Текст книги "Крузо на острове Рождества (СИ)"

За час до рассвета Эрик спустился к пристани, поднялся на борт шхуны и затормошил Берта.

– Давай, давай, пора за дело, здесь тебе не курорт и не отпуск. Живей, поторапливайся, мешок дерьма... давай, давай, ты теперь на меня работаешь, и у нас есть чем заняться... я хочу успеть с отливом выйти из бухты!

– Чёрт побери! – взвыл Берт и вскинул руку, когда Эрик стягивал с него одеяло.

– Эй, а ну-ка, врежь мне, Землекоп... а я проткну тебе руку крюком и пригвозжу её к стене!

– Ещё часик, Док... дай мне ещё часик.

– Вылезай из норы, капитан, иначе не миновать тебя ведра бодрой морской водицы.

Нехотя Берт выбрался из постели и стал одеваться.

– Блин, Док... который час? По-моему, ты заявился слишком рано. Я даже не успел как следует заснуть.

– Хватит болтать о своих проблемах... давай, шевелись, неженка... уже больше шести. Что ты за моряк?

Пока Берт готовил "Охотницу" к выходу в море, Эрик на камбузе накрыл завтрак: бекон и яйца, бобы, чёрный хлеб, молоко.

На правую ногу Берт надел красный кроссовок, на левую – зелёный.

– Землекоп, что это за обувь, мать твою? – удивился Эрик.

– Это чтобы отличать левый борт от правого.

– Господи Исусе! Да что с тобой произошло после Нама? Неужто так мозги съехали? Да ты "dinkydau". "Номер 10, beaucoup dinkydau", то есть охренеть какой степени ненормальности!

Яркие звёзды тускнели; на востоке, на линии горизонта возле Верблюжьего острова уже можно было различить розовые сполохи зари, пробивающиеся сквозь завесу облаков.

– Редкий день: тумана нет, – заметил Эрик.

– Хороший будет день, Док.

Когда "Охотница" скользила из гавани, двое мужчин видели, как у мыса на дальнем берегу резвятся тюлени и две скопы ныряют за рыбой. Они вышли сквозь Протоку в открытые воды и были удивлены отсутствием ветра и спокойствием моря.

– Ты точно знаешь эти воды? Здесь всюду камни, чуть прикрытые водой.

– У себя на севере мы зовём их санкерами.

– Так же и здесь...

– Мою штурманскую лицензию отозвали, Док. Но я изучил все таблицы туманов и приливов, течений и ветров, мои навигационные способности в порядке, и у меня есть проверенные карты, так что беспокоиться не о чем.

– Здесь много скрытых рифов...

– Они все на картах...

– Не все, друг мой ...

Берт рулил на ходовом мостике, пребывая между сном и явью. Он находился в той сумеречной зоне сознания, в которой помимо шума двигателя можно слышать только пронзительные крики чаек, стаей следовавших за шхуной. Пытаясь избавиться от ощущений предыдущей ночи, он жевал большой комок жвачки, перекатывая во рту из стороны в сторону и выдувая пузыри. Время от времени отрыгивал, почёсывал в паху и пускал ветры по штанинам.

– Ты что-то сказал, Землекоп?

– Да так, болтаю про себя и чешу яйца, старина. Вот так не разгладишь с утра морщинки на мошонке – собьёшь себе всё расписание, и целый день насмарку.

Когда они огибали восточную оконечность острова, Эрик видел группу голых чёрных скал, выступающих из воды, ещё дальше угадывался маяк Рогоносец, но с такого расстояния трудно было что-либо рассмотреть: в туманной дымке небо и море сливались воедино. С юго-запада подул свежий бриз.

– Красиво здесь утром, правда, Землекоп?

– У меня чертовски раскалывается башка.

– Ну, извини, sin loi. Надрался же ты вчера.

– Знаю...

– В какой-то миг я было подумал, что ты превратился в чучело совы. Ты сидел вроде бы там, но тебя там не было, парень...

– Всё дело в хорошей траве, Док.

– За золото Новой Шотландии?

– Я тебя умоляю: я сам вырастил её этим летом. Ты спятил, если думаешь, что я выложу пятьдесят долларов за унцию доморощенной травы! Миссиз Дайер дураков не рожала...

– Ладно, так держать, вот-вот поспеет второй кофейник.

Десять минут спустя Эрик принёс Берту чашку дымящегося кофе.

– А-а-а! Хочешь убить меня? Этот кофе ещё хуже, чем первый. Что ты кладёшь в него, напарник... грёбаную щёлочь?

– Да нормально всё...

– Крепкий, как ослиная моча... смотри: он чёрный как смола и такой же густой.

– А я люблю крепкий кофе. Хуже не будет...

Берт в два глотка осушил кружку тёмного расплава.

– Господи, сейчас глотка шерстью покроется!

– Беда...

– Предупреждать надо.

– Ещё чашечку?

– Знаешь, где там внизу у меня выпивка?

– Ага...

– Плесни текилы в следующую чашку кофе. Дьявол, чтобы вылечить такую мигрень, нужно слегка опохмелиться. Да захвати сигару. Сигары там, в шкафчике, вместе с выпивкой.

– Слушаюсь, капитан!

– Себе налей рюмочку.

– Кофе вполне достаточно.

– Ты суетишься, Док, словно пёс, дрищущий персиковыми косточками. В чём дело? Замёрз?

– Я взволнован.

Через несколько минут Эрик вернулся с двумя новыми чашками кофе и сигарой.

– Спасибо, Док... а-а-х, так-то лучше. Эй, а ты здорово смотришься с этим крюком.

– Угу...

– Чёрт возьми, глоток алкоголя поутру – это хорошо. Разгоняет вялую кровь и расправляет жилы.

– Прямо-таки завтрак чемпионов.

– Точно в цель, в самое яблочко... только не слишком много. Нам ещё работать. Просто дай мне похмелиться чем-нибудь крепким, как железка. Начать бы день с блядёшкой, а лучше с двумя... бли-и-ин! Помню отпуск на отдых в Австралию, когда мы были солдатами. Лежу это я на пляже в десять утра, обнимаюсь с бабёнкой, прихлёбываю мятный джулеп. Да, парень, отличные были зайчихи в Сиднее...

– Знаю, я же ездил с тобой.

– Вот-вот... мы ведь вместе провели тот отпуск?

– Он чуть было не угробил нас.

– Да, наверное... смутно припоминаю.

– Мы тогда спустили по 1200 долларов на брата...

– На что мы их, чёрт возьми, потратили?

– На девок, выпивку, жратву и рок-н-ролл!

– Скорее всего. Я только помню, что вернулись мы с жутким похмельем и триппером.

– За три недели до дембеля.

– Господи, были же добрые времена, так ведь, Док?

– В известном смысле...

– И замечательная киска из Сиднея.

– Приятно было для разнообразия заглянуть в круглые глаза.

– Ну, конечно... девки с сиськами, попками и письками, как мохнатый коврик, ей-богу. И такие страстные в постели!

– Не такие, как азиатки...

– Нет, никогда не встречал азиаток, которые бы правильно подмахивали. Им не дано трахаться так, чтоб задница отскакивала.

– Незабываемое время.

– Да, чудное было времечко, чудесное... эй, возьми-ка штурвал, Док. Спущусь-ка я вниз да хлопну ещё рюмашку: надо поправить мозги, успокоить нервы.

– Валяй...

– "Бей коммуняк, кури траву на завтрак"; в добрый путь, засранец. Кстати, похоже, день будет что надо, чтобы пронзить грёбаную акулу, Док, – бормотал Берт себе под нос, спускаясь на кормовую палубу.

– Ага...

Через пять минут Берт снова мурлыкал на мостике.

– Никогда не надо превозмогать похмелье. Когда мы были в Сиднее, я открыл такое вот тайное средство: когда ты разбит и расклеен, нужно опохмелиться... одним глоточком... чтобы остановить лихорадку. А потом хлебнуть, чтобы закрепить этот глоток. А потом выпить, чтобы встряхнуть лихорадку. И выпить ещё, чтобы встряхнуть ту лихорадку, которая потрясла эту трясучку...

– Да-да, и снова надраться в мерзкое, слетевшее с катушек, обоссавшееся и облажавшееся говно, – засмеялся Эрик.

– Я ведь не бухаю постоянно, Док, только по поводу. Когда жарко, я пью, чтобы остыть. Когда холодно, пью, чтобы согреться. Когда нервничаю, я пью, чтобы расслабиться. Когда раскалывается башка, пью, чтобы прийти в норму. И когда мне тоскливо, грустно или радостно – я тоже выпиваю. Так что пью я исключительно по поводу. Вот я и говорю: чуть-чуть выпил с утра, чуток вечером – чтобы душа свернулась и вновь развернулась – и чудеса сбываются. А как мы пили тогда, Док: ночи напролёт, а нам хоть бы хны, помнишь?

– Помню, помню. Адреналин и гормоны струились в наших телах как положено...

– И не забывай о "сделанном в Соединённых Штатах" стояке...

– Что был крепок и держался все 24 часа в сутки? Как такое забыть?

– В те дни наши шланги были молоды, Док, и мы за ночь могли спалить постель дотла, я не вру, джи-ай...

– Я был рад вернуться в кавалерийскую дивизию.

– Помню, ты пил тогда немножко больше, Док.

– Все мы пили...

– Ты еле стоял на ногах, когда мы вышли из самолёта. Я за тебя прошёл таможню в Сайгоне, помнишь?

– Угу, после того отпуска я неделю отходил в лагере.

– Унесло то времечко, словно ветром, Док.

– Блин, случись такая неделя сейчас, и нам каюк, Землекоп.

– Я и сейчас такой, как тогда...

– Ну, а я нет.

– Несколько лет тому на Тортоле встретил я одну цыпу... дьявол, не могу вспомнить, откуда она была? Из Испании, кажется. Ну да ладно, мы с ней провели вместе ночь, и мой расчудесный стояк вернулся, да так, что не поверишь!

– Есть ещё порох в ракете, а, Землекоп? – фыркнул Эрик.

– Именно! Звали её Хулия Сантана, и была она из Барселоны, города Пикассо. И скажу тебе, Док, что была она настоящей кабацкой девкой. Она-то и завела меня, парень! То есть она так меня, блин, завела, словно поставила, блин, новогоднюю ёлку! Чего я только не делал, чтобы привлечь её внимание, даже ходил на руках по бару. Но её это не впечатлило. Наконец, я сказал: "Слушай, ты мне нравишься, чёрт возьми, я хочу спать с тобой, и я кое-что из себя представляю! Я тебе не неженка из Штатов, не последний неудачник и не мудила с автомойки, что ночует под мостом на 12-ой улице..."

На ней была дурацкая шляпа в виде возбуждённой вагины, и пахло от неё порой не очень приятно, но как она танцевала! Все сходили с ума, когда она, двигая бёдрами, вальсировала на танцевальной площадке с бутылкой пива в каждой руке, когда в голубых, ручной работы и из змеиной кожи говнодавах от Тони Ламы отплясывала с хитромудрым парнишей из Венесуэлы по имени Пако, который только что откинулся с какой-то малины в Каракасе и отсвечивал страшным шрамом от ножа через всю рожу.

Хулия, кабацкая сучка в течке, носила узкие джинсы "Ливайз" со стразами, которые переливались всеми цветами, когда под ковбойскую музыку она трясла сладкой маленькой попкой и перекатывала дыньками под откровенной блузкой. Но что ей удавалось лучше всего, так это грязные танцы под какую-нибудь медленную, грустную мелодию "кантри", когда она тёрлась об меня, словно кошка, хватала за член и шептала: "Эй, Берт, ты действительно рад меня видеть или у тебя там банан?" А я отвечал: "Кабацкая ты девка, посмотри: ты разбудила во мне Зверя, и он сегодня голоден, детка!"

В её голосе слышалась ярость, глаза источали страх, прекрасное слово из четырёх букв слетало с кончика её языка, и первобытный сексуальный ритм сводил меня с ума, как и эти дьявольские, зовущие и влекущие глаза. Этот падший ангел нёсся в ад, лёжа на спине, а я трахал, трахал и трахал её, пока мой дружок почти не отвалился. Клянусь тебе, Док, она всегда была пьяна как обезьяна, и на каждой груди имела по татуировке.

«Предпочитаю смерть бесчестью» на правой груди и «Рождённая поднимать члены» на левой, а в паху, над лонной линией – яркий череп со скрещенными костями, а под ним бессмертные слова: «ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ». О-о-о, я был без ума от неё, Док, я не мог насладиться этой маленькой стервой; боже, как хороша была она в постели! А потом пришло время уезжать. Но я никогда её не забуду. Господи, какая девчонка. Хулия, Хулия... мать её разэтак...

– Какой чёрт тебя понёс на Тортолу?

– Перегонял яхту одному богатенькому дяде из Галифакса. Это то, чем я занимаюсь, когда кончается рыбалка. Я тебе говорил.

– Ты думаешь, мы найдём Меченую сегодня?

– Трудно сказать, Док. Белые акулы сродни узкоглазым. Как только ты расслабился и думаешь, что её нет поблизости, она является тут как тут и делает на тебя большую кучу.

– Откуда начнём охоту?

– Сначала я хочу попробовать у острова Дамарискоув. У меня предчувствие, а я привык доверять своей интуиции.

– Значит, поехали...

– Если твоя акула в этих водах, мы найдём её. Такие рыбы всегда голодны. Думаю, она кормится тюленями. Ты говорил, на острове есть их колония?

– Есть...

– Единственное, что белые любят больше тюленей – это китовый жир. Мы бросим приманку и посмотрим, что будет. Я взял с собой всё, что нужно. Мы вытащим засранку. Гарантирую, бля!

– Какую возьмём приманку?

– У меня всякая есть. Выясним, что ей нравится. Видишь вон те бочки?

– Что смахивают на мусорные баки?

– Когда доберёмся до острова, ты откроешь первую бочку. Смотри: вон ту, с белой меткой.

– Угу...

– Все эти бочки на корме с приманкой. Для начала забросим лески с наживкой из кальмара. А ты с кормы разбросаешь приманку. Ещё нужно посмотреть, какие здесь течения. Может, удастся лечь в дрейф. Если нет, придётся ловить троллом, разбросав побольше прикормки.

– Так что же в этих бочках с белой меткой?

– Хочу начать с доброй порции крови, измельчённого тунца и конины.

– Как голова? Лучше?

– Спиртное для опохмела – волшебная вещь. Потому-то его в бутылки и разливают.

– А дома крепко на бутылку налегаешь?

– Бывает. Эти чёртовы сны сильнее меня достают, когда я дома. Всякий раз, чтобы уснуть, приходится выкуривать косяк и надираться.

– Звучит не очень-то складно...

– Всё лучше, чем глаз не смыкать по пять-шесть суток. Это меня хоть как-то убаюкивает. Когда я выхожу в море на 200 миль от берега на ярусный лов, мне всегда лучше. Думаю, я слишком утомляюсь, чтобы много спать. Мои проблемы со сном тянутся с самой войны.

– Я очень рассчитываю на то, что Меченая ещё здесь. Ведь акулы мигрируют на юг, когда море становится холоднее.

– Вот это и не даёт мне покоя, Док. Получив твоё письмо, я сказал себе: "В штате Мэн нет таких акул. Нет, конечно, есть голубые, но они тебя не трахают... равно как песчаные акулы или акулы-катраны. Док, должно быть, не в себе. Может быть, какая-нибудь большая невзначай и заплывёт, но так, чтобы повстречать настоящих громадных акул открытых морей, – валяй на Гольфстрим".

– Землекоп, весной они плывут с юга в заливы и бухты севера.

– Нет, Док, – Берт скривил губы в усмешке.

– Они поднимаются из глубин в южных широтах и отправляются в северные мелководья, заливы, например. А когда здесь краснеют листья, они начинают движение на юг, вместе с гусями и утками.

– Нет, Док...

– Твою мать, Землекоп... у берегов Новой Англии замечена куча белых. Нет слов, больших белых можно найти в открытом море, но многих видят и в районах континентального шельфа менее чем в 20-ти милях от берега и на глубинах не больше 250-ти футов. Иногда они приближаются к берегу вообще вплотную.

– Нет, Док... они не водятся в заливах. О, я не говорю, что они туда не заплывают...

– Землекоп, иногда белых акул можно найти в заливах! – поправил Эрик, его голубые глаза выразили слабый протест.

– Нет, нельзя, Док, – Берт сверкнул зелёными глазами и усмехнулся.

– Послушай, Землекоп... чёрт подери... я живу в Мэне почти всю свою жизнь. Я знаю, кто водится в его прибрежных водах.

– А я рыбак; верь мне: я знаю.

– Да ни хрена ты не знаешь!

– Ты художник, а не рыбак. А я-то уж походил по морям. Уж я-то половил рыбку...

– Я знаю всё, что здесь водится. В самом деле, про эти воды не скажешь, что они кишат акулами, но знай, что летом 64-го, когда я бился в школе искусств, я подрабатывал в Бутбэе. Так вот местные рыбаки вытащили гигантскую рыбу-молот 18-ти футов в длину и весом в 1500 фунтов. Не помню, был ли это рекорд, но если даже и нет, то был очень к нему близок. Молоты вырастают ненамного больше. Её вывесили на городском причале. Чертовски огромная рыбина, парень. Службы новостей разослали её фотографию по всей стране.

– Ладно, Док, остынь. Я всего лишь привожу реалистичную точку зрения.

– Ты говоришь о реализме, Землекоп! – голос Эрика зазвенел. – Вот, – сказал он и сунул крюк Берту под нос, – вот реализм. Хелен была атакована и убита прямо в бухте Ворчуна как раз на острове Рождества. Вот это – реализм. И я видел, как акулы свежевали того кита. И это – тоже реализм.

– Всё это мне известно, Док. Но я знаю, где плавают акулы, знаю, что в бухтах их нет и что их нет вообще вблизи здешних берегов. Все они в Гольфстриме.

– И ты называешь себя знатоком акул?

– Я не говорю, что это невозможно. Очевидно, одна из них таки подплыла близко к берегу. Но послушай, Док... единственная причина, по которой белая акула может появиться вблизи побережья Мэна, – это котики. Но только здесь нет котиков в достаточном количестве.

– Их достаточно, чтобы давать пищу Меченой. Погоди, вот доберёмся до острова Дамарискоув. Там уйма островных тюленей. По всему побережью сейчас они занимают прежние позиции. Не всех ещё извели рыбаки, отстреливая со смаков.

– Знаешь, где мне встречаются акулы? Я встречаю их в изобилии за 230 миль от берега... в таких местах как каньоны Бичиз, Корсар и Атлантис... в районах континентального шельфа, над которыми струится Гольфстрим. Гольфстрим течёт поверху, а Лабрадорское течение спускается понизу. Гольфстрим тёплый, Лабрадорское течение холодное. На их стыке, где смешиваются два течения, и обитают большие океанические акулы. Там много планктона, там питаются кальмары, там пасутся макрель и селёдка. Это хрупкая экосистема. Она тянется от Монтока до самого мыса Кейп-Сейбл. Без перерыва, парень...

– Да верю я тебе.

– Много акул заплывает в пролив Лонг-Айленд. Большие белые в том числе. Сколько я их выловил у острова Блок и у Монтока, да, именно там... прежде чем двинуться в Канаду.

– Ага...

– Но вся штука в том, что тебе не найти больших акул в таких холодных водах, как эти. Это – факт. Море у Монтока теплее.

– Землекоп, вода у Монтока тоже холодная.

– Нападения, о которых повествуется в "Челюстях", просто не происходят.

– Да нет же, ещё как происходят!

– Надо выбраться за 100 миль от Монтока, чтобы попались самые большие белые. И ближайшие районы, где можно найти 20-футовую белую акулу, находятся на пути следования Гольфстрима, в 200-ах милях от берега. Акула, которую мы с тобой ищем, должно быть, очень необычна. Вот, собственно, то немногое, что мне хотелось донести до твоего сведения.

– Я думаю, ты обкурился травкой, друг... мозги у тебя поехали. Землекоп, с того самого момента, как потерял руку, я собираю сведения об акулах. Я знаю, что самую большую акулу загарпунили у Монтока в 15-ти милях от берега, а вовсе не в ста, и глубина там всего лишь 180 футов. Фрэнк Мандас, Чудище Монтока, поймал её в начале июня 1964-го года. Акула была 17-ти с половиной футов в длину, весила около 4500 фунтов и в обхвате имела 13 футов. И это была самка. Вот тебе факты.

– Вот так-так, ты знаешь Мансона?

– Мандаса...

– Да какая разница! Старик, в тех краях он всего лишь легенда.

– Но эти факты известны всем.

– Я повторяю: акулы не живут в холодных водах. Это твари тёплых морей, особенно большие белые акулы.

– Белые редки повсюду, но чаще всего их встречают в водах с температурой от 52 до 75 градусов. Ты найдёшь белых в холодных северных водах... от Новой Шотландии и Ньюфаундленда и до самого залива Святого Лаврентия. Чёрт возьми, несколько лет назад большую белую, 18-футовую самку, запутавшуюся в жаберной сети, вытащили на берег острова Принца Эдуарда. Это как раз твои родные места. Ты слышал об этом?

– Нет...

– А в Тихом океане их находили у островов Королевы Шарлотты, что лежат у штормовых северных берегов Британской Колумбии. Когда мы вернёмся, я покажу тебе письменные доказательства, официальные сообщения Национальной службы морского рыболовства. Две недели назад я как раз получил отчёт о распространении белых акул в северо-западной части Атлантики, где говорится о 380 случаях их наблюдения на просторах от Мексиканского залива до Ньюфаундленда.

– Ладно, ладно...

– В отчёте отмечено, что молодые белые акулы обычно не встречаются в заливе Мэн. Здесь для них слишком холодно. Лишь несколько штук длиной меньше семи футов были здесь замечены. По-видимому, молодые белые акулы меньше приспособлены в более холодным водам к северу от Кейп-Кода, а это означает, что если тебе попадётся акула в северных водах, то это скорей всего будет взрослая особь. Но белые акулы любого размера, как правило, не встречаются в океанических водах за пределами континентального шельфа. Фактически, все капитаны ярусоловов, такие же рыбаки, как и ты, сообщали, что за последние 20 лет выловили в открытом море всего две или три белые акулы. Из 45 акул, пойманных на ярус, почти все были выловлены на континентальном шельфе, и некоторые из них всего лишь в нескольких милях от берега.

– Я поверю в это, когда увижу собственными глазами, Док.

– Порой большие белые акулы блуждают близко к берегу, потому что слишком стары и не могут больше бороться за пищу в открытом море. Чёрт возьми, дружище... белых видели в заливе Мэн в период с июня по ноябрь, и большая часть этих наблюдений пришлась на июль и август. За последние годы в этих водах 51 раз видели больших белых акул. И одна из них по прикидкам была в длину 31 фут.

– Разрази меня гром...

– Говори, что хочешь, Землекоп, я выдал тебе научные данные. Все эти случаи отражены в литературе. Покажу, как вернёмся, и заставлю тебя слопать твою шляпу. Всю без остатка. За последние 50 лет в Калифорнии и Орегоне большие белые атаковали почти 40 человек. В 79-ом году акула напала на сёрфера в Кэннон-бич в Орегоне. Вода была 55 градусов. В 63-ем году возле Фараллоновых островов, в 25 милях от Сан-Франциско, большая белая напала при температуре воды в 50 градусов. Так что в холодной воде они живут. На самом деле специалисты даже заявляют, что они предпочитают холодную воду, где они могут питаться тюленями и морскими львами. Нападения акул редки в воде меньше 70 градусов, но только потому, что в холодной воде меньше аквалангистов и купальщиков. Дважды два – четыре, верно? Посему холодные воды сдерживают белых акул не больше, чем всё остальное.

– Хорошо, хорошо... не хочу с тобой спорить. Может быть, ты и прав, а может, нет. Очень скоро мы выясним, кто водится в окружающих водах.

– Скорее всего, ты найдёшь больших белых, скопившихся вокруг туши мёртвого кита. И вот что тебе не мешало бы знать. В 79-ом наблюдали больших белых от 10 до 15 футов в длину, пожирающих мёртвого кита между мысом Монток и рифом Моричес, штат Нью-Йорк, на расстоянии от восьми до 20 миль от берега. Несколько лет назад произошёл подобный случай, когда восемь больших белых акул были привлечены мёртвым китом, дрейфовавшим у острова Блок. Трёх из них, размерами от 15 до 16 футов, загарпунили. Ещё троих загарпунили, но они сорвались. Оставшиеся две были самыми большими. По оценкам рыбаков одна достигала 17-ти, а другая – 20-ти футов в длину. Так что не случайно акула появилась здесь в июне, чтобы полакомиться финвалом. К счастью, в Атлантическом океане эта большая белая акула ещё не заработала вызывающей страх репутации, по крайней мере, у берегов штатов Нью-Джерси и Нью-Йорк. Это единственное здесь нападение за истекшие 20 лет. Но нельзя сказать, что оно случилось только здесь и больше нигде. Акула здесь, и она, хитрая бестия, голодна.

– Мы доберёмся до неё.

– Во всяком случае, у нас есть приманка.

– Сегодня найти приманку – большая проблема для охотников за акулами, Док... Целая морока ездить на бойню, но заниматься этим надо, иначе акул не поймать. Их можно сбить в стаю, если кинуть в воду достаточно прикорма. И к тому же не только белых. Я имею в виду всяких акул. Отличная приманка получалась из гринд и морских свиней, но теперь это незаконно. Сегодня я не стану убивать морскую свинью или гринду и не потому, что боюсь закона. Я никогда не оглядывался на закон. Мне нравится создавать собственные правила. Они у меня всегда при себе. Но всё же я не думаю, что смог бы убить кого-нибудь из них. Они чертовски напоминают людей, в самом деле. Сама мысль о скармливании гринды или морской свиньи акулам заставляет меня содрогаться. С другой стороны, есть люди, которых бы я охотно пустил акулам на закуску.

– Чем же ты пользовался, когда ловил акул у Монтока?

– Бараниной, кониной, говядиной – остатками с боен, в общем. Кровью, внутренностями – всем, что может пойти в дело. Или американской сельдью, её ещё называют менхэден. Такие маленькие серебристые рыбки из семейства сельдевых. Всё это перемалываешь и замораживаешь. Или можно сразу купить в 5-галлонных вёдрах по 3,85 за ведро. Потом просто бросаешь за борт и дрейфуешь поблизости.

– Подозреваю, как раз этим мы и будем заниматься.

– Как только загарпунишь акулу – если она не слишком велика – привязываешь лесу к судну, и вот уже несёшься в Нантакетских салазках, и пусть рыба сама себя изматывает.

– Ясен хрен...

– Поймали мы как-то в 74-ом, перед самым моим отъездом в Канаду, одну большую акулу. Я работал тогда помощником на другом рыболовецком судне, и акула была совершенно невероятная. В 11-ти милях от острова Блок мы наткнулись на плававшего по воде мёртвого кита, и его пожирали акулы. Как вдруг эта огромная белая атакует нас и пытается прогрызть в днище дыру. Я бросил в неё гарпун, и она протащила нас по всему океану. Господи, вот это были салазки! У капитана стоял дизель в 671 лошадь, такой как у меня; акула тянула в одну сторону, капитан сыпал овса движку и пытался идти в другую, так вот эта чёртова акула тащила нас за собой. Боже, она почти спалила наш дизель к чёртовой матери.

– И что потом?

– Я воткнул в неё ещё несколько железок, потом понаделал в ней дыр из дробовика. Нам понадобилось больше шести часов, чтобы прикончить скотину. В ней оказалось 16 футов длины и 3342 фунта веса. Мы взяли её на лебёдку и стали поднимать, так она нас чуть не опрокинула... пришлось привязывать к борту и буксировать к берегу. Набежала пресса. Газеты, телевидение – полный набор. И ещё эта задница на пирсе, ихтиолог, мать его, который всё ныл и скулил, что мы убили бедную беззащитную рыбу. Грёбаная акула пытается потопить наше судно со всеми нашими потрохами, а он поёт хвалу акулам и шлёт нам проклятия. Я ушам своим не поверил. И что самое смешное: береговая охрана чрезвычайно возбудилась и послала сигнал тревоги всем мореходам в регионе.

– Ты уверен, что наша шхуна достаточно большая?

– В ней 42 фута. Сойдёт.

– Лучше ей сойти. Я хочу прожить до ста лет...

– Боишься?

– Немножко...

– Я тоже боялся в первый раз, теперь уже не боюсь. Я прикончил немало акул на своём веку. Это уже стало почти хирургической операцией. Десять бросков – десять смертей. Даже не вспотеешь...

– Мы приближаемся к острову, Землекоп. Встанешь к штурвалу?

– Хорошо поработал, Док. Я ещё сделаю из тебя моряка.

– Что теперь?

– Забросим несколько лес и разбросаем прикормку прямо возле этого острова и посмотрим, что произойдёт. Спускайся вниз и тащи ту бочку к транцу. Как застопоримся, я спущусь и помогу.

– Слушаюсь, капитан!

ГЛАВА 25. «ЧАРЛИ ПОМОЙНОЕ ВЕДРО»

"– Я не стану покорно терпеть, чтобы меня называли собакой, сэр.

– Тогда ты трижды осёл, и мул, и баран! Получай и убирайся, не то я избавлю мир от твоего присутствия".