Текст книги "Я подарю тебе землю (ЛП)"

Автор книги: Чуфо Йоренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 47 страниц)

Чуть ниже на полях красовалась замысловатая подпись Баруха Бенвениста.

Когда еврей закончил читать, Марти попросил завещание, чтобы прочесть его лично. С минуту он пребывал в задумчивости, затем передал пергамент падре Льобету, чтобы тот тоже прочитал, а сам послал даяну весьма красноречивый взгляд. Тот моментально понял немой призыв, поднялся из-за стола и вышел из комнаты. В скором времени он вернулся в сопровождении слуги, несущего необычного вида ларец, который молча поставил на стол и немедленно удалился. Падре Льобет тут же вскинул голову и воскликнул:

– Клянусь мощами святой Эулалии! Мне хорошо знаком этот ларец. Он отошел вашему отцу в качестве трофея после битвы при Лериде в 1022 году, когда граф одержал победу.

Ларец представлял собой небольшой дубовый сундук, окованный четырьмя полосами железа самого лучшего качества, но при этом имел одну особенность.

– За мою долгую жизнь мне оставляли на хранение самые разные предметы, но никогда прежде мне не доводилось держать в руках подобную вещь.

С этими словами Барух Бенвенист указал на запертый ларец. Тот и впрямь выглядел необычно: вместо обычных запоров его вместе с крышкой охватывали четыре литые чугунные скобы, с обеих сторон каждой из них имелся замок, так что открыть их можно было только одновременно двумя ключами, а чтобы поднять крышку, эту процедуру нужно было проделать со всеми четырьмя скобами. Еврей извлек из глубин бездонного кармана ключ и сказал:

– У вас должен быть другой ключ. Когда я открываю один замок, второй ключ должен находиться в замочной скважине с противоположной стороны чугунной скобы, а вы будете одновременно со мной его поворачивать.

– Помню, как сейчас, как ваш отец объяснял мне действие этого механизма, – произнес падре Льобет. – По всей видимости, этот ларец брал с собой в путешествия мавританский король Тортосы. Без двух ключей, отпирающих противоположные замки, его нельзя открыть. Удивительно тонкая работа!

По знаку Бенвениста Марти с дрожащими руками приблизился к ларцу. Барух Бенвенист вставил ключ и велел Марти сделать то же самое с противоположной стороны. Еврей повернул ключ, но замок не открылся, и лишь когда ключ повернул Марти, послышался легкий щелчок, и язычки обоих замков одновременно втянулись внутрь. То же самое они проделали с двумя другими запорами. Теперь крышку ларца можно было поднять, и Марти, убрав чугунные скобы, торжественно открыл его. Нетерпеливому взору всех троих предстали плоды многолетних трудов человека, который всю жизнь провел в сражениях на границах.

Поверх груды золотых монет, чья стоимость даже на первый взгляд составляла не меньше полутора тысяч сарагосских манкусо [13]13
  Манкусо составлял тридцать пять динаров и содержал четыре грамма золота. Манкусо могли быть сарагосскими, джафарскими (т.е. отчеканенными на монетном дворе Джафара Альмудиса или Мансура Септиса), а также сеутскими. Под конец их стали чеканить и в Барселоне.


[Закрыть], покоилась груда драгоценностей самой тонкой работы. Здесь были и тяжелые золотые серьги, и браслет с крупным сапфиром, а на самом верху лежала золотая диадема, достойная королевы, в ее центре сиял огромный рубин в форме слезы – при свечах он полыхал, словно капля крови.

– Как видите, отец оставил вам богатое наследство, – сказал еврей.

– Вы должны распорядиться им разумно, чтобы годы лишений, в течение которых ваш отец собрал это богатство, не пропали даром, – добавил падре Льобет.

Марти все ещё не мог поверить собственным глазам и немного помедлил, прежде чем заговорить.

– Я призываю Бога в свидетели, что употреблю наследство на то, чтобы исполнить волю отца, для чего прошу вашей помощи и совета. Даю слово, что буду честно и упорно трудиться на благо других людей, чтобы хоть немного искупить то зло, которое мой отец, пусть и невольно, лишь в силу своего ремесла, причинил людям. Если я это сделаю – пусть Господь вознаградит меня на небесах, если же нет – пусть он меня накажет.

11

Свидание

Тулуза, декабрь 1051 года

Тайный ход оказался длинным и извилистым, с многочисленными ответвлениями, ведущими в другие помещения или наружу. Карлик нес в руке канделябр, освещая дорогу. Несколько раз им приходилось спускаться и подниматься по высеченным прямо в скале ступеням. Граф прикинул, что они сейчас, должно быть, находятся на уровне оружейного двора. Сверху доносились голоса – это болтали стражники. Вскоре голоса затихли, и граф увидел, как карлик ощупывает стену в конце тупика. Наконец он нащупал какой-то рычаг, и на глазах изумленного графа кусок стены отъехал в сторону, открыв вход в часовенку.

– Это личная часовня графини, – объяснил Дельфин. – Сюда можно добраться только через тайный ход или личные покои графини.

Граф Барселонский оказался в незнакомом темном помещении. Карлик, открыв ведущую в часовню низенькую дверцу, знаком пригласил графа следовать за ним и сказал:

– А сейчас извольте подождать здесь. Я доложу госпоже.

Недолго думая, Дельфин исчез за боковой портьерой вместе с канделябром, а Рамон Беренгер тем временем разрывался между радостным предвкушением и чувством вины перед человеком, которому он собрался отплатить черной неблагодарностью за гостеприимство, похитив его жену.

Свет лампады окрашивал все вокруг в красноватые тона. Глаза графа понемногу привыкли к темноте, и вскоре он уже смог различать контуры предметов. Рамон Беренгер опустился на скамью и стал молиться:

– Всемогущий Господь, судьба влечет меня в пропасть. Ты привел меня к этой женщине, не дав возможности ее любить. Ты допустил, чтобы она ослепила мой взор и лишила меня воли. И теперь я прошу твоего милосердного прощения за то, что собираюсь сделать – если, конечно, она согласится... Прости меня, о Боже... Ради нее я готов пожертвовать бессмертием души и ввергнуть себя в адское пламя...

И в эту минуту, в ореоле света лампадки появилась Альмодис в скромном домашнем платье и со свечой в руке свечу. Пламя которой вспыхивало в такт ее шагам, и тени на стенах часовни вздрагивали, словно живые.

Заметив в глубине нефа Рамона, графиня Тулузская направилась к нему. Он шагнул навстречу и, встав на одно колено, склонился, чтобы поцеловать протянутую руку. Затем он поднялся, их взгляды встретились и сказали больше, чем любые слова.

Альмодис, не выпуская руки графа, медленно потянула его за собой. Тусклый свет луны просачивался внутрь сквозь цветные стекла витражей. Не сводя с графини завороженного взгляда, Рамон Беренгер последовал за ней в комнатку позади алтаря – там священники переодевались к литургии. Альмодис медленно повернулась и на глазах изумленного графа при свете двадцати свечей из двух огромных канделябров начала сбрасывать одежду: сначала на пол соскользнула расшитая накидка, затем – нижние юбки и, наконец, сорочка.

Под конец она распустила толстую косу ослепительно-рыжих волос и предстала перед ошеломлённым графом во всей безупречной наготе. Рамон Беренгер, который до сих пор занимался любовью с обеими жёнами при тусклом свете единственной свечки, под неустанное бормотание молитв, причём обе всегда были в длинных ночных сорочках, мало что позволявших разглядеть, не мог отвести глаз. Графиня поднялась по лесенке на огромную кровать и жестом велела следовать за ней. Потрясенный граф сбросил роскошное одеяние и взобрался на ложе, словно бросился на штурм вражеского замка. Когда он уже собрался исполнить ту роль, что природа предназначила мужчинам, Альмодис его остановила.

– Не торопитесь, – прошептала она. – Давайте насладимся этими минутами счастья – возможно, единственными в нашей жизни.

И нежно коснувшись правой рукой его плеча, заставила его лечь, а потом взобралась сверху. Роскошная рыжая грива рассыпалась по ее плечам, закрыв лицо цвета слоновой кости; графиня припала к его губам. Рамону Беренгеру, графу Барселоны, Осоны и Жироны, казалось, что он вот-вот умрет от блаженства, ему хотелось, чтобы эти минуты длились вечно, а что думает по этому поводу Господь, его совершенно не интересовало.

12

Планы на будущее

Барселона, май 1052 года

Марти пребывал в глубочайшей растерянности. Прежнее убеждение, что отец бросил его на произвол судьбы, чтобы жить в свое удовольствие, теперь рассыпалось прахом. После прочтения письма и завещания Марти пришел к двум выводам. Во-первых, отец лишь выполнял долг чести по условиям соглашения, заключенного еще его предками, к тому же, в отличие от многих других воинов, его отец был действительно человеком чести и старался делать свое дело, не перенимая варварских привычек своих товарищей. А во-вторых, оказалось, что его отцу даже в голову не приходило самому воспользоваться накопленными богатствами: все его мысли были о сыне, которого он едва знал.

В завещании он просил сына почтить его память и достойно распорядиться наследством, чтобы искупить все те страдания, которые он невольно причинял другим людям. Именно благодаря отцовским усилиям Марти получил возможность начать интересную, полную приключений жизнь в этом замечательном городе, о такой удаче он даже не мог помыслить в самых оптимистичных мечтах.

Всего пять дней прошло с тех пор, как он приехал в Барселону, имея при себе лишь немного денег, множество иллюзий, перстень и рекомендательное письмо, а ныне он в одночасье стал одним из богатейших людей в городе. Теперь перед ним стояли две задачи. Первая – отправить гонца к матери и порадовать ее доброй вестью, чтобы хоть немного утешить добрую женщину. После этого он заказал архидьякону Льобету сто месс за упокой отцовской души. Потом Марти начал размышлять, как распорядиться нежданным богатством. В конце концов он решил, что лучше всего будет вложить средства в какое-нибудь дело – негоже, чтобы отцовское наследство и дальше лежало мертвым грузом в ларце. Он решил попросить помощи у старика Бенвениста, известного своей честностью: не случайно ведь именно ему доверил своё состояние отец.

– Я вижу, вы ранняя пташка, – поприветствовал его меняла, открывая перед ним двери своего дома, – должно быть, у вас легкий сон.

– Просто я еще не привык. Трудно, знаете ли, свыкнуться с потрясениями, что я пережил за последние дни. Сегодня утром я подумал, что все это мне приснилось.

Старик взял Марти под руку и повёл в кабинет, где оба уютно расположились в удобных креслах.

– О нет, друг мой, это вовсе не сон. Со временем, став старше, вы поймете, что порой случаются в жизни события, совершенно меняющие весь ее ход. Да, подобное происходит нечасто, но все же случается, и не стоит относиться к этому с таким удивлением. Милость Яхве простирается над всеми людьми.

– Конечно, новое положение дел выбило меня из колеи, но думаю, что со временем привыкну к нему: ведь намного легче привыкнуть к богатству, чем внезапно оказаться нищим.

– Напрасно вы так думаете. Внезапно свалившееся богатство таит в себе большую опасность, если отсутствует голова на плечах.

– Не волнуйтесь на этот счёт: я всегда выполняю обещания, и волю отца я исполню, как свою собственную.

Бенвенист пристально посмотрел на него.

– Ну что ж, тогда займемся делами, – предложил он. – Прежде всего, где вы намерены хранить деньги? Я надеюсь, вы не собираетесь повсюду таскать их с собой?

– Собственно говоря, мне бы хотелось оставить их здесь. Я уверен, у вас они будут в полной сохранности. А кроме того, я нуждаюсь в ваших мудрых советах. Думаю, что отец не случайно доверил наследство именно вам.

– Вы делаете мне честь, но все же позвольте напомнить, что я – еврей.

– Для меня это вовсе не преграда, а напротив, достоинство. Разве сам граф Барселонский не пользуется вашими советами? Я прибыл из деревни, но быстро учусь. Достаточно понаблюдать, как ведут себя люди, достойные подражания. Если даже вельможи пользуются услугами евреев, доверяя им свое здоровье и состояние, то почему я не могу этого делать?

Еврей любовно погладил бороду.

– Ну хорошо. Тогда, прежде чем решить, куда и как выгодно вложить ваш капитал, давайте подумаем, где вы будете его хранить. Место должно быть надежным и в то же время доступным, чтобы деньги всегда были у вас под рукой, если вдруг я буду в отъезде, или, не приведи Яхве, что-то со мной случится.

– И что же вы мне посоветуете?

– Если не возражаете, мы могли бы хранить ваши деньги в подвале моего дома, где я, кстати, держу и свои собственные. Это надежное и тайное место, о котором почти никто не знает. Во времена римлян там была каменная печь, я расширил ее и усовершенствовал. Так что даже граф хранит у меня свои сокровища, то ли потому, что тоже мне доверяет, то ли чтобы держать часть своих средств подальше от любопытных глаз.

Марти улыбнулся.

– Ваше предложение кажется мне просто чудесным, но прежде чем его принять, я хотел бы спросить: как мне стать гражданином Барселоны?

– Вы слишком торопитесь, мой юный друг. Чтобы стать гражданином, потребуется, во-первых, немало времени, а во-вторых, за это время вы должны будете доказать свою честность и трудолюбие и заслужить признание других граждан. Поверьте, одно дело – просто жить в городе, и совсем другое – быть его гражданином.

– Так объясните, если, конечно, вам это не трудно, – настаивал Марти.

– Видите ли, на этих землях действуют законы, доставшиеся нам от вестготов, а тем – от римлян. Должен сказать, что во владениях, входящих в состав Испанской Марки [14]14
  Испанская марка – область между Францией и владениями арабов в Испании, включавшая части территорий современных Каталонии, Наварры и Арагона и простиравшаяся приблизительно до реки Эбро. Марка являлась военной границей каролингской империи в восточной части Пиренеев.


[Закрыть], свод законов все же более совершенен, чем в остальных королевствах на полуострове – как христианских, так и мавританских. В других королевствах существуют лишь три правящих сословия: король, аристократия – или, если хотите, феодалы – и духовенство. Но здесь, на этой благословенной земле, существует ещё и четвёртое правящее сословие – горожане, и с каждым днём власть их крепнет. Именно поэтому стать полноправным гражданином, если ты не родился внутри городских стен – задача практически невыполнимая. Вы меня понимаете? Осмелюсь утверждать, что добиться этого звания столь же непросто, как в древности – стать гражданином Рима.

Марти, старавшийся не упустить ни единой детали из слов еврея, застыл в задумчивости.

– Но ведь должна же быть какая-то возможность стать гражданином? – спросил он.

– Да, такая возможность есть, но это очень долгое и хлопотное дело, к тому же зависящее от множества обстоятельств. Хотя, если вам повезёт жениться на горожанке, вы тоже станете гражданином.

– Ну, если другим это удалось, то и у меня получится, – заявил Марти тоном одновременно наивным и самоуверенным. – А что касается удачи, так вы же сами убедились, что мне благоприятствует фортуна, звезды или что там еще...

Еврей с сомнением посмотрел на юношу, проницательные глаза Бенвениста тонули в глубоких морщинах, а губы едва сдерживали улыбку.

– Мне нравятся люди вроде вас, – произнес он. – Не знаю, удастся ли вам добиться желаемого, но я не сомневаюсь, что вы сможете стать по-настоящему счастливым.

– Я никогда не боялся трудностей. Напротив, они всегда меня подстегивали. Я всю жизнь трудился и не могу представить себе иного. То, что надо жить честно, для меня несомненно, ну, а брак с горожанкой... В любом случае, рано или поздно придется задуматься о создании семьи.

– Ну что ж, время покажет.

– Тогда давайте сделаем первые шаги на этом пути, – решительно заявил Марти.

– Ну что ж, если вам так не терпится... Итак, первым делом, если вы хотите добиться чести стать гражданином, нужно познакомиться с соседями: это поможет найти жену. Вы меня понимаете?

Марти чуть заметно кивнул.

– В таком случае, если не возражаете, мы сегодня же отправимся на невольничий рынок в долине Бокерия, за стенами города, и подыщем вам подходящих слуг и на какое-то время оставим товар у нынешних его владельцев, пока не подыщем для вас подходящее жилье.

– Хотите сказать, что я должен купить рабов? – недовольно поморщился Марти.

– Для человека вашего положения намного престижнее иметь рабов, чем просто слуг. Соседи попросту не поймут, если человек с положением и деньгами не держит рабов. А кроме того, можете быть уверены, что при покупке вас не надуют: один из ведущих работорговцев – мой родственник, и он посоветует хорошие варианты. Когда покупаете раба, важно точно знать, для какой работы он нужен, а также иметь представление о его здоровье, характере и, конечно, о трудолюбии.

– Ну ладно, – неохотно согласился Марти. – Значит, рабов мы купим. А что посоветуете насчет жилья?

– Пока мы не найдем подходящий дом, я бы советовал снять подходящий особняк. Но в таком важном вопросе спешка недопустима. Действовать нужно последовательно, не стоит ставить телегу впереди лошади.

Еврей поднялся из-за стола и пригласил Марти следовать за собой, чтобы осмотреть то место, где отныне предстояло храниться его сокровищам.

– Я вам так благодарен! – сказал он. – Надеюсь, что когда-нибудь я смогу вас отблагодарить.

– А я надеюсь, что этот день никогда не настанет.

– Зачем вы так говорите? – обиделся Марти.

– Негоже нам просить благодеяний от христиан.

13

На следующий день

Тулуза, декабрь 1051 года

В памяти Рамона вновь и вновь вставали картины той ночи. Случившееся казалось ему призрачным и нереальным. Он вспомнил, как вскоре послышался стук в маленькую дверцу, ведущую в часовню, напоминая любовникам, что их время истекло. Он вспомнил, как графиня вскочила с постели и поспешно накинула на плечи шаль, прикрыв чувственные изгибы тела. Образы теснились в его памяти, опережая друг друга. Он смутно помнил шепот Альмодис и ее стройную фигуру, застывшую возле двери; как он догадывался, она разговаривала с карликом. Помнил, как, подчиняясь знаку графини, снова оделся и вновь припал к ее губам долгим поцелуем. Наконец, любовники оторвались друг от друга с такой неохотой, словно отдирали клочки собственной кожи. Последние слова графини до сих пор отдавались эхом у него в голове:

– Завтра в полдень Дельфин проводит вас в мой личный садик. Нам есть о чем поговорить.

Карлик благополучно проводил графа в его покои. Перед тем, как откланяться, он сказал, что придет завтра. Рамон напомнил ему о графе Тулузском.

– Не беспокойтесь, – ответил Дельфин. – В это время он всегда принимает серные ванны, приносящие ему облегчение. Так что до двух часов пополудни его не будет в замке.

Потом, лежа без сна на необъятном ложе, граф обдумывал дальнейшие планы, которые в любом случае напрямую зависели от завтрашних слов Альмодис. План был весьма рискованным и почти безнадежным. Когда Рамон отправится в Жирону к бабке, один из его верных рыцарей, Жильбер д'Эструк, во весь опор помчится в Барселону с поручением.

Рассвет застал графа стоящим у окна спальни в полной уверенности, что ночью ему приснился чудесный и несбыточный сон. Это чувство не покидало его, пока не пришел Дельфин, чтобы проводить в личный сад графини. Это был уединенный уголок между апсидой часовни и личными покоями графини, сюда вела та же маленькая лестница с перилами, что спускалась до второго этажа. Между двумя цветниками под пышной магнолией стояла каменная скамья, по словам карлика, любимое место его хозяйки.

Из укромного уголка доносился шелест бегущей воды. Дельфин бесшумно исчез, и Рамон Беренгер, граф Барселонский, остался в одиночестве, взволнованный и растерянный, словно солдат перед первым боем. Когда же на верхней ступени лестницы показалась графиня Альмодис, его сердце радостно забилось – ведь он понял, что это не сон. Фиолетовое блио с рукавами, пышными на плечах и туго обхватывающими запястья, выгодно подчеркивало ее великолепную фигуру. Заплетенные в толстую косу роскошные рыжие волосы спадали на правое плечо. Рамону показалось, что его посетило видение из другого мира. Альмодис подошла с улыбкой, уверенная в своей неотразимости, и протянула руку для поцелуя; затем, не отнимая руки, усадила его рядом на каменную скамью.

– Сеньора, вы уверены, это достаточно надежное место?

– Самое надежное место во дворце. Здесь я всегда исповедаюсь. Сюда приходит только аббат Сен-Жени, и только по моей просьбе.

Альмодис де ла Марш была не только необычайно красивой, но и весьма умной женщиной, искушенной в политике, но страстно мечтала лишь об одном: самой решать свою судьбу, не отдавая ее больше в руки тем, кто принес ей столько страданий. Помедлив несколько мгновений, показавшихся Рамону вечностью, она наконец заговорила:

– Мы оба прекрасно знаем, для чего мы здесь.

– Сеньора...

– Молчите, граф; доверьтесь мне.

Рамон, дрожа от волнения, схватил Альмодис за обе руки и прижал их к груди.

– О том, что произошло вчера, я прежде лишь читала в древних текстах, а до сегодняшнего дня была уверена, что любовь – лишь выдумки трубадуров и поэтов. Я знаю, вы чувствуете то же самое. Не спрашивайте, откуда мне это известно, но с той минуты, когда вы вчера утром вошли под своды тронного зала, я поняла, что не в моих силах с этим бороться. Я еще могла бы усмирить сердце, если бы мое чувство осталось безответным, но наши сердца забились в унисон, а значит, судьба все решила за нас. Я никогда не знала счастья, но меня это и не беспокоило. Я зрелая женщина, но до вчерашнего дня это чувство не тревожило моего сердца. Первый мой брак был аннулирован, второй – расторгнут, но ничто прежде не вызывало в моем сердце такую тоску, какую я ощутила этой ночью. Моя жизнь, граф, потеряет смысл, если у меня не будет надежды хоть изредка вас видеть.

Рамону Беренгеру казалось, что все это – лишь волшебный сон, он вот-вот проснется, и окажется, что всё совсем не так. Он боялся пошевелиться, чтобы не разрушить это хрупкое волшебство. Тем не менее, едва она замолчала, он осмелился заговорить:

– Поверьте, мое сердце ни разу не дрогнуло даже во время битв с маврами. До вчерашнего дня я тоже не знал, что такое любовь, хотя, как и вы, был женат дважды. В первый раз меня женили ещё подростком. Я остался сиротой, и брак был обусловлен интересами государства. Моя бабка, регентша графства Эрмезинда Каркассонская, нашла мне невесту среди барселонской знати. Я ещё не знал любви и по наивности принял благодарность за любовь. Изабелла родила мне детей и два года назад умерла. Все настаивали, чтобы я женился снова, и второй брак тоже устроила бабка. На сей раз она выбрала мне в жены Бланку де Ампурьяс. До сегодняшнего дня мне было совершенно безразлично, быть женатым или оставаться вдовцом. Как видите, я тоже не имел возможности выбрать подругу по сердцу, с которой хотел бы разделить жизнь. Но вдруг между нами вспыхнуло такое чувство, что без вас моя жизнь потеряет смысл и станет настоящей пыткой.

– Я тоже люблю вас, граф, и готова на все, чтобы встречать каждый новый рассвет рядом с вами. Но не забывайте, сколько всего поставлено на карту. Я никогда себя не прощу, если по моей вине вы потеряете графство, а возможно, и жизнь. Нас разделяет священная клятва, данная у алтаря другим, а противостояние между графствами будет иметь самые скверные последствия для наших подданных.

– Повторяю, сеньора, моя жизнь ничего не стоит, если в ней не будет вас.

После этих слов воцарилось долгое молчание. Потом вновь заговорила Альмодис:

– Мне было бы довольно видеться с вами время от времени, – произнесла она. – Встречаться в каком-нибудь тихом месте, под предлогом охоты или турнира. Любой ваш вассал предоставит нам кров в своем замке.

Рамон Беренгер смутился.

– Быть может, вам этого и довольно, но мне – нет. Я граф Барселонский. Никто, черт подери, не смеет решать за меня! Я разрушу любые преграды на пути к счастью, если наградой будете вы. Я знаю, что сам Бог свел нас вместе, и теперь ни за что на свете я не расстанусь с вами.

– Мне больно это слышать, сеньор. Все так сложно, я чувствую себя зверем в западне. Я замужем, у меня есть дети, церковь освятила мой брак. На нас ополчится вся Тулуза. Наша жизнь превратится в ад.

– Сеньора, одно ваше слово – и я сверну горы, смету все преграды. Я уеду, но очень скоро вы услышите обо мне. Я отрину свою супругу, украду вас и увезу с собой в Барселону, наперекор всем злым языкам, и когда вы окажетесь там, никто не посмеет косо взглянуть на вас, даже коснуться края вашего платья.

Вопреки своему желанию мчаться быстрее ветра, Рамон Беренгер по настоянию своего сенешаля Гуалберта Амата задержался в Перпиньяне, поскольку воины после трудного дневного перехода утомились и роптали. Местный граф Бертран де Сен-Реми приходился родственником Барселонскому дому и хотя он дорожил расположением графини Эрмезинды, учитывая близость их владений, но по договору о разделе сфер влияния находился в подчинении графа Барселонского.

Графа и его свиту приняли в замке Перпиньян с подобающими почестями. Отдав хозяевам долг уважения и уделив им необходимое внимание, граф Барселонский удалился в отведенные ему покои, не тратя больше времени на пустые любезности, потому что ему не терпелось остаться одному и поразмыслить.

Время еле тянулось, вязкое и тягучее, словно лампадное масло. Граф стоял у окна, наблюдая за движением жемчужной луны – преданной спутницы всех влюбленных. Он смотрел, как она медленно скрывается за зубцами крепостной стены, и думал о том, что в далекой Тулузе Альмодис в эту минуту тоже любуется этой картиной. Перед самым рассветом он лег в постель, отчаянно сражаясь с бессонницей и строя планы на будущее, и твердо решил, что с этой самой минуты больше не позволит ни собственной бабке, ни кому-либо еще вмешиваться в его жизнь.

А в его голове, сменяя друг друга, проплывали воспоминания.

В прошлом году он подписал два мирных договора, имеющих огромное значение для судьбы графства и для его личного будущего. Бесконечные стычки с сеньором Пенедеса, графом Миром Герибертом, вынудили обоих искать пути к соглашению. В итоге каждый умерил свои претензии, и в конце концов был заключен мир, что дало Рамону возможность направить энергию на развитие графства и укрепление города, в то время как спесивый Мир Гериберт, завладев наследством своего брата Санса, пристроил к замку две новые башни.

Причины этих конфликтов тянулись из далекого прошлого, многие достались Рамону в наследство от отца, Беренгера Рамона Горбуна, которого он никогда не видел. После смерти отца они с бабушкой, графиней Эрмезиндой, столкнулись с молодым и воинственным графом Пенедесом. Причин противостояния было несколько. Одни имели политический характер, поскольку сосед имел наглость объявить себя принцем Олердолы, пренебрегая графской властью; в основе других лежало упрямство бабушки, которая после смерти своего супруга Рамона Борреля не желала отказаться от потесты [15]15
  Система отношений между высокородными аристократами и менее знатными дворянами, предполагающая целый ряд обязательств.


[Закрыть]. Разумеется, она так держалась за власть, желая защитить права Рамона и его братьев; разумеется, в иные времена подобные вопросы решались бы иначе, но в XI веке их было не принято решать иначе как вооруженными столкновениями между воинственными феодалами.

Превратности судьбы – а их было в его жизни немало – порой заставляли Рамона чувствовать себя значительно старше. Он был еще подростком, когда бабушка, Эрмезинда Каркассонская, устроила его брак с Изабеллой Барселонской, родившей ему троих детей, но пережил ее лишь один, Педро Рамон. К жене он со временем даже привязался, однако сын, чей нрав уже в детстве отличался буйством и жестокостью, его только раздражал. Овдовев, он искренне оплакивал супругу.

Конечно, он не любил ее, но она была ему доброй и верной подругой, делившей все невзгоды и опасности, рискуя порой даже собственной жизнью. Например, в ту ночь, когда графский замок осадили мятежники под предводительством виконта Эудальда II и епископа Гилаберта, родственников графа Пенедеса, она оставалась рядом с ним, пока мятеж не был подавлен благодаря вмешательству горожан, вставших на сторону графа. Правда, чтобы восстановить мир в Барселоне, пришлось выплатить немалые отступные, но дело того стоило.

После смерти Изабеллы два года тому назад бабушка вновь решила его женить – очевидно, чтобы держать Рамона под контролем. В жены ему она выбрала одну из своих доверенных дам, Бланку де Ампурьяс, примерно на год старше графа. Он точно помнил дату второго венчания: 16 марта 1051 года. Бракосочетание состоялось в монастыре Сен-Кугат, одном из самых любимых мест Эрмезинды. Но это случилось еще до того, как Провидение послало ему этого ангела, от которого он ни за что на свете не согласился бы отказаться.

Собственно говоря, план был уже полностью готов, и Рамон начал приводить его в исполнение. Жильбер д'Эструк уже выполнял его приказ, а граф, с нетерпением считая дни до возвращения доверенного человека, оставался в Жироне – ему предстояло найти какой-нибудь благовидный предлог для ссоры с педантичной старой графиней. Ну что ж, вернувшись в Барселону, он тут же приступит к исполнению плана.