого они ещё немного поболтали. Уже перед самым уходом Жофре добавил:

– Кстати, Рашид аль-Малик сообщил, что на тебя уже работают больше сотни людей, которых он нанял для добычи чёрного масла из озера, и он хотел бы побывать в Барселоне, чтобы ещё раз поблагодарить тебя от своего имени и от имени своего брата за все то, что ты для них сделал.

105

Похороны

Траурная процессия вышла из Каля через ворота Кастельнау, пересекла мост Кагалель и направилась к горе Монжуик. Провожающих было немного, многие еврейские семьи предпочли отмежеваться от семьи Бенвенистов. Церковные колокола возвестили начало ноны, напоминая, что дорога и погребение не должны занять более четырёх часов, поскольку все евреи к известному часу должны вернуться в Каль. Вереница повозок направлялась к подножию горы, где останки покойного должны были предать земле. За погребальной колесницей с гробом шла его вдова с двумя замужними дочерьми, а также раввин, которому предстояло совершить похоронный обряд. За ними следовали мужья Эстер и Башевы, а также Елеазар Бенсахадон, Ашер Бен Баркала, Эудальд Льобет и Марти.

За родственниками покойного шли десять плакальщиц со спутанными гривами распущенных волос; с леденящим душу монотонным воем они рвали на себе одежду и царапали ногтями лица. Замыкали похоронную процессию несколько человек, бывших при жизни Баруха его настоящими друзьями. Траурный кортеж двигался очень медленно, часто и подолгу останавливаясь. Из-за множества повозок, что направлялись в сторону каменоломен, пешеходов и всадников, возвращающихся из увеселительных кварталов, путающихся под ногами нищих и стоящих вдоль городской стены телег со всевозможными товарами, продвигаться по дороге было не так-то просто. Из-за всей этой суеты траурный кортеж двигался крайне медленно и с большим трудом.

Так что вереница повозок, по большей части открытых, нагруженных амфорами, горлышки которых высовывались из тюков соломы, поравнявшаяся с траурной процессией, чтобы затем направиться в сторону пещер, где хранились запасы чёрного масла для городских нужд, не привлекла особого внимания. Наконец, кортеж достиг ворот еврейского кладбища.

Лишь чрезвычайно внимательный глаз мог заметить, что одна повозка с маслом, в отличие от прочих, крытая парусиной, отделилась от остальных и проехала на территорию кладбища через боковые ворота, где остановилась на почтительном расстоянии от вырытой могилы, в которой предстояло обрести покой останкам менялы. Погребальная церемония шла своим чередом, но время поджимало, и люди беспокоились, что не успеют должным образом совершить все обряды, а ведь им хотелось честь по чести отдать последний долг памяти трагически погибшему сородичу. Никто не обратил внимания на человека, который, привязав коня к кипарису и надвинув до ушей шляпу, сидел на одном из надгробий и делал вид, будто читает молитвенник.

После окончания церемонии Марти подошёл к скамье, где сидела вдова Баруха с двумя дочерьми.

– Сеньора, если вы пойдёте со мной, то сможете кое с кем увидеться, это хоть немного утешит вас в горе, – произнёс он.

Ривка устремила на него вопросительный взгляд.

– Ступайте, мама, – прошептала Башева.

Женщина послушно встала и проследовала за Марти к отставшей повозке. Марти помог ей забраться внутрь через задний борт.

Когда Ривка наконец поняла, что видит перед собой младшую дочь, она бросилась к ней в объятия в безмолвном порыве безграничной любви. Затем они устроились напротив друг друга на скамьях повозки.

– Дочка, я даже надеяться не смела, что после такого несчастья, постигшего нашу семью, Яхве окажется столь милосердным и позволит мне увидеться с тобой перед отъездом.

– Как и ко мне, позволив проводить любимого отца в последний путь.

– Что же теперь с тобой будет, доченька?

– Не печалься обо мне, мама, – ответила Руфь. – Я должна жить собственной жизнью.

– Ты ещё слишком молода, девочка моя, – вздохнула Ривка. – Для меня не было бы большего счастья, чем быть с тобой, но ты же знаешь: слово вдовы ничего не значит, а сама она – все равно, что пустое место. Даже собственная судьба мне не принадлежит; за меня все решили другие.

– Умоляю вас, мама, не волнуйтесь. Я знаю, что однажды все переменится, и мы снова будем вместе.

Легкий шорох парусиновой стенки дал понять, что Марти рядом.

В следующую секунду его голова показалась в просвете между холщовыми занавесками.

– Ривка, вам пора возвращаться к дочерям, – напомнил он. – Не беспокойтесь за Руфь: я буду заботиться о ней, как заботились бы вы сами. Ваш супруг доверил мне ее, и я не обману его доверия. При первой возможности я передам вам весточку.

Женщины вновь крепко обнялись. Ривка выбралась из повозки и обратилась к Марти:

– Позвольте поблагодарить вас от имени Баруха. Я всегда знала, что вы – самый лучший наш друг, а теперь убедилась, что вы даже ещё лучше, чем я думала.

Когда женщина удалилась, с козел послышался голос Жофре:

– Ну, что, Марти, возвращаемся?

– Да, возвращайся, только не суйся на конюшню. Отведи повозку во двор дома и запри ворота; высади Руфь, а потом отведи повозку на верфь.

– Не волнуйся, все будет сделано в лучшем виде, – пообещал Жофре.

Не успела повозка сдвинуться с места, как из-за парусины послышался голос Руфи.

– Марти, неужели вы мне не позволите отдать последний долг памяти отца?

С этими словами из-за занавески высунулась ее белая ручка и высыпала Марти в ладонь полную пригоршню розовых лепестков.