Текст книги "Я подарю тебе землю (ЛП)"

Автор книги: Чуфо Йоренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 47 страниц)

58

Кербела

Караван наконец-то выступил из Сидона. Гуго де Рожан разумно распределил силы. Впереди шли опытные воины-наемники в сопровождении проводника, прекрасно знающего путь; следом – повозки, под их скорость должны были подстраиваться все остальные. Далее следовали остальные, верхом на мулах, лошадях и ослах. Среди них ехал и сам Гуго верхом на мерине, отдавая приказы с помощью рога.

Рядом с ним верхом на муле ехал второй проводник. Замыкал шествие отряд наемников, готовых отразить любую атаку в случае нападения. Опытный капитан отправил вперед нескольких разведчиков, они держались на пол-лиги впереди каравана и должны были оповестить, если заметят что-нибудь подозрительное. Марти сердечно распрощался с Хасаном, получив от него множество советов, как благополучно преодолеть долгий и опасный путь. Далеко не все путники собирались следовать до самого конца, а значит, на последних этапах пути, когда людей станет меньше, угроза нападения на караван возрастет. Марти успел подружиться с французским авантюристом и ехал с ним рядом.

– Как вы думаете, когда мы прибудем в Персию? – спросил он.

– Этого никто точно не скажет, – задумчиво протянул капитан. – Здесь на каждом шагу подстерегают всякие неожиданности – болезни, например. Понимаете, я никогда не бросаю в пути больных и раненых, а если кому случается умереть, мы их хороним честь по чести. Я берегу доброе имя проводника караванов.

Вскоре после этого разговора Марти пришлось на собственной шкуре убедиться, что француз не врал. Караван уже миновал Дамаск и теперь направлялся в оазис Сабаабар. Иногда показывались «шакалы пустыни», как называли в этих местах разбойников. Однако при виде многочисленного отряда вооруженных наемников они не решались напасть.

Днем невозможно было дышать от зноя, зато по ночам холод пробирал до костей. Некоторые путешественники сильно страдали от сурового климата.

Страшным бедствием были песчаные бури. Люди наматывали на себя всю одежду, но песок все равно забивался во все уголки, не страдали от него лишь мудрые верблюды, крепко закрывавшие глаза и ноздри. В оазисе путнике похоронили трех человек, не выдержавших тягот пути, и с тех пор целая стая стервятников неотступно следовала за караваном. Именно тогда Марти довелось убедиться, что он правильно поступил, наняв в слуги Марвана. Он установил шатер в пальмовой роще, следуя указаниям Рожана, который всегда выбирал для стоянки наиболее безопасное место. В тот вечер, воспользовавшись последней возможностью пополнить запасы воды, француз пригласил Марти разделить с ним скромный ужин.

В темноте мерцали огоньки пустынных светлячков. Вернувшись после ужина в свою палатку, Марти уже собрался лечь на складное походное ложе, приготовленное Марваном, как вдруг почувствовал, как его правую ногу словно пронзила раскаленная игла. Марти криками разбудил слугу. Марван тут же схватил камень и раздавил какое-то странное насекомое, каких Марти никогда раньше не видел.

– Вам не повезло, хозяин, – сказал Марван. – Это дюнный скорпион. Схожу за своими за вещами, иначе вы не доберетесь до Кербелы.

Когда Марван вернулся в палатку со своей сумкой, жгучая боль в ноге Марти уже поднялась до паха.

Слуга помог ему лечь. Пламя горящей свечи двоилось у Марти в глазах; несмотря на ночную стужу, он задыхался от жары. Прежде чем Марти потерял сознание, Марван дал ему выпить какой-то отвар, затем, надрезав ножом края раны, высосал яд и выплюнул. После этого смазал ногу Марти какой-то мазью из своей сумки. Последнее, что услышал Марти, прежде чем провалиться в забытье, были слова Марвана:

– Я сообщу капитану. В ближайшие дни вы вряд ли сможете ходить.

Марван оказался прав. Уже потом Марти узнал, что слуга, вовремя приняв меры, спас ему жизнь. Гуго де Рожан велел сделать носилки и закрепить их между двумя верблюдами. Караван снова двинулся в путь. В бреду Марти мерещилось ненаглядное лицо Лайи, она глядела на него серыми глазами, словно хотела что-то сказать, но он так и не сумел понять, что именно. Потом Лайя внезапно исчезла, и в голове у него зазвучал торжествующий хохот ее отчима, который смеялся над тщетностью всех его усилий добиться гражданства Барселоны.

«Шакалы пустыни» напали внезапно – на закате, во вторник третьей недели пути. Лишь опыт Рожана и его наемников не позволили грабителям захватить караван. При нападении погибли пять человек: двое взрослых и трое детей. Вдобавок из-за жестокого пустынного климата и болезней ряды путешественников сильно поредели. Когда караван прибыл наконец в Персию, из трехсот шестидесяти человек, выступивших из Сидона, осталось лишь двести девяносто три. Марти понемногу поправлялся, но все еще был слаб, как цыпленок. Он до сих пор удивлялся, что выжил: видимо, Бог и судьба хранили его для великих дел.

По прибытии в ар-Рамади Уго де Рожан тепло простился с молодым человеком, который начал путь в роли его подчиненного, а под конец стал добрым другом.

– Здесь мы расстанемся, Марти, – с сожалением произнес он. – Я должен отправляться в Киркук, а вам нужно в Кербелу. Я вижу, вы уже восстановили силы, но все равно не спешите. И не забывайте: последняя лига не менее опасна, чем первая. Вспомните, скольких людей мы потеряли в пути. Ад переполнен смельчаками, которые не ценят жизнь и потому ее теряют.

– Я никогда не смогу вас отблагодарить за то, что вы сделали для меня.

– Не стоит благодарности. Мы заключили сделку, и я всего лишь выполнил ее условия. Честь и доброе имя предводителя караванов зависит от того, что будут рассказывать о нем те, кому благодаря его усилиям удалось остаться в живых.

– Можете на это рассчитывать. Но подскажите, какой дорогой мне ехать?

– Держитесь Евфрата, так вы доберётесь до Бахр-аль-Мильха. А оттуда уже до Кербелы рукой подать.

– Когда вы собираетесь обратно? – поинтересовался Марти. – Я спрашиваю к тому, что мне бы хотелось присоединиться к вашему каравану.

– Пока ещё сам не знаю. Но думаю, вам будет лучше подождать другого каравана или добираться короткими переходами.

– Благодарю, я непременно последую вашему совету.

На прощание Марти крепко обнял Рожана, еще раз поблагодарив его за всё, забрал своего верблюда и отправился на поиски Рашида аль-Малика, живущего в деревушке неподалеку от того места, где ему пришлось покинуть караван, изрядно поредевший после тягот пути, пустынного зноя, болезней, лихорадки и нападения грабителей. Прежде чем снова отправиться в путь, он по совету Марвана обменял верблюда на хорошую лошадь у торговца, который собирался возвращаться обратно той же дорогой, что и Марти.

Тропа оказалась узкой и скользкой. Помня прощальный совет француза, Марти старался ступать как можно осторожнее: не хватало еще, чтобы в конце пути с ним произошло несчастье. Внезапно сгустившаяся тьма застигла его буквально в нескольких шагах от цели. Далекий собачий лай помог отыскать в темноте деревню – если так можно назвать кучку грязных лачуг.

59

Похоть и алчность

Теперь в Лайе трудно было узнать прежнюю цветущую девушку. За несколько месяцев, что миновали с тех пор, как она утратила невинность, в ее серых глазах поселилась печаль, прежний блеск погас. Вся ее жизнь превратилась в непрерывное ожидание насилия, которое повторялось почти каждую ночь. Дни же она проводила в глубокой тоске под надзором неусыпной гарпии. Опекун настаивал, чтобы она выходила на прогулку, ему вовсе не хотелось, чтобы она чахла и дурнела из-за жестокого обращения или по другой причине. Она по-прежнему посещала богослужения, беседовала с дамами, приходящими в гости, сопровождала отчима на скучные собрания и приемы. Если кто-то отпускал замечания, что Лайя как будто побледнела и вообще неважно выглядит, Бернат отвечал:

– Вы же знаете этих девиц: у них случаются периоды тоски.

То же самое сказал и лекарь-еврей, снова вызванный к Лайе. Он не стал вдаваться в подробности, лишь прописал ей железо и укрепляющие настойки.

Бернату не удалось обмануть только Аделаиду, старая кормилица Лайи, которую девушка по-прежнему иногда навещала.

– Девочка совсем исхудала от любви, – говорила она Эдельмунде.

Дуэнья, всегда сопровождавшая Лайю во время этих визитов, в таких случаях отвечала:

– Эти юные барышни такие сумасбродки! А по мне, она бы выглядела намного лучше, если бы ела как следует. Ее отец просто в отчаянии, ведь он так ее любит!

Так продолжалось до того рокового дня.

Эдельмунда – дуэнья, которой Монкузи поручил надзирать за Лайей – стояла перед хозяином, дрожа. Да и неудивительно, ведь она собиралась сообщить неприятные новости, а уж она-то хорошо знала взрывной темперамент хозяина, которому никто не смел перечить. Прошло уже пять месяцев после той ужасной ночи, и все это время, следуя строгому наказу хозяина, она каждый день сопровождала девушку в камеру, где томилась рабыня. Бернат приказал подлечить Аишу и привести в божеский вид, в очередной раз давая понять Лайе, что судьба рабыни зависит от ее покорности и готовности делить с ним ложе.

И девушка вынуждена была покоряться, понимая, что от ее поведения зависит жизнь Аиши. Бедная Лайя не знала, надолго ли у нее хватит терпения выдерживать свой позор. Рабыня ничего не знала об этом, потому что в первый раз, когда насилие свершилось прямо в ее камере, потеряла сознание, а Лайя не стала ни о чем рассказывать. Каждый день, видя бледное осунувшееся лицо и темные круги под огромными серыми глазами молодой хозяйки, Аиша объясняла это тем, что Лайя страдает из-за разлуки с Марти и из-за того, что отчим обнаружил их тайную переписку.

Жизнь Лайи превратилась в ад. Каждый раз, когда отчим появлялся в ее комнате, ее бросало в дрожь, а в те минуты, когда он осквернял ее тело, она старалась мысленно уноситься как можно дальше, мечтая о тех временах, когда в ее жизни не будет этого похотливого сатира и не придется слушать его стоны. Пока старик насиловал ее неподвижное тело, она с тоской думала о том, что любовь Марти для нее навсегда потеряна и теперь единственный выход – уйти в монастырь и доживать там свой век, скрыв позор за стенами святой обители. Единственной ниточкой, которая еще удерживала ее в этом мире, была Аиша, Лайя надеялась ее спасти.

Бернат Монкузи, оторвавшись от документов, сердито посмотрел на Эдельмунду.

– Чего тебе надо? – хмуро бросил он. – Зачем ты отрываешь меня от дел?

Дуэнья смущённо переминалась с ноги на ногу, комкая в руках платок.

– Говори, женщина!

– Видите ли, сеньор, – начала она. – Случилось нечто такое, что, может иметь для вас весьма неприятные последствия.

– Что именно? И по чьей вине?

Несчастная женщина задрожала от страха.

– Я не виновата... – пробормотала она. – Так уж случилось...

– Да что случилось-то, идиотка? Говори сейчас же!

– В таком случае, хозяин... – глубоко вздохнув, женщина потупилась и сказала: – Боюсь, что Лайя в интересном положении. К осени она разрешится.

Казначей побагровел. Его лицо с нахмуренными бровями выглядело устрашающим.

– Хочешь сказать, что она ждёт ребёнка?!

Эдельмунда виновато кивнула, не смея поднять взгляд.

– Несомненно, – произнесла она наконец. – Поверьте, я знаю все признаки.

– И ты ещё утверждаешь, что ни в чем не виновата!

– Сеньор, я приняла все меры, но иногда случаются неожиданности...

– Да что толку в этих твоих мерах? – заорал советник. – За что я тебе плачу?

– Сеньор, уверяю вас, впервые на моей памяти столь верное средство, как смоченный в уксусе кусок ткани, введённый в женское лоно, не сработало.

Повисла долгая тишина. Бернат Монкузи прекрасно осознавал, что может произойти, если правда вылезет наружу, а Эдельмунде хотелось любыми средствами устранить это неудобство, понимая, что если не найдет выхода, ей в лучшем случае грозит очутиться на улице.

– Сеньор, я знаю, как избавить ее от беременности.

– Дура! Если другие твои средства столь же бесполезны, какой от них прок?! Пошла вон, с глаз долой! Я тебя позову, когда решу, что теперь делать. И чтобы никому ни словечка не смела пикнуть! Если ослушаешься – до утра не доживёшь. Ясно тебе?

Женщина, радуясь, что так легко отделалась, молча кивнула и клятвенно заверила, что рта не раскроет.

– С этой минуты, – продолжал Бернат, – к рабыне никого не пускать. Никто, ни один человек не должен с ней видеться.

Несколько дней советник пребывал в мрачном расположении духа, размышляя, как выбраться из затруднительного положения.

На протяжении трёх долгих месяцев он насиловал Лайю, как только у него возникало желание. За это время его страсть заметно остыла. Во-первых, стоило получить желаемое, как вожделение тут же пошло на спад; во-вторых, холодность девушки выводила его из себя. Поначалу он думал, что со временем она привыкнет, в ней проснётся чувственность и она станет пылкой и страстной. Но этого так и не произошло: она лежала, холодная и безучастная, словно труп. В довершение всего, с каждым днём ее красота все больше увядала. Новость, которую сообщила Эдельмунда, стала последней каплей, заставившей его окончательно охладеть к своей игрушке. С другой стороны, на прошлой неделе по совету управляющего советник истратил внушительную сумму из совместного капитала с предприятием Марти Барбани, а ведь их сотрудничество со временем могло бы принести крупные барыши, и как раз подошел год выплат. Марти отсутствовал в Барселоне уже почти два года.

Советник отчаянно пытался придумать, как выйти из положения. Допустим, Марти получит возможность стать гражданином Барселоны и руку Лайи, а та – законного отца для ребёнка. Бернат не желал даже думать о том, чтобы избавиться от беременности, ведь это величайший грех, которому нет прощения, в отличие от обычных мужских слабостей, которые Господь, напротив, охотно прощает. Сам же он получит возможность влиять на честолюбивого юнца. Нужно только спрятать подальше рабыню, скажем, отправить ее в поместье близ Сальента. Так он сможет обеспечить молчание падчерицы, а рабыня, если в ней возникнет надобность, всегда будет под рукой. И самое главное: никто в доме не должен узнать о состоянии Лайи, а потому он тоже отправит ее в Сальент вместе с Эдельмундой. Когда Лайя родит и ее фигура приобретёт прежний вид, он позволит ей увидеться с Аишей – разумеется, под присмотром Эдельмунды – дав понять, что судьба рабыни зависит от молчания Лайи. Все эти мысли долго крутились в его голове, прежде чем обрели форму.

В этих сомнениях и раздумьях он провёл всю неделю. Наконец, он принял решение, приказал заложить карету и направился в Пиа-Альмонию, к своему духовнику падре Эудальду Льобету, который был также духовником графини Альмодис.

При виде приближающейся кареты с гербом монах-привратник велел молодому послушнику немедленно доложить об этом падре Льобету. Бернат Монкузи выбрался из кареты, не дожидаясь, пока кучер откроет дверцу. Вернувшийся послушник сообщил, что архидьякон ожидает посетителя в своем кабинете. Монах повел советника через многочисленные залы и коридоры огромного здания.

Разумеется, Эудальд Льобет со вниманием относился к любому прихожанину, явившемуся за советом; но, как всякий живой человек, имел свои симпатии и антипатии, и изворотливый советник внушал ему откровенную неприязнь, хотя порой архидьякону приходилось прибегать к его влиянию. Монкузи казался ему холодным и скользким, как змея.

– Добро пожаловать, Бернат. Право, не стоило утруждаться, я бы и сам вас навестил.

– Обстоятельства таковы, что у меня нет времени ждать, – ответил советник.

– В таком случае, будьте добры объяснить причину вашего визита.

Советник опустился на стул напротив каноника.

– Так что же?

– Эудальд, причина, по которой я прибыл к вам, деликатного свойства и требует самого ответственного подхода. Помимо того, что случившееся бросает тень на меня как на опекуна, эта история может погубить жизнь Лайи, моей воспитанницы, которую я люблю, как родную дочь, и навлечь несмываемый позор на мой дом.

– Вы меня пугаете, Бернат. Говорите же, я вас слушаю.

– Ну что ж, – вздохнул советник. – Я расскажу вам обо всем, что произошло, а потом спрошу вашего совета, как исправить эту оплошность, следуя заветам святой матери церкви.

Священник беспокойно заерзал в ожидании рассказа.

– Вы же сами знаете, как легкомысленны эти женщины. Они непостоянны, словно кометы, и переменчивы, как ветер. Вам ли не знать, с какой переменчивы их чувства и настроения, особенно в том возрасте, когда девочка созревает и превращается в женщину. Моя подопечная позволила себе увлечься Марти Барбани, тем молодым человеком, за которого вы меня просили, поскольку он решил торговать предметами роскоши. Мне пришёлся по душе его нрав, как и его настойчивость, и ради вас я решил посодействовать ему и в других начинаниях. Так вот, на невольничьем рынке он познакомился с Лайей, и они стали встречаться при попустительстве кое-кого из мошенников-слуг. Короче говоря, моя падчерица дала ему надежду. Я сразу сказал, что он ей не пара – во всяком случае, до тех пор, пока не станет гражданином Барселоны. Тем не менее, молодой человек продолжал за ней ухаживать втайне от меня, не посчитавшись с моим мнением и чувствами, он решил, что, добившись ее любви, вынудит меня смириться и благословить их союз. Но потом ваш подопечный ушёл в плавание, а спустя полтора года Лайя пришла ко мне однажды вечером вся в слезах и рассказала о тайных свиданиях и о обещании, которое так легкомысленно ему дала. Мне пришлось вмешаться. Я велел ей написать Марти, что их отношения закончены и она его больше не любит. Как вы понимаете, ее легкомыслие меня возмутило, я отчитал Лайю, сказав, что некрасиво играть чувствами других людей. Тем не менее, я догадывался, что в ее прелестной головке успело поселиться новое чувство, что она попалась в сети какого-нибудь придворного сердцееда. Разумеется, чутьё меня не обмануло. Вскоре она мне призналась, что снова влюбилась, и на этот раз, по злому капризу судьбы, в женатого мужчину. Из тех, что вечно крутятся возле сильных мира сего. Я не знаю его имени и знать не хочу, хотя догадываюсь, что он дворянин темного происхождения. Лайя понятия не имела, что он женат и никогда не женится на плебейке. Она попалась, как последняя дурочка, и вскоре забеременела. Когда же она сообщила ему о своем положении, мерзавец рассмеялся ей в лицо и заявил, что не желает иметь ничего общего ни с ней, ни с ее отродьем.

Лицо падре Льобета осталось непроницаемым.

– Продолжайте, – сказал он.

– И теперь я должен позаботиться о ней, я обещал это супруге на смертном одре. Не скрою, меня охватили сомнения: Лайя наотрез отказалась назвать имя человека, лишившего ее невинности. Ей остается либо избавиться от ребёнка, либо найти человека, который согласился бы взять ее в жены. Вы хорошо меня знаете, падре. Как истинный сын святой церкви, я никогда не допустил бы убийства невинного младенца. И теперь мне остаётся лишь молить вас о помощи, для чего я и приехал. Ни один дворянин не возьмёт ее в жены, несмотря на приданое и наследство, которое она получит после моей смерти. А потому вся моя надежда – на вас. Вашему подопечному, которого она так жестоко обманула, не нужны мои деньги, он и сам богат, а со временем станет ещё богаче. Но он не дворянского рода, однако, если станет гражданином... Собственно говоря, я на это рассчитываю. Если парень все ещё ее любит, вы могли бы убедить его признать ребёнка. Думаю, вы можете на него повлиять. Если он возьмёт ее в жены и признает ребенка, то станет гражданином Барселоны. Честь моей подопечной будет спасена, а время залечит грехи молодости.

Падре Льобет ненадолго задумался. Будучи тонким знатоком человеческих слабостей, он также имел богатый жизненный опыт, ведь прежде чем стать священником, он исходил множество дорог. А кроме того, хорошо знал советника и догадывался, что в этой странной истории явно что-то не так, но пока он не понимал, что именно.

– Давно уже вы не бывали у меня на исповеди, Бернат, – заметил священник.

Неожиданное замечание застало советника врасплох.

– Ну что ж, вы правы. Дело в том, что в последнее время я был настолько занят, что не хватало времени посетить вас. Тем не менее, как добрый христианин, я ходил к исповеди в церковь святого Михаила рядом с моим домом. Но не понимаю, к чему вы вдруг вспомнили про исповедь.

– Просто я подумал, что вы можете воспользоваться случаем и исповедаться прямо здесь, в моем кабинете. А затем мы вдвоём помолимся, чтобы Господь наставил нас и помог принять верное решение.

– Я исповедовался в минувшую пятницу, – произнёс Бернат. – Видит Бог, мне пока нет необходимости каяться в новых грехах.

Эудальд Льобет, прекрасно знавший, насколько щепетилен советник в вопросах веры и церковных таинств, догадался, что в душе Берната скрываются тайны и помыслы, о которых он не хочет рассказывать.

– Ну хорошо, дайте мне немного подумать, – сказал священник. – Насколько мне известно, Марти ещё не вернулся.

– Это не имеет значения. Я отправлю свою дочь в одно из загородных имений, где она сможет спокойно родить. С ней будут ее дуэнья и доверенная повитуха. Там она останется до самых родов. Ребенок будет расти вдали от города, и в случае необходимости мы всегда сможем его забрать. Если это будет мальчик, я его усыновлю и он станет моим наследником. К тому времени никто уже ничего не заподозрит.