Текст книги "Я подарю тебе землю (ЛП)"

Автор книги: Чуфо Йоренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 47 страниц)

28

Прибытие ко двору

Барселона, осень 1052 года

«Отважная» миновала пролив и приближалась к конечной цели плавания. Перегруженный корабль еле полз, к тому же к корме привязали захваченную у налетчиков шлюпку. На другой сбежали немногие уцелевшие пираты. Моряки выбивались из сил, стараясь благополучно довести до берега пострадавший корабль. Ветер надувал паруса, весла гребцов работали вовсю, но корабль все равно едва двигался. Графиня Альмодис стояла на носу, глядя в сторону горизонта, словно ожившая статуя, ее рыжие волосы развевались на ветру.

Рамон Беренгер, граф Барселонский, беспокойно мерил шагами пляж перед воротами Регомир, не в силах сдержать нетерпение. На сторожевой башне зажгли сигнальный огонь, и это означало, «Отважная» вот-вот достигнет конечной точки плавания. На взмыленном коне прискакал гонец и протянул графу письмо в кожаном тубусе.

– Сеньор, последняя часть плана выполнена, – доложил он.

Рамон Беренгер остановился, как и его свита, нетерпеливо развернул письмо и прочел его.

В послании сообщалось, что с башни Аренис заметили «Отважную», идущую со скоростью около пяти узлов. Похоже, корабль поврежден и испытывает трудности, но все же способен двигаться. Таким образом, если ветер не переменится, он доберется до Барселоны уже на закате, к вечерне.

Рамон несколько раз пробежал глазами письмо и сказал вегеру [16]16
  Вегерия – территориально-административная единица в средневековой Испании. Во главе вегерии стоял вегер.


[Закрыть] Олдериху де Пельисеру:

– Если ветер не переменится и не стихнет, к вечеру они будут в Барселоне. Действуйте по плану. Когда корабль пристанет, я хочу быть рядом с ней.

– Не забывайте, сеньор, что епископ Одо де Монкада и главный нотариус Гийем де Вальдерибес хоть и объявили о своем приезде, но еще не прибыли.

– Вы же сами понимаете, Олдерих, после всех испытаний и волнений в связи с этой авантюрой, я не желаю ни на минуту откладывать встречу с моей дамой. К тому же я подозреваю, что епископ не случайно так запаздывает. Я знаю, что не имею права вмешиваться в дела Рима, о чем мне прямо заявили, но и Рим не имеет права вмешиваться в мои дела и судить о моих поступках.

– Но ведь и главный нотариус тоже почему-то не спешит. Что вы на это скажете?

– Я приказал ему приехать, и если он посмеет ослушаться, я его в порошок сотру. Он такой же мой подданный, как и любой другой, и, даже если он сам считает иначе, он все же находится в моей власти. Так что займитесь делом.

Олдерих тут же направился к боцману – тот стоял возле графской фелюги, плавно покачивающейся на волнах у берега, ожидая распоряжений.

Это было судно длиной в тридцать шагов длиной, выкрашенное в синий и серебристый цвета и оснащённое двенадцатью парами весел. На палубе был установлен великолепный шатер из расшитого золотом бархата, вмещающий восемь человек. Внутри имелись роскошные сиденья из дамаста в цветах золота и граната – цветах графского дома Барселоны. Гребцы в подвернутых до колен синих штанах и рубахах цветов Беренгера дожидались, пока носильщики доставят сеньоров на палубу в роскошных портшезах, чтобы те не замочили ног.

Стоило им подняться на борт фелюги, как из глоток всех присутствующих вырвался радостный крик: на горизонте показался силуэт «Отважной».

Прошло немало времени, прежде чем два корабля встретились.

Когда вся компания разместилась в фелюге, гребцы подняли весла и, дружно взмахивая ими под барабан кормчего, направили фелюгу к буйкам цветов Барселонского дома, они держались на цепях с камнем на конце. Когда фелюга приблизилась к галере, там уже держали наготове железные крюки и крепко сцепили корабли между собой. Затем с галеры сбросили веревочную лестницу, чтобы рыцари могли подняться на палубу.

Забыв обо всех приличиях, Рамон Беренгер I, граф Барселонский, помчался как одержимый к ближайшей абордажной доске, не дожидаясь, пока рыцари свиты бросят ему верёвочную лестницу. Вслед за ним на «Отважную» перебрались остальные. Едва завидев графа, его рыцари, без колебаний рисковавшие жизнью по приказу своего сеньора, разразились радостными криками. Не скрывая бурной радости, эскорт графа и рыцари на «Отважной» едва не задушили друг друга в объятьях.

Крепко обняв рыцарей одного за другим, Рамон Беренгер отозвал в сторону Жильбера д'Эструка.

– Где графиня? – спросил он дрожащим от нетерпения голосом.

– В своей каюте, ждёт вас. Только она просила передать, чтобы вы к ней не входили, пока она не позовёт.

– Тогда расскажите пока, как вы добрались, мой добрый Жильбер.

– Сеньор, – ответил Жильбер, на лице которого была написана усталость после нелегкого путешествия, – это слишком долгая история. У нас впереди достаточно времени, рассказов о наших приключениях хватит на много дней, но кое о чем я все же скажу прямо сейчас: если бы не мужество и сила духа графини, возможно, никого из этих закаленных в боях воинов и отважных моряков сейчас не было бы в живых и некому было бы рассказать вам об этом.

– Ради бога, расскажите, что случилось? А не то я с ума сойду от беспокойства.

Д'Эструк подробно рассказал, как вела себя Альмодис в те страшные минуты, когда на них напали пираты.

– Могу сказать, сеньор, что если супруга подарит вам наследника, он станет гордостью вашей армии.

В эту минуту дверь каюты открылась, и перед ними предстала донья Лионор.

– Сеньор, – почтительно присела она в реверансе, – графиня Альмодис готова вас принять.

Могущественный властитель Барселоны вошел в каюту, сам не свой от волнения, чувствуя себя восторженным юнцом, спешащим на первое в жизни свидание.

Влюбленная пара долго не покидала капитанской каюты. Уже в сумерках графский корабль в окружении сияющих огнями рыбацких лодок достиг причала, где уже собралась целая толпа, чтобы встретить свою новую сеньору и проводить ее к церкви святого Иакова. Люди несли свечи и лампады, их ликование не знало границ. По прибытии во дворец Альмодис пришлось выйти навстречу толпе. Страже едва удалось сдержать людей, выставив вперед алебарды.

Лишь один человек не разделял всеобщего ликования – Педро Рамон, первенец Рамона Беренгера и его первой жены, покойной Изабеллы Барселонской. Укрывшись за плотной портьерой на потайном балконе второго этажа, он пожирал глазами точеный профиль ненавистной шлюхи, посмевшей посягнуть на то, что ей не принадлежит. В эту минуту она как раз подняла руку, приветствуя ликующую толпу.

Часть вторая

Земля и море

29

Отвергнутое предложение

Барселона, 1053 год

Марти решил воспользоваться тем, что предприятие, к которому некоторым образом имеет отношение Бернат Монкузи, идет как по маслу, чтобы обратиться к этой важной персоне с давно взлелеянной просьбой. Он позвонил в колокольчик, и в комнатку, где он обдумывал свои планы, вошла Катерина.

– Омар дома? – спросил Марти.

– Он ушел, хозяин.

– Не называйте меня хозяином, Катерина, мне это не нравится. Вы не знаете, куда он ушел?

– Думаю, на мельницу, потому что уехал верхом. По делам в городе он бы пошел пешком.

– Хорошо, тогда приготовьте мне голубую котту [17]17
  Котта – верхняя мужская и женская одежда, которую надевали поверх нижней рубашки и подпоясывали ремнем.


[Закрыть] и серые штаны и скажите на кухне, чтобы меня не ждали.

– Одну минутку, хозяин... прошу прощения, сеньор.

В скором времени Марти отправился в контору Берната Монкузи.

Конрад Бруфау, секретарь советника, чьего расположения Марти добился в первый же день, прекрасно знал, что его сеньор готов принять Марти в любое время, его не нужно держать в приемной.

– Сеньор примет вас, как только закончит беседу с главным казначеем дворца, – сообщил секретарь.

Уже давно дожидающийся в приемной провинциальный дворянин возмутился:

– Я подам на вас жалобу смотрителю городских рынков, – пригрозил он.

Конрада Бруфау это нисколько не испугало.

– Вы собираетесь учить меня, как выполнять мою работу?

– Я лишь хочу сказать, что сейчас моя очередь, а этот сеньор должен войти после меня.

– Если вы желаете, чтобы ваше прошение отклонили, то так и поступим, – заявил секретарь. – Сейчас пойду к советнику и доложу ему, что вы требуете немедленно заняться вашим делом, а дон Марти Барбани может и подождать. Тогда вам уж точно откажут, поскольку моему сеньору вряд ли понравится, что заставили ждать кабальеро, который пользуется его личным расположением и имеет свободный доступ в его кабинет. Так что, если желаете, я немедленно доложу о вас сеньору.

– Простите... – пробормотал кабальеро. – Я не знал, что таковы распоряжения советника. Я понимаю, что дела графства важнее, чем нужды какого-то частного лица.

Марти, уже успевший потереться среди придворной знати и научиться себя вести, невозмутимо наблюдал за перепалкой посетителя и секретаря.

Бруфау пошел доложить о госте, и провинциал замер с открытым ртом, когда советник собственной персоной показался на пороге кабинета, чтобы лично поприветствовать вновь прибывшего.

Как только за Марти закрылась дверь, советник по-отечески похлопал его по плечу и предложил сесть у стола.

– Какой приятный сюрприз, юноша! – воскликнул он. – Пожалуй, вы единственный человек во всем графстве, которого мне действительно приятно видеть.

Сняв плащ и устроившись в кресле, Марти ответил:

– Простите, что так долго не заглядывал к вам, сеньор. Во-первых, дела отнимают много времени, а во-вторых, мне не хотелось напрасно вас беспокоить.

Бернат Монкузи развалился в кресле, сложив на груди руки.

– Что ж, я вас слушаю, – сказал он.

Марти всеми силами старался не показать своего волнения. Тем не менее, его скромный жизненный опыт подсказывал, что сначала надо постараться умаслить советника, пользуясь его жадностью. А потому он первым снял с плеча сумку и положил ее на стол. Советник поднял на него вопросительный взгляд, и Марти поспешил ответить:

– Здесь, сеньор, ваша доля, как мы договаривались.

С этими словами он подвинул сумку советнику.

– Что это вы мне принесли?

– Взгляните сами.

Не сводя с Марти глаз, Монкузи развязал тесемку и осторожно открыл сумку. От взора Марти не укрылось, как в лисьих глазках зажегся алчный огонек.

– Что это такое? – спросил советник.

– Ваша доля прибыли по договору.

– Но тут явно больше, чем мне причитается.

– Разумеется, – ответил Марти. – Ведь я собираюсь отправиться в долгое путешествие и вернусь лишь в будущем году, а потому все дела я оставляю в руках доверенных людей, а потому посчитал, что будет справедливо, если я передам вашу долю за несколько месяцев вперед. Если я задержусь в плавании дольше, чем рассчитывал, то доплачу недостающее, но в любом случае мне бы не хотелось, чтобы вы понесли убытки по моей вине.

– Я так понимаю, вы собираетесь отплыть на корабле, который купили у этой вдовы с Майорки?

Лицо Марти удивленно вытянулось: он даже не предполагал, что советнику может быть об этом что-то известно.

– Не совсем так, – ответил он. – Корабль еще не готов, но вы правы, я собираюсь отплыть на нем... Но откуда вы это знаете? Я никому не рассказывал.

– Гуляющий по улицам Барселоны ветер доносит до моих ушей все новости.

Марти сразу понял тонкий намек.

– Просто не вижу необходимости в том, чтобы оповещать всех вокруг, что решил помочь другу детства, оказавшемуся в затруднительном положении. Даже падре Льобет всегда говорит, что правая рука не должна знать, что делает левая, – ответил он.

– Поистине библейский ответ.

– А кроме того, я хочу повидать мир, а лучшего случая и не придумаешь. К тому же сейчас самое время для торговли: в графстве царит мир, и мне помогают могущественные особы, которые принимают такое участие в моих делах.

– Вы хотите сказать, в наших делах, – с легкой улыбкой поправил его Монкузи.

– Разумеется. Вы же сами видите, что я передаю вам долю от еще не полученных доходов.

– И скажите, раз это касается и меня, кому вы передали дела на время своего отсутствия?

– Мой раб Омар – непревзойденный знаток в возделывании земли. Падре Льобету я отдал на хранение свои деньги, и есть еще один весьма сведущий даян из Каля, необычайно проницательный делец, который в нашем предприятии займется непосредственно торговлей.

– Ну что ж, я хорошо его знаю и вполне одобряю ваш выбор. Я рад, что вы вверили свои дела в руки Баруха Бенвениста, но мне не понравилось, что вы ничего не сообщили об этом мне. Видите ли, я стараюсь по возможности не иметь дел с евреями, за исключением лекаря.

Марти нисколько не удивился, что смотритель рынков знаком с евреем, и поспешил ответить:

– Вот поэтому я и хочу решить все вопросы до своего отъезда, а кроме того, составил завещание, назначив своим душеприказчиком падре Льобета. А если со мной что-то случится, вы должны получить свою долю доходов.

– Мудрое решение.

Марти прекрасно осознавал, что в эту минуту все его будущее висит на волоске.

– Итак, молодой человек, когда вы собираетесь отплывать?

– Через пару месяцев.

Советник поднялся со стула.

– Ну что ж, если вам больше ничего не нужно...

Сердце Марти едва не выскочило из груди.

– Видите ли, сеньор, – начал он. – Вы оказали мне честь своим доверием и даже несколько раз приглашали в свой дом на обед, и теперь я хотел бы ответить вам такой же любезностью, послав вашей дочери подарок в знак моего к ней уважения и восхищения.

Советник мгновенно изменился в лице.

– Я вас слушаю, – сухо произнёс он.

– Впервые я встретил вашу дочь вовсе не в вашем доме.

– А где же тогда? – осведомился Монкузи со смесью недоверия и любопытства.

– Уже довольно давно, на невольничьем рынке, куда я пришёл купить слуг.

– И что же?

– В тот день, повинуясь минутному капризу, я купил одну мусульманку, непревзойденную певицу, которая помогала мне коротать время долгими летними вечерами.

– И какое это имеет отношение к нам?

– Дело в том, что с тех пор ваша дочь обижена на меня, поскольку тоже хотела купить Аишу – так зовут эту рабыню – но в конце концов я дал большую цену.

– Продолжайте.

– И вот я подумал, что, поскольку надолго уезжаю, а также в знак признательности вам, будет лучше, если Аиша теперь поможет коротать вечера вашей дочери, ведь сам я все равно долго не смогу пользоваться ее услугами. Жаль, если исключительный талант, доставляющий столько радости, пропадет впустую.

Бернат Монкузи ненадолго задумался; это минутное молчание показалось Марти вечностью. Наконец, советник снова заговорил – медленно и отчетливо:

– Дорогой юноша! Наша дружба уже принесла нам обоим большие выгоды, и мне бы хотелось, чтобы эти отношения и дальше оставались столь же теплыми и приятными. Да вы и сами в этом заинтересованы. А посему вынужден вам сказать, что моя дочь – или, вернее, падчерица, поскольку в свое время я женился на ее овдовевшей матери, смысл всей моей жизни. Я знаю, что рано или поздно придется выдать ее замуж, если она, конечно, не захочет уйти в монастырь, чему я был бы только рад. Я, конечно, принимаю ваше предложение, но при этом не желаю, чтобы вы питали какие-то надежды в отношении моей дочери. Вы не лишены достоинств, но не гражданин Барселоны, чего, как вы знаете, крайне сложно добиться, а потому не можете претендовать на ее руку. Я ясно выразился?

– Вполне, сеньор.

– Может, я и не благородный дворянин, – продолжал Монкузи, – и нынешнего высокого положения достиг ценой многолетних усилий, но я полноправный гражданин Барселоны, а это не многим ниже, чем дворянский герб. Барселона – единственный город на Средиземном море, чье гражданство дает такие привилегии. Я пользуюсь личным доверием графа, служение которому всегда было целью моей жизни. Сами понимаете, какой-то выскочка не может даже мечтать о Лайе. Я рассчитываю выдать ее замуж за человека, по меньшей мере равного ей по положению, и, к величайшему моему сожалению, поскольку вы мне симпатичны, это не вы.

Марти почувствовал, что сердце его вот-вот разорвется от боли, но комплимент его прибодрил.

– Я это понимаю, – ответил он, – но не сочтите за дерзость, во имя нашей дружбы, признаюсь вам, я готов положить жизнь, чтобы заслужить то звание, которого сумели добиться вы, и тогда, став полноправным гражданином, попрошу у вас ее руки.

– Ну что ж, попытайтесь. Это ваше право. Но должен предупредить: путь долгий и трудный, к тому же крайне маловероятно, что вы добьетесь успеха. Для этого нужны могущественные покровители, а вы – всего лишь новичок, пусть даже решительный и мужественный, чем вы мне особенно симпатичны. Но одно дело – оказать вам покровительство, на которое вы всегда можете рассчитывать, и совсем другое – породниться с вами. Так что, во имя нашей дружбы, я бы посоветовал вам направить усилия на процветание нашего дела. Вот увидите, со временем юношеские страсти утихнут сами собой.

– Я благодарен вам за совет, – ответил Марти, обиженный снисходительным тоном собеседника, – но не забывайте, я человек упорный, и не имеет значения, в какой области добиваться успеха. И потому скажу прямо: я готов сделать все, чтобы стать достойным руки вашей падчерицы.

Голос Берната Монкузи эхом разнесся по комнате.

– Уж поверьте, пока вы не добьетесь гражданства, мое решение останется неизменным.

– Я так понимаю, что вы согласны принять мой подарок? – спросил Марти.

– Разумеется, – со вздохом сдался советник. – А сейчас... Позвольте поблагодарить вас, что так передали мою долю заблаговременно. От всего сердца желаю вам благополучного плавания.

Марти, понимая, что говорить больше не о чем, поднялся с кресла.

– Да пребудет с вами Бог, советник, – сказал он.

Молодой человек взял плащ и сумку и покинул кабинет человека, от расположения которого зависело все его будущее, и с каждым днём внушающего ему всё большую неприязнь.

30

Понс III Тулузский

Граф Понс III Тулузский держал совет с Робером де Суриньяном и аббатом Сен-Жени. Граф возлежал на простом ложе, с целой горой подушек под правой ногой – он страдал от очередного приступа подагры. В большом камине пылали крупные поленья, которые усердно подкладывал в огонь шут Батистон по прозвищу Коротконогий, внимательно прислушиваясь по своей давней привычке к разговору хозяина с его советником и монахом.

– Здесь нечего даже и думать. Парочка вступила в позорный сговор в тот самый день, когда он бесстыдно злоупотребил моим гостеприимством, а вся эта история в лесу Сериньяк была всего лишь комедией для моих людей, чтобы они не стали защищать графиню.

– Да, пожалуй, – протянул Робер де Суриньян. – Если бы графиню захватили обычные разбойники, они бы уже давно потребовали выкуп.

И тут вмешался аббат Сен-Жени:

– Я говорил вам об этом еще прошлым летом, когда обратил внимание на странное поведение графини. Помните, что вы тогда сказали? Что у меня старческое слабоумие, и мне мерещатся призраки. К счастью, чутье заставило меня поставить в известность Его Святейшество, чтобы церковь приняла меры. Прелюбодеяние – более чем серьезный проступок для любого христианина, а уж если речь идет о властителях – и вовсе немыслимое дело.

– Я весьма благодарен вам за это, – ответил граф. – Сказать по правде, я никогда не верил, что моя супруга способна на измену. С возрастом я стал слишком доверчив, но клянусь Богом, эта парочка дорого заплатит за поруганную честь Тулузы.

– Сеньор, эти негодяи подло обманули ваше доверие, – сказал Суриньян. – Если бы вы присутствовали в тот день за ужином, то, возможно, почуяли бы, что дело нечисто.

– Сейчас уже поздно сожалеть, – ответил граф. – Теперь нужно подумать, как выбраться из этой позорной ситуации с наименьшими потерями. Если не принять срочных мер, я стану посмешищем всей Септимании. Аббат, немедленно позовите писца, я продиктую письмо к понтифику и как можно скорее отправлю гонца в замок Святого Ангела.

Советник с аббатом ушли, и в комнате остались лишь двое: покинутый супругой граф и шут, который пользовался его доверием и умел развеселить.

– А ты, Батистон, не заметил ничего странного той ночью? – спросил граф. – Или, может быть, шут графини о чем-то проговорился?

– Дельфин мне, конечно, друг, но прежде всего он – верный пёс своей госпожи. Он ни за что ее не выдаст. Но все же, сеньор, с вашего позволения, сейчас, когда никто нас не слышит, я могу сказать вам нечто утешительное.

– Говори, Коротконогий.

– Там, где я родился, существует поговорка...

– Кончай тянуть кота за хвост, – рассердился граф. – Говори, коли уж начал.

– Короче, у нас говорят так: «Повезло рогоносцу – жена другому досталась». Так что я думаю, сеньор, стоит переложить эту ходячую головную боль на графа Барселонского: пусть теперь он с ней мучается.

– Пожалуй, ты прав, Батистон. Но все же имей в виду, только посмей кому-нибудь во дворце повторить эту поговорку, я тебе вот этой палкой башку расшибу.

С этими словами Понс Тулузский погрозил ему посохом, на который всегда опирался во время приступов подагры.

Несколько дней спустя камергер Папы Римского монсеньор Биларди получил письмо следующего содержания:

«Писано в Тулузе 2 февраля 1053 года.

Его Святейшеству Виктору II от Понса III Тулузского.

Ваше Святейшество!

Осмелюсь просить Вашей справедливости, как преданный слуга Церкви, чья честь была вероломно поругана.

Некоторое время назад мне довелось принимать в моем замке графа Барселоны Рамона Беренгера I. Я принял его со всеми почестями, как надлежит доброму христианину и хозяину дома. Я знаю, что аббат Сен-Жени уже уведомил Вас о случившемся, а потому не стану отнимать у Вас время, повторяя все то, что Вам и так уже известно. Должен лишь добавить, что в настоящее время моя неверная супруга находится в Барселоне вместе с графом, где живет с ним во грехе. А посему осмелюсь просить Вашего высочайшего позволения расторгнуть мой брак с Альмодис де ла Марш, который лишь пятнает мое доброе имя и честь истинного христианина.

Умоляю вас войти в мое положение и исполнить мою просьбу.

Подумайте также о благе Тулузы, учитывая, что мое графство всегда оставалось верным Священному Престолу. Разумеется, на протяжении этих долгих месяцев я рассматривал и другие варианты, но в данных обстоятельствах здравый смысл и забота о благе вверенных мне земель не советуют объявлять Барселоне войну и раздувать скандал, чьи искры могут повредить и другим христианским королевствам. Тем не менее, я не согласен терпеть этого бесчестья. Тулуза не привыкла к подобным оскорблениям, и если Вы не прислушаетесь к моим смиренным мольбам, последствия могут быть самыми непредсказуемыми.

Ваш покорный слуга, осмелившийся просить Вашего заступничества в надежде на Вашу справедливость и участие,

Понс III, граф Тулузский».

Прочитав письмо, Биларди глубоко задумался. Он не хотел принимать поспешных решений, поскольку это могло быть чревато серьезными осложнениями для церкви. Тонкое чутье и богатейший опыт подсказывали ему, что противостояние между графствами по обе стороны Пиренеев неизбежно приведет к войне. Увы, в истории уже было немало случаев, когда кровопролитные войны начинались из-за женских юбок.