Текст книги "Крузо на острове Рождества (СИ)"

Человек выжил в кораблекрушении.

Всю ночь звонил колокол, и всю ночь Эрик цеплялся за буй во имя спасения собственной жизни. После всего, что случилось, решил он, неразумно погибать из-за стихии. Наверняка его найдут. Но сколько при этом придётся ждать? И выдержит ли он? Он не ведал, но надеялся.

Всю ночь напролёт он то обмякал, то забывался, и тогда почти соскальзывал с буя, но всякий раз благодаря привязанному запястью ему удавалось удерживаться от падения. Голова полнилась причудливыми видениями и смутными грёзами, и это помогало ему совсем не провалиться в забытьё.

Он размышлял о Берте.

Что будет с его подругой? Если удастся слезть с этого буя живым, нужно будет съездить к ней и рассказать, как он встретил свою кончину. Луиза прожила с ним бок о бок много лет и знает, что нечто подобное могло с ним случиться в море.

И вот случилось...

Как, должно быть, страшилась она того дня, когда Берт не вернётся домой. Путь его был ужасен, он-таки умер в море. Но такой путь он пожелал себе сам. Обналичивая покерные фишки, он, бывало, шутил, что станет чертовски вкусной добычей какой-нибудь случайной акулы.

И стал...

Вижу, как болтает он со святым Петром у Жемчужных врат, облачённый в камуфляж и полевую шляпу...

– Сержант Дайер прибыл, СЭР! Моя служба в аду окончена.

"Воистину окончена, – думал Эрик, – сейчас он в местах, где война не нанесёт ему новые раны. Он теперь в большой небесной казарме вместе со всеми своими мёртвыми товарищами".

Мозг Эрика работал не переставая...

"Почему один человек выживает, а другой гибнет? Слепая ли это удача, "чистая и простая", как говаривал Берт? Или есть другие объяснения?

Если удастся протянуть до утра, то меня, наверное, спасут. Но нельзя ждать чуда. Ведь природа не знает ни сочувствия, ни доброты, ни пощады. Все мы марионетки в руках великих сил природы, мы должны сознавать свои связи с ними и понимать, кто мы есть.

Все человеческое понимание возникает из мира ощущений. Все человеческие идеи – это идеи здравого смысла. Если мы можем коснуться души чего-либо, то нет ей предела, поскольку она открывает новые рубежи разума.

О, если только останусь жив, если только протяну ещё несколько лет, клянусь, я сделаю так, что каждый день моей жизни будет чего-нибудь да стоить.

Но я могу погибнуть. Так складываются факты. Ибо много у природы хитростей, призванных убедить человека в его смертности.

Что будет со Старбеком? Кто позаботится о нём? Ведь он вся моя семья. Что ж, если суждено мне умереть в море, по крайней мере, не будет расходов на похороны. Хотел бы я знать, что значит умирать. И что такое сама смерть.

Знаю, что нет ответов, но всё равно мне надо задать эти вопросы. Этот мир по-прежнему тайна. Страх смерти, страх вселенной охватывает нас, когда прижмёт, и мы молимся, мы жаждем бессмертия души и надеемся в одиночку пройти свой путь и коснуться лика божьего.

Хотел бы я знать, каков бог. Узрю ли я прекрасный Белый Свет? Есть ли в действительности жизнь после жизни, вечное бытие на Другой Стороне и всё прочее, о чём живописуют краснобаи-проповедники?

И существует ли море, по которому не плавал ни один моряк? Море, в котором не рыбачил ни один рыбак?

Или всё это существует только здесь и сейчас, а после – только вечная тьма?

Как оставить в этой жизни всё, что любил, и как сделать это светло и достойно? Как скажу "прощай" Старбеку? Как скажу "прощай" родителям и людям, с которыми живу и любить которых явился на свет?

Как проститься с островом Рождества, с морем и созданиями морскими? Как сказать "прощай" дому, саду, цветам моим? Как проститься с луной, солнцем и звёздами? С непрестанными струями приливов и отливов, приходящими и уходящими дважды в день, – каждый день, – знаменуя постоянство в этом изменчивом мире? Как сказать "прощай" ярости бури и прелести зари над глубокими водами? Как человеку сделать всё это, как?"

Эрик думал о много значивших для него людях, о помогавших ему на жизненном пути друзьях. И чувство благодарности к ним наполняло его.

К Бекки, возлюбленной детства, чья неожиданная смерть явилась причиной глубоких душевных страданий. К Саре, чьё вызывающее и эксцентричное поведение помогало ему вести незаурядную жизнь. К Хелен, с самого начала ведавшей цену его трудам и сообщавшей ему мужество продолжать, когда он сам не находил в себе сил. К матери и отцу, которые не понимали его, но, как могли, любили и поддерживали его. К Берту, до конца оставшемуся верным другом. К Чарли, спасшему в море его жизнь. И, наконец, к добрым и сердечным жителям острова Рождества, которые приняли его таким, каков он есть, и помогли ему впервые ощутить привязанность.

С первыми лучами он осмотрел свои раны. Они всё так же понемногу кровоточили, самые глубокие выглядели ужасно, но меньшие уже запеклись. С высоты буя было видно, что акулы на месте и кружат, безмолвно ожидая, что он ослабеет и совершит роковую ошибку. Всю ночь капли крови из ран дождём падали на корпус буя и стекались в лужицы. Волны захлёстывали буй и смывали кровь в море, сохраняя в воде её запах, и возбуждённые акулы оставались ждать, колыхая плавниками, медленно скользя по орбите и терпеливо поджидая, когда он ослабит хватку и рухнет в море вниз головой.

Боль в ногах потеряла остроту, и он уже не мог понять, то ли это окоченение, то ли беспрестанно захлёстывающая морская вода послужила мягким обезболивающим средством его израненному телу.

Порой Эрик смотрел вдаль, и ему чудился то идущий мимо на всех парах призрачный пароход, то являлись седобородые люди, рыбаки с острова Рождества, приплывшие в эти воды на своих шхунах: они махали ему руками и звали подняться на борт... Но согласись он последовать их зову, в тот же миг будет мёртв.

То вдруг видел самого себя, рисующего на острове, и Старбека, растянувшегося у ног. Вот расположились они в поле с высокой волнующейся на ветру травой, и краски неба, моря, леса окружили их неким свечением, сверкающим и жарким, ярче всех виденных прежде; и они купаются в сиянии этих красок. Он хотел открыть глаза – и не мог...

В голове зажужжало, и видение исчезло. Жужжание превратилось в перезвон, подобный тому, что издают японские подвески-ветерки: он звенел вдалеке и плыл над океаном; а потом он услышал музыку, прекраснейшую из симфоний.

Вдруг раздался рокот, и его будто протолкнули сквозь бутылочное горлышко в необъятный и бесконечный туннель, пронизанный голубыми и белыми спиралями космического света, по которому он, кувыркаясь и падая, пролетел миллионы миль сквозь газ и кометную пыль, пока пространство вокруг постепенно не сгустилось в плотный серый туман.

Он потерял ощущение своего тела и чувствовал себя бабочкой, покидающей кокон и переходящей от земной жизни к божественной. Не чувствовал ни страха, ни времени, только умиротворённость, безмятежность. Он смотрел на своё тело, висящее на колокольном буе и плывущее вместе с ним в бледном утреннем тумане, и думал: "Неужели смерть пришла ко мне, чтобы успокоить вечным сном? Неужто такая она, смерть? Неужели так быстро всё кончилось?"

И тогда он увидел своё новое тело, другой природы и с другими способностями, отличное от покинутого им материального тела. Его духовное тело было цельным, но ему словно не хватало крепости. Оно было невесомо, более подобно облаку, или пару, или прозрачному колеблющемуся сгустку энергии.

"Странно, – подумал он, – не так я это себе представлял. Это... действительно прекрасно".

И сразу же раздался удар грома, и в тот же миг, миг просветления и прозрения, он постиг всю вселенную, тайны веков, смысл луны, солнца и звёзд, ибо возобладал всеми знаниями, которые когда-либо были и которые когда-либо будут.

Он плыл в тумане и сознавал, что летит уже среди огромных тёмных грозовых туч. Смущение охватило его, отчаянно старался он понять, что происходит.

Вскоре он увидел, что навстречу ему плывёт и манит призрак; приблизившись, он понял, что это дух Хелен.

Ах, Хелен, милая Хелен...

И он последовал за ней, ибо чувствовал, что она явилась сюда для того, чтобы облегчить ему переход с Планеты Плоти в Мир Духа.

«Умирать так легко, словно пройти не спеша сквозь небесное окно».

И наконец, он узрел белый взвихренный столб Света. Наипрекраснейшего Света в его жизни. Смутный вначале, приближаясь, Он разгорался всё ярче и ярче, словно лобовой прожектор локомотива, мчащего сквозь туннель, пока не засверкал ярче солнца, ярче полутора тысяч солнц; но у Него не было жара, Он не вредил глазам.

То явилось Бытие Света, прекрасного белого Света абсолютного понимания и совершенной любви, и на Эрика снизошёл мир, и радость, и сострадание, коих не ведал он никогда, и был он потрясён Им, и ощутил непреодолимое влечение к Нему, и хотел броситься в Него, раствориться в Нём и навсегда остаться с Ним.

"Ты готов к смерти?" – словно бы промолвил Свет. То была бессловесная связь, вопрос всплыл в мозгу, однако он понял, что его задал Свет. Происходил обмен мыслями, это было очевидно, ошибки быть не могло. Свет не имел голоса, Он не издал ни звука, но Эрик его прекрасно понял.

"Нет, не готов", – ответил Эрик, тоже мысленно.

"Веруешь ли ты в значимость любви? Научился ли любить других?" – вопрошал Свет.

"Боюсь, мне ещё далеко до этого..."

Вопросы звучали мягко, без порицания, в них не слышалось ни осуждения, ни угроз. Он только чувствовал всеобъемлющую, безусловную любовь и благоволение, исходившие от Света, и понимал, что неважно, какие он даёт ответы, ибо Свет просто старался помочь ему дать оценку своему существованию.

Свет моментальной панорамой развернул перед взором события его жизни. Образы проследовали скорой чередой в хронологическом порядке; весь опыт занял не более малого мгновения земного времени, но каким-то образом он впитал его полностью.

Цветные и подвижные, видимые образы поразили его правдоподобием и точными деталями, словно быстро листаемые голографические картинки.

Затем он увидел, что приближается к какому-то барьеру, который ему не преодолеть. Он догадался: это граница между старой жизнью и новой. Он противился, потому что был охвачен ощущениями пережитого и не хотел возвращаться, но Свет, казалось, настаивал, что следует вернуться и познать больше любви и, когда б ни представился случай, выразить эту любовь в живописи, ибо не настала ещё пора ему умирать. Ибо предназначение его на земле не исполнено ещё до конца.

"Что ж, – подумал он, – это имеет смысл. Помню, как читал у древних греков, что жизнь мысли есть акт собирания знаний, которые душа теряет в момент перерождения в тело. Поразительные параллели можно найти в «Диалогах» Платона и смутном трактате под названием «Тибетская книга мёртвых», что попал мне в руки в прошлом году".

Даже Пифагор и Сократ учили о возрождении.

"Прошу, не заставляй меня возвращаться! – рыдая, умолял он. – Я не хочу назад! Позволь мне остаться в этом Свете навсегда..."

Однако не все уроки этой жизни были усвоены.

Тогда предвечный Свет коснулся его и велел воссоединиться со своим материальным телом, переродиться, вернуться в мир, из коего явился, жить и как можно лучше продолжить познавание этой вселенной. И Свет поведал, что знания, которые были сейчас раскрыты ему, исчезнут, как только он вернётся в своё тело, что в памяти останутся лишь впечатления и значимость стремления к знаниям и любви к людям.

Вскоре он услышал свистящий звук и почувствовал, что его снова несёт по огромному тёмному туннелю, что его всасывает назад, в тело, как в холодную сырую резиновую перчатку. И как только он вернулся в тело, в тот же миг пресеклось знание, и вернувшаяся было боль тут же пропала, ибо он провалился в беспамятство.

Светало, но солнце не появлялось. Тёмный океан сливался с небом, со взвихренной массой серых штормовых туч. Эрик открыл набрякшие веки и, прищурясь, осмотрел горизонт. Тошнило, кружилась голова от ночного болтания на буе; он был уверен, что если в ближайшее время его не спасут, то оглохнет от непрерывного колокольного звона. Но, как бы то ни было, ночь он простоял.

Шторм кончился, ветер утих, хотя море ещё волновалось и моросил холодный мелкий дождь.

Часа через два после рассвета ему показалось, что сквозь перезвон он различает знакомые звуки. Он прислушался, силясь уловить малейший намёк на то, что к нему спешит помощь. Казалось, он слышит ритмичное постукивание дизельного двигателя, но очень далеко, далеко. Над водой ещё стелилась завеса тумана, из-за которой ничего не было видно кроме водных просторов, и потому вкралось сомнение: уж не слуховые ли то галлюцинации.

Но нет, вот они раздались вновь, знакомые, безошибочные звуки: тарахтел дизель. И, похоже, звуки перемещались в его направлении: ближе и ближе.

Потом показалось, что сквозь туман что-то видно. Видение было едва уловимо, с его точки трудно было сказать определённо. Какая-то крапинка на горизонте, что мечется по волнам.

Он ждал, и чёрное пятнышко увеличилось.

Как будто рыбацкая лодка. Господи, неужели, правда?

Эрик свирепо протёр глаза и проморгался, чтобы чётче видеть. Но судно было на месте, шум двигателя усилился.

Он попробовал кричать, но издал лишь похожий на лягушачье кваканье хрип, он сам себя еле слышал. Это было рыбацкое судно, теперь он точно видел, до него было очень далеко, но оно шло к нему. Он ещё крепче ухватился здоровой рукой за буй и стал размахивать крюком.

Судном правил старик в жёлтом дождевике. Приложив к глазам бинокль, он осматривал море, ища каких-нибудь знаков кораблекрушения "Охотницы", которая, согласно сводке станции береговой охраны Бутбэя, прошлой ночью ушла предположительно в этот район.

– К тому бую что-то привязано, – пробормотал старик. Он опять припал к биноклю, чтобы рассмотреть повнимательней.

– И, сдаётся, что оно живое, – скал он себе, – но, чёрт побери, не очень-то похоже на человека. Скорее на узел тряпья, которое полощется на ветру...

Он переключился на компас и поменял курс прямо на колокольный буй.

Эрик из последних сил размахивал крюком. Глянув на воду, он заметил, что акулы исчезли.

Старик рассматривал буй в бинокль, вдруг широкая, от уха до уха, улыбка осветила его лицо, словно солнце пробилось сквозь сумрак чёрных туч.

– Разрази меня гром, Старбек, да это же человек...

Эрик тёр глаза, моргал и не верил тому, что видит.

Это был Чарли на своей "Тинкербель"...

А рядом с ним, свесившись с левого борта, скалясь на волны и отчаянно лая, стоял огромный чёрно-белый пёс.

Искать мы никогда не бросим,

И конец исканий наших

Укажет место, в коем начинали:

Его узрим мы словно в первый раз...

FINIS